О чем молчат выжившие

Сергей Чехин НЕ СЕГОДНЯ

Ежова нашли у входа на Московскую. Израненного, грязного, как черт, и едва живого. Дозорные оттащили парня в лазарет, где за него с особым усердием взялись врачи. Егор, он же Еж, хоть и странный донельзя, был для многих живой легендой. Молодняк продыху не давал: бегал по пятам, просил историй о поверхности рассказать, разве что не молился. Даже поверье пошло: Ежа коснешься тайком – к удаче. А коль руку пожмет – мутанты за километр обходить будут. Наверное, именно поэтому Ежов старался смыться в город при первой же возможности.

Истекающее кровью тело бережно положили на койку и принялись срезать одежду. Шмоток на Еже было – как шкурок на луке. Прорезиненный плащ, самодельный броник, обшитая кольчугой химза… пока все сняли, бедняга чуть не преставился. Две пули в бедре, левое плечо разворочено дробью, за правое кто-то укусил. Штопали и латали ночь напролет и лишь в обед забинтовали, вколов слоновую дозу обезболивающего.

Вскоре сквозь далекий гул Еж услышал сердитый голос Барина – начальника станции.

– Пропустите!

– Нельзя! – взвизгнула девушка в грязном халате.

– Можно! И нужно!

– Он еще слишком слаб!

– Плевать! С ним пошли два сталкера. Оба пропали! Я должен знать, что с ними случилось. Нюра, отойди. Не зли меня.

Врач тихо ругнулась и подчинилась.

– Еж, мать твою! – над раненым нависло бородатое лицо с уродливыми ожогами на лбу и скуле. – Где Кобра и Пахом?

– Погибли.

– Как?

– Демон…

– С дробовиком и автоматом?! Тебя-то кто подстрелил?

– Свои… случайно. Тварь налетела из ниоткуда. Суматоха… неразбериха… Я шел первым – вот и досталось по первое число.

Начальник нахмурился и отвел взгляд.

– Давненько о демонах не слышал. Да уж… Ну а тайник? Нашли? Что внутри?

– Пустота. И безнадега… – Егор вяло улыбнулся. – Вскрыт и обчищен до последней щепки.

– Дерьмо собачье! Лучших добытчиков сгубил зазря. Не знаю даже, что с тобой делать. Доложу Савве, пусть решает.

– Лады… – Егор откинулся на подушку и поморщился.

– Угу. Отдыхай.

Разумеется, я наврал. От и до. Не было никаких демонов, а подстрелили меня отнюдь не случайно. Но никто в Городе об этом не узнает. Никогда. Даже самые близкие друзья, иначе они вмиг превратятся в злейших врагов.

Два дня назад меня напрягли сгонять в библиотеку за книгами. Я как бы подчиняюсь Городу, хотя на болту вертел его законы. Но здесь все же безопаснее, чем на Безымянке, цивильнее. Долго думал, от кого тошнит меньше – от городского официоза или блатной гоп-компании. В итоге выбрал меньшее зло.

Да фигли, мне несложно. От Алабинской до Научки минуты три пешком. Район спокойный, черти всякие забредают редко. Смекнули, собаки, – дядькам с огнеметами лучше не докучать. Только в самой Научке библиотекари трутся, вернее – трется. Раньше их было двое, пока вашего покорного не послали за книжками.

Тогда-то одна шибко борзая обезьяна испробовала на своей шкуре Малыша и Коротыша. Вторая, не будь дурой, все поняла правильно и нынче при моем приближении забивается в туалет и тихонько скулит.

Кто такие Малыш и Коротыш? Ну, не кто, а что, хотя оба мне как братья родные. Это спаренные обрезы двустволок. Сам вытачивал и подгонял – адские машинки. Левые крючки спускают бойки по очереди, а если нажать правые – жахнут из всех стволов. Отдача такая, что хилому стрелку руки на хрен переломает. Но я не хилый. Предплечья у меня о-го-го, да и все остальное тоже.

Перезаряжать запаришься, но морока того стоит. Когда наглая лысая горилла поймала восемь порций крупной дроби в упор, мозги расплескало по всему атриуму. Вот башка есть – бум! – и нету, лишь кровавая бахрома свисает.

Когда ребята прознали про мои особые отношения с библиотекарем, начали допытывать – как так-то? Отпугнул чем или договорился? На подобные вопросы всегда отвечаю одинаково: просто книжки сдаю вовремя. И почти все принимают глупую шутку за чистую монету.

В тот день обыскал все полки, но ничего годного не нашел. Полезное давно вынесли, осталась дешевая развлекаловка. Про какие-то зоны, аномалии, артефакты… Кто это вообще читает? Чушь, да и только. Но пацанве нравится. Вдохновляются, видите ли, этой писней. Сталкерами стать хотят. Лучше бы грибы разводить учились и за свиньями ухаживать. И толку больше, и проживут дольше.

Но мое дело малое – набить рюкзак макулатурой и заняться чем-нибудь более интересным. Управившись за полчаса, решил немного пошерстить архив. В хранилище хреналион самых разных документов о Самаре и области. Даже если выжившие внутри Рубежа объединятся, то не изучат их и за десять лет.

Частенько тут зависаю, чтобы не чесать в Город раньше срока. Не люблю подземку. Шум, духота, вонь, и всем постоянно что-то надо. Подай, принеси, почини, приготовь, ты ж мужик. Тридцать лет, а бабы нет – когда сталкерят строгать начнешь?

Нет, я ничуть не против мирного быта. Просто не привык к тишине в туннелях. С пятнадцати лет на баррикадах, и вдруг – как обрезало. Перемирие. Для многих – долгожданное, для меня – непонятное. Люди плакали, смеялись, кидались друг дружке на шеи. Значит, это хорошо. Значит, так и надо. Но Малыш и Коротыш – продолжения моих рук. Я не мог просто взять и положить их на полочку, как старуха – вставную челюсть. Вот и стал все чаще пропадать на поверхности. Там все понятно. Там действуют знакомые законы, по которым жил долгие двадцать лет. С того самого дня, когда упали бомбы.

