Ночь Ягуара

19

В то время как Паз становился божеством, Мойе, проскользнув незамеченным мимо нанятой охраны, появился в спальне Ибанеса. Мойе приготовился к явлению Ягуара, но Ягуар все не прибывал.

В данном случае в этом не было необходимости. Ибанес проснулся от своего обычного ночного кошмара, увидел маленького индейца, понял, кто это, и мигом вспомнил, что случилось с его коллегами. Обмочившись от страха, бизнесмен пообещал распустить компанию «Консуэла» и никогда больше не покушаться на деревья в заповеднике Паксто.

Он говорил по-испански, и Мойе его понимал. Мойе порывался уйти, но этот человек все продолжал говорить. Мойе заметил за мертвыми людьми эту особенность: у них в обычае заполнять воздух словами, когда все, что необходимо, уже сказано. Ибанес говорил, что, хотя «Консуэла» не будет вырубать Паксто, это не значит, что этого не станут делать другие. Существует множество лесозаготовительных компаний, но дело не в них. Это Хуртадо приводит все в движение, у Хуртадо имеются связи с правительством Колумбии, Хуртадо подкупает и партизан, и военизированные формирования, которые с этими повстанцами воюют, Хуртадо хочет очистить Паксто от лесов и их обитателей, чтобы выращивать там коку и для других целей, о чем он и рассказывает сейчас Мойе.

– Ты должен убить Хуртадо! – кричит Ибанес, когда индеец уходит, после чего нажимает кнопку тревоги.

В последовавшей суматохе один из наемных охранников ранит другого; к счастью, рана не тяжелая.

Индейца никто не видел, и охранники между собой поговаривают, что старому пердуну все померещилось. А Ибанес уже связывается по телефону со своей дочерней компанией в Кайли.

В то время как Паз превращался в божество, Хуртадо находился в захудалом отеле в Северном Майами. Услышав, что Ибанес отошел от участия в проекте Паксто, он вызвал в свой номер El Silencio.

– Смотри, ты мне не верил, так вот тебе доказательство. Теперь ясно, что за всем случившимся стояла эта свинья Ибанес.

– Вы уверены? С первой партией груза у него все прошло хорошо. Товар был доставлен в Майами без проблем.

– Ага, это чтобы выманить меня из-под охраны. Он оказался хитрецом, хитрее, чем я думал. Старый кубинский ловкач… ладно, это хороший урок, Рамон: никогда не позволяй себе недооценивать своих врагов, а особенно если они твои друзья.

El Silencio смотрел, как его наниматель нервно расхаживает взад-вперед перед орущим на полную громкость телевизором. Маловероятно, чтобы кто-нибудь знал, что они находились именно в этой дерьмовой дыре, но Хуртадо имел обыкновение включать телевизор всегда, когда собирался сказать что-то вслух. Босс выглядел не лучшим образом.

«Слишком уж давно Хуртадо не приходилось ни от кого бегать, – подумал El Silencio. – И еще дольше не приходилось никого бояться».

Но известия об арестах и потере троих своих людей основательно его всполошили. Он спрашивал о том, куда запропастился Мартинес, будто у него здесь, как дома, имелись источники оперативной информации. Кто знает, куда мог задеваться cabron? Ясно, он исчез после того, как двое бойцов были убиты, а девчонка исчезла, и этого было достаточно, чтобы Хуртадо совсем вышел из себя – от Хуртадо люди просто так не уходили. Его аж передергивало от злости.

– А нам известно, где находится внучка Ибанеса?

– Да, кто-то позвонил и сказал, что она прячется в усадьбе с рыбным прудом, где жила другая девчонка.

– Отправляйся туда. Схвати ее. Отрежь ей сиську и отправь Ибанесу. А всех остальных, кого найдешь в этой долбаной хибаре, прикончи. Всех до единого.

El Silencio не шелохнулся. Хуртадо воззрился на него.

– В чем дело?

– Да в том, босс, что, возможно, это не самая удачная идея. Одно дело – дома, какие проблемы? Но мы не дома, и кое-что из происходящего здесь мне не нравится. Ну не нравится мне, когда я не понимаю, с чем буду иметь дело.

– С индейцами. За этим стоит Ибанес и кто-то, с кем он спутался, – Эквистос, или Пастранцы, или кто-то из Медельина. Они наняли шайку индейцев. Задача проста: мы схватим девчонку, и он выдаст нам этих долбаных индейцев. Это то, что должно быть сделано в первую очередь, а уж каким образом – твое дело.

