Облачные замки

Глава 9

Атмосферу, царившую в Рыцарском зале, вряд ли можно было назвать паникой, но она была опасно близка к этому состоянию. Рыцари не слишком были ошарашены. Грааль и прежде хранил, случалось, молчание, если какое-то событие чрезвычайной важности требовало к себе особо пристального внимания, и больше ни на что направлять это внимание он не мог. Согласно объяснениям рыцарей, Грааль существовал в разреженных слоях атмосферы, и ему было затруднительно взаимодействовать с нами, кроме как особыми путями, которые предусматривали обряд и ритуал. Реже случалось так, что он отказывал в ответе, когда чувствовал, что для рыцарей будет лучше, если они станут полагаться на собственные силы. Очевидно, именно это побуждало их к действию. Но теперь, когда осталась всего-навсего жалкая горстка рыцарей, как можно было ожидать, что они справятся?

Я полагал, что тотчас состоится некое официальное совещание, но рыцари вели себя, казалось, вполне неформально, собираясь маленькими группами в большом Рыцарском зале.

Это было просторное помещение в средневековом стиле, но с таким высоким потолком и такое светлое, что я невольно вспомнил о скандинавской архитектуре девятнадцатого века и даже о стилизованных романтических замках Элиела Сааринена. [107] Благодаря теплому дереву, украшенному резьбой, и линялым драпировкам, здесь, наверное, было приятно коротать время; а знамена, висевшие под самым потолком, уже сами по себе представляли изумительное зрелище: символы крестоносцев и яркие вымпелы, византийские кожаные ленты и потрепанные войной средневековые гербы. Здесь был даже штандарт римского легиона с позолоченными венками – символами победы. Все эти знаки отличия были подлинными: безыскусный рисунок с косичкой сверху и снизу и огромные шкура и череп медведя, наверное принадлежавшие одной из первых жертв, выманенных охотниками из пещер. Знамена висели рядом с богато украшенным оружием Европы восемнадцатого и девятнадцатого веков – мира крошечных княжеств и герцогств, которые Наполеон и Бисмарк смели с лица земли. Во всей этой картине ощущался необычайно воинственный дух, но впечатление было как от гашеной почтовой марки. И все же где-то в глубине ощущались беспокойство и тревога. Никаких криков и стучания кулаком по столу, разумеется, не было, но даже те величавые жесты, которыми обменивались присутствующие, выдавали напряжение. И как-то все чаще и чаще то одна, то другая рука вдруг опускалась к рукоятке сабли и начинала ее поглаживать или незаметно извлекала клинок из ножен на несколько дюймов, словно желая удостовериться, не заржавел ли он.

Только Элисон, казалось, вот-вот потеряет самообладание. Она в ярости мерила пол нервными шагами, металась от одной группы к другой и периодически останавливалась у массивного выщербленного стола, где стояли мы, чтобы доложить о положении дел, или принималась рыться в ворохе карт и старых донесений с описанием того немногого, что было известно о Брокене. Я их все прочитал по крайней мере уже дважды, чтобы быть в курсе дела.

Со стороны рыцарей было очень мило, что они вообще допустили нас сюда, а некоторые даже подошли к нам и расспрашивали в подробностях о наших приключениях. Но по-настоящему никто у нас совета не спрашивал, равно как и не говорил, будет ли принято мое предложение или нет. А я уже с трудом сдерживал свое стремление немедленно ринуться в бой.

– Что же, по крайней мере насчет одного вопроса они пришли к соглашению! – вынесла Элисон свой вердикт. – Что бы ни пришлось нам делать, необходимо, чтоб здесь присутствовало больше членов Ордена. Большинство из тех, кто сейчас тут, отправиться с нами не смогут. Здесь всегда должна оставаться охрана на случай прямого нападения на город или даже на сам Грааль. К тому же присутствующие здесь рыцари либо чересчур молоды, либо чересчур стары, и у них слишком мало либо слишком много опыта в подобных делах. Значит, что бы мы ни решили, нам необходима будет помощь. Но получить ее не так-то просто. Большинство рыцарей сражается на отдаленных полях битвы за Грааль, которые разбросаны по всей Спирали. Другие все еще находятся в поисках врага, и связаться с ними можно лишь тогда, когда они сами выйдут на связь с нами или оставят сообщение в каком-либо месте вроде таверны. В противном случае мы можем подвергнуть их опасности. На это уйдет немало времени. А кроме того… – Она с силой топнула по светлому мраморному полу. – Мнения рыцарей разделились. Да, им понравился твой план, но некоторые хотят подождать, пока Грааль не соблаговолит дать ответ. А тем временем собрать армию и укрепить силы в ожидании этого ответа. Они говорят, что связываться с Брокеном столь опасно, что мы не имеем права рисковать и должны бросить все силы на защиту Гейленберга, и я не могу с этим не согласиться. Но остальные готовы действовать так, как мы хотим, и немедленно отправиться за копьем.

– Так чего мы ждем? – произнес я тоном бунтаря. – Грааль, если захочет, сможет нас остановить, разве нет?

Она моргнула:

– Да, но что будет потом? Мы не марионетки, знаешь ли, и не рабы. Грааль избирает нас не для этого, понимаешь? К тому же он знает, что и сам может ошибиться. Он выбирает нас так тщательно, делится с нами своей силой и доверяет нам. Более того, он научил нас доверять самим себе. И он заставляет нас действовать самостоятельно, ибо если бы он нас направлял, это бы порой только мешало.

– Значит, он не остановит нас, даже если мы сделаем что-то не то?

– Нет, если при этом, кроме нас самих, никто не пострадает и вся ответственность будет лежать на наших плечах. Вот если бы мы пришли к совершенно ошибочному решению, тогда, я думаю, он бы вмешался.

Я кивнул:

– Я начинаю понимать, в каком русле двигается его мысль. Для начала необходимо набрать подходящих людей, заинтересовать и вооружить их и поставить перед ними цель, а потом пусть они действуют самостоятельно. Пока что все это похоже на теорию менеджмента, но есть еще одно золотое правило: будь с ними, когда ты необходим . Или он и вправду свихнулся, или полагает, что у вас уже есть ответ. – Только я это проговорил, как что-то разогнало тоску и замешательство и глухую навязчивую боль. – Погоди-ка! Возможно, ответ есть. Вы не в силах связаться с теми, кто находится в поиске, – но наверняка сможете вызвать кого-нибудь с поля боя. Как насчет их?

Элисон пришла в замешательство:

– Прежде Грааль мог такое сделать в случае экстренной необходимости, но только когда у него было копье. Без него влияние Грааля ограничено Гейленбергом, местом его пребывания. Любой посланник потеряется так же, как ты в ту мятежную ночь, а может попасть и в гораздо большую беду. Извини, Стив…

– Постой, придержи лошадей! Я еще не закончил. Хорошо, вы не можете их вызвать. Но почему бы не пойти и не отправиться кому-нибудь из нас?

– Угу! – воскликнул Джип, щелкнув пальцами.

– Что?..

– Конечно, ведь у вас есть я. Штурман Джип, помните о таком?

– Он способен вас в такие места доставить, что вы ахнете! – нараспев подхватила Молл. – Да куда угодно!

– Да, но у нас в порту нет больших кораблей. И к тому же пришлось бы отправиться туда, где моря и в помине нет…

Джип громко забарабанил пальцами по столу:

– Ну и что? У вас же есть эти здоровенные дирижабли.

Элисон моргнула:

– Дирижабли? А ты в состоянии…

– После вертлявой пташки Стива такие штуковины пойдут как по маслу. Только чем дольше мы тут сидим, тем труднее будет все это провернуть.

Нечто отдаленно напоминающее отголосок былого потрясения вновь пронзило все мое существо. Оно оставило после себя своеобразное чувство грустного облегчения, как от потери сломанного зуба, таинственную дрожь, на смену которой пришла еще более острая боль.

– Вот именно! – сказал я, как отрезал, да так громко, что все разговоры в зале немедленно смолкли. – Именно так мы и поступим!

Я резко развернулся и подошел к пожилому рыцарю, которого привела Элисон:

– Торквиль, я правильно говорю? Та пташка, что стоит внизу, готова к полету?

– Вполне, – отвечал он, – но кто поведет ее? Мы поклялись не покидать город и защищать его. Мы слишком стары, чтобы от нас был хоть какой-то прок за его пределами.

