О чем молчат выжившие

Юрий Уленгов ИЗ ДВУХ ЗОЛ

– Фу, черт, – тяжело дыша, Шуруп привалился к постаменту памятника и попытался отдышаться, вытирая панорамное стекло противогаза. В этот раз ходка вышла не самой удачной. Ну, вернее, как? С хабаром все нормально получилось, а вот с возвращением – не очень. И черт его дернул в ту сторону пойти!

«Китайская стена», как жители называли изогнутую дугой длинную девятиэтажку, расположилась на самом краю обжитой «тепловозовцами» территории и считалась местом опасным. С одной стороны дома раскинулся превратившийся в настоящий лес парк института культуры, кишащий живностью. А с другой… С другой стороны, в опасной близости, то и дело подчеркивавшейся треском дозиметра, были руины железнодорожного вокзала. Вокзал соседствовал с одним из немногих действовавших в городе заводов, имени Пархоменко, и прилетело туда точечно, но очень неслабо.

Шуруп часто думал о том, что только перестроечная разруха, практически уничтожившая производство и обрекшая на безработицу тысячи работяг, дала шанс выжить хоть кому-то. Работай промышленность так, как раньше – город превратился бы в одно большое озеро оплавленного щебня и бетона от поселка Юбилейного на юге до станицы Луганской на востоке. Впрочем, и без того хватило.

Патронный завод, авиаремонтный, засекреченный по самое не могу «сотый», пахавший на оборонку – сосредоточенные в одном месте стратегические предприятия предопределили судьбу окраин. Несмотря на то что последние десять лет предприятия эти работали едва ли на пять процентов былой мощности. Район автовокзала, по словам «восточников», превратился в одну большую воронку. Да и южным кварталам досталось неслабо. Возвышенность, высокие здания, поле за ними – по югу ударная волна с двух сторон прошлась, от аэропорта и от промзоны.

А вот их «Лугансктепловозу» повезло. То ли там кто-то ошибся, то ли разворованный и растащенный тепловозостроительный завод, цеха которого давно выкупили частные фирмочки, не сочли целью стратегического значения – только сюда не упало ничего. Да и низина поспособствовала. Чистое везение. А еще больше повезло самому Шурупу – тогда еще просто Пашке, привезшему на велике «тормозок» отцу.

На завывшую сирену поначалу никто не обратил внимания. Только выругался кто-то, мол, опять дурью маются. Люди зашевелились, лишь когда в цех влетел мастер с перекошенным от ужаса лицом и, срывая голос, проорал, чтобы все спускались в убежище. И то никто не воспринял угрозу всерьез. Когда земля затряслась и раздался дикий грохот, а свет, мигнув, погас, люди, укрывшиеся в заводском бомбоубежище, начали что-то понимать. А когда Пашка спросил у отца, что теперь будет с мамой, он впервые в жизни увидел, как старый технарь плачет.

Шуруп мотнул головой, отгоняя воспоминания. Скоро начнет темнеть, и на охоту выйдут ночные хищники. А ему еще через речку перебираться и до цехов идти.

В «Китайскую стену» Шуруп забрался случайно. Он шуровал на СТО, когда заметил целые стекла на третьем этаже. Целые стекла означали, что квартира внутри не пострадала. А это, в свою очередь, значило, что там есть чем поживиться.

Вот в этой квартире ему и пришлось просидеть почти три часа, судорожно сжимая в руках автомат и слушая, как что-то кряхтит и топает на лестнице. Не радовал ни десяток лампочек, обнаруженных в кладовой, ни три килограммовых пакета гречки в вакуумной упаковке. Он думал только о том, что еще немного – и он не успеет в седьмую больницу. А успеть туда очень надо. Слишком многое от этого зависит.

В больницу он попал. И даже нашел там то, что было нужно. Но время было упущено, и вернуться до темноты он не успевал. И раньше-то от переезда до «тепловоза» пилить с полчаса быстрым шагом нужно было, а сейчас – так все два. Если ничего не случится по дороге.

Отдышавшись, Шуруп встал и направился дальше. Еще немного – и он на месте. Вон уже крыши цехов виднеются. Только через реку перебраться.

Река Лугань, пренебрежительно именуемая местными Луганкой, будто решила отомстить за это пренебрежение. Где-то выше по течению рвануло плотину, и из невзрачного ручейка Луганка превратилась в бурлящий поток, стремительно несущий свои темно-зеленые воды в Северский Донец. Сюда десятилетиями сливали отходы раскиданные по берегам фабрики предприятия. Но если раньше мутная вода лишь вызывала отвращение, то сейчас она стала опасной. То и дело в воде мелькали крупные белесые спины. Знакомиться с их обладателями Шурупу не хотелось.

Стараясь ступать как можно аккуратнее, Шуруп шел по краю обрушенного моста. Рвануть мост пришлось самостоятельно, когда одуревшие от постоянных набегов мутантов соседи решили устроить небольшой передел. И если бы не военные, пришедшие еще тогда, двадцать лет назад, из части на «Городке» тремя бэтээрами и двумя кунгами, в которых жались, неуверенно тиская автоматы, зеленые срочники, – передел бы удался.

А так – несколько очередей из ПКТ, демонтированных с броневиков и установленных в укрепленных дотах на втором этаже цеха, отбили у соседей интерес к убежищу под «Лугансктепловозом» раз и навсегда. Правда, если бы люди, пришедшие с развалин центра, знали, что на те очереди были потрачены едва ли не последние патроны, – кто может сказать, как обернулась бы ситуация?

Тогда-то вояки и настояли на том, чтобы разрушить мост. После недолгих прений их поддержали. Толку от автомоста, если ездить все равно некуда? А пешком… Пешком всюду перебраться можно.

Шуруп нагнулся, держась за перекладину металлоконструкции, и пошарил под полотном у провала. Постороннему вряд ли пришло бы в голову что-то искать там, потоптался бы – да и ушел. А вот Шуруп быстро нашел крюк с наваренной на него перекладиной, от которой в мутную воду уходили два металлических троса. Напрягшись, сталкер снял его со скобы и потянул вверх.

Из воды показалась нехитрая конструкция перехода. Изо всех сил натянув тросы, Шуруп налег всем телом и накинул крюк на подготовленную скобу. Над рекой, параллельно друг другу, натянулись два троса. Один – под ногами, второй – на уровне груди. Закинув автомат за спину, сталкер аккуратно ступил на шаткую переправу, взявшись за верхний трос руками в перчатках.

Тросы раскачивались, и приходилось делать совсем маленькие шаги. В противном случае амплитуда колебаний увеличивалась, и слететь в воду было как два пальца… об асфальт. Поэтому на то, чтобы преодолеть двадцать метров провала, Шуруп потратил не меньше десяти минут, в течение которых он был беспомощнее, чем когда-либо. Но времени на то, чтобы делать крюк и обходить завод с другой стороны, где переправиться было проще, не оставалось.

Добравшись до «своей» половины моста, сталкер секунду постоял, наслаждаясь твердостью и незыблемостью бетона под ногами, потом отстегнул крюк с этой стороны и аккуратно поместил его под мост. Тросы ослабли, погрузились в воду, и вот со стороны уже и предположить нельзя, что тут можно как-то переправиться.

Сбросив автомат с плеча, сталкер устремился вперед, не забывая оглядываться по сторонам. Территория уже своя, но бдительности терять не стоит. Мало ли.

У входа в цех ему даже не пришлось стучать. Тяжелая железная дверь скрипнула и открылась внутрь. Ну да, сегодня смена Витьки-Звонаря. Тот службу тащит как следует. Наверняка за ним следили, еще когда он на мосту в канатоходца играл. Страховали. На душе даже как-то потеплело сразу.

– Здоров, Шуруп! Как сходил? Целый? – глухо раздалось из-под противогаза невысокого бойца. Витька был одним из немногих выживших срочников. Много ребят полегло за двадцать-то лет. То зверье, то люди. Хотя вопрос еще, кого большим зверьем считать.

