Обретение судьбы

12

Остаток лета Ратха скиталась по земле, словно одинокий лист, гонимый порывистым ветром. Она часто забиралась на вершину крутого утеса, размышляя, не броситься ли вниз, или подолгу лежала в темной пещере, мечтая, чтобы голод поскорее прикончил ее. Но каждый раз она поворачивала назад с утеса и выползала из пещеры, чтобы отправиться на охоту. Какая-то неведомая сила заставляла Ратху жить вопреки ее собственной воле.

Она жила настоящим, стараясь не думать ни о прошлом, ни о будущем. Ее глаза постоянно высматривали дичь или тех, для кого она сама могла стать дичью. Когда она смотрела на свое отражение в лужах и ручьях, из которых пила, то не могла выдержать взгляда глаз, глядевших на нее с незнакомой худой морды из-под толщи воды. У нее все сжималось в животе при виде горечи, проступившей в ее облике, как свежие шрамы, еще не заросшие шерстью.

Тот, кто видел Ратху в те дни, когда Такур ласково звал ее «однолеткой», ни за что не узнал бы ее сейчас. Теперь она бродила, низко опустив голову, и шерсть ее стала тусклой, косматой и свалявшейся.

Ратха пыталась уверить себя в том, что скитается без всякой цели, однако в глубине души знала, что движется в сторону старых племенных угодий. Что-то звало ее домой, и она отвечала на этот зов, хотя умом понимала, что у нее больше нет дома. На лугу, где когда-то паслись стада трехрогих, теперь остались только серые кости, да логова, засыпанные гниющей листвой.

Ратха не знала, какая сила тянет ее на старую территорию племени. Ничто не ждало ее в конце этого пути. Она часто противилась зову, сворачивала на другую тропу, но каждый раз ее лапы сами собой несли ее на старое место.

В прошлом она слишком часто оставляла нахоженные тропы и неслась на поиски новых путей, но теперь у нее не было ни сил, ни желания бросать вызов неизвестности. Ратха чувствовала себя истощенной и измученной, ей казалось, что раны, нанесенные ей Костегрызом, никогда не закроются и не перестанут кровоточить.

Каждый день, когда внутренняя боль становилась настолько невыносимой, что ей хотелось лечь и больше никогда не вставать, Ратха проклинала свое тело за упрямую живучесть. Вкус крови Охотницы-на-Чертополох намертво въелся в ее пасть и не уходил, сколько бы она ни пила и ни полоскала рот.

Однажды, жарким днем в середине лета, Ратха остановилась у ручья и огляделась. Перед ней во все стороны расстилался луг, поросший высокой сочной травой. Обугленные стволы, некогда бывшие деревьями, чернели на фоне неба, а море колышущейся травы омывало их снизу. Насекомые жужжали над головой Ратхи, солнце припекало ей спину, и она долго стояла, не решаясь ступить на луг.

Повернувшись, она пробрела вдоль тенистого берега ручья, влажная глина приятно остужала ее лапы. Выйдя на открытое пространство, Ратха сощурила глаза от солнца, сверкавшего на глади воды. Едва заметная полоса чуть более редкой травы на противоположном берегу ручья — вот все, что осталось от некогда нахоженной тропы, ведущей в глубь луга. Очень скоро исчезнет и этот последний след…

Ратха вспомнила, как бежала по этой тропе, как Фессрана пыхтела рядом с ней, а стая племенных пастухов выла у них за спиной. Эхо этих воплей и сейчас послышалось ей в горячем неподвижном воздухе. У Ратхи задрожали уши. Она замерла, наставив уши вперед.

Нет, это было не просто воспоминание. Она услышала какой-то звук, пусть очень слабый и очень далекий!

Ратха подняла голову и снова прислушалась, гадая, не напекло ли ей голову солнцем.

Она снова окинула взглядом луг. Там никого не было, но ей все равно казалось, что звук доносился откуда-то из его глубины. Это были ни вопли ярости, а эхо высокого звенящего визга, который она не раз слышала раньше.

Не выдержав, Ратха бросилась в высокую траву и помчалась на звук.

