Глава 5

Я встал очень медленно и так же медленно повернулся назад. Пушка была на месте, на дуле короткий глушитель – как раз хватит, чтобы заткнуть звук выстрела. Пистолет подпрыгнул на уровень моего лица, но ничего не произошло. Я смерил женщину взглядом с ног до головы. Она стояла в классической позе: ноги расставлены, руки вытянуты вперед, в них зажат пистолет. Пистолет был зажат в руках крепко, и его трудно было проигнорировать. Но сейчас его хозяйка казалась опасно встревоженной. Или, если выражаться научно, психически неуравновешенной. Ее лохматые черные волосы торчали в стороны сосульками, а темный комбинезон был помят и порван. Вернее, это была не женщина, а перепачканный сажей, измятый хаос. Впрочем, я и сам, наверное, выглядел не лучше. Все дело было в ее лице: черты были вялые, глаза безумные, а в уголках губ все еще пульсировал тик, который я заметил еще раньше. Рот ее дергался так, что она едва могла говорить.

Я склонил голову в восхищении:

– А вы и вправду решительны, не так ли? Вы ведь прошли со мной через все – сколько же это продолжалось?

Она втянула воздух и не без труда проговорила:

– От самого аэропорта! Вы опоздали! Не заметили меня, так? Вы чертовски самоуверенны, после своего прославленного кубка!

– Да нет, я чувствовал.

Но, однажды начав, она уже не могла остановиться, как будто что-то так и распирало ее изнутри.

– А потом эта забастовка, и вы впереди толпы, ведете ее по всяким закоулкам, – тогда я вас упустила из виду: но я знала, что здесь слишком много совпадений, и принялась искать. Я понимала, где вас можно найти: нужно было идти туда, где больше всего неприятностей, – там-то вы и обретались, среди всех этих чудовищ, их идейный вдохновитель! Совершенно так же, как и в Германии! – Голос ее брал все более высокие ноты и готов был сломаться. – Да, там вы действительно завоевали кубок, примите мои поздравления! И от этого вы стали неосторожны, чересчур самоуверенны и осмелились наконец выйти из тени, так ведь? Немного развеяться: насилие, грабеж! – Слюна струйкой сбежала у нее из уголка рта и потекла вниз по подбородку. – Думаешь, и нас купить, так? Ты ведь так думаешь, черт тебя подери? И всё эти проклятые деньги!

Она была близка к истерике.

– Послушайте… – начал я мягко. Но мне тут же заткнули рот:

– Решил, что ты такой умный и от меня избавился? Ну так нет, ты ошибся, чертовски ошибся! Это как раз дало мне передышку, и я вот снова у тебя на хвосте! И поступлю с тобой как ты того заслуживаешь – ты и все такое Scheissdreck! [49]

Она замолчала, судорожно вздохнув. Ее голос внезапно упал, став тихим и проникновенным.

– От тебя один вред, – мягко сказала она.

– Можно, я…

– Но что бы ты ни натворил, все образуется, когда ты исчезнешь. А вместе с тобой и этот ублюдок фон Амернинген…

– Послушайте…

Она втянула воздух и заговорила резко, будто к чему-то готовясь:

– Черт с ним, с законом, нужно давить вас, как тараканов!

Господи, женщина! – заорал я ей в лицо. – Будешь ты слушать или нет?

Думаю, мне повезло, что она машинально не нажала на курок. Хотя я подозревал, что какой бы сумасшедшей она ни была, но такого не допустила бы, ибо достаточно хорошо владела оружием. Как бы там ни было, она внезапно подскочила на месте и застыла, уставившись на меня с удивлением.

– Ты, – закричал я, позабыв о том, что нужно сохранять спокойствие и сдержанность, чтоб успокоить ее, – помешанная, самоуверенная, эгоистичная, тупая маньячка! Ты слишком быстро делаешь выводы и совершаешь глупости, а остановиться и подумать хоть немного у тебя времени нет! Разумеется, маленькая мисс Крестоносец не может ошибаться! Ошибаться, черт возьми, ошибаться ! Ты не хочешь слушать ничего, тебе невдомек, что другие мнения тоже возможны! Так это не убежденность, а диагноз! За кого ты себя принимаешь – за Господа Бога?

Она сглотнула и улыбнулась отвратительно слащавой улыбкой.

– Ты сам помог мне найти все необходимые доказательства! – торжествующе заявила она. – Но продолжай, пожалуйста. Последнее время мне не особенно часто приходилось смеяться.

Она как-то лениво, как кошка, наевшаяся сметаны, снова наставила пистолет на меня.

Я привалился к стене. В таком состоянии я бы воспринял выстрел почти как избавление.

– Не знаю, с чего начать, – с трудом подбирал я слова. – Понимаешь, все эти переулки и задворки… конечно, я пытался попасть домой, минуя забастовщиков. Ты ведь не видела, что случилось потом? Нет! Ты потеряла меня. Что ж, моей машины ты в гараже не найдешь – прах ее покоится посреди дороги, у самого торгового центра. Меня перевернули, забросали зажигалками, а потом вышибли из машины. Они меня чуть не прикончили. И ты думаешь, это все я сам подстроил?

Она презрительно уставилась на меня:

– Да ты можешь себе позволить сотню таких машин!

Это меня просто вывело из себя.

– Да, глупая сучка , но это будут другие машины! А мне нравилась именно эта, действительно нравилась! Другой такой никогда не будет – и, боже мой, уж конечно, тебе невдомек, что за такими машинками по десять лет в очереди стоят! Это практически ручная сборка. Думаешь, я на это пошел, чтобы получить алиби?

– С тебя станет! – произнесла она со сдержанным презрением. – А если, как ты утверждаешь, забастовщики чуть не убили тебя, то почему я тебя застала у церкви в окружении этих чудовищ?

– Ты меня не с ними застала! Я был с кучкой местных жителей, которых собрал, как раз чтобы остановить их . Если не веришь мне, загляни к кому-нибудь из них – строителю Шону, водителю грузовика Билли какому-то, я могу дать адреса. Они тебе расскажут, чем я занимался.

– Просто ты хитрее, чем я думала, и подготовился ко всему заранее. Заварил кашу – но осторожно.

– Или вот еще: там была девушка – ее изнасиловали и оставили умирать. Можешь заодно узнать, выжила ли она. Послушай, женщина, ты тогда застрелила этого… типа, он ведь бежал, так? И меч у него был сломан. Кто, ты думаешь, его сломал? И от кого он бежал?