– Нормально всё, Вить, спасибо, – так же неразборчиво ответил сталкер.

– Спокойно в городе? – Сталкер только кивнул. Ну да. Если за ходку ни разу стрелять не пришлось – значит, спокойно. Нормально, в общем.

Шуруп добрался до первой гермы, ведущей на лестничную площадку, и отстучал условный код. Колесо крутнулось, дверь приоткрылась. Заходить сталкер не спешил. Он знал, что из темноты на него сейчас смотрит зрачок автоматного ствола, а боец, стоящий на часах, определяет – тот ли пришедший, за кого себя выдает. Благодаря панорамному стеклу противогаза проблем с опознанием не возникло. Как выкручиваются парни, которые ходят в стандартных резиновых «намордниках», сталкер не знал. Да и знать не хотел особо.

Дверь открылась шире, и он смог пройти внутрь. Кивнул на приветствие и тяжело спустился по ржавым металлическим ступенькам на несколько пролетов, добравшись до основной гермы. Там процедура с опознанием повторилась, и сталкер наконец смог расслабиться.

Войдя в шлюзовую камеру, он положил рюкзак и автомат в выдвинувшийся металлический ящик и едва ли не с наслаждением встретил ударившие в тело тугие струи холодной воды. Закончив процедуру дезактивации, сталкер скинул ОЗК и, в чем мать родила, проскочил вторую дверь, нырнув в пристроенную тут же душевую. С наслаждением вымылся под горячей водой, снял с крючка самолично повешенную туда перед выходом холщовую сумку с «домашней» одеждой. Натянул вылинявший камуфляж и направился в каморку дезактиваторов.

– Привет, мужики! – он толкнул дверь с улыбкой, которая тут же погасла. На смене, помимо Илюхи Фокина, улыбчивого молодого парня, был Кастет – коллега Шурупа, один из немногих сталкеров убежища.

– И тебе не хворать, – проскрипел тот.

С Кастетом у Шурупа отношения были не очень. Тот был года на три старше. До войны он был практикантом, постигавшим на заводе секреты слесарского ремесла. После Кастет, как и Шуруп, стал одним из немногих, кто ходил на поверхность. Вернее, не так. Ходили многие. А вот возвращались единицы. Кастет был завистливым и тщеславным, и то, что Шуруп, считавшийся главным сталкером, занимал более высокое место в здешней пищевой цепочке, его не устраивало. Но вместо того, чтобы доказывать свою нужность и полезность, Кастет предпочитал пакостить и интриговать. Потому и любил Шуруп ходить в одиночку, а не с группой. Чего хорошего – иметь на поверхности человека, готового в любой момент тебя подставить? Однако о периодически возникающих конфликтах руководству Шуруп не докладывал. И так сталкеров мало. А если Кастета отстранят – и без того жидкий ручеек полезных вещей, текущий через них в убежище, станет еще меньше.

– Это чего? – Кастет ткнул пальцем в полиэтиленовый пакет, извлеченный из рюкзака. Сталкер скрипнул зубами.

– Это то, Костя, за что я тебе зубы выбью когда-нибудь. Понял? Опять в вещах моих роешься?

– Я по инструкции обязан удостовериться, что ты, – Кастет подчеркнул местоимение, – не пронес в убежище ничего опасного. Мало нам будто было болячки этой. Еще не факт, что ты сам заразу не подхватил от слюнтяйки своей мелк…

Договорить Кастет не успел. Шуруп рванулся вперед, схватил его за горло и с грохотом припечатал спиной об железный шкафчик.

– Я тебя, сука, последний раз предупреждаю: еще раз хавальник откроешь свой – зубы выплюнешь. Понял? И не посмотрю, что ты сталкер. Я у тебя экзамен принимал – я тебя и переаттестую. Усек?

Кастет лишь что-то прохрипел.

– Эй-эй, мужики! Вы чего? – опомнившийся Фокин вскочил с табуретки, но разнимать здоровых сталкеров не решился. – Успокойтесь вы! Брек!

– Нормально все, – выдавил Шуруп, отпустив побледневшего Кастета. – Николаич у себя?

– У себя, ага, – закивал головой Илюха. – Спрашивал тебя, беспокоился.

– Понял. Спасибо, – проходя мимо стола, Шуруп задержался, прежде чем забрать вещи. – Тут все? Готово? – посмотрел он на Фокина, начисто игнорируя присутствие Кастета.

– Да, все нормально, можешь забирать.

Засунув пакет в рюкзак, сталкер вышел из каморки.

– Инструкция, мля… Ты бы наверху так инструкции выполнял. Урр-род, – вполголоса бормотал сталкер.

Прежде чем зайти к Ивану Николаевичу, старосте убежища, Шуруп заглянул к себе в каморку. Плотно прикрыл дверь, достал тот самый пакет и засунул его под кровать. Вышел, запер дверь за собой и направился к старосте.

– О, Паша. Ну, вернулся, слава богу! – староста, корпевший над какими-то бумагами, встал и раскинул руки, будто для объятий.

– Здравствуйте, Иван Николаевич, – сухо поздоровался сталкер. – Присяду? Устал.

– Садись, конечно, Паша. Ну что, как сходил?

– Нормально сходил. Нашел аккумуляторы. Много. Можно будет с группой в следующий раз выдвинуться, забрать. Люди еще нужны будут и лодка, чтоб не таскать по переправе.

– Это хорошо. Людей найдем, не проблема. Когда идти думаешь?

– Не знаю. На днях, – Шуруп внимательно изучал носки ботинок.

– Паш… – замялся староста. Видно было, что разговаривать со сталкером ему неудобно. Он помолчал секунду, а потом, решившись, продолжил – как в воду прыгнул. – Паш, ну пойми! Ну, нельзя было по-другому! Нельзя! Все оставшиеся двести жизней на кон поставлены были! Мы двадцать лет тут валандаемся. Для чего? Чтобы вот так вот, глупо… Да и ты видишь, как получилось-то? Ушли же они…

– Иван Николаевич. А если бы там ваша внучка была? – Шуруп впервые поднял голову и взглянул в глаза старосте. – Что бы вы тогда делали, а? Молчите… «Ушли». А куда они ушли? Куда тут вообще можно идти? К кошакам на прокорм? Или помирать от голода и радиации? Ушли… Да, Николаич. Ушли. А могли бы жить. Но вам же тяжело было подождать, – сталкер махнул рукой. – Пойду я.

– Паш, постой, – уже в спину раздался тихий голос. Сталкер повернулся к старосте.

– Ты там, наверху, ничего не видел? Никаких следов? – голос старосты дрогнул.

– Нет.

Шуруп резко вышел из каморки, изо всех сил стараясь не хлопнуть дверью.

В первый раз болезнь проявилась три недели назад. Заболел мальчонка, сын Колотовских. Парень был бойкий, хоть худой и бледный – как и все, кто родился после войны. Темные пятна на руках появились. Сначала думали, что в плесень влез где-то. Отправили в медпункт. Оказалось – не плесень. А вот что это было – никто сказать не мог.

Врачи в убежище под «Лугансктепловозом» попали из районной больницы, что находилась аккурат напротив завода, на другом берегу Луганки. Бомбарь у них был совсем аховый, вода сочилась, герма не работала. Растащили там все на фиг, как и везде в больницах государственных. А что не растащили – то само сгнило и износилось без ухода. Строилось-то когда? В общем, тех, кто выжил – вояки забрали. Они тогда еще в рейды регулярно катались. Так у убежища появился свой медперсонал. Несколько медсестер, хирург – целый заведующий отделением, два терапевта и патологоанатом выжили благодаря Льву Георгиевичу – профессору-инфекционисту. По-настоящему умному мужику, который и возглавил новообразованное медицинское отделение. Выволокли из больницы, что могли, и устроили лазарет в дальнем углу. Потом, когда закончились работы по прокладке ходов к соседним убежищам, что были под каждым цехом, лазарет откочевал подальше. В целом, можно сказать, что у «тепловозовцев» была медицина. Только вот когда Андрюшку Колотовского к медицине той отправили – они только развели руками. Не плесень. И вообще – непонятно, что это. Нечто, «тепловозовской» науке неизвестное.