Обожаю архив. Тихое прохладное подземелье, пожалуй, самое безопасное во всей Самаре. Лишь библиотекарь воет в сортире. Отвлекает, зараза, но прикончить жалко – вроде безобидная зверушка. На самом деле – просто лень. И патроны опять подорожали.

Среди документов полно научных и технических – эти не шибко жалую. Война началась, едва мне стукнуло десять. С детства кисну в метро, и семи пядей во лбу отрастить не успел – некогда было. В Городе, конечно, живет немало умников: инженеров, профессоров, врачей, но я всегда предпочитал зубрежке опасные прогулки наверху. Главное – руки растут, откуда надо, и котелок варит. В наших реалиях этих навыков за глаза хватает.

Зато газетные вырезки почитать – всегда пожалуйста! Любопытно же, как жили люди тридцать, сорок, пятьдесят лет назад. А раз заметки спрятали в архив, значит, события действительно важные, иначе зачем хранить их под землей, за толстенными дверями?

За все время прочитал пару тысяч хрупких пожелтевших листков, но ничего особо ценного не нарыл. Такой-то депутат на таком-то съезде внес такой-то закон. Такой-то колхоз установил рекорд по сбору кукурузы. С концертом приехал популярный столичный ВИА. После распада Союза криминогенная обстановка обострилась, вот вам интервью начальника полиции. И следом – останки начальника полиции нашли в таком-то лесу.

Сурово, однако, но интересно. Не то что сейчас. Метро – поверхность, метро – поверхность. Выжил – хорошо. Сгинул – что поделать, все там будем. Такова сталкерская доля.

В тот злополучный день попалось кое-что действительно важное. Статья за двенадцатое марта девяносто первого – рассказ некоего Богданова А. В., ночного сторожа музея-усадьбы Льва Толстого. Он поведал журналистке, как поздно ночью у дома остановился воронок. Пара военных – лейтенант и майор – тыча в лицо ксивами и распоряжениями, заставили мужичка свалить куда подальше. Мол, проводится спецоперация, объект взят под усиленную охрану, все гражданские должны немедленно пойти к черту.

Он вернулся домой, в хрущевку через дорогу, с третьего этажа коей открывался потрясающий вид на музей. Богданов А. В. лично видел, как полчаса спустя к зданию подкатили два военных «Урала». Из первого выгрузилась рота лопоухих призывников и принялась таскать из второго зеленые деревянные ящики, в каких обычно хранятся всякие армейские припасы.

То ли от усталости, то ли от недосыпа один ящик уронили. Журналистка так забавно описала момент, хоть премию давай. «И тут Богданов увидел, как по мостовой во все стороны покатились алюминиевые банки, блестя в свете фар».

Сторож понаблюдал за разгрузкой около часа и пошел спать. Поутру обшарил окрестные кусты и нашел банку. Вскрытие показало вкуснейшую советскую тушенку, гостовскую. Пытался отыскать тайник в музее, но тщетно – вояки спрятали добро на совесть. Мужик еще удивился – на кой черт тушенку в музее прятать? А вскоре Горбачев объявил о создании Союза Суверенных Государств. В августе того же года грянул путч, и от СССР остались рожки да ножки. А хитрый майор, скорее всего, предугадал большую заварушку и подготовился к новой «свободной» жизни, стибрив целый грузовик казенной жратвы.

И тут в башке щелкнуло – усадьбу стоит проверить. Может, воришка сбагрил хабар, а может, и не успел – времена сложные были. Нескольких тонн тушняка хватит на год, и от меня в кои-то веки отстанут с дурацкими поручениями. Смогу наконец заняться настоящим сталкингом, а не добычей хавки и книг. Ведь вокруг так много неизведанного и неизученного… Острова, речные порты, промзоны, дальние хутора, секретные заводы и бункеры… Точно, надо идти! Благо от Алабинской километров пять всего. Но топать самому не вариант – в домах и узких двориках засела нечисть, а на набережную без танка лучше вообще не соваться.

Спрятал листок в карман – и домой. Вручив рюкзак с книгами дозорным, расписался в журнале и прямиком в бар «Крайний выход» – уютную берлогу для своих. Демон бы побрал Савву с его дебильными законами. Все под роспись: кто куда пошел, во сколько пришел, что принес, какое задание взял на завтра. Долбаная бюрократия. Впрочем, на Безымянке еще хуже. Гоп-стоп на входе, гоп-стоп на выходе, гоп-стоп везде, где только можно. А можно, собственно, везде. Еще и в рабство угонят.

– Михалыч! – окрикнул бармена.

Тощий парнишка махнул в ответ. Вот же ирония – прозвать Михалычем безбородого сопляка, не нюхавшего ни пороху, ни бабу. Что поделать – работа важная, ответственная, вот и кличка под стать.

– Михалыч, плесни самогоныча.

Сидящие за стойкой сталкеры ехидно захихикали. Паренек покраснел и тихо хлопнул передо мной стопариком. Первая рюмка после ходки – за счет городского бюджета. Хоть какой-то плюс от бумажной волокиты.

– Кобру видел?

Бармен покраснел еще гуще. Все знали, как он страдает от безответной любви к грубой жгучей девушке, которую не укротил даже я.

– Недавно вернулась, – пробубнил он. – Вроде дома сейчас.

– А Пахом?

– В загуле. Минут двадцать назад ушел.

– Не в шпалу хоть, надеюсь?

В ответ Михалыч ухмыльнулся:

– Не-а. Но с собой литру взял. Сказал, не в настроении сейчас, при всем честном народе. Душа уединения просит.

– У Пахома? Душа? Ну, это он загнул! – вернул ухмылку я, про себя облегченно выдохнув – загул товарища был бы сейчас совсем некстати. – Ладно, маякни мелюзге – пусть метнутся и позовут обоих.

Парнишка кивнул и вышел на перрон, где носились стайки чумазой детворы. Молодняк, едва услышав, что помощь нужна не абы кому, а самому Ежу, тут же наперегонки помчал по указанным адресам.