– От тебя , что ли?

Смех у нее, как всегда, получился невеселый, как каменная стена, о которую я сейчас бился головой.

– От меня, – тихо сказал я. – И от меча, который лежит у тебя за спиной на ковре.

– Если думаешь, что я отвернусь, то заблуждаешься. Он там лежал, когда я вошла. Ну конечно, он ведь прилетел домой впереди тебя.

– В некотором роде так и случилось. Но я не смогу тебе этого объяснить. Вот только…

– Что?

В голосе у нее что-то переменилось, только я не мог сказать, что именно.

– Ну… кое в чем ты все-таки, наверное, права. Я так понял, Лутц кое в чем замешан – но не в том, о чем ты думаешь. Если уж на то пошло, это даже хуже, но… Да и хрен с ним, что толку? Это выходит за пределы твоего понимания.

Она молчала. Я поднял глаза на нее и увидел, что лицо ее приняло какое-то странное выражение. На мгновение его глубокие морщины разгладились, а с ними вместе ушел и десяток лет. Я краешком глаза увидел, какой она могла бы быть, и это поразило меня больше, чем я мог себе представить. Затем подозрение снова исказило ее черты.

– Только Лутц. Но конечно, не ты.

– Да, – подтвердил я, мужественно встречая ее сарказм. – Некоторые члены совета директоров, и главным образом Лутц. Он действительно пытался и меня в это «кое-что» втянуть, как раз в ту ночь, когда ты заглянула на огонек. По разным причинам дельце не выгорело. Да, наверное, его планы сорвались бы в любом случае. Мне хотелось бы так думать. Да мне и не показалось, чтобы он был чересчур уверен в себе, потому что дотянул до того момента, когда его предложение для меня не слишком много значило. Он выбрал эту ночь, но «Си-Тран» уже налажен и запущен, и все у меня на мази. Ну а после моего отказа он решил от меня избавиться.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она резко.

– Я имею в виду то, что не скучал по дороге в гостиницу. Сначала кто-то выбрал меня мишенью, стреляя из снайперской винтовки с лазерным прицелом, пока я выезжал из парка.

Ее лицо снова приняло странное выражение.

– Ты что, черт возьми, опять не веришь? Ну а потом кто-то пытался снести мне башку на автобане… Видела бы ты, что я сделал с машиной. Не думаю, что мне еще когда-нибудь дадут в прокате хоть что-нибудь…

Слова застыли у меня на губах. На женщину просто жалко было смотреть.

– Это была ты!.. – выдохнул я. – Я должен был сообразить, что Лутц не станет убивать меня в своем парке, чтобы тень подозрения пала на него. Но тебе-то все равно! Это ты, ты – самоуверенная, маленькая…

Я не смог продолжать и сжал кулаки. И тут мне в лицо снова направили дуло.

– Я и моя команда, ты прав, – ядовито подтвердила она. – Жаль, что винтовку я не успела пристрелять. А кроме нее, мы ничего не смогли достать.

– Ты что, оправдываешься? А в машине, что, тоже твоя команда сидела?

Она отрицательно покачала головой:

– Нет. Вот это не мы. Но по почерку похоже на…

Она внезапно сжала губы. Заметила, что ненамеренно сделала мне подсказку, что, разумеется, не входило в ее план.

– Знаешь, – произнес я, глядя, как пот бежит по ее перепачканному лицу, – ты можешь мне не верить, но, как ни странно, я тебе верю. Лутц побеспокоился, чтобы я беспрепятственно покинул его владения. И если бы вы меня тогда убили, вы бы только выполнили за него грязную работу. А сейчас ты, видимо, именно этим и занимаешься…

Эта поза стрелка очень мила, славная такая и устойчивая, но, если ее сохраняешь слишком долго, она становится немного напряженной. И ты здорово устаешь. Я и сам был сейчас не в самой лучшей форме, но у меня была возможность передохнуть. Внезапно я согнул колени и упал на четвереньки. Я думал, что пуля заденет волосы, но она даже не успела выстрелить, а я уже прыгнул. Не вверх, а вперед. Я схватил ее за руки, когда она опустила их, целясь, и отвел в сторону, резко прижав ее запястья к своему колену, словно стараясь переломить палку.

Пистолет с грохотом упал на паркет, но, к счастью, не выстрелил. Я отпустил женщину, оттолкнул ее и схватил пушку. Затем поднялся и преградил ей путь к мечу, но она и без того не смогла бы ничего сделать: она все еще не разогнулась и терла свои запястья. Она посмотрела на меня снизу вверх и до крови прикусила губу. Казалось, она чего-то ждет.

– Повернись, – приказал я, и она подчинилась с усталой, вялой улыбкой. Плечи ее поникли.

Я засунул пистолет за пояс и схватил ее за шиворот и за пояс. Она дико вскрикнула: уж чего-чего, а такого она не ожидала. Я волоком дотащил ее до двери.

– Открывай! – приказал я.

Все еще всхлипывая от шока, она повозилась с замком, но справилась. Я выкинул ее на лестничную площадку. Она снова дико вскрикнула и схватилась за перила, ожидая, очевидно, что я сброшу ее в пролет. Я оторвал ее от балюстрады и подтолкнул к лестнице. Она снова схватилась за перила, думая, что уж на этот раз я обязательно столкну ее. Она была совершенно вне себя от ужаса, и это только распаляло меня. Не знаю, откуда у меня силы взялись, но я шел сзади и пинал ее все шестнадцать маршей вниз по сумрачной лестнице. При этом она цеплялась за все руками, дралась, визжала, а ее ноги то и дело застревали между прутьями перил. Время от времени мои многоуважаемые соседи выглядывали из дверей.

– Мормоны, – объяснял я, и все понимающе кивали головами.

Наконец я добрался до площадки первого этажа, из последних сил повалил ее на спину и вздохнул с облегчением.

Она быстрее пришла в себя и отдышалась – ей ведь не пришлось таскать тяжести по лестнице. Она покосилась на меня снизу вверх, так, как люди смотрят на подозрительного вида дерево, гадая, в какую сторону оно упадет.

– Тебе проще было пристрелить меня наверху. Или просто по-тихому свернуть мне шею.

– Женщина, ради бога…

Это было все, что я смог из себя выдавить. Она попыталась встать, но я вытащил из-за пояса пистолет и знаком показал ей, чтобы она оставалась внизу. Она не сводила с меня глаз.

