Шутки Богов. Новые секреты

Зал Каменного Завета

Главный зал Совета Старейшин был сердцем обители секты Пяти Пиков Бессмертных— и её душой, и её молчаливым судьёй. Он возвышался в северной части внутреннего дворца, за тройными воротами из нефрита и золота, что были всегда запечатаны сложнейшими плетениями, распознать которые могли лишь те, чья аура вплеталась в саму секту так глубоко, что срасталась с её судьбой. Само здание зала было вырезано прямо из монолита чёрной горной гряды, что поднималась за храмами, алхимическими садами и библиотеками секты, словно древний, согбенный зверь. Но стены его не были мрачными. Напротив… Они были гладкими, как зеркало. Пластины обсидиана переливались тёмным сиянием, в которое были вплавлены золотые жилы – тексты, имена, приказы, отрывки из древних свитков, в которых были зафиксированы важнейшие решения Совета.

Когда входные врата открывались, изнутри веяло не ветром, а… самим временем. Старинным, тяжёлым, настойчивым временем, в котором жил каждый камень, каждая балка и каждая тень. Сводчатый потолок этого зала уходил ввысь на двадцать с лишним метров, поддерживаемый шестнадцатью несущими колоннами. Каждая из них была вырезана из цельного слитка нефритового мрамора и украшена барельефами, рассказывающими о подвигах предков:

– как первый Предок секты пронзал небеса, чтобы сбить с них звёзды для создания пилюль…

– как Великая Матрона Син Тхо однажды пробудила древнего зверя, но обратила его силу в новую алхимическую школу…

– как трое старейшин погибли, защищая гробницу наследника главы секты от нашествия демонов…

Пол в зале был инкрустирован разноцветным ониксом, сложенным в узор спирали, символизирующий Вечное Вознесение духа. Он мерцал, как застывший водоворот, и казался живым. Каждый шаг по нему эхом отдавался в самой глубине зала. А в центре располагался Подиум Прозрения – круглая площадка, чуть приподнятая, по периметру которой находились двенадцать каменных кресел. На каждом был выгравирован символ и личная печать одного из старейшин. Ни одно кресло не повторяло другое. Одни были суровы и угловаты, как у старца-боевика… Другие – обтекаемы и тонки, принадлежавшие алхимикам или мастерам защитных чар…

Над подиумом, прямо под куполом, висел хрустальный диск – “Око Секты”. Он был вырезан из древнего ледяного минерала, привезённого с Северных гор, и реагировал на пульсации духовной энергии в зале. При малейшем проявлении силы он начинал светиться мягким голубым светом. А в случае агрессии против тех, кто живёт в обители секты – разгорался алым.

По периметру зала находились узкие балконы для наблюдателей и писарей, куда допускались лишь специально обученные хранители летописей. Им было запрещено вмешиваться, но каждое заседание, каждое слово, сказанное здесь, фиксировалось навечно.

За спинами старейшин на высокой стене тянулась легендарная фреска. На ней был изображён Древний Битый Путь – лестница в небеса, по ступеням которой восходили фигуры магов, алхимиков, бойцов и… немногие падшие. Это был одновременно символ славы и напоминание о гордыне, которая могла привести в бездну.

А под ней, у подножия стены, возвышался трон Основателя – древний каменный артефакт, в котором по легенде до сих пор пульсировала частичка его сознания. Этот трон всегда был пуст. Он никогда не использовался, кроме самых редких, судьбоносных мгновений.

Воздух внутри зала всегда был прохладен, пропитан ароматом ладана и древних чернил. И, пожалуй, ничто в этом месте не было простым. Даже тени, что скользили по полу от редких магических светильников, казались слишком ровными, слишком осознанными. И когда один из старейшин поднимал руку, чтобы начать заседание, тишина в зале становилась такой густой, что её можно было нарезать, как ткань.

Это было сердце секты. Живое. Строгое. Безжалостно честное. И здесь решалась не только судьба учеников и мастеров. Здесь переплетались интересы десятков сил, кланов, школ и – судьбы.

И в этот день в зале Каменного Завета снова царила тишина. Такая тишина, которая бывает лишь перед бурей – когда даже дыхание кажется лишним, а любое движение может нарушить равновесие не только зала, но и самой секты. Двенадцать старейшин привычно заняли свои места на резных тронах. На плечах их висели мантии, символизирующие род и путь. Мантия старейшины Боевых Искусств была расшита стальными нитями, мерцавшими при каждом его вдохе, старейшина Хранителей Знаний сидел в многослойном одеянии цвета старого пергамента, а Мастер Печатей – в узкой, как свиток, накидке с сотнями крошечных символов, светившихся мягким янтарём. Каждый из них был погружён в свои мысли, пока не раздался низкий гул гонга. Старейшина-секретарь вышел на Подиум Прозрения, и начал отчитываться:

– Первый вопрос – отчёт о поставках эссенции чёрного фланса для седьмой алхимической башни… Второй – инцидент с обрушением плетений у восточной стены внутреннего сада…

Речь его текла, как ручей: равномерно, не вызывая бурь. Но на пятом вопросе всё изменилось.

– Следующий пункт – непредвиденное перераспределение помощи из ресурсной казны на нужды лаборатории Старейшины Йонг Мин… В том числе – передача высококлассной пилюли культивации обычному… – Он сделал паузу, прочищая горло, – …немому слуге.

В зале словно со скрипом провели трещину. Несколько старейшин, нервно переглянувшись, медленно повернулись на своих местах, один из них даже поднял бровь. А тишина, в которой звучали лишь шелест пергамента и мерцание “Ока Секты”, сделалась натянутой. Слово взял Старейшина Жао Хуань, старый вечно раздражённый мастер боевых техник.

– Прошу прощения, но… Мы действительно собираемся тратить ресурсы нашей секты на калек и каких-то там ущербных? – Он говорил негромко, но каждое его слово вонзалось, как копьё. – Даже если этот немой слуга и спас ребёнка влиятельной семьи, то это ещё не повод позволять ему проникнуть в сердце нашей алхимической школы. И тянуть свои загребущие руки к тайнам нашей секты! Он не прошёл ни одного отбора. Не говорил ни одного слова. Не знает ни плетений, ни искусства алхимии. Мы создаём опасный прецедент, позволяя ученикам брать себе "экзотических любимцев". И если даже ваша бывшая ученица, мастер Соль Хва, проявляет к нему интерес – это ещё не повод бросать древние принципы в угоду личным… хм… симпатиям.

В ответ на эту, явно гневную отповедь, со стороны других старейшин раздались одобрительные хмыканья. Несколько других старейшин переглянулись, явно соглашаясь с такими высказываниями. Но сам старейшина Йонг Мин – седой, с тонкими чертами лица, в мантии цвета угасающего пламени – сидел молча. Его глаза были прищурены, словно он наблюдал не происходящее здесь, а какое-то далёкое явление, недоступное прочим. И только когда пауза стала неприлично долгой, он наконец заговорил:

– Симпатии? Забавно…

Он медленно, и даже показательно откинулся на спинку трона и, положив руки на подлокотники, медленно провёл пальцем по одному из резных символов. По залу прошла легкая дрожь.