– Не знаю, босс. Думаю, тут есть что-то еще…

– Рамон, ты опять «думаешь»! – резко бросил Хуртадо. – Кончай думать и делай, что тебе сказано.

El Silencio покинул комнату, не сказав больше ни слова. Проработав на Хуртадо почти двадцать лет, он был самодостаточен, как тостер, но не мог отделаться от чувства, будто впервые сталкивается с тем, что может оказаться ему не по зубам. Они ведь не дома, где не могло быть никаких проблем с полицией. Там у них имелись и собственные вооруженные формирования, и прикормленная полиция, ну а если на сцене появлялся кто-то, кого невозможно было купить, его можно было убить. Но здесь, в Америке, дело обстояло иначе. Кроме того, Хуртадо упрямо верил в то, что за этим делом стоит конкурирующая колумбийская банда, использовавшая Ибанеса как инструмент, а индейцев – в качестве бойцов. Е1 Silencio считал это маловероятным, ведь он, будучи сам на четверть индейцем, знал о них намного больше, чем Хуртадо.

От своей бабушки он слышал истории о том, что умеют выделывать эти индейцы с плато, и, пусть он не был слишком суеверным человеком, кровавая резня в гараже заставила его задуматься. El Silencio знал толк в ранах и увечьях и по их характеру видел, что двое вооруженных людей были разорваны не человеческими руками. Не отличался склонностью к суевериям и Руденио Мартинес, бывший (теперь уж точно «бывший») самый опасный и сведущий босс наемников Хуртадо, и уж если такое произошло с ним, значит, ему явно пришлось столкнуться не просто с кучкой индейцев.

El Silencio прошел по тускло освещенному коридору, где смешивались запахи хлорки из бассейна и жаркого из кофейни, и вошел в комнату. Там находились все имевшиеся у него в наличии силы, шесть человек. При его появлении они оторвали глаза от карт, телевизора или журналов. Он знал их не слишком хорошо, ибо они не являлись его постоянной командой, не говоря уж о том, что ему вообще было не по вкусу работать в команде. Он предпочитал действовать в одиночку, и вся эта история не больно-то ему нравилась.

Все они таращились на него. Кто-то приглушил звук телевизора, и это обратило на себя внимание El Silencio: то ли этот человек считал, что мог действовать независимо, то ли был встревожен немного больше остальных? А может быть, его просто не волновало, что там передают? Парня звали… Очоа, или что-то в этом роде: ветеран военизированных формирований, создававшихся латифундистами в противовес повстанцам-марксистам. Крепкого сложения, бритый наголо мужчина со шрамом под глазом. El Silencio помахал ему рукой. «Делегировать» – это было одно из любимых слов Хуртадо. Делегировать, и еще «нести ответственность». Проблем с этим у El Silencio не возникало никогда, и прежде всего он собирался узнать о нем побольше. С этой целью он пригласил Очоа к себе в комнату для собеседования.

В то время как Паз становился божеством, Джели Варгос пряталась в доме Руперта Зингера. Молодая женщина появилась поздно ночью, с одной лишь сменой одежды в рюкзаке за спиной, сбежав из дедовского дома в суматохе, последовавшей за арестом людей Хуртадо. Кукси принял ее доброжелательно, первым делом дал ей выпить и принялся ненавязчиво расспрашивать.

– А сам Хуртадо не был арестован?

– Нет, он и не бывал там, кроме одного случая. Мой дедушка был от него в ужасе. Но он всегда останавливался в каком-то отеле. При нем был один парень, который передавал его распоряжения… его боялись даже отпетые головорезы, но это не помешало копам взять и его. Ну а когда я услышала, что они оказались на воле, пустилась в бега. Чувствую себя последней трусихой. Как вы думаете, что они сделают с моим дедушкой?

– Я думаю, ничего, – ответил Кукси. – Он – их прикрытие и нужен им целым и невредимым, чтобы операция в Паксто продолжалась. Я полагаю, не они главная угроза для мистера Ибанеса. Но если он не прекратит вырубать дождевые леса, боюсь… с ним может случиться то же, что уже случилось с его партнерами.