Потом пятнами пошли родители Андрюшки. Ирония судьбы. Мать его как раз медсестрой была. А отец – Седой. Тридцатилетний старик, как шутили над ним в убежище, один из сталкеров Шурупа. Началась паника. Когда еще трое перекочевали из своих каморок в лазарет, Андрюшка умер. Алена, мать Андрюшки, вынести этого не смогла и ночью вскрыла себе вены скальпелем. Седого пришлось успокаивать. А потом один из успокаивавших его сталкеров издали показал Шурупу руку в пятнах, простился и ушел на поверхность, не желая загибаться в лазарете. К тому моменту заболевших было уже под тридцать, а умерли пятеро. Осунувшийся Лев Георгиевич только разводил руками. Он, единственный из персонала, добровольно остался с больными. Остальные отсидели положенный карантин и переместились в убежище.

Шуруп, Кастет и четверо оставшихся сталкеров днями напролет рыскали по окрестным больницам в поисках препаратов, затребованных инфекционистом. Только все без толку. Лев Георгиевич весь почернел. Одной из причин этого было огромное темное пятно, закрывавшее половину лица. Сам Шуруп ходил злой, дерганый, срывался на всех по поводу и без повода. Его Вероника переселилась в лазарет следом за Андрюшкой. Восьмилетняя девочка никак не могла понять, почему она не может остаться с дядей Пашей, и плакала, когда два солдата, затянутые в ОЗК и противогазы, уводили ее в лазарет. Все пять дней в карантине Шуруп просидел, уставившись в угол. Когда карантин закончился – ушел на поверхность. А когда вернулся – в убежище уже приняли решение.

– Вы понимаете, что этого делать нельзя? – впервые в жизни Шуруп орал на старосту. – Это наши люди! Люди! А вы их собираетесь…

– Паша, тихо, тихо. Не горячись, – Иван Николаевич выставил перед собой руки, будто пытаясь успокоить сталкера. На деле же он просто испугался, когда, отшвырнув в сторону попытавшегося преградить ему путь солдата, Шуруп ворвался в его кабинет.

– Паша, я обо всем поговорил со Львом Георгиевичем. Он все понимает и говорит, что выход найти ему не удается. Он не знает, что это за болезнь, Паша. Мы не можем так рисковать, пойми!

– Вы собираетесь убить живых людей! Просто так – взять и убить восемнадцать человек…

– Семнадцать, – поправил его староста.

– Кто?! – Шурупу будто с размаху заехали под дых. Он внимательно посмотрел в глаза старосте, боясь увидеть там ответ.

– С Вероникой все в порядке, – староста понял, какую глупость сморозил, и поправился. – Ну, насколько может быть в порядке.

– Николаич, родной! Ну, подожди! Прошу тебя! Пару дней подожди! – казалось, сталкер готов упасть на колени.

– Чего ждать, Паша? – в голосе старосты лязгнула сталь. – Лев Георгиевич говорит, что с тем, что у него есть, он даже диагноз поставить не может, не то что вылечить их! И себя тоже, между прочим. Он говорит, что нужное ему оборудование было только в областной больнице. Ты понимаешь, что это значит? Да с тем же успехом оно может быть на Луне! Для нас это одинаково далеко. Это другой край города! Да еще и возле аэропорта. Ты сам знаешь, что «восточные» говорят про автовокзал, а больница – еще дальше.

– Но не про больницу же говорят! Я пойду! Я дойду туда и вернусь! И принесу все что нужно! Сам пойду, сам!

– Прекрати истерику! – Иван Николаевич грохнул кулаком по столу. – Не дойдешь ты туда. Даже если знать точно, что там все в порядке, – не дойдешь! Понимаешь ты это или нет?! – сменив тон, староста продолжил.

– Они ничего не почувствуют. Я все обсудил со Львом. Он что-то добавит им в еду завтра утром. И все. Они просто уснут. А потом… Потом проведем дезинфекцию.

– Люди вам этого не простят, – мертвым голосом проговорил Шуруп.

– Люди сами все решили, Паша. Пока тебя не было – было общее собрание. Твой голос бы ничего не поменял, – староста вышел из-за стола, подошел к сталкеру и обнял его за плечи. – Крепись, Павел.

– Да пошел ты! – Шуруп сбросил его руки, пинком распахнул дверь и выскочил из комнаты.

У себя в каморке он открыл шкаф, достал бутылку и, свернув пробку, опрокинул ее над кружкой. Золотистый французский коньяк многолетней выдержки, хранившийся для особого случая, с бульканьем лился в мятую алюминиевую кружку. По каморке разлился сладковатый аромат, но Шуруп его не слышал. Большими, жадными глотками осушив кружку, он, в чем был, упал на кровать, чтобы забыться тяжелым сном.

Утром группа зачистки, с самодельными огнеметами наперевес, упакованная в смоченные водой ОЗК, вошла в лазарет и в растерянности остановилась. Помещение было пустым.

Часы на руке тихо запищали, и сталкер рывком сел на кровати. Выключил будильник, помотал головой, сбрасывая остатки сна, и прислушался.

Убежище спало. Дотянувшись до фляжки, Шуруп сделал несколько глотков воды, смачивая пересохшее за время сна горло, и принялся собираться.

Осторожно, стараясь не шуметь, достал из-под кровати станковый рюкзак. Из него на кровать последовательно были выложены запасной ОЗК, потрепанный АКСУ с тремя магазинами увеличенной емкости, противогаз с набором фильтров и аптечка.

Сталкерское снаряжение по возвращении в обязательном порядке сдавалось для дезактивации, оружие хранилось в оружейке. Шурупу такой подход не нравился давно, и постепенно в его комнате собрался полный запасной комплект всего, что было необходимо для выживания на поверхности.

Сталкер внимательно посмотрел на оружие, будто что-то взвешивая. Вздохнул и продолжил сборы.

Из-под кровати появился тщательно запаянный белый пакет. Шуруп осмотрел его и аккуратно положил в рюкзак. Затянул лямки, прикрутил снаружи ОЗК, надел рюкзак на одно плечо и, взяв в руки оружие, тихо выскользнул из комнаты.

До нужного места было совсем недалеко – по меркам старого мира. По меркам сталкера, пытающегося ускользнуть незамеченным – путь был неблизкий. Он тихо ступал, мягко перекатываясь с пятки на носок, замирая и прислушиваясь.

Двадцать лет назад убежище было небольшим. Для восьмидесяти с лишним человек, успевших укрыться здесь, – и вовсе маленьким. Хотя рассчитано оно было на большее количество народу, на запертых под землей серые бетонные стены давили нестерпимо. Это потом уже началась подземная одиссея – искали входы, заложенные кирпичом, ставили временные шлюзы, проламывали проходы и шли дальше.

Когда-то все убежища завода были соединены в единую цепь. После приватизации новые хозяева постарались максимально отгородиться от соседей. Кто – кирпичом, а кто и бетоном. При этом использовать по назначению доставшуюся подземную жилплощадь они не собирались. Да и кто тогда мог подумать, что придется? Фильтры не менялись, генераторы и насосные станции, подававшие воду из скважин, вытаскивались на поверхность и продавались, гермодвери резали на металлолом. Пробившись в одно из подземных помещений, они нашли пятнадцать трупов. Люди спустились под землю, надеясь укрыться. Только им никто не объяснил, что без надежной защиты гермодверей и рабочей вентиляции под землей ничуть не безопаснее, чем снаружи.

Подземелье долго очищали, прежде чем присоединить к остальным. Но жить тут все равно никто не хотел. Потому здесь обустроили ферму. Подвесные грядки в несколько рядов, пол, покрытый грунтом, и лампы дневного света. Соляры для генераторов было много – целый состав цистерн навеки замер в ста метрах от завода, и потому на освещении фермы не экономили. Само собой, что лампы не могли заменить солнечный свет, но какой-то урожай ферма давала. С едой было бы намного хуже, если бы не счастливый случай.