– Вы можете отпустить меня, – предложила Элисон. – Я только того и ждала, что мне поручат какое-нибудь серьезное задание. А эта троица – Стив, Молл и Джип, – каждый из них по-своему не хуже любого из рыцарей. И доверия они достойны ничуть не меньшего.

Я думал, что Торквиль заартачится. Но он рассудительно кивнул:

– Полагаю, так оно и есть. Что ж, прекрасно. Я изложу суть дела остальным.

– Времени нет, – резко произнес я, чувствуя, как во мне где-то в районе шеи разгорается настоящий пожар из покалывающих искорок, которые лезут вверх и проникают прямо в мозг. – Я не хочу показаться грубым, но мы уже и так достаточно времени потратили. Как можно сократить путь и побыстрее добраться до дирижабля?

Старик – сколько же ему было лет? – посмотрел на меня долгим взглядом и покачал головой.

– Нет, – проговорил он. – Этого не нужно делать.

Пожар разгорелся.

– А теперь, черт возьми, послушайте-ка еще…

Он жестом остановил меня:

– Я имею в виду, что проще доставить дирижабль сюда. Рауль! Не соблаговолите ли дать телеграмму? Мои наилучшие пожелания рыцарю фон Вальденштайну. И не будет ли он столь любезен, чтобы доставить «Голубя» к Западной башне. Да пускай проверит запасы. А пока, – добавил он, – мы… сообщим обо всем… остальным.

– Вы хотите сказать, что согласны? И что другие согласятся?

Он насмешливо улыбнулся:

– Ты не оставляешь нам выбора Леди Элисон возглавит эту экспедицию с нашей стороны и отыщет наших братьев и сестер. Но кто будет подлинным вожаком – это ясно, и сомнений быть не может. Я и прежде знавал людей, подобных тебе, и рад, что мне встретился еще один.

– Но… я ведь и заварил всю эту кашу! – выпалил я. – Я ведь и похитил ваше копье, будь оно неладно!

– Так кому же, как не тебе, и возвратить его на место? – Он улыбнулся. – Ты и не понял, что сегодня совершил, ступив на пол зала и заговорив с Граалем. Не то чтобы он стал бы вредить тебе намеренно; но само пребывание в такой близости от него сжигает тех, кому не хватает собственного огня. Леди Молл была согрета им, но ты, мой друг, ты был воспламенен .

Он щелкнул каблуками и поклонился, а затем обернулся к остальным, собравшимся вокруг, и заговорил быстро-быстро. Я онемел от его слов. Растревоженный, воспламененный – заполненный огнем Это было воспоминанием о пламени, разгорающемся и полыхающем от малейшего прикосновения, мечущемся и всепожирающем. Копье будет на Брокене; что ж, и я там окажусь. А все, что встанет между нами, пусть бережется.

Сквозь одно из высоких окон я заметил какое-то движение. Из-за холма на противоположном берегу белой молнией взметнулась тень дирижабля, за которой тянулись канаты и тросы, а позади них – тяжелый швартов. Отражение корабля поблескивало на глади реки, пропеллеры крутились, медленно, но верно, поворачивая его носом к острову и дворцу Санграаля. И тут в моем мозгу замаячила другая мысль, вынырнувшая тогда из неизвестно каких дьявольских глубин, открывшихся внутри пентаграммы.

Там было копье, и, более того, там была Катика, если она все-таки уцелела. От этой мысли во мне забурлило настоящее пламя. Вот что значило теперь для меня это копье. Вернуть его этим людям, этому загадочному Граалю – прекрасно. Однако использовать эту возможность – единственную возможность, чтобы спасти Катику, – вот что было действительно важно. Вот подлинное горючее, которое подпитывало пламя.

Элисон тронула меня за плечо, и я подскочил как ошпаренный.

– «Голубь» швартуется у дворца Грааля. Пойдем, предстоит одолеть изрядное количество ступенек.

Я посмотрел на Молл с Джипом:

– Это не ваша битва, уже не ваша. Впереди ждет столько опасностей, что я об этом и думать не хочу. Как только мы найдем необходимых рыцарей, мы вас высадим.

На лице у Молл отчетливо читалось недовольство.

– Мессир, неужто я не говорила тебе однажды, в одну лунную ночь, что поклялась бороться со злом, где бы ни встретил его мой взгляд? И ты назвал меня тогда паладином. Тяжкая ноша, но все же я бы весьма неохотно ее лишилась. – Она ласково погладила потертую рукоятку своего меча. – Посему позволь мне остаться паладином и не испытывай на прочность мою гордость.

– А я-то думал, что мы с этой ерундой уже разобрались. – выпалил Джип, хотя лицо его было угрюмым. – Да и потом, как ты надеешься найти Брокен, не пролетев прямо над ним?

Спешить на помощь – это просто замечательно, но мы еще и половины лестницы не прошли, а шаг заметно сбавили; последние же ступеньки я преодолевал едва ли не на четвереньках. Я не переживал такого со времен поездки в Куско. По счастью, мои измученные лёгкие выдержали восхождение, к тому же у меня хватило ума, чтобы не смотреть вниз. Матросы в полосатой форме затащили меня в слегка покачивавшуюся гондолу дирижабля, а затем по знаку Элисон спрыгнули с бортов на площадку башни.

– Я не имею права просить их отправляться с нами на этой штуковине. – Она вздохнула. – Молл, ты не поднимешь трап? И если бы ты, Джип, встал за штурвал, было бы совсем хорошо, он совсем как корабельный, только тут есть еще дополнительные ручки управления. Я покажу тебе. Стив! Мы готовы к отправлению? Можешь дать сигнал, чтобы поднимали якорь.

Я высунулся из гондолы и махнул рукой матросам, которые тотчас кинулись отвязывать швартовые концы. Казалось чуть ли не кощунственным наблюдать, как они облепили это великолепное готическое кружево. Наконец я помахал матросам, выполнившим приказ, и посмотрел вниз.

Впечатление было ужаснее, чем тогда, когда я впервые бросил взгляд с качавшейся корабельной мачты; ужаснее, чем при покорении первой настоящей горы на Игере, со всем этим ледником, устремлявшимся вниз, в пустоту, с птицами, что парили у меня под ногами. «Голубь» слегка покачивался, а его странные моторы лениво выплевывали маленькие клубочки пара, которые уходили вдоль башни.

Тросы, свисавшие с его бортов, падали вниз, в глубину, унося зачарованный взгляд к булыжникам площади и крошечным фигуркам, толпившимся на ней. Корабль двигался вперед, и красная черепица крыш колыхалась подо мной, подобно волнам крови, то вздымавшимся, то тошнотворно замедленно опускавшимся. Чья-то сильная рука схватила меня за плечо и буквально оттащила от борта гондолы.

– Сбрасывать балласт с такой высоты не очень-то хорошо, особенно если ветер не в той фазе, – заметила Молл, захлопнув дверь. – С такой высоты, да на невинные головы – это уж и вовсе расценят как дурные манеры, я полагаю.

Я сел на отполированный деревянный пол гондолы, откинулся назад и на секунду закрыл глаза. Позади нас мягкое постукивание моторов сменилось внезапно громыханием и резкими толчками – это Элисон прислонилась к дросселю. И все же моторы вели себя гораздо тише, чем имели на то право в силу своей мощности и работы на пару. Стайка потревоженных голубей пролетела мимо окна. Качка постепенно стихла, и «Голубь» перестал наконец напоминать беспомощную шароподобную массу, превратившись в стрелу, взмывавшую к серому небу, к неопределенности Спирали, где высокие каменные утесы и горные хребты дымящегося пара сливались воедино, горная вершина и туманный кряж становились одним, повторяя контуры друг друга. Там, где эти две реальности пересекались, где открывались широкие дороги между океаном и воздушным пространством, а архипелаги терялись где-то далеко в облаках. Джип, взявшись с присущей ему ловкостью за ручки управления, запустил дроссель, и тот гортанно загудел, направляя дирижабль носом вверх, и мы принялись подниматься, кружась, пока всякое напоминание о земле не пропало, а облака над нашими головами не расступились. Я встал у лобового окна гондолы, и ко мне подошла Элисон.

– Над закатом, – прошептала она, и я удивился, что заставило ее повторить возглас рулевого, который я услышал, отправляясь в первое свое путешествие по Спирали.