Когда до Джели дошло, что он имеет в виду, она ударилась в истерику. Кукси обнял ее, рассеянно поглаживая по спине. В войне не по правилам, которую он умел вести, было время, когда следовало действовать активно, и время, когда надлежало затаиться и ждать. Сейчас было время ожидания.

Домой Паз вернулся в воскресенье вечером, спустя восемь дней после отъезда. Мать довезла его до дома.

– Все будет хорошо, – заверила она его, тормозя у поребрика. – С тобой мои молитвы и молитвы каждого в илу. Следуй тропой святых.

Они неловко обнялись, но только так и можно было обняться, сидя на переднем сиденье автомобиля, не говоря уж о том, что обниматься у них как-то не было принято. Паз проводил мать взглядом и остался с луком, стрелами и моделью тюрьмы в руках, на миг почувствовав себя мальчишкой, зашедшим к приятелю поиграть и ушедшим, захватив с собой игрушки. Эта мысль показалась ему такой забавной, что он рассмеялся вслух.

Из его дома, а точнее, из патио позади него тоже доносился смех, и Паз направился туда, чтобы присоединиться к веселью. Лола явно развлекалась. Паз вошел в патио, и все уставились на него, словно на привидение. Первой опомнилась Амелия.

С пронзительным криком «па-а-апа!» она бросилась к нему и вскарабкалась на него, как обезьянка. Пазу пришлось положить свои регалии на стул, чтобы прижать ее к себе сильно-сильно. Он сжимал дочку в объятиях, пока она не запротестовала. Тогда он опустил девочку на землю и обозрел компанию: тут были Лола, Боб Цвик, Моргенсен и немолодой лысеющий мужчина с привлекательно-уродливым лицом, в котором Паз узнал Кеммельмана, босса Лолы с ее работы в госпитале.

Снова завязался разговор: каждому хотелось узнать обо всем, что произошло. Паз, игнорируя это любопытство, склонился над Лолой и поцеловал ее.

– Как легко меня заменили, – шепнул он. – И еврейского доктора тоже.

– Я даже не удостоила бы ответом, – тоже прошептала она, но силы группы переменились.

Кеммельман, похоже, чувствовал себя неуютно и вскоре встал, заявив, что идет домой. Когда он удалился, Цвик спросил:

– Так что, Паз, ты теперь святой?

– Вроде того.

– Да? Надо же. А как насчет этих предметов?

Он поднял лук и тронул, как струну, загудевшую тетиву.

– Они, наверное, тоже священные. Уж не знаю, могу ли я к ним прикасаться?

– Нет, это просто символы моего статуса, как ваш белый халат.

– О, тогда они действительно священные.

Взрослые рассмеялись, и напряжение немного ослабло, но Паз оставался настороже. Что-то в их лицах было не то, или он просто видел их по-новому. Ощущение было такое, будто у него появилась способность видеть подлинные лица под теми социальными масками, которые они носили не снимая.

Не слишком-то приятно было увидеть, что скрывается за интеллектуальным высокомерием Цвика, или обнаружить в Бет страх одиночества, подталкивающий ее к нервному, спазматическому кокетству. А на собственную жену ему и вовсе было жутко смотреть.

Каждому из супругов, как бы ни были они близки, требуется некое личное пространство; он чувствовал, что сейчас мог нарушить его, и эта возможность вызывала у него отторжение. Одна лишь Амелия выглядела настоящей и неподдельной до самой сердцевины. Относительно ритуала, через который ему только что довелось пройти, тоже имелись вопросы, но он обнаружил, что уклоняется от них, хотя не мог не признать, что был одержим своим ориша. Цвик объяснял это воздействием затягивающих ритмов, подмешанного в пищу дурмана и пульсирующего света на серединные височные доли мозга. Очевидно, именно так этот эффект объяснялся в медицинской литературе.

Паз это объяснение нашел еще более изнурительным, чем сам ритуал.

– А что случилось с Дженни? – спросил он, когда Цвик наконец остановился.

– Она нам обед готовит, – сообщила Амелия. – Папочка, она так здорово умеет готовить! А я помогала ей чистить креветок.

Сама девушка, легка на помине, появилась, неся дымящуюся сковороду, полную креветок, поджаренных с овощами, и под аплодисменты водрузила ее на середину стола. Холодок пробежал по его шее, на лбу выступил пот. Здесь тоже была маска, но под ней скрывалась не просто Дженни Симпсон.

