Объединенные разумом

Глава 17

Семь диковинок солнечной системы:

— Звено Вулкана

— Жнец Урт

— Морские фермы Европы

— Подъёмная система Урана

— Первое Звено Маттин

— Верхний купол Венеры

— Четырёхгранник Тортугаса

— Плавильная сеть Персефона

— Склеп Гипериона

— Станция Оберон

— Кольцо Юпитера

— Озеро Марса

В списке семи чудес двенадцать пунктов. Это не ошибка. Хотя первые четыре никто не подвергает сомнению, остальные являются источником бесконечных споров. Впечатляет ли Склеп Гипериона больше, чем станция Оберон только потому, что он объемнее? Имеет ли Кольцо Юпитера больше прав на внесение в список, чем Верхний Купол Венеры потому, что его намного труднее обслуживать? Каким образом технические извращения обменивают на красоту или изящество, или, к примеру, на значимость для рода человеческого? Почему приезжие чужеземцы все до одного впечатляются Жнецом, а Морские фермы на них нагоняют тоску? И вообще, справедливо ли вносить в такой список металлический четырехгранник Сухого Тортугаса, если он не является результатом деятельности человека?

По какой-то причине никто и никогда не предлагал восстановить Цереру где-нибудь в каталоге чудес. Хотя крошечная планета, меньше тысячи километров в окружности, стала самой населенной и влиятельной частицей солнечной системы. Разве не следовало рассматривать этот факт, как самое большое чудо?

Ах, но всё на Церере было сделано очень давно с использованием тех же примитивных и устаревших технологий, с помощью которых обрабатывались участки Земли и прокладывались тоннели за пределами Трущоб. Ни на кого это не произвело впечатление. И какой бы ни была технология, результаты слишком хорошо известны. Цереры нет ни в одном списке.

А должна бы быть. По прошествии столетий непрерывной работы современная Церера имела меньше половины массы от исходной. Несмотря на то, что состояла она из твердого камня с небольшими включениями, сейчас Церера представляла собой искусственно созданную форму из концентрически сходящихся сферических раковин. Один в другом с высотой свода от трех-четырех метров до почти километра, внутренние залы простирались непрерывной чередой из центра планеты к ее поверхности.

Исходная форма предоставляла менее двух миллионов квадратных километров свободного пространства на поверхности. Похожая на медовые соты современная Церера обеспечивала в тысячи раз больше (более чем в десять раз превышающую поверхность суши на Земле).

И если сама по себе Церера не считалась большим чудом, то как насчет ее передающей системы? Ее пришлось создать, чтобы эффективно перемещать людей и имущество через трехмерные сферические лабиринты тоннелей и залов. Это топологический кошмар, комплекс соединенных в цепь высокоскоростных рельсовых вагончиков, переходов, уходящих вниз шахт, эскалаторов, подъёмников и спусков на воздушной подушке. Переход из одной точки в любую другую занимал меньше часа, если вы прибегали к помощи компьютерного путеводителя. Некоторые люди могли бы попытаться совершить переход без такого сопровождения, но прогулка без гида, если она вообще возможна, заняла бы не один день.

После нескольких переездов с Кубо Фламмарионом Тетти поняла, как управиться с маршрутными инструкциями, предоставляемыми транспортным компьютером. Она всегда передвигалась осторожно, проверяя каждое изменение направления, которое ей приходилось совершать по дороге.

Сейчас настало время познакомить с системой Чена. В их первый короткий визит до отправки на Гор она была обязана всюду водить его за собой. В этот раз он единожды рассмотрел общий план, нетерпеливо слушая лекцию Фламмариона о стратегии выбора курса, и исчез, как только ему позволили удалиться.

Он отсутствовал много часов. Когда Чен вернулся, было похоже, что он объездил всю планету, и знал внутреннее устройство Цереры более детально, чем даже Тетти или Кубо Фламмарион. На следующее утро, как только закончилось очередное подготовительное занятие, он снова исчез.

Казалось, он избегал Тетти. Для нее было сюрпризом, когда он забрел к ней в жилые помещения во время ее сборов перед уходом на ужин с Эсро Мондрайном.

Чен плюхнулся в кресло посреди комнаты. Тетти осторожно посмотрела на него. На Горе до того, как Чен изменился, она была довольно небрежна и позволяла ему смотреть на себя в ночной рубашке или если случайно оказывалась частично неодетой. Сейчас она, войдя в спальню, тщательно затворила за собой дверь и заперла ее.

Она отсутствовала полчаса. Вопреки своим привычкам Чен не ушел. Она слышала, как он лениво гремел на кухне посудой, пока она принимала душ и одевалась, и, когда она вышла, Чен все еще находился там.

Тетти подошла к зеркалу во весь рост, висевшему возле двери. Чен приблизился и встал позади нее, тщательно изучая ее внешность. Она была одета в белое платье без рукавов, с открытыми плечами, с бледными розовато-лиловыми аксессуарами. Пурпурные отметины от старых инъекций Парадокса постепенно исчезали с ее рук и сейчас странным образом сочетались с одеждой, которая была на ней.