– Все вы, кто говорите об ущербности… – Его тихий голос сейчас звучал спокойно, но за этой спокойной гладью пряталась старческая сила, словно в спокойной глади старого вулкана, – …видите только глину, а не сосуд, который можно из неё вылепить. Вы, могущественные мастера этой секты, забыли, что сила – это не только слова и ауры. Сила – это умение чувствовать границы возможного. И выходить за них.

Кто-то из старейшин тихо фыркнул в ответ на это замечание, но никто его не перебил.

– Я не прошу вас передавать ему артефакты. Не прошу допустить к Тайным Хранилищам. Я лишь прошу об одном… Позвольте мне наблюдать за ростом необычного зерна. Если из него ничего не выйдет – то мы просто забудем об этом случае. А если выйдет?.. – Он резко подался вперёд. В его глазах зажглось что-то острое, почти юношеское. – Если он действительно не так прост, как кажется – то неужели вы хотите, чтобы его забрала чужая секта? Или… ещё хуже… чуждая нашему миру сила? Вы готовы так рисковать?

Старейшина Жао Хуань откинулся назад, его губы скривились в хмурой усмешке.

– Йонг Мин! Ты действительно веришь в то, что этот слуга способен к чему-то, кроме мытья полов и сортировки корней?

Старейшина Йонг Мин не ответил сразу на его своеобразную колкость. Он только медленно поднял руку и указал вверх – на “Око Секты”.

– Оно наблюдает. И оно запомнит. Когда придёт день, и этот "немой" слуга покажет, на что способен – оно будет свидетелем. И вы все тоже.

По залу прокатился гул. Не громкий, но тяжёлый. А потом снова – тишина. Тишина не согласия, но и не полного неодобрения. А тишина… Неуверенности. Потому что то, что он сказал, не звучало как спор. Это был вызов. Брошенный мудро. И своевременно.

А когда за старейшиной Йонг Мин закрылись ворота зала Каменного Завета, в воздухе всё ещё витал лёгкий резонанс от его слов. Молчание затянулось. Но оно не было неловким, а скорее… Обескураженным. И все те, кто сидели в креслах, вырезанных из векового нефрита, с достоинством, будто застыли. Но взгляды их блуждали, выискивая друг у друга подтверждение: "Ты это тоже услышал?" Первым снова хмыкнул старейшина Жао Хуань, ударив костяшками пальцев по подлокотнику:

– Он с ума сошёл. Вот честно. О чём он только думает? – Его голос был хриплым, с оттенком насмешки, но губы подрагивали, словно он сам не до конца был уверен в этих словах.

– Он никогда не делал поспешных выводов. – Задумчиво протянул старейшина Ся Лун, хранитель свитков и архивов. – Йонг Мин трижды отклонял рекомендации даже по детям древних родов. Он не тот, кто бросает кости в пыль.

– Но речь идёт о немом! – Тут же возразила пожилая женщина в одеянии цвета старого вина – старейшина Юй Мин, хранительница воспитательных дворов. – Не просто о ком-то слабом, не просто брошенном…Он не может произносить ключевые слова мантр плетений. А значит, он не может…

– Не может стать полноправным магом. – Тихо закончил за неё старейшина Бай Тун, самый молчаливый из всех, но и один из самых проницательных. Он сидел, сцепив руки, и глядел не на спорщиков, а на пустое кресло Йонг Мина.

– Или… не мог. – Немного подумав, добавил он, чуть сдвинув брови. И эта фраза заставила всех притихнуть. Потому что за прошедшие века они видели многое. Бывали случаи, когда увечные рождались с запечатанной силой. Бывали… Проклятые… Бывали и носители странных артефактов, от которых просыпалась магия.

– А если он что-то скрывает? – Тут же осторожно поинтересовался Ся Лун. – Мы ведь знаем, насколько сложно теперь отследить происхождение тех, кого к нам приводят. Особенно из внешних земель. Что, если он – не тот, за кого себя выдаёт?

– Вот потому Йонг Мин и взялся за него. – Криво усмехнувшись, вымолвил Бай Тун. – Если кто и может вытащить истину из травы и плесени, то это именно он.

При этих словах старейшина Жао Хуань скривился, но больше не спорил. Он уважал Линь Чжэня. Да, он считал этого старика занудой и излишне осторожным, но именно это и делало его голос таким весомым на совете.

– Этот немой… – Юй Мин нахмурилась, – … он хоть сам понимает, куда попал?

– Скоро поймёт. – Тут же хмыкнул кто-то из тени. – Если Йонг Мин начнёт проверять его так, как мы все знаем – не останется ни тайны, ни лжи.

– А если он и правда… одарён? – Неожиданно вслух произнёс Ся Лун. – Неужели вы не видите чего-то, что видит он? Мы живём в странное время. Старые рода вырождаются… Плетения становятся всё более хрупкими… А новые ученики – слабы духом. Если найдётся кто-то, кто иначе чувствует магию… Пусть даже без языка… Может, мы сами виноваты, что таких не замечали.

– Хватит философии. – Раздражённо буркнул Жао Хуань. – Я хочу увидеть этого калеку в действии. И если он действительно достоин, то я сам признаю свою ошибку. Но если нет… Пусть сам Йонг Мин с ним и носится.

Бай Тун тут же тихо рассмеялся.

– Тогда готовься к удивлению. Он ведь сказал это вслух. Перед нами всеми.

И снова в зале повисла тишина. Только над креслом Йонг Мина, которое так и осталось пустым, колыхалась в воздухе струйка светлого тумана от последнего магического прикосновения. Его слова эхом отдавались в сознании каждого из присутствующих:

“Если он действительно не так прост – вы все будете свидетелями.”

Слишком самоуверенно. Слишком тихо. И именно поэтому – опасно правдиво.

А сам старый мастер Йонг Мин шёл по коридорам верхнего внутреннего павильона медленно, будто наслаждаясь каждой тенью, каждым проблеском золотого света, что сочился сквозь узкие резные окна. Его руки были сложены за спиной, а на губах играла едва заметная усмешка, настолько тонкая и незаметная, что в ней можно было уловить и сдержанную насмешку, и самодовольство, и опыт глубокой, древней уверенности. Он знал, как сильно встряхнул зал Совета Старейшин. И он прекрасно знал о том, что именно это и было нужно.

“Все они слишком давно сидят на своих подушках, опираясь на кровь родов и старую силу. Пыльные титулы… Старые свитки… Бесконечные диспуты… И при этом они упустили главное… Волю к открытию. Желание увидеть потенциал не в тех, кто должен, а в тех, кто может…”

Он помнил, как выглядел этот парень – худощавый, немного сутулый, с глазами, в которых не было привычного страха перед властью. Там было осознание. Немой? Да. Вполне может быть и такое. Но лишь глупец примет тишину за слабость. Анд Рей реагировал на магию интуитивно, как будто он был не просто восприимчив, а буквально встроен в магическую ткань мира. Он не подражал тем, кто учился годами. Он шёл иначе – ощупью, обходя ненужные ритуалы и методики. И всё же… Находил верный путь.