Бежать оказалось гораздо дальше, чем она думала. Давно нещипаная трава была намного выше головы Ратхи, если она стояла на четырех лапах. Ей казалось, что она целую вечность бежит по душистой зеленой пещере, стены которой двигались вместе с ней. Стебли хлестали Ратху по бокам и с хрустом ломались под ее лапами.

Внезапно Ратха замерла с поднятой лапой. Свистящий шелест раздвигаемой травы продолжался еще несколько мгновений, а затем резко стих.

Ратха принюхалась, пытаясь поймать запах, но кругом был только сладкий аромат раздавленных стеблей. Шерсть вокруг ее шеи встала дыбом.

Она ждала. Все оставалось спокойно. Никто не появлялся. Воздух был тих и неподвижен. Затем вновь раздался вопль, уже слышанный ею раньше, но на этот раз он был заглушён горячим воздухом луга.

Это был призывный клич жеребца-пестроспинки, собиравшего своих кобылок!

Пестроспинка! У Ратхи заурчало в животе. Если она убьет жеребца, то сможет наесться досыта, а остатки втащит на дерево, чтобы пировать несколько дней, не утруждая себя изнурительной охотой. Забыв обо всем на свете, она понеслась через траву, и спелые семенные коробочки хлестали ее по спине.

Ратха резко замедлила бег. Она снова оцепенела, услышав еще один звук, совсем не похожий на ржание жеребца. Сев на задние лапы, Ратха зорко всмотрелась сквозь траву. Вот! Кольцо стеблей за ее спиной слегка всколыхнулось. Снова опустившись на все четыре лапы, Ратха повернулась и уставилась в зеленую стену травы. Но и на этот раз оттуда никто не вышел.

Раздосадованная, она продолжила свой путь, только на этот раз уже не побежала, а стала бесшумно красться среди стеблей, пытаясь ничем не выдать своего присутствия.

Ее преследователь держался против ветра, поэтому поток воздуха, обдувавший щеки Ратхи, не приносил с собой никаких запахов. Тем временем запах жеребца все сильнее щекотал ее ноздри, пробуждая зверский голод.

Вскоре Ратха увидела пестроспинок, их коричневые, блестящие от пота спины отчетливо выделялись на фоне зарослей дикой пшеницы. Когда-то Ратха ухаживала за таким стадом и охраняла его. Теперь она была разбойницей, а стадо никто не охранял, если не считать жеребца.

Ратха подползла поближе к пестроспинкам, сгруппировалась и стала высматривать жертву. Пожалуй, она выберет вот этого жеребца, чуть постарше, с обвисшей шкурой и резко выступающим хребтом. Он двигался скованно и сильно отставал от остального стада.

Ратха поползла, едва касаясь животом земли, и вскоре всего один короткий бросок отделял ее от намеченной жертвы. Преследователя не было ни видно, ни слышно. Наверное, он сбежал или вообще не было никакого преследователя, а была лишь иллюзия, рожденная шелестом ветра, игравшего в высокой траве.

Ратха собралась и прыгнула. Но не успели ее лапы оторваться от земли, как оглушительный вой разорвал тишину у нее за спиной. Раздувая ноздри, пестроспинки заржали, высоко запрокидывая головы, и бросились врассыпную.

Ратха потеряла свою добычу в мешанине ног и боков, промчавшихся мимо нее. Прекратив погоню, она резко развернулась и поплелась обратно в ту сторону, откуда пришла.

Высоко подпрыгнув, Ратха заметила, как море травы всколыхнулась, словно кто-то мчался ей навстречу. В следующий миг солнце вспыхнуло на косматой шкуре цвета меди, и у Ратхи горло перехватило от страха.

Неужели Костегрыз выследил ее? Может быть, Охотница-на-Чертополох умерла от ран, и разгневанный отец решил отомстить ее убийце? Ратха стиснула зубы и бросилась в траву, не обращая внимания на острые края листьев, полосовавших ей морду.

Но как ни быстро она бежала, как ни вертелась и не путала следы, преследователь не только не отстал, но обогнал ее, преградив путь к спасению.

Ратха использовала все уловки, которым научилась во время пастушества в племени, но и это не помогло ей оторваться от невидимого врага. Даже Костегрыз не был так проворен и ловок.