– Я тебя не понимаю.

– Тебе такое не по уму, – огрызнулся я. – Ты начала с «дважды два» и получила «двадцать два». Или тысячу семьсот двадцать шесть.

Она с силой ударила ладонью по гладким мраморным плитам:

– Что ты, черт побери, замышляешь? Я хочу знать!

– Посвисти, вдруг поможет, – посоветовал я ей. – Что-то назревает, это ясно как божий день, но я совершенно уверен, что с твоим узеньким кругозором тебе этого не понять. Так что лучше не суй свой нос в это дело. И свой умишко с одной извилиной.

Она возмутилась:

– То же самое я могу сказать и тебе! Это нападение на автобане – знаешь, что это было? А сумеешь защититься от еще одного?

Я застонал. Пределом моих мечтаний сейчас была постель, это чудное видение шестнадцатью этажами выше.

– Да, да, да…

Мне необходимо было что-то сделать, как-то выпутаться из того, во что вляпался, – спросить у кого-нибудь совета, обдумать все. Но прежде всего нужно было выспаться. Я протянул руку, снова схватил ее за ворот и поставил на ноги. Протащил ее по мраморному полу прямо к стеклянным дверям, быстро и потому бесшумно. Портье не было видно, и это тоже было мне на руку. Я толкнул двери, и они ответили вздохом, когда мы ступили на коврик. Я выкинул ее в ночь. Окинул взглядом дорогу – никого не было видно, только сирена время от времени прорезала тишину. Небо постепенно светлело, уличные фонари тускнели. Скоро рассветет; до следующего вечера я не смогу ничего предпринять. В любом случае мне необходимо выспаться.

Я поднял пистолет, увидел, как она вздрогнула, услышал тихий быстрый вздох. Я поставил пистолет на предохранитель, разрядил обойму, вытряхнул патроны и бережно положил их на тротуар. Ногой отбросил их ярдов на двадцать. Затем открутил глушитель и положил его в карман.

– Протри обойму, прежде чем опять заряжать, – произнес я и протянул ей пистолет. – Ночь обещает быть жаркой. Тебе он может пригодиться, чтобы добраться до дому.

Я резко развернулся и ввалился назад в двери, изо всех сил стараясь не выдать своей поспешности. Я все время ожидал, что она схватит обойму. Но, взглянув в зеркало, увидел, что она так и стоит на месте без движения и смотрит мне вслед. В приглушенном свете фонарей, когда с лица ее исчезла застывшая маска злобы, она выглядела даже лучше, чем могла бы, – очень даже ничего себе, честное слово. Но я все так же на полной скорости рванул к лестнице, стараясь не думать о шестнадцати маршах, отделявших меня от душа и постели. На данный момент они были для меня самой большой неприятностью.


А вечером появились новости. День прошел мимо меня. Я проспал как убитый часов одиннадцать; когда проснулся, готова у меня была словно футбольный мяч, а язык можно было намылить и побрить. Но горячая ванна и завтрак возродили мой интерес к жизни и к событиям прошлой ночи. Забастовка затухла с приходом утра, но город все еще пребывал в глубоком шоке. Полицейские взяли несколько главарей и безобразников более низкого пошиба, и я нисколько не удивился, что организованные шайки попросту испарились. Их все еще «активно разыскивали», и за ними «по пятам шли сотрудники уголовного розыска»; но я-то знал, как далеко им еще придется идти, идти за пределы обычного человеческого опыта. Да я как раз и сам туда собирался.

Конечно, если удастся раздобыть машину. Как следует отдохнув, приняв душ и побрившись, я провел весьма любопытный час, пытаясь найти хоть одну; но именно сейчас спрос на них превышал предложение. То, что осталось от моей машины, куда-то оттащили, но чемоданы были найдены более или менее невредимыми, хотя изрядно поцарапанными и искореженными. Наконец, когда я привлек все связи, имеющиеся у меня благодаря «Си-Трану», я нашел-таки одну безумно дорогую и роскошно отделанную машину из тех, что мне особенно не по душе. Но в том месте, куда я направлялся, мне пришлось бы преодолевать весьма немалые расстояния. Впрочем, я уже начал сомневаться, стоит ли мне туда соваться. В прошлом мне не всегда легко удавалось найти дорогу к таверне; но мой старый «морган», казалось, сам знал дорогу и без труда пробирался по мощенным булыжником улицам старого порта, вниз по темным переулкам, которые неизменно выводили меня к свету и теплу «Иллирийской таверны», где я действительно чувствовал себя как дома.

Теперь же, трясясь под равномерное урчание мотора в чреве холеного самодовольного чудовища и прислушиваясь к стуку и позвякиванию меча на заднем сиденье, я задумался: уж не наваждение ли все это. Моя новая машина казалась совершенно чуждой этому месту. Тени старых складов проносились мимо и соскальзывали с отполированной до блеска металлической обшивки монстра, а романтические названия старых улиц – Дунайская улица, переулок Ориноко, Большая площадь, Гудзонская набережная – вряд ли могли пробить лед его тонированных стекол. Все, что он мог мне предложить, – современные здания, даже более шикарные, чем дом, в котором я жил, кварталы, на каждом шагу пестревшие дискотеками, маленькими бутиками и ресторанами с фестончатыми занавесками и медными, вечно работающими вентиляторами. Я кружил по городу, трижды менял маршрут и тем не менее постоянно возвращался на одно и то же место. У меня возникло ощущение, что на моем пути воздвигнуты барьеры, тем более крепкие, что невидимые глазу.

Я совершенно выдохся и вознамерился сделать то, чего не делал уже многие годы: затормозил у одной из пивнушек – той, которая помрачнее да постарше, – и спросил парочку ископаемых, которые как раз выбирались на улицу, не знают ли они, где находится «Иллирийская таверна» и некий штурман по имени Джип, если он, конечно, сейчас в порту. Они с неподдельным изумлением уставились на меня и пробормотали что-то вроде того, что о таком слыхом не слыхивали, и заковыляли прочь, опираясь на свои палки, то и дело оглядываясь и ворча. Я вздохнул, лениво прошествовал внутрь, заказал кружку пива и повторил свой вопрос. Я помнил, как в ответ на него атмосфера весьма часто теплела. Но на этот раз бармен лишь скорчил кислую физиономию и пожал плечами, а в дальнем конце зала внезапно возникла какая-то тень. Огромный мужчина в идиотской черной куртке и джинсах, седой и лысеющий, с багровым лицом моряка, которое контрастировало с пожелтевшим от времени белым свитером из джерси, вразвалочку подошел к стойке и облокотился на нее как-то уж слишком близко ко мне.

