Обмененные души

ГЛАВА 10

— Что это за еда такая? — возмущался Жаргал, сидя в гостиничном номере за чаем с бутербродами, — Эта колбаса что, из сухой травы сделана? Какие из неё мышцы у меня вырастут, откуда силы появятся?

— Так сейчас делают, — усмехнулся Октай, — Заведёшь в степи свой скот, будешь свежую баранину есть, силу наращивать.

Лицо Жаргала, недовольное некачественной пищей, не выразило радости и от такой перспективы.

— Я не пастух, я — воин. И маг. Воин добычу сам отнимает, а магу богатство люди несут, ещё и уговаривают принять.

— Воины другие сейчас. Они из металлического оружия стреляют и строем ходят или в машинах ездят. И великих завоевателей нет нигде в мире, даже на чужой земле. Ты же видел, в новостях показывали.

— Чужая земля мне и даром не нужна, — хмуро ответил Жаргал, — чтобы жить в пустыне, там родиться надо. А я в степи рождён.

Накануне вечером Жаргала, помимо отсутствия войн, ждало ещё одно скорбное открытие — когда ему показали карту современной Монголии. Такой маленькой…

— После смерти Даян-хана страна распалась на отдельные княжества, — оправдывался Октай, — и нас сумел завоевать восточный сосед. Две трети территории Монголии в конце концов отошли к Китаю. Там эта территория до сих пор называется "Внутренняя Монголия". Но у власти в степи, в какой бы стране это ни было, везде оставались чингисиды, это дело Даян-хана не пропало.

— Хоть что-то утешает, — мрачно заметил тогда Жаргал.

— Ну а про магию ты сам говорил — нет её у тебя, — напомнил сейчас Октай тему их разговора о будущем занятии брата, которую он полагал главной.

— Мне кристалл нужен фиолетового цвета. Драгоценный. Я бы попробовал, может получится увидеть вероятности будущего. В теле магии нет, а душа-то помнит её…

— Драгоценные кристаллы стоят много денег. Я не могу дать тебе их, брат Жаргал.

— Ты и так много помогаешь мне, брат Октай.

В дверь гостиничного номера раздался вежливый стук. Там оказался мужчина в очках с толстыми стёклами и с пухлым портфелем.

— С трудом вас нашёл, — радовался он, — Я — профессор истории, Данзан Цэндийн, сотрудник национального исторического музея. Мне необходимо поговорить с Жаргалом.

— Ему требуется отдых, — Октай предполагал нашествие любопытных и приготовился всех заворачивать обратно.

— Пусть войдёт сын Цэнды, — сказал Жаргал из глубины комнаты.

Когда профессор вошёл и с энтузиазмом разместился в кресле, Жаргал спросил первым:

— Музей — это ведь сокровищница?

— Можно сказать и так, — согласился Данзан.

— Мне нужно использовать драгоценный фиолетовый кристалл в магическом сеансе. Можно при наблюдателях. Выносить я его не буду. Вы дадите такую возможность?

— Я не припомню, есть ли у нас что-то подходящее… У нас больше утварь, статуи, украшения из металла… Но вы можете сами прийти и посмотреть прочные музейные экспонаты. Их не разрешают трогать посетителям, но вам наверняка сделают исключение, если и вы, в свою очередь, будете нам полезны.

— За какой полезностью вы пришли ко мне?

Профессор поёрзал.

— На пресс-конференции вы сделали заявление, которое сразу наделало много шума.

— Насчёт клада Даян-хана?

— Да. Вы правда знаете, где его сокровищница? И скажете об этом?

— Кому скажу?

— Нам, музею, — растерялся Данзан.

— Зачем мне говорить, если я сам могу посмотреть? Если там что-то до сих пор осталось, мне оно и самому пригодится. Видите, у меня нет ничего — ни дома, ни коня, ни оружия, ни фиолетового камня? А мне это надо.

— Но ведь то сокровище, о котором вы сказали, является общенациональной ценностью! Нельзя, чтобы этим владел один человек. Вам и не позволит никто. Государство не позволит, есть закон, вам от исторического клада полагается только часть его стоимости в деньгах.

— На аукционах, всяких Сотбис и Кристи, всё время продают что-то музейное, из частных рук в частные руки, — возразил присоединившийся к разговору Октай.