Я заказал чай в пакетике и миску грибного рагу. Сыпанул на стойку горсть патронов и уселся подальше от посторонних ушей. К сожалению, у «Крайнего выхода» нет ни стен, ни укромных темных уголков. Оставалось поглубже натянуть капюшон и надеяться, что в ближайшее время не выстроится очередь из желающих пожать лапу.

Кобра пришла сразу, даже куртку не накинула. Серая майка, камуфляжные штаны, берцы и два жетона – один на шее, второй под шнурками. Когда имеешь дело с тварями и чудищами, лучше подстраховаться. Нередко от сталкеров остаются одни ботинки.

Смущенно улыбнулся и кивнул на свободный табурет. Да, она меня отшила, и шуры-муры – в далеком прошлом, но все равно вел себя, как Михалыч в присутствии валькирии. Плечистая, крепкая, с короткими черными волосами, милым личиком и до одури опасным взглядом ярко-зеленых глаз. Во многом из-за них прозвище и получила. А еще за то, что убивала так же быстро, как яд той самой змеюки. Без колебаний, сомнений и сожалений. Сколько народу с Безымянки положила – не счесть. И останавливаться не собирается. Таких кобр утихомирит только смерть.

– Чего хотел? – спокойно спросила она.

Иной от этого спокойствия напрудил бы в штаны, но я-то мускулистую красавицу знал как облупленную. Если дерзит и хамит – значит, все в порядке. Значит, контакт налажен. В других случаях за нее говорит ствол или нож.

– Мысля есть. Нашел кое-что в архиве. Пахома подождем? Он тоже в деле.

Кобра подперла иссеченный шрамами подбородок сбитым до мозолей кулаком. Стало жарко, в горле пересохло. Как бы невзначай, отвлекся на чей-то крик с перрона и хлебнул терпкий напиток.

– Великолепная тройка снова вместе, а? Как в старые добрые времена?

– Не назвал бы их добрыми… Но, в общем, да.

– Мы могли свернуть горы. Скинуть жирного ублюдка и поставить раком все метро. А ты взял и ушел.

– Была причина.

– Ну да… Любовь всей жизни не захотела осесть в крысином гнезде и плодить корм для мутантов. Ишь, какая цаца, воевать ей охота, а не пеленки менять.

Поморщился, словно зуб заныл, и процедил:

– Все уже решено. И точки над «ё» расставлены…

– Что это решено?! – гаркнул Пахом. – Да без меня!

Табурет отчаянно заскрипел под тяжелой тушей. Соратник щербато ухмыльнулся и подмигнул единственным глазом. Второй вышибло отскочившей дробинкой, когда нас прижали в переходе между Советской и Победой. Война набирала обороты, стычки стали привычным делом, а мы умудрились проворонить засаду. Долбаные «волчата». Но ничего, расквитались. Поймали одного, и Пахом вырвал ему пальцы голыми руками. После чего шайка малолетних урок куда-то испарилась, до сих пор найти не могут.

Рыжий великан поскреб похожую на лопату бороду и спросил:

– Ну, так что за дело-то?

Достал из кармана листок, развернул и положил на стол. Сталкеры склонились над ним и углубились в чтение. Кобра хмурилась, Пахом вскидывал брови и удивленно бормотал под нос:

– Ха! Ну и ну! На байку не похоже. В байках снежные люди, пришельцы всякие. А тут – просто тушенка.

– Не поминай пришельцев всуе, – проворчала девушка. – Сектантов накликать хочешь?

– Да я им! – он потряс пудовым кулачищем – почему-то у моего лица. – Все антенны обломаю!

– Тише… На нас уже косятся, – постучал ногтем по газете. – Какие идеи?

Фурия пожала плечами.

– Проверять надо. Идти недалеко, втроем пробьемся.

Пахом посерьезнел, и мне это совсем не понравилось. Когда балагур становится угрюмей тучи, враг ждет беды, а друг – дурной вести.

– Мужики говорят, на развалинах Храма видели палкина. А это в двух шагах от усадьбы.

Я поежился, Кобра вздрогнула. За долгие годы в метро мы повидали кучу всякой хрени, но страшней палкина твари не встречали. Издали он похож на человечка из детского стишка: палка, палка, огуречик. Название, собственно, отсюда же. Округлое, как веретено, тело, сплошь сплетенное из жгутов гноящегося, зловонного мяса, и тоненькие цепкие лапы. Голова до макушки утоплена в плечи, одни глазки торчат. Но когда жертва поймана, палкин вытягивает длинную, словно хобот, шею и выгрызает требуху зубами-иглами.

Иногда его кличут человеком-пауком из-за умения ползать по отвесным стенам и даже потолкам. Он – черный как смоль и легко прячется в темных углах и закоулках. Убить можно, но сложно – гад крайне юркий. Бывалые сталкеры рассказывали: бегает палкин так быстро, что не всякий за ним уследит. А уж целиться вообще без мазы – не успеешь на крючок нажать, а он уже за спиной хрипит.

Бог знает, что это такое – вблизи его никто не видел. Даже матерые волчары, которым демон не страшнее летучей мыши, бегут без оглядки, едва заметив мутанта. Большим отрядом отбиться легко – чудище на толпу не попрет. Втроем – впятером получится отогнать, коль действовать слаженно и не тормозить. А одиночке – кранты при любых раскладах. Если слухи не врут, рутинный поход грозит обернуться смертельно опасным приключением. И знаете… так даже веселее!

Девушка хмыкнула.

– А чертей зеленых мужики не встречали?

– Это вряд ли, – строго ответил здоровяк. – Мужики проверенные. Пургу не гонят.

– Палкин… копалкин, – проворчал я. – Вы со мной или где? Когда Савва отвалит короб цинков за находку – в долг не просите.

– Ха! На понт берешь?! Пахом никого не боится! – рыжий бородач грохнул по столу пудовым кулачищем. – Иду!

– Я тоже, – бодро отозвалась Кобра. – Люблю пощекотать нервишки. Это возбуждает.

– Тогда – в семь у ворот. Не вздумайте опаздывать, – сурово посмотрел на притихшего товарища. – И бухать.

