Ночь Ягуара

12

– Луковый соус! – сказал профессор Кукси. – О, брат! Это удар!

Дженни подняла голову от микроскопа и моргнула.

– Прошу прощения?

Кукси сердито зыркнул на нее, снова повторил: «Луковый соус!» – и, схватив горсть желтых страниц из блокнотов, оттисков и распечаток, покрывавших письменный стол, подбросил их к потолку. Она уставилась на него.

– Я чувствую себя как мистер Крот, – сказал он. – Эта злосчастная газета и атмосфера вокруг этого дома. Это невыносимо.

Дженни поняла, что он имел в виду. После второго убийства Руперт стал параноиком или большим параноиком, чем обычно. Хотя при этом говорил часто и громко, что они не имеют точных сведений насчет причастности Мойе к насилию и что альянс «Лесная планета» всегда громогласно выступал против любого намека на экологический терроризм, и, если этим займется полиция, силы эксплуататоров с восторгом запачкают их доброе имя. Из этого следует, как поняла Дженни, что все упоминания о знакомстве с Мойе следует свести к возможному минимуму, ну а заодно уничтожить в усадьбе все следы какой-либо сомнительной с точки зрения закона деятельности. Посаженную Скотти марихуану выкорчевали и под покровом ночи вывезли за пределы усадьбы, и даже библиотеку подчистили так, что ее содержимое устроило бы даже проверяющих девушек-скаутов от церкви мормонов. Луна перестала разговаривать со всеми, кроме Скотти, и реагировала на все короткими сердитыми вспышками. Скотти же явно пребывал на грани клинической депрессии, а поскольку именно он отвечал за поддержание порядка на территории усадьбы, в последнее время она приобрела нездоровый, запущенный вид, уподобившись небрежно одетому, плохо подстриженному человеку, обросшему трехдневной щетиной. О том, чтобы обратиться в полицию, никто даже не заикался.

– Кто этот мистер Крот? – спросила Дженни.

– Мистер Крот… Из «Ветра в ивах»? – Он встретил ее непонимающий взгляд. – Не хочешь же ты сказать мне, будто не читала «Ветер в ивах»?

– Я вообще ничего не читала, Кукси, – ответила она с раздраженным вздохом. – Я малограмотная.

– Глупости! Неужели никто тебе никогда не читал книжек?

– Нет. Там, где я росла, нас главным образом сажали перед теликом.

– Безобразие и позор! Ну что ж, я готов немедленно исправить этот недостаток. Прямо сейчас.

С этими словами он встал со стула и кинулся к книжной полке, с которой снял тонкий томик в желтом, весьма потрепанном матерчатом переплете.

– Вот эта книга, но мы не будем читать ее здесь, нет. Скажи мне, ты любишь лодки?

– Я не знаю. Я никогда не была ни на одной.

– Никогда… никогда не была на лодке? Я считаю, это издевательство над ребенком, подсудное, между прочим, дело. Моя девочка, вот, я цитирую: «Нет ничего – повторю, совершенно ничего – наполовину столь стоящего, как простое катание на лодке». Это тоже отсюда. – Он помахал книжицей. – Вот что я тебе скажу: давай-ка забросим наши затхлые академические труды и эту угнетающе и отравляюще серьезную среду и направимся к воде. Ты согласна?

Она посмотрела на него с откровенной сияющей улыбкой и слегка пожала плечами:

– Мне без разницы.

Они взяли старый «мерседес» и набили багажник пивом, чипсами и сэндвичами, которые, как детишки, тайком ворующие вкуснятину из холодильника, постыдно стащили с кухни. Кукси принес большой заляпанный рюкзак, набитый разнообразным позвякивающим снаряжением, чтобы со стороны казалось, будто они собрались в научную экспедицию, а не для постыдного безделья.

Примерно через час езды по узкой дороге через болота они добрались до Фламинго. Кукси знал человека, который выдавал напрокат брезентовые, на деревянных рамах, каноэ, так что, заявил профессор, им не придется использовать эти отвратительные алюминиевые кастрюли. Так и получилось. Шестнадцатифутовую лодку спустили на воду, Дженни устроилась на носу со всеми припасами, Кукси, ступив на суденышко, ловко оттолкнулся, и они на веслах двинулись через залив Белая Вода. Он расстилался вокруг, словно огромная, сморщенная простыня бледно-серого шелка, усеянная темными мангровыми островками, похожими на элементы декораций к мюзиклам, действие которых разворачивается в тропиках. Устойчивый ветер дул им в спину, поэтому грести было легко.