– А что у тебя за дело до этих ребят, а, дружище?

Я взглянул на него в упор. Мне не нравилось, когда надо мной нависают.

– А кого это беспокоит?

Он замолчал на мгновение.

– Эта таратайка на улице твоя, дружище?

– Верно.

– Тогда вали отсюда, а то мало ли что с тобой стрясется. Здесь местечко-то не из приятных, гиблое местечко.

– Я сюда по делу приехал. И уеду, когда все сделаю.

Он поднес стакан ко рту и прямо в таком положении принялся говорить:

– Так, дружище, и до беды недалеко.

– Я как раз об этом и подумал.

Его лицо приняло выражение удивленной издевки, и он оглядел пивнушку в надежде на то, что кто-нибудь засмеется. Но так и не дождался. Затем он поставил недопитый стакан на стойку и резко выпрямился; я последовал его примеру. За всем этим что-то было, и я понял, что если у кого и спрашивать про Джипа, так это у него. Хотя придется, наверное, попотеть, прежде чем он что-нибудь скажет.

Бармен засуетился:

– Я здесь не потерплю никаких разборок. Допивайте и выметайтесь оба, или я сейчас же вызову копов.

Ни я, ни он допивать не стали. Медленно, не спуская друг с друга глаз, мы пошли к выходу. Я открыл дверь; он посторонился, и я прошел вперед. Я еще не успел спуститься с крыльца, как мне на плечо опустилась тяжелая рука, и я отлетел к покрытой черной сажей стене. Великан гадко ухмыльнулся, глядя на меня. Я только сейчас заметил, какие огромные у него зубы, поломанные и неровные, да еще и желтые.

– Я могу с тобой разобраться хоть внутри, хоть снаружи, – проскрежетал он, – хоть так, хоть этак. Но тут оно и лучше.

До этого я не испытывал страха, но невероятная сила этой руки кое-что изменила в моем отношении к нему. И эти зубы. Я тревожно огляделся по сторонам: улица опустела, небо постепенно темнело. В свете закрытой тучами луны тени необъемных викторианских зданий лились вниз, на узкую дорогу, подобно потокам чернил, черным и тяжелым. Но один из домов отбрасывал кружевную, подобную гигантской паутине, тень, и при виде ее сердце мое забилось сильнее. И тут надо мной снова навис этот мужчина. Седые лохмы падали ему на лицо, и лицо от этого странно раздувалось, становилось длиннее и уже. Губы его приоткрылись и почернели, мне в нос ударило зловонное дыхание, а на лицо брызнула слюна. На руках, которые потянулись ко мне, не было пальцев, это были монолитные кулаки; но тут в жестком белом мехе стали видны черные когти. В залив, образовавшийся между облаков, вплыла луна. Глаза, сузившиеся и потемневшие, загорелись жестокой яростью. Этот самый крупный из живущих на земле хищников, по крайней мере тех, что известны мне, мог бы смело встретиться и с тиранозавром. На меня с высоты футов в одиннадцать смотрел матерый самец белого медведя.

Но я уже увидел тенистое кружево и мачты огромных парусников. И стоило луне выглянуть из-за туч, как без каких-либо видимых изменений облачный залив превратился на считанные секунды в окно, которое выводит к безбрежным морям и блистательной стальной синеве заоблачных архипелагов. Неуемная радость наполнила меня, ведь передо мной лежала бесконечная дорога, по которой я так часто плавал. Я расхохотался и протянул руку Я ожидал услышать звон разбивающегося стекла, но вместо этого раздался слабый рокот электризующего дуновения ветра. Прогресс в моих способностях был налицо Воздух закрутился вокруг, и в моей руке оказался меч. Я молниеносно кинулся вперед, оттеснил чудовище к покореженным мусорным бакам возле дверей и схватил его за грязный мех, который когда-то был свитером. Затем провел острием меча по его челюсти: малейшее нажатие проткнуло бы его башку насквозь.

– Меч с серебряной инкрустацией, если тебе это интересно. Так что стоит мне лишь раз кольнуть, и ты уже никогда не сожрешь ни одного тюленя, дружище. Говори, где таверна?

Что-то внезапно изменилось, и вот мои пальцы опять тонут в жестком джерси.

– Дак ты тот, у кого копье? – с ужасом произнес великан, снова превратившийся в человека.

– Ты слишком любопытен для того, кто вот-вот лишится головы, – произнес я и встряхнул его за ворот свитера. – Что с того, если это так? Хочешь пятеркой разжиться на том, что выследил меня, или как?

– За твою чертову башку сулят ой какие вознаграждения! – прорычал он, пытаясь вывернуться. – Нет, я тебя к моим дружкам не возьму!

– Вознаграждения? – переспросил я. – Хочешь сказать, даже не одно? А о каких дружках ты говоришь? О Джипе? Он в порту?

Глаза его широко раскрылись, и пот градом лил по лицу.

– Слушай, ладно, ты спер это копье, но мы-то что тебе сделали?

– Я не хочу причинить вреда Джипу, идиот ты хренов! – прорычал я. – Я его друг! Мне нужна его помощь! И почему-то мне не добраться до таверны!

– А ты чего ожидал после забастовки? Стражи поставили барьер! Не знаешь разве, кто сюда может попасть, когда дети ночи на свободе!

– Знаю, Пэддингтон [50], знаю, – пробормотал я и посторонился, давая ему подняться. – Кое-что я видел. Стражи , да? Но мы уже за границами, иначе ты не смог бы поменять облик, а я – призвать меч. Значит, ты можешь меня проводить в таверну, так ведь? Залезай в кабину!

– Ежели у тебя копье, – повторил он, тряхнув головой, – ни один барьер не выдержит.

Я распахнул дверцу:

– Залезай.

Великан трясся как осиновый лист и с места не двигался. Я кинул меч на заднее сиденье. Он вздрогнул так, будто я его ударил, и с сомнением покачал головой. Затем, все еще с недоверием, он открыл дверцу рядом с сиденьем водителя и залез в машину.

– Да кто ж ты такой? – спросил он, совсем сбитый с толку. – Вроде не похож ни на одного из колдунов, каких я встречал.

– Отлично, Пэддингтон. Я не из них. Ну, куда?