Чен встретился с ней глазами, когда она смотрела в зеркало, изучая завитки своих волос.

— Очень… элегантно. Я правильно использовал это слово?

— Да, спасибо.

— Ты выглядишь очень красивой. Я думал, что ты скорее отправишься в ад, чем на ужин с Эсро Мондрайном.

— Ладно, Чен. — Она обернулась и посмотрела прямо на него. — Это меня задело. Чего ты хочешь? У меня и без твоих комментариев достаточно беспокойных мыслей в голове.

Он покачал головой и ничего не ответил, но незадолго до ожидаемого прибытия Мондрайна Чен покинул ее квартиру.

Тетти продолжала тщательно накладывать макияж. За минуту до семи часов она подошла к двери квартиры и открыла ее, удовлетворенно улыбнувшись. Как она и предполагала, Мондрайн шел по коридору, направляясь к ее апартаментам. Какими бы ни были его недостатки, пунктуальность была его достоинством. На нем была однотонная черная униформа, отделанная точно таким же бледным розово-лиловым цветом, как и ее платье, словно они сговорились.

Она рассмотрела его лицо. Сейчас он выглядел лучше, полон энергии, которую ему приходилось подавлять, чтобы та не хлынула через край. Подойдя ближе, он галантно поклонился и поцеловал ее руку.

— Ты умопомрачительно выглядишь. Птица Годива умрет от зависти.

Тетти покачала головой.

— Годива никогда никому не завидует. Ей это не нужно.

Она быстро шагнула вперед, выходя из квартиры и закрывая дверь, чтобы было понятно, что она не собиралась приглашать Мондрайна в свое жилище. Еще секунду он стоял, глядя на нее, потом взял Тетти под руку и повел по коридору.

— Ты, похоже, расстроена, принцесса, — мягко произнес он. — Надеюсь, этот вечер поможет тебе расслабиться.

Тетти ответила не сразу. Ей показалось, что она увидела Чена, вприпрыжку бежавшего впереди по той же пешеходной дорожке.

— Кто, по-твоему, я такая, Эсро? — наконец произнесла она. — Какой-то Артефакт, или какая-то особь королевских кровей, которую ты можешь положить в холодильник, когда она тебе не нужна, и достать оттуда, если тебе это может понадобиться?

— Мне не нравится слушать то, что ты говоришь, принцесса. Ты же знаешь, я никогда о тебе так не думал.

— Я этого вовсе не знаю. И не знала, когда ты оставил меня гнить на Горе, ни разу не приехав, не позвонив, даже ни разу не прислав письма. Ты говоришь, этот вечер поможет мне расслабиться; это притом, что я никогда не знаю, чего от тебя ожидать! Ты обходишься со мною хуже, чем с существом, упрятанным в холодильник. В конце концов они находятся в бессознательном состоянии. Они не сидят там, глядя, как секунда за секундой уходят их жизни, месяц за месяцем теряя время в бесплодном ожидании.

Она попыталась выдернуть свою руку. Мондрайн своей хватки не ослабил.

— Теряя месяцы. — Он взглянул на нее. — А, знаю. Неделя на Горе может показаться годом в любом другом месте. Но неужели ты действительно думаешь, что время было потеряно? Чен Дальтон сейчас полноценный человек, несмотря на то, что совсем недавно был младенцем. Без твоей помощи этого бы не случилось. Так было ли это время потеряно?

Мондрайн остановился. Он все еще держал ее руку, так что Тетти пришлось описать полукруг, чтобы стать к Эсро лицом. Она сердито посмотрела в его спокойные глаза и ничего не ответила. Через несколько секунд он покачал головой.

— Принцесса, если ты настолько плохо обо мне думаешь, тебе не следовало бы принимать приглашение на этот ужин.

— Я думала, что могу получить объяснения моей высылки туда, или что ты хотя бы извинишься передо мною. Ты даже не представляешь, через что мне пришлось пройти.

— Я очень хорошо знаю, что ты испытала. Ощущения эти были ужасны. Но, как я уже сказал вначале, я сам не мог этого сделать, и мне нужен был кто-то, кому я полностью доверяю, кто-то, на кого я могу положиться, даже если у меня нет возможности находиться на месте и приглядывать за развитием событий. Знаешь, почему я не приехал проведать тебя на Гор? Потому что не мог. Я в это время не развлекался. Я был занят. Занят сильнее, чем когда-либо за всю жизнь.

— Но ты же нашел время, чтобы смотаться на Землю. Что ты там делал?

Тетти ожидала какого угодно ответа, кроме того, который она получила. Мондрайн лишь покачал головой.

— Я не могу тебе ответить. Тебе придется поверить мне на слово, принцесса, но это была деловая поездка, а вовсе не развлекательная. И мне она не доставила ни капли удовольствия.