Одно из убежищ, к которому вскоре пробились заводские, предприимчивые коммерсанты превратили в склад. Десятки тонн муки и круп в мешках, сложенных штабелями, отогнали начинающий уже маячить вдалеке призрак голодной смерти. Ели не от пуза, но голодающих в убежище не было.

А вот и дальнее помещение, приспособленное под лазарет. Здесь еще воняло гарью, а стены были закопчены – следы огнеметов дезинсекторов. Шуруп вздохнул. Открыл неприметную дверку за стеллажами, закрыл ее за собой. Встал на стул, снял плиту фальшпотолка, отложил ее в сторону и принялся облачаться. Отстегнул от рюкзака защитный костюм, напялил свиное рыло противогаза, проверил фильтры и, закинув автомат за спину, начал подъем.

Металлические скобы, вмурованные в стену резервного вентиляционного ствола, холодили руки даже сквозь перчатки. Десять метров – высота немаленькая. Шуруп успел основательно запыхаться, пока добрался до верха. Раскорячившись в тесном стволе, он уперся спиной в противоположную стену, нащупал крышку люка и крутанул запорное колесо. В запасную шахту предполагалось ставить дополнительную вентиляцию, а до того момента она была надежно закрыта. Об этом лазе не знал, наверное, никто. А Шурупу в детстве было скучно сидеть на одном месте. Вот он и нашел.

Через минуту он уже закрывал крышку люка, настороженно озираясь по сторонам. На поверхности царила ночь.

Сталкер протер стекло противогаза, поправил рюкзак и замер, прислушиваясь. Тихо. Хорошо. Он поудобнее перехватил автомат и аккуратно, стараясь не наткнуться в темноте на кусок железа или бетона, двинулся вглубь завода.

С учетом того, что перебраться через Луганку обычным путем скрытно не получится, Шурупу предстояло пересечь заброшенную территорию завода, а там у него уже было два варианта – либо продолжать двигаться по этой стороне, либо перебираться на тот берег по остаткам железнодорожного моста, а потом снова переправляться через речку. С точки зрения трудозатрат этот путь проигрывал, а вот на деле… Если идти по берегу – предстоит пробираться через частный сектор. Трупы одноэтажных домов, жмущиеся друг к другу, глядящие на путника темными зрачками выбитых окон, и днем могли нагнать жути, а уж ночью – и подавно. Кроме того, в лабиринтах узких улочек не оставалось пространства для маневра, да и обзор был сильно так себе. Так что выбирать особо не приходилось. Перебравшись через мост, он будет идти по «железке», на безопасном расстоянии как от заброшенных цехов завода имени Ленина слева, так и от небольшого количества частных домов справа.

Дойдя до последних, разрушенных цехов завода, сталкер услышал позади какой-то шум. Нащупав в кармане фонарь, он прижал его к цевью автомата и резко развернулся, включая свет.

Какая-то тень метнулась в сторону. От неожиданности Шуруп едва не вдавил спусковой крючок, но сумел сдержаться. Кошак? Черт его знает. Тот бы напал уже. В отличие от сталкера, вконец одичавшие кошки, под воздействием радиации, осадков и еще не пойми чего превратившиеся в настоящих монстров, в темноте видели прекрасно. Да нет, кошак бы напал сразу, пользуясь преимуществом. Тогда что это?

Шуруп простоял на месте не меньше минуты, но движение не повторилось. Видимо, показалось. Сталкер пошел дальше, то и дело оглядываясь.

На то, чтобы добраться до моста, в общей сложности у него ушло не меньше часа. Минут пятнадцать пришлось пролежать за насыпью – скрипеть зубами, слушая, как пощелкивает радиометр, и надеясь, что тот, кто копошится в зарослях, уйдет раньше, чем сам Шуруп нахватается рентген. Рельсы фонили, и чем ближе к мосту и реке – тем сильнее. Наконец в темноте он увидел перекрученный скелет ограждения. Здесь счетчик напоминал о себе чаще, но мост был практически цел, и на переправу сталкер потратил не больше пяти минут. Тело под ОЗК вспотело, несмотря на ночную прохладу, стекло противогаза то и дело приходилось протирать. Оставался совсем маленький отрезок пути. Главное было теперь – не потерять бдительность.

Еще двадцать минут – и вот он у реки. Сталкер сбросил рюкзак и достал из него продолговатый сверток. Распустил тесемки и аккуратно разложил на берегу небольшую надувную лодку. Еще раз огляделся, убедился, что ничто ему не угрожает, и принялся за работу.

Когда борта лодки обрели упругость, он бросил внутрь рюкзак, опустил лодку на воду и перебрался в нее сам, стараясь не потерять равновесие. Сильно оттолкнулся от берега и заработал веслами.

Луганка в этом месте была неширокой – метров двадцать. Сталкер усмехнулся, вспомнив то время, когда речку можно было перепрыгнуть, хорошенько разбежавшись. Отец рассказывал ему, что когда-то по ней ходили катера, и маленький Пашка никак не мог себе это представить. Что ж. Сейчас все вернулось на круги своя. Только катеров нет больше. И некому на них бороздить радиоактивные воды.

На берегу он, не тратя времени на то, чтобы спустить воздух, взвалил лодку на плечи и быстрым шагом устремился к массивным железным воротам. Аккуратно, боком, протиснулся в щель, стараясь не повредить резину, пристроил лодку у стены цеха и нырнул внутрь.

Кусты на другом берегу реки зашевелились. Кастет, увидевший все, что ему было нужно, оторвался от «ночного» монокуляра и нехорошо усмехнулся.

– Ну, все, сука. Труба тебе теперь.

– Дядя Паша вернулся! – Шуруп только успел стащить ОЗК, как по коридору, подобно молнии, пронеслась Вероника и запрыгнула к нему на руки.

– Вернулся, вернулся, вернулся… – повторяла девочка, прижимаясь к небритой щеке.

– Ну, все, все, маленькая. Вернулся. Я же обещал.

– Да, дядя Леша говорил, что если ты пообещал – то ты в лепешку расшибешься, но сделаешь, – чужие, взрослые слова из уст девочки звучали смешно. Седой, вошедший следом за сталкером, усмехнулся. Шуруп опустил девочку на землю и попытался рассмотреть ее лицо в тусклом свете лампочки, горящей вполнакала. Увиденное ему не понравилось. Черные пятна практически слились, делая лицо ребенка пугающим. Сталкер нахмурился.

– Ну ладно, малыш. Пойдем. Посмотрим, что там Лев Георгиевич наколдовал.

Это место под старой фабрикой Шуруп нашел случайно. Сколько он себя помнил – фабрика никогда не работала. Он даже не знал, что тут когда-то производили. Несколько месяцев назад его вытеснила сюда пара кошаков. Осторожные животные не нападали, дожидаясь, пока жертва устанет, но оттерли его от моста в развалины. В поисках спасения сталкер спрятался в полуразрушенном здании и нашел внутри люк. К его удивлению, люк вел в небольшое и отлично сохранившееся убежище. Даже счетчик молчал. Тут было сухо и пыльно – нога человека не ступала в подвал со времен последней войны. А может – и раньше. Место Шурупу понравилось, и он решил обустроить тут запасное убежище – мало ли. Не успеет до темноты добраться до дома или прижмет, как в этот раз. Шуруп натаскал сублимированной еды, лапши в пакетах с выцветшей и почти нечитабельной надписью: «Мивина», несколько канистр с водой и горючкой для генератора. Как знал. И именно сюда он увел заболевших в ночь перед планировавшейся расправой.

Во второй комнате было людно. Сталкер привычно пробежал взглядом по худым, изможденным лицам и нахмурился снова. Кого-то не хватало.

– А где Зоя?

Ответом была тишина. В ней отчетливо было слышно, как Шуруп скрипнул зубами.

– Здравствуй, Паша. Принес?