На другой стороне залива Кукси направил их лодку к маленькому пляжу, состоявшему из мириад крохотных ракушек, островку, отведенному штатом под общественную зону отдыха. «Это Ведж-Пойнт, – сказал он, – и пришло время перекусить». Они нашли расчищенную площадку, окруженную зарослями, расстелили одеяла в тени большого дерева с зелеными плодами, которое Кукси назвал «железным», и выпили по паре пива. После этого профессор прислонился к стволу железного дерева, жестом пригласил ее сесть рядом с ним, достал книгу и стал читать ей «Ветер в ивах».

Она слушала его, как ребенок, разинув рот. На каком-то глубинном уровне девушка понимала, почему он это делает. Понимала, он дает ей что-то, чего она недополучила в детстве. А ведь, кажется, как просто – отдыхать на свежем воздухе с человеком, которому доверяешь, и слушать незамысловатую, в общем-то, историю о природе и животных. В каком-то смысле профессор лечил ее, но – Дженни это почувствовала – исцелялся и сам. Его действия не были полностью бескорыстны, хотя от какого недуга он страдает и хочет избавиться, ей было невдомек.

В какой-то момент во время чтения Дженни прервала его и сказала:

– Ой, тут я что-то не поняла. Этот рогатый малый, который музыку играет, – он кто?

– Флейтист у Врат Зари? Ну, я думаю, это Пан. Он не мертв для животных, по крайней мере в этой книге. Он их повелитель.

– Как бог?

– Скорее как дух самой природы. В греческом искусстве его изображают фавном с тростниковой флейтой, мохнатыми ногами и копытами. Его крики наводят на нас безумие: от этого произошло слово «паника». Очевидно, он больше не играет. Это известная история. Плутарх сообщает в своем сочинении о том, почему умолкли древние оракулы. Корабль проплывал мимо острова Паксос, и лоцман услышал, как выкликается его имя, а потом властный голос крикнул: «Великий Пан умер!» А потом он услышал звуки рыданий. Это случилось примерно в то время, когда родился Иисус, так что ранние христиане решили, будто бы это символ, предвещающий гибель языческого мира. Ты не имеешь представления, о чем я говорю, верно?

– Нет.

Он добродушно рассмеялся и сказал:

– Тогда давай вернемся к Крысе и Кроту.

Так они и сделали, но последнюю главу он велел ей прочитать самой, и Дженни с удивлением обнаружила, что эта задача для нее вполне посильна, хотя некоторая помощь еще требуется.

После этого они обошли вокруг места для стоянок, расставили ловушки для насекомых. Кукси носился кругом с сачком для ловли бабочек, выхватывал летающие создания из воздуха и по ходу дела рассказывал ей о падении Рима. О Риме Дженни знала только из фильмов и полагала, что все это сплошь выдумки, вроде «Конана» или «Звездных войн». То, что цивилизация может рухнуть без всяких там ядерных бомб или роботов, как в «Терминаторе», стало для нее открытием, и ей захотелось узнать, почему это случилось.

– На этот счет существует много теорий, – сказал Кукси в ответ на ее вопрос, – и множество умных толстых книг. Некоторые винят христианство, ослабившее боевой дух империи. Другие утверждают, что богатства, хлынувшие из завоеванных стран, уничтожили слой мелких землевладельцев, из которых формировались легионы… Империя для своей защиты начала нанимать войска за границами своих земель, а они не были так хороши, как римляне. Есть даже теория о том, что свинец в их водопроводах сделал их глупыми и ненормальными.

– А ты как думаешь?

Кукси рассмеялся.

– Мои соображения ценности не имеют. Но мой старый отец был довольно неплохим историком-любителем, и мы с ним провели немало времени, ползая по римским руинам. Так вот, он считал, что они просто устали. По его мнению, не только отдельные люди, но и целые цивилизации могут уставать от жизни. Они перестали верить в своих богов, их политическая система была мертва, генералы воевали не с врагами, а друг с другом, как вожаки гангстерских шаек, тысячи иностранцев переходили границы и селились на их земле, а римляне даже не пытались их выгнать, потому что они, видишь ли, защищали Рим от нашествия других, еще более диких чужаков. Поэтому они отвели легионы от границ, и постепенно все стало приходить в упадок. Школы закрылись, книги использовались для разжигания костров, люди разучились читать и так далее. А здания и дороги развалились, ибо никто не помнил, как их чинить, да и денег не было, как не было никакой торговли.

– Это печально, – сказала Дженни.

– Думаешь? Все проходит, знаешь ли. Сначала падают боги, а потом люди утрачивают силу духа и надвигается тьма. Как сейчас. Я думаю, ты согласишься, что боги, которых мы почитаем, в любом случае менее могущественны, чем великий Пан.