Оборачиваясь назад, Ратха слышала неумолимый хруст травы и видела мелькающую рыжую шерсть. Наконец растерянная и обессиленная, она остановилась, напружинив плечи. На этот раз преследователь не стал таиться. Что ж, она дождется, когда он покажется, и тогда прыгнет и вонзит клыки ему в глотку…

Трава расступилась. Ратха прыгнула, попыталась остановиться в воздухе и упала. Потом вскочила на лапы и замерла, поджав хвост между ног.

На нее смотрела морда Костегрыза, только глаза у этого кота были зеленые, а не желтые. И оба клыка, целые и невредимые, грозно блестели в его оскаленной пасти. Когда он наклонил голову, чтобы разглядеть ее, Ратха увидела шрамы у него на шее. Она вспомнила, как Меоран схватил его за горло и тряс из стороны в сторону перед пылающим Красным Языком.

Ратха увидела тень этого воспоминания в глазах стоявшего перед ней пастуха, однако он смотрел на нее с сомнением, словно не был до конца уверен в том, кто она такая.

— Я шел выследить и убить разбойника, — сказал Такур. — А нашел тебя.

Ратха промолчала.

— Я должен найти разбойника, — голос Такура стал суровым. — Ты пришла сюда не для того, чтобы пасти скот. Ты живешь с Безымянными, которые охотятся на наших животных? Ты была среди тех, кого я прогнал прошлой ночью?

— Я пришла, чтобы убить, — глухо ответила Ратха, — но я живу одна.

— Мои клыки ищут глотку разбойника, — прорычал Такур, хлеща хвостом по траве. — Наши животные худы и малочисленны, однако Безымянные продолжают охотиться на них. Я разорву тебе глотку и повешу твою шкуру на дерево, чтобы Безымянные увидели ее и отправились на поиски другой территории.

Ратха горько усмехнулась.

— Развесив мою шкуру на дереве, ты окажешь услугу Меорану, а не Безымянным. Сделай это, Такур. Так от меня будет гораздо больше пользы, чем сейчас.

— Тогда беги, — рявкнул Такур. — Я не собираюсь служить Меорану. — Он помолчал, а потом добавил: — Ты очень похожа на нее, но ты — не она.

У тебя глаза охотницы, а не однолетки, которую я учил.

— Если я не Ратха, убей меня, — повторила она, твердо глядя на него.

Такур шагнул к ней, прижав уши и оскалив зубы. Ратха почувствовала запах пота, исходивший от его шерсти, и тяжелое нечистое дыхание. Он остановился, тяжело дыша. Потом опустил голову.

— Такур, это я, Ратха.

— В таком случае ты знаешь, откуда у меня шрамы на шее, — процедил он сквозь зубы. — Они очень долго не заживали. Как и другая рана, оставленная не Меораном.

Ратха обожгла его гневным взглядом.

— А чей голос заглушил вопли племени в ту ночь? Чей голос сказал им, что моего питомца можно убить? Если бы не ты, Такур, племя сейчас слушалось бы меня, а не Меорана!

— Я могу лишь повторить то, что сказал тебе в ту ночь. Не ненависть к тебе заставила меня возвысить голос, — не дрогнув, ответил Такур.

— Что же тогда? — взвизгнула Ратха, не сводя с него глаз.

— Я видел слишком много глоток, покорно подставленных ярости Красного Языка, — спокойно сказал он.

— Чем это хуже, чем подставлять глотки Меорану? — запальчиво крикнула Ратха.

— Меоран жесток и глуп, но он наш сородич. Его власть — это власть зубов и когтей, и мы понимаем ее, хотя боимся. Власти Красного Языка мы боимся, потому что не понимаем. Этот страх превращает храбрейших из нас в хнычущих котят. Всех, кроме тебя, Ратха.

Он долго и сурово смотрел на нее.

— Так вот что ты подумал! Ты решил, что я хочу использовать власть Красного Языка, чтобы править племенем? Нет! Я хотела поделиться с вами своим питомцем, научить мой народ использовать его и заботиться о нем! Но Меоран оказался слеп и не смог этого понять.

— Он не был слеп, — ответил Такур. — Он увидел то же самое, что увидел я — глотки племени, покорно подставленные той, что держала Красный Язык в пасти. Ты стала бы править, хотела ты этого или нет. — Ратха скорбно прижала уши под взглядом Такура, а тот продолжал: — Я не хотел этого ни для своего народа, ни для тебя.