Пришлось встать на час раньше, чтобы успеть собраться. Экипа столько – пока натянешь, семь потов сойдет. Первым делом – джинсы и вязаный свитер с кожаными нашивками. Неплохая защита от всякой мелочи вроде метрокрыс, диких собак и мутировавших кошек. Следом – брезентовый комбез (сам шил), тоже укрепленный. На него – химза с кольчужной рубашкой из алюминиевой проволоки. Больше не от клыков и когтей, а от собственной глупости. Поскользнешься, заденешь какой-нибудь выступ, напорешься на ржавую железяку – тут-то лишних три килограмма окажутся вовсе не лишними. Обидно, однако, отбиться от стаи тварей и разодрать химзу о штырь. Не надо так.

Патронташи через грудь – крест-накрест. Берцы с железными набойками, легкий бронежилет и плащ. В петли на широком армейском поясе – туристические топорики. Второй как бы запасной, но если прижмет, и двумя отмахаться смогу. Помню, молодым был – матерые сталкеры все ухохатывались. На кой, мол, тебе топоры – носи сразу два меча, как ниндзя. Смешки и подколки сошли на нет после того, как я без малого десять минут отбивался врукопашку от стаи крыс, пока дозорные у костра очухивались от паленого самогона.

После этой истории по станции пошли первые сплетни о моей мистической удаче. Представьте, как человек, которого считали съеденным заживо, выходит из мрака весь в крови, сжимая бурые рукоятки. А дрожащие лучи фонариков высвечивают за ним целую гору изрубленных мохнатых тушек. На самом деле, ничего сверхъестественного тут нет. Прижмет – и не такие фокусы выкинешь. Но выжившие – народ суеверный, вот и пошло-поехало.

О чем это я? Ах, да. Малыш и Коротыш – ребята толстенькие, объемистые и в обычную кобуру не влезут, как ни пихай. Поэтому к бедрам пристегиваю магнитные держатели для ножей – на них обрезы и висят. На голову – мотоциклетную каску с забралом. Каленая стальная пластина с прорезью опускается от резкого кивка, прикрывая крепкое, но далеко не бронированное стекло противогаза. Та еще орочья инженерия, но спасала не раз.

Кто-то считает это дешевыми понтами, другие неумело подражают, но лично мне плевать на чужое мнение. Хожу, в чем хочу, а кто против – пусть в глаза скажет. Собственно, еще никто не отважился. А ханжи, шепчущиеся за спиной, всегда были, есть и будут. В старом мире, в новом… люди-то одни и те же. Древний мудрец изрек: война никогда не меняется. На самом деле меняется все, кроме людей. Еще на них время и нервы тратить.

Спутники ждали у эскалатора. Кобра сидела на поручне, баюкая на сгибе локтя «масленку» – зверь-агрегат, выточенный мной в подарок на день рождения. Округлый, похожий на шприц корпус с коротким стволом, складной приклад и прикрученные планки с канавками для всяких приблуд вроде фонарика, рукоятки, снайперского прицела и ЛЦУ из лазерной указки. Но самая важная деталь – барабанный магазин на пятьдесят пистолетных патронов. Трахался с ним полгода, доводя пружинный механизм до совершенства. Морока того стоила – не заклинил ни разу. Ну, и от красотки перепало за такой-то подгон. Если вы понимаете, о чем я. А вы наверняка понимаете. Единственный минус – стрельба одиночными, иначе – перегрев.

Пахом стоял, привалившись спиной к стене и скрестив руки на могучей груди. На плече покачивался самопальный помповый дробовик. Не моя работа, поэтому и расписывать не буду. Но вещица знатная. Тяжеленная, громкая и убойная, как сам хозяин.

Не успел поприветствовать товарищей, а из будки дежурного выскочил Барин, тараща зенки и надсадно сопя. У начальника синдром вахтера в терминальной стадии, а если учесть неодолимую тягу к бумажкам и отчетам, диагноз вырисовывается совсем тяжелый.

– И куда это вы намылились?! – гаркнул он. – Почему не доложено? С какой стати задания не взяли? Там, – кивок на гермоворота, – не курорт, просто так гулять нельзя! Все по делу и под роспись! Ишь, устроили самоуправство!

Я с самой миловидной улыбкой приобнял мужика за плечо и настойчиво отвел в сторонку. Убедившись, что никто не греет уши, тихо произнес:

– Птички нашептали, неподалеку прячется грузовик тушенки. Меньше шума – больше шансов, что его никто не спугнет. И он случайно не укатит на Безымянку. Понял?

Видели бы вы, как у алчного засранца загорелись глаза. Для жителей метро тушенка дороже золота. Хотя неудачный пример. Золото в подземке никому даром не упало. Ни на хлеб намазать, ни в гильзу свернуть. Скажу проще: тушенка для выжившего – дороже всего, ведь в дивном новом мире сдохнуть от голода куда проще, чем от пули, аномалии или клыков мутанта. Такие дела.

– Понял, Еж. Понял, – прошептал Барин. – Вопросов ноль, базару тоже. Помощь нужна? Могу ребят послать.

– Все ребята на своих местах. Пусть там и остаются. Сами справимся.

– Вот уж не сомневаюсь, – начальник осклабился. – Великолепная тройка снова в деле? Можно, мелкому расскажу? Уссытся от радости.

– Мелкому – можно. А больше – никому. По крайней мере, пока не вернемся.

– Добро. Удачи, сталкеры.

Взял под козырек и зашагал навстречу столбу света меж расходящихся с диким гулом створок.

– Видел? – тихо спросил дозорный напарника, когда мы прошли мимо.

– Угу.

– Охренеть… Вот бы сходить с ними разок.

Боец усмехнулся.

– Ходилка не выросла с великолепной тройкой шастать.

– Это верно, брат. Это верно…

Улицы встретили нас нагромождениями ржавых машин, щедро посыпанных радиоактивным пеплом. За годы с ним не справились ни ветер, ни дожди. Наоборот, проклятой пыли становилось все больше. Бомбы (не самые мощные, кстати) жахнули довольно далеко, но взрывная волна начисто слизала крыши домов и прошлась ядерным наждаком по стенам.