Немного погодя Йонг Мин остановился у моста, ведущего к алхимическому павильону, где уже пахло прогретым нефритом, сладковатыми травами и искрами духовной энергии, просачивавшейся сквозь щели купола.

“Вот вы все и увидите… – Подумал он с удовлетворением. – Кто из нас до сих пор способен делать открытия, а кто просто держится за древние стены и забытые регалии.”

Он прекрасно понимал, как это выглядело. Старый мастер, подбирающий немого слугу, чтобы сделать из него ученика. В любой другой ситуации – это бы вызвало лишь смех. Но не сейчас. Не с ним. Потому что он – Йонг Мин. Наставник трёх мастеров, автор тридцати трёх алхимических трактатов, разработчик шести уникальных схем очистки ядра. И в то же время – человек, всегда готовый идти наперекор, если видел в этом смысл. Спустя всего час он вошёл в свою лабораторию, и на мгновение оглядел расставленные на полках зелья, коробки с порошками, связки корней, алебастровые банки с запечатанными духами редких трав. Всё это было не просто хранилищем знаний. Это было его оружием.

“Именно алхимия, – напомнил он себе, – позволяет раскрыть скрытый потенциал. Видеть связи между тем, что кажется несвязанным. Понимать не по формуле, а по отклику. И этот мальчик… Он чувствует отклик.”

Он прошёл к дальнему столу, на котором лежал свиток с первым тестом, который он подсунул Анду Рею – редкий, почти не встречающийся в хранилищах корень Громового пепла, с остаточным следом разрушающей духовной вибрации. И этот парень, едва коснулся его, и тут же отпрянул прочь, хотя ни одного предупреждающего знака на корне не было. Это был инстинкт, не наигранный, не выученный. Йонг Мин медленно прошёлся кончиками пальцев по ткани свитка.

“Если он с таким даром и вправду нем, значит его восприятие… глубже. Не через слово. Не через формулу. А напрямую, через ткань мира. И если это так…”

Он не договорил. Но в глазах его на миг зажглось восторженное упрямство учёного, который внезапно получил образец, способный перевернуть понимание всей своей области. И не только алхимии.

“Я покажу этим надменным старцам, – с мягкой, тихой яростью подумал он, – что сила кроется не в родословной и не в громком голосе. А в том, кто способен чувствовать глубже. Даже если он не может ни слова произнести.”

Он медленно откинулся на низкую кушетку, налил в чашу прозрачного чая, и отпил медленно, смакуя. Скоро начнётся. Скоро. Этот парень ещё удивит всех. Но первым – будет он. Старик, что нашёл жемчужину в грязи…

…………..

Старейшина Йонг Мин задумчиво перечитывал древний свиток, в котором была записана система распределения внутренней силы, принятая ещё при основании секты Пяти Пиков Бессмертных. Его сухие от возраста пальцы легко касались шелковистой поверхности, но в глазах уже не было рассеянного спокойствия. Его взгляд был сосредоточенным, острым – взгляд наставника, готовящего ученика к первому настоящему бою.

Анд Рей снова стоял перед ним в лаборатории. Вокруг витал тонкий аромат зелий и пилюль, а над головой слабо светились лампы из очищенного духовного кварца. Всё здесь было чисто, продуманно и насыщено энергией труда, который требовал предельной сосредоточенности. Йонг Мин, не поднимая глаз, заговорил:

– Сядь.

Анд Рей послушно опустился на колени перед старым мастером. Старик наконец закрыл свиток, поднял на него взгляд и легко толкнул в его сторону небольшой, тёмный ларец, запечатанный символом алхимического круга.

– Здесь три пилюли. Не трогай их до вечера. Одна – очищающая, выгоняет остатки примесей. Две другие – для расширения и укрепления ядра. Примешь их последовательно, как я тебе и велел в прошлый раз. Но сегодня – слушай внимательно. Хочу, чтобы ты знал, куда ты идёшь.

Он встал, прошёл к небольшой доске с выгравированными иероглифами, и коснулся пальцами верхней строки:

– Градация культивации. Основа нашего мира. Без понимания этого – ты просто слепец в буре. Я не знаю, откуда ты пришёл, и почему молчишь, но это тебе нужно запомнить, как своё собственное имя.

Он провёл пальцем по первой строке и заговорил, будто вёл лекцию для зала юных учеников.

– Первый Великий Уровень – Класс Боевого Ученичества, или – Доу Чжэ. Он делится на три стадии: Начальная стадия, когда ты только начинаешь чувствовать потоки Ци – Доу Джи Ци. Средняя стадия, когда можешь удерживать энергию внутри ядра, но не можешь ею манипулировать Доу Чжэ первой звезды. И поздняя стадия, когда энергия начинает подчиняться тебе частично, и ты способен на элементарные магические плетения – Доу Чжэ второй звезды. Вот на этой стадии ты сейчас. Благодаря упорству – и моей помощи, – он прищурился, но в голосе не было укора, – ты достиг малого ядра. А значит – можешь начать движение дальше.

Он перешёл к следующей строке:

– Второй Уровень – класс Боевого Мастера – Доу Ши. Это тот, кто может не только формировать, но и стабильно удерживать магические конструкции. У него расширяется чувствительность, и он способен влиять на окружающую Ци. Это – та цель, до которой тебе нужно дойти до ближайшего состязания. С этим уровнем ты сможешь не просто защищаться, но и удивить… Очень многих… С него в каждом уровне идёт по девять звёзд… Каждая звезда – это новый уровень сил, знаний, и возможностей…

После этих слов, он обернулся к Анд Рею.

– Дальше идёт уровень Великого мастера – Да Доу Ши… Боевого Духа -Доу Лин… Затем короля – Доу Ван… И… Так далее… Но тебе это всё пока это не нужно. Ты должен встать на порог мастера… Хотя бы первой звезды… Только тогда они не смогут смеяться, глядя на тебя.

Йонг Мин прошёл обратно к столу, взял ларец и поставил его прямо в руки Анду Рею.

– Ты пойдёшь на состязание. Я не стану спрашивать, хочешь ли ты. Это – путь ученика. Ты уже вызвал к себе внимание. Если не покажешь силу – начнутся настоящие попытки задавить тебя. А если покажешь… – Он усмехнулся. – Тогда тебе начнут предлагать наставников. Тех самых мастеров, что сейчас смеются над тобой…

Тяжело вздохнув, он медленно обошёл его, выпрямился, посмотрел сверху вниз:

– Ты всё понял?

Анд Рей молча кивнул. Глаза его были спокойны, но внутри уже пульсировала смесь решимости и напряжённого сосредоточения.

– Хорошо. – Коротко бросил Йонг Мин. – До вечера не трогай. После еды – в медитацию. Я сам наложу вокруг твоей комнаты печати, чтобы никто не мешал.