– Ты имеешь в виду Иисуса?

– Если бы мы действительно почитали Иисуса… Господи, неужели это Palmira?

С этими словами Кукси взмахнул сачком и после продолжавшейся несколько минут погони накрыл им маленькую белую бабочку с желтыми и коричневыми отметинами. На его лице расцвела торжествующая улыбка. Дженни подумала, что сейчас он выглядит как двенадцатилетний. Профессор переместил насекомое из сетки в банку с широким горлышком, и оно перестало трепыхаться. Он стал рассматривать добычу в лупу.

– Ты убил ее? – спросила Дженни.

– Нуда, – сказал Кукси. – Боже мой, это Пальмира! Бабочка залетная, в здешних краях практически неизвестна. Она кормится на кустах череды. Ох ты, вот еще одна!

Он прыгнул, накрыл ее сачком и отправил в банку.

– Может быть, они теперь здесь размножаются? – размышлял профессор.

– Уже нет, раз ты попал сюда и если это были единственные экземпляры.

Он внимательно посмотрел на нее.

– Ты думаешь, мне не следовало их убивать, верно? Я вполне тебя понимаю, но, в конце концов, я ученый и, следовательно, солдат в легионах смерти. Мы убиваем, чтобы понять жизнь, и полагаем, что это оправданно. Хотя да, Пан бы этого не одобрил. Знаешь, наш друг Мойе считает, что все мы здесь – мертвые люди, хотя думает, что ты все же слегка жива.

Она смотрела на яркие, неподвижные лепестки крылышек в морилке.

– Я не знаю… я хочу сказать, Кукси, только не обижайся, я, наверное, не смогла бы, как ты, зарабатывать этим на жизнь, убивать живых существ. У меня от этого мурашки по коже. А почему важно, если они здесь размножаются?

– Возможно, это еще один крохотный знак того, что тропики перемещаются на север в ответ на глобальное потепление. В конце концов, это кубинская бабочка. В любом случае мы посвятим остаток дня Пану, убивать больше не станем, будем просто наблюдать за жизнью вокруг нас. Это тоже наука и к тому же весьма почтенная, по-настоящему достойная уважения.

Так они и поступили и не один час провели, наблюдая в лупы и бинокли за насекомыми, морской фауной и жизнью птиц на маленьком острове, пока солнце не опустилось и не коснулось верхушек самых высоких деревьев. Кукси сказал, что им пора возвращаться, потому что грести против ветра будет куда труднее. Но когда они вышли из протоки и снова оказались на просторах залива, выяснилось, что наступил полный штиль и бухта стала гладкой, как мельничный пруд возле плотины. Именно это сравнение пришло в голову Дженни, хотя она никогда в жизни не видела запруду у мельницы. Это был образ, почерпнутый из старой книги Кукси, причем далеко не единственный. На самом деле в ее голове вдруг оказалось куда больше помещений, чем раньше, все украшенные картинами и мебелью, которую она не могла вспомнить, и соединенные коридорами, которые таинственным образом манили. Вот такие они, обычные люди, подумала она. Живут, понимаешь, ни хрена не знают о штуковинах типа Римской империи, древесных фиговых осах, глобальном потеплении и великом боге Пане, и вроде все ничего. Но стоит всему этому появиться в голове, как знания начинают тянуться одно к другому, связываться друг с другом, а от этого берутся новые мысли, такие, каких раньше нельзя было и представить. Это немного беспокоило, как если бы тебя отправили в новую приемную семью и ты не знаешь, что ждет тебя впереди: хочешь просто сесть на кровать, которую тебе показали, и не двигаться, пока кто-нибудь из старших не объяснит тебе, что есть что.

Ей не хотелось думать обо всем этом сейчас, и оказалось, что она может отгородиться от смущающих мыслей, отдаться безмятежной гребле и любоваться дивным морским пейзажем. Поверхность залива была подобна серебристому туманному зеркалу, в котором отражались персикового цвета клочковатые облака и оранжевый диск заходящего солнца. Весло при каждом взмахе встречало своего поднимавшегося снизу двойника, тут же исчезавшего во вспенившейся воде… А над водой парили птицы – белые цапли, чайки. Один раз пролетела стайка бурых пеликанов, похожих на неуклюжих доисторических птеродактилей, и у каждого из них тоже имелся внизу двойник. И, оглядываясь назад, она видела две длинные линии, уходящие в безвозвратное прошлое, и что-то не давало ей покоя, ей хотелось спросить Кукси, что это.

– Чему ты поклоняешься, Кукси?

– Прости?