– Над ветрами Земли! – отозвался я. И тогда восторг, охватывавший меня в былые времена, пробудился в моей думе, несмотря на опасности, ожидавшие впереди.

Джип почувствовал это, и знакомая усмешка заиграла на его лице. Улыбка Молл просияла, как солнце, выглянувшее из-за туч, и она хлопнула ладонью по ножнам:

– Над ветрами Земли!

– Куда? – нетерпеливо спросил Джип, крутя штурвал туда-сюда и испытывая его послушность. – Куда для начала, Элисон?

– На десять градусов северо-западнее, – проговорила она тихо. – Затем еще на один градус севернее. Это будет Урвальд, лесное сердце Европы. Конец лета, пятнадцатый год от Рождества Христова.

Мы вылетели из облаков в кромешную тьму, какой не сыщешь в нашем до безобразия заполненном светом современном мире. Теперь штурвалом завладела Элисон, выводя нас из теней Спирали к знакомым ей местам Сердцевины.

– В Риме правит император Тиберий, – произнесла она, направляя корабль над холмистой местностью, где до горизонта тянулись бесконечные леса, линия которых прерывалась лишь извилистой нитью матового серебра. – Он, наверное, сейчас на Капри. А его племянник Германик возглавил великое войско, чтобы оттеснить варваров от Дуная…

Впечатления, что внизу происходит что-то грандиозное, не возникало – таким густым был лес под прозрачным покровом холодного тумана. Но Джип, который видел ночью как кошка, внезапно указал вперед, где посреди темноты пульсировал крошечный красный огонек. Подобравшись ближе, мы увидели, что это какое-то укрепление, деревянные стены которого были разрушены и уже догорали. Мы сбавили скорость и полетели туда, чуть ли не задевая верхушки сосен; винты едва вращались, и мы скользнули над пожарищем, подобно облаку. Элисон передала руль Джипу, распахнула дверь гондолы и ступила на устремившуюся вниз веревочную лестницу. Под пологом леса зашевелились неяркие металлические отблески. Высокий центурион в алом плаще, сопровождаемый дюжиной воинов, вышел навстречу, с подозрением вглядываясь в темноту. Затем он быстро выкинул руку в знак приветствия.

– Что, подкрепление?

– Нет! – проговорила Элисон, спрыгивая на покрытый кустами склон холма.

Не прошло и нескольких минут, а центурион, все еще слушая Элисон, уже подталкивал своих воинов вверх по лестнице в гондолу. Он запрыгнул вслед за ними, позвякивая латами на груди и поскрипывая наколенниками, и приветствовал меня ударом в грудь.

– Caio' Marco' Fevronio', centurio'! [108] – объявил он, а затем, почти без акцента: – Вы Фишер? Эта леди Элисон, она велит мне следовать за вами. Ладно, вот мы здесь, в вашем распоряжении. Но нам понадобится гораздо больше людей, если мы собираемся осадить Брокен, так? – Он раздул щеки. – Больше, чем поместится в дирижабль!

– Не осада, – поправил я его. – Блицкриг. Элисон, куда теперь?

– На запад, – произнесла она. – Западная Франция, юго-западнее Парижа, Луара, лето семьсот тридцать второго года.

Даже в темноте мы вряд ли пропустили бы это место. Лязг мечей, крики, звон стрел и пронзительное ржание лошадей заглушили шум наших моторов. Тут и там темные силуэты проносились в отсветах горящих домов, между которыми зияли пустые пространства; наверное, крестьянские поля, решил я. Элисон напряженно всматривалась в темноту, изучая великое множество знамен, развевавшихся на фоне пламени, и следовала каким-то сигналам, значение которых мне известно не было.

– Армия Шарля Мартеля по прозвищу Молот. Они отбивают атаку мавров, – проговорила она рассеянно. – Вот как далеко в Европу те забрались.

Я нахмурился:

– Постой-ка. Но ведь тогда мавры вели себя не так уж и плохо, или я не прав? Они были очень даже цивилизованным народом, построили Альгамбру [109] и прочие большущие здания в Испании. Уж всяко они были цивилизованнее, чем толпа французских дуболомов.

– Такими они не были, а лишь могли стать, – возразила она. – И не думай, пожалуйста, что цивилизованное и человечное – это одно и то же. Мавританская знать обращалась со своими подданными как с грязью под ногами. Это и помогло одолеть их. Гляди!

Лично я не мог отличить одну армию от другой, но мы стали снижаться, подобно случайно залетевшему в эти места облаку, зависнув над группой изумленных и перепуганных воинов. Они испустили дружный крик и кинулись врассыпную – все, кроме нескольких человек, которые бросились к нам навстречу, очевидно понимая, кто мы такие. Элисон быстро заговорила с ними, а нам оставалось лишь затаивать дыхание каждый раз, когда мимо нас со свистом пролетали стрелы. Кто-то протрубил в рог, и это послужило сигналом к тому, чтобы уже через несколько секунд в нашу гондолу вскарабкались пять или шесть крепких блондинов с косичками и усами, в коротких кольчугах и усеянных заклепками поясах, позвякивавших при каждом движении.

– Это все, что нам смогли выделить, – объяснила Элисон. – И они оставляют своих лошадей. Они понадобятся Шарлю для преследования мавров.

Я оглянулся назад и посмотрел на ворота для погрузки лошадей в хвостовой части гондолы.

– Нам могли бы пригодиться несколько всадников. Вполне возможно, что нам придется двигаться весьма быстро, да еще по пересеченной местности.

– Лошадей добудем позже. Здесь без них не обойтись. Впрочем, и на следующей остановке нам коней не раздобыть. Теперь восточнее, Джип. К теням Византии и дальше. На ее северные земли, к днепровским степям, весна тысяча девяносто первого года.

Центурион Марко понимающе кивнул:

– Император Alexio Comneno [110], там он разбирается с ордой кочевников. Мы летим за Гаштейном, так?

Элисон кивнула:

– Если он жив и здоров.

На холмистой равнине мы увидели огромный круг костров и разноцветных палаток. Мы спустились вниз быстро, но с легкостью гонимого ветром облака, и Элисон с Марко отправились за своим человеком. Я ждал их, переминаясь с ноги на ногу и нервничая. Мужчина, который наконец был найден, грузно начал подниматься по веревочной лестнице. Он казался абсолютно не похож на того, кого я ожидал увидеть. Я никогда не встречал никого, кто бы меньше походил на грека, – этакий рыжеволосый гигант с огромными свисающими усищами и в расшитой, отороченной мехом куртке, надетой поверх кольчуги. За плечом – невероятных размеров топор. Он бурно поприветствовал меня. Но по-английски он говорил с американским акцентом.

– Привет. Гаштейн Гальгримсон, исландец. Спатарокандидат , посланник Варяжской дружины. И конечно, рыцарь-командор Санграаля, к вашим услугам. Даже если это означает, что придется следовать за вами в это чертово логово. Мы смогли выделить только десять человек, но среди них один рыцарь, четыре оруженосца и пять кандидатов, которые служат здесь в качестве катафрактов. [111]

– Годится! – одобрила Элисон, препровождая разношерстную группу на корабль.

Среди них оказалось несколько светловолосых, как Гаштейн, а пятеро катафрактов были низенькие, темноволосые и походили на греков. Все они были заляпаны кровью, которая явно принадлежала не им. Некоторые бросали любопытные взгляды на меня, явно не рыцаря, которому должны были подчиняться, но при этом вид у них был такой же угрюмый и спокойный, как и у их вожака.

– Эй, сигаретки у кого-нибудь не найдется? – осведомился Гаштейн.

– У меня где-то несколько сигар завалялось, – отозвался Джип.

– Только не на дирижабле, пожалуйста, – отрезала Элисон. – Придется тебе его извинить, Стив, он ведь из тысяча девятьсот сорок восьмого года. А тогда все дымили дни и ночи напролет.

– Грааль помог мне избавиться от этой зависимости, – вздохнул Гаштейн, – но после десяти лет питья разбавленного греческого вина невольно возвращаешься к прежним привычкам. К тому же что случится от одной сигаретки? Водород-то ведь в гондолу не попадет.

– Нет! – сказала Элисон твердо. – Увози нас, Джип, пока он тут все не разнес.