Он уже шёл к двери, но на пороге обернулся:

– И запомни… Ты… Не немой… Ты просто не тратишь слова зря. А значит – твои действия будут говорить за тебя.

И с этими словами он вышел, оставив Анда Рея наедине с запечатанным ларцом и новым, почти невозможным, для простого слуги заданием. Но именно так и начинается путь тех, кто потом ломает укоренившиеся порядки.

Через час старый мастер сидел на возвышении рядом с тренировочной площадкой, откуда открывался хороший обзор на всё пространство под мягким, рассеянным светом небесных фонарей. В одной руке у него был фарфоровый чайник с настоявшейся "Чайной Пыльцой Драконьей Персиковой Ветви", а в другой – маленькая чаша. Он время от времени делал неторопливые глотки, наслаждаясь как вкусом, так и тем зрелищем, что разворачивалось перед ним.

Внизу, на плоской террасе из светло-серого камня, Анд Рей сидел в позе лотоса. Около него тлели остатки свечей из твердого жира черепахи-духа и мякоти духовного лотоса. Из его тела струился слабый, но чётко различимый свет. Не белый и не синий – а едва мерцающий, с золотистым отливом, как свет угасающей звезды в пелене тумана. Старый алхимик слегка прищурился и чуть наклонился вперёд, внимательно за ним наблюдая.

– М-м… Стабильность пошла. Не оседает, не рвёт сосуды. Даже тонкие каналы держат нагрузку… – Тихо пробормотал он себе под нос, наливая вторую чашу. Сейчас он чётко видел, как в теле юноши постепенно вырисовывается структура – то самое ядро, начинающее излучать медленный, но неуклонно нарастающий пульс силы. Словно тугой бутон раскрывался лепесток за лепестком. Ци из мира медленно втягивалась в него, проходила по основным меридианам, не спотыкаясь, не замирая.

Это было… Странно. Старик отставил чашку, и еле заметно нахмурился. Внимательно проследил за направлением потока. За структурой дыхания. За тем, как у парня откликаются точки на ладонях, как дрожат его плечи от внутреннего напряжения. Всё было… чертовски чисто. Слишком чисто.

– Такое бывает… – Глухо пробормотал он. – Только если каналы изначально были прочны. Очень прочны.

Осознав это, он задумался. Может, у этого юнца уже было ядро?.. Нет, не ядро. Если бы было, то он бы не колебался, когда впервые формировал плетение. Всё было неуверенно, грубо. Он всё делал сам, без чьего-либо наставления. Без системы. Всё методом тыка, на ощупь. Но тогда… Развитые меридианы? Теперь он напрягся, откинулся назад и сцепил пальцы на животе. Его мысли закружились в стремительном танце.

– Может, ему кто-то всё же помог?..

– Нет. Простолюдин. Молчаливый. Без имени. Без фона. Кто бы стал с ним возиться? Да и если бы ядро у него было, то я бы это точно заметил бы. Его отклик на первую пилюлю был абсолютно чист – значит, ядро формировалось только теперь. – Старик тяжело выдохнул и усмехнулся. – Тогда всё правильно. Меридианы могут быть сильными и от природы. Такое случается… Раз в десятки тысяч рождений. Просто никто не обращает внимания – потому что такие всегда где-то в низах. А я нашёл… – он снова прищурился, с удовольствием ощущая, как в груди нарастает приятное предвкушение. – Нашёл камень с драгоценным сердцем. Осталось только обточить.

Он вновь перевёл взгляд на Анда Рея. Тот уже начинал движение Ци по второму малому кругу. Ядро в нём начало вращаться – медленно, но уверенно. Сила в теле уплотнялась, делалась вязкой, плотной, насыщенной. Это было… Быстро… Не опасно… Мастер Йонг Мин внимательно следил за меридианами. Но именно быстро. И это было не совсем нормально для новичка.

– Хех… Вот и посмотрим на то, как ты удивишь всех… – Прошептал он. – Посмотрим, как вытянутся их лица, когда ты выйдешь на арену состязаний и покажешь, на что способен. С первыми настоящими ударами. С реальной силой.

Он усмехнулся, но в этой усмешке была не злость, а тонкая, глубинная радость.

– А я тогда лишь встану рядом и скажу, что всегда в тебя верил. Потому что алхимик – это не просто тот, кто может варить пилюли. Это видеть потенциал там, где другие видят мусор.

Он вновь сделал глоток остывшего чая, а затем наклонился вперёд и коснулся печати, которую сам начертал на камне перед собой, чтобы вокруг площадки стоял защитный барьер. Он усилил её. Потому что знал. Анд Рей скоро будет вбирать гораздо больше энергии, и это привлечёт внимание. Но пока – пускай тренируется. Пока – только наблюдение. А скоро… Скоро начнётся самое интересное…

………..

Эти тренировки давались Андрею достаточно тяжело. Не в том смысле, как у тех учеников, что изнемогали от многократных повторений упражнений, изматывали тела в попытках выстроить цикл дыхания или жаловались на боли в ногах от стоек. У него всё было иначе.

Каждое утро он поднимался ещё до рассвета, когда на внутреннем дворе, окружённом холодными каменными стенами, только начинал таять лунный свет, а ветер с гор тихо скользил вдоль перил. Первые упражнения с дыханием он делал в одиночестве, плотно замотавшись в грубое одеяние ученика третьего ранга, которое ему выдали по требованию старейшины Йонг Мина. Изношенное и слегка прожжённое у рукавов. Его тело, внешне слабое и худощавое, сидело неподвижно в позе лотоса. Но внутри происходило бурление, которое никто не видел.

Пока он сидел, будто стараясь освоить "малое внутреннее обращение", в его теле едва ощутимо вибрировала кость, чьё присутствие нельзя было спутать ни с чем. Её пульсация была чужой и древней, словно в нём дышало что-то, что давно должно было умереть, но не умерло. Что-то из глубины той самой Гробницы Падшего Бога.

Чтобы не выдать себя, Андрей весьма старательно выстроил слоистую маскировку ядра, разделив свою внутреннюю циркуляцию на две параллельные ветви. Одна – та, что была заметна снаружи, и с которой работали все пилюли, переданные ему старейшиной-алхимиком. Другая – настоящая, глубокая, связанная с артефактами, с силой, что формировалась через боль, через упрямство, через жертвоприношения. Эта вторая линия силы спала, если он не призывал её напрямую. Но спала она лишь внешне.

Каждый раз, когда старый алхимик внимательно наблюдал за ним во время тренировки, парень ощущал, как его сердце ускоряет ритм. Он должен был быть убедительным. Не выдать силу, которая пока не должна была быть замечена. По крайней мере, раньше срока.

А потому ему приходилось намеренно сбивать ритм дыхания, искажать плетения, делать ошибки, которые видел бы любой старейшина, но которые выглядели обычной небрежностью, незрелостью, или простейшим отсутствием опыта и знаний.