— Это будет противозаконно! — возмущённо всплеснул руками профессор и поправил съехавшие от резкого движения очки, — И потом, если уважаемый Жаргал, как он говорит, воевал за власть чингисидов над степью, неужели он позволит перчатке самого Чингиз-хана храниться где-то в чужих землях за границей, в частном владении?

— Воин всегда отдаёт добычу властителю, — сказал Жаргал, — но и властитель щедро одаривает удачливого воина. Если я найду перчатку, я отдам её власти. Взамен я хочу быть очень богатым человеком. Мне так привычнее.

— Но я не уполномочен распоряжаться средствами…

— Так иди, сын Цэнды, и получи полномочия, — ворчливо сказал Жаргал, — Или найди и приведи того, кто уполномочен и даст мне на время фиолетовый кристалл и сможет снарядить наш поход в горы. Всё, уходи, мне нужно тренироваться.

Профессор немного подумал — надо ли ему сейчас возмутиться непочтительным поведением человека, который выглядит ровесником его сына. И решил, что не надо — кто его знает, этого Жаргала, может, и впрямь, прожил пятьсот лет. Да вдобавок найдёт то, что не давало ему, Данзану, спать всю ночь.

Потом пошли другие посетители, которых Октай просил отваживать от порога администратора гостиницы. Единственный, кто всё-таки прошёл к ним, оказался правительственным чиновником. Речь шла всё о том же — о кладе Даян-хана. Братья ловко увязали вопросы клада с необходимостью снаряжения экспедиции и выдачи, наконец, Жаргалу компенсации за утраченное жильё, ущерб здоровью и погибших родственников, неполучение которой их задерживает здесь. Этот чиновник был уполномочен решать некоторые финансовые вопросы. Он сразу дал подписать Жаргалу заявление о материальной помощи и выдал ему разовое денежное "пособие".

— Рекомендую вам обзавестись телефоном, — сказал чиновник, — многие вопросы станет легче решать. И быстрее.

Современный телефон был сразу куплен, и Жаргал до полуночи учился пользоваться открывшимися возможностями. Он даже перефотографировал тот снимок южной женщины, которую прислала ему в письме Филис Кадней. Жаргал почти не сомневался, что эта девушка — Филис — ещё появится в его жизни. И тогда он спросит у неё, где ему найти красавицу с фотографии. А когда найдёт, попросит станцевать для него. Этому молодому телу, как и его собственной душе, девушка пришлась по вкусу. И не покидала надолго его мыслей. А такое чувство за давностью прожитых лет уже успело подзабыться Жаргалу, и теперь воспринималось как нечто, бывшее ему внове.

Во всех новостных каналах и изданиях Монголии на все лады склоняли имя Жаргала. Показывали даже мнения людей на улице — кто-то безоговорочно поверил ему, но большинство относилось с осторожностью — мол, слишком громкие обещания, разочарование от их невыполнения тоже будет сильным. Это, конечно, касалось реликвии, о которой он заявил в конце своей пресс-конференции. Ибо заявление это всколыхнуло народ гораздо сильнее, чем новость о человеке, проснувшемся после комы и даже будто бы перерождённой душе, помнившей свои прошлые воплощения. Люди говорили о Жаргале повсеместно, на каждой кухне звучало его имя. Некоторые девицы уже обсуждали его внешность и даже находили её красивой. Люди, когда-то знавшие Ердена, рассказывали о нём всем, кто был готов слушать, и, по общему их мнению, этот парень действительно сильно изменился характером и манерами.

Власти понимали — экспедицию за сокровищем Даян-хана надо собрать, даже если скепсис в правительственных кругах был гораздо сильнее, чем в народе, и она ни к чему не приведёт — слишком большой запрос на это был у общества.

Одновременно с тем шла и невидимая работа, связанная со всколыхнувшим тихую монгольскую жизнь парнем. Органы, которые принято называть компетентными, не оставили без внимания его короткую переписку с некоей гражданкой России на неизвестном никому — это уже было точно выяснено — языке. Версии тут строились самые разные — от существования тайного общества с выработанным кодом для сообщений, до взаправдашнего существования иного мира, где эти два человека побывали.