Краску сняло без остатка, обнажив бетон, отчего все вокруг напоминало компьютерную игрушку с заглючившими текстурами. Ну, знаете, были такие развлекухи до войны.

Серые дома, серое небо, серый пепел, серые дороги. Даже сам воздух казался пропитанным серой дымкой из-за долбаной пыли. Во все оттенки мышиного вливался только черный – вот и вся палитра. Чернели окна, арки, люки и подъезды, скрывая в темноте разномастную нечисть: именованную, изученную и ту, что стараются не поминать всуе. А тех, кто все же ляпнул невзначай или спьяну, заставляют креститься и плевать через левое плечо.

Но сталкеры здесь как дома. Нам приятна и мила повсеместная блеклость, а опасность – не более чем данность. Мы дышим, едим, пьем и постоянно висим на волоске от смерти. И жить иначе попросту не можем, как обычный человек не может не дышать, не есть и не пить.

Не знаю, откуда эта тяга к приключениям. Лучше сдохнуть в объятиях твари, чем до старости преть в мрачной вонючей норке без надежды на изменения. Мир, если и станет лучше, то точно не на нашем веку. Пройдут сотни, а может, и тысячи лет, прежде чем на руинах вырастут новые города – краше старых. Мои дети и внуки не будут бегать по улицам без респираторов и оружия. Не поедут летом в деревню ко мне, веселому дедушке-садоводу. Не набедокурят на выпускном, не поступят в универ, не оттопчут плац, не устроятся на работу в офис. Все радости былого быта – не для нас. Наша участь – бесконечная война за выживание. А от любой войны рано или поздно устаешь.

– Эй, Еж, – окликнул Пахом.

– Что?

– Ты же в курсе, не застегнутый плащ как бы бесполезен?

– Плевать. Нараспашку круче.

– Ага, – Кобра хохотнула. – Скажешь это, когда палкин укусит за пузо.

– От палкина плащ не спасет. Дай бог, броня выдержит.

– Хорош трепаться, – огрызнулся я. – Нашли, о чем болтать.

Из арки донесся странный звук. Скрежет и звон прокатывались эхом, то замирая, то яростно ускоряясь. Вскинув пушки, держась ближе к стенам, медленно вышли во двор.

«Аномалию» обнаружили сразу. По остаткам детской площадки бродил щенок с консервной банкой на башке. Не простой дикий пес – мутант. Его издали выдавала лысая бледно-серая кожа, покрытая гноящимися бубонами и пульсирующими венами, похожими на жирных пиявок.

Наверное, решил облизать донышко и застрял, а теперь тщетно пытался высвободиться. Скулил, глухо рычал, припадал к земле и скреб банку коготками, а когда отчаяние и страх брали верх, носился кругами и бился обо все подряд.

– Век живи – век удивляйся, – философски изрекла спутница и прицелилась. – Спорим на пять патронов, подстрелю уродца с первой пули?

Щенок услышал голоса и замер, подняв тонкий, как у крысы, хвостик. Я думал, бросится наутек, но звереныш потопал в нашу сторону неуверенной косолапой походкой.

– Ни хрена себе он борзый! – Рыжий щелкнул затвором. – Ну, держись, псина…

– Дула в пол! – рявкнул я, и товарищи по старой памяти безропотно подчинились.

– Сам хочешь кончить тварь? Лады. Но следующий, чур, мой!

Спрятал обрез и присел на корточки, негромко посвистывая. Песик подошел ближе, помахивая кончиком хвоста. Протянул руку и ловко схватил край банки. Мутант взвизгнул и попятился, разбрасывая во все стороны пепел.

– Тише… тише…

– Гадость какая, – фыркнула девушка. – Сломай ему шею, и дело с концом.

– Тебе лишь бы шеи ломать.

– Он вырастет и сожрет тебя.

– Не исключено.

Осторожно проворачивая банку, снял ее, как с резьбы, и поставил рядом с ботинком. Бубоны полопались, и уродливую мордочку толстым слоем залил белесый гной. Пес встряхнулся, и зловонные капли брызнули нам на одежду.

– Фу! Гребаный кабысдох!

– Кыш! – топнул ногой, и животина умотала в подворотню, только и видели. Едва слышно добавил: – Когда-нибудь убью тебя. Но не сегодня.

– Какой-то ты добрый стал, – проворчал Пахом.

– Если долго мочить всех подряд, рано или поздно это надоест.

– Забей, – Кобра хлопнула великана по плечу. – У Ежа КСВ.

– Что за КСВ? Не заразное хоть?

Девушка хихикнула.

– Как сказать. Этим вроде все болеют. Кризис среднего возраста. Слыхал о таком?

Он брезгливо махнул рукой.

– Бабская заморочка. У меня все нормально было, никакими кризисами не болел. А Еж размяк просто. Нечисть притихла, целый год с Безымянкой перемирие, вот и заела тоска.

– Война – хреновое средство от хандры, – ответил я.

– А по мне – самое лучшее.

– Поддерживаю, – сталкерша взвалила «масленку» на плечо. – Мутанты хоть и страшные, но довольно тупенькие. А вот человек – самый опасный хищник. С ним интереснее.

В соседнем дворе встретилась шайка хануриков – городское дно, застрявшее на поверхности после бомбардировки. Валяясь пьяными и обколотыми по коллекторам и подвалам, не сгорели заживо и убереглись от разрушительных волн. Но запредельная доза радиации превратила их в живых мертвецов с обожженной кожей и спекшимися потрохами.

Вот только поведение нисколечко не изменилось. Как и раньше, в довоенные времена, зомби в грязных обносках шатаются где попало, а заметив кого, спешно бредут к нему с протянутой рукой. И воют нечто, отдаленно напоминающее «дай».