Это было не просто. Искажение шло против естественной схемы. Там, где его тело само хотело идти по прямой траектории, он вынуждал себя возвращаться назад. Там, где нужно было сделать резкий выдох – он замирал. Там, где каналы просили усиления – он ослаблял их. И каждый раз он чувствовал, как кость под кожей будто вздыхает, недовольно замирает, а иногда даже начинает медленно нагреваться – как напоминание. И всё только потому, что она чувствовала всю эту ложь. И, если бы он ослабил бдительность, если бы позволил настоящей силе вспыхнуть, то вся его маскировка рассыпалась бы, а старейшина Йонг Мин, с его опытным глазом, мгновенно увидел бы нечто иное.

И тогда всё пошло бы совсем иначе. Ему уже было ясно. Из старых свитков, что он тайно читал в алхимической лаборатории старейшины, из пыльных страниц, запах которых въелся в пальцы и легкие, такие артефакты, как кость Падшего, хоть и редчайшие, могли быть вырваны из тела носителя. Если было достаточно желания. Если была сила. И в этой секте, пусть и скрытой от глаз большого мира, такие силы были.

Один из старейшин в древности уже попытался это сделать с другим носителем. Он пытался стабилизировать чужую кость через ритуал извлечения, полагая, что "неполноценный" разумный не заслуживает такой силы. Свиток закончился описанием последствий. Кровавым… Ужасным… Но, к сожалению Андрея, не совсем полным. Хотя теперь ему ясно было одно. Если старейшина узнает, то уж он-то точно не остановится. Даже Йонг Мин, добродушный на вид, не станет смотреть на это равнодушно. Он мог стать для парня либо щитом… Либо первым, кто поднимет скальпель, чтобы извлечь этот древний артефакт из его тела…

И потому Андрей, сквозь все эти тренировки, через боль, усталость, напряжение и сжатые зубы, плавно ослаблял маскировку ядра. Настолько, чтобы казаться прогрессирующим. Настолько, чтобы не вызывать подозрений. Но недостаточно, чтобы показать настоящее.

Для этого он выстроил вторую печать, прикрывающую сердцевину потока. Он подмешивал к своей Ци медленные искажения, словно "неправильную" структуру, чтобы скрыть первозданную симметрию. И даже внутри плетений магического меча он намеренно закручивал силу в спираль, затрудняя прослеживание источника.

Артeфакты, которые он начал формировать – лезвие-печать, связанное с болью, тонкая нить, отражающая страх, зеркало, копившее ярость – всё это он хранил внутри, за многослойной завесой. Они не должны были проявиться. Пока что – нет. Слишком рано. Он мог показать обычную технику. Мог запустить простое магическое плетение меча в каменную цель. Но он не мог показать, как этот самый меч пронзает духовный барьер. Как оставляет шрамы в меридианах противника. Как вибрирует от памяти о страданиях, которые в него вплетены.

Каждый вечер, возвращаясь в свою маленькую каморку – тесную, с пахнущим пылью матом, он очень аккуратно закрывал дверь, вплетал печати глушения, и снова медитировал. Но уже по-настоящему. Только тогда он позволял костному ядру раскрываться. Только тогда прокручивал всё, чему учился днём, без искажений. Он чувствовал, как его сила растёт ещё больше. Он чувствовал, как кость медленно меняет его дыхание, его реакцию, его восприятие. Иногда ему казалось, что она даже думает, что-то помнит, словно в ней живёт отголосок того, кто пал… и не был забыт.

Но именно потому он не мог допустить ошибки. Сейчас – нет. Ещё слишком рано. Ведь если кто-то узнает, если они почувствуют, что он не просто “немой слуга”, а носитель, то его перестанут тренировать. Его начнут изучать. А за изучением почти всегда приходит и… расчленение…

Днём он был учеником. Покорным, молчаливым, сосредоточенным – идеальным образцом усердного ученика под началом уважаемого старейшины-алхимика. Он вставал с первыми звуками колокола на внутреннем дворе, пил обжигающе-горький чай, подаваемый служками, и сопровождал старейшину до лаборатории, где начиналась его дневная жизнь. Там он выносил пузырьки с эссенциями, развешивал пучки сушёных трав, перемалывал кристаллы, вдыхая в лёгкие сажённую пыль древних компонентов, пока не начиналась часть, ради которой он был здесь. Тренировка.

Старик с усмешкой подзывал его к коврику в центре лаборатории, поправлял складки его одежды, подкидывал несколько духовных жемчужин или заставлял повторять плетения “меча сквозь дыхание”, пока не начнёт дрожать воздух вокруг пальцев. Старейшина знал, что делает. Он “формировал ученика”.

А парень всё также играл свою роль. Он показывал ровно столько, сколько позволяла выдуманная “стабильность ядра”. Ровно столько, чтобы не насторожить, но и не вызвать снисходительной жалости. Он ошибался, злился, но прогрессировал – а прогресс был убедительным. Старик улыбался в бороду и подкидывал новые пилюли, новые методы усиления. И он явно был доволен тем, что видит перед собой.

Но ночью всё было иначе. Когда в коридорах лаборатории стихал каждый шаг, когда даже сова, живущая под крышей восточного крыла, замирала в тени, парень тихо отпирал заваленную полками нишу у задней стены и уходил в заранее подготовленное место за архивом библиотеки. Куда никто из служек не совал носа. Это было его место. Здесь он фактически создал свой собственный тайный алтарь.

Когда-то сюда, в эту пыльную капеллу из черного камня, он сам пришёл, чтобы отрабатывать то, что ему показывали ещё в долине пагоды. Здесь он вспоминал то, чему его учил псевдо-наставник, оказавшийся впоследствии Архидемоном. А тот учила парня именно тому, как мир можно “вырезать”, “расколоть”, “открыть”, если в тебе есть нужное… Или ты сам можешь стать им. Теперь того умника рядом не было. Но то, что он оставил Андрею – не исчезло.

Во время ритуала с помощью печатей, им был вырезан своеобразный малый алтарь из единого блока камня, источавшего влажный холод. По нему тянулись едва заметные руны, выдолбленные специальным резцом на древнем, уже почти несуществующем языке. Эти руны не светились, пока на них не ложилась кровь. Рядом с ним располагался круг, выложенный по углам осколками кости, похожими на обугленные зубы. Псевдо-наставник называл это "каналом усвоения истинной силы". И в эти ночи Андрей, очистив дыхание от дневных формул, садился внутрь круга, и начинал настоящий цикл. Вокруг него вспыхивали слабые огни, не от пламени, а от самого пространства, будто реальность здесь просвечивалась тоньше.

Он дышал по-другому – не через легкие, а всем телом, всем ядром. Это дыхание было разрушением и поглощением. Он впитывал остаточную духовную грязь, оставленную Архидемоном, вытягивал энергию из камня, из воздуха, из самого пространства между мирами. Он повторял формулы, вложенные в его память с того самого времени, которые звучали не как человеческий язык, а как внутренний зов, неразличимый для обычного разума.