— Теперь я поняла, почему ты заговорил, — прошептала Ратха.

— Меня страшило не прикосновение Красного Языка к моей шкуре, — медленно произнес Такур. — Меоран думает, что я заговорил из страха, но сейчас ты услышала настоящую причину. Я сказал тебе правду. Ты веришь мне?

Ратха опустила глаза на свои лапы.

— Какая разница, верю я тебе или нет? Красный Язык умер, а народ, который мы когда-то называли своим племенем, вырезан Безымянными.

— Не целиком, — возразил Такур. — Животные, которых я стерегу, принадлежат не мне одному.

Ратха вытаращила глаза.

— Значит, племя еще живет? Но где? И сколько вас осталось?

— Меньше, чем когтей на всех моих лапах. Но я пока не могу сказать тебе, где мы живем.

Ратха во все глаза смотрела на него, чувствуя, как давно умершие надежды вновь оживают в ее груди.

— Однолетка, — мягко сказал Такур, называя ее забытым детским именем. — Я знаю, что ты проделала долгий и горький путь. И еще я знаю, что невольно помог тебе ступить на этот путь. Я не сожалею о том, что случилось, ибо у меня не было другого выбора, но жалею, если стал причиной боли, которую вижу в твоих глазах.

Прежде чем Ратха успела ответить, над лугом разнесся громкий клич пастуха. Такур сел на задние лапы и всмотрелся в траву.

— Черфан помогает мне пасти скот, — пояснил он, снова опускаясь на четыре лапы. — Он волнуется, куда я пропал.

— Черфан? — переспросила Ратха. — Этот жадюга, который вечно лопал раньше меня? Он выжил?

Такур с улыбкой посмотрел на нее.

— Смотри-ка, ты ничего не забыла! Черфан стал хорошим пастухом, хотя поздно начал обучение. Он сражался вместе со мной против разбойников, а недавно стал отцом двух котят, первого молодняка в нашей маленькой стае. — Он осекся, увидев, как помрачнели глаза Ратхи. — Что с тобой, однолетка?

Ратха покосилась на него, понимая, что выдала себя.

— Я потом тебе расскажу. Иди, не нужно, чтобы Черфан нашел меня здесь.

— Подожди меня, — сказал Такур и исчез, не оставив никакого следа, кроме едва заметно покачивающейся травы в том месте, где он только что стоял.

Ратха стала ждать. Высоко над ее головой кружили и ныряли в воздухе птицы. Насекомые монотонно жужжали и носились перед ее глазами, навевая сон. Косые лучи света пробивались сквозь траву, и вечерний ветерок шуршал листвой.

Испуганный голос все громче звучал внутри Ратхи, спрашивая, зачем она поверила Такуру. Может, он сейчас приведет сюда Меорана и стаю исполненных ненависти пастухов, которые набросятся на нее и порвут в клочья? Или он зайдет сзади и прыгнет на нее из травы…

С каждым мгновением Ратха чувствовала себя все более и более беззащитной. И все-таки она не трогалась с места.

«Такур верит, что я буду ждать его и не убегу, хотя я могу запросто сделать это в любой момент. Наверное, он хотел узнать, что я выберу…»

Она вскинула голову, услышав приближающиеся шаги в траве.

Такур высунул голову из травы, увидел ее и просиял.

— Ты не ушла, очень хорошо! Я сказал Черфану, что прогнал разбойника. Он присматривает за пестроспинками. Я сказал ему, что должен проверить, убрался ли разбойник с нашего луга. — Такур усмехнулся. — Как ты думаешь, он убрался?

Ратха посмотрела на него, чувствуя гулкую пустоту внутри.

— Я дала бы правильный ответ, если бы наполнила пустое брюхо!

— У нас сегодня будет мясо, — сказал Такур. — Правда, немного, мы теперь растягиваем убоину на много дней.

Ратха села.

— В таком случае, вот тебе мой ответ! — засмеялась она, чувствуя, как к ней возвращается былая сила духа. — Разбойник не убежал. Разбойника зовут Такур. Я с радостью попробую мясо из стада Меорана. Принеси мне хороший кусок, Такур. Укради для меня печень, если никто ее не заберет. Я буду ждать тебя у ручья.

