Окаянь

Глава 7

7.

Лесная дорога была накатанной. Похоже пользовались ей часто. Свет фар выхватывал из темноты бегущие навстречу стволы деревьев. Иногда их ветви хлестали по крыше кабины, а то и по ветровому стеклу с трещинами со стороны водителя от когда-то словленного камня из-под колёс впереди идущей машины. Дзьонь вёл машину уверенно, на приличной скорости. Словно ездил здесь часто и знал все повороты. А может так оно и было. Зотагин не вникал, хотя подсознательно фиксировал все действия водителя как свои. Он сидел за спиной Павла и в качестве пассажира чувствовал себя непривычно. Всегда сам был за рулём. В том-то и дело, что был. Теперь это в прошлом. Что ждёт его в будущем, Зотагин сейчас даже думать не пытался. В душе царила опустошенность. Серый туман, из которого появлялись то, осенявшая их крестом тётя Пана, то сидящий на лавочке перед воротами Брыся, то удивлённо-обреченный взгляд и враз побелевшее лицо того гвардейца. И, конечно же, оставленный в заброшенной деревне тягач. Отцово наследство. В общем, был Лешак и нет Лешака. От прошлой жизни осталась только спортивная сумка, куда он сунул перед уходом документы, потрёпанный ноутбук с семейным архивом и пару белья.

Настасья сидела рядом. Она что-то обсуждала с Жиртуевым. Тот развернулся к ней вполоборота, облокотившись на спинку пассажирского сиденья. Зотагин невольно прислушался.

— …вряд ли это его заинтересует. Одна морока и никакой отдачи, ёжики колючие, — говорил Жиртуев.

— Почему?

— Потому что кроме полста пятых там ничего другого нет, — хмыкнул из-за руля Дзьонь.

— Много?

— До трёх десятков будет. Но в землю вросли по самую ванну, да и ржа поела основательно, — добавил Жиртуев. — Мертвяки, короче. И от дорог далеко. В глуши самой. На доставке разоришься, ёжики колючие.

— Совсем плохо, то есть, — уточнила Настасья.

— Совсем никуда, — обернулся к ней Дзьонь. — У тех танков в движках уже деревья укоренились.

Машину ощутимо тряхнуло на ухабе.

— На дорогу смотри, ёжики колючие! — недовольно предупредил Жиртуев. — А то мы все здесь из-за тебя укоренимся… Глеб в курсе, — это уже Настасье. — Короче, забываем про это стойбище. Пусть конкуренты голову ломают.

— И ноги! — хохотнул Дзьонь. — Пока инженерка им дорогу не пробьёт. Если раньше сама в болоте не утонет.

— Ну это уже не нашего ума дело. А ты как? С железом дружишь? — Жиртуев повернулся к Зотагину.

— В смысле? — не сразу понял тот.

— Картер от карбюратора отличить сможешь?

— Шутишь?

— На полном серьёзе интересуюсь.

— Зачем?

— Затем, что мы с железками дело имеем, — объяснил Жиртуев. — Вот и хочу заранее знать, к чему тебя приспособить, ёжики колючие. А то ведь как бывает: на дороге ас, а коснись чего посерьёзней, даже окурки из пепельницы без механика вытрясти не может.

— Не курю, — усмехнулся Зотагин. — А мотор и в одиночку смогу перебрать. Были бы условия.

— Наш человек! — громко одобрил Дзьонь.

— Поживём – увидим… — Жиртуев отвернулся, повозился удобнее устраиваясь на сиденье и громко, со вкусом зевнул. — Тебя сменить? Или неофита припашем? — кивнул он в сторону Зотагина. — Пускай порулит, ёжики колючие.

— Нет, — мотнул головой Дзьонь. — Пусть неофит в себя придёт. От новых впечатлений.

Зотагин обиделся. И на неофита, и на новые впечатления. Он, считай, всего лишился, а эти ещё и подтрунивают! Как там назвала их Вероника… тьфу Настасья? Неразлучники? Почему неразлучники, кстати? Они что, из этих? Радужных братьев? Зотагин в отместку за неофита и поинтересовался. Без церемоний. Настасья хихикнула.

— Скажи спасибо, руки заняты, — в ответ процедил сквозь зубы Дзьонь, — а то получил бы ты сейчас по морде. От души.

— Ладно тебе, Паш, — вступился за Зотагина Жиртуев. — Человек просто спросил. А ты сразу с репрессиями. Без всяких скидок. Это для нас, таёжных людей, радуга в небе после дождя. А он в городах разных бывал. Там радуга совсем другая. На тряпочках нарисована. Признак нового прогресса, ёжики колючие.

— Они из-за противотанкового ружья неразлучники. Одному с ним не справиться. Только вдвоём, — пояснила Настасья Зотагину.

— Странные вы люди, — заметил тот. — То с зенитками по лесу бегаете, то с ружьями противотанковыми.

— Пашка из него белку в глаз бьёт, — похвалился Жиртуев.

— Недоказуемо, — возразила Настасья. — Потому что после выстрела никто эту белку больше не видел.

— Паш, покажи ещё раз. Специально для неё. Когда приедем, — попросил друга Жиртуев. — Для полного убеждения, ёжики колючие.

— Не хочу, — буркнул тот. — Белок на вас не напасёшься.

— Может, всё-таки объясните, чем вы вообще занимаетесь? — попросил Зотагин. — Не считая стрельбы по живым мишеням? Хочу понять, куда и зачем с вами еду.

— Чем занимаемся? — переспросил Жиртуев. — На её мужа пашем ёжики колючие, — повернулся к Анастасии Жиртуев. — Да, Настёна?

— Так уж и пашете! — возразила та.