Самое забавное, что ханурики пристают не только к сталкерам, а вообще ко всем подряд, даже к себе подобным. Если настырного попрошайку не убьют сразу, он начинает размахивать лапами с длинными острыми когтями и реветь во всю глотку, изрыгая миазмы перегара и разложения. От которых, к слову, не всякий респиратор спасет.

Вреда от них никакого, если стаей не нападут. Обычно заморыши в шайки не сбиваются, иначе все закончится знатным побоищем. Но встреченные нами существа вели себя на удивление спокойно. Не задирались, не шумели и держались подальше от арки.

– Во дают, – пробасил Пахом. – Сходку, блин, устроили.

– Странно, – заметила Кобра. – Кажется, их сюда загнали.

– Ха! Вот уж не думал, что эти ребята кого-то боятся. Они ж того, ку-ку напрочь, – верзила покрутил пальцем у виска. – А тут – на тебе – испугались. Чтобы бояться, мозги нужны. Кто вообще может застращать хануриков?

Девушка судорожно сглотнула.

– Эй, Еж. Этих тоже пощадим?

– Этих – нет.

– Слава те господи. – Пахом вскинул дробовик.

– Патроны не трать.

Опустил забрало, распахнул полы плаща и выхватил топорики. В долгих дозорах наточил красавцев столь остро, что сталь пела от одного лишь взмаха. Ближайший ханурик заметил мой выход и поспешил за подачкой, протянув лапу. Чавк! И лапы нет. Резкий удар от себя, и голова слетела с обугленной шеи.

Сшиб тело плечом и взялся за соседа. Про себя этот прием называю «двойная гильотина». Занес оружие над головой и резко, со свистом, опустил. Рук по плечи как не было. Уронил взревевшего мутанта пинком в живот и врезал каблуком с набойкой по лбу. Гнилой череп хрустнул, как орех. Минус два.

Следующую сладкую парочку выпотрошил ловкой мельницей. Широко расставил топорики и резво крутанулся, разбрызгав искры из-под ботинок. Получилось даже лучше, чем ожидал – гадов развалило чуть ли не напополам. Четверо долой.

Оставшихся прикончил меткими бросками в дыни. Хрясь, хрясь – все лежат. Скукотища. Ну, хоть размялся немного.

– Ох, понторез! – с укоризной произнес Пахом. – И перед кем понтуешься-то?

Хмыкнул.

– Уж точно не перед вами.

От усадьбы уцелел первый этаж, да и тот почти разобрали на дрова. Несколько раз бродил здесь, но всегда уходил с пустыми руками. Значит, тайник где-то в подвале или даже глубже. Весь город испещрен техническими туннелями, сливными колодцами, убежищами времен холодной войны и бог знает, чем еще.

Однажды наткнулся на широченную бетонную трубу, уходящую под землю на добрые сорок метров. На дне нашлась пара скелетов да прелый мусор. И ради этого ценного хабара пришлось ползти по висящей на соплях лестнице, рискуя в любую секунду сорваться в бездну. Вот и думай теперь – на кой эту дуру построили.

А если учесть, что музей Толстого – очень старый, под ним наверняка вырыли схрон или бомбоубежище на случай ядерного звездеца. Не этого, а другого, Карибского. Этот мы благополучно прос…пали. А в те далекие неспокойные времена бункеры тулили везде, где только можно, от заводов до школ, вот и музеям досталось. Для сохранения, так сказать, культурного наследия. Чтобы уцелевшие строители коммунизма не одичали и вновь вырвались вперед планеты всей.

– Квартал будто вымер, – шепнула Кобра, вертя головой.

– Все сбежали. Или попрятались, – мрачно ответил великан.

На улице, в самом деле, было чертовски неуютно. Город разрушен, но далеко не мертв. Постоянно кто-то шуршит, рычит и шныряет по углам. Для меня эта движуха гораздо привычнее, чем гробовая тишина, от которой звенит в ушах. Ведь мутанты не уходят просто так с насиженных мест. Их или убивают, или прогоняют. А вынудить всю окрестную фауну смыться в ужасе под силу лишь в разы более опасному и свирепому хищнику.

– Идем. – Я включил налобный фонарик и взял обрезы. – Проверяем пол. Каждую, мать ее, щель. И не забываем посматривать по сторонам.

– Забудешь тут, – тревожно буркнул Пахом.

– Вон там, – прошипела девушка.

В усыпанном пеплом доме повсюду чернели следы. В принципе, ничего особенного в них не было. За одним малюсеньким исключением. Отпечатки тонких когтистых лап виднелись и на стенах тоже.

Я замер и напряг слух, но не услышал ничего. Ни скрипа искореженного дерева, ни завываний ветра в остове каминной трубы. Время словно остановилось, и мне это крайне не понравилось. Мало нам палкина, так еще и в аномалию какую-то вляпались. Или просто нервишки расшалились? Бывает же безветренная погода, да и половицы сами собой не скрипят.

По лбу прокатилась капелька холодного пота. Машинально протер рукавом противогаз и выругался. Пожалуй, впервые за долгие годы страшно захотелось плюнуть на все и смыться восвояси – желательно, побыстрее. Вот уж правда – у страха глаза велики.

Хрен тебе, чудище неведомое. Ни от кого не бегал – и от тебя не побегу. Шаг за шагом, метр за метром, комната за комнатой. Прошли половину развалины, а тварь, кем бы она ни была, не показывалась. Хотя обычно мутанты сразу пытаются прогнать чужаков с вотчины. Таинственный обитатель усадьбы вел себя совершенно иначе. Либо попросту ушел куда-то по своим делам и не знал о незваных гостях. Или в курсе и устроил засаду вон за тем углом. Не проверишь – не узнаешь. Дерьмо.

Шагнул, выставив стволы перед собой. Пусто. Луч фонаря скользнул по пыльному полу и утонул в здоровенной дыре. Судя по разодранным доскам и погнутым створкам, нечто совсем недавно вырвалось из подземелья, проломив люк тайника. В том, что это именно он, я не сомневался. Иначе зачем его столь тщательно маскировать?

Пахом подошел к краю, держа дробовик наизготовку. Мы с Коброй тоже заглянули внутрь. Подпол выглядел основательно: высокий – человек легко пройдет, достаточно широкий, чтобы разминулись двое, сложенный из толстенных бетонных плит. Да это не просто схрон, а самый настоящий бункер. Если сторож не набрехал за бутылку водки, тушенку спрятали именно там. Оставалось надеяться, долбаный палкин не сточил ее до последней банки.

– Интересно, хозяин дома? – спросил верзила.

– Сейчас спустимся и спросим.

Чем дальше шли, тем больше гадости хрустело под ногами. Обглоданные кости – от птичьих до человечьих, ремни, кобуры, противогазы, смятые гильзы и даже ржавые автоматы. Похоже, тварь тащила в логово все, что плохо лежало, словно какая-нибудь сорока. Отходы бурной жизнедеятельности бурыми минами валялись тут и там.

От гнилостной вони не спас бы и скафандр. Уж насколько мы ни привыкли к самым разным, чаще всего далеким от приятных, запахам – все равно мучились от удушья и рвотных позывов. Стоило открыть рот, и туда будто обильно гадили. Поэтому топали молча, стараясь лишний раз не дышать.

Туннель вел прямо, не ветвился. Метров через двадцать добрались до ржавой лестницы. Глянул вниз, чтобы проверить ступени, и краем глаза заметил промелькнувшую тень. Показалось или нет – вопрос, однако осторожность не помешает.

Шепнул:

– Смотрим в оба.

Голос предательски дрогнул, выдав с потрохами клокочущий в душе страх. Волнение вмиг перекинулось на спутников.

– Что там? – сердито пробубнил Пахом.

– Палкин? – выпалила Кобра. – Видел палкина?

– Не знаю! Но что-то засек.

– Вот срань…

– А ты думала, все это добро мыши притащили? Тут точно засела большая прожорливая скотина. Палкин, не палкин… какая, в жопу, разница? Один хрен ничего хорошего не жди.

– Ну все, полно собачиться, – сказал товарищ. – Ушки на макушку – и вперед. Хотите, первым пойду?

– Еще чего. Будешь потом по кабакам бахвалиться, что в одиночку гада уложил. И да – все на лестницу не лезьте, обвалится.

Потопал бочком, как краб, спиной к стеночке – и обзор лучше, и спокойнее, и ступени не прогибаются. Иду и моргать боюсь, все всматриваюсь в непроглядную темень. Налобник хороший, но до конца туннеля не бьет. Видно только – чище стало, одни кости погрызенные, да и тех немного. Жуткое местечко. Сущий склеп.

Спустился и трижды стукнул по поручню. Металл натужно заскрежетал под тушей рыжего. Топал он осторожно, не спеша, а мне пришлось торчать в темноте, уповая на удачу. Руки затекли от веса дробовиков, шея ныла, но стоял как штык, не шевелясь, плавно водя пятнышком света по стенам.

Вдруг на плече сжались чьи-то пальцы. Я дернулся от неожиданности и пальнул из восьми стволов разом. Вспышка озарила коридор, мрак на миг исчез, остался лишь раскоряченный силуэт на сером бетоне, издали похожий на рваную кляксу.

– Эй, это я! – крикнул на ухо Пахом.

Грохот буквально пронзил насквозь, в голове трезвонили колокола. Долбаное подземелье, долбаный соратник, долбаные дробовики… Хотя нет, дробовики отличные. Малыш, Коротыш – простите, парни, с испугу брякнул.

– Какого хрена?! – накинулся на верзилу. – Ладно, подкрался незаметно, хватать-то зачем?!

– Извини…

Кобра перепрыгнула пролет и припала на колено, водя «масленкой» по сторонам.

– Вы как? Отбились?

– Ложная тревога, – сказал бугай.

– Не совсем. Я видел что-то. Вон там.

Три желтых диска сошлись в месте, где сидело существо, но не нашли ни пятнышка. Тварь словно испарилась. Или меня глючит? Надышался дрянью, вот и мерещится всякое.

– Чертовщина, – фыркнула девушка.

– Тебя же это возбуждает. Или уже нет?

Она промолчала, злобно зыркнув в мою сторону.

Двинул дальше, перезаряжаясь на ходу. Туннель снова закончился лестницей – на этот раз винтовой. Ржавая спираль вела глубоко, провалиться никто не хотел, шли на солидном расстоянии друг от друга.

Чем ниже спускались, тем свежее становился воздух, хотя казалось, в чертовой норе будет не продохнуть. То ли вентиляция каким-то чудом еще работала, то ли мутант прорыл пару отдушин, но разница с верхними уровнями была огромной. Примерно как между старым деревенским толчком и морским берегом после шторма.

Внизу лежал еще один ход – шире предыдущих, но гораздо короче. Невдалеке виднелась прогнившая насквозь дверь, сваренная из кусков железа. Похоже, ушлый майор на месте перегородил часть коридора и приспособил под тайник. Притащил листы, баллоны, сварку – и схрон готов. Никакой брони и сложных замков, обычная времянка – переждать годик, все подготовить, нарисовать липовые документы и вывезти хабар за границу. В те годы таким макаром танки и самолеты сплавляли, а уж тушенку…

Впрочем, чего я жалуюсь? Нам же проще. Не придется морочиться с болгаркой.

– Готовы? – взялся за ручку из согнутой арматуры и шепнул: – Сим-сим, откройся…

Дверь с диким лязгом разлетелась, словно за ней рванула мощная бомба. Сперва погрешил на растяжку и успел обматерить себя за невнимательность, как вдруг меня боднули в живот. Да с такой силой, что я кувыркнулся и прокатился колобком шагов пять, не меньше.

Тут же гулко заухал дробовик, пронзительно застрекотала «масленка». Все смешалось: люди, монстры… Пятна фонарей бешено замельтешили вокруг, от частых вспышек зарябило в глазах. А уши… бедные мои уши.

С прыткостью ковбоя на дуэли выхватил обрезы и, не глядя, пальнул вверх. Гадина взвизгнула, сжалась в клубок и сиганула прочь, обдав вонючей кровью.

– Там! – крикнула Кобра.

– Вижу! – отозвался Пахом, неистово дергая затвор.

Убойная доза дроби разворотила чудищу бок, но оно и не думало отступать. Как и любой хищник, палкин намеревался до конца отбивать логово. Тем более, бежать ему было некуда, а нет ничего опаснее загнанного в угол существа. И неважно, волколак ли это или маленькая мышка.

Он прыгнул на потолок, а оттуда – прямиком на грудь великана. Соратник попытался огреть наглеца прикладом, но тот вырвал ствол и со свистом швырнул в стоящую позади Кобру. Девушка выставила перед собой оружие – не помогло. Снаряд выбил «масленку» и сшиб подругу с ног. Вот это силища, мать его!

Тем временем палкин уселся на плечи великана, обхватив гибкими ногами шею, и пытался содрать шлем. Знал, собака этакая, что не прокусит. Пахом верещал не своим голосом и вертелся юлой. Улучив момент, поставил подножку и опрокинул здоровяка на живот. И тут же обрушил топорики на хребет чудища.

Прием не подвел – клинки с хрустом и чавканьем вошли в плоть по самые обухи. Гад попытался высвободиться, но с перерубленным позвоночником особо не подергаешься. Извиваясь и дрожа, он вытянул длинную шею-хобот и впился мне в плечо. Если бы не кольчуга – точно остался бы без куска мяса, а может, и без руки.

Эх, недаром два топора таскаю. Рывком вытащил правый и от души секанул сверху вниз. Костлявая лопатка палкина стала его плахой. Удар в основание шеи – и обрубок шлепнулся на пол, вертясь, словно уж на углях. Во все стороны брызнули капли, густые и темные, как деготь. Но хватка не ослабла. Пришлось отколупывать намертво сжатую пасть, приспособив лезвие, как рычаг.

Избавившись от зубов, схватил изрубленную тушу и стянул с придушенного Пахома.

– Все живы?

– Я – да, – прохрипела Кобра.

– Я тоже. Фу, ну и вонища.

Мы склонились над мутантом. Определенно, когда-то он был человеком. Голова, пальцы, торс, остатки губ, обнаженные сморщенные десны, чуть заостренные уши – знакомые черты улавливались во всем. Но самое жуткое – глаза. Налитые кровью, безумные и затянутые пленкой, но такие же, как у нас. Точь-в-точь.

– Надеюсь, этот – последний, – сказал соратник.

– Страж повержен, – с легкой усмешкой ответил я. – Пора забрать сокровище.

Забрались в тайник – и онемели. Облезлые зеленые штабели высились до потолка. Целые башни из десятков, а может, и сотен ящиков. Под трухлявыми крышками, будто шпроты в масле, лежали смазанные солидолом стволы. «Макаровы», «стечкины», ТТ-шки, «калашниковы», «дегтяревы», «драгуновы». Гранаты, мины, пластид, детонаторы. И патроны… блестящие россыпи самых разных калибров, любовно уложенные в цинки.

– Охренеть, – великан присвистнул. – Да это целый арсенал. Долбаная оружейная палата.

– Мать моя женщина, – с благоговейным трепетом выдохнула валькирия. – С этими пушками мы нагнем весь город…

– Берите по одной – и уходим, – сказал я, ввинчивая взрыватель в тротиловую шашку.

Повисла неловкая тишина.

– То есть? – крякнул Пахом. – Как это – по одной?

– Вот так. Я завалю вход. А вы забудете обо всем, что видели.

– Да ты с ума сошел?! – Кобра всплеснула руками.

– Послушайте. Впервые за долгие годы мы не воюем с Безымянкой. Мир! Кто бы мог подумать? Кто бы мог представить?! Люди не мрут как мухи. Туннели не дрожат от бесконечной пальбы. Матери не хоронят мужей и сыновей. Никто не плачет, не стенает. По ночам не ревут сирены. Пошла торговля. Идиллия. Утопия. Золотой век!

– К чему ты клонишь?

– К тому, что мир заключили не из-за добреньких вожаков. Не из гуманизма. Не от заботы о будущем. Просто силы равны. Понимаете? Сейчас собачиться опасно – все получат по шапке, да еще как. Но с этим, – кивнул на груды оружия, – Савва тут же учинит бойню. А я не хочу воевать. Сытым жирдяям из бункеров война – мать родна, но не мне. Я устал убивать по чьей-то прихоти.

Соратники переглянулись и вскинули пушки.

– Так не пойдет, – буркнул верзила.

– Катись ты со своим гуманизмом, – процедила Кобра. – Сраный хиппи.

– Да поймите же, наконец…

– Вали к черту. Или завалим тебя.

Отложил бомбу и медленно опустил руки, поигрывая пальцами.

– А успеете?

– Еж, не дури, – с нотками сочувствия и тревоги сказал Пахом. – Совсем сбрендил.

Девушка фыркнула.

– Хочет сдохнуть – поможем. Нам не сложно. Мы же не сраные хиппи.

– Расскажете про тайник Савве – и сдохнете сами на очередной войнушке. Раньше вам везло, но так долго везти не будет. Берите по стволу – и до дому.

– Хрена с два!

– И правда, Еж! Мы же станем богачами! Героями! Прославимся на все метро! Не чуди.

Они смотрели на меня, а я смотрел на их спусковые крючки. И как только Кобра потянулась к скобе, без раздумий и сожалений выхватил обрезы. Бахнуло так, что с потолка посыпалась пыль. Упали все трое, но лишь я – на колени.

В плече – дробь, в бедре – пули. Перевязавшись и вколов обезболивающее, заложил заряд и побрел восвояси, подбрасывая на ладони детонатор. Как вылез из норы – не помню. Помню, дрогнуло под ногами, и с шелестом осела земля, подняв в воздух густой клуб пепла.

Схрон стал могилой для жадных и охочих до чужой крови людей.

Правильно ли я поступил?

Да. Безусловно.

Сожалею ли об этом?

Еще как. Но иначе было нельзя.

А эту тайну заберу в свою могилу.

Но не сегодня.

Не сегодня…