— Нет, однолетка. То, чего ты хочешь, ты можешь взять сама. Пойдем со мной.

— Вернуться обратно в племя? — опешила Ратха. — Но если Меоран все еще там, он спустит с меня шкуру!

— Меоран все еще там, но я уверен, что на этот раз он не будет распускать когти. Если, конечно, ты не будешь разевать пасть, — многозначительно добавил Такур и продолжал: — Ты говоришь о нас, как о племени, но на самом деле, нас осталось совсем мало. Безымянные забрали очень много жизней, Ратха. Теперь нас столько, что мы все можем поместиться в одно логово.

Ратха с усилием сглотнула. Она была еще не готова признаться ему в том, что присутствовала при резне, и видела, как умирали ее сородичи.

— Отныне каждый выживший бесценен для нас, — сказал Такур. — И Меоран это знает.

Ратха сморщила нос. Такур заметил это и добавил:

— Ты увидишь, что он сильно изменился. Даже я, носящий на шее отметины от его клыков, могу признать это. И потом, это Меорану мы обязаны своим спасением.

— Неправда! — взвизгнула Ратха. — Это он своей глупостью отдал вас в пасти Безымянных!

— Это так. И он знает об этом, — спокойно ответил Такур. — Это был горький урок для него.

— И вы продолжаете считать его своим вожаком? Подставляете ему глотки? Пта!

— Что умерло, то умерло, Ратха. Прошлое осталось позади. Меоран силен. Нам нужна его сила. И твоя тоже. Возвращайся к нам.

Ратха посмотрела на Такура и увидела в его глазах то, что он пока не мог сказать вслух:

«Мне было так одиноко без тебя, Ратха… Возвращайся… Возвращайся ко мне».

Ратха опустила голову, ибо глядящий на нее был слишком похож на Костегрыза. Сможет ли она забыть о своей горечи? Неожиданно перед ней опять оказался новый путь, да такой, который она уже не надеялась найти. Ей казалось, что она уже ничего и никому не может дать, а вот гляди-ка…

— Ты сказал, у вас есть молодняк, — медленно произнесла Ратха. — Сколько им?

— Они уже достаточно подросли, чтобы учиться на пастухов, но у меня нет времени заниматься с ними.

Такур посмотрел на Ратху, и она увидела, как его глаза озарились надеждой.

— Мне будет тяжело видеть котят, зная, что они не мои.

Ратха не сводила с него глаз, поэтому сразу поняла, что выдала себя. Она даже не успела договорить, когда ей вдруг страшно захотелось откусить свой длинный болтливый язык и остаться немой до конца своих дней.

Такур долго молчал, а потом сказал:

— Я был неправ, называя тебя «однолеткой». Теперь я вижу, что ты повзрослела. Ты ушла от нас так давно, что уже успела родить котят.

— Родить и потерять.

Он сочувственно посмотрел на нее.

— Я вижу, что ты прошла свой путь до конца. И этот путь оказался таким мучительным, что на него больше нельзя ступать даже в воспоминаниях. Я никогда не буду расспрашивать тебя о том, что с тобой случилось.

— Я сама расскажу тебе, когда смогу, — ответила Ратха, испытывая несказанное счастье от того, что именно Такур первым повстречал ее на этом лугу. — Если я помогу тебе пасти скот, у тебя останется время на обучение молодняка?

Его глаза просияли. Он поднял голову и громко завыл в небо:

— Apppooyyyy!

— Такур! Что ты делаешь? Сейчас тут будет все племя!

— Мне все равно! Теперь они могут тебя увидеть.

Ратха снова сглотнула. Счастье Такура оказалось заразительно, и ей не хотелось ему сопротивляться, однако она никак не могла до конца избавиться от страха.

— Ты уверен, что Меоран выслушает меня? — спросила она.

— Если у него есть хотя бы капля разума, то он примет тебя обратно, — заверил ее Такур. — Только не зли его.

Он повернулся и побежал через траву, высоко задрав хвост. Ратха последовала за ним.

Ратха вскарабкалась на вылизанный водой камень, и плеск бегущего внизу ручья оглушил ее. А может это был стук ее сердца, гулким эхом облетавший скалы…

Ратха задрала голову и посмотрела на морду скалы, располосованную лучами заходящего солнца. Когда-то давно, когда она была еще котенком, ручей был намного полноводнее, он прорезал скалу, подмывая и полируя утес, который теперь высоко вздымался над берегом.