"Дыши как умерший. Верь, как ослепший. Не приноси жертву – будь ею. Тогда ты получишь не силу, а знание, не власть, а ключ."

Эти практики не создавали внешнего эффекта. Но внутри его ядро сияло в глубине чернотой, в которой иногда мелькали огненные прожилки, будто в нём дышал вулкан. Меридианы его тела всё больше укреплялись. Плетения, которые он прятал днём, здесь распускались до предела, и он позволял себе раз в ночь наполнить своей силой артефакт, насыщенный болью или отражением страха. Один из них – тонкий шип, похожий на чёрную иглу, постоянно находился постоянно при его теле, вложенный в рукав. На всякий случай.

Другой – зеркало, свёрнутое в спираль и спрятанное в специальном кармане на его спине, хранило отражения всех, кто смотрел на него с презрением. Каждый такой артефакт усиливал ту часть силы, которую он скрывал. А снаружи, днём, он оставался немым учеником, молчащим, внимательным и немного медлительным, как и положено “дефективному, но усердному” разумному. Это раздвоение жизни постепенно сводило его с ума.

Иногда он уже не знал, что из всего этого настоящее. Парень, что ловит науку и питает ядро под добрыми взглядами старика? Или тот, кто ночью шепчет слова, которых не должно быть в этом мире? Иногда он чувствовал, как кость в груди начинает пульсировать, когда он входит в круг. Иногда ему казалось, что она – довольна. Или… голодна…

Но он не мог остановиться. Он знал одно. Чтобы выжить, чтобы победить, чтобы не стать жертвой – он должен быть сильнее. Сильнее, чем позволяет путь этого самого старейшины. Сильнее, чем они себе вообще могут представить. И когда придёт день – Андрей покажет, кто он есть на самом деле. Но только тогда, когда ответный удар будет в принципе невозможен.

………..

Эта ночь была безлунной. Небо над верхними крышами зданий обители секты будто выгорело – без цвета, без звёзд, чёрное и глухое, как замурованный колодец. В такие ночи легче всего почувствовать, что мир затаился. Что всё смотрит прямо тебе в душу. Но не двигается.

А внутри Андрея что-то уже не спало. Его ядро, спрятанное в глубинной точке духовной системы, в центре плетений, в узле магических сосудов, сейчас тихо вибрировало. Не просто как живое – как зверь, зажатый в клетке. И это давление постепенно росло.

Сейчас Андрей ощущал, как энергия “тяжелеет” в нём, словно сгущённый свет, как она давит изнутри на сосуды, распирает меридианы, подступает к точке, откуда не будет возвращения. Это был тот самый край, за которым могло быть как падение в бездну… Так и возвышение. Та самая тонкая грань, за которой – должен был начаться прорыв. И, как он знал из десятков прочитанных втайне трактатов, этот момент выдает каждого, кто пытался скрывать силу. Когда наступает прорыв ядра на новый уровень своего развития, сдержать его почти невозможно. Само тело культиватора начинает пульсировать, как магический маяк. Воздух в радиусе десятков шагов наполняется духовным гулом, плотным, как барабанная дробь. А затем происходит взрыв энергии, и столб света, взметнувшийся вверх, пробивающий потолки, облака, сносит любые барьеры. Даже обычные слуги, живущие рядом, увидят это проявление силы – и… Испугаются… И уж тем более – это заметят старейшины.

А ему нельзя было быть замеченным. Пока – нет. Он сел у алтаря в своём тайном убежище. Рядом лежали раскрытые свитки, на которые он опирался раскрытыми ладонями, а перед ним полукруг из заранее собранных им костей монстров Нижнего мира и печатей.

Но сегодня на алтарь он возложил другой предмет. Обернув его тремя слоями уплотнённой ткани, он аккуратно положил то самое Копьё Святого в центр защитного круга. Даже сейчас, несмотря на барьеры, даже сейчас – оно дышало агрессией. Металл словно сжимался и разжимался, будто оно – не оружие, а зверь, ждущий возможности напасть. На любой иной духовный объект оно, возможно, не отреагировало бы так. Но внутри Андрея была та самая древняя кость – и копьё чувствовало это. Оно несло в себе отпечаток Закона Света, мира, противоположного тому, к которому кость принадлежала.

И теперь, взяв в руки и то, и другое, Андрей понял. Он может их столкнуть. И поглотить их войну. Он вырезал блокирующий круг из трёх печатей. Печать Усмирения, взятая из запрещённого трактата, найденного на нижней полке лаборатории. Она подавляла любое духовное излучение, если была наложена на предмет, что уже "связан конфликтом". Печать Рассеивания Потока, старинная формула, которую он нашёл в заметках самого старого старейшины. Она перераспределяла вспышки по подготовленным каналам, отвлекая от источника. Печать Зеркального Поглощения, собственная доработка Андрея, в которую он вплёл сломанное ядро одного из артефактов страха и боли. Она не только глушила вспышки, но и перерабатывала избыточную энергию обратно в ядро.

В центре круга он закрепил копьё, буквально вбив его в чёрный камень алтаря. И тут же буквально на физическом уровне парень почувствовал, как от артефакта прошла вибрация… Наполненная эмоцией чистой и ничем не замутнённой ненависти. Копьё застонало низким звуком, будто шептало:

“Ты – скверна. Тебя не должно быть в этом мире.”

Андрей только выдохнул и прикоснулся к груди, словно к той самой кости, спрятанной там, под слоем его собственной плоти. Ответ не заставил себя ждать. Мгновенно через него прошла волна тьмы, тонкая, как шепот, но плотная, как крыло смерти. И копьё взвыло беззвучно, завибрировав в камне. Вот оно. Идеальное напряжение. Он воспользуется этой борьбой. Тем более, что у него оставалось мало времени. Он чувствовал, как его ядро, от переполнявшей его силы, уже трещит по швам. Как всё внутри хочет прорваться. Он уже, буквально на уровне интуиции, знал о том, что на следующей медитации или глубоком дыхании, особенно если он снова использует внутренний алтарь, всё рванёт. И тогда либо его увидят – и придут. Либо сработает круг. Он поставил шесть артефактов-поглотителей по внешней дуге. Два из них были его собственные, два – снятые с трупов демонов в той самой старой резне, ещё когда он был в Нижнем мире, и два – образцы алхимического мастерства, что тайком выкрал у старика Тансу, пока тот спал.

Он выстроил три дренажных линии для сброса энергии – одну на северную стену, через вмонтированный в пол зеркальный сосуд, другую – в старый канал, где хранился мусор лаборатории, а третью – в никуда, в глубокий чёрный резервуар, который он сам выдолбил, подмешав туда тёмную соль, найденную внизу. Так что вскоре защитный круг был готов. Копьё – возбуждено. Печати – замкнуты. И ему осталось только подождать… Чтобы сделать тот самый вдох.