– Ты говорил что-то об умирающих богах и все такое. И что мы не почитаем Иисуса. Как раз перед тем, как поймал ту бабочку.

– Ах да! Так вот, моя мать говорила, что, когда люди перестают почитать Бога, они не перестают это делать совсем. Она считала, что стремление к поклонению заложено в человеке изначально, как стремление к произведению потомства. Поэтому, расставшись со старыми, великими богами, люди заменяют их мелкими, ставят на их место чаще всего себя, потому что это проще всего, или деньги, или славу, или секс. Или молодость. Но все эти боги обречены на падение, как и Пан, ибо они связаны с тем, что по самой своей природе суетно и преходяще. Вот моя мать, она была вполне преданной католичкой. Происходила из семейства Говард, а это очень древний католический род, потомком которого являюсь и я. Замечу, верующий антрополог – явление редкое, ведь люди этой профессии посвящают уйму времени анализу различных туземных верований. Но когда ее спрашивали об этом, она обычно смеялась и отвечала: да-да, это совершенно нелепо, полный абсурд, но так уж случилось, что я верю, и все это правда. Она обладала особой восприимчивостью ко всему таинственному и необъяснимому, и, похоже, мне кое-что удалось у нее перенять. Наверное, поэтому я и нахожу общий язык с нашим Мойе. Он отнюдь не считает, что Пан мертв. Такое предположение, скорее всего, ввергло бы его в шок.

– А откуда он знает о Пане? Я думала, в него верили эти римляне, давным-давно.

– О, он не называет его Паном. Он называет его Ягуаром, но, знаешь ли, это один и тот же малый, хотя зубы у нынешнего значительно острее. Да, я подозреваю, что Пан снова объявился в царстве мертвых людей, и готов биться об заклад, что после своего долгого сна он основательно не в духе. Сдается мне, нас еще ожидает уйма интересных впечатлений.

– А что именно может случиться?

– Точно не знаю, но, думаю, ничего хорошего. Земля все больше устает от нас, мертвых людей, мы ей надоедаем. Появление Мойе, кем бы он ни был, отчасти относится к того же рода явлениям, что и обнаружение здесь этих бабочек с юга. Я имею в виду следующее. Допустим, у тебя есть большой особняк, и ты пригласила гостей, ибо ты щедрая и добрая леди. И представь, что эти гости начали вести себя бесцеремонно, все ломать и портить…

– Как ласки в Жабьем доме.

– Именно. Сморкаться в занавески, бить посуду, оскорблять прислугу… в общем, при всем твоем великодушии ты, скорее всего, решишь, что это выходит за все разумные границы, и примешь необходимые меры, даже если это сделает твой дом менее гостеприимным. Например, можно повысить температуру отопления, чтобы назойливым гостям стало жарко и духота вынудила их разойтись. Можно прекратить подавать вкусное угощение, а можно и вовсе спустить с цепи злых собак, чтобы они навели на всех страху. И вот в результате мы видим глобальное потепление, подъем уровня моря, новые болезни, распространение пустынь, истощение минеральных источников и даже нечто совершенно безумное, потому что, возможно, природа, не ограничиваясь собственными средствами, подключает к этому и невидимый мир. Моя мать, безусловно, верила в это, а она была далеко не глупа. Как я уже говорил, она была бы в восторге от знакомства с Мойе.

– Как ты думаешь, он… ну, он будет и дальше убивать людей? – спросила Дженни.

В ее сознании образ мягкого, незлобивого индейца никак не вязался с людьми, разрываемыми на части.

– В зависимости от обстоятельств. Он хочет, чтобы люди, которые замышляют уничтожить его лес, прекратили это делать. Боюсь, он продолжит убивать тех, кто, по его разумению, виновен в этом, пока они не остановятся, и, может быть, станет забирать жизни в возмещение ущерба. В конце концов, наша цивилизация повинна в куда более кровавых преступлениях, даже если предположить, что кто-то из нас лично ни в чем не виноват.

Кукси умолк, а потом вдруг завел ритмичную песенку, весьма, как оказалось, облегчающую греблю. Они энергично налегли на весла, и каноэ устремилось вперед, словно летя над безупречной водной гладью.

Во Фламинго, когда они возвращали лодку на пункт проката, Дженни почувствовала первое воздействие солнечных ожогов: светлую кожу рыжеволосой девушки лучи солнца опалили даже сквозь ткань. Кроме того, у нее разболелась голова. Напекло, конечно, но тут дело было не только в солнце, но и во множестве непривычных мыслей.

– Ты как, дорогая? – спросил Кукси, когда они вернулись к машине.

– Честно говоря, устала, – призналась девушка. – Если хочешь, можешь сесть за руль.