Хвост Такура скрылся за гладким камнем, и Ратха поспешила за ним вдогонку. Она уже чуяла запах несвежего мяса, долго лежавшего на солнце.

Вылетев из-за валуна, Ратха увидела, что Такур стоит на покатой серой скале и смотрит вверх, на вымытую водой пещеру. Внутри пещеры виднелись какие-то фигуры, и они зашевелились, стоило Ратхе показаться за спиной у Такура.

Все глаза смотрели на нее. Из глубины пещеры доносился запах мяса. Впереди, загораживая вход, стоял мышастый самец, а за ним робко жались хрупкая самка и два пятнистых котенка.

Мышастый шагнул вперед, а самка погнала малышей в глубь пещеры.

— Стой, Такур! — окликнул самец. — Кто это с тобой?

Не успел он договорить, как Ратха увидела быстрое движение внутри пещеры. Затем между сидящими показалась косматая морда. При виде Ратхи два круглых глаза изумленно расширились, два уха встали торчком от радости. Это была Фессрана!

Ратха заметила, как она настороженно покосилась на сидящих, а потом успокоилась и двинулась к выходу.

— Подойди, обнюхай ее и ответь на свой вопрос, Черфан, — сказал Такур, подталкивая Ратху вперед.

Она приблизилась к Черфану. В следующий миг новое движение в пещере привлекло ее внимание, а затем могучая серая фигура выросла под аркой входа. Ратха оцепенела.

Черфан обернулся через плечо.

— Я скажу, кто это такая, — прозвучал грубый голос, и янтарные глаза впились в Ратху. — Назад, Черфан! — Мышастый послушно попятился. Меоран повернулся к Такуру. — В последние дни ты не раз испытывал мое терпение, пастух, поэтому не заставляй меня выходить из себя. Где ты нашел ее и зачем притащил сюда?

Меоран сел, ожидая ответа Такура.

— Я нашел ее в высокой траве на лугу. Вначале я принял ее за разбойника, охотящегося за нашими пестроспинками.

— Тогда поступи с ней так, как поступают с разбойниками! — прошипел Меоран.

— Постой, Меоран, — громко и твердо ответил Такур, заглушая глухой ропот ручья внизу. — Выслушай меня. Она вернулась к нам не как враг, хотя ты лишил ее имени и сделал изгнанницей. Она хочет вернутся к своему народу.

Меоран раздвинул губы, показывая острые клыки.

— Она хочет вернуться. Прими ее. Нас, Имеющих Имя, осталось так мало, что было бы глупо прогонять ее. Раньше ты бы никогда не прислушался к моим словам, но я знаю, что ты изменился.

— Ты узнал меня с новой стороны, пастух, и поспешил притащить в мое логово истекающую слюной самку? — презрительно осклабился Меоран. — На твоем месте я бы получше воспользовался своими познаниями!

Ратха сглотнула и попыталась скрыть свой голод. Она услышала, как Такур царапнул передними когтями о камень.

— Я выслушал твои слова, Такур, — продолжал Меоран после долгого молчания. — Мудрость, которой научили меня Безымянные, заставляет меня признать твою правоту. Каждый представитель нашего народа ценен для нас, ибо поможет нам выжить.

— Значит, мы можем принять ее? — с надеждой спросил Такур, весь подавшись вперед.

— Не торопись, пастух, — прорычал Меоран, прищуривая глаза. — Разговор еще не окончен.

Такур, заметно растерявшись, опустил голову.

— Ты, Ратха, подойди ко мне.

Ратха медленно приблизилась к Меорану. Серый вожак казался огромным и тяжелым, как камень, на котором он сидел.

Черфан и его супруга подошли ближе и встали по обеим сторонам от него. Остальные выжившие выглядывали из глубины пещеры. Это были сыновья и дочери племенных пастухов, которых Ратха когда-то знала.

Здесь был молодой самец с кривым хвостом, как две капли воды похожий на Срасса, косматого старого пастуха, убитого Безымянными на глазах у Ратхи. Из старших членов племени в живых остался только Меоран. Он сидел рядом с Черфаном, возвышаясь над молодым отцом, словно гора.