Они угощались и вели обычный застольный разговор, в котором Паз участвовал, когда это было уместным. Они казались ему похожими на детей, себя же он чувствовал взрослым, присутствующим на детском празднике: милом, безобидном, чуть скучноватом. Когда угощение кончилось, он пошел в сад, нарвал со своего дерева спелых плодов манго, разрезал их и угостил собравшихся сочной желтой мякотью с кокосовым мороженым, принесенным из холодильника Дженни.

После того как с десертом было покончено, Паз спросил:

– Кто за то, чтобы прогуляться?

– Куда? – поинтересовалась Лола.

– Думаю, нам не помешало бы побывать в усадьбе, где жила Дженни. Привезем профессору Кукси корзиночку манго.

– Да у них там, в усадьбе, полно манго, – возразила Дженни.

– Ну, тогда захватим с собой бутылку aguardiente. Сядем в круг, будем попивать aguardiente, закусывать манго и вести разговоры. А если чересчур захмелеем, можно будет окунуться и охладиться.

– Я за! – заявил Цвик, на что Бет Моргенсен отреагировала ехидным смешком.

– Может, стоит сначала позвонить? – спросила Лола.

– Думаю, это ни к чему, – заявил Паз. – Доктор Кукси держит открытый дом, он малый гостеприимный и приветливый. Разве не так, Дженни?

– Наверное, – пожала плечами девушка.

– Не забудьте купальники, кому они нужны, – напомнил Паз.

Все они забрались в «вольво» и поехали в дом Ингрэма. Паз вместе с фруктами и водкой aguardiente прихватил с собой лук и стрелы: зачем это ему понадобилось, никто не спросил. Как он и думал, профессор Кукси находился дома и встретил гостей доброжелательно, как обычно принимал по вечерам нагрянувших посетителей. Кукси собрал всех за большим столом на террасе, где они пустили по кругу бутылку Паза, запивая водку пивом.

Кукси оживленно рассказывал об истории и архитектуре дома и усадьбы, а также о конструктивных особенностях экологического рыбного пруда. Те, кто еще не видел этого чуда, выразили желание ознакомиться с ним, и Кукси повел людей в сад, включил подводную подсветку, и все разинули рты.

Воспользовавшись тем, что это отвлекло внимание, Кукси подошел к Дженни и доверительным тоном сказал:

– Очень рад видеть тебя снова, дорогая. Надеюсь, ты вернулась надолго?

– Конечно. Я просто отлучалась, чтобы кое-кому помочь.

– С тобой все в порядке? Ты выглядишь какой-то другой.

– Да все нормально. Просто все случившееся чуточку выбило меня из колеи.

– Ну конечно. А Мойе ты, случайно, не видела, а?

– Нет. А ты?

– Тоже не видел. Но он где-то неподалеку.

В этот момент по одной из тропок подошли Скотти и Джели. Увидев новых людей, женщина на миг остановилась, похоже, даже подумывала, не повернуть ли назад, когда ее заметила Дженни.

– О, вот и Джели! – воскликнула она и бросилась к подруге с объятиями, повергнувшими Джели в слезы.

Дженни увлекла ее на ближайшую скамейку, где они, кажется, что-то пылко обсуждали. Цвик, Лола, Бет и Амелия не участвовали в этой второстепенной сцене, ибо в настоящий момент плескались на мелководье.

– Я вычислил, что вы прячете ее здесь, – прозвучал голос Паза.

– Почему вы так решили, мистер Паз? Да и вообще, «прятать» – слово не из моего лексикона. Просто у Джели трудности в семье.

– О да, вам, конечно, лучше знать. Вы ведь и организовывали эти трудности.

– И опять же, «организовывать» – не мое слово. По моему разумению, происходящее здесь есть нечто, пребывающее за пределами любого представления о том, что можно «организовать». Или как вам еще угодно будет это назвать, используя терминологию заговоров и тайных обществ.

– Скажите, вы не имели никаких дел с теми ребятами, которые взорвали насосные станции?