Лев Георгиевич за эти дни ссутулился и постарел еще сильнее. Нервы и болезнь давали о себе знать. И хотя болевых ощущений от «чернухи», как болячку окрестили в убежище, не было, но люди слабели. Настолько быстро, что вскоре не могли уже самостоятельно ходить. Вот и сейчас – в углу подвала на подстеленной мешковине лежали несколько человек.

– Принес, Лев Георгиевич.

Он достал из рюкзака пакет и передал его профессору. Тот сразу же вскрыл его, заглянул внутрь и широко улыбнулся.

– Это то, что надо!

Шуруп затаил дыхание.

– Это значит, что вы сможете победить болезнь? – сердце пропустило удар.

– Это значит, что у нас есть шанс.

Шуруп только кивнул.

– Лучше, чем ничего, правда?

Профессор не ответил. Он уже с головой погрузился в какие-то расчеты, распаковывал препараты, раскладывал их на столе, время от времени нажимая какие-то кнопки на машине, стоящей рядом.

Этот агрегат Шуруп притащил из областной больницы. Дошел. Сам. Насмотрелся по дороге всякого, извел почти весь боезапас, поймал немалую дозу, но дошел. Смог найти в разрушенном, огромном здании нужные профессору аппараты и лекарства, едва не остался там насовсем, столкнувшись в развалинах морга с чем-то невероятно быстрым и сильным, но все же добыл все необходимое и вернулся. В убежище даже не спросили, где он пропадал три дня, наверное, считали, что искал больных. На обратном же пути сталкер узнал то, что и сейчас грело сердце надеждой. Но он пока не говорил об этом никому. Зачем обнадеживать людей раньше времени? Сначала надо победить болезнь.

– Ты готов, Павел? – он вынырнул из глубины своих мыслей и увидел, что Лев Георгиевич выжидающе смотрит на него. Шуруп кивнул и принялся засучивать рукав.

То, что Шуруп – иммунный, стало понятно несколько дней назад, после того как проведя столько времени с больными без какой-либо защиты, сталкер не заболел. Именно благодаря этому Лев Георгиевич смог найти решение проблемы. Ну, или он считал, что смог найти.

Игла вошла под кожу, двинулся поршень, большой шприц быстро наполнился темной венозной кровью. Лев Георгиевич извлек иглу, ловко зажал место укола ватой, смоченной спиртом, и кивнул в угол.

– Пойди, отдохни. Умаялся, небось, за эти дни?

– Умаялся, – вздохнул Шуруп. – Я пойду с Вероничкой посижу.

Девочка, услышав свое имя, улыбнулась.

Шуруп нашел Веронику в объятиях умирающей матери пять лет назад, в руинах супермаркета в Городке. Он не знал, ни откуда они, ни как туда попали. Одни, без мужчин и оружия, они ничего не смогли противопоставить стае из пяти здоровенных псов. Мать до последнего пыталась защитить девочку, и даже когда упала, сбитая с ног, прикрыла ребенка своим телом. Несколько очередей разогнали животных, знающих, что такое огнестрельное оружие. Но мать Вероники это не спасло. Слишком много было укусов, слишком много крови она потеряла. Все, что она успела сделать, – взять со сталкера слово, что он защитит ее девочку. С тех пор ребенок жил вместе с Шурупом, и ближе дяди Паши у девочки не было никого, несмотря на попытки женщин с «тепловоза» взять ее под свое крыло.

Гладя сидящую у него на руках Веронику, Шуруп сам не заметил, как задремал. А проснулся он уже от того, что его теребил озабоченный Седой.

Кастет поднял руку, и отряд послушно остановился. Внимательно рассмотрев дорогу, сталкер кивнул в ответ своим мыслям и снова двинулся вперед. Выглянул из-за покосившегося забора, осмотрелся и помахал рукой ведомым. Повинуясь жесту, пять фигур продолжили движение, ощетинившись во все стороны стволами автоматов.

Кастет не мог нарадоваться тому, что все получилось так легко. Сонный Иван Николаевич выслушал его и позвал Авдеева – старшего над солдатами.

– Дело надо закончить, – говорил Кастет с горящими глазами. – Это сейчас они там сидят. А что будет, когда у них жратва закончится? Опять к нам пролезть попытаются? Шуруп уже один раз показал, что мы ни хрена не знаем о собственном доме. Что, если есть еще входы, о которых мы не догадываемся? Он сам уже болен – после карантина он с ними, получается, несколько дней уже общается. То, что он их увел, показывает, что крыша у него съехала плотно. А если он наших на поверхности ловить начнет? Хрен его знает, что в голове у психа. Я считаю, надо заканчивать. Я знаю, где они, я смогу провести туда людей. Помимо Шурупа, там только Седой, остальные – пацанва, оружия не державшая, бабы и мелочь совсем. Одной группы хватит, чтобы навсегда отвести от убежища опасность.

Авдеев кивнул.

– Парень прав, Николаич. Шуруп с катушек съехал окончательно. Мало того что он подставил всех под удар – так он еще и против твоей власти пошел. Врал тебе, получается. Всем врал. Решил, что девчонка его ценнее всего убежища. Это плохо, Николаич. Припрется под утро – а болячка внутри. Не пускать? Так поперек попрет. Нет. Не для того двадцать лет мы тут все налаживали, чтобы в одночасье из-за одного идиота все похерить. Я согласен с Кастетом. Надо точку ставить.

На старосту было больно смотреть. Он ценил Шурупа. Но когда на кону стоит жизнь убежища…

– А может, утра дождемся? У людей спросим? – нерешительно произнес Иван Николаевич.

– Ага. Дождемся. И спросим. Расскажем заодно, что Шуруп с больными нянькался, а потом в столовке за одним столом с ними жрал. Это им точно понравится. Тебе паника нужна?

– Нет. Паники не надо. Что предлагаешь?

Староста посмотрел на Авдеева.

– Соберу ребят из своих. Сколько тебе надо, Костя?

– Пятерых хватит.

– Вот. Соберу, выберу из тех, что с Шурупом меньше общались. Задачу поставлю А Костя все остальное сделает. Сделаешь, Кастет? Ребят не погубишь?

– Не погублю. Я сам туда и обратно сходил, а что с нами, с шестерыми, сделается?

– Да вот и я думаю, что ничего. Ладно. Жди тут. Вернусь скоро.

И вот сейчас Кастет во главе отряда из пятерых бойцов подбирался к старой фабрике.

Если бы Константина спросили, за что конкретно он так ненавидит Шурупа, – он бы, пожалуй, даже затруднился ответить. За все. За то, что, появившись тут слюнявым пацаном – а Кастету тогда было шестнадцать, и разница в три года для него была невообразимо большой, – он сразу попал в лучшие условия. Еще бы! Сын мастера! В то время, как сам Кастет пахал наравне со взрослыми, Шуруп, а тогда еще Пашка, пинал… органы. Ребенок же, ага. Зато, стоило ему подрасти – как в почете сразу стал. Умник, тоже мне. Ботаник долбаный. Это именно он настоял на возобновлении вылазок на поверхность, чем жители «Лугансктепловоза» уже давно не занимались. С тех самых пор, как из пяти солдат, отправившихся за припасами, вернулся один, истекающий кровью. Успел только рассказать, что их непонятные твари порвали. Тогда Николаич запретил любые вылазки. А этот… Начитался хлама какого-то, который приволок с собой тогда еще, в читалке своей электронной, и бредить начал. Сталкеры, мать его ети! Кастет сплюнул бы, но в противогазе этого делать не стоило. Бред какой-то! И ведь добился же своего!

Ушел сам, натянув старый ОЗК и взяв автомат, с которым и обращаться-то не умел толком. Ох, как же тогда Кастет молился, чтобы мелкий выскочка не вернулся! Но он вернулся. И не просто – а с полным мешком упаковок чая и кофе, запаянных в целлофан. Склад нашел. И все. С тех пор Шуруп всегда в почете был. Главным сталкером стал. Начал других учить, как по поверхности бродить, чтобы живым остаться.