По дороге сюда Такур рассказал Ратхе, что новое правление Меорана было ничуть не мягче прежнего, однако в отличие от прошлой мелочной тирании, нынешняя суровость диктовалась жестокой необходимостью. Ошибки прошлого стоили вожаку гибели всех его сыновей и большей части племени, и позднее прозрение впечаталось ему в сердце так же глубоко, как раны, оставленные когтями Безымянных на его морде.

Черфан смотрел на Меорана, как преданный сын на великого отца, и Ратха чувствовала, что вожак в полной мере заслужил это уважение.

Прищуренные янтарные глаза резко распахнулись.

— Я не забыл ту ночь, когда однолетка принесла в клан Красный Язык. И я вижу по твоим глазам, что ты тоже ничего не забыла.

— Это осталось в прошлом, Меоран, — ответила Ратха. — Красный Язык погиб в реке. По моей глупости.

— По твоей глупости, а не от когтей пастушки Фессраны, как мне было сказано, — медленно проговорил Меоран.

Он повернул голову. Проследив за его взглядом, Ратха увидела Фессрану, робко съежившуюся в тени под стеной пещеры. Несколько мгновений Меоран молча смотрел на нее, а потом широко зевнул, обнажая целиком язык и все зубы.

— Сядь, пастушка, и не жмись в комок, как котенок! Ратху выдали ее следы. Сжалившись над тобой, Фессрана, я вернулся назад, прошел по ее следу и нашел место, где она поскользнулась и упала в ручей.

Фессрана метнула на Ратху быстрый взгляд, в котором радость смешивалась со страхом.

Меоран усмехнулся.

— А тебе было приятно думать, будто вы сумели меня одурачить? Нет, Фессрана. Я сохранил тебе жизнь только потому, что ты была мне нужна. После того, как Красный Язык погиб, а маленькая самка сбежала, ты больше не представляла опасности для меня. Потому ты осталась в живых. — Он снова повернулся к Ратхе. — Значит, ты решила вернуться. Снова стать пастушкой. Есть племенную убоину и подчиняться племенным законам.

— Да, Меоран, — ответила Ратха, не поднимая глаз.

— Ты просишь меня забыть ту ночь, когда ты и твой питомец опозорили меня перед моим народом. Но это слишком большая просьба, Ратха.

Ратха подняла голову и посмотрела в горящие рыжие глаза вожака, как когда-то смотрела в сердце Красного Языка.

— Большей части тех, кто помнил эту ночь, уже нет в живых, — тихо сказала она. Все затихли, ловя каждое ее слово. — Их воспоминания умерли вместе с ними, в них больше нет стыда. Теперь это осталось только между нами, Меоран.

— Осторожнее, Ратха, — прошипел Такур у нее за спиной.

— Молчать, пастух! — неожиданно для всех взревел Меоран. В глубине пещеры захныкал котенок. — Ты пришла сюда просить кусок моего мяса и место в моем логове, но разговариваешь со мной, как равная, — прорычал Меоран, не сводя глаз с Ратхи.

— Я прошу разрешения вновь служить пастушкой и зарабатывать свой кусок мяса, — ответила Ратха, встопорщив усы. — И я буду подчиняться закону племени.

— Подчиняться закону племени означает подчиняться мне, — произнес Меоран глубоким и звучным голосом. — И делать это без вопросов и размышлений.

— Я буду подчиняться, — ответила Ратха и стиснула зубы, чувствуя, как в ней вновь закипает ненависть.

— Смотри на меня, когда говоришь. Я хочу видеть, много ли значат твои слова.

Ратха вскинула на него глаза.

Янтарный взгляд вожака полыхал, грозя поглотить ее и уничтожить. Ратха сопротивлялась — тихо, в глубине души, надеясь, что Меоран ничего не заметит.

Наконец он первый отвел глаза.

— Ты будешь подчиняться мне на словах и, возможно, на деле, но не в своем сердце. Каждый раз, когда я смотрю на тебя, я вижу в твоих глазах вызов.

— Нет! — жалобно вскрикнула Ратха, понимая, что он увидел то, что она хотела скрыть. Она знала, что до конца своих дней не забудет о том, как Меоран склонил свою тяжелую голову перед силой Красного Языка.