Он задумчиво посмотрел вверх, на небо над этой своеобразной площадкой, уже практически не ощущая тяжести происходящих с его телом изменений. Сейчас он чувствовал, что скоро сломает оболочку ядра, и за ней будет что-то большее. И если круг не выдержит, то и он сам просто исчезнет в этой всепоглощающей вспышке магической энергии. Но если выдержит – то станет другим. И сделает первый настоящий шаг к силе, которая сможет не просто выжить в этом мире, но и переписать законы его собственного тела. И кто знает… Может, копьё, что сейчас с ним борется, станет первым из великих, кто сам склонит голову.

Когда всё же пришло его время, Андрей почувствовал это почти мгновенно. Тонкая дрожь, пронёсшаяся по позвоночнику, была первым сигналом про начало глобальных изменений. Щелчок – не физический, а внутренний, как если бы что-то сломалось внутри идеально выстроенной геометрии. Прорыв начался.

Андрей не медлил ни мгновения, практически вбив ладони в пол, он занял позу медитации, сев на заранее очищенное и выровненное место, выстланное порошком из пепла жертвенных трав. По спине стекала тонкая капля пота, а дыхание стало хриплым – но не из-за страха. Он готовился к этому моменту неделями. И теперь, когда всё началось, ошибки быть не должно.

Внутри него ядро начало трескаться. Словно старая переспевшая скорлупа, оно медленно, но неумолимо покрывалось сетью трещин. Каждая из них отзывалась внутри тела болью, словно по меридианам пропустили электрический ток. Он чувствовал, как тонкие сосуды давления в груди и животе раздуваются, как энергия, сжатая в центре, пытается вырваться наружу, сломать оболочку и захлестнуть всё его естество. И в этой точке, в точке уязвимости, он был смертельно слаб. Если бы кто-то ударил его сейчас, хоть даже кинул обычным ножом, то он бы не смог защититься. Всё его внимание, весь контроль, все силы – ушли на удержание этой бурлящей Стихии, что поднималась внутри, словно магматический столб под тонкой корой. Но он не был один. Система, что он выстроил, уже начала работать.

Первым сработал внешний круг из Печатей Усмирения. Как только аура ядра начала вырываться наружу, плотной, вибрирующей волной, они среагировали, создавая зону подавления, в которой сам воздух стал гуще, словно вязкий дым. Потоки энергии, что в обычных условиях вырвались бы вверх, вспыхнув светом и звуком, были поглощены, словно их затянуло в вату.

Затем в дело включились артефакты поглотители. Каждый из них засветился – одни тихо, холодно, другие затрепетали, будто вдохнули саму силу. Четыре из шести начали втягивать излишки энергии, рассеивать пульсации, пока два центральных начали перенаправлять ток в главное "устье" этой системы… В то самое Копьё Святого.

Как только первые импульсы его силы достигли его, копьё тут же отозвалось. И не просто отозвалось, и отреагировало… Оно… Приняло… Оно завизжало. В том диапазоне, где звук – уже не звук, а пульсация в самой структуре пространства. Оно ощущало чуждую энергию… Оно злилось… Пыталось отторгнуть… Но круг был слишком умело построен. Потоки не били напрямую, а сначала проникали через печать резонанса, затем – через элемент наложения, и только потом – вливали силу в лезвие, вбитое в камень его самодельного алтаря. И вместе с силой… Несли в себе отпечаток ядра Андрея. Это воздействие было как прививка, как отравление, как перепрошивка кода древнего артефакта. Копьё начало искрить, появилось легкое голубовато-белое свечение вдоль рун на его древке. А в глубине его сердца – там, где хранился "ключ", что когда-то давал ему власть над светом и очищением, появилась тень. Тонкая, еле различимая. Но это была часть Ауры самого Андрея. А в это время он сам сражался за свою собственную жизнь.

Внутри его тела ядро уже трещало повсеместно. И вот произошёл основной надлом. Трррррррреск!!! И он почувствовал себя пустым. На короткий миг… Не было ничего… Ни его самого… Ни боли… Ни мысли… Только… Распахнувшаяся бездна. Бездна в центре груди. Как будто он был разорван, и всё, что держало его личность, развалилось, стало пылью. Но в следующую секунду, с невероятной болью и давлением, новая сила пошла в рост. Новая структура. Новое ядро. Новый контур.

Он напрягся, впустил потоки обратно, начал лепить из них основу. Построил первое кольцо – стабилизировал. Второе – усилил связь. Третье – начал оборачиваться внутренними печатями. Это был ад изнутри, но контролируемый. И всё это время – волны силы шли наружу. И, благодаря всем его заготовкам, шли они именно в копьё.

А копьё менялось. По рунам начали проступать чёрные трещинки, как будто оно вбирало в себя пепел. Нижняя часть древка – покрылась паутинкой тьмы, идущей от артефактной кости, внедрённой в основание круга. Тонкая рябь прошла по его магической структуре – и копьё вдруг приняло импульс. Один. Потом другой. И не отторгло. Пропустило. Впитало. Как будто древнее оружие Святого начало соглашаться с таким воздействием с его стороны. Или хотя бы… Учиться терпеть.

Когда всё закончилось, Андрей тяжело дышал, покрытый потом, словно из горна. Грудь жгло. Пальцы дрожали. Мир перед глазами плыл, как в воде. Но в центре его груди билось новое ядро. Медленно. Стабильно. Глубоко погружённое в себя, но куда более сильное.

Он выжил. И не только выжил – укрепил себя. И если копьё Святого примет его… Тогда и Свет склонится перед Тенью.

После этого испытания его дыхание напоминало рваные удары кузнечного меха. Грудь ходила ходуном. В ушах стоял гул. Всё тело дрожало, как после лихорадки, не от страха, а от исчерпанной воли, которую он выжимал до последней капли.

Прорыв завершился. Он выжил. Но теперь нужно было спасти себя не от магии, а от людей. Андрей поднялся. Колени дрожали, как у новорождённого телёнка. Сухожилия сводило судорогами. В голове пульсировала тупая боль, словно кто-то забил в череп клин. Но времени расслабляться у него не было. Он не имел права расслабиться. Всё, что он построил, все маскировки, все ложные образы и усыпляющие ожидания – могли рухнуть, если кто-то увидит остатки прорыва. Он заставил себя сделать первый шаг. Потом второй. Мир плыл. Ноги не чувствовали пола. Но тело двигалось. Он не позволял себе остановиться. Сначала – Печати.

Он поднял дрожащую руку, всё ещё влажную от пота и копоти силы, и коснулся первого символа. Сработал ключ активации. Печать растаяла, как вода в воздухе, рассыпавшись в сверкающую пыль. Вторую – стёр быстрее. Третью – с усилием, через боль, словно бы разрывал собственную плоть. Четвёртая и пятая были заложены глубже, и их приходилось выдирать из ткани реальности, шепча про себя формулы отвода.