На лицо Кукси набежала тень.

– Я не хочу, – сказал он. – На самом деле – не могу.

– Ты не научился водить?

– Научился. Но не могу. У меня был несчастный случай на дороге. Мне нервы не позволяют, прости.

– А что за несчастный случай?

Он внимательно посмотрел на нее, и она увидела, как годы снова возвращаются на его лицо, и ей показалось, что это похоже на то, как парень в фильме про мумию превратился в скелет на экране, когда было нарушено заклятие.

– Крупная авария, – хрипло сказал он и, повернувшись, сел в машину со стороны пассажира.

Они поехали, причем с этого момента Кукси подчеркнуто смотрел в окно, и от него исходили мощные вибрации отторжения. У Дженни был обширный опыт общения с раздраженными мужчинами, с мужчинами, ни в какую не хотевшими о чем-то говорить, мужчинами, срывавшими свое раздражение на подвернувшейся под руку особе женского пола, и тому подобными. Поэтому она ни на чем не стала настаивать, а просто отодвинулась и стала вспоминать об интересных и волнующих открытиях этого дня.

В результате ею было сделано еще одно важное открытие: чем больше ты знаешь всякой всячины, тем более интересные разговоры можешь вести сама с собой и вполне можешь обойтись без того, чтобы списывать свою хандру на плохое к тебе отношение со стороны других людей и никчемность собственной безрадостной жизни.

Размышляя таким образом, девушка уверенно вела машину, благо ей всегда нравилось водить, а уж тем более если выдавался случай сесть за руль такой мощной тачки. На узкой, окаймленной с обеих сторон каналами трассе она основательно разогналась, а Кукси подложил под щеку свернутое полотенце, прислонился к окну и, похоже, задремал.

Впереди тащился трактор с прицепом, груженным дробленым известняком, и Дженни, конечно же, решила его обогнать. Выехала на встречную, поднажала и, поравнявшись с трактором, вдруг увидела, что впереди него тащится еще один, точно такой же, а на встречной полосе видны огни приближающегося грузовика. Она надавила педаль газа, выжимая из машины все, что можно. Надсадно взревел мотор, однако, как бы ни велика была скорость, ей казалось, будто время замедлилось и чертова колымага еле тащится, пытаясь обогнать передний трактор. Летевший навстречу грузовик стал отчаянно сигналить, но когда до столкновения, казалось, осталось всего несколько футов, она обогнала-таки прицеп и вывернула на свою полосу.

Оказалось, что Кукси не спит, а изумленно смотрит на нее.

– Жаба с Жабьего Холма, – заявила девушка и нажала на клаксон.

Его лицо смягчилось и «сморщилось» в ухмылку.

– Твоя первая литературная ссылка, насколько я понимаю. Это нормально: как только берешься за чтение, все вокруг начинает связываться с литературными образами. И…

Тут он глубоко вздохнул.

– Понимаешь, когда на меня давят, я просто отгораживаюсь от окружающего мира. Это мой недостаток, тут, наверное, виновата и профессия, и национальность, много чего. Извини, конечно, но я не привык распространяться на болезненные темы.

– Ты рассказал мне о своей жене и змее. Той, из джунглей.

– Рассказал. Ну и что?

– Люди мне всякое рассказывают. Я думала, это потому, что я отсталая, и не важно, что они мне рассказали, понимаешь? Все равно как болтать с куклой. Я к этому привыкла.

– Тогда, может, предположишь, что я разговариваю с тобой как собрат по несчастью?

– Отлично, – сказала она, и он рассказал ей о том, как он вернулся в Англию с телом своей жены, как похоронил ее и как начал много пить, проживая в летнем домике родителей в Норфолке.

С ним жила маленькая дочка, четырех лет, ее звали Джемайма, и однажды он взял ее в паб на ланч и выпил больше пинт, чем следовало, а когда он возвращался домой, на дороге неожиданно оказался трактор, и он резко свернул и врезался в дерево. И ведь ехал не так уж быстро, но этого оказалось достаточно. Девочка на заднем сиденье не была пристегнута, только что она болтала, напевала песенки, а в следующий момент ударилась о ветровое стекло. Она продержалась два дня, а потом он похоронил ее рядом с ее матерью и уехал из Англии.

– Что ты делал?

– О, ничего на самом деле. Странствующий ученый. Нас таких много, подменяем коллег, уходящих в научный отпуск, присоединяемся к экспедициям, включаемся в целевые научные группы, создающиеся под какой-нибудь грант. Много всякого разного.

– Господи! Твоя жена, а потом твой ребенок. Какой плохой год!

Кукси издал хриплый лающий смешок.

– И то сказать. Плохой год. Теперь мы знаем все печальные истории друг друга. Ну и парочка! Нам придется подружиться, как Крысе и Кроту.

– Чур, ты Крыса, – уверенно сказала она и улыбнулась.

Он улыбнулся ей в ответ, показав длинные желтые зубы.

Когда они вернулись в усадьбу, там было пусто, и тут Кукси вспомнил, что все они должны были присутствовать на каком-то съезде защитников окружающей среды в Майами-Дэйд-колледже, на котором ожидали и его. Войдя в офис, они увидели Мойе, уставившегося на компьютер.

– Проверяешь свою электронную почту? – осведомился Кукси.

Оставив это без внимания, Мойе указал на клавиатуру и сказал:

– Каждое семя этого подноса с семенами имеет знак, и, когда я нажимаю на него, тот же самый знак появляется на этой изменчивой маленькой стенке, только эта палочка создает призрачный знак. И если я нажимаю много раз, то, что появляется на стене, похоже на те связки листов, через которые отец Тим разговаривал со своим богом. Они похожи на отметки, которые насекомые оставляют в коре дерева, но поменьше. Отец Тим умел обращать их в свой голос, и он говорил, что многие из мертвых людей могут делать это. Это то, как ты разговариваешь со своим богом, Кукси?

– В каком-то смысле. Правда, с некоторыми меньшими божествами, не с тем, с которым разговаривал отец Тим посредством связки листков. Как дела, Мойе? Прошло много дней с тех пор, как мы виделись в последний раз.

– Я сытно питался, – сказал Мойе. – А ты?

– Я питался хорошо.

– И Огненноволосая женщина, она хорошо питалась?

Тут он бросил взгляд на Дженни, которая улыбнулась ему.

– Мы оба питались хорошо. Послушай, Мойе, это не может продолжаться. Нельзя без конца убивать людей и поедать их.

– Я никого не убивал. Это Ягуар убивает и ест.

– Но уай'ичуранан не верят в Ягуара, Мойе. Они подумают, что это ты сам совершал эти убийства.

На миг Мойе казался ошеломленным, потом он издал сквозь плотно сжатые губы странный, свистящий звук, в то время как его торс содрогался от смеха.

– Это хорошая шутка, Кукси, – сказал он, отсмеявшись. – Я пошучу так же: рунийя не верят в воду.

Кукси дождался, когда Мойе перестал смеяться над своей шуткой, после чего сказал:

– Тогда ты должен поговорить с Ягуаром и попросить его не делать этого. В стране мертвых такие дела считаются сивикс. Полиция скоро узнает, что совершили вы с Ягуаром, и тогда они арестуют тебя. Ты понимаешь, что это значит?

Мойе вспомнил, что рассказывал ему тот человек в Фернандино на острове Тринидад, и сказал:

– Да, я знаю. Но они не видят меня на моем дереве, и, кроме того, когда я хожу среди них, я ношу одежду священника.

– Я не это имел в виду, – сказал Кукси. – Одежда значит мало, а вот убийство значит много. Они заключат тебя в хижину с множеством плохих людей до конца твоей жизни, а могут даже убить тебя.

Эти предупреждения, похоже, не произвели на Мойе впечатления, поэтому Кукси добавил:

– Узнай отец Тим, что ты так поступаешь, он бы рассердился.

– Я этого не делаю. Я говорил тебе это, но ты не слушаешь. Я скажу снова: сначала мы отправились увидеть их, и Обезьяний парень сказал, что они не должны рубить Паксто, но тот мертвый человек Фуэнтес позвал людей, и они выкинули нас из того дома, как женщины выбрасывают очистки и потроха в реку. Я не понял того, что было сказано, но это я понял. И мне стало ясно, что «Консуэла» не послушается и будет по-прежнему убивать Паксто. Вот почему Ягуар убил его, а потом и того, другого. Ты говоришь, что убивать их плохо, но отец Тим говорил: порой необходимо совершать меньшее зло, чтобы избежать большей беды. Это моральная философия, и таким образом действуют йампири среди мертвых людей. Эти люди из «Консуэлы» хотят убить Паксто и весь мой народ, как убили отца Тима, так что будет лучше, если прежде их убьет Ягуар.

– Да, но, Мойе, я тебе уже говорил, есть и другой способ. Многие, многие из уай'ичуранан не хотят, чтобы в Паксто рубили лес. В них в какой-то мере присутствует дух арийю'т. Хотя сами они мертвы, но желают жизни и поэтому хотят остановить этих людей, точно так же, как и ты.

– Ты говоришь это, но трудно поверить. Они убьют людей из «Консуэлы»?

– Нет. В таких делах у уай'ичуранан не принято убивать. Они поднимут большой шум и распространят множество листов со знаками, и увидевшие эти листы уай'ичуранан узнают, чем занимается «Консуэла» и что это сивикс, недостойно. А еще, как я говорил тебе раньше, они пошлют своих духов, которых мы называем журналистами, в дома мертвых людей. Эти особые колдуны подойдут к людям из «Консуэлы» и строго поговорят с ними и затащат их в короб духов. Таким образом, люди из «Консуэлы» будут посрамлены и не станут делать ничего плохого с Паксто. Так принято у нас. Но если они узнают, что ты убиваешь этих людей, будет по-другому. Все будут думать не о Паксто, а только об этих убийствах. Они назовут тебя террористом, это тоже колдуны, которые есть у нас, но другие, злые, которые получают удовольствие от убийств и страха. Тебя схватят, посадят на долгое время под замок, а дух затащат в короб духов, и с этим уже ничего нельзя будет поделать. И тогда Паксто будет уничтожен, потому что, по нашим понятиям, террорист ненавистен всем, и если он чего-то добивается, то для нас становится риуксит сделать наоборот.

Мойе молча обдумывал это почти минуту и лишь потом сказал:

– Я подумаю об этом на своем дереве и спрошу Ягуара, что делать. А сейчас я должен спросить у тебя одну вещь и сказать тебе одну вещь, потому что я приехал сюда не за тем, чтобы играть семенами на подносе. И вот что я спрашиваю. Ягуар желает ребенка себе в хнинкса. Ягуар говорит, если он получит ребенка, то обретет на земле мертвых людей силу, не просто силу плоти, но особую силу. Ее подлинное название можно произнести только на священном языке, которого ты не знаешь, но дело в том, что с помощью этой силы он может снова сделать живыми уай'ичуранан или некоторых из них, так что они больше не захотят превращать весь свой мир в писко, мачете и все прочее, имеющее отношение к деньгам. Поэтому я спрашиваю – риуксит ли такое среди уай'ичуранан?

– Нет! – едва ли не выкрикнул Кукси. – Для нас это более сивикс, чем что-либо другое, о таком даже помыслить нельзя. Мойе, ты ни в коем случае не должен это делать.

– Но разве для всех не будет великим благом, если уай'ичуранан снова станут живыми и перестанут разрушать мир, как делают это сейчас? И кроме того, Ягуар не станет забирать ее, пока она не пожелает этого сама.

– Это запрещено.

– Тогда я ничего не понимаю. Отец Тим говорил, что Йан'ичупитаолик сам принес себя в жертву, чтобы мертвые люди могли иметь жизнь за пределами луны, на небесах, что было великим благом. Йан'ичупитаолик был мужчиной и величайшим йампири мертвых людей, и уж он-то значил гораздо больше, чем маленькая девочка. Так что это моральная философия, а вовсе не сивикс.

– Нет-нет, ты ошибаешься! – воскликнул Кукси. – Послушай, Иан'ичупитаолик, чтобы спасти мир, пожертвовал собой. Он не приносил в жертву маленьких девочек. И конечно, отец Тим говорил тебе, что, поскольку он пожертвовал собой, никаких других жертв больше ни от кого не требуется. А еще я скажу тебе, что Йан'ичупитаолик – главный из всех богов, главнее даже Ягуара, и он очень рассердится на тебя и на Ягуара, если ты это сделаешь.

– Я выслушал тебя, – произнес Мойе вежливо, но уклончиво. – Это мне тоже придется обдумать. Но позволь мне спросить тебя вот о чем: если Йан'ичупитаолик – господин всего, как ты говоришь, почему он не скажет мертвым людям, чтобы они прекратили разрушать мир?

– Он говорит, но его голос очень слаб. Сейчас другие боги говорят громче.

– Да, отец Тим говорил мне то же самое. И я думаю, что, может быть, Йан'ичупитаолик сказал Ягуару: «Иди и убивай, ибо мир, который я сотворил, не должен быть уничтожен». Как по-твоему, Кукси, это возможно?

Кукси медленно покачал головой и усталым голосом произнес:

– Я не знаю, Мойе.

– Или Йан'ичупитаолик умер, и теперь Ягуар главнее всех богов. В любом случае я обязательно сделаю то, чего пожелает он. И вот что еще я тебе должен сказать. В домах людей из «Консуэлы» появились новые люди, они такие, как те, что убили отца Тима. Мертвые из мертвых, их дух прогнил внутри их, и они полые и вместо него наполнены чиниткси. Я говорю тебе об этом потому, что думаю, они появятся здесь.