Джип легонько тронул дроссель и крутанул штурвал. Элисон встала к панели управления.

– Сейчас летим на северо-северо-восток, Джип, снова во Францию, на северо-западное побережье весной тысяча четыреста пятнадцатого года – осада Кале, правление Генриха Пятого.

Снова темнота, дым, пламя и крики, а на этот раз еще и грохот, и треск пушек. Горьковатый запах пороха даже до нас долетал, хотя мы все еще скользили над блестящей гладью Канала. [112]

– И какое отношение все это имеет к цивилизации? – недоуменно спросил я.

– Генрих пытается объединить Англию и Францию, вот так-то, – торжественно ответил центурион. – Очень неплохой человек, по меркам своего времени; уж всяко лучше, чем французский дофин. Но он умрет молодым, его вассалы передерутся, и тут появится эта Жанна д'Арк, которая посадит никчемного дофина на французский трон. Бр-р-р!

Я посмотрел вниз, на бойню, которая там разворачивалась. На моих глазах из крепостной стены вырвался язык пламени и оставил в парапете дымящуюся дыру. Что хорошего из всего этого может получиться, даже если рассматривать это с исторической точки зрения? Но, наверное, подобное все равно случилось бы; приятнее думать, что в этом был хоть какой-то смысл.

Сквозь грохот, огонь и противный моросящий дождик несколько забрызганных грязью фигур, спотыкаясь, бежали к берегу, где мы приземлились. Все рыцари, которые находились здесь, отправились с нами. Мы поднялись в воздух и скользнули назад в тени, отбрасываемые этой страной и эпохой, длинные и кровавые тени. Они хаотично смешивались с другими, но Джип умелой рукой провел нас между ними. К жаркому пламени средневековой Германии, чтобы подобрать и наемников-ландскнехтов в ярких одеждах, которые были вовлечены в междоусобные распри. Затем мы приземлились между телегами с оружием и награбленным добром на пропитанной кровью грязи придунайских пастбищ душным августовским днем 1526 года, где несметные турецкие войска смели с лица земли последние остатки венгерской армии, решив, что это всего лишь авангард. В это время началась гроза, небеса разверзлись, и молодой король нашел смерть в вышедшей из берегов реке. Нам удалось обнаружить крошечный отряд всадников, один из многих, предпринимавших последнюю отчаянную попытку сопротивления. Услышав о нашей миссии, они отправились с нами.

Возможно, мы слегка задержали турок, когда те увидели «Голубя», вздымающегося, подобно знамению, меж сверкающих молний.

И дальше – в объятые печалью пределы России 1609 года, где тлели огоньки междоусобиц, на земли, потрясенные годами голода и гражданской войны, разразившейся после смерти царя Бориса, чтобы забрать с собой польских кавалеристов из армии короля Сигизмунда – свирепых изящных воинов с изогнутыми саблями, похожими на те, с которыми их потомки бросятся в последний бой против немецких танков. Оттуда – в те же земли, только столетием позже, когда Петр Великий нанес поражение шведам под Полтавой, а король Карл бежал и обрел изгнание и смерть.

Снова и снова над землей поднимался дым, текла кровь, люди жили, умирали, возвышались или падали, и судьбы континента решались силами, которые не мог бы постичь ни один человек, попавший под их власть.

Борьба становилась все ожесточеннее, хотя в армиях было больше порядка и их возглавляли люди, поднявшиеся высоко на пути почестей и власти. Мы незамеченными проскочили сквозь метели к югу от Москвы, чтобы найти русских партизан, которые преследовали отступавших французов. Крестьяне и дворяне сражались бок о бок, чтобы пробить первую брешь в мечте Наполеона. Затем мы приземлились в дымном, объятом пламенем Лейпциге теплым октябрьским днем 1813 года, чтобы подобрать шотландских пехотинцев, которые теснили французских cuirassiers. [113] Мы пришли на помощь баварским уланам, когда те кинулись прямо на прусские штыки, – это были последние дни австро-венгерской войны, и Бисмарк выковывал будущее из крови и железа. Мы спустились вниз посреди клубящихся облаков газа, чтобы разглядеть французскую кавалерию на Ипре, причем и люди, и лошади были закутаны в вонючие, пропитанные газом плащи с капюшонами. Пятеро или шестеро из них отправились с нами. Я с грустью смотрел, как они сорвали с себя и выкинули подальше ненавистную одежду, и удивлялся их хладнокровию. Если они погибнут с нами, все решат, что они сгинули в этих отвратительных смертоносных дымах в трясине, содрогающейся от падающих снарядов. Но если они уцелеют на Брокене, то смогут вернуться сюда.

Наконец мы полетели среди холмов на севере Италии, чтобы забрать маленькую группку мужчин и женщин в грубых лохмотьях и потрепанных шляпах, с длинными ножами за поясом, пулеметами Стена и захваченными «шмайсерами» в руках, – партизаны продолжали бороться, несмотря на то что их отряд был уничтожен. Я мог легко представить себе таких людей спускающимися по склону холма в Греции или Франции или пробирающимися по ледяным болотам России. Они выглядели свирепо и одержимо, как те, кто видел слишком многое, слишком много «превентивных мер» и «неизбежных расправ» в беспомощных деревнях, и в итоге был вынужден отвечать не менее жестоко.

И все они – и обреченные на смерть венгры, и французские кавалеристы – все, чьи жизни могли внезапно вспыхнуть и исчезнуть, подобно мотылькам в огне лампы, были готовы вернуться из кошмара Брокена, к кошмарам, созданным человеком, какими бы безнадежными ни были поставленные перед ними задачи и нереальными цели. Ведь, поступая так, они могли хоть немного улучшить положение вещей или по крайней мере не дать ему ухудшиться. Шансы на успех у них имелись: ведь благодаря им все могло измениться, они могли бы, возможно, спасти жизнь сотни человек, среди которых мог оказаться один способный потом спасти еще миллион. Никого из этих людей не принуждали, никому не отдавали приказаний; это были люди, которым была явлена истина, и в свете ее их жизнь, а если нужно, то и смерть обретала высокий смысл. Многие из них прожили уже очень длинную жизнь, намного длиннее, чем жизнь обычных людей. Но вместо того чтобы жадно хвататься за оставшееся, они рисковали ею, чтобы помочь другим, чувствуя, что таким образом в некотором смысле лишь возвращают долг. Ни Грааль, ни его последователи не разбрасывались жизнью бездумно, но, если приходилось, они вполне могли в интересах других поставить на кон свою собственную жизнь.

Я задумался над этим, задумался, смогу ли я когда-нибудь мыслить таким же образом. Я уже видел близкое к бессмертию состояние, которое становилось возможным на Спирали, и от этого мороз пробегал по коже. Возраст приносил с собой перемены; и эти перемены, какими бы положительными они ни были, означали, что ты уже больше не совсем человек. Они расширяли твою природу, сосредоточивали твои возможности, повышали твои способности, выделяя то, что являлось самым важным в твоем внутреннем мире. Иногда это было хорошо, как в случае с Джипом и Молл; но гораздо чаще это влекло за собой уродство. Это могло привести к самообожествлению или к иным непостижимо отвратительным вещам. Что-то в этом роде случилось с Катикой, хотя ей каким-то чудом удалось вырваться, отпрянуть от края пропасти, но та всегда оставалась рядом, в нескольких шагах впереди, пока наконец не призвала ее к себе опять. Вечная жизнь за такую цену меня не особо прельщала. Лучше довольствоваться обычной жизнью и разумно распоряжаться ею; она может оказаться вполне сносной. Как, например, моя, с точки зрения большинства людей, – так почему же, черт возьми, я пожелал большего? Почему меня неудержимо тянуло на Спираль все эти годы, хотя я всегда вел себя с ней как дилетант, играл с ней, никогда по-настоящему не погружаясь в ее пучины? Может быть, потому, что я действительно хотел чего-то еще – чего-то такого, например, как сила, и вера, и целеустремленность, которая была в этих людях?

– …Пятнадцать, шестнадцать! – считала Элисон. – Все, достаточно! Бери курс на север, Джип, не будем останавливаться в Сталинграде.