Кастет поверхности побаивался. Но, увидев, каким почетом и уважением пользуются те, кто ходит наверх, сам попросился в сталкеры. Он научился выживать наверху не хуже других. Но все равно – что бы ни делал Кастет, Шуруп всегда был на шаг впереди. Это бесило.

С годами неприязнь переросла в злобу, а та – в какую-то инфернальную ненависть. В последнее время сдерживать свои чувства Кастету было все сложнее, и он всерьез опасался того, что Шуруп отстранит его от выходов. Придется или в земле ковыряться, или, хуже того – баки с отходами наверх таскать. В такой профессии престижного нет ничего. Когда слюнтяйка, подобранная Шурупом, покрылась пятнами – Кастет возликовал. Ну, все! Теперь-то этот уродец никуда не денется. Болезнь не обманешь. Но эта везучая тварь не заболела. Ни пятнышка! А вот когда больные вдруг исчезли – Кастет сразу смекнул, чьих рук это дело. И вот теперь удалось взять Шурупа на горячем. Ах, какое же это сладкое чувство – месть! За что? Да за все! За все годы, в течение которых Кастет оставался в тени главсталкера. Ничего. Теперь-то он займет его место!

До здания старой фабрики осталось совсем немного. Две улицы пройти. Кастет планировал дождаться, пока Шуруп выйдет наружу – и напасть. Сразу убрать его, а с остальными тогда проблем не возникнет. Правда, оставался еще Седой, но что он один против шестерых сделать сможет? Да ничего! Потом они постучат, там решат, что это Шуруп вернулся. И все. А не откроют – так не зря вон Кузя аммонал в рюкзаке тащит. Рванут люк и зайдут. И дело закрыто.

Кастет сделал бойцам знак остановиться. Следовало еще раз обсудить последовательность действий. А потом уже можно подбираться поближе, обустраиваться и ждать.

– Что случилось, Леш? – сталкер с трудом разлепил глаза. Сказывались усталость и напряжение последних дней. Седой молча поманил Шурупа в коридор. Тот пожал плечами и последовал за товарищем.

– Там группа идет, – прошептал Седой. – Шесть человек. С оружием все. Точно по наши души.

– С чего ты взял?

– Их Кастет ведет. Я его по противогазу узнал. Тот, с оранжевой полосой.

– Ну, ведет, и что? – Шуруп уставился на сталкера. – Откуда ты знаешь, что они – за нами?

– Некуда больше. Что им еще тут делать? Кто сюда вообще ходит, кроме тебя? Тут искать нечего, сам знаешь. Они сейчас за забором на крайней улице засели. Совещаются.

– Ладно. Пойдем посмотрим сейчас. Погоди.

Шуруп вернулся в общую комнату. Там его встретил цветущий Лев Георгиевич.

– Получилось, Паша! Получилось!

Шуруп даже не понял сначала, что именно должно было получиться у профессора. А когда дошло – он с надеждой уставился на врача.

– У Антона пятна уходить начали! Он совсем плохой был, я ему первому инъекцию сделал. Пятна уходят, а еще он встал. И есть просит!

Сердце Шурупа забилось сильнее. Неужели действительно получилось? И все, что он сделал, – не зря? И скоро люди смогут вернуться в убежище?

Улыбка с его лица исчезла, когда он вспомнил, что снаружи ждет группа зачистки.

– Лев Георгиевич, вы уверены, что это не временное улучшение? Быстро же так!

– Паш, с этой заразой я ни в чем уверен быть не могу. Но раньше, что бы я ни делал, состояние только ухудшалось – это факт. Я сделал инъекцию еще троим. И такое впечатление, что им тоже становится лучше. Конечно, чтобы быть точно уверенным, – нужно время…

– Нет времени, Лев Георгиевич. Делайте уколы всем и собирайтесь. Возможно, придется уходить.

– Что-то случилось, Паша? – старый инфекционист внимательно посмотрел на сталкера.

– Пока нет. Но может. Поторопитесь. Я пока поднимусь с Алексеем. Скоро вернемся. Сделайте ему укол сейчас, пожалуйста.

Шуруп подошел к спящей Веронике, посмотрел на девочку и вздохнул. Ладно. Надо идти.

Он нашел свой автомат, проверил магазины, подхватил противогаз. За время коротких сборов профессор успел сделать укол Седому. Мужчины переглянулись и направились к выходу.

– Как ты вообще их засек? Ты ж внизу был, – Шуруп с Седым лежали на полу третьего этажа, всматриваясь в кривые улочки частного сектора. Несколько фигур в противогазах, ОЗК и армейских разгрузках, надетых поверх костюмов, крались вдоль забора.

– Покурить вышел.

– Тебе ж Георгич запретил! – сталкер посмотрел на товарища. В ответ тот только плечами пожал.

– Ладно. Надо остановить этих идиотов. Я попробую поговорить с ними.

– Думаешь, они тебя будут слушать?

– Надеюсь. Давай, в общем, дуй на второй. Будем разговаривать. Не будут же они в нас стрелять!

– Не знаю, не знаю… – пробормотал Седой, поглаживая цевье автомата.

– Ладно, давай.

Сталкер дождался, пока товарищ спустится на этаж ниже, встал и подошел к окну. Увиденное ему не понравилось. Бойцы рассредоточивались, занимая позиции.

– Неужели и правда? Да ну. Быть такого не может… – пробормотал себе под нос сталкер.

Некоторое время Шуруп колебался. Может быть, и правда – ну их, эти разговоры? И тут же одернул сам себя. Нельзя так. Люди. Свои. Он решительно содрал с головы противогаз. Сделал вдох – и обалдел.

Откуда-то несло гарью, легкий ветерок доносил от реки слабый запах гниения и еще чего-то, химического. Но, несмотря на это – до чего же чистым был воздух! Он вдохнул полной грудью, отчего слегка закружилась голова. Да. За один этот вдох можно отдать многое. Сталкер тряхнул головой, отгоняя лишние мысли, и шагнул к проему.

Бойцов он увидел не сразу. Выходи он из двери, а не наблюдай с высоты третьего этажа – так и вовсе не заметил бы. Хорошо, что Седой не утерпел, плюнул на запрет доктора.

– Кастет! – заорал он во всю мощь легких. Уже и забыл, как это делается.

– Кастет, ты меня слышишь? – с сухого дерева неподалеку вспорхнула стайка трупогрызок, напуганных громким звуком.

– Кастет, мы нашли решение! Болезни больше нет! Вам не нужно делать то, для чего вы пришли! Все в порядке, Костя, слышишь?

В ответ – ни звука. И бойцов больше не видно. Как будто и не было никакого отряда. Черт, неужели не слышит?

– Кастет! – срывая голос, вновь крикнул Шуруп.

И вдруг грохотнула короткая очередь. Сталкера ударило в плечо и сбило с ног на бетонный пол, усеянный строительным мусором.

– Что за…

Из-под разорванного пулями на правом плече ОЗК потекла кровь. Боль пришла через секунду, и сталкер скрежетнул зубами.

– Что ж ты делаешь-то, сука? – прошептал Шуруп. – Ты ж по своим стре…

Внизу, оборвав его фразу, заговорил автомат Седого, и тут же ему ответили в несколько стволов. Шуруп вышел из оцепенения.

Выдернув из подсумка аптечку, он зубами разорвал упаковку бинта и принялся перевязываться. Пуля прошла по касательной, сорвав кожу. Царапина – но глубокая. Обеззаразить бы, да некогда возиться. Внизу снова застучал автомат. Отчаянно матерясь, сталкер отбросил противогаз в сторону и на полусогнутых побежал по этажу. Присел у окна, аккуратно выглянул.

Бойцы, прячась за обломками бетонных конструкций, за прогнившими цистернами, короткими перебежками перемещались вперед. Время от времени из окна огрызался автомат Седого, на что нападающие отвечали короткими, злыми очередями.