Артефакты он складывал в заранее приготовленную сумку – свитую из затенённой кожи, хранившей отпечатки без искажений. Каждый из них – ещё горячий, как керамика после печи. Особенно копьё. Оно не сопротивлялось. Оно… Наблюдало. Он завернул его в три слоя амулетной ткани, прошитой золотыми нитями с рунами подавления, и запечатал тройной петлёй из черного шелка. Всё это уже хранилось в заранее подготовленной артефактной урне, спрятанной в полом камне у стены. Воздух в зале всё ещё дрожал. Но не из-за остаточной силы. А от тревоги, прокатившейся по дальним точкам круга. Кто-то почувствовал. Очень слабо – но почувствовал. Он ощущал это – как отражение в воде, когда в озеро бросают камень. Они шли. И тогда, на шатающихся ногах, почти спотыкаясь, он начал вытирать следы.

– Пепел жертвенных трав – в урну.

– Песок – обратно в сосуд.

– Следы ног, пота, крови – растёр вручную, метёлкой из мягкой шерсти.

– Плески магии в воздухе – рассечены печатями рассасывания, которые он буквально вшил в собственную кожу ещё в горах Нижнего мира.

Каждое движение давалось с большим трудом. Сознание уже начинало отключаться. Одна из печатей на запястье вспыхнула жёлтым – тревожный сигнал: “Опасность истощения”. Но сейчас Андрей проигнорировал её. Зашнуровал всё. Запечатал крышу. Прижал вход. Отпустил слепки ауры, чтобы прикрыть дыры. И вышел. По той самой лестнице, которую старательно приводил в порядок почти целый месяц.

Поблизости уже были два мастера секты. Один из них – в длинном сером одеянии патрульного из внутреннего круга, с рунами подавления на плечах. Второй – помоложе, с открытым лицом, в доспехах секты для ночных дежурств.

– Ты слышал?

– Чуть-чуть. Будто… что-то вспыхнуло. Как когда у послушника ядро пробуждается.

– Пахло чем-то… медным?

– Точно. Но быстро рассеялось.

Они приближались – в направлении зала, где он только что выжигал свою душу ради нового ядра. Андрей уже шел к ним навстречу. Низко опустив голову, с плошкой для воды и мешочком трав в руках – как будто только что возвращался из ночной уборки. Глаза его были чуть затуманены – как у любого послушника, что был вымотан простыми, но бесконечными работами. Он молча поклонился, не поднимая взгляда. И прошёл мимо.

– Эй, ты… – Пробормотал один из мастеров, повернувшись. – Этот парень… из лаборатории?

– Немой, кажется. Да.

– Чего он в этом районе делает?

– Заблудился, поди… – Тут же ответил второй, пожав плечами. – Они там все, как мыши. Сами не знают, куда их гонят.

Парень же дошёл до своей комнатушки и захлопнул за собой дверь. Сел на циновку. Только тогда позволил себе отпустить всё. Мир завалился в сторону. Темнота в углах комнаты будто потянулась к нему.

Но он успел. И пока снаружи патруль медленно проверял зал, где ещё витали призрачные следы силы, парень лежал в тишине, сжимая в ладони всё ещё тёплый амулет подавления. Он выжил… Скрыл свой прорыв… Стал сильнее…

А вот следующее утро началось с боли. Не резкой… Тупой, глубинной, словно что-то в теле Андрея было выжжено добела и теперь отдавалось пульсацией в каждом движении. Он еле поднялся с циновки, с трудом разогнув спину. Казалось, что кости срослись неправильно, мышцы саднили, а под кожей ползала тяжёлая вялость – результат израсходованной воли и изломанного ядра, которое теперь, как кокон, хранило в себе новую силу.

Ноги не слушались. Пальцы дрожали. Голова кружилась. А внутри – всё ещё бушевало эхо прошедшего прорыва. Не крик… Но всполох, что не угасал. Но он поднялся. Потому что в секте никто не спрашивал, как чувствует себя слуга. Сломан ты или полужив – твоя работа тебя ждёт.

Он кое-как умылся ледяной водой, как делал всегда, чтобы скрыть следы боли на лице. Натянул ту же самую простую серую робу. И пошёл – сперва в зал с лекарственными смесями, где собирали травы, затем к мастерским, как было положено в его рутинном графике. Но некоторые всё же заметили его состояние.

Уже в коридоре, когда он кланялся проходящим ученикам, мастер Соль Хва остановилась на полшага. Её взгляд на мгновение задержался на его лице. В этом взгляде не было жалости. Была внимательность.

– …Ты выглядишь хуже обычного. – Тихо произнесла она, как бы мимоходом, больше себе, чем ему. – Глаза мутные. Движения вялые. Кожа бледнее. И… пульсация. Очень слабая, но есть.

Она чуть прищурилась, точно различая тонкие нити энергии, что теперь исходили от его тела. Он всё ещё скрывал основную структуру, маскировка ядра работала как положено, но полностью утаить факт недавнего изменения было невозможно.

А затем – появился и сам старый мастер Йонг Мин. Он подошёл со спины. Медленно, как всегда, но взгляд у него был острым, точно скальпель. Остановившись рядом, он окинул Андрея тяжёлым, изучающим взглядом. И немного помолчал.

– Так ты всё же прошёл… Первый прорыв ядра… – Тихо проговорил он, словно уточняя не у парня, а у самого себя. – Интересно.

Андрей молча поклонился. Не отрицал. И не подтверждал. А старик как-то странно, чуть ли не ехидно, усмехнулся.

– Не притворяйся. У тебя походка изменилась. Ритм дыхания – тоже. Даже в твоей коже – новые микроузоры, шрамы укрепления. И я уже не говорю о том, что твоя тень изменилась – теперь в ней есть контур, которого не было раньше. Он ещё не сформировался, но… мне ли этого не знать?

Соль Хва бросила на старца короткий взгляд. Тот качнул головой, продолжая уже спокойнее:

– Ты удивляешь. Всё было настолько хорошо замаскировано, что даже я… – он чуть усмехнулся, – …не смог сразу определить уровень твоего ядра. Значит, или у тебя был очень хороший учитель, или… Ты всё также сам себя учишь. В любом случае – ты прошёл через это. Это всегда больно. Особенно если в одиночку и без подготовки.

Он чуть приблизился. Голос стал тише – почти личный:

– Не стоит скрывать подобные вещи. Прорыв ядра – это серьёзный удар по организму. И если ты ещё раз попытаешься проделать такое в одиночку, без опоры, без контроля… То ты надорвёшься. Не физически. А внутренне. И тогда никакое ядро тебе не поможет. Ты просто перегоришь. – Он замолчал, а потом, почти небрежно, но с лёгкой заботой, добавил. – Сегодня можешь отдохнуть. Никуда не иди. Не бери на себя задания. Просто… Восстановись. Я сказал…

И пошёл прочь. Соль Хва осталась ещё на мгновение, снова посмотрела на него – теперь уже мягче. И тоже ушла, не сказав ни слова.

Андрей же стоял в тишине, всё ещё поклонившись. И только когда за спиной стихли шаги – позволил себе выдохнуть. Он спас себя. И одновременно выдал. Совсем чуть-чуть. Выдал… Но… В пределах допустимого…