– О, это… Ну, я давал некоторые, разумеется сугубо теоретические, консультации относительно способов изготовления, формы, хранения и детонации определенных зарядов. Кевин и его друг этим интересовались, и мне, профессиональному преподавателю, было трудно удержаться от соблазна поделиться знаниями со своими сотрудниками, тем более что те же сведения они все равно смогли бы получить через Интернет. Кроме того, меня заботило, как бы они сами себя не подорвали. Я объяснил им, что пытаться восстановить болота с помощью одних только взрывов – бесполезно, но вы ведь понимаете – пылкая, нетерпеливая юность. Кстати, террориста зовут Кирни. Он работал в зоопарке, откуда и выносил помет ягуара для того дурацкого розыгрыша, который они устроили в помещении «Консуэлы». Найти его будет не так уж трудно.

– Вы не пытались отговорить их или позвонить копам?

– Нет, не пытался, я просто сдал его вам, ведь, если он убьет кого-нибудь еще или себя самого, мне не избавиться от чувства ответственности. Разумеется, как ученый и представитель западной цивилизации, я должен быть категорически против разрывания кого бы то ни было на куски. Однако эти дети причиняют настолько меньше вреда, чем причиняет эта цивилизация себе сама, что кажется абсурдным сходить с ума из-за их жалких усилий. Это не они несут в себе разрушение.

– И очевидно, вы знали, что все эти убийства совершает Мойе, и помогали ему, – сказал Паз, проигнорировав слова профессора.

Кукси отреагировал на это улыбкой.

– Ну, он едва ли нуждался в помощи. Мойе и его пятнистый друг вполне в состоянии сами сделать все, что им угодно. Ну а насчет обращения в полицию… разве, явись я к ним и скажи им правду, они не сочли бы все это бредом сумасшедшего? Полагаю, вы знаете это лучше меня.

– Да, тут вы, пожалуй, правы, – не мог не признать Паз. – Но вот что еще мне любопытно. Я уже выяснил, что имена сотрудников «Консуэлы» вы установили через мисс Варгос и каким-то образом сообщили их в джунгли, тому священнику. Но откуда вы узнали, что сюда прибудет Мойе?

Кукси издал смешок и закатил глаза к небу. В сгущавшихся сумерках Пазу было непросто разглядеть его лицо, но он его увидел.

– Честно говоря, дорогой мой, – сказал Кукси, – вы меня переоцениваете. Наша Дженни наверняка рассказала вам о смерти моей жены, о том, как она работала на износ, пытаясь добыть крохи жизненно важной информации, обращавшейся в то время в деньги, и встретила свой рок. Но чего вы не могли услышать от Дженни, потому что этого я ей не рассказал, так это следующее. Первое уничтожение именно того участка леса было операцией «Консуэлы», и, таким образом, все последовавшие бедствия в моей жизни можно сложить к дверям этой фирмы. Второе: после того как она умерла, я обезумел. Взял каноэ и отправился вверх по реке, в Сан-Педро Касиваре, последнюю точку на карте. При этом я беспрерывно пил писко. Денег у меня хватило бы, чтобы умереть от пьянства, и к этому, в общем-то, сводился мой план. И был еще один малый, который, кажется, имел на уме нечто подобное.

– Священник, – сказал Паз.

– Он самый. Отец Тимоти. По мере того как мы с ним облегчали душу, обмениваясь нашими печальными историями, мы все меньше времени проводили за выпивкой и больше за рыбной ловлей. Он принял решение вернуться на священническую стезю, поскольку вознамерился обрести мученическую кончину от рук диких индейцев, которые, как нам рассказывали, без раздумья убивают каждого, кто забредает в их владения. А вот меня он убедил в том, что ради дочери я обязан вернуться домой и позаботиться о ней. Так я и сделал: позаботился о ней, убив ее. Она была точной копией моей жены.

Кукси умолк. Паз выжидал, заметив, что Кукси смотрит на группу возле пруда, и, как казалось, с особенным вниманием – на беззаботно резвившуюся Амелию. Взрослые разделись, кто до какой степени: Скотти и Цвик остались в шортах, Дженни и Бет были совсем нагими, Лола и Амелия – в закрытых купальниках, Джели – в бикини.

Кто-то принес бутылку водки aguardiente и ей для компании – бутылку рома «Серая гора», и в обеих уже мало что осталось. Паз между тем начал ощущать первые признаки тревоги, беспокойное покалывание в животе.

Было во всей этой сцене нечто немного чрезмерное, бьющее через край. Джели Варгос, например, только что чувствовавшая себя подавленной, теперь, почти обнаженная, что-то возбужденно восклицала.

От размышлений его оторвал Кукси, снова начавший говорить.