Без интереса к самой Филис тут обойтись не могло, и компетентные органы Монголии обратились к компетентным органам России за содействием в выяснении всех обстоятельств. Теми, в свою очередь, быстро был выяснен факт потери сознания Ольгой Самарской и её последующей за этим амнезии. Помимо приобретения амнезии, поверхностно подтверждённой лишь одним психиатром без подробного обследования, женщина после той потери сознания полностью сменила имя и стала проявлять горячий интерес к магии. Тут зачем-то ещё примешивалась её возможная склонность к садо-мазохистским извращениям в сексе… Ну а в связи с зарубежными контактами бизнеса Филис возникла ещё одна ветвь проверки, уже по линии спецслужб Бразилии. Бразильские спецслужбы ни особенностями секса, ни склонностью человека к магии не заинтересовались — это всё сплошь и рядом. А вот внедрение иностранцев в национальное культурное достояние — школы самбы и карнавалы — их, что называется, напрягло. В общем, невидимая миру спецмашина активно крутила своими шестерёнками.

А Жаргал тем временем занимался своим делом — тренировал мускулы и голосовые связки. Инженер Ерден, к возмущению Жаргала, и до своей комы не обладал тренированным телом, почти никогда не пел, и уж тем более, не использовал горловое пение. Приходилось торить этот путь заново, преодолевая боль в мышцах, связках и першение в горле. Тело его было худосочным от природы и Жаргал не без оснований предполагал, что он останется сухощавым. Скорее бы на коня сесть, хоть и тоже наверняка через боль в мышцах пройти придётся. Ну да воину не пристало бегать от боли. Единственное, что его радовало — это давно нестриженые волосы, которые он мог отрастить ещё больше. Очень уж он скучал по длинным волосам за долгое время своего лысого существования.

Компенсацию ему уже выдали, и часть денег он отдал Октаю — чтобы тот съездил домой, нанял человека для работ в хозяйстве в его отсутствие и вернулся — брат тоже хотел принять участие в намечающейся экспедиции за сокровищем Даян-хана.

Однажды к Жаргалу пришли гости из "тайной службы", как он сам для себя назвал их. Интересовались Филис и их с ним языком общения. Жаргал и объяснил как есть — мол, с женщиной этой он не знаком, даже как она выглядит, не знает; фото, что она прислала, явно не её. А язык-то… Язык иномирянский, да. Попасть туда никак нельзя, артефакт обмена душ только в том мире имеется. А он — не артефактор, он маг вероятностей. Это значит умел рассчитывать варианты будущего. Нет, не прорицатель, сказано же — рассчитывать варианты, где тут сказано о прорицании? Была у него там ученица, Ольга с севера. Может, и Самарская, кто её знает. В Монголии нет фамилий, вот и он родной фамилией ученицы не интересовался. Там её все знали под именем Филис Кадней, восемнадцатилетней аристократки, которая самовольно поменяла свою душу на душу Ольги и вселилась тут в её тело. Да, восемнадцатилетней, так он и сказал. Говорите, какой-то колдун это подтверждает? Ну а раз это не для его ушей сказано, чего вы тут перед ним языки распускаете? Идите в свои кабинеты и обсуждайте что угодно. Балаболы, а не тайная служба, смех один.

Читать и писать Жаргал практически не умел — ещё не научился. Только своё имя и выучился набирать на виртуальных кнопках, да в минуты отдыха смотрел, что про него в Интернете говорят в видеороликах. Но читать нужно учиться, конечно. Он, хоть и не аристократ по предыдущей жизни, но был равен высокоучёным магистрам магии, на каком-то этапе являлся почти членом королевской семьи, а значит, был по статусу выше полуграмотных простолюдинов. Надо бы соответствовать. Да и печатные статьи о себе почитать интересно, а не ждать Октая для этого.

Но вот с картинками Жаргал уже разобрался, как их смотреть в телефоне. Вот и осенило старика — не иначе, молодые мозги сработали — поставил он в поисковик фото загадочной южной женщины, чей образ так смущал его все эти дни. И оказалось — да, нашлись в сети и статьи, и видео с такой картинкой!

В восторге от своей находчивости в обращении с этим хитрым амулетом связи и завороженный открывшейся информацией, Жаргал постоянно прокручивал два ролика — с интервью и с рекламой школы танца. О чём говорила эта женщина, Жаргал не разбирал, но он уже понял, что она вовсе не южанка-мулатка. Кожа у неё вполне светлая. А, главное, это действительно Филис Кадней — уж это имя он в незнакомой речи услышал неоднократно. Как же нехорошо получилось — он своим письмом обидел эту красавицу, обвинил во лжи. Ну что же, придётся ему ещё раз прогуляться в больницу, чтобы узнать, как с ней связаться. Принести извинения и всё такое. Особенно всё такое, конечно. Извинения — это вообще так, лишь повод для начала у них всего такого.