Она начала чувствовать за собой вину; такое чувство в ней мог вызвать только Эсро Мондрайн. Была ли она безрассудным жестоким существом, женщиной, придиравшейся и скулившей над душой безнадежно занятого делами мужчины, когда он не мог найти время, чтобы позвонить ей? Она знала, как тяжело он работал. Сколько раз она просыпалась ранним утром и обнаруживала, что Мондрайна нет рядом? Слишком много, чтобы сосчитать. Но он не изменял ей в такие минуты. Он на цыпочках, не включая света, прокрадывался в соседнюю комнату. Эсро расхаживал там взад-вперед, писал, надиктовывал, звонил, беспокоился. Ее соперницей была его работа. И она многие годы сознавала это.

Мондрайн протянул руку и коснулся ее щеки.

— Не надо быть грустной, принцесса. Я думал, сегодняшний вечер будет действительно счастливым случаем — у тебя будет возможность встретиться с Годивой, как в старые добрые времена. Ведь можем же мы попытаться расслабиться и провести время в свое удовольствие — всего лишь несколько часов?

Тетти взяла его за руку. Они повернулись и снова пошли рядом.

— Я попробую. Но, Эсси, здесь все такое странное. Это не похоже на Землю, и я никогда не расслаблюсь. Я не поверила своим ушам, когда услышала, что Годива Ломбер покинула Землю, чтобы жить здесь с Брейчисом.

Мондрайн нежно взял ее под руку.

— Ты кое о чем забываешь: сколько раз ты просила меня забрать тебя с Земли. Может она делала то же самое? Это странно, но сначала мы предоставили Годиву Лютеру Брейчису. Помнишь, предполагалось, что она будет поставлять мне сведения о нем? — Он усмехнулся. — Не слишком хорошей оказалась эта идея. После нескольких недель общения с ним она сказала, что не может больше сообщать мне о нем, и следующей новостью, которую я узнал, было ее прибытие сюда вместе с ним. — Он искоса взглянул на Тетти. — Я что, недооценил Годиву? Я думал, только деньги заставляют биться ее сердце сильнее. А сейчас я в этом уже не так уверен.

— Она сложная личность. Ее трудно понять. — Впервые Тетти сосредоточилась на своих собственных чувствах по отношению к Годиве. — Я встретила ее четыре года назад в день Зимнего Солнцестояния. Мы обе были на Гилраваже, большой вечеринке нижних уровней. Она давала представления и танцевала, как Афродита. Это была сенсация. После этого мы стали встречаться с ней постоянно.

— Откуда она?

— Ничего особенного. Откуда-то снизу, из Трущоб. Думаю, она простолюдинка, во всяком случае, я никогда и слова о ее семье не слышала.

— А ведь она тебе нравится, принцесса, даром что простолюдинка.

— Так было не всегда. После нашей встречи первое время я ее ненавидела. Думаю, большинство женщин инстинктивно чувствуют то же самое. Мы чувствуем себя так, словно она может получить все, что захочет, или любого, кого захочет, и мы никак не сможем противостоять ей. Но через какое-то время она начала мне нравиться. Она по-настоящему хороший человек.

— Блудница с золотым сердцем?

— Что-то вроде этого. Видишь ли, я не думаю, что Годива такая же смышленая, как ты или я. — Тетти говорила вполне беззастенчиво. — Поэтому она просто делает, что может, с тем, что имеет. Так случилось, что она родилась с неординарными внешними данными, вот она их и использует. Секс за деньги; я в этом большого греха не вижу. Любой, кто был с Годивой, похож на человека, чудесно проведшего время. Она никогда не завоевывала мужчину путем обмана, и, насколько я знаю, никогда никому не причинила боли.

— Даже если она шпионила за ними? — Они приближались к ресторану, и Мондрайн умышленно замедлил шаги. — Ее действия могли навредить Лютеру Брейчису.

— Она прекратила их до того, как начались бы неприятности. В любом случае план был твоим, а не ее. Даже когда она следила за ним для тебя, я уверена, она не хотела причинить ему вреда. У нее не бывает таких мыслей.

— Что происходило, когда мужчина влюблялся в нее?

— Смешно. Никто и никогда этого не делал. Она руководила всем на коммерческих началах, и оставалась в дружеских отношениях со всеми своими мужчинами. Они рекомендовали ее другим. Она, должно быть, разбогатела, но не похоже, чтобы она с кем-нибудь имела постоянные отношения, пока не встретила Лютера Брейчиса. — Тетти повернулась, чтобы посмотреть на Мондрайна. Они остановились и стояли у двери ресторана. Поверх его плеч она заметила быстро промелькнувшую высокую фигуру, пятившуюся назад в тень у стены коридора. Был ли это Чен, все еще следивший за ними?

Она бросила еще один быстрый взгляд в том направлении.

— Слушай, если ты хочешь допросить меня по поводу Годивы, сделай это после ужина. Я голодна, а все, что ты сделал, это замучил меня вопросами. Почему ты так интересуешься ею?

— Извини. — Мондрайн двинулся вперед, и матовая стеклянная дверь открылась перед ними. — Я просто любопытствую. Говоришь, ты никогда не видела, чтобы с Годивой Ломбер случалось что-либо подобное? Ну, а я никогда не видел Лютера Брейчиса таким как сейчас. Две тайны сразу. Но я тебе обещаю: больше ни одного вопроса о Годиве.

— Нет нужды задавать их. — Тетти склонила голову влево, когда они входили в фойе. — Вот она. Можешь спросить ее саму.

Они пришли как раз вовремя, но Лютер Брейчис и Годива Ломбер, должно быть, появились здесь несколькими минутами раньше. Из телефонной будки вышла, направляясь к столикам в глубине зала, пышнотелая блондинка. Тетти и Эсро Мондрайн видели ее профиль и мечтательную, рассеянную улыбку, игравшую у нее на лице.

— Кошка, только что съевшая сметану, — прокомментировала Тетти. — Посмотри на эту походку. Она просто невозможна. Все движения совершенно естественны, и Годива никогда не задумывается о них, хотя десять миллионов женщин готовы были бы совершить убийство, лишь бы иметь такую же походку.

Годива Ломбер была одета в платье бледно-желтого цвета. Оно полностью закрывало шею, было длинным до пят, с длинными рукавами, ни дюйма рук, ног или плеч не оставалось открытым. Но когда она шла, ткань платья волновалась в своем собственном ритме. И внутри платья было невозможно не заметить экзотическое тело, теплую и гибкую плоть, струящуюся под вполне пристойной одеждой.

Мондрайн проследил за ее движениями с озадаченным выражением лица.

— Ты этого не знаешь, принцесса, но походка, подобная этой, не возможна в гравитационном поле в четверть силы притяжения Земли. Не представляю, как это ей удается. Она передвигается здесь так же, как делала это на Земле. И она выглядит точно так же.

— Возможно, она всегда будет оставаться такой. Она определенно не постарела ни на день с того момента, как я ее впервые встретила. Помнишь, что я тебе сказала о ней еще до того, как представила? Это правда, не так ли?

— Ты сказала, что никто не может смотреть на походку Птицы Годивы, не осознав, что ее тело под платьем обнажено. Я смеялся над тобою. Но ты была права.

Они не окликнули Годиву, а просто последовали за ней к их столику. Он был расположен на тускло освещенной площадке в глубине ресторана; спокойный уголок, зарезервированный для маленькой компании близких друзей, которые хотят отдельного обслуживания и никакого внимания окружающих. Ни один из соседних столиков не был занят. Лютер Брейчис сидел в одиночестве, изучая меню. Когда они подошли к столу, он поднялся и поприветствовал Тетти со странной учтивостью.

Она не видела его с тех пор, как они все вместе были на Земле, и ее изумили произошедшие в нем перемены. Он все еще пребывал в превосходной физической форме, но его лицо утратило суровое и озабоченное выражение. Он был бодрее и оживленнее, потерял в весе от пяти до десяти килограмм, а его глаза излучали здоровье, отражая прекрасное состояние всего организма.

Он так же серьезно изучал Тетти.

— Поздравляю, принцесса Татьяна. Только необычайно сильная личность может избавиться от пристрастия к Парадоксу.

— Вы никогда не избавляетесь от пристрастия, коммандор. Вы просто перестаете принимать инъекции.

— Будем надеяться, на всю оставшуюся жизнь. — Брейчис помог Тетти сесть. — Я не уверен, принцесса Татьяна, что мне следует ужинать с вами, хоть коммандор Мондрайн действительно просил об этом. Я понимаю, что только благодаря вам проиграл пари. Придется мне передавать систему слежения коммандору. — Он сел и посмотрел через стол на Годиву. — Что ты об этом думаешь, моя дорогая? Должен ли я обвинять принцессу за ее успех с Ченом Дальтоном?

Годива улыбнулась, медленно и мечтательно изменяя выражение лица.

— Я никогда не могла бы сердиться принцессу или коммандора Мондрайна. Это люди, познакомившие меня с тобой.

Она с любовью посмотрела через стол на Брейчиса, обволакивая его своим взглядом. Ее рот был довольно широким, а губы полными, на розовощеком, несколько удлиненном лице, которое было слегка полноватым, ее широко посаженные голубые глаза смотрели, как всегда, доверчиво и выражали удовольствие.

Рассматривая черты Годивы в отдельности, вы не обнаружили бы в них никакой исключительной красоты. Ее подбородок был длиннее, чем нужно; нос был слегка коротковат и асимметричен, ее лоб был чуть-чуть выше, чем следует. Но получалось так, что все вместе эти черты были чем-то большим, чем простая их сумма. Вся Годива, ее лицо и фигура просто ошеломляли. Она приковывала взгляды, так что даже в переполненном помещении она становилась центром внимания.

Брейчис повернулся к Мондрайну.

— Ты видишь, в чем моя проблема? Если я буду выражать недовольство по отношению к принцессе Татьяне, Годива воспримет это как отсутствие уважения к ней. Я не могу позволить себе вызвать в ней такие чувства. — Он жестом пригласил Мондрайна сесть напротив Тетти, он тот остался стоять.

— Секундочку. — Он обернулся к Тетти и Годиве. — Я каждому обещал, что в этот вечер не будет никаких дел, но сейчас хочу нарушить свое обещание. Не могли бы вы предоставить нам всего несколько минут для разговора с глазу на глаз по поводу безопасности? Даю слово, это будет последним на сегодняшний вечер деловым разговором.

Годива лишь улыбнулась и ничего не сказала. Тетти сразу же вскочила на ноги.

— Пойдем, Годди, ты же не хочешь слушать разговоры об их скучных делах. Ты можешь показать мне это местечко.

Она произносила это достаточно весело, но Мондрайн знал, что она на самом деле чувствовала, поэтому он хмурился, усаживаясь напротив Лютера Брейчиса.

— Вы угодили ногой в муравейник, коммандор, — произнес Брейчис. — Они обе недовольны. А ведь это должен был быть только ужин. Безо всяких дел. Я согласился на него только на таких условиях.

— Я знаю. Но это новости, которых нельзя откладывать, и мы можем управиться с этим делом за две минуты, если вы дадите мне откровенный ответ на один вопрос. У вас недавно было много проблем, которые вам доставлял Дугал Мак-Дугал?

— Да. — Лицо Лютера Брейчиса приняло убийственное выражение. — Постоянное вмешательство. Я сейчас не могу сделать ни одного шага без того, чтобы он не сунул туда свой длинный нос. И при этом он — посол Звездной Группы, так что я не могу приказать ему убираться. Этот человек — полный болван.

— А мы ведь еще не дошли до решения сложных вопросов. Если он так ведет себя сейчас, то каким же он станет, когда Анабасис начнет вплотную заниматься Созданием Морган.

— Истеричным.

— И каков же выход?

— Выхода нет, пока ты чего-нибудь не придумаешь.

Мондрайн кивнул.

— У меня есть кое-что на примете. Нам придется убрать его с дороги, ведь не может же он ежесекундно стоять у нас над душой.

Брейчис скептически посмотрел на него.

— Легко сказать. Но каким образом ты это сделаешь? У него отличный нюх. Чтобы избавиться от него, тебе придется его убить.

— Может дойти и до того. Но не сейчас. Я знаю лучший путь. Дугал Мак-Дугал сойдет с дороги, если послы Звездной Группы прикажут ему. Ты знаешь, как он перед ними пресмыкается?

— Это уж точно. Но диктовать Звездной Группе сложнее, чем контролировать Дугала Мак-Дугала. Они не отстранят его от управления нами только потому, что нам бы этого хотелось.

— Они могут это сделать. — Мондрайн понизил голос. — Я договорился с Пайп-Риллами. Я могу добиться, чтобы они кое-что предложили Энджелам и Лудильщикам: нашу полную независимость от Дугала Мак-Дугала в управлении Анабасисом.

— Я бы много отдал, чтобы от него избавиться. Но какова вторая сторона медали? Пайп-Риллы ничего не делают из благотворительности, они во всем ищут еще больше выгоды, чем ты. Чего же они хотят взамен?

— Чего-то, с выдачей чего я справлюсь один. Вот почему мы сейчас ведем об этом речь. Пайп-Риллы очень недвусмысленно дали понять, чего они потом захотят. Они хотят получить секретные планы проникновения людей в пространство за пределами Звездной Группы.

— Что? — Брейчис фыркнул от омерзения. — Секретные планы проникновения? Но их не существует. Или если таковые имеются, то никто не побеспокоился сообщить мне об этом.

— Я знаю. И ты знаешь. Но Пайп-Риллы не верят в это. Они считают, что мы планируем расширять Периметр без их ведома, и храним наши разработки в секрете. Тебе придется припомнить, что они думают о людях. В их глазах мы сумасшедшие, которые, к тому же, агрессивны, жестоки и опасны.

— И они не далеки от истины, особенно относительно некоторых из нас. — Брейчис улыбнулся. — О, мы можем быть достаточно опасны, но как мы выдадим им планы секретного расширения, если у нас их нет?

— Мы их выдумаем. Ты и я. Мы разделим между собой ответственность за безопасность от Солнца до Периметра. Мы можем создать что-нибудь согласующееся и похожее на правду.

— Но если и можем, то что из этого? Никто не поверит, что подобные планы существуют.

— Сейчас они не поверят, но мы можем намекнуть кое-где, словно они существуют. Для начала ты мог бы внушить эту мысль людям из окружения Мак-Дугала. Информация из того места просачивается во внешний мир скорее, чем поступает туда. Когда слухи дойдут до Пайп-Рилл, это подтвердит их подозрения. А потом, через некоторое время, мы выдадим им сами планы.

— Каким образом?

— Предоставь это мне. Моя передающая система уже на месте. Они примут то, что я им предоставлю.

— Пайп-Риллы думают, что ты предатель?

— Такого понятия в их словаре нет. По их мнению я позволю лучшей части своего «Я» восторжествовать над присущей человеку человеческой дикостью, судя по всему, они не понимают и слова «мошенничество».

— Но я понимаю. И ты тоже. Лютер Брейчис перегнулся через стол. — Как я узнаю, что все, рассказанное мне здесь тобою, не просто твоя очередная игра, в которой мне отведена какая-то роль?

— Я понимаю, что мне придется доказать тебе это. И я докажу. — Мондрайн слегка кивнул головой. — Позже. Что касается настоящего момента, то наш разговор закончен. Вон идут Татьяна и Годива.

Две женщины появились в дверях и направились к ним, лавируя между столами. Перед ними шел высокий официант, неся широкое накрытое крышкой блюдо. Он поставил серебряную чашу между Брейчисом и Мондрайном и встал рядом с ними по стойке смирно.

— Приветствия от управляющего, — процедил он сквозь зубы. — Я скоро вернусь, чтобы принять ваш заказ. — Он заспешил прочь, поклонившись в отдельности Годиве и Тетти, когда проходил мимо них.

— Это что-то новенькое. Я был здесь дюжину раз и никогда раньше мне не подавали бесплатных закусок.

Брейчис протянул руку и взялся за ручку крышки, поднимая ее с блюда. Как только он это сделал, горящий опал на воротнике Мондрайна изменил цвет. Он запульсировал ярко-зеленым светом и издал пронзительный вой.

— Брось это! — Мондрайн вскочил на ноги, глянул вокруг себя, и, схватив со стола блюдо, швырнул его в левую сторону. — Всем ложиться!

Он ухватился за край стола и опрокинул его так, чтобы тот служил щитом. В то же мгновение Лютер Брейчис подскочил к Тетти и Годиве, хватая каждую из них за руку и сбивая с ног. Он упал на них сверху.

Потом образовалась как бы глубокая пустота, и вспышка яркого белого света озарила помещение. Стол, придерживаемый Мондрайном, резко подлетел, поднятый какой-то силой, и сильно ударил Мондрайна, швырнув его вниз на Брейчиса. Раздался такой звук, словно по другой стороне стола застучал яростный град. После этого наступила внезапная и полная тишина.

Тетти обнаружила себя лежащей на правом боку. В ее ушах стоял звон. Резкая боль пронзила, словно жалом, всю ее левую руку. Брейчис и Мондрайн лежали на ней, не давая возможности пошевелиться. Когда она попыталась выбраться из-под них, то услышала сверху проклятия и болезненный стон.

— Ах, Эсро, ради Бога, убери свою голову с моего живота. Эсро?

Вес, давивший на нее сверху, откатился в сторону. Тетти могла двигаться в один бок, и наконец ползком освободилась полностью. Она поднялась. Ее голова кружилась, она чувствовала себя так, будто вдруг отупела, а череп у нее набит ватой.

Она посмотрела вокруг. Стол, лежащий вверх ногами; его поверхность треснула и была усеяна следами от осколков. Пластик был покрыт щербинами и глубокими выбоинами, металлические осколки вонзились глубоко в его крышку. Справа вся стена представляла собой просто поверхность, поврежденную прямым ударом шрапнели. Годива стояла по другую сторону стола. Она выглядела изумленной, но на ней не было ни царапины.

— Помоги мне, — Тетти кивнула Годиве, чтобы та взялась за второй конец стола. Вдвоем они подняли его и оттащили в сторону от оставшихся лежать мужчин. Мондрайн был в бессознательном состоянии. Тетти опустилась на колени, посмотрев вначале на его лицо, а затем нащупала пульс. Он был медленным и равномерным. Она совершенно хладнокровно отметила, что ее собственная левая рука была пробита и кровоточила, вся покрытая глубокими царапинами от металлических осколков.

Лютеру Брейчису наконец удалось подняться на ноги. Он сжимал свою голову руками и отсутствующим взглядом смотрел вокруг себя. Его правое плечо и шея были изрешечены кусочками металла и обильно кровоточили. Наконец появился обслуживающий персонал ресторана и беспомощно уставился на это зрелище.

— Медицинская помощь, — хрипло произнес Брейчис. Хоть кто-нибудь послал за помощью?

Один из официантов кивнул.

— Хорошо. — Брейчис подошел поближе к Эсро Мондрайну. — Вынесите его наружу. Я не хочу, чтобы он оставался здесь хоть секундой дольше, чем это необходимо.

— Но трогать его… — начала Тетти.

— он будет жить, но мы должны доставить его в госпиталь. Не беспокойтесь, принцесса Татьяна, я за этим прослежу. Мы позаботимся, чтобы и вас залатали. А потом, — Брейчис задрожал, и его голос понизился до шепота, — а потом я доберусь до того ублюдка, который это сделал.

Словно в подтверждение сказанного он кивнул головой, потянулся к плечу и стал задыхаться. Он согнулся, снова выпрямился и начал медленно оседать. Тетти и Годива одновременно оказались возле него. Они аккуратно опустили его на пол. Когда они убрали руки от его униформы, их ладони оказались окрашенными яркой свежей кровью.

Тетти рассеянно вытирала руки о перед и бока своего белого платья. Когда она это сделала, ей в голову внезапно пришла мысль о Чене. Где он был, что он делал?

Многие вещи стали приобретать определенное значение. Фотография Мондрайна там, на Горе, послужила тем стимулом, который пробудил в Чене разум. Она использовала ее с этой целью, дабы облегчить свои собственные страдания. А потом взгляд, которым Чен смотрел на изображение Мондрайна, когда тот появился на экране дисплея, чтобы пригласить ее на ужин.

Она умышленно вызывала в Чене это чувство — сосредоточенную на одном человеке жгучую ненависть. Может быть это и привело к такому ужасному результату?

«О, Господи, только не это!»

Но Тетти чувствовала полную уверенность в своей правоте. Это была ее вина, это она стала невольным организатором этого кровопролития. Она опустилась на колени, заключила Эсро Мондрайна в свои объятия, уткнувшись лицом в его темный китель.

Сначала было то внезапное ужасное мгновение, когда на него навалился весь мир. Оно вызывало тошноту, боль и сбивало с толку. Тогда Чену показалось, что на свете не может быть ничего хуже тех последних минут на стимуляторе Толкова. И это больше никогда не повторится. Самоосознание и потеря невинности случается лишь однажды, это неповторимые моменты жизни.

Но существуют такие мучения, которые по изощренности своей выходят за рамки обыденного и кратковременного. Более сложнее животные испытывают более сложные страдания.

Те приходят со временем, наваливаются постепенно.

Даже сейчас, когда он мог вполне сносно разговаривать, Чену не удавалось облечь свои страдания в слова. Все, чем он владел, это аналогией. Она была подобна окружающему его сверкающему пласту вселенной, увеличивающемуся час за часом, день за днем. Все эти годы он видел монотонный тусклый свет, пока стимулятор Толкова не озарил его первым ослепительным потоком. Всегда после очередного сеанса радиус пласта немного увеличивался. Становились заметными все больше и больше мелочей, и однажды яркость перешла некий рубеж и хлынула наружу.

Незначительное случайное событие может вызвать огонь. Едва заметное изменение окружающего света может послужить причиной пожара. В тот день появление Эсро Мондрайна стало для Чена явлением суперновой, которая принесла с собой целый поток новых ощущений. Он знал Мондрайна, но как, и где, и когда?

Чен размышлял над этим вопросом. Лицо Мондрайна, его аристократические черты, были чрезвычайно знакомыми, знакомыми больше, чем собственное лицо. Воспоминания таились где-то в недрах мозга, они должны были там находиться, но что-то преграждало к ним доступ. Мысли об этом лишь заставляли его разум двигаться вдоль бесконечного кольца.

Бесцельно бродя по коридору, Чен, наконец, добрался до квартиры, занимаемой Тетти. У него не было никаких конкретных причин появляться там, никаких определенных целей на уме, но ему непременно хотелось с ней поговорить. Может, она бы смогла помочь ему; если же нет, она могла бы его утешить.

Для него было очень удивительным застать Тетти поглощенной собственными страхами, так что она не смогла полностью посвятить свои мысли Чену. Он увидел ее холодной, отдалившейся и совсем не сочувствовавшей ему. Она явно находилась где-то далеко в своих мысленных похождениях и попутчики ей были не нужны.

Когда она отправилась в ванну, это было недвусмысленным намеком Чену, чтобы тот ушел. Но он этого не сделал. Вместо этого, он стал осматривать квартиру, убедившись, что больше ему идти некуда.

Наконец Тетти появилась снова, одетая для ужина, на который была приглашена. Она посмотрела на себя в зеркале в полный рост, которое висело на стене в гостиной. И именно тогда Чен, глядя через ее плечо, и так же видя свое собственное отражение, стал терять ориентацию и слабеть. Впервые в жизни он испытывал более сильную форму собственного самоосознания. Та высокая светловолосая фигура, пристально смотрящая на него глазами цвета голубого сапфира на самом деле была им — Ченселлором Веркингеториком Дальтоном, уникальным собранием мыслей, эмоций и воспоминаний, помещенных в такое простое и знакомое ему тело. Это был он. Это была личность.

Чену хотелось кричать вслух о том, что он чувствует. Но так поступил бы ребенок. Вместо этого Чен покинул апартаменты, покинул быстро, чтобы огромный поток мыслей не затерялся и не рассеялся в разговорах с другими. В коридоре он увидел приближающуюся фигуру Эсро Мондрайна. Это вызвало свой резонанс, ставший весомым вкладом в его разыгравшейся душевной буре.

Чен не хотел ни с кем разговаривать. Он прятался, пока Мондрайн не миновал его и не направился к двери Тетти, а потом он стал следить за ним из укрытия. Когда пара пошла от двери, он последовал за ними. У него не было никаких объективных причин, кроме какого-то неясного импульса, дававшего понять, что он должен держать их в поле зрения.

При входе в ресторан Чена встретил официант, вежливо преградивший ему дорогу. Заказывал ли Чен место?

Чен молча покачал головой и отступил назад. Он побрел прочь вдоль по коридору. Он чувствовал пульсацию в своей голове, резкие болезненные удары пронизывали ему глаза. На каждом перекрестке он наугад выбирал направление движения. Вверх, вниз, на восток, на запад, на север, на юг, по извилистым путям, вдоль и поперек пересекавшим Цереру.

Наконец, совершенно случайно, он понял, что проделал весь путь к поверхностным залам. Огромные прозрачные стены открывали взору толчею кораблей, сигнальных постов, вышек, обозначающих место посадки, и антенн, покрывающих наружные уровни гигантского астероида. Церера была центром солнечной системы, где была сосредоточена власть, и поэтому на его поверхности рабочая суматоха продолжалась двадцать четыре часа в сутки.

Над поверхностью, в небе висели звезды, проливающие спокойный свет. Чен устроился поудобнее и стал их разглядывать.

Чем он был? Месяц назад любой мог бы ответить на этот вопрос: он был слабоумным. Неприспособленный к окружающему миру, глупый по своей природе, с мозгом младенца в теле взрослого мужчины. Всего несколько дней назад Чен задал Кубо Фламмариону вопрос. До стимулятора его мозг не развивался. Чен это понимал; но почему он не развивался? Была ли причина клинической, физиологической, психологической или какой-то еще?

Фламмарион покачал головой. Он не имел ни малейшего понятия, но обещал проконсультироваться у специалистов.

Через несколько часов он вернулся. Они тоже не знали ответа. Чен всегда обладал тем, что называлось совершенно нормальным мозгом, и сейчас, после лечения у него был нормальный мозг, или даже более, чем нормальным, согласно результатам последних тестов. Но когда ставился вопрос, почему так могло быть, эксперты Фламмариона лишь разводили руками. Почему был Эйнштейн, почему был Дарвин, почему был Моцарт, мозг которых внешне ничем не отличался от твоего или моего?

Кубо Фламмарион был доволен этим ответом. Он даже не сознавал, насколько такой ответ не удовлетворял Чена. Раз никто не мог объяснить природы его былой аномальности, какова была уверенность в том, что развитие Чена не вернется к своему прежнему уровню? И по скольким показателям, которые нельзя было так просто измерить, он продолжал оставаться ненормальным?

И откуда ему знать, что он ненормальный? Быть может он до сих пор оставался совершенно неприспособленным, глупым — может только чуточку смышленее, чем раньше.

Даже не сознавая того, Чен исследовал свою собственную психику на предмет здравого рассудка. Это явление вполне естественно для всех зрелых людей, интеллект которых выше среднего. Но Чен этого не знал, и делал это опережая свой час, стараясь за недели сделать то, что обычно занимает годы. У него не было времени штудировать книги в библиотеках или беседовать со старшими товарищами, чтобы по крупицам выбрать из миллионов страниц, написанных за десятки тысячелетий жизни человечества то, в чем он сейчас так нуждался.

Итак, Чен смотрел на звезды, взвешивал и не мог найти ни одного подходящего ответа. Он был охвачен неуверенностью, печалью и болью.

Самым легким путем избавления от этой боли было уйти от нее, найти убежище в безумии. Он пристально вглядывался в уходящие дали, за пределы звездного пейзажа, устремив взор к краю вселенной. Он был изнеможен, и еще через несколько секунд его глаза закрылись.

Семью часами позже он очнулся в своей постели. Он все еще был измучен, в голове была пустота, и он не мог дать вразумительный ответ ни где он был, ни что он делал. Его последним воспоминанием была Тетти, изучающая в зеркале свое отражение перед тем, как отправиться на ужин.

У Чена не было ни сил, ни смелости подняться с кровати. Когда вошла Тетти, он все еще был в постели. На ней было то же белое платье, но теперь запачканное кровью.

Она не была уверена в своих подозрениях, но ей было необходимо поговорить с Ченом. Он смотрел на изрешеченную дробинками руку Тетти и слушал ее с выражением ужаса в глазах. Он готов был поверить ее наихудшим опасениям и подозрениям.

Это было как раз то, чего он боялся. Он — чудовище. Прежде чем Тетти закончила говорить, Чен принял решение. Теперь он знал, что должен делать.