– Итак, священник отправился к рунийя, а я обосновался здесь. Когда мне стало известно, кто такая Джели, я стал всячески побуждать ее к выяснению того, чем на самом деле занимается «Консуэла», а полученную информацию передал священнику, который и использовал ее, чтобы обрести мученический конец. Немного поздновато, но ведь лучше поздно, чем никогда. Я предполагал, что натуралисты, защитники окружающей среды или кто-то еще ухватятся за эту информацию и поднимут шумиху. Но, уверяю, появления Мойе я никак не ждал.

– Но почему было не поднять шумиху самому? Если здесь, под рукой, как раз и имеется целая природоохранная организация.

– Да, конечно, но ведь это скомпрометировало бы Джели, не так ли? Скажем так, она пыталась усидеть на двух стульях. Она старалась избежать того, что должно было в конечном счете случиться с прибытием этих вооруженных колумбийских головорезов. Ну и потом, подними мы шум, на что только и способна уважаемая экологическая организация, «Консуэла» попросту бы исчезла, и след ее пропал бы среди подставных компаний. А вырубка леса продолжилась бы как ни в чем не бывало. Я надеялся на то, что отец Тим появится на сцене с фотографиями и прочими обличающими материалами. Он не смог, хотя каким-то образом сумел направить сюда Мойе. Однако я думаю, понятно, что за всем этим стоит нечто большее?

– «Большее» – в каком смысле?

– Ну, прежде всего с чего это вы неожиданно решили явиться сюда вечером с этой группой людей? Не сказать, чтобы это было вашим обычным времяпрепровождением, не так ли?

– Мне это было рекомендовано в ходе… религиозного обряда, – сказал в ответ Паз, мысленно поежившись от того, каким вздором звучали его слова.

Кукси, однако, услышанное не удивило.

– Да, чего-то подобного я и ожидал. Понимаете, лично я ко всему этому отношусь спокойно, полагая, что вера или неверие – это не более чем вопрос трактовки. Возможно, это реакция на поведение моей матушки, она вечно имела отсутствующий вид и предрекала события.

– И что, предсказания сбывались?

– Более или менее. Матушка явно была весьма сведущей ведьмой, прошедшей обучение у нескольких знаменитых шаманов. Правда, ко мне ее способности не перешли, все, на что я способен, – это видеть их в других. Вот у вас – я это заметил при первой встрече – они имеются. И – разумеется, в ее собственном варианте – у нашей Дженни.

Тут он воззрился на плоскую площадку над водопадом, где на самом краю балансировала перед прыжком в воду Дженни. Фонари у пруда подсвечивали ее снизу, отчего ее волосы искрились, а лицо и тело казались принадлежащими статуе какого-то забытого, ужасного культа.

– Ох, как великолепно! – воскликнул Кукси, когда девушка со всплеском исчезла в темной воде. – Хотя есть в этом что-то не вполне человеческое. И ведь надо же, когда она здесь появилась, все принимали ее за слабоумную, хотя на самом деле это вовсе не так. Она превосходно справляется с обычными жизненными требованиями и по меньшей мере в одной области – таксономии ос – сведуща, можно сказать, великолепно, несмотря на ее практическую безграмотность. Она умеет, как мы говорим, чувствовать организм; это по-настоящему редкая способность. Думаю, дело тут в том, что она действительно росла в жутких условиях, а потому, разумеется неосознанно, просто очертила магическим кругом внутреннюю суть своего бытия, дабы защитить ее и свести ее отклики на то, что происходит с телом, к возможному минимуму. Превосходный пустой сосуд, открытый и готовый что-то вместить. Божество. Богов. Пульсацию природы. Мойе думает что-то в этом роде, а уж кому знать, как не ему. Но вернемся к наступающей ночи. Вы находитесь здесь, и мы тоже: в чем, по-вашему, здесь причина?

– Уверенности у меня нет, – ответил Паз, – но, по моему мнению, это как-то связано с моей дочерью. Он хочет ее заполучить.

– Да, он хочет. Я тут размышлял: почему? Пойдемте со мной, нужно принести еще напитков.