– Слава тебе, Господи! – воскликнул Джип, который во время Второй мировой войны принимал участие в проводке конвоев по Северному морю. – Отморозить себе там задницы, если их прежде не успеют продырявить фрицы…

Элисон покачала головой:

– Мы бы искали как раз среди немцев. Оберштурмбаннфюрера Эвальда Хольцингера, во-первых, и кое кого еще.

– Обер… – Джип на мгновение потерял дар речи. – Да это же эсэсовское звание! Во что вы, ребята, черт возьми, играете?

– В очень жесткую игру, – отозвалась морщинистая женщина-партизанка средних лет. – Я надеялась, что Эвальда отправят к нам в Италию, вместе мы могли бы предотвратить большую резню. Но в Сталинграде еще сложнее.

– Видишь ли, – проговорила Элисон мягко, – иногда необходимо, чтобы хорошие люди выступали на стороне зла, чтобы повлиять на него или по крайней мере сделать его меньшим злом. Даже СС в свое время было не совсем безнадежно.

Мы с Джипом обменялись довольно красноречивыми взглядами.

Я пошел за партизанами, и мы поднялись на главную галерею, которая огибала центральную часть корабля и представляла собой ажурные металлические платформы, они так и задрожали от напора двигателей, когда мы повернули на север, снова попав в тени Все были там – рыцарь и оруженосец, мещанин и крестьянин, сбившиеся в кучу в спертой атмосфере, где царил запах крови, пота и лошадиного навоза. Рассевшись по скамьям, они тихонько шутили на тему, какие запахи каждый из них принес с собой и в какую историческую эпоху было больше вшей. (Победила Византия благодаря своим бюрократам.) Они произвели на меня огромное впечатление, эти свирепые и убежденные борцы, силе которых позавидовали бы морские пехотинцы и самураи, хотя от них вовсе не веяло агрессивностью воинственной касты. Наоборот, в них ощущалось даже некое изящество, когда они говорили, обмениваясь новостями о друзьях, успокаивали беснующихся в обтянутых проволочной сеткой стойлах лошадей, поспешно перекусывали тем, что мы им приносили, или пытались задремать, насколько это было возможно здесь. Некоторые обращались ко мне с вопросами о том, что приключилось с копьем. Вспомнив об Элисон, я предложил устроить брифинг. Они рассудительно закивали, и я позвал ее, свесившись с трапа:

– Элисон, на минутку! И если можно, попроси кого-нибудь, чтобы распаковали эту карту!

Я несколько удивился, что Элисон не поднялась к нам. Вместо этого она закрыла панель управления, сменила Джипа у штурвала и наклонилась к переговорной трубе:

– Внимание всем! Через две минуты состоится брифинг по вопросу случившегося с копьем и о том, что мы по этому поводу собираемся предпринять! – Она посмотрела на меня, усмехнулась и добавила: – Из первых рук, верно?

Я обвел взглядом все эти напряженные, ждущие от меня чего-то лица и нервно сглотнул, желая куда-нибудь исчезнуть, перенестись далеко-далеко отсюда. Это были рыцари Санграаля, его ревностные последователи; а я играл объектом их веры и преданности. Мне предстояло побегать, и довольно быстро, – разумеется, в переносном смысле, но, может быть, и в буквальном.

Но, с другой стороны, я всю жизнь устраивал презентации, и здесь было почти то же самое: загнать бычка в клетку. К тому же здесь была Молл, она сидела рядом и пронзала меня насквозь взглядом своих недоверчивых зеленых глаз. Рыцари большую часть времени сидели молча, лишь иногда подкидывая мне вопрос-другой. Лишь рассказывая о своем участии в краже, я получил несколько странных взглядов, но больше такого не случалось. Но когда я рассказал им о капитане и вертолете, по их рядам пробежал рычащий гул, звук совершенно ужасающий. Почти все, как мне показалось, знали Драговика, и если бы он услышал это, я думаю, он бежал бы на край земли или сразу перерезал бы себе горло. Так, наверное, воют небесные псы, и я был рад, что они выли не из-за меня. Наконец все стихло, и они задали мне еще несколько вопросов, покивали головами и потерли пальцами подбородки, а Гаштейн еще раз попытался выпросить сигаретку.

– Они приняли тебя как командира, – прошептала Молл мне на ухо. – Не сомневайся. Это хорошо.

– Но с трудом верится!

Да, они приняли меня – не покорно, не почтительно, но с уверенностью, которой я даже отдаленно не заслуживал.

– Я хочу сказать – такие люди!

– О да, свирепые и беспощадные. Но знаешь… – ее глаза засверкали в темноте, – я ведь такая же! И я следую за тобой, мастер Стефан. И штурман такой же. Да и ты сам тоже жесток и скор на расправу и горд, как ястреб, когда гнев овладевает твоим разумом. Если ты сможешь поглубже заглянуть в себя, тебе найдется мало повелителей. Кроме одного, я думаю.

Она обнажила в усмешке свои крупные зубы и ткнула меня локтем в бок с такой силой, что у меня чуть не треснули ребра. К тому времени, когда ко мне вернулся дар речи, она уже была такова, сбежав по трапу вниз.

Почему-то, несмотря на отчаянность положения, я внезапно ощутил удовлетворение. Если все эти бойцы приняли свою судьбу такой, какая она есть, и решили стоять до конца, неужели я могу поступить иначе? Если они считают меня своим вождем, я должен сделать ради них все. Рядом со мной Молл и Джип – и еще Элисон. Ради них я должен сделать еще больше. Какие бы силы ни скрывались во мне, мои товарищи вправе на них рассчитывать.

Облака пролетали мимо нас, целые бастионы из облаков, облачные башни, фантастичные воздушные замки, огромные крепости, сотканные из заоблачной истории и туманных идеалов. Они нависали над нами, как все трудности, с которыми я когда-либо сталкивался, как все высоты, которые я когда-либо надеялся покорить, – серые и неприступные, какими их только могло нарисовать воображение. Все жизненные уроки, экзамены, колледж, хороший диплом, подходящая работа, подписание выгодных контрактов, повышение по службе, запуск моего детища, «Си-Трана», – туман, все сплошной туман. Вязкое покрывало, заслонявшее действительно важные вещи. Они превратились в обольстительные фантомы, которые я мог догнать и поймать, но которые тут же пропадали в руках и не оставляли ни удовлетворения, ни настоящего чувства победы, ни твердой почвы под ногами.

И вот однажды, ведомый неясными побуждениями, я попал на Спираль. Здесь, в этом вечно меняющемся калейдоскопе пространства и времени, реальных событий и легенд, я столкнулся с настоящими трудностями, с настоящими приключениями, за которые жизнь была наградой или расплатой. Другие люди, мои знакомые, переходили, подобно мне, эту границу – мой коллега Дейв, моя бывшая подружка Джеки, – но только для того, чтобы поспешно отступить назад. Увидеть и отступить, закутаться в Сердцевину, как в спасительное одеяло. Дейв давно обо всем забыл; я надеялся, что с Джеки такого не произошло, что она хоть что-то помнит хотя бы из-за меня. А я, как и Элисон, я разрывался на части, боясь отвергнуть то, что, как говорил мне рассудок, было твердой, прочной и единственно возможной реальностью. Теперь, когда я готовился попасть в самую отвратительную бесовскую западню из всех, с которыми я уже имел дело – а к этому времени у меня их накопилось уже довольно много, – все сомнения испарились. Это Настоящее было здесь, по крайней мере для меня. Здесь я действительно жил, существовал. Моя прошлая жизнь, казавшаяся в свое время такой привлекательной, такой важной, оказалась лишь иллюзией. А воздушные замки, высившиеся здесь, были абсолютно реальны.

Джип крутанул штурвал, и мы пошли на снижение. Облака стали тоньше и превратились в летящие узкие ленты, мы же теперь летели на запад, прямо к последнему взгляду умирающего солнца. Я встал рядом с Джипом, и меня качало от легких толчков, сотрясавших корабль.

– Уже здесь?

– Ясное дело. Ближе не подобраться: спугнем их.

– О'кей. Оставайся в нижнем слое облаков, – предупредил я его. – Скрывайся, пока это возможно, маневрируй – в этом наша надежда.

Он усмехнулся; зубы его едва ли не выбивали дробь.

– Не-а. Надежда не в этом, а только в тебе. Не забывай.