Дорога до таверны никогда прежде не казалась мне такой длинной и петляющей, как в этот вечер. Мы тащились мимо старых доков, боясь пропустить нужный поворот, мрачные громады складов нависали над нами, подобно каменным призракам исчезнувшей коммерческой империи, – я хочу сказать, исчезнувшей в Сердцевине. На самом деле больше половины этих – самых обычных – зданий были пусты и выглядели как раковины моллюсков, с заколоченными или разбитыми окнами и кустиками травы, растущей между разбитыми кирпичами. Многие из них были уже снесены, а на их месте высились ржавые железные ангары, полузаброшенные промышленные строения, лесопилки и маленькие покосившиеся мастерские, а иногда и просто пустыри, заросшие травой. Но за этими улицами и огибая их, скрываясь в их тени, все так же бежали старые тракты и стояли складские постройки, полные чудных товаров со всех концов Спирали, которыми предстояло торговать в еще более удивительных местах. А над их крышами возвышались высокие мачты кораблей, доставлявших эти товары. Мимо нас вереницей прошагали ослы, нагруженные тяжелыми тюками. У погонщиков были бесстрастные лица с орлиными носами. Я только теперь начал доверять своему медведеподобному поводырю. У мужчин были луки, и они бросали на нас подозрительные взгляды. Мимо нас проехал странный беззвучный грузовик, переливавшийся алым и золотым. Он тихонько катил по главной улице на двух черных шарах-колесах, которые явно никак не были закреплены. Мы с великаном переглянулись; на Спирали можно добраться даже до отдаленного будущего – во всяком случае тому, кто достаточно смекалист, чтобы отважиться на такое. Но этот вид путешествий не был особенно популярен. Торговые связи с будущим были слишком неразвиты, а шок от подобных вояжей – огромен. На мостовой рядом с одним из складов, склонившись над грудой шевелящихся мешков, размахивали руками люди в капюшонах. Я дал по газам и пролетел мимо, а великан одобрительно кивнул.

– Жутковато, – сказал он лаконично.

Пока я еще не вступил в игру, я мог бы ему заметить, что то же самое можно сказать и о нем; но я уже назвал его Пэддингтоном, а такту учатся смолоду. Или никогда.

– Поверни здесь налево, – сказал он, и в месте, где еще минуту назад я видел сплошную стену, появился узенький проезд. В конце его, светясь в ночи окошками и отражаясь в блестящих лужах, были видны теплые окна «Иллирийской таверны» с красными занавесками.

– Ты оставил свою выпивку, – сказал я своему вожатому, выворачивая с дороги на мощенный каменными плитами двор таверны. – Я куплю тебе еще.

– Благодарю, – ответил он. – Но ежели ты меня отпустишь, я пойду. Без обид – я ж вижу, ты вроде как командир. Может, я и ошибаюсь, но мне такого командира не надо. Я нюхом чую опасность, когда ты рядом. И Джип тоже может почуять, но ему самому решать.

Он вылез из машины, вскинул свою белоснежную голову и потянул носом воздух.

– Тебя ждут, – проворчал он, развернулся и побрел обратно в ночь.

Это меня вовсе не удивило. Но даже тут, под знакомой до боли вывеской, на которой светились надписи на разных языках, все замечательно косноязыкие и неидиоматичные, я засомневался. Я и так нередко навлекал на своих друзей опасность, но никогда не ощущал этого так явно, как сейчас. Но делать было нечего: мне необходимо было посоветоваться. Я толкнул дверь, и знакомый запах из смеси пива, специй, крепкого маринада, дыма и менее знакомых мне ароматов окутал меня с ног до головы, как и приглушенный гул голосов, по большей части человеческих, но не только. Он принес с собой воспоминания о доброте и моей принадлежности к этому миру. Я закрыл за собой дверь в тот мир и спустился по ступенькам вниз Внизу меня ждала Катика.

Она обвила руками мою шею, и я обнял ее. Катику обожать было совсем нетрудно, несмотря на то что она бывала совершенно непредсказуемой, а иногда и того хуже и несмотря на то что, вопреки своему роду занятий, она в последнее время – да и обычно – не слишком-то часто мылась. Эта привычка не была заложена в нее воспитанием, тогда как использование дешевой розовой воды, несомненно, заложено было, и в огромных количествах Она, как всегда, была одета в крестьянское платье с облегающим лифом и широкой белой юбкой в складку, если, конечно, вы в состоянии вообразить себе крестьянку, которая торчит под фонарями и свешивается чуть не до земли через перила, – что-то среднее между молочницей и Лили Марлен. [51] Но сегодня не было и следа от ее сардонического «заходи». Широко раскрытые невинные серые глаза, которые были самым лучшим в ней, были взволнованны, и под ними залегли темные тени. Недоверчивые морщинки у рта стали как-то глубже. Я нагнулся и поцеловал ее, заметив, что ее губы сильно раскусаны.

– Я очень рада, что с тобой все в порядке, С-стефан, – пропела она, изменив мое имя своим слегка свистящим говорком. – Еще чуть-чуть, и все было бы не так хорошо, я про то, что ты вмешался в это дело. Но ты поступил правильно, совершенно правильно!

– Прошлым вечером, хочешь сказать? Ты об этом знаешь?

Она снова заключила меня в свои воздушные объятия.

– Кое-что я, конечно, знаю, но многого все же не понимаю. Например, кто эта сука, которая пыталась тебя убить. Но я горжусь тобой, горжусь!

Обняв меня, она вся изогнулась, как будто проверяя на прочность мое самообладание, а затем увлекла меня в главный зал таверны. Завсегдатаи в большинстве своем предпочитали уединиться в тени, поэтому трудно было сказать, сколько там народу. А сегодня там и вовсе царило ощущение странного запустения и тишины.

– Заходи, штурман здесь, он должен услышать от тебя самого все о твоих подвигах!

– Да, но откуда тебе-то все это известно? Ты ведь не следила за мной?

Она рассмеялась:

– Если бы могла, то обязательно следила бы! Это помогло бы мне коротать длинные здешние дни – такие длинные, такие бесконечно длинные! Но это изматывало бы меня слишком сильно. К тому же, – она искоса посмотрела на меня, – я просто обязана быть в курсе всего происходящего на Спирали. И в результате я о многом узнала – и о твоих подвигах тоже.

Я поежился: мне стало как-то неудобно.