— Пашем-пашем, даже не спорь, — отмахнулся Тихон. — Тут по тайге, Саш, всякой техники немеряно брошено. Военка старая. Танки там, БТРы и всё такое прочее. Что можно, ремонтируем и своим ходом гоним к железке. К ближней станции. А оттуда в Китай на переплавку. Что отремонтировать не получается режем на куски и тоже отправляем чайникам. Они платят юанями Глебу, а тот отстёгивает малую их толику нам. Тем и живём. Не мы одни, кстати. По тайге много конкурентов бродит. Тоже юаней хотят, ёжики колючие. Бывает и на броне приезжают. Приходится окорот давать. Из противотанкового ружья. Чтобы на чужой каравай рот не разевали.

— А из зенитки не пробовали? — съязвил Зотагин. — Из зенитки кое-кому среди нас сподручней будет.

— Не зарывайся, — предупредил Дзьонь. — Её муж теперь твой работодатель. Возможно, — на всякий случай добавил он.

— В ножки, значит, теперь ей кланяться? — нашло на Зотагина. — Ой, спасибо тебе, красна девица! — он ёрнически попытался отвесить ей глубокий поклон, но из-за тесноты не вышло. — Спасибо, что лишила меня всего, что имел! Спасибо…

— Может хватит уже? — недовольно перебила его Настёна.

— А он прав, между прочим, — вступился за Зотагина Дзьонь. — Ты ему жизнь сломала.

— Ну извини! Тысячу раз извини! — психанула та. —Я же не нарочно! Вышло так!

— Хреново вышло, ёжики колючие, — сказал Жиртуев. — Зенитка-то наша. Из прошлой партии. Вы ведь из накопителя её угнали?

— Из накопителя, — подтвердила Настёна. — И что? Она же всё равно нигде не числится.

— Ты это Львовичу объяснять будешь! И Глебу своему! — не оборачиваясь сказал Дзьонь. — Не числится она нигде, как же! Любой механизм имеет номер и историю. Особенно военный.

— Есть надежда, что пронесёт, ёжики колючие, — сказал Тихон. — Не додумаются матрасники ради этого в архивы лезть. Да и где они сейчас, эти архивы. Поди-найди!

— Матрасники-то может и не додумаются, — возразил Дзьонь, притормаживая перед очередным поворотом. — Доброхоты наши подсказать могут. И архивы отыщут. Если копнут глубже, то все стрелки на нас лягут. В общем, подставила ты всех, Настёна. И ради чего, спрашивается? Чем тебе пиндос тот не угодил?

— Он не только мне не угодил, — отвернулась к окну Настасья. — За ним много чего числится. Долго рассказывать.

— А теперь, значит, угодливого на его место поставят, ёжики колючие! Так понимать прикажешь?

— Она теперь всех зебр отстреливать собирается, — вместо Настёны ответил Тихону Зотагин.

— Её саму отстрелить собирались. Хорошо мы вовремя подоспели., — сказал Павел — Нас Глеб предупредил, чтобы один волос с её головы не упал? Предупредил! Причёску сохранили? Сохранили! А за тараканов, что под ней прячутся мы не отвечаем. Так что свою задачу мы выполнили. С тараканами пусть другие разбираются. Да, Настёна?

— Идите вы все…

Зотагин зло покосился на Настёну. Недовольна она, видите ли. Натворила дел, а другие расхлёбывай! Она сейчас свалит в Китай к своему муженьку, а ему что делать? Снимать штаны и петь разлуку? Или тоже горбатиться на её Глеба. Как эти.

— Ты лицо-то попроще сделай, ёжики колючие, — услышал он в свой адрес. — Желваками играешь, будто всех здесь перекусать собрался.

— Тебя бы в мою шкуру…

— Своей обойдусь, — отвернулся Жиртуев.

Лес поредел. В свете фар всё чаще серели поросшие папоротником залысины. Грузовичок бойко переваливался на неровностях дороги. В кузове погромыхивали друг о друга бочки. Через какое-то время Дзьонь сбавил ход и остановил машину. Зотагин увидел, что в темноте от деревьев отделилась фигура и направилась к грузовику. Дзьонь включил в кабине свет и опустил стекло со своей стороны.

— Привет, служивые! —в окно просунулась круглая физиономия с рыжеватыми, тронутыми сединой пышными усами. — Нашлась красавица? — взгляд из-под мохнатых бровей обежал кабину. — Вижу, что нашлась. Нормально всё значит. А это кто такой? Почему не знаю? — физиономия упёрлась взглядом в Зотагина.

Жиртуев в двух словах, не считая упоминаний о колючих ёжиках, обрисовал ситуацию.

— Наслышаны, — кивнул в ответ обладатель пышных усов. — В новостях только об этом и говорят. Фото показывают. Какой-то Куропаткиной. На тебя, Настасья, похожа. М-да…

— На базе как? Спокойно? — спросил Дзьонь.

— Спокойно, ага! Львович рвёт и мечет!

— Плохо.

— Куда уж хуже. Совсем озверел. Грозится всех поувольнять и сам следом уволиться. На всех взъелся! И полицая, вон, ухлопали…

— Гвардейца, — автоматически поправила Настасья.

— Ещё хуже!

— Она теперь всех подряд валить будет, — усмехнулся Зотагин. — В раж вошла.

— А тебе, парень, слова не давали, — сказал усатый. — Ты сейчас вообще никто. Поэтому молчи в тряпочку и дыши через раз. А то высажу. Подозрительный ты больно.

— Правда, Саша, закрой рот. Не лезь не в своё дело. И не зли Потапыча, — сказал Жиртуев.

— Слышал? Он дело говорит. Не зли меня! Ладно, проезжайте, — кивнул Потапыч, отошёл к деревьям и растворился в темноте.

Дзьонь тронул машину.

— Через пару кэмэ будем на месте, — сказал он.