Я вцепился в медные поручни и вперил угрюмый взгляд в иллюминатор. И не я один; до меня доносились легкие шорохи, пробегавшие по кораблю и слышные, несмотря на тихое постукивание мотора. Тусклый горизонт поглотил солнце, обесцветил небеса, и все окружающее обрело свинцовую окраску. Свет в кабине был выключен, и мы погрузились во мрак. Это была земля, которую искромсали огромные древние ледники, просторная гористая местность, изрезанная лентами рек, на фоне бледных облаков неровные зубцы древнего горного хребта Гарц казались темно-серыми, а над ними, в два раза превосходя их по высоте, устремлялась вверх огромная гора. Из венчавшей ее короны лесов выступал главный пик, голый и отвесный, а его выступы и ущелья поблескивали сероватым снегом. Вихревые воздушные потоки гнали облака вокруг вершины, а она пронзала их, разбрасывая, разрывая в клочья и откидывая в сторону всходившей луны.

Я видел Брокен раньше, в Сердцевине. Даже там он производил мрачное и величественное впечатление, нависая над маленьким уютным городком в долине. Только прелесть железной дороги в горах Гарца с ее сохраненными в первозданной красоте старинными паровозами смогла заставить меня подняться сюда – меня, бедного студента, путешествующего по Европе по льготному билету. Да, гора уже тогда произвела на меня впечатление. Густой зеленый лес, покрывавший ее склоны внизу, был все еще заметно разделен неровными шрамами, похожими на следы от юнкерской сабли, там, где так недавно были воздвигнуты пограничные укрепления, отделявшие Восточную Германию. Голые ничейные земли, на которых только теперь начинала появляться зелень; громадные утесы, вокруг которых кружили огромные птицы; костлявые склоны пика, на вершине которого стояло казарменного вида строение, увенчанное острой антенной, установленной здесь, чтобы сигналы пограничных раций были более четкими, а для всех прочих блокировались.

Тогда я задержался здесь совсем ненадолго, решил, что нужно купить открытки с местными видами (я так этого и не сделал), и потащился по склону в городок. На уме у меня были только гостиница для студентов и девчонки, которых я мог там встретить. Ну и местная Bierstube. [114] Вот и все – никакого загадочного холодка, никаких знамений, ничего. Ничего, что содержало бы хоть малейший намек на таинственное появление этой горы из пентаграммы у Лутца. В тот раз я бы хохотал до потери пульса над возможностью такого превращения, но теперь мне было совсем не до смеха.

На небе сияла полная луна, и ее призрачный свет падал на жуткие очертания. Словно саваном покрытый, лес был дремуч и темен, представляя собой скопление изломанных, раскиданных по всему склону, перекошенных деревьев, будто сцепившихся и застывших в нескончаемой смертельной схватке. Кружащиеся сгустки тумана обволакивали кривые сучья, прильнув к ним подобно призракам, а между ними вились клубы дыма, поднимавшегося с земли. Тени деревьев озарялись огоньками – бледными, нездоровыми фосфоресцирующими огоньками желтого и зеленого цвета, иногда вдруг загоравшимися актинической голубизной, от которой глазам становилось больно, а порой мигавшими алыми искорками рубинового оттенка свежей крови, что вспыхивали прямо в дыму. Сверкающие белизной лунные лучи пробивались сквозь черноту ночи, выхватывали лишь какое-то непонятное хитросплетение ветвей, и темнота тотчас поглощала их. Лесной шум долетал даже до корабля, хотя расстояние было нешуточное, превращаясь в сплошной гул, прерываемый невероятно глухими, неторопливыми звуками, которые, казалось, исходили от самой горы, а приносил их к нам завывающий ветер. Сквозь эту невнятную какофонию время от времени прорывались какие-то отдельные звуки: внезапное причитание на разные лады, резкий звон или стук, как будто молота по наковальне. На фоне огней беспрерывно носились тени, быстрые всполохи движения, то вздымающиеся, то опускающиеся чуть ли не ритмично, подобно огромной колышущейся сети из лент, то вздымающихся аркой из глубин вверх, то снова падающих. Возникало ощущение, что гору окружила стая собравшихся отовсюду летающих существ – мотыльков, а может быть, чудовищных летучих мышей. И надо всем этим вздымался голый остроконечный пик с выступающими гранитными утесами, невероятные очертания которого отбрасывали в свете луны жуткие тени, падавшие на полотно тумана.

Чувство, которое прежде всего вызывала эта картина, – ужас. Несмотря на расстояние, он проник в мою душу, причем так же глубоко, как в тот раз, когда он исказил пространство и время, чтобы затащить нас в логово этого гнусного муравьеда. Ужас все усиливался, это всепроникающее, леденящее чувство, казалось, высасывает у меня из костей мозг. Отчасти оно было вызвано самими размерами горы, которая снизу доверху дышала той неведомой жуткой силой, которая на ней жила. Но за всем этим скрывалось нечто большее; внутренне я весь как-то сжался, и в то же время что-то во мне, что было смелее, но гаже, ликовало и любопытствовало. Именно этого я больше всего и боялся. Я машинально вытянул вперед руку и почувствовал, как ее крепко схватила другая рука. Рядом со мной стояла Элисон.

– Логово льва, – прошептал я. – Слишком это смахивает на самоубийство. Жаль, что нельзя приземлиться немного подальше.

– Лучше бы намного подальше, – согласилась она. – И приземлиться за каким-нибудь укрытием. Но этого, увы, не будет.

– Знаю.

Одна из наиболее могущественных сил Края перенеслась сюда и спустилась на землю. О том, что она может сделать, если потревожить ее покой, и говорить не стоило. Единственной нашей надеждой было появиться там быстро и внезапно. И если нам удастся вернуть копье, то придется даже с…

– Даже с этим , – негромко произнесла Элисон, и вдруг я со всей отчетливостью осознал, что мне безумно не хочется, чтобы она даже близко подходила к этому месту. Время меня ничему не научило; очень часто случалось так, что едва только я начинал понимать, как сильно ценю что-то, – тут же терял это что-то. Или кого-то. Я отпустил ее руку, крепко обнял ее за плечи и притянул к себе. Она с удивлением посмотрела на меня.

– Останься на корабле! – произнес я твердо. – Кто-то должен…

Она беззвучно улыбнулась своей полуулыбкой:

– О, Стив, ты ведь понимаешь, что я не могу так поступить. Я – рыцарь Санграаля! Это значит для меня больше, чем что бы то ни было, чем все остальное. Это дело чести.

– Ну и черт с ней, с этой честью! – пробурчал я, а она чуть не расхохоталась в ответ, обхватила меня за пояс и по-дружески стиснула. Я резко повернулся к ней, прижал к себе крепко-крепко и поцеловал – тоже довольно крепко. Кроме Молл, она была единственной женщиной, к которой мне не пришлось при этом наклоняться. Она всем телом прижалась ко мне, гибкая, стройная, мягкая – мягче, чем я думал, даже когда она напряглась от неожиданности. Я почувствовал, как ее руки дернулись, будто желая оттолкнуть меня; но вместо этого они притянули меня еще ближе. Ее сухие губы раскрылись, и они больше не были сухими. Она шевельнулась, и я ощутил ее всю, почти ощутил мягкость ее кожи, как будто между нами не было даже одежды, как будто нас спаяло воедино невыносимой жарой, царившей на корабле. Моя рука поднялась к ее шее, и я запустил пальцы в ее коротко остриженные вьющиеся волосы, приподнял их и засунул за форменный воротничок. Другая моя рука медленно скользнула по ее спине…

Человеку необходимо дышать даже в самые неподходящие моменты. Мне не хватало воздуха, губы крепко прижались к ее зубам, но она не хотела меня отпускать. Ее руки были сильны, как стальной трос. Я высвободился и заглянул в ее широко раскрытые от изумления темные глаза. Почему, ради всего святого, я считал эту женщину простушкой? Наверное, из-за постоянного сочетания гнева и мстительности, а еще из-за того, что этот образ остался в памяти и мешал мне видеть ее. Но теперь образ тот стерся, и я смотрел на реальную Элисон: темные глаза, которые всегда были прищурены, вдруг раскрылись, овал лица стал мягче, благороднее и за счет этого твердый подбородок и пухлые губы стали выглядеть гораздо привлекательнее. Широко распахнутые глаза, полураскрытый от удивления рот, взъерошенный и несобранный вид как нельзя лучше подходили к ней. Лицо ее было по крайней мере таким же красивым, как половина лиц, которые я видел так близко, и красивее, чем я или кто-то иной того заслуживал, потому что в нем было нечто большее, чем просто красота. Она не вырывалась, ничего не говорила, лишь смотрела на меня. Я не мог придумать, что сказать; для подобных ситуаций у меня существовала по меньшей мере сотня фраз-заготовок, но все они были дешевкой, преснятиной и заведомой ложью. Я боялся что-нибудь сказать; почему-то казалось, что это имеет слишком большое значение. И тут мне на помощь пришел Джип:

– Эй, на палубе! К западу от нас навигационные огни!