– Выставил себя, идиота, на посмешище. Пытался остановить поток. Почувствовал вкус власти…

– Вбил немного ума в их твердолобые головы! – с негодованием выпалила она. – Кто-то должен руководить. Я знаю тебя, я тебя люблю, мой С-стефан, но такого не ожидала – от тебя, который так долго стоял у порога, но никогда через него не переступал. Что-то происходит, что-то наконец-то зреет внутри тебя. Эти времена, они призывают того, кто сможет противостоять потоку, кто сумеет повести за собой людей. И ты вышел вперед.

Я вспомнил о ведьмах и задумчиво почесал затылок:

– Ничего особенно хорошего я не сделал. Это было какое-то наваждение…

– Лучше что-то, чем ничего! – отрезала она и прикрыла глаза. – Поверь мне! Ты думал, видел, что происходит, и останавливал безобразия там, где мог, – и в своем времени, и на Спирали, – а там, где ты чего-то не понимал, ты оставлял все как есть. Без твоего вмешательства этой ночью произошли бы куда более страшные дела, гораздо более страшные! Что-то случилось, С-стефан, что-то, о чем тебе знать не дано, но это нечто исключительно страшное. Что-то, чего не случалось за всю мою жизнь здесь, а я живу тут уже не так мало. Мы ждем беды.

– Которая произошла, – растягивая слова, произнес приглушенный голос из темного угла, где у самого очага стояло кресло, – а я-то ожидал корабля, который пойдет за границы. Черт возьми, я только вернулся из Ультима Туле [52] с грузом огненного янтаря, меха носорога и сосулек – всё под личную ответственность! Все, что мне надо, – это спокойствие и ноги в тепле, а тут вдруг всю эту чертовню как прорвало. – Джип беспокойно фыркнул и слегка кивнул в знак приветствия. – Все именно так и есть. А теперь вот еще кого к нам ветром занесло!

– Вот это как раз вполне могло и не произойти, – проговорил я после того, как мы обменялись привычными шлепками по спине и ритуальными ругательствами. – То есть я хочу сказать, меня могло и не занести. Почти все дороги к вам перекрыты.

Джип кивнул:

– Что до меня, я, как всегда, счастлив видеть тебя здесь, живым и невредимым. Все-таки Его старое Величество – славный охранник и проводник: когда он рядом, никто не решится тебя беспокоить. Рад видеть что ты добрался благополучно.

– Сначала знакомство не очень задалось, но – Величество?

– Ну а как еще ты бы назвал семифутового парня, который…

– Может превращаться в белого медведя? Ты прав. Но послушай, что же это такое? Что произошло?

Джип, явно пребывая в нерешительности, со свистом втянул воздух. Он не любил впутывать меня в темные дела на Спирали, особенно после того, как поступил так в нашу первую встречу, в результате чего я несколько раз оказывался на волосок от смерти.

– Лучше оставь ты всю эту веселуху. Это не то, о чем следует распространяться без надобности. Скажу тебе честно: я уже навострился было отправиться туда, где климат поспокойнее, а тут Кэт сообщает мне, что ты угодил в самую заваруху, и я понимаю, что уж теперь-то ты совершенно точно прискачешь сюда на следующее же утро, – и остаюсь на месте. А тем временем все рванули отсюда, и теперь черта с два я подниму якорь, разве что на какой-нибудь каботажной консервной банке. Но чего только не сделаешь ради друзей!

Я усмехнулся:

– Ты чертовски хорошо знаешь, что вряд ли на Спирали найдется хоть один шкипер, который не заложит с превеликой радостью свою душу, жену или половину своего груза только за то, чтобы ты принял управление его кораблем на себя. Но не думай, что я не благодарен тебе. Мне о многом нужно тебе рассказать, а еще о большем спросить. Почему бы нам не… Мирко!

Хозяин таверны, с сияющим лицом обрадованной гадюки, выкатился из темноты, толкая перед собой тележку заставленную глиняными пивными кружками, флягами с туйкой и огромными лоханками с маринованными овощами.

– Эй пан Стефан, мне говорят, ты идьешь! А я говорит – беда, беда, большая беда, ха? Накатит на тебя, как камень с лавины. А я катит пиво. Пусть небеса рухнут на землю, пусть копья воруют, но пиво – уж в этом ты может уверен быть! Ха!

– Воруют копья – о чем это ты?

Но, суетясь возле своей тележки, он казался серьезнее, чём обычно. Я тихонько толкнул Катику в бок, но она в ответ отпихнула меня на заваленные подушками кресла и тотчас уселась там между мной и Джипом.

– Не часто выпадает счастье оказаться между двумя такими героями!

Она блаженно улыбнулась, потянулась и выгнула спину, пригревшаяся и в свете огня похожая на кошку. И тут же ее настроение переменилось, а глаза стали чужими и холодными.

– Теперь расскажи нам о прошлой ночи!

– Все началось чуть раньше, – произнес я. – Я уже собирался домой – я летал в Германию по делам «Си-Трана»…

Катика резко выпрямилась в своем кресле; от удивления ее глаза стали круглыми.

– В Германию?

Джип прикрыл глаза рукой.

– О господи, – проговорил он тихо (Джип вырос в религиозной семье). – Скажи, что это не так…

И пока они слушали, я видел, как напрягается Катика, как дыхание ее учащается и становится прерывистым. Казалось, она каждый миг моего приключения переживает вместе со мной, мчась в бешеном темпе по затянутым облаками вершинам, переживая ужасные последствия этого пробега, видя перед собой таинственный город и представляя мое не слишком приятное возвращение. Джип ничего не выражающим взглядом глядел куда-то за носки своих ботинок, в судорожные узоры, рисуемые огнем в камине, и ни разу меня не перебил. Но когда я закончил, он резко потянулся вперед, дрожа всем телом, и подкинул в камин два больших полена.

– Фигуры, – вот и все, что он сказал, когда я закончил. Катика промолчала, только крепко схватила меня за руку, как будто пытаясь удержать. Лица у них обоих были бледные, потрясенные и негодующие.

– Какие фигуры, Джип? – терпеливо спросил я.

– Облака. Горы. И то и другое – фрактальные [53] формы, что-то типа единообразных прогрессий. Легко переходят в другое состояние.

Он наблюдал за бесконечным изменением рисунка языков пламени, как будто это для него что-то означало. Вполне возможно, что так оно и было, ведь он мог понять смысл течений и колебаний времени и пространства на самой Спирали и выбрать правильный курс, чтобы пройти между ними. Помолчав немного, он прибавил:

– Этот город… как ты там себя чувствовал?

