Ночь триффидов

Глава 33 Ночной полет

«Не торопись, ловя мартышку!»

Не помню, где впервые услышал эти слова — в песне, пьесе или старинной легенде. Впрочем, это могла быть и древняя восточная поговорка.

Как бы то ни было, но эти слова непрерывно крутились у меня в голове, когда три огромных гидроплана, легко взмыв с гладкой поверхности реки и сделав разворот на север, направились в сторону Нью-Йорка.

«Не торопись, ловя мартышку!» Поговорка (если это действительно была поговорка) призывала к осторожности во всех действиях, если хочешь поймать примата. Набирая высоту и прислушиваясь к сладкозвучному реву двигателей, я с удовлетворением думал о том, что не зря проявил выдержку и не говорил никому, что всем сердцем рвусь в Нью-Йорк. Никто и не подозревал, какие мотивы толкнули меня на полет в стан врага. За штурвалом летающей лодки я оказался потому, что надеялся найти в Нью-Йорке Керрис Бедеккер. Воссоединившись с ней, я умчу ее в свою страну. Всем своим существом — всеми нервами, костями и жилами — я не сомневался в успехе. Мы обязательно воссоединимся.

Но чтобы быть до конца честным с самим собой, я должен был признаться, что не имею ни малейших представлений о том, как это сделать.

«Не торопись, ловя мартышку!»

Еще раз повторяю: о моих планах не знал никто. Если эти неоформленные мечтания можно вообще назвать планами.

— Кофе?

— Да, если можно.

Второй пилот в этой экспедиции был для нас непозволительной роскошью, поэтому место рядом со мной занял Гэбриэл. Он налил мне из термоса дымящийся кофе.

— Пока все в порядке? — спросил он, передавая чашку.

— Пока все в лучшем виде, — ответил я. — Сейчас наступает момент волшебства, о котором пассажиры, как правило, стараются не думать.

Я щелкнул тумблером на приборной доске и снял руки со штурвала.

— Автопилот? — поинтересовался Гэбриэл, с испугом следя за движениями штурвала; человеку непосвященному действительно могло показаться, что машиной управляет рука незримого духа.

— Лучший друг пилота, — улыбнулся я. — Пожалуй, пора пройти в хвост и вздремнуть до посадки.

У Гэбриэла глаза на лоб полезли.

— Шучу-шучу, — успокоил его я. — Я останусь сидеть на этой сковородке, но расслабиться немного могу. Или точнее — попытаться расслабиться, — добавил я, потягивая кофе.

— Потрясающий закат! — Гэбриэл кивнул в сторону горизонта, пламенеющего золотом и всеми оттенками красного. — Однако я предпочел бы любоваться им, имея под ногами твердую почву.

— Только не здесь. Это — страна триффидов. Посмотри, их под нами тысячи и тысячи.

— А я все же предпочел бы испытать судьбу там, внизу, — сказал он, нервно сглатывая.

— Похоже, ты не большой поклонник небесных путешествий. Я не ошибся?

— Я просто впервые лечу в кабине, — сухо ответил Гэбриэл.

— Не волнуйся… Через десять минут привыкнешь. Через полчаса тебе полет понравится, и ты придешь в неописуемый восторг. А через пару часов все это дело тебе смертельно надоест.

Гэбриэл согласно кивнул. Однако его взгляд свидетельствовал о том, что он не поверил ни единому слову. Я обернулся к штурману:

— Как мы идем?

— Строго по курсу. Еще до наступления темноты на машинах включатся хвостовые огни. У первой машины зеленый, у второй — синий. Так что держитесь за синим.

— О'кей. — Я посмотрел вниз, где расстилалась похожая на бесконечный зеленый ковер Америка. В светлой зелени там и сям виднелись темно-зеленые пятна. Триффиды. Хозяева этих территорий сейчас, видимо, готовились к ночи, прочно заглубив корни в землю, которая когда-то была садами, парками и фермерскими угодьями. Мысленным взором я очень хорошо видел растения-убийцы. Раструбы на верхушках стеблей наверняка уловили шум пролетающих самолетов. Отростки застучали по стеблям, сверяя информацию или посылая предупреждающий сигнал дальше.

Хотя видимость во все стороны была примерно миль тридцать, я не замечал ни единого дымка, указывающего на присутствие людей. Там, внизу, повсюду господствовали триффиды.

Автопилот исправно выполнял свои обязанности, строго выдерживая курс и ведя самолет на заданной высоте с экономичной скоростью двести миль в час, но я то и дело бросал взгляд на приборную доску. Высота, скорость, уровень топлива… И так далее, и тому подобное. Чуть впереди шли два других гидроплана. Их крылья в свете заходящего солнца казались золотыми. Даже у такого матерого пилота, как я, этот вид согревал сердце.