Мы отскочили друг от друга, все так же глядя друг другу в глаза, затем резко повернулись к рубке и товарищам, о которых успели совершенно забыть. Может быть, они и не заметили нас в темноте, может быть…

Темнота, небо, огни. Я взял себя в руки и посмотрел туда, куда указывал Джип, на едва мерцавший на западе над горизонтом огонек.

– Ты уверен? – прошептала Элисон, судорожно хватаясь за бинокль.

Но она еще не договорила свой вопрос, а ответ был уже очевиден, и перед нами предстало собрание еле видных светящихся точек, окружавших один крупный и ярко мигающий огонек; сквозь непрерывный шум леса и мягкое урчание наших двигателей нарастал далекий низкий звук, хорошо различимый грохочущий гул, который мы уже слышали на штутгартской свалке.

– Джип, – прошептал я, – ты меня поражаешь. Я думаю, ты сумел бы найти обратную дорогу даже в те времена, когда произошел Большой Взрыв. [115]

– Может, и так. Но я могу проложить курс между первой и второй мыслями девушки о ее возлюбленном, а это посложней будет. И подводных камней больше.

Элисон тихонько ойкнула.

А я весь сосредоточился на приближающейся машине. Она была больше, чем я думал: быстроходный с вытянутым корпусом вертолет из тех, которые любят нефтеразведочные компании и наркодельцы.

– Он летит очень низко, – сказал я Джипу. – Почему? И медленно. У него должны быть для этого какие-то причины.

– Да уж. А вот только где он собирается приземлиться?

Мы внимательно осмотрели окрестности. Всюду был густой лес, никаких просек или полян не наблюдалось. Элисон нахмурилась:

– Значит, они сядут на вершине… Если только… Так и есть, смотрите!

У самой кромки леса, под одной из гранитных скал, оказалась широкая площадка, наполовину скрытая хитросплетением искореженных сосен.

Мы наблюдали за всем этим с высоты облаков, боясь лишний раз даже вздохнуть, а огромный вертолет кружил над лесом, явно собираясь идти на посадку.

– Скорее, Джип, – прошипел я, но они с Элисон уже были у панели управления.

Под прикрытием облака дирижабль стал быстро, но плавно снижаться, так что любой случайный наблюдатель вряд ли смог бы увидеть это. Я решительно отдавал приказы, но тут началась неразбериха, когда рыцари выкатили небольшую пушку и тут же зарядили ее. А мы все продолжали снижаться, теперь уже медленно, как падающий лист, пока нам не показалось, что лес вот-вот дотянется до нас и поглотит, как морская анемона глотает рыбу.

– Эх, пристрелить бы этого ублюдка прямо в воздухе! – пробормотал один из оруженосцев, принимавший участие в Первой мировой войне. – С копьем-то ничего бы не случилось!

Элисон нахмурилась:

– А тебе, что, хотелось бы его потом разыскивать? Прочесывать все это внизу?

Оруженосец вздрогнул:

– Конечно нет! И очень скоро у меня появились бы в этом деле конкуренты, могу поспорить.

– Никаких споров, – прошептал я. – Теперь тихо!

Дирижабль слегка закачался, и я услышал легкий царапающий звук – это верхушки сосен задели дно гондолы. Двигатель вертолета загрохотал, когда машина перешла в состояние парения, а затем понемногу начал стихать, когда она опустилась на голый участок горы. Стоило ее шасси дотронуться до каменистой почвы, с которой взметнулись облака пыльного гравия, как на опушке леса возникли некие фигуры и немедленно бросились к вертолету. Пугающие фигуры, несмотря на свои человекоподобные формы. Большинство из них были похожи на гигантских прихвостней Ле Стрижа, но некоторые были еще гнусней – этакие монстры, от высоты и толщины которых охватывал ужас. Они размахивали своими раздувшимися лапами и неслись вперед; ноги их превратились в колодообразные крепкие обрубки, для того чтобы быть в состоянии выдерживать такую тяжесть. Эта смешанная раса демонов, людей и каких-то иных существ достигла высшей стадии развития во взрослых особях детей ночи – огромных, грубых, по-звериному сильных великанах. Со стороны казалось, что вертолет по какому-то странному стечению обстоятельств занесло на одну из кошмарных иллюстраций в старых изданиях сказок братьев Гримм. Но вот дверь машины распахнулась, на землю спрыгнула знакомая фигура и уверенно пошла вперед; под мышкой у него поблескивал металлический футляр. Должно быть, у капитана было больше самообладания, чем я предполагал, даже если эти существа были на его стороне.

– Сейчас! – Я хотел, чтобы мой возглас подействовал воодушевляюще. Но он прозвучал как крик евнуха – фальцетом. – Давай, Джип, вперед!

Рука Элисон опустилась на панель управления; Джип запустил дроссели и крутанул штурвал. Мы приземлились прямо за той скалой, незамеченными, как я и надеялся. И теперь мы начали подниматься, подобно ангелу-мстителю, над краем площадки. Гондолу зашатало во все стороны, когда своим дном она зацепилась за камни, но мы остались на ногах. Я прокричал приказ в переговорную трубу для связи рубки с хвостовой частью гондолы, затем распахнул переднюю дверь и спрыгнул вниз, едва устояв на каменистой почве Брокена. За мной выпрыгнула Элисон, а после нее Молл. Чудовища бросились к нам, скаля зубы; лица их были по-звериному дикие, кровожадные, с длинными клыками и узенькими глазками, злобно поблескивающими из-под нависающих лобных валиков. Они были живой пародией на человеческие существа. Из хвостовой части гондолы с грохотом вывалился широкий трап, заскрежетав металлом о камень. Чудовища вздрогнули от этого звука и отпрянули. Первые лошади быстро спускались по трапу, всадники низко пригнулись к седлам, чтобы протолкнуться в проем. Но это ни в коей мере не задержало их; их копья были уже приопущены, а сабли подняты. Застигнутые врасплох чудовища заревели и кинулись врассыпную, некоторые пытались спрятаться за деревьями. Драговик, такой же перепуганный, сперва кинулся вслед за чудовищами, а потом метнулся к вертолету. Не стоит и говорить, что там уже запустили двигатель, но он завопил, чтобы его подождали. Но напрягать голосовые связки ему не стоило: я уже отдал соответствующие приказания. Как только из дирижабля выскочила последняя лошадь, гондола развернулась, и из задней двери вырвалось пламя пушечного выстрела. Треск, взрыв, вертолет швырнуло вперед, а затем бросило на землю. Из двери помощника пилота выскочил кто-то, но его потянул назад зацепившийся за что-то шлем. Капитан остановился на секунду и в ужасе уставился на происходящее; затем увидел, что мы приближаемся, и развернулся, чтобы бежать.

Дикий вой прокатился по площадке: это вся масса гигантских детей с ожесточением обреченных кинулась на наших солдат. Некоторые были не меньше пятнадцати футов ростом, куда выше, чем гризли или белые медведи, и явно сильнее. Своими огромными кривыми лапами-руками они хватали боевых коней и запросто скручивали тем шеи или швыряли всадников о землю. Но копья и массивные сабли все-таки вселяли в них страх, так же как и стрелы катафрактов. А когда в самую их гущу угодил снаряд, те, кому удалось уцелеть, в ужасе бежали. В этой неразберихе капитан тоже попытался дать деру, но вслед за ним, стараясь держаться вместе, о чем мы договорились сразу, кинулись Элисон, Молл и я.

Драговик подпрыгнул, как горный козел, когда пуля просвистела рядом с его ухом; Джип, который к этому времени закрепил якорные цепи дирижабля, спрыгнул на землю и присоединился к погоне. Драговик извернулся, чтобы не попасть в его руки, и снова оказался на тропинке прямо перед нами. Мы кинулись к нему, решив, что он уже в наших руках, но столкнулись друг с другом, а он нырнул под спасительную тень деревьев.