– Хочешь сказать, если не считать того, что за мной охотились? Мне… мне там понравилось. Думаю, меня бы туда потянуло даже без происков Ле Стрижа – или того, что он на меня наслал.

Джисс , – фыркнула Катика. – Страшная штука, которая действует на ум и сердце.

– И трудноуловимая. Работает безотказно, но сразу и не поймешь… Кажется, Стриж научился новым премудростям, по крайней мере похоже на то. И ты даже не знаешь, как называется чертово место? Тогда я тебе скажу. Это Гейленберг. [54]

– Гейдельберг?

Джип скривился:

Гейленберг . И я был бы рад хоть как-то вознаградить всех парней, которые полжизни потратили, пытаясь отыскать этот городок, куда ты совершенно запросто проник, вот так-то. Это – как правильнее сказать? – одно из самых могущественных мест на Спирали. Нет, исполненных могущества, так будет точнее.

– Магическое? – спросил я.

– Да, точно. Мне не хватает твоего образования. Точно, магическое – но и одно из самых опасных.

– Похоже на то, – вздохнул я.

– Да. Вроде все сходится. Понимаешь, дело вот в чем Ты как будто неплохо изучил Спираль и, стало быть, слыхал про тени.

Я кивнул. Длинные тени, вроде тех, которые огонь отбрасывает на выложенную каменными плитами площадку перед камином. Они из Сердцевины падают на Спираль, из времени в бесконечность. Сливаются и объединяют переменчивые сущности места, дабы воплотить в себе его подлинную суть.

– И как ты можешь предположить, целые нации отбрасывают такие тени, только они несколько шире, и они обволакивают другие тени. Именно на такую тень мы и наткнулись тогда на Яве. И целые континенты, да что там – группы народностей, они тоже отбрасывают тени. Только те не настолько плотны, они немножко туманные. Но практически всегда есть что-то наподобие фокуса, который воплощает в себе их дух, их историю, и даже более того. Это то, что некоторые называют культурой или цивилизацией, но эти названия и вполовину не выражают сути явлений. Ну а что до Гейленберга, то его можно было бы с полным правом назвать сердцем Европы, европейской цивилизации и всего, что наполняет ее жизнью и силой. Именно поэтому ты и чувствовал себя там как дома.

Я с сомнением покачал головой:

– В Германии? Сердце Европы? Что-то не очень верится.

Джип прошел через две мировые войны. Он рассмеялся:

– Мы здесь говорим об истории, дружище, о настоящей истории – с самого каменного века, а может, и раньше. История в обычном понимании – с ее войнами, альянсами, тиранией – все это меркнет, все это лишь рябь на поверхности потока. Из последних событий можно заключить, что у Франции, Голландии или же Испании как будто больше силы, но это все чушь собачья. Да посмотри на себя – твой дед воевал с нацистами, но ты говоришь по-немецки, по-французски и бог знает еще по-каковски и ездишь туда-сюда, когда тебе вздумается. А ведь между вами всего одно поколение – а как насчет сотни-другой? Тысячи поколений? Так что можно и пошире взглянуть на все это, дружище. Ты там был как дома; и Кэт тоже, хотя она из той части Европы, что скорее относится к Спирали, нежели к Сердцевине. Даже я, хоть я и со Среднего Запада, откуда родом мои старики. У нас там тоже что-то вроде своего Гейленберга есть, но он совсем другой, и корни его не так глубоки – пока еще. В Гейленберге заключена огромная сила, Стив, великая сила, которая стягивается туда из самых отдаленных уголков Спирали.

Меня обдало волной холода. Огромный полусобор снова возник перед моим внутренним взором, темный и манящий, создающий ощущение присутствия чего-то таинственного.

– Вроде этой дупии , хочешь сказать? Или Гаити и невидимых ? Или духов с Бали, или Шимпа?

Джип задумался:

– Может, ты и прав. Это разум, это материально лишь отчасти – но, боже мой, они даже близко не стояли с этим .

– Даже Шимп? – Я улыбнулся. – Крепкий орешек был. Жаль, его на Ле Стрижа не натравить!

Джип, как ни странно, не улыбнулся мне в ответ.

– Уж поверь мне на слово, Стив. Это не только мощнее, оно… огромнее. На целый порядок. И даже больше, оно… – Он взмахнул в воздухе рукой. – Оно в меньшей степени коренится в делах мирских, в меньшей степени относится к нашему миру. Это труднее понять. Видишь ли, Шимп, Баронг, даже этот маленький мерзавец Дон Педро, в конце концов, – они все так или иначе были людьми. Они переросли человеческое состояние, но тем не менее могли возвращаться в свою старую форму, ходить, говорить, есть и сражаться и – ну пару-тройку других вещей, да! Как Рангда [55], ты ведь мне рассказывал, а?

Он улыбнулся; я вздрогнул; Катика фыркнула и провела пальцами по внутренней части моего бедра.

– Но это , – Джип тряхнул головой, – оно так не взаимодействует с другими, думаю, что нет. И еще оно существует благодаря тому, что его не сразу распознаешь. Говорят, впрочем, что в свое время этот мозг тоже принадлежал человеку. Но он все больше и больше осваивал Спираль, стремясь все дальше и дальше, к самому Краю.

Он задумался, глядя на танцующий огонь в камине.

– Хочешь сказать, как Молл?

– В каком-то смысле. Ты видел ее в действии и кое-что знаешь. Она уже нечто большее, чем вмещает в себя обычное материальное тело. Но это ушло гораздо дальше, чем она, чем Шимп, чем любой, о ком мне доводилось слышать. Что-нибудь зайдет так далеко – и, каким бы оно ни было изначально, ему суждено измениться. Там пространство и время становятся единым целым. Вещи, в которых мы с тобой уверены, уверены в их надежности, становятся все менее и менее стабильными, менее материальными, а те вещи, которые абстрактны, обретают реальное существование, делаются четче, более определенными, ближе к абсолютам.

– Однажды ты мне об этом уже рассказывал. А эта… вещь? Она тоже там?

Он задумался:

– Говорят, что так. И порой возвращается, чтобы вновь прикоснуться к миру, который покинула. А что до формы, которую она приняла… я ведь никогда не был в этом городе и не видел его. Но ошибки тут быть не может, судя по твоему описанию города и собора. Впрочем, есть во всем этом одна маленькая странность.

Я вздрогнул:

– Странность? Господи, понятно, там так жутко внутри! Жаль, что я не разбил этот чертов камень…

– Нет, С-стефан! – воскликнула Катика, и в голосе ее звучал испуг.

Джип откинул назад свои рыжие волосы:

– Это добрая сила, Стив, во всяком случае в далекой перспективе. Ты знаешь, что он перемещается, этот город? И полностью изменяется внешне. Всегда он оказывался в тех местах, где под угрозой каким-то образом оказывалась самобытность Европы. И всегда держался ближе к границам, где через них просачивались темные силы. Сегодня это где-то на границе Германии и Восточной Европы, рядом с былой Российской империей, но он бывал и в других местах. Во время прошлой войны поговаривали, что он объявился где-то на юге Англии. А давным-давно, в Средние века, когда мавританские калифы из Испании положили глаз на Европу, он обосновался на северном склоне Пиренеев. И там его назвали Монтсальват.

Я резко выпрямился:

– Подожди-ка…

Даже я слышал это название, хотя не помнил контекст.

– Да-да, – кивнул Джип. – В те времена сила, которая была заключена в его стенах, называлась Санграаль, или просто Грааль. Она стала знаменитой в качестве Священной чаши.

Я будто пивом захлебнулся. Дыхание перехватило, и, как, наверное, выразился бы Джип, я выглядел как лягушка-бык [56], которая вот-вот лопнет.

– Черт побери! – выпалил я, когда ко мне вернулся дар речи. – Ты хочешь сказать, что это… Я, конечно, не очень хорошо помню эту легенду, но когда-то я читал… Эта каменная глыба, ты хочешь сказать, ее считают чашей, из которой пил Иисус во время Тайной вечери? Что в нее после этого собрали Его кровь? А копье – то самое копье, которым римский солдат Его ранил? Ну, Джип, я на Спирали натыкался на странные вещи, но такое?

– Стой, придержи коней! – протянул Джип с насмешливым удивлением. – Не стоит все подряд поджигать своей ай —гностикой, проклятый язычник! Легенда о Граале не входит в Писание, это так. Я был воспитан в строгости, уж можешь мне поверить. Это легенда, один из архетипов, которых полно на Спирали. Самые разные люди верили, что это реликвия, связанная с Христом. Но сам Грааль старше, чем эта легенда. Намного старше. В самых ранних версиях этой истории ничего собственно христианского и в помине не было. Это был камень, чудо-камень, как разные там греческие рога, – ну, ты знаешь!

– Рог изобилия? Cornucopia?

– Правильно, правильно! Они именно так на это и смотрели. Понимаешь, это была языческая святыня, которой молился народ, ну вроде Золотого Тельца. Но Грааль уходит корнями еще дальше. Туда, за капища и каменные столбы, дольмены и менгиры и огромные курганы, далеко вглубь каменного века, – культ, который распространился по варварской Европе в эпоху схода ледников. То, что археологи называют камнями чаши и кольца из-за отметин на них. Копье же использовалось в другой части ритуала, и всегда его наконечник был сделан из кремня или обсидиана. Грааль был центром культа, его средоточием.

– Копье и чаша? – недоверчиво произнес я. – Но ведь это всего лишь символы, Джип. И вполне ясные!

Катика приподняла брови:

– Может быть, ты имеешь что-то против них? О, это не тот С-стефан, которого я знаю и люблю!

Джип усмехнулся:

– О'кей, это символы. Возможно, по нашим меркам несколько грубоватые, но мощные. Плодородие кое-что да значило тогда, имей в виду. И вместе с кучей других символов христианство подхватило их на пути своего распространения. И знаешь, что удивительно? Они остались без изменений.

– Как будто, – задумчиво проговорила Катика, – как будто они для того и задуманы. Как будто кто-то этого очень хотел.

Джип наклонил голову:

– Вполне возможно. Очень даже возможно. Словом, Стив, в одном не приходится сомневаться: Грааль обладает устрашающей силой. И у него есть цель.

– Джип, но это всего лишь предмет, каменная глыба с копьем поверх нее и еще чем-то вроде куска ткани. Он не может ни шевелиться, ни видеть, ни слышать. – Я оборвал себя на полуслове, внезапно вспомнив ужасное ощущение, что за мной наблюдают, которое наполняло дворец-собор. – О'кей! Может, он и обладает какими-то чувствами, но как он что-нибудь делает?

Джип пожал плечами:

– Я слышал вот что: камень, чаша или копье – это всего лишь нечто вроде якорей, брошенных в материальный мир, каналов его могущества. Грааль создал этот город вокруг себя затем, чтобы последователи потрудились над его загадкой. Сам по себе Грааль, если верить преданиям, лишь притягивает их в город и руководит его правителями – королем или королевой. А это особенный народец, серьезный народец, живущий в гармонии с Граалем, разделяющий его мысли и силу. Некоторых он оставляет рядом с собой, а других – думаю, ты бы назвал их рыцарями и солдатами – посылает обратно в мир. Чтобы они – и на Спирали, и в Сердцевине, – поддерживаемые незримой мощью Грааля, помогали униженным, преследовали дурных и отстаивали его, Грааля, благородные цели. – Он сделал большой глоток из кружки с пивом и вдогонку послал содержимое чаши со сливовым бренди. – Так вот, значит, на что спровоцировал тебя Ле Стриж. Славно он поступил, да? После этого мне кажется совершенно невероятным, что ты здесь. Да, сукин сын к старости стал честолюбив!

– Но чего, черт возьми, он хотел добиться, этот старый ублюдок?

– Очень многого, – мрачно вставила Катика. – Грааль не единственное средоточие земного могущества. Есть великое множество темных сил, и все они ему противопоставлены. Может быть, и Стригойко в связке с ними. Мне кое-что известно об их длительных войнах с Граалем. И чего бы они не натворили, попади он к ним в руки! Если бы у них получилось его сломать или хотя бы заточить в темницу, это всего лишь избавило бы мир от власти Грааля. Но если бы они подчинили его своей воле – что было бы тогда? Нет, уж лучше мне сгореть в пламени до того, как такое произойдет. В их руках это величие может превратиться в величайшее зло. – Она отхлебнула туйки и сплюнула в огонь. Раздалось шипение, и огонь превратился в жутковатое голубое пламя. – И тут каким-то образом, С-стефан, – а уж каким, я и представить себе не могу, – явился ты и похитил половину этой древней силы.

Загрузка...