– Лешка, балбес, позицию смени! – пробормотал Шуруп, ловя на мушку одну из фигур в ОЗК. Прицелился в середину туловища, почти выбрал слабину спуска, передумал и опустил прицел ниже. Приклад лягнул отдачей в раненое плечо, и он зашипел от боли. С улицы раздался приглушенный противогазом крик. Попал. Хорошо. И тут же на его окно обрушился свинцовый шквал.

Матерясь, Шуруп перебрался к другому окну. Так. Аккуратно. Высунуться. Прицелиться. Вот сюда, пониже, в ногу. Огонь! Снова удар в плечо, броситься в сторону, переждать. К новому окну. Не попал в прошлый раз. Чертов «укорот»! Никакой точности! АКМ бы! Выстрел. Крик. В сторону. Осколок бетона, выбитый из подоконника, глубоко расцарапал щеку. Плевать! Назад, к первому окну. Высунуться. Прицелиться. Выстрелить. Мимо!

Увеличенный магазин закончился очень быстро. Шуруп нащупал новый, поглядывая в окно, вогнал в гнездо приемника. Вдруг из-за цистерны выскочил боец, припал на одно колено, и от подствольного гранатомета к окну этажом ниже протянулся дымный след. Граната!

Грохнуло. И тишина. Седой не стрелял. Контужен?

Выпустив очередь «в молоко», просто чтобы заставить залечь нападающих, Шуруп метнулся к лестничному маршу. Выглянул.

Седой лежал в паре метров от окна, а под ним растекалась лужа крови. Защитный костюм – даже отсюда было видно – превратился в лохмотья. Шуруп кубарем скатился по ступенькам, на полусогнутых подбежал к товарищу и резко остановился.

Седой был мертв.

В висках застучало. Руки мелко затряслись, мир поплыл перед глазами. Лешка. Ровесник. Сталкер. Настоящий товарищ. Наверное, во всем убежище он ближе всех был к тому, чтобы нелюдимый Шуруп назвал его другом. И вот его нет.

Дрожь унялась моментально, как отрезало. Шуруп забросил за спину свой автомат и поднял с пола АКМ Седого. Машинально проверил оружие, сменил магазин на полный, дослал патрон.

– Так, значит, да? – Сталкер нехорошо усмехнулся. – Ну, так – значит, так. Держитесь, суки!

Прижав приклад к плечу, боль в котором сейчас почти не чувствовалась, Шуруп шагнул к окну.

Четверо уцелевших практически подобрались к стене. Раненых они оттаскивать не стали – те так и лежали там, где их настигли пули сталкера. Первый даже не дергался – видимо, Шуруп, стараясь бить по ногам, чтобы не убивать вчерашних товарищей, сделал только хуже: пули перебили бедренную артерию, и бедолага истек кровью. На мгновение Шурупу подурнело, но, вспомнив о лежащем позади бездыханном Седом, сталкер усилием воли отогнал слабость. Не он это начал.

Тщательно прицелившись, не собираясь больше церемониться, он утопил спуск.

Отдача ударила в плечо, один из нападающих кулем завалился набок. Шуруп тут же отскочил от окна, пригибаясь. О боевых действиях он знал только из книг, до этого принимать в них участие сталкеру не приходилось. С кем сражаться? В первые годы, когда еще были те, кому не давало покоя, что кто-то устроился лучше их, Шуруп был слишком мал. А потом все как-то утряслось. Самые буйные сложили головы, остальные поняли, что лучше торговать и сотрудничать, чем сокращать и без того малочисленное население города. У солдат, составлявших костяк «армии» убежища под «Лугансктепловозом», боевого опыта тоже не было, так что учиться было не у кого. Весь опыт применения оружия складывался из занятий на стрельбище да стычек с тварями, которых, впрочем, за все то время, что Шуруп бродил по поверхности, было немало. Так что боец из него был так себе. Но одно он уяснил четко: выстрелил – смени позицию. И сейчас эта нехитрая наука сослужила ему добрую службу.

Очередь снаружи грызанула остатки подоконника, сыпанула деревянной трухой и кусочками штукатурки. Но Шуруп был уже в другом конце здания и ловил в прицел врага. Ему было чуть проще, чем нападающим: они не решились снять противогазы, а без «намордника», искажающего картинку, целиться было значительно удобнее. Однако на этот раз его ждала неудача. То ли противник вычислил, откуда сталкер покажется в следующий раз, то ли просто так совпало, но именно в тот момент, когда Шуруп в очередной раз тянул спусковой крючок, простучала короткая очередь, и грудь справа пронзило болью. Дыхание перехватило, как будто в грудь со всего размаха саданули кувалдой – «понедельником». Сталкер зашатался и упал на одно колено.

– Ну, что ты там, ублюдок? Поймал? Нравится?

Голос кричавшего был заглушен противогазом, но Шуруп точно знал – это Кастет.

– Эй, чего не отвечаешь? Скопытился, что ли? Не помирай там! Я хочу, чтоб ты своими глазами увидел, как мы болезных твоих кончать станем. Будет тебе наука. Не играл бы в героя-спасителя, они бы тихо траванулись, и все. А так – сам виноват в том, что с ними случится.

Шуруп, скрипя зубами от невыносимой боли, неловко перетягивал грудь бинтом. Он не врач, конечно, но, кажется, если бы задели что-то жизненно важное – на это простое действие его бы уже не хватило. Значит, еще повоюет. Черт, хорошо бы Кастета, гниду эту, с собой захватить. Без него у остальных может и не хватить духу – убивать беззащитных.

– Я думаю, – снова донесся голос Кастета, – девку эту твою мы напоследок оставим. Пусть проникнется как следует, глядя, что дядя Паша натворил. А потом и ее кончим. Ну, и тебя, если сам не загнешься к тому времени. Впрочем, нет. Знаешь, что? Тебя мы валить не будем. Просто бросим здесь. Хоть ты и скользкий парень, но даже тебе с такими раскладами не выкрутиться.

Шуруп закончил перевязку. Получилось плохо, но лучше, чем ничего. Он попробовал поднять руку, и плечо тут же пронзила острая боль. Черт, а ведь Кастет сейчас отвлекает внимание. Или пытается разозлить сталкера, заставить высунуться. Нет, точно, сволочь, голосит, чтоб отвлечь. Вон, кто-то споткнулся этажом ниже. Суки.

Левой рукой он залез в подсумок, шипя от боли, достал аптечку. Вывернул ее содержимое на пол, выхватил из небольшой кучки шприц-тюбик. Черт знает, где Георгич достал армейские штуки эти, но сейчас они будут очень кстати. Стиснув зубы, он скинул колпачок и вогнал иглу в грудь рядом с повязкой.

Промедол подействовал быстро. Уже через несколько секунд Шуруп смог подобрать автомат. Стараясь не шуметь, он шагнул за колонну и присел, взяв на прицел лестничный марш. Вовремя.

Снизу показалась голова, затянутая в зеленую резину. Боец поднимался медленно, стараясь контролировать опасные направления, но противогаз хорошему обзору не способствовал. У Шурупа было преимущество, и он поспешил им воспользоваться.

Очередь ударила туда, куда он и целился – прямо по центру «свиного рыла». Боец даже не вскрикнул, заваливаясь на ступени. Не дожидаясь, пока наркотик перестанет действовать, Шуруп, как мог быстро, двинулся вперед. У него очень мало времени. Нужно успеть.

– Эй, что там? – голос Кастета звучал озабоченно. – Воха, готово?

Шуруп добрался до распростершегося на лестнице бойца, с трудом перевернул его. Нащупал подсумок, достал две гранаты. Черт его знает, какие это, сейчас не время вспоминать уроки Авдеева. Любые сойдут. Положив автомат на ступеньку, он разогнул усики, выдернул предохранительные кольца и одну за другой бросил гранаты на звук ненавистного голоса, сразу же уходя наверх.

Грохнуло знатно. И тут же кто-то заорал. Громко, протяжно, на одной ноте. Зацепил-таки! Знать бы только – кого? Хорошо бы Кастета.

Желание не сбылось. Через несколько секунд он услышал хорошо знакомый хриплый мат. Вот ведь ублюдок живучий!