— Вы, некогда бывшие племенем! — прокричал Меоран, обращаясь к тем, кто стоял у него за спиной. — Я хочу выслушать ваши слова. Что вы скажете — принять ее обратно или нет?

— Зачем нам приглашать блоху в шкуру? Зачем звать червя в наше мясо? — крикнул молодой самец с хвостом и ушами старого Срасса.

— Это так, но она молода, сильна и может принести нам котят, — заметил Черфан, поворачиваясь к Меорану.

Глухой ропот стал громче, теперь говорили все сразу.

Прислушиваясь к разговорам, Ратха с горечью поняла, что большинство было против нее.

Фессрана встала, отошла от стены и приблизилась к Ратхе. Пастушка была так счастлива снова видеть Ратху, что не могла скрыть свою радость, к тому же, она больше не рисковала навлечь на себя гнев Меорана, подбежав к подруге и открыто приветствуя ее.

Фессрана села рядом с Ратхой, и та почувствовала ее тепло и учащенное дыхание.

— Меоран! — крикнул Такур. — Ненависть порождает только ненависть. Пусть старые тропы порастут травой. Если ты прогонишь ее, то скоро пожалеешь об этом. Мне нужен еще один пастух в помощь. Котятам Черфана нужен наставник. Хватит нам вражды с Безымянными. Зачем наживать новых противников?

Меоран поднял лапу и указал на Ратху.

— Это не моя ненависть, пастух. Она сама выбрала путь, по которому будет идти. Посмотри на нее!

Ратха стояла, дрожа всем телом, стараясь подавить ярость, бурлившую в глубине ее существа, пытаясь в самом деле стать той самой скромной пастушкой, какой ей хотелось бы предстать в глазах Меорана. Но все было бесполезно. Она знала, что голос, который так часто лгал, теперь говорит правду.

Дело было в ней. Даже не в ней самой, а в чем-то внутри нее, в чем-то, что горело ярче Красного Языка. Ратха не хотела носить это в себе, ибо оно хоронило все ее мечты, все ее надежды вновь соединиться со своим народом.

Но у нее не было другого пути.

— Меоран прав, — глухо прорычала Ратха. — Я сама выбрала свой путь. Не Меоран сделал меня отверженной, а я сама! — Она вскинула голову. — Я говорю это словами сейчас, чтобы не говорить кровью завтра! Я ухожу. Береги свой народ, Меоран.

С этими словами Ратха повернулась, проглотив последние слова и голод, судорогой скрутивший ее желудок. Она еще успела увидеть боль в глазах двух своих друзей, но в следующее мгновение была уже далеко от них, со всех лап несясь вниз по каменной плите.

Ратха слышала, как Фессрана вскочила и бросилась за ней, но лишь помчалась быстрее. Потом она услышала за спиной частое дыхание подруги и ее громкий крик:

— Ратха, если ты не остановишься, я свалю тебя, как пестроспинку!

Ратха замедлила свой бег и остановилась.

— Возвращайся, Фессрана. Меорану нужен каждый пастух, — сказала она.

— Он неправ! — закричала Фессрана, и ее глаза стали дикими от отчаяния. — Ты нужна нам! Клянусь, я пущу ему кровь за то, что он сделал!

— Нет! — прошипела Ратха. — Меоран ничего не сделал, Фессрана. И он прав. Неужели ты ничего не поняла? Вы выжили только потому, что оставались вместе, под водительством одного вожака. Но меня отравил Красный Язык, он заставил меня хотеть того, к чему я не предназначена, и чего никогда не смогу достичь. Ты свободна от этого яда, Фессрана. Возвращайся к Меорану, слушайся его во всем, и твой народ будет жить!

— Ратха!

— Возвращайся, Фессрана, — мягко попросила Ратха, дотрагиваясь до подруги лапой. — И скажи Такуру, что я простила его.

Затем, не дожидаясь ответа Фессраны, Ратха бросилась бежать, оставив ту позади.

Тьма обступала ее со всех сторон, скрыв даже звезды над головой, а Ратха все бежала и бежала, и ей казалось, будто она несется прямо в пасть какого-то грозного чудовища, пришедшего поглотить ее.