Он бежал и кричал, звал на помощь, но помощь не приходила, а вот я оказался уже так близко, что мой меч полоснул его по изодранному мундиру и вырвал очередной кусок в виде полумесяца. И тут, так быстро, что я даже испугаться не успел, огромная серая завеса опустилась передо мной, клубы густого тумана окутали меня с ног до головы, и внезапно я со страхом осознал, что остался один.

Я осторожно шагнул вперед. Нога моя скользнула на каком-то мхе или лишайнике. Я схватился за ствол дерева и тут же отдернул руку, ощутив слизь.

– Элисон! – заорал я. – Молл! Джип? Сюда! Держитесь вместе!

Но мой голос будто выпил туман. Из пелены появился темный силуэт – и тут же блеснул меч. Удар был быстрый, как молния. Я парировал его, как мог, покачнулся, отпрянул назад и увидел, как блеснули глаза Драговика. И снова едва успел отбить удар, чтобы спасти свою шею. Я попытался напасть сам, но был тут же отброшен назад с силой, от которой мое запястье едва не переломилось, и чуть не был застигнут врасплох новым ударом.

Меня объял панический страх, я со всей отчетливостью осознал, что Драговик и вправду гораздо лучше меня владеет мечом и обладает не меньшей физической силой, – стало быть, у меня перед ним нет преимущества в ловкости или выносливости. Но как насчет нервов? Я сделал устрашающий выпад, целясь в голову, и издал жуткий надломленный крик, похожий на вой волка. Его меч дрогнул, уже коснувшись моего, он отпрянул назад и скрылся в тумане. Непонятно откуда раздался еще чей-то голос, приглушенный, как будто кричал кто-то очень далеко; я не мог понять, кто именно кричит. И снова на нас опустилась тишина.

Я всей душой ненавидел туман, особенно с тех пор как столкнулся с ним у Врат. Я шагнул вперед – и что-то возникло передо мной, огромное, бесформенное, фантастическое. Я завопил и полоснул по нему мечом. Мой меч пронзил туман, и я чуть не упал на землю. И снова оно появилось, на этот раз сбоку. И снова я ударил по нему, и снова там ничего не оказалось. Я сделал несколько шагов, увидел толстый ствол дерева и прижался к нему спиной. Ничего – и вдруг оно снова возникло прямо передо мной. Я прыгнул на него, отчаянно размахивая во все стороны мечом, и на этот раз упал. Острый выступ скалы больно ударил по моим почкам, в голове поплыло. Я перекатился на спину, и снова надо мной нависло нечто . Мой меч лежал в нескольких футах от меня. Я схватил камень, на который упал, и кинул его, но из этого ничего не вышло. Камень пролетел сквозь это нечто и свалился куда-то вниз. Грохот удара эхом отозвался откуда-то с немалой глубины. Я схватил меч и пополз вперед на четвереньках. Я кинул еще одну глыбу, и через какое-то время раздался очередной звук падения. Я повалился на землю, обливаясь холодным потом. Что бы это ни было, но оно чуть было не сбросило меня со скалы весьма внушительной высоты…

– Ничего особенного, самая обычная галлюцинация.

Я вскочил на ноги, ругаясь на чем свет стоит, и принялся дико озираться по сторонам. Голос прозвучал прямо рядом с моим ухом.

И снова он раздался, безличный и холодный:

– Ты, что, никогда не слышал о спектре Брокена? Всего лишь эффект игры света и тени.

– Стриж?

– A votre service, comme toujours, mon seigneur. [116] Ho будь добр, объясни мне одну вещь, мой мальчик. Если ты не можешь справиться и с такой малостью, то как же надеешься выступить против силы, которая населяет эту гору?

Его голос чуть не заглушил тихий шорох у меня за спиной. Я обернулся как раз вовремя. Меч капитана, удар которого предназначался для моих многострадальных почек, скользнул по моей левой руке, оставив неглубокий порез, и я неловко отлетел в сторону Следующий удар пришелся по касательной; на сей раз острие меча пересчитало мне ребра. Я закричал от боли и сделал выпад, такой, какой должен был сделать он; он-то пытался сделать мою смерть болезненной и небыстрой Он торопливо пригнулся, и мой удар не достиг цели.

– Сейчас мне на помощь придут остальные! – прошипел капитан откуда-то сбоку. – С минуты на минуту! И тебя с твоими друзьями порубят на кусочки в ваших туманных ловушках! Разрубят на мелкие кусочки! Как такое тебе, а?

Потирая покалеченный бок, я ничего не ответил. В тумане раздались чьи-то голоса, но я не обратил на них никакого внимания.

– Was sagt er denn daran? [117] Ты меня слышишь?

Теперь я знал, откуда они доносятся.

А капитан внезапно бросился на меня, причем совсем не с той стороны, с которой я ожидал, и замахнулся мечом с целью немедленно убить, с чего и следовало ему начинать. Но удар был слишком предсказуемый. Клинок просвистел надо мной, прорезав туман. Я с легкостью присел на корточки и почти с самой земли нанес ответный удар двумя руками, вложив в него всю силу своего гнева и страха. Меч ударил в бок Драговика и рассек его от живота к плечу. В воздух, подобно знамени, взвился алый фонтан. Капитана подбросило в воздух и отшвырнуло назад. Он упал на землю, как мешок с картошкой, и забился в предсмертной агонии. Я опустил меч и прыгнул вперед, но одного взгляда на эту страшную картину было более чем достаточно.

И все же я испуганно отпрянул, когда его попытавшаяся было подняться рука опустилась вниз с металлическим скрежетом. Но оказалось, что его произвела вещь, которую он нес с собой. Я прыгнул, когда она с грохотом покатилась по камням, отчаянно схватился за заляпанный кровью замок и откинул крышку.

Я, наверное, должен был почувствовать важность момента или по крайней мере легкий трепет удовлетворения. Но я ничего такого не испытал; все было слишком серьезно. Копье светилось на мягкой подкладке, и его наконечник из обсидиана горел внутренним светом даже в этом неясном и смутном туманном мареве. Я набрал в легкие побольше воздуха, откинул все сомнения и сжал в левой руке древко. На ощупь оно казалось гладким как стекло, отполированное за несчетное количество раз, когда его брали в руки, – и кто знает, в какие руки оно попадало? От этой мысли меня вдруг охватил восторг, как будто я приблизился к пониманию чего-то удивительного. Я собрал все свое мужество и легко, но осторожно поднял копье из футляра.

Оно с легким свистом рассекло воздух, и туман отступил, стал постепенно растворяться и исчез вовсе. Я опустил руку и обнаружил, что стою на крохотном клочке каменистой почвы, на самом краю поистине огромной скалы. Под моими ногами, среди деревьев, все еще бушевала кровавая битва, а сама площадка, где приземлился вертолет, была устлана телами убитых. Подле меня, до странности близко, стояли Элисон и все остальные. К счастью, они были целы и невредимы и смотрели на умирающего капитана.

– Я же говорила, что ты сильнее, – тихо произнесла Элисон.

Но в голосе ее вряд ли ощущалось бы такое облегчение, если бы она всегда была уверена в этом.

Я покачал головой.

– Он чуть не прикончил меня! – задыхаясь, проговорил я. – И прикончил бы, если бы я вовремя не вспомнил про удар снизу!

– Дело не в том, чей меч лучше, – негромко возразила она. – Человек сильнее.

Тут она подняла глаза, и они широко раскрылись от изумления, когда она увидела, что я держу в руках.

Стараясь не задеть деревья, обступившие нас, я поднял копье высоко над головой. Изорванные клочья тумана внезапно слились в одну большую волну, рухнули и растворились в воздухе.

Гора возвышалась над нами. Она казалась теперь еще больше и ужаснее, чем раньше, когда мы смотрели на нее с высоты. Я в первый раз увидел ее так отчетливо, увидел, чем были эти огоньки и эти крутящиеся клубы пара, – и короткий момент триумфа и облегчения остался позади.

Дела обстояли не самым лучшим образом. Перед нами, удобно взгромоздившись на гранитный выступ скалы, сидел старый колдун Ле Стриж.