Он направился к дому, Паз следом. Ночь стояла не то чтобы знойная, но теплая, ветер совсем утих. Все ветви и листья застыли, словно окаменевшие, и это в глазах Паза создавало ощущение некоего внутреннего присутствия, словно деревья и большие кусты обладали индивидуальностью. Все это напоминало ритуал бембе, когда воздух сгущается, а живые объекты предстают обвитыми тонкими спиралями неонового свечения. Паз чувствовал странную тяжесть в голове, словно камни его ориша угнездились в ней не в переносном, а в прямом смысле слова, а позади себя, в такой близости, будто ему не то чтобы наступали на пятки, а просто норовили надеть его тело, словно костюм, он ощущал неясные очертания.

Он не последовал за Кукси в дом, а остался ждать в патио. По какой-то причине ему не хотелось уходить из-под открытого неба под крышу, чувствовать себя окруженным искусственными перегородками, и Паз предпочел провести время (неопределенной продолжительности – как выяснилось, со временем тоже происходило нечто странное) за созерцанием великолепного в своей естественности, увешанного плодами бананового дерева. Затем появился Кукси, неся поднос с ведерком колотого льда, несколькими бутылками различного спиртного и упаковкой пива из шести банок.

– Ну и к каким это привело заключениям? – осведомился Паз.

– Да так, сплошное теоретизирование. По моим предположениям, это проистекает из некой последовательности нанизывающихся на нить реальности событий, сути которых человеку знать не положено. Такой прием использовался в старых фильмах ужасов, а я бы сравнил это, только с обратным знаком, с «эффектом бабочки». Знакомо такое понятие?

– Это из теории хаоса. Бабочка в Китае, махая крылышками, порождает торнадо в Айове.

– Ну, примерно так, – кивнул Кукси, пристраивая поднос на столик рядом с прудом.

Купавшаяся компания теперь завернулась в извлеченные из фанерного ящика полотенца и устраивалась в шезлонгах или на гладких камнях. Пазу подумалось, что сейчас во всем этом сборище есть нечто эллинское, причем дело не только в полотенцах.

Что он и сообщил Кукси.

– Да, насколько я понимаю, это возвращение Пана. Сей мир уже сотни лет как лишился истинного Эроса, и сейчас, в ночи, в этом маленьком саду творится мистерия его возвращения. Но продолжу: обратный «эффект бабочки» имеет место, когда нечто грандиозное и сложное порождает нечто мелкое и простое, однако в действительности обретающее значение на ином уровне бытия. Приведу в качестве примера одну маленькую историю.

Он налил в пластиковый стакан изрядную дозу виски и отпил глоток.

– Помню, в детстве матушка отвезла меня погостить к кому-то из своих родственников, он жил в Норфолке, в поселке у моря. Война шла к концу, но еще продолжалась, и как раз когда мы приехали, неподалеку взорвался какой-то, видно сбившийся с цели, немецкий «фау-патрон». Никто не пострадал, и даже разрушений почти не было, но маленький металлический осколок залетел в главный сад и вырвал старинный, эпохи Бурбонов, розовый куст. Старый джентльмен отреагировал на это так, будто вся Вторая мировая война представляла собой гигантскую операцию прикрытия, затеянную для того, чтобы под шумок уничтожить именно этот куст. Да, это отдает безумием, но засело в моем мозгу – что огромные предприятия продуцируют такого рода маленькие странные катастрофы, потому что, если смотреть с некоего непознаваемого наблюдательного пункта, эти ничтожные события станут значимыми индикаторами чего-то существенного. С одной стороны – пятьдесят миллионов человеческих жизней, с другой – погубленный куст роз.

– В этом нет никакого смысла, – сказал Паз.

Он пытался сосредоточиться на Амалии и Лоле, зафиксировать их местоположение в своем сознании, чтобы иметь возможность прийти им на помощь, защитить их, когда то, что должно произойти, чем бы оно ни было, произойдет. Ибо что-то, несомненно, назревало: слишком уж причудливы были его ощущения в последние несколько минут (впрочем, правда ли речь шла о минутах? На самом деле странности начались куда раньше), сейчас же они обернулись нарастающим ужасом, словно к границам его сознания подступало безумие. Фоном для этих чувств служила продолжавшаяся речь Кукси.

– Да, это кажется не имеющим смысла, во всяком случае с нашей точки зрения, но ведь могут существовать и иные. Возможны ведь императивы, о которых мы знаем не больше, чем пчела, отдающая свою жизнь ради сохранения роя. Изучение общественных насекомых вообще дает нам ценную возможность увидеть иную перспективу сохранения личности. В любом случае, когда моя семья умерла или была убита, я так много об этом думал, что, наверное, наполовину спятил. Надо полагать, вам, человеку семейному, это понятно. Но одну возникшую при этом мысль я склонен принять: впечатление такое, будто некто или нечто пытается донести до нас послание.