Первая часть полета — если позволят Бог и погода — никакой сложности не представляла. Однако совсем иначе обстояло дело с посадкой вблизи острова Манхэттен. При помощи пары электриков я смонтировал приспособление, которое Сэм Дидс шутливо назвал «Индикатор высоты Дэвида Мэйсена». Испытательные полеты над рекой показали, что индикатор работает. И это хорошо, ведь через пару часов ему предстояло пройти настоящий экзамен.

Гэбриэл, похоже, несколько освоился с ролью второго пилота. Расстегнув ремень безопасности, он объявил, что хочет пройти по машине и посмотреть, как обстоят дела у наших пассажиров. На борту находились два десятка морских пехотинцев, команда из восьми саперов — знатоков взрывного дела (в переднем грузовом отсеке хранилось огромное количество пластита), пара радиоинженеров и одна дама — специалист телевизионного дела. Причины ее появления на борту оставались для меня тайной. Я только надеялся, что Сэм Дидс не поддался слабости и не прихватил дамочку в полет лишь для того, чтобы она могла полюбоваться Нью-Йорком.

Самолеты были сконструированы, исходя из удобства пассажиров, и для транспортировки войск не предназначались. Наши ребята имели возможность воспользоваться розетками для электробритв, горячей и холодной водой и роскошными туалетами, которые наши американские собратья почему-то величают ванными комнатами. Кроме того, здесь был буфет с подогревом тарелок, тостером и специальным боксом для хранения термосов с горячей пищей. Пассажиры могли насладиться превосходной едой, если у них во время полета вдруг проснется аппетит. Вчера вечером я видел, как они писали родным письма, которые следовало отправить в том случае, если авторы погибнут.

Вернулся Гэбриэл и сообщил, что все пассажиры в отличной форме. Многие спали, хотя я слабо представляю, как человек может спать в такое время.

Небо за плексигласом кабины начало быстро темнеть, и скоро наступила ночь. Субстанция, затемнявшая солнце, чем бы она ни была, таким же образом воздействовала на луну и на звезды. Луна совершенно определенно была не такой яркой, как следовало, — она висела оранжевым полукружием над левым крылом.

Я посмотрел на Гэбриэла. Он стал более активно интересоваться тем, как проходит полет. Я видел, как его взгляд перебегает с указателя горизонта на измеритель скорости, а с измерителя скорости — на альтиметр.

— Не хочешь ли чуть-чуть порулить, Гэйб? — спросил я, кивая на штурвал второго пилота. — Это очень просто. Полет идет по прямой.

— Пока я оставляю это право за тобой, — улыбнулся он. — По правде говоря, мысль о взрывчатке, которую мы тащим с собой, заставляет меня все время дергаться.

— Мысли о ней посещают и меня. Кроме того, я думаю и о тех пятнадцати тоннах топлива, которые залили в баки перед вылетом… Остается только надеяться, что ребяткам в хвосте не придет в голову успокоить нервы сигаретой.

— Надеюсь, что нет, — ответил с улыбкой Гэбриэл, и эта улыбка показалась мне более чем натянутой.

Я решил поделиться с ним мыслями, которые давно меня одолевали.

— Я слышал, Сэм Дидс летит в первой машине, — начал я. — Но мне казалось, что ему как главному лицу в лагере следовало бы остаться на месте.

— Начальство жестко требует, чтобы экспедиция оказалась на сто процентов успешной. Не хочу принизить боевое искусство ребят в пассажирском салоне, но Сэм — человек, который знает, как сложить все силы воедино и как ими управлять.

— Знаешь, Гэйб, мне кажется…

— Что? — Он не дал мне закончить фразы.

— Мне кажется, что в этой операции есть кое-какие детали, которые от меня ускользнули.

— Ну, во-первых, экспедиция будет крайне опасной…

— Основная наша задача, насколько я понимаю, состоит в том, чтобы вырвать Кристину из лап Торренса.

— Да. Это — самое главное.

— Неужели «лесовики» хотят создать свою расу сверхлюдей? Или я ошибаюсь? Ведь если вы, ребята, обретете иммунитет против яда триффидов, то сможете взять верх над всеми остальными.

— Верно. Но мы не станем прибегать к столь радикальным мерам, как Торренс. Мы не станем изымать яйцеклетки Кристины, чтобы трансплантировать их нашему женскому населению.

— Неужели?

— Мне кажется, я уловил в твоем голосе нотки недоверия, Дэвид. Или я ошибаюсь?

— Не исключено, что после столь продолжительного общения с вами у меня тоже начал вырабатываться синдром подозрительности, — уклончиво ответил я.

— Наше сообщество, Дэвид, гордится своим гуманизмом. Именно поэтому мