Обретение судьбы

8

Золотая летняя трава и ленивое солнышко сменились сырым ветром и листопадом. Камыши вдоль берега пожелтели, стали сухими и ломкими. Их некогда свежий запах теперь отдавал сухой ореховой горечью. По утрам теперь было холодно и дождливо, по вечерам сгущались серые сумерки. Отовсюду пахло прелью и сыростью.

Ратха сбросила летнюю шерсть вместе с последними следами младенческих пятен. Новая шерсть выросла густая, золотисто-кремовая. Ратха была в восторге от своей неожиданной красоты, но ее счастье оказалось недолговечным. Осенние ливни превратили все тропинки в сплошную слякоть, и после каждой охоты Ратха возвращалась промокшей до костей и грязной от усов до хвоста. Костегрыз тоже сменил свою веселую медную шерсть на темно-бурую, которая выглядела черной под дождем.

Непогода загнала мелких зверьков в норы. Костегрызу и Ратхе приходилось трудиться, не щадя сил, чтобы наполнить животы. Случалось, что они возвращались в логово с пустыми лапами, и тогда им оставалось только лежать и слушать голодное урчание в собственных желудках, пока нужда не выгоняла их на сырость в поисках пропитания.

Ратха научилась есть ящериц и червей, а также жевать клубни, которые выкапывала из земли. Она даже пристрастилась к зловонным голохвостам, поскольку очень часто они были единственной пищей, которую ей удавалось найти.

На смену осени пришла зима. Дожди превратились в затяжные ливни, нередко со снегом и градом. Ратха и Костегрыз теперь охотились днем, а в студеные ночи лежали, тесно прижавшись друг к другу, в гнездышке из сухих листьев, устроенном в дупле старой сосны. Было так холодно, что тот, кто ложился спать ближе к отверстию дупла, просыпался весь дрожа, с седыми от инея усами.

Однажды в тихое пасмурное утро Ратха высунула усы из дупла. Она была одна, Костегрыз еще раньше ушел на поиски еды.

Ратха вылезла из дупла и отряхнулась. Отчего-то этим утром она была особенно раздражена и нервозна. В воздухе чувствовалась какая-то странная хрупкость, непрочное затишье между последней ночной грозой и громадой тяжелых туч, ползущих по горной гряде над озером.

Ратха решила не затягивать с охотой. По опыту она уже знала, что большую часть короткого зимнего дня они с Костегрызом будут вынуждены прятаться в своем логове, пережидая, пока новая гроза устанет хлестать озеро, пригибая камыши и превращая воду в бурлящую пену.

Она несколько раз обежала вокруг сосны, пока не нашла слабый запах Костегрыза. Отыскав его след, Ратха потрусила по нему вдоль озера.

Она нашла его, стоящим по грудь в грязной воде. Костегрыз с усилием тащил что-то на берег.

Подбежав ближе, Ратха увидела, что это был труп утонувшего молодого оленя.

Не обращая внимания на обжигающий холод, Ратха вошла в ледяную воду и помогла Костегрызу вытащить добычу.

— Он умер не так давно, — сказал Костегрыз, обнюхав мертвое тело. — Довольно свежий для падали. Глаза все еще твердые и ясные.

— Трехрогий олененок, — добавила Ратха, заметив костяную шишку на носу животного и два роговых бугорка на его голове. Положив лапу на ребра олененка, она осторожно покачала тело туда-сюда. Оно казалось странно дряблым, голова животного безжизненно моталась по земле.

— Ты уверен, что он свежий? — спросила Ратха у Костегрыза. — Положи лапу ему на спину. Вот сюда, между лопаток.

Он сделал, как она сказала.

— У него спина сломана! — пробормотал Костегрыз, наклоняя голову набок. — И шея. А вот и отметины зубов. Этот олень не утонул. Это убоина.

— Но кто же будет бросать убоину в воду?

Костегрыз задумчиво пошевелил хвостом.

— Возможно, кто-то потерял эту добычу во время грозы. Должно быть, он волок оленя вдоль того выступа горы, что нависает над озером с противоположной стороны. Кто знает, может быть, труп охотника прибило к берегу чуть выше по течению.

Ратха села и уставилась на мертвое тело. Беспокойство, с утра терзавшее ее, сделало ее вспыльчивой.

— Знаешь, Костегрыз, я до сих пор еще ни разу не видела трехрогих ни возле озера, ни где-то еще на твоей территории.

— Я тоже, — согласился Костегрыз, досуха отряхивая шерсть. — Их здесь нет. Я живу тут уже давно, и точно знаю.

— Тогда откуда же взялся этот?

— Может быть, Меоран прислал тебе подарок? — усмехнулся он.

— Костегрыз! — взвыла Ратха и шлепнула лапой по мокрой слякоти, забрызгав себе и лапу и грудь. Потом снова посмотрела на труп оленя, и ее обдало жаром. Наверное, нужно было просто съесть его и забыть. Но что-то удерживало Ратху.

У нее уже не оставалось сомнений в том, что это был олень из стада племени. Больше ему неоткуда было взяться, ибо, в отличие от большинства диких животных, этот трехрогий выглядел не изможденным, а весьма упитанным и хорошо ухоженным.

Костегрыз зевнул.

— Мне все равно, откуда взялся этот олень. Он свежий, а мы с тобой не в таком положении, чтобы бросаться хорошим мясом.

— Яарр! — согласилась Ратха, пытаясь не подать виду, насколько ее взволновало зрелище убитого животного. Она не сомневалась, что Костегрыз поддразнивает ее, но при этом чувствовала за его словами правду, пусть и сильно искаженную.

Ратха в нерешительности покосилась на своего товарища, который уже с жадностью рвал зубами брюхо мертвого олененка. От звуков его трапезы и запаха мяса, повисшего в неподвижном сыром воздухе, у Ратхи судорогой свело пустой живот. Отбросив все сомнения, она присоединилась к Костегрызу и принялась за еду…

Как раз в тот момент, когда ей стало казаться, что она больше не сможет втиснуть в себя ни кусочка, сидевший рядом с ней Костегрыз вдруг вздрогнул и насторожился.

Ратха вытерла перепачканную кровью пасть о внутреннюю часть своей передней лапы и посмотрела поверх брюха олененка. На поросшем травой пятачке в нескольких хвостах от них сидели два незваных гостя — один серый, другой пятнистый. Ратха распушилась и зашипела.

— Ссс, нет! — приказал Костегрыз, и ее рык превратился в озадаченное завывание.

Ратха впилась глазами в своего наставника, который на негнущихся лапах вышел вперед и остановился между мертвым оленем и двумя пришлыми.

У Ратхи оборвалось сердце, когда она поняла, что это Безымянные. Котенок-подросток и старуха, оба изможденные, всклокоченные и на вид очень грозные. Настороженные морды и глаза — глаза охотников. Их запах, доносившийся сквозь мелкую морось дождя, не был похож ни на один знакомый Ратхе запах.

Безымянные пахли очень сильно, одновременно кисло и мускусно, с примесью железистого привкуса крови съеденной дичи, как старой, так и совсем недавней. Кроме этого Ратха чувствовала затхлое дыхание старости и смрад грязи, принесенной издалека на усталых лапах. Но самое главное, что наряду с собственными запахами и следами съеденной дичи, Безымянные несли на себе ароматы неведомых долин, равнин и лесов, где охотник может с равным успехом как резвиться на свободе, так и сгинуть жалкой смертью от голода.

Присмотревшись к Безымянным, Ратха поняла, что история, которую рассказал ей их запах, отражена в их глазах. Может ли дикая жизнь научить хищника чему-то, кроме выживания? Ратхе с детства твердили о том, что бесплеменные не способны ни к чему, кроме заботы о собственном пропитании. Сейчас она знала, что это не совсем так. Костегрыз был бесплеменным и безымянным, однако он умел говорить не хуже любого пастуха племени.

Однако теперь, глядя на него и на двух Безымянных, Ратха отчетливо поняла еще кое-что — Костегрыз отличался от этих двоих точно так же, как и от племенных.

Она молча ждала, глядя на своего товарища. Вот он сощурил глаза и приоткрыл пасть.

Ратха ждала, что сейчас он нападет или грозно зарычит на этих безмозглых тварей. Но Костегрыз не сделал ни того, ни другого. Он обратился к безымянному котенку — так же просто и естественно, как разговаривал с ней, с Ратхой!

— Ты путешествуешь вдвоем с серой, Пестрый? Или за вами идут другие?

Незнакомый котенок встал и сделал несколько шагов вперед. Серая кошка осталась сидеть, следя за Пестрым взглядом, показавшимся Ратха до странности рассеянным и косящим.

Ратха сначала подумала, что кошка слепая, но потом заметила, что та поворачивает косматую голову и узкие зрачки прищуренных глаз вслед за ковыляющим котенком.

Ратха перевела глаза на маленького пестрого Безымянного, ожидая увидеть на его морде тот же тупой взгляд. Когда глаза их встретились, у нее невольно встала дыбом шерсть. Взгляд у котенка был зорким и ясным, как у Костегрыза. Тем не менее, он был Безымянным. Интересно, умеет ли он говорить?

Котенок ждал, не сводя глаз с Ратхи, словно чувствовал вопрос, вставший между ними. Затем он повернулся к Костегрызу.

— Другие идут за нами, Живущий-у-воды. Охота становится все хуже. Мы ищем другое пропитание.

При звуках его голоса Ратха испытала еще одно потрясение. Ей пришлось заставить себя дышать медленнее, чтобы успокоиться. Получается, она заблуждалась насчет этого котенка точно так же, как и насчет Костегрыза. А значит, племенные вообще ничего не знали о Безымянных! Ничего.

Пестрый снова заговорил.

— Еще многие пройдут через твою землю до окончания этого сезона, — сказал он и посмотрел на развороченный труп олененка. — Ого, Живущий-у-воды! Озеро принесло тебе хорошую убоину.

— Да, это хорошая убоина. Скажи, это ты оставил следы зубов на шее оленя, Пестрошкурый? — спросил Костегрыз.

— Нет, Живущий-у-воды.

— Тогда проходи через мою землю и не тревожь меня больше.

Котенок сделал еще шажок вперед, опустил голову и палкой вытянул хвост.

— Должно быть, ты так давно не живешь среди нас, что успел забыть о праве странника, Живущий-у-воды. Мы со старухой ушли очень далеко от дома и проголодались.

— Я ничего не забыл, Пестрошкурый, — усмехнулся Костегрыз, показывая все свои зубы. — Я просто понадеялся, что ты слишком молод, чтобы помнить об этом праве. Но ты прав. Угощайся и позови Серую.

— Костегрыз! — ахнула Ратха, разинув пасть. — Что ты такое творишь? У них нет никаких прав на эту убоину!

Котенок и Серая дружно уставились на нее одинаковыми зелеными глазами.

— Она говорит за тебя, Живущий-у-воды? — спросил котенок у Костегрыза, который поспешно подошел к Ратхе.

— Послушай, Ратха, — прошипел Костегрыз в ее прижатое к макушке ухо. — Если хочешь быть целой и невредимой, то закрой пасть и позволь мне самому поговорить с ними.

— Ты их боишься? Пестрошкурого сосунка и серую старуху, вдвое меньше тебя ростом? У них нет права на нашу убоину! — завизжала в ответ Ратха. — Ее украли у пастухов племени. Если ты трусишь, то я буду сражаться за нее!

— Значит, ты беспокоишься о племени? Пта! Хочешь сражаться за его скот? Да Меоран убьет тебя, если ты к нему вернешься. Сражайся за то, чтобы насытить свое брюхо, если считаешь это необходимым, но не надо говорить о племени и от имени племени!

Ратха опустила уши.

— Если мы оставим себе этого олененка, нам не придется охотиться завтра, — пробормотала она. — Подумаешь, какой-то пестрошкурый и серая старуха! Кто они такие?

— Да, сейчас это пестрошкурый и серая старуха, но за ними идут другие, — ответил Костегрыз, уколов Ратху усами в щеку. — Я не хочу драться со всеми Безымянными. Говорю тебе, успокойся и позволь им поесть.

Он оттолкнул Ратху прочь от дичи, освобождая проход чужакам.

Ратха вся тряслась от гнева и ненависти, и едва удержалась, чтобы не впиться зубами в шкуру Костегрыза.

— Не стоит, племенная кошка, — очень мягко сказал он. — Ты наелась досыта. Позволь же им наполнить свои пустые животы.

Ее гнев внезапно прошел. Ратха молча смотрела, как котенок подошел к серой кошке и подтолкнул ее к дичи. Потом он указал лапой на труп олененка, и тогда старуха подняла голову, посмотрела на мясо и облизала морду.

— Еда, — донеслись до Ратхи слова серого котенка. — Подойди. Ешь.

Косматая кошка уставилась из-за спины котенка на Костегрыза и Ратху. Потом заскулила, распушила загривок и оскалила желтые остатки зубов.

— Нет, — терпеливо произнес котенок, похлопывая ее лапой. — Не драться. Не охотиться. Серая может поесть.

Костегрыз отошел в сторону и сел, повернув голову. Но Ратха не тронулась с места, во все глаза разглядывая Безымянных. В этой серой кошке было что-то отталкивающее и в то же время привлекающее.

Котенок, истекая голодной слюной, бросился к туше олененка и впился зубами в его бок. Серая пошла за ним, и они ели до тех пор, пока животы у обоих не раздулись от мяса.

Наконец, они закончили. Ратха с горечью заметила, что от оленя остался только обглоданный череп да крупные кости. Остальное было сожрано, либо разбросано кругом. Серая закашлялась, отряхнула шерсть от дождя и отвернулась в сторону. Не вполне отдавая себе отчет в том, что делает, Ратха села перед старухой, преградив ей дорогу.

— Старая, раз ты ела нашу еду, — сказала она, — то должна в благодарность за угощение ответить на наши вопросы. Кто ты такая? Где твой дом? Куда ты держишь путь в такую непогоду?

Вместо ответа серая ударила ее лапой по морде.

Ратха пригнулась.

— Не трать слова понапрасну, грязная, — раздался у нее за спиной голос пестрого котенка.

Ратха обернулась и увидела, что тот, как ни в чем не бывало, вылизывает усы.

— Старая не умеет разговаривать. Она с трудом понимает, что я ей говорю.

— Почему? — спросила Ратха. — Она выжила из ума от старости?

— У нее никогда не было ума. Она всю жизнь была такая, — котенок зевнул и прогнул спинку, пока хвостик не задрожал.

Ратха попятилась прочь от серой. Влажный рассеянный взгляд скользнул по ней, и Ратха вдруг почувствовала себя пленницей этих тусклых глаз. У нее свело живот от злобы и омерзения.

Котенок вопросительно приподнял брови.

— Мне жаль ее, — выпалила Ратха, жалея о том, что подошла близко к этой кошке.

— Зачем ее жалеть? — переспросил котенок. — Она этого не понимает. Она не знает никакой другой жизни. Зато умеет охотиться лучше многих других. Мне она нравится, потому что не болтает.

Ратха снова открыла пасть, но так и не придумала, что ответить. Несмотря на свои недавние слова, она гораздо больше жалела себя, чем серую старую кошку. Оказывается, она снова ошиблась. Только что ответ казался легкой дичью, которая сама шла ей в зубы. Но в последний момент он увернулся, как болотная землеройка и спрятался в норке противоречий.

Ратхе было досадно и неуютно, словно ее застали за каким-то постыдным занятием. Но ведь она всего лишь задала несколько вопросов! Нет, дело было не в этом. Причиной ее смятения были эти странные глаза — старые глаза, в которых она ожидала увидеть мудрость и опыт, но увидела лишь пустоту.

Гром прорычал в небе, хлынул дождь, и шерсть Ратхи мгновенно прилипла к туловищу.

Котенок и серая бросили на нее последний взгляд. Она опустила голову, чтобы не встречаться глазами со старухой. Затем двое Безымянных засеменили через траву, высоко поднимая лапы, чтобы не забрызгаться.

Ратха стояла и смотрела им вслед, пока они не скрылись за пеленой дождя. Потом она почувствовала, как кто-то подходит к ней сзади, и содрогнулась всем телом, прежде чем поняла, что это Костегрыз.

— Они расстроили тебя, племенная кошка? — спросил он.

— Нет, котенок тут не при чем. Но серая… у нее совсем пустые глаза, Костегрыз. Я не знаю, как объяснить…

— В племени тебя учили, что Безымянные неразумны, — с непривычной резкостью сказал Костегрыз. — Почему же ты расстроилась, узнав, что это так и есть?

— Я думала, что Меоран ошибается… — пробормотала Ратха. — То, чему меня учили — это были просто слова, Костегрыз. Я произносила их, учила, иногда даже спорила с ними, но никогда не понимала, что они означают. До тех пор, пока я не заглянула в глаза этой серой кошки и не увидела в них пустоту.

Костегрыз тяжело вздохнул.

— Ты думала, что сможешь поймать правду, не так ли? Но ты снова ошиблась. И будешь ошибаться снова и снова, каждый раз, когда попробуешь отгадать. Потому что единственная правда заключается в том, что Безымянные очень разные. Некоторые из них похожи на тебя или меня. Другие — такие, как серая. Есть и те, что отличаются и от тех, и от других. Тебе придется научиться не обращать внимания на эти различия.

— А я увижу других Безымянных? — спросила Ратха.

— Конечно.

— А ты расстраиваешься, когда видишь таких, как серая?

— Раньше расстраивался, — ответил Костегрыз. — Теперь привык. — Он помолчал. — Со временем я научился никогда и никому не смотреть пристально в глаза.

— Кроме меня, — смело выпалила Ратха, вспомнив его настойчивый взгляд, пронзавший ее насквозь.

— Это правда, кошка из племени, — признал Костегрыз, сморщив нос. — Порой и я делаю ошибки. От оленя что-нибудь осталось?

Ратха осмотрела растерзанный труп. Эти двое дочиста подъели все остатки мяса и внутренностей. Дождик моросил по голым белым ребрам оленя, заливался в развороченную грудную клетку. На обглоданном черепе и ногах все еще сохранилось несколько клочков грубой шерсти. Остальное было подъедено дочиста.

Ратха грустно уставилась на остатки пиршества. Ей хотелось бы поскорее избавиться от этого оленя и забыть обо всем, что было с ним связано.

— Хочешь голову? — спросил Костегрыз. Он подошел к Ратхе сзади и подтолкнул ее, так что она вздрогнула. Почему-то от его прикосновения по ее телу прокатилась волна жара, да такая сильная, что Ратха невольно охнула. Затем ее обдало холодом, и она снова задрожала. Не в силах устоять на месте, она возбужденно забегала туда-сюда перед обглоданным скелетом.

— Нет! — рыкнула Ратха. — Там нечего грызть, только зря зубы обломаешь!

— Тогда помоги мне оттащить остатки обратно в озеро. Я не хочу оставлять кости на земле.

Ратха злобно обернулась, но потеряла равновесие и упала.

Костегрыз обнюхал ее, когда она поднялась.

— Ты горячая.

— Я бегала! — огрызнулась она, пытаясь скрыть тревогу. Неужели у нее жар? Она вся горела и при этом испытывала какое-то дикое исступление, ей хотелось то ли взбежать на гору и завыть там во всю глотку, то ли броситься в ледяное озеро.

Костегрыз еще раз обнюхал ее, зарывшись носом в шерсть у нее на боку. Ратха вспыхнула от раздражения.

— Прекрати тыкать меня своим носом, как будто я падаль!

Он увернулся от ее занесенной для удара лапы и отошел.

Ратха увидела голодный огонь в его глазах. Это удивило ее. Костегрыз только что наелся досыта, он не мог хотеть есть. Так чего же он хочет?

Усевшись, она хорошенько поскребла себя когтями. Ей было не только жарко, у нее вся кожа зудела. Может, она заболела? Но если так, то это какая-то странная болезнь. Она еще никогда в жизни не испытывала ничего подобного.

Костегрыз схватил зубами обглоданный скелет. Ратха нехотя присоединилась к нему и помогла оттащить остатки оленя через камыши на берег. По дороге она то и дело врезалась в Костегрыза, и от каждого такого прикосновения ее снова бросало в жар, который разгорался где-то глубоко внутри, и волнами расходился по всему ее телу к голове и кончику хвоста.

Вместе они вышли на берег и бросили остатки туши в озеро. Ратха смотрела, как они тонут в серой воде, пока от оленя не осталось лишь слабое пятнышко белой кости, просвечивавшей со дна.

Она была сыта, ей хотелось свернуться в логове и уснуть. И еще хотелось подумать и постараться сделать какие-то выводы из всего, чему она научилась. Возможно, Костегрыз был прав, и она всегда будет ошибаться. Возможно, во всем этом вообще нет никакого смысла.

Когда она повернулась и пошла прочь, Костегрыз снова прижался к ее боку.

Его запах и близость заставили Ратху мигом забыть обо всех своих вопросах. Она затрясла головой, пытаясь прогнать туман, заволокший все ее мысли. Но от этого у нее только голова закружилась.

Костегрыз, успевший далеко отойти вперед, задрал хвост и помахал ей белой кисточкой.

Ратха еще ниже опустила голову и потрусила за ним, оставляя за спиной дождь, уныло поливавший берег озера.

На следующее утро она проснулась на куче сухих листьев, наваленных в дупло старой сосны, некогда выжженной молнией. Время и непогода приглушили резкий запах обугленного дерева. Смола, сочившаяся из растрескавшейся древесины, добавляла терпкую горчинку к аромату сухой листвы.

Ратха сонно похлопала глазами, перекатилась на живот и положила голову на край отверстия дупла. Она у нее по-прежнему кружилась, но сегодня это ощущение уже не казалось ей неприятным.

Ратха поглубже зарылась в листья и стала смотреть на встающее зимнее солнце. Вчерашняя лихорадка прошла, и Ратха чувствовала уютное тепло и безмятежную лень во всем теле.

И все-таки что-то царапало ее сознание, пытаясь привлечь внимание. Она чувствовала, что это нечто важное — или было важным. Странно, что она не могла припомнить, что же это такое. Ратха вздохнула, чувствуя, как холодный ветер обдувает ее нос, споря с тайным жаром, сжигавшим ее изнутри.

Костегрыз лежал рядом, Ратха чувствовала его тепло и резкий мускусный запах. Солнечные лучи, падая на его шкуру, превращали ее из темно-бурой в пламенно-рыжую, цвета меди.

Ратха перекатилась поближе и склонилась над спящим, зачарованная узором его шерсти на груди и передних лапах. Каждый волосок сиял в окружении ореола света, и каждый был на своем месте, вплетаясь в причудливый рисунок, сбегавший по его лапе вниз, до завитков шерсти над стопой.

Запах Костегрыза гипнотизировал Ратху, притягивал ее. Это был грозный дикий запах с оттенком горчинки. И такая могучая сила таилась в этом запахе, что у Ратхи дрожь пробегала по спине до самого кончика хвоста.

Костегрыз пошевелился, согретый солнечным теплом. Ратха отпрянула назад, внезапно напуганная этим движением и потрясенная собственными чувствами.

Костегрыз завозился, и его запах вновь потянул ее ближе. Вот он разжал одну лапу, показав желтовато-белые когти, потом зевнул и потерся щекой о сухие листья. Приоткрыл один глаз.

Золотой взгляд этого единственного глаза привел Ратху в смятение. Она поспешно отвернула голову.

— Хммм, — протянул Костегрыз и зевнул так широко, что показался язык. — Я вижу, тебе уже лучше.

Ратха озадаченно уставилась на него.

— Ты полночи пыталась вытолкнуть меня из нашего логова. Я так и думал, что наутро ты об этом и не вспомнишь.

Он перекатился на спину, и от этого движения волны запаха окутали Ратху. Нет, не окутали — они обрушились на нее, захлестнув с головой и прокатились по всему ее телу, так что у нее задрожали лапы.

От Костегрыза никогда так не пахло раньше. Неужели у него изменился запах? Нет. Все дело в ней. В ее носе, в ее глазах. Почему-то она вдруг стала ощущать все гораздо сильнее, настолько остро, что едва могла выносить. Что с ней такое?

Костегрыз поерзал на спине, раскинув лапы. Его глаза манили Ратху. Это было невыносимо! Одним прыжком она выскочила из логова и отбежала в сторонку. День выдался ясным, с резким холодным ветром. Голубое безоблачное небо простиралось над головой у Ратхи. Она распушила шерсть и принялась вылизываться, постепенно успокаиваясь за этим монотонным занятием. Странно, утреннее умывание сегодня доставило ей гораздо большее удовольствие, чем раньше.

Ей нравилось ощущение шерсти, скользившей под языком, и тепло шероховатого языка, прижимавшегося сквозь шерсть к коже; все эти по-новому острые переживания заставили ее продолжать вылизываться уже после того, как она тщательно разгладила всю шерсть. Это было очень приятно, особенно в зудящем месте под основанием хвоста.

Внезапно Ратха почувствовала, как еще один язык, присоединившись к ней, принялся вылизывать ей загривок, в то время как она приглаживала брюшко. Она резко вскинула голову, ударив Костегрыза в подбородок. Он грустно покачал головой и отошел, обдав ее своим густым запахом.

Ратха поджала хвост между лап и потрусила прочь. Отойдя чуть подальше, она легла, устремив пристальный взгляд на Костегрыза. Тот склонив голову, усмехнулся — и сделал несколько шажков в ее сторону.

Ратха раздвинула губы, показав зубы.

— Не подходи! — прорычала она.

— Хорошо, — добродушно согласился Костегрыз. — Я вижу, ты еще не готова. Есть хочешь?

— Заботься о себе! — огрызнулась Ратха. — Я уж как-нибудь сама себя прокормлю!

Ощущение приятной расслабленности исчезло. Она снова чувствовала себя разгоряченной и раздраженной.

Костегрыз повернулся и поплелся прочь.

Ратха со злобой и непонятным сожалением проводила его глазами.

Она не испытывала голода, но знала, что должна поесть. Поэтому она встала и забегала туда-сюда, пока не отыскала многообещающе выглядевшую норку, а затем уселась рядом и стала ждать обитателя подземного дома.

Но в этот день Ратха никак не могла усидеть на одном месте. Все тело у нее зудело, чесалось и горело, так что вскоре она уже не могла больше выносить эту муку. Не выдержав, Ратха сдалась и яростно зачесалась. Потом принялась вылизываться, плотно прижимая язык к груди и животу. Это было приятно, но все-таки недостаточно. Тогда она плюхнулась на спину и стала кататься по траве. Но и этого было мало. Ратха легла и в бешенстве засучила лапами в воздухе.

«Я чего-то хочу, но не знаю, чего именно… Но разве можно хотеть, неизвестно чего?»

Она перестала вертеться.

Костегрыз вернулся, неся в пасти двух ящериц. Бросив одну перед Ратхой, он отошел в сторонку и принялся уплетать вторую.

Ратха вскочила и отряхнула шерсть от земли и сосновой хвои. Ей было стыдно. Она не хотела вести себя как безмозглый котенок. Но очень скоро неистовое желание кататься и тереться о землю взяло верх над ее смущением. Тогда Ратха снова бросилась на спину и вертелась, корчилась и извивалась до тех пор, пока ей не стало казаться, что еще немножко, и она сдерет с себя всю шкуру.

Тень закрыла небо, а потом что-то шлепнулось ей на морду. Что-то неживое, чешуйчатое и восхитительно пахнущее. С внезапно проснувшимся голодом Ратха схватила брошенную Костегрызом ящерицу. Она жадно съела ее, наслаждаясь каждым кусочком и каждой хрустящей на зубах косточкой. Покончив с едой, она подняла голову и облизала усы.

Глаза Костегрыза вдруг показались ей двумя кусками янтаря, светившимися на его темной морде. Он обнюхал Ратху, и на этот раз она не отпрыгнула в сторону. Тогда он начал вылизывать ее, и Ратха, хоть и задрожала всем телом, но осталась на месте, почувствовав, что прикосновения языка Костегрыза и были ответом на все ее метания, жар и беспокойство. Он был такой теплый, и пахло от него так сильно… Странный крик закипел в ее горле — дикий и одновременно тоскливый. Ратха с трудом узнала свой голос. Она лежала, прижимаясь головой и грудью к земле, сердце ее билось так сильно, словно хотело сломать ребра.

Костегрыз схватил ее зубами за загривок. Ратха кричала и кричала, до смерти напуганная звуком собственного голоса, но не в силах сдержать вопли. Она почувствовала, как Костегрыз трется животом о ее спину, а потом он вдруг медленно, не торопясь, сменил позу, переставив лапы. Его запах затопил Ратху, переполнил, подчинил, убаюкал, так что вскоре ее голод, страх и изумление слились воедино. Она терлась головой о землю и кричала до тех пор, пока не сорвала голос.

Тяжесть тела Костегрыза прижимала ее к земле, она чувствовала, как его лапы уперлись ей в спину, чередуясь в настойчивом ритме. Вот он выпустил ее загривок, а затем схватил ее зубами чуть ниже, за спину между лопаток. Потом хвостом отбросил в сторону ее хвост. Ратха призывно изогнула спину ему навстречу, и в ее крике прорезались новые ноты. Костегрыз присоединил свой голос ее воплям, и они слились, напряженные и дрожащие.

Затем одним молниеносным движением он оторвался от Ратхи. Внезапная боль оказалась настолько резкой и сильной, что Ратха завизжала и перевернулась, оказавшись мордой к своему мучителю. Ее когти с силой прошлись по его шерсти и шкуре, так что на плече Костегрыза заалела кровавая рана. Он отпрянул, и Ратха поняла по его глазам, что он не ожидал столь свирепого отпора. Воодушевленная, она снова бросилась на него. Он отбежал, но не далеко, а лишь чуть в сторону, и уселся под кустом, не сводя с нее внимательных, оценивающих глаз….

Ратха повернулась спиной к этим горящим янтарным глазам и принялась вылизываться. Она бешено работала языком, пытаясь избавиться от всех следов его запаха, но тяжелый дух Костегрыза продолжал плыть к ней от того места, где он сидел, глядя на нее.

Ратха прижала уши и зарычала.

— Только подойди ко мне еще раз, ворюга, и я порву тебя на такие мелкие клочки, что даже съесть будет нечего!

— Поверю тебе на слово, — ответил Костегрыз, не трогаясь с места. — Я подожду. Очень скоро ты передумаешь.

Повернувшись к нему хвостом, Ратха забралась обратно в дупло. Внутри у нее по-прежнему все ныло и пульсировало болью, зато теперь она вновь чувствовала себя собой, словно выздоровела. Она решила больше никогда не делать этого с Костегрызом. Потом свернулась клубочком и уснула.

К ее досаде, проснулась она вновь в горячке и томлении. На этот раз Ратха осталась в дупле, где долго вылизывалась и каталась на спине, не в силах понять, что же с ней такое творится.

— Ты хорошо пахнешь, — раздался снаружи вкрадчивый голос Костегрыза. — Можно мне войти?

Ратха высунула лапу наружу, выпустила когти и несколько раз полоснула по воздуху, рассчитывая пройтись по носу назойливому коту.

Потом подождала, прислушиваясь. Ничего. Ушел.

«Вот и прекрасно!» — в бешенстве подумала она.

Но вопреки всему ее терзала досада и отчаяние, которое стремительно нарастало, пока не стало почти невыносимым.

Не выдержав, Ратха принялась метаться в дупле, подняв целый ураган сухой листвы и хвои. Наконец, она обмякла обессилевшей кучей, и листья посыпались ей на спину.

«Что же делать, что же мне делать? — стучало у нее в голове. — Неужели со мной теперь всегда так будет? Я же даже охотиться не могу! Я умру с голоду!»

Уронив голову, Ратха зажмурилась, чтобы не видеть яркого полуденного солнца. Через какое-то время чье-то дыхание обожгло ей морду, и шершавый язык робко лизнул ее в щеку. Это снова был Костегрыз. Ратха заворчала, еще ниже опустив голову. Язык замер.

— Ты снова будешь царапаться? — раздался тихий голос у нее над ухом.

Ратха зарычала, прекрасно понимая, что в ее голосе нет ни тени угрозы. И Костегрыз тоже это знал. Его язык облизал ей ухо и спустился к челюсти. Сдавшись, она отодвинулась глубже в дупло. Язык последовал за ней. Не открывая глаз, Ратха почувствовала, как Костегрыз забрался в дупло и лег рядом с ней.

В этот день и на следующий они спаривались еще несколько раз. И каждый раз воспоминание о боли, неизбежно следующий за окончанием совокупления, заставляло Ратху давать себе слово больше никогда не подпускать к себе Костегрыза, но лихорадочный жар снова и снова бросал ее к нему. Ее аппетит чудовищно возрос, и она жадно поглощала еду, которую приносил ей Костегрыз.

Та Ратха, которой она себя помнила раньше, теперь казалась ей чужой и далекой. Она не знала, пройдет ли когда-нибудь это наваждение или же она отныне навечно будет пленницей потребностей своего тела.

В перерывах между спариваниями Костегрыз пытался утешить и приласкать ее. Его грубость и равнодушие исчезли, сменившись нежностью, на которую Ратха до сих пор не считала его способным.

Солнце вставало и садилось несколько раз, прежде чем горячка, терзавшая Ратху, начала остывать. Постепенно запах Костегрыза стал казаться ей просто приятным, но уже не одурманивающим. Ее чувства утратили повышенную остроту.

По мере того, как ослабевал неистовый зов плоти, к Ратхе вернулась способность мыслить. Ее разум настолько очистился, что она снова смогла думать о будущем и выживании. Только теперь Ратха отчетливо поняла, что в эти лихорадочные несколько дней будущее совершенно перестало для нее существовать, ибо неистовая власть тела заставляла ее сосредоточиться только на настоящем.

Ратха радовалась возвращению контроля над собственным телом и разумом, и все-таки ее не покидало тоскливое сожаление. Эти несколько горячечных дней, стоявших особняком от всей ее жизни, подарили ей новые ощущения, новые чувства и новые мысли. Теперь, пройдя через все это, Ратха знала, чего ожидать, если зов тела снова настигнет ее в будущем. Возможно, в этот раз она будет рада уже знакомым переменам в своем теле и с готовностью погрузится в лихорадочный сон наяву, бросающий ее от безумия к наслаждению.

Сначала Ратхе казалось, что она будет такой же, как до горячки. Однако не все новые ощущения ушли безвозвратно, часть их осталась, и это говорило о том, что далеко не все осталось прежним. На животе Ратхи появились ноющие, особо чувствительные местечки. А где-то глубоко между ее бедер поселилась тяжесть, которая оставалась неизменной, независимо от того, много она съедала или мало.

В течение следующих дней Ратха охотилась вместе с Костегрызом. Они больше не видели никаких новых Безымянных. Ратха все меньше и меньше думала о них, хотя встреча с серой кошкой крепко врезалась в ее память. Но поскольку дни шли за днями, а новые незваные гости так и не появлялись, она решила, что странный котенок и серая были единственными странниками Безымянных.

Когда Ратха поделилась этим соображением с Костегрызом, тот отвел назад усы, вывел ее из дупла под ливень и показал кошачьи следы, заполненные грязной водой. Следы были незнакомые — не ее, и не Костегрыза.

Ратха долго смотрела на них, потом перевела глаза на Костегрыза.

— Ты хочешь спросить, почему я не вступил с ними в бой? Об этом спрашивают меня твои глаза?

— Ты же сам сказал, что их слишком много… — осторожно ответила Ратха.

Он хмыкнул и ответил:

— Это единственный путь, которым могут пройти чужаки. С одной стороны моей территории лежит озеро. С другой — горы. Им в любом случае придется пройти через мои земли. Я не смогу остановить их. И не хочу этого делать. — Он покружил вокруг следов, а потом стал забрасывать их грязью. — Я лишь стараюсь, чтобы они не замечали меня, проходя здесь.

— Но почему? — спросила Ратха. — Ты их боишься?

Он прихлопнул грязь лапой.

— Нет. Но я не хочу делить свою дичь с каждым, кто проходит через мою землю, как мне пришлось сделать это, предложив мясо котенку и старухе.

— Право странника, — вспомнила Ратха. — У Безымянных существует такой закон?

— Наверное, можно и так сказать, — с неожиданным раздражением огрызнулся Костегрыз. — Но нам с тобой и так непросто достается пропитание, так что пусть чужаки сами ищут себе дичь!

Он отвернулся, взмахнув хвостом. За острой ноткой раздражения, примешивавшейся к его запаху, Ратха почуяла отчетливый привкус тревоги.

Костегрыз вернулся к охоте. Ратха еще какое-то время молча разглядывала засыпанные грязью следы. Потом наклонилась и обнюхала край одного отпечатка, однако прошедший дождь уже смыл все запахи. Подняв голову, Ратха побежала догонять Костегрыза.

На следующий день она вернулась на то же место и увидела цепочку свежих следов. Костегрыз не пошел с ней, поэтому Ратха решила ничего не говорить ему. Он знал о посетителях и, судя по всему, это не слишком его беспокоило. С тех пор Ратха стала пораньше выходить из логова, надеясь встретить одного из тех, кто оставлял отпечатки своих лап на их земле.

Однажды, перед самым рассветом, она увидела из своего укрытия смутную тень, двигавшуюся вдалеке за завесой дождя.

Откуда же шли эти чужаки и куда держали путь? Этот вопрос не давал Ратхе покоя. Почему Костегрыз день за днем уходил в самую дальнюю часть своей территории и никогда не приближался к этой тропе? Ратха допускала, что отчасти он делал это из эгоизма и нежелания делить свою дичь с пришельцами, однако запах и непривычное поведение Костегрыза заставляли ее предположить, что у него были и какие-то другие причины для такой осторожности.

Раз или два, когда Ратха искала мышей на косогоре, она видела, как Костегрыз останавливается, будто вкопанный, перед следами Безымянных. Он долго смотрел на них, и в глазах его была такая тоска, словно он хотел немедленно броситься следом за ушедшими. Затем печаль исчезла из его глаз, сменившись выражением отвращения.

Костегрыз яростно забросал следы землей и одним прыжком скрылся в кустах.

Со временем Ратха поняла, что в его ежедневных скитаниях была определенная цель. Каждый день Костегрыз обследовал какую-то часть своей территории, помечая и внимательно осматривая ее, чтобы убедиться, все ли там в порядке…

«Проверяет, прежде чем уйти», — думала Ратха однажды ранним утром, когда неслышно кралась за Костегрызом сквозь моросящий дождь.

Ей было холодно и одиноко. Костегрыз ничего не говорил ей ни о каком путешествии, однако он явно делал какие-то приготовления: ловил больше дичи, чем мог съесть и прятал запасы в расщелине дерева или под плоским камнем. Очень часто он прерывал свои занятия, словно делал все это против воли, однако если Ратха продолжала следить за ним, то каждый раз убеждалась, что рано или поздно Костегрыз вновь принимался за дела.

«Значит, пора уходить», — с горечью думала Ратха.

Она научилась у Костегрыза всему необходимому, чтобы самостоятельно пережить остаток суровой зимы. Она видела, что Костегрыз ведет какую-то мучительную борьбу с самим собой; Ратха не понимала его терзаний, но чувствовала, что они каким-то образом связаны с ней, а также с Безымянными, продолжавшими оставлять следы на его территории. Труп оленя, выловленный из озера, тоже имел какое-то отношение ко всему этому.

Иными словами, Ратха собрала несколько кусочков загадки, но их было недостаточно, чтобы сложить целую картину и получить ответ.

Она брела по мокрой траве, зорко поглядывая между стеблей. Внезапно впереди мелькнула прилизанная дождем рыжая шерсть. Костегрыз! Он опять обнюхивал очередной след. Пойти за ним? Но за все это время они не видели на своей территории ничего, кроме отпечатков лап. Стоит ли тратить время зря?

Ратха подняла голову и посмотрела на птиц, круживших и нырявших в серых тучах. Ветерок пошевелил ее усы, принеся с собой запахи Холмов и болот. И в этот момент, когда она стояла неподвижно, а ветер перебирал ее мокрую шерсть, Ратха вдруг почувствовала, что наступил ее последний день на этой территории.

Костегрыз вышел на открытое место и побрел вдоль следа. Через какое-то время Ратха увидела, как он вдруг остановился и поднял голову. Высокий склон закрывал ей обзор, но по поведению Костегрыза Ратха сразу поняла, что на этот раз он увидел нечто большее, чем просто следы.

Ратха со всех лап бросилась вниз с косогора, стараясь оставаться незаметной. Описав широкий круг за спиной Костегрыза, она прижалась животом к земле и стала подкрадываться ближе, бесшумно переползая от одного куста травы к другому.

Приблизившись к тропе, Ратха сразу поняла, что на этот раз она не пуста. На ней стояли трое Безымянных.

Ратха присела за склоном и затаилась, растянувшись за высокой травой и положив голову на кочку. Теперь ей было видно и слышно все.

Она смотрела, как Костегрыз подходит к трем Безымянным. Двое из них были рыжими, третий — черный. Рыжие были грузные, с густыми воротниками вокруг шей. Судя по запаху, висевшему во влажном воздухе, они были самцами.

Увидев их пустые бессмысленные глаза, похожие на глаза старой серой кошки, Ратха сразу поняла, что они не умеют говорить.

Самцы развалились на земле, обвив хвостами лапы. Черный Безымянный сидел прямо, на его узкой морде светились зеленые глаза цвета обгоревшей головни. Взгляд незнакомца был прикован к Костегрызу.

Ратха подтянулась на вершину кочки, чувствуя, как ее сердце тревожно стучит в землю. Умеет ли черный говорить или же он такой же неразумный, как и его рыжие товарищи?

Черный встал на все четыре лапы и повернулся к приближающемуся рыжему коту.

— Я все ждал, когда же ты придешь, Ночная, — услышала Ратха слова Костегрыза.

— Место сбора зовет, Живущий-у-воды, — раздалось в ответ. Судя по голосу и запаху, это была самка. — Я и мои спутники — последние.

— Те, что собираются, подождут вас, — сказал Костегрыз.

Не спуская с него глаз, черная сделала несколько шагов вперед.

— Нам нужен ты, Живущий-у-воды. Лишь немногие из нас обладают твоими способностями.

Взгляд зеленых глаз стал настойчивым, мольба смешивалась в них с угрозой. Ратха увидела, как загривок Костегрыза распушился.

— Я это знаю, Ночная. Но это мои способности, и мне решать, как и когда их использовать.

Черная опустила усы и прошла по тропе мимо Костегрыза. Два рыжих самца последовали за ней. Через несколько шагов самка остановилась и, обернувшись через гладкое плечо, посмотрела на Костегрыза.

— У моих спутников есть клыки, и я могу пустить их в дело, Живущий-у-воды.

Ратха напряглась, приготовившись броситься вверх по склону, если Костегрызу понадобится помощь.

— Можешь, Ночная, — беспечно ответил Костегрыз, но Ратха видела мышцы, напрягшиеся под его мокрой шкурой.

— Нет, Живущий-у-воды, — сказала черная, показав острые кончики зубов. — Я не настолько глупа. Ты прав, решение остается за тобой. Но если мы все еще твои сородичи — приходи. Если же нет, возвращайся в племя, откуда пришел, и оставь свою территорию Безымянным.

Ратха подползла еще ближе. Если верить черной, Костегрыз не был Безымянным! Значит, он родился в племени? Неужели это правда? Впрочем, это очень многое объясняло…

Черная взмахнула хвостом и засеменила по тропе. Двое ее спутников последовали за ней.

Костегрыз не поднимал глаз от земли до тех пор, пока звук их шагов не растаял вдали. Только после этого он поднял голову и, дергая хвостом, покачал мордой из стороны в сторону. Затем повернулся и посмотрел на кочку под холмом, где пряталась Ратха.

— Очень умно, племенная кошка, — громко сказал он. — Только ты не учла, что ветер переменился, и я учуял твой запах.

Ратха сердито вскочила и потрусила на холм. Чем ближе она подходила, тем сильнее Костегрыз прижимал уши к голове, так что в конце концов стал похож на безухого.

— Ну что, Живущий-у-воды, — насмешливо крикнула Ратха, остановившись на безопасном расстоянии от его когтей, — побежишь по тропе за своими сородичами? И будешь вместе с ними нападать на своих бывших сородичей?

— Яаррр. Значит, и ты узнала мою тайну, — с некоторым смущением пробормотал Костегрыз. — Но это неважно. Очень скоро ты бы все равно догадалась. Охотница из тебя так себе, однако ты довольно умна. Я бы даже сказал, слишком умна.

Ратха впилась в него глазами.

— Ты не любишь Безымянных. Я поняла это, когда смотрела, как ты затираешь лапами их следы.

— А еще я не люблю голодать. Погода и так ужасная, а скоро будет еще хуже. Этой земли едва хватает, чтобы прокормить меня одного. Но нам с тобой тут не продержаться. Ты с каждым днем ешь все больше и больше.

Он выразительно посмотрел на ее живот. Беременность Ратхи была уже заметна, и ее аппетит возрастал день ото дня.

— Значит, пойдем, — сказала Ратха, шагая на тропу.

Костегрыз пошевелил усами и неуверенно посмотрел на нее.

— Путешествие будет непростым, к тому же, тебя ждет то, что тебе совсем не понравится.

— Разве у меня есть выбор? Если я ношу твоих котят, то должна хорошо питаться. И не беспокойся о том, что может мне не понравиться — с этим я справлюсь, когда столкнусь. Когда я думаю о том, через что мне пришлось пройти, то понимаю самое главное — я могу выдержать все!

«По крайней мере, я очень на это надеюсь», — скромно думала Ратха, семеня по тропе следом за Костегрызом.

Вопреки предостережениям Костегрыза, поначалу путешествие было очень приятным. Тропа бежала то вверх, то вниз по голым холмам, поросшим колышущейся травой. Солнце то и дело выглядывало из-за туч, и тогда умытая дождями земля казалась чистой, юной и сияющей.

По ночам или в холодные дни, когда вместо привычного дождя с неба сыпался снег с градом, Ратха и Костегрыз сворачивались друг возле друга в дупле или под кустом, пережидая непогоду.

Какое-то время они были единственными путниками на тропе, но очень скоро им стали встречаться и другие коты, в том числе и черная со своими рыжими самцами. Костегрыз шел очень быстро, и Ратха выбивалась из сил, чтобы поспевать за ним. Зато он охотился за них обоих, потому что умел вспугивать дичь из травы, растущей вдоль тропы, и не успевала Ратха как следует уйти вперед, как он уже догонял ее с добычей. Иногда они делились своей дичью с встречными Безымянными. А когда их животы и пасти оказывались пусты, другие путники предлагали им часть своей дневной добычи.

Дни убегали, как земля под лапами, и вскоре им стали попадаться Безымянные, выходившие из-под кустов или из боковых троп, вливавшихся в основной путь. Тропа, по которой еще совсем недавно шли одинокие путники, державшиеся на отдалении друг от друга, Теперь превратилась в реку мохнатых шкур, растянувшихся в обе стороны, насколько хватало глаз.

Костегрыз перестал охотиться вдоль тропы, поскольку все мелкие животные были либо убиты, либо распуганы предыдущими путниками.

Когда Костегрыз уходил на охоту, Ратха нередко садилась возле тропы и разглядывала проходивших мимо Безымянных. Здесь были косматые старцы и лохматые подростки, самки с молодняком и покрытые боевыми шрамами самцы — иными словами, коты всех видов, от тех, которые были знакомы Ратхе по племени, до виденных ею впервые.

Одни были сильны и здоровы, другие, ослабевшие от голода, с трудом передвигали лапы в самом конце цепочки. Часть котов выглядела сытой и ухоженной, ничуть не хуже племенных котов. Рядом с ними шли косматые, шелудивые и покрытые колтунами бродяги.

Но только заглянув в глаза каждому, можно было понять, есть ли в них хотя бы искра разумности. В некоторых взглядах она едва теплилась, зато в других ярко горела, озаряя все существо кота внутренним светом разума. Этот удивительный дар зачастую проявлялся у тех, у кого Ратха меньше всего ожидала его увидеть, и, напротив, отсутствовал у тех, в ком она поначалу не сомневалась.

Угрюмые косматые охотники, на первый взгляд способные лишь на кровавую жестокость, нередко поражали ее глубиной своего взгляда. Зато старики, чьи седые шкуры, казалось бы, служили доказательством нажитой мудрости, развеивали все ее надежды, стоило Ратхе увидеть пустоту в их глазах.

Но почему? Этот вопрос стучал у нее в голове в такт топоту лап по тропе. Почему одни такие, а другие нет?

Ратха уже успела заметить, что пустоглазые составляли большинство Безымянных, а коты, вроде нее или Костегрыза встречались очень редко. Лишь немногие могли понимать речь, а еще меньше было тех, кто умел хоть как-то разговаривать, не говоря уже о сложной беседе.

Почему? Почему дар разума и речи столь редко встречался у ее бесплеменных сородичей? В племени все было совершенно иначе!

Ратха постоянно ломала голову над этими вопросами, но так и не смогла найти сколько-нибудь приемлемый ответ.

В конце концов, она решила, что отыщет разгадку после того, как получше познакомится с Безымянными. Что-то подсказывало ей, что ответ придет очень скоро, и что частью этого ответа будет она сама, хотя Ратха не понимала, как это произойдет. Эта догадка не только не успокаивала ее, но, напротив, вселяла тревогу.

Ратха не делилась своими соображениями с Костегрызом. Она чувствовала, что его не интересуют ни ее вопросы, ни ответы.

Тем временем, холмы постепенно сменялись горами, а дорога, становясь все круче, превратилась в узкую петляющую тропку. Дожди шли не переставая, и вскоре шкуры путников приобрели одинаковый тускло-бурый цвет грязи.

Каждый день Ратха просыпалась мокрая и промерзшая до костей, чтобы снова бесконечно брести вперед, не видя перед собой ничего, кроме тропы, или завесы дождя, падающего прямо перед ее усами. Костегрыз был молчалив и угрюм, отныне в нем не было и следа его привычной энергии.

Вскоре Ратху одолело непонятное беспокойство, и она не сразу поняла, что с ней творится.

Местность, по которой они шли, стала казаться ей знакомой, хотя она твердо знала, что видит ее впервые. Запахи, дуновение ветра, очертания листвы и даже камни на тропе — все говорило о том, что она когда-то уже шла через эти горы. Только не по этой тропе — это Ратха знала точно. И не через этот горный отрог, через который переваливала вереница Безымянных котов.

В памяти у Ратхи сохранились лишь смутные образы, ибо большую часть этого пути она неслась, подгоняемая страхом, гневом и мучительной болью предательства.

Она поняла, что вся дрожит и уже не может переставлять лапы, поэтому сошла с тропы и встала в стороне, глядя на проходивших перед ней путников, похожих на неясные тени, движущиеся за пеленой дождя.

Так она стояла, уверяя себя в том, что это было очень давно и даже не с ней. Эта Ратха, которая плелась по раскисшей от дождей тропе в цепочке потрепанных Безымянных, не могла быть той Ратхой, что размахивала Красным Языком перед своим племенем. Та часть ее жизни умерла, и Ратхе было ненавистно все, пробуждавшее в ней воспоминания.

— Ты устала, Ратха? — услышала она. Костегрыз сошел с тропы, чтобы подойти к ней. Она подняла на него глаза, пытаясь скрыть свою боль, но увидела, что тот все понял, ибо в его глазах промелькнула какая-то тень, и на миг вид у него сделался виноватый.

— Идем, — пробурчал он, бросая взгляд на тропу. — Я не хочу, чтобы мы пришли последними.

— Далеко еще? — спросила Ратха.

— Меньше одного дня пути. К закату дойдем.

Ратха вытерла о траву подошвы лап и стряхнула застрявшую между пальцами грязь. Она знала, что это совершенно бессмысленно, ибо стоит ей только ступить на тропу, как она снова будет в грязи с лап до усов. Но ей хотелось разозлить Костегрыза, и она своего добилась, поскольку тот прижал усы и, не говоря ни слова, прыгнул в толпу, оставив Ратху в одиночестве.

Остаток дня она шла сама по себе, не обращая внимания на котов, толпившихся вокруг.

Дождь стих, а потом и вовсе перестал. Тучи рассеялись, и солнечный свет упал на землю, обведя каждую мокрую травинку сияющим серебряным контуром. Капли дождя на усах у Ратхи вспыхнули на свету, напугав ее своим блеском. Она потрясла головой и стряхнула их.

Коты все выше поднимались в гору, и трава под их лапами сначала стала жесткой и низкой, а потом и вовсе исчезла. Садящееся солнце бросало черные тени на горные вершины, и Ратха поняла, что конец путешествия уже близок.

Вереница котов растянулась, утратив порядок. Некоторые путники, которых Ратха помнила по началу путешествия, покинули свои места и отбежали в сторону. Поднявшись на гребень горы, коты длинным хвостом растянулись вдоль него и продолжили путь, а тучи над их головами из серых постепенно становились розовыми и золотыми.

Ратха увидела скалистую стену, вздымавшуюся ввысь над склоном горы. Когда она, вместе с остальными плетущимися в хвосте, приблизилась к скале, то увидела, что река Безымянных прекратила свое существование, разлившись на множество ручейков, бурливших вокруг огромной массы камня, захлестывая на ее уступы. Это и было место встречи.

Солнце вспыхнуло над краем скалы, на миг ослепив Ратху. Усталая и ошеломленная, она отдалась на волю толпы, которая отнесла ее к подножию выступа и швырнула о камень так, что Ратха беспомощно завертелась в каком-то водовороте, пока другие коты волнами накатывали на нее.

— Ссс! Сюда! — услышала она над головой голос Костегрыза.

Вытянув шею, Ратха увидела очертания его головы на фоне темнеющего неба. Собрав последние силы, она прыгнула на выступ, где сидел Костегрыз.

— Смотри, — сказал он, и она посмотрела.

Повсюду, по всей поверхности скалистой стены сверкали глаза и влажные шкуры тускло поблескивали в последних лучах солнца.

Костегрыз встал и пошел вдоль выступа, и Ратха пошла за ним, с опаской переставляя лапы, поскольку старые камни были все в трещинах. Мелкие камешки то и дело выкатывались из-под ее лап и с тихим шорохом катились вниз по склону горы, пока эхо их падения не стихало далеко внизу.

Выступ закончился глубокой расщелиной, через которую Костегрыз и Ратха прошли на другую сторону горы. Здесь толща скалы раскололась, распавшись на несколько крупных частей, образовавших пещеру, в которой уже сидело множество Безымянных.

Укрывшись от режущего ветра, хлеставшего горный склон, Ратха сразу же согрелась. Она молча шла за Костегрызом, который уверенно прокладывал себе дорогу по осыпям и упавшим камням, коротко приветствуя Безымянных, рассевшихся по валунам и вокруг них. С Ратхой никто не заговаривал, однако она чувствовала, что ее провожают внимательными взглядами.

— Косте… — начала было она, но не успела произнести его имя, получив хлесткий удар хвостом по губам. Взбешенная и обиженная, она цапнула Костегрыза зубами за хвост и выдрала клок шерсти, прежде чем тот сумел вырваться.

— Зачем ты… — закричала Ратха, но он снова оборвал ее.

— Затем, чтобы ты не позорила ни себя, ни меня, — тихо и спокойно ответил Костегрыз. — Здесь нет имен. Не забывай об этом.

— Как же я могу с тобой говорить, если тебя нельзя называть по имени? — растерялась Ратха.

— Называй меня Живущий-у-воды, как они. А еще лучше, просто молчи и слушай.

— Яарррр! — Ратха прижала уши, хотя прекрасно понимала, что Костегрыз прав. Он тоже больше не называл ее «племенной кошкой». А ведь эту кличку, когда-то родившуюся из оскорбления, Костегрыз уже давно превратил в ласковое прозвище Ратхи. Лишившись ее, Ратха вдруг почувствовала себя несчастной и опустошенной, одной из тех кошек с пустыми бессмысленными глазами. Она повесила голову и судорожно сглотнула.

— Что случилось, молодая? — раздался у нее над головой незнакомый голос.

Ратха подняла голову и увидела два светящихся зеленых глаза на такой черной морде, что они казались двумя огоньками, плавающими в кромешной тьме.

— Она просто устала, ночная, — ответил Костегрыз за Ратху, пока та собиралась с мыслями.

— Я не видела ее раньше, и ее запах мне тоже незнаком, — продолжала черная кошка, — хотя она слишком взрослая, чтобы принадлежать к последним пометам. Она пришла с тобой, Живущий-у-воды?

— Она присоединилась ко мне на тропе, — коротко ответил Костегрыз.

Ратха почувствовала напряжение, возникшее между ним и черной кошкой.

— Встретимся на том же месте, между Камней-с-клыками.

— Я приду, ночная.

— Хорошо, — черная кошка отвернулась и зарычала на двух пустоглазых самцов, стоявших у нее за спиной. — Прочь, котятки! До рассвета вы мне больше не понадобитесь!

Два самца с утробным рычанием понурили головы и отошли.

— Зачем ты держишь их при себе, ночная? — поинтересовался Костегрыз. — Ты достойна спутников получше.

— Если бы мне нужны были спутники, я выбрала бы кого-нибудь получше. Но безмозглые беспрекословно подчиняются мне, и это все, чего я хочу.

— Это все, чего ты хочешь, ночная? — переспросил Костегрыз.

Черная кошка широко открыла глаза.

— В некоторых случаях наличие или отсутствие разума не имеет значения, Живущий-у-воды. Я вижу, ты сделал тот же выбор, ибо я до сих пор не слышала ни слова от твоей маленькой самки.

— Я умею говорить! — выпалила Ратха, бросив испепеляющий взгляд на Костегрыза.

Черная кошка зевнула и прогнула спину.

— А, вот как. В таком случае, он, наверное, возьмет тебя на совет.

— Я так не думаю, ночная.

— Очень хорошо, Живущий-у-воды, — сказала черная и отбежала прочь.

— Твоя маленькая самка?! — с отвращением взвизгнула Ратха и засучила задними лапами, словно хотела закопать свою грязь. — Если среди Безымянных много таких, как она, то я не желаю иметь с ними ничего общего! Куда ты идешь? — спросила она, увидев, что Костегрыз отходит от нее в сторону.

— К Камням-с-клыками.

— А меня с собой возьмешь?

— Нет. Оставайся здесь. Найди хорошее местечко, свернись клубком и поспи. Ты уже давно как следует не высыпалась.

— Поспать? Да как я могу… — начала было Ратха и осеклась.

Костегрыз уже ушел, и его тень растаяла между скалами.

Она хлестнула себя хвостом и глубоко вонзила когти в мелкую гальку.

Что это за собрание? И что за совет, о котором говорила черная и на который Костегрыз отказался ее взять? Может быть, он боится, что она опозорит его, назвав по имени?

Ратха презрительно фыркнула. Вот глупый! Да разве кто-то, кроме них двоих, догадается, что «костегрыз» это имя? Нет, наверное, у него была какая-то другая причина…

Ратха понюхала землю. След Костегрыза все еще был свежим. Может, пойти за ним в то место, о котором он говорил? К этим загадочным Камням-с-клыками? Может, она сумеет там где-нибудь спрятаться и тайком подслушать все разговоры? А возможно, ей даже повезет как следует отделать эту черную красотку, которая как раз отпустила своих телохранителей!

Против этой мысли Ратха уже не смогла устоять.