– Здесь? Зачем им приходить сюда? – спросил Кукси.

– Из-за Обезьяньего парня и того человека, Фуэнтеса. Из-за унанча, тотемного знака этого места.

Тут Мойе прижал руку к груди.

– Они нарисовали его на многих рубашках. Я видел, как Огненноволосая женщина давала их многим людям за деньги и как другие в этом месте делали то же самое, а еще это есть на той машине.

Здесь он употребил английское слово и бросил взгляд на Дженни, которая ободряюще ему улыбнулась.

– Эти люди, эти чиниткси, все они охотники, и один из них очень хороший охотник, не такой хороший, как я, но достаточно хороший, чтобы проследить по унанча до этого места. Я говорю тебе об этом, Кукси, потому что ты был мне другом, а еще потому, что Огненноволосая женщина – живая уай'ичура и боги говорят с ней, хотя она их не слышит. Что касается остальных, мне нет до них дела, но ты можешь побеспокоиться о них, если они из твоего народа. Ибо если те охотники придут сюда, они убьют всех вас. Я слышал, так они делают в деревнях неподалеку от моего дома. Мне будет жаль, если они убьют тебя, Кукси, потому что говорить с тобой интересно. Это слово, которому научил меня отец Тим. Оно как запах животного, которого ты никогда не встречал раньше и желаешь узнать, хорошее оно для еды или нет. Теперь я ухожу.

– Мойе, постой!.. – крикнул Кукси, но индеец двигался очень быстро, пересек комнату и вышел в дверь.

Кукси выбежал в коридор, но там никого не было, не слышно было даже шагов на посыпанной гравием дорожке.

– О чем вы тут толковали? – спросила Дженни, когда Кукси вернулся с удрученным видом. – Плохие новости?

– Можно сказать, и так, – уныло ответил он и рассказал все, что узнал от Мойе.

Дженни задавала тревожные вопросы, и Кукси отвечал как мог.

– Что нам делать с этой маленькой девочкой? – спросила она.

– Будь я проклят, если знаю, – сказал он. – Будь я проклят в любом случае. Господи! О чем только я думал, поселив его на дереве рядом со школой? Наверное, нам придется рассказать Руперту.

– Он вызовет копов, верно?

– Я сомневаюсь в этом. Руперт неплохой малый, но если ему приходится выбирать между спасением мира и заботой о себе, последнее всегда берет верх. И вообще, ты можешь себе представить, чтобы он пошел в полицию с этим рассказом? «Да, офицер, я бы хотел сообщить об индейце из Южной Америки, который думает, будто может превращаться в ягуара. Он убил двух видных кубинских бизнесменов. Да, он проживал в моем доме после того, как убил одного из них, но я не сообщил об этом, потому что хотел использовать его как рекламный образ для движения в защиту окружающей среды. Нет, офицер, я не имею ни малейшего представления о том, где он сейчас. Он часто становится более или менее невидим. Да, еще в городе есть группа демонов, замаскированных под колумбийских гангстеров, но у меня нет никакого представления о том, где они. О, чуть не забыл: этот индеец замышляет убить маленькую девочку, или, вернее, это собирается сделать ягуар, которого не существует. Понимаете, он бог». Я хочу сказать, это за пределами абсурда. И еще… я не совсем уверен, что полиция может успешно вмешаться в происходящее. Возможно, Мойе не тот, кем кажется. Возможно, мы замешаны во что-то более чем странное. Я говорю не как ученый, конечно, но как сын моей матери.

– Я поняла, что ты имеешь в виду, – сказала Дженни, помолчала и после недолгой паузы спросила: – Значит, у тебя нет плана?

Кукси расхохотался.

– Ну как же нет: мой план состоит в том, что первым делом нужно выпить побольше виски. – Он улыбнулся ей. – Что ж, похоже, ты вроде бы не парализована страхом, хотя я бы настоятельно посоветовал тебе некоторое время не носить футболки с надписью «Альянс „Лесная планета“».

– Со мной все в порядке. Все это кажется слишком невероятным, чтобы переживать из-за этого. И мне по-прежнему в кайф. Я имею в виду то, как прошел день.

– Да, прогулка на лодке удалась. Не считая новости об Апокалипсисе, это и впрямь был славный денек.

– Но в дом собираются нагрянуть ласки.

– Верно, и в данной ситуации представляется разумным вести себя подобно Кроту и Крысе – не вылезать из нашей уютной норки и подождать, когда прибудет мистер Барсук и покажет, что нам делать. Может быть, он сумеет спасти ту маленькую девочку.