– Ну, ты и мразина, Шуруп. Теперь точно все, что обещал, выполню. Ты, тварь, кровавыми слезами рыдать будешь. Все, Рэмбо комнатный, молись. Я иду тебя убивать.

Отвечать Шуруп не стал. Сил не было. Все сильнее кружилась голова. Видно, хреново он повязку наложил, весь бок мокрый от крови. В висках стучит, качает… Где же взять еще немного сил? Ну, совсем чуть-чуть, пожалуйста!

Снизу раздался шорох, стукнуло, и на бетоне, в нескольких метрах от Шурупа, закружилось яйцо гранаты. Сталкер, застонав, поднялся, но смог сделать лишь несколько шагов. Грохнуло, ударило по спине, обожгло сразу в нескольких местах. Выпустив автомат, он упал на пол. В ушах звенело, тело разрывало болью, и понять, где болит сильнее, не представлялось возможным. Перед глазами расплывались темные концентрические круги. Твою мать, он ведь почти победил!

Сквозь звон и гул в ушах послышались шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Шуруп заскрежетал зубами. Кастет. Сволочь. Господи, дай сил! Пожалуйста, хоть немного!

Шаркающие шаги слышались все отчетливее. Похоже, Шурупу удалось зацепить противника, иначе он бы шел гораздо бодрее. Еще шаг, и еще.

Левая рука Шурупа наткнулась на что-то твердое, холодящее металлом даже сквозь перчатки. Ни на что не надеясь, сталкер сомкнул пальцы на своей находке.

– Эй, ты живой, уродец? Поживи еще чуть-чуть. Мне много времени не понадобится.

Удар ногой, перевернувший Шурупа на спину, взорвался болью во всем теле. Если бы не промедол, это, наверняка, стало бы последним, что он почувствовал. Но наркотик все еще действовал, и потому сталкер даже не потерял сознание.

– Не… убивай… их… – с трудом ворочая языком, пробормотал Шуруп. – Не надо. Я… Награда… Не убивай…

– Чего? – Кастет старался говорить насмешливо и непринужденно, но по голосу было слышно, что ему тоже больно. Черт, не увидеть, куда его зацепило. Жаль.

– Не убивай… Карта… Награда… Расскажу… Тайник…

– Какой еще тайник? О чем ты шепчешь? Говори разборчивее, – несмотря на намеренно дурашливый тон, было видно, что Кастета заинтересовали слова умирающего.

– Тайник… Лекарства, много… Принес из областной… Антибиотики… Карта, покажу…

– А ну-ка, с этого места поподробнее! – Кастет сделал шаг и нагнулся над Шурупом.

– Тайник… Красная…

– Громче!

– Не могу… Громче…

– Вот урод! Говори, давай!

Кастет оперся на колено и нагнулся над сталкером. Тот беззвучно шевелил губами. Выругавшись, Кастет нагнулся еще ниже, пытаясь расслышать слова Шурупа. Тот улыбнулся уголками окровавленных губ.

– Чего лыбишься, урод? Говори да…

Обломок арматуры вошел Кастету в горло, оборвав фразу. Шуруп, сжав зубы, потянул кусок металла на себя и ударил еще раз. И еще. И еще. Остановился он, лишь когда подергивающееся тело рухнуло на него сверху, больно надавив на рану.

– Мелкий ты, Кастет, человечишка. Жалкий. Подлый и жадный. Был.

Шуруп с трудом выбрался из-под трупа, сплюнул на пол кровавую слюну, и, расходуя последние силы, пополз вперед. Туда, где среди пыли и кусков штукатурки лежал последний шприц-тюбик с промедолом.

Вакцинация была закончена. Лев Георгиевич не уставал удивляться: болезнь отступала так же быстро, как и развивалась. Даже те, кого силы уже практически оставили, смогли встать и собраться самостоятельно. Собирались недолго. Теперь оставалось только Седого с Шурупом дождаться.

Доктора дернула за рукав подошедшая Вероника.

– Дядя Лев, а дядя Паша куда пошел? Он вернется за нами?

– Да, конечно, милая. Он вернется совсем скоро.

– И мы сможем вернуться домой, да? Мы же выздоровели, правда?

– Да, девочка, да, – рассеянно ответил врач.

Гермолюк и толстые двери на входе в тамбур глушили звуки перестрелки, услышанные инфекционистом, когда он, обеспокоенный отсутствием сталкеров, поднялся по лестнице. Сейчас врач нервничал. Что случилось там, на поверхности? Что происходит? Когда они вернутся? У него не было ответов. А если не вернутся? Лев Георгиевич обвел взглядом свое «воинство». Пятеро детей, шестеро взрослых, из которых три женщины, и пятеро подростков. И никакого оружия. Припасы почти закончились, воды осталась одна канистра. Топливо тоже скоро иссякнет. Что потом?

Врач прислушался. Показалось, или… Он встал со стула и быстро направился к входному тамбуру. Вот! Здесь слышно хорошо: тук-тук, тук-тук-тук. Пауза. И опять: тук-тук, тук-тук-тук. Условный стук! Шуруп!

Лев Георгиевич метнулся к двери и схватился за запорное колесо. Шло туго, все же механизм был очень старым. Наконец, дверь открылась. Но за ней никого не было! Ошарашенный врач опустил взгляд ниже и вздрогнул.

Шуруп лежал на полу. Вокруг него быстро расплывалось кровавое пятно. Сталкер дышал хрипло и прерывисто. Врач обернулся и хотел было крикнуть, но сталкер замычал и замотал головой. Лев Георгиевич присел рядом с ним.

– Паша, что случилось?

– Некогда… Объяснять… Седой… Мертв. Слушай внимательно…

В убежище возвращаться нельзя. Идите к зданию СБУ. Там… там есть люди… Они готовы… Принять вас. Я встретил их, когда возвращался из больницы. Молчал… Не говорил нашим… Там… Есть все. Они поймали какой-то сигнал по радио… Есть еще выжившие. Они будут их искать. Это ваш… Шанс.

Шуруп затих, набрался сил и тяжело перевернулся на бок, чтобы видеть лицо врача.

– Вы дойдете. Когда дойдете до седьмой больницы – идите понизу, до музея. Оттуда поднимайтесь к драмтеатру, а от театра – к «Кристаллу». Там вас уже встретят, у них дозоры везде. На… – Шуруп снова начал задыхаться. – На Красную… площадь не суйтесь… Не пройдете…

– Я понял тебя, Паша. Подожди. Сейчас тебя забинтую, обработаю – с нами пойдешь. Полежишь немного – пару дней – и пойдешь.

Шуруп криво усмехнулся.

– Никуда я… не пойду уже. Отходился, – сталкер вдруг вскинулся, схватил доктора за воротник и притянул его лицо к своему. – Пообещай… что позаботишься о Веро…

Булькнуло, изо рта сталкера пошла кровь, рука его разжалась, и он обмяк, стукнувшись головой о пол.

По коридору пронесся дробный топоток, и Вероника, отпихнув врача, рухнула на колени рядом с телом Шурупа.

– Дядя Паша! Дядя Паша! Что с тобой? Дядя… Папа! Не молчи!

Но сталкер ничего уже не мог ответить.

Девочка разразилась рыданиями. Лев Георгиевич встал, поднял ее с пола и крепко прижал к себе.

– Тихо, тихо, маленькая. Все будет хорошо. Тихо… Давай пойдем. Нам с тобой нужно еще очень много сделать. Ты же поможешь мне?

Девочка подняла заплаканное лицо и посмотрела в глаза старому врачу.

– Он теперь там, у Бога?

– Да, милая. Конечно. Он был очень хорошим человеком. Где же ему еще быть? – Врач бормотал что-то успокаивающее, а сам думал о том, что, если бы Бог был – он бы никогда не позволил детям плакать над телами близких.

Взяв девочку на руки, Лев Георгиевич шаркающей походкой пошел по коридору. Впереди был опасный путь, по которому нужно было провести людей. И он это сделает. Ради Шурупа. Ради Седого. Ради Вероники.