– Нечто, – повторил за ним Паз.

Сейчас он находился в нескольких ярдах от того места, где, завернувшись в полотенца, лежали Амелия и его жена. Лола вытирала дочурке волосы. Цвик и Бет лежали в одном из шезлонгов, Скотти и Джели – в другом. Дженни стояла, завернувшись в желтое полотенце и вытирая волосы зеленым. Взгляд ее был устремлен в густую, темную листву, непроницаемую для света горевших возле пруда фонарей, словно она чего-то ждала. Все казалось каким-то замедленным, словно во сне. Позади него продолжал витийствовать Кукси.

– …да, планета, например, или ее охранители, или ноосфера – можете назвать это как вам угодно. Понимаете, в определенный момент мы решаем, что все, включая нас самих, мертво, что это очень даже превосходно, ибо дает возможность подменить подлинную суть природы некой искусственной абстракцией – скажем, властью, национальной или расовой идей или, как в данном случае, деньгами. Итак, предположим, нечто проснулось после долгой дремоты, долгой, конечно, не по меркам того, что существует уже четыре миллиарда лет, но по нашим представлениям. И вот это нечто ощущает некий зуд, какое-то мелкое раздражение и рассеянно почесывается, а поскольку это почесывание приходится на двадцатый век, сто миллионов человек гибнет в войнах и от голода, и мы, к сожалению, продолжаем в том же духе, потому что ничего не понимаем. Но сейчас ситуация немного интереснее, ибо мы играем с механизмами равновесия, лежащими в основе всего этого бардака. И тут оказывается, что великий Пан, в конце-то концов, вовсе даже не умер. Сейчас он проснулся, не среди нас, конечно, потому что мы мертвые, а среди соплеменников Мойе, но из-за того, что случилось со мной, я был вынужден, если можно так выразиться, произвести импульс, который привел его сюда.

– И что все это значит? – спросил Паз.

Он вовсе не думал, будто Кукси знает ответ, просто хотел, чтобы тот продолжил говорить, словно его речь служила предисловием к некоему действу, которое непременно должно произойти, но произойдет лишь тогда, когда Кукси закончит свой монолог. Паз чувствовал, что ему нужно еще чуточку времени. А кроме того, он знал, что ему нужны его лук и стрелы.

Это была совершенно новая мысль, и он почувствовал, как его тело само собой поворачивается, увлекаемое назад, к «вольво». Не без труда он поднял багажник, словно его руки забыли, как управляться с защелкой, да и сам автомобиль казался ему чем-то неправильным и нездоровым, таким, чего не должно существовать. Назад, к пруду, Паз вернулся с луком и колчаном стрел, это при том, что ему доводилось стрелять лишь из игрушечного лука, у которого стрелы были с присосками. Сейчас у него не было ни малейшего представления, зачем ему вдруг понадобилось это оружие и что он будет с ним делать, но имелось твердое убеждение в том, что иметь лук и стрелы под рукой для него жизненно необходимо.

Кажется, никто не двинулся с места. Кукси так и продолжал вещать, обращаясь к ночи.

– …в любом случае мы можем видеть новый порядок вещей, новые причинно-следственные связи. Это проявляется в эволюционном процессе, когда вдруг в то или иное время, в том или ином месте неожиданно интенсифицируется видообразование. Почему – у нас нет ни малейшего представления. Сейчас мы, возможно, имеем дело с ситуацией, когда некую форму неосознанного зла постигает прямая кара. Это своего рода ответ на вопрос, почему все плохое обычно случается с хорошими людьми, а не наоборот. Некто отдает приказ, и на другом конце длинной цепи исполнителей мы имеем убийства, грабеж, опустошение, и все это ради пополнения чьих-то банковских счетов. А что произойдет, если эту, дергающую за веревочки, руку откусить? Произойдут ли перемены, или мы настолько закоренели в своей косности, что не сработает даже это? И что, если действительно, как сейчас, потребуется принести в жертву дитя? Хоть это привлечет к себя чье-то долбаное внимание?

На этом месте Кукси возвысил голос, но, кажется, никто его не слышал. Все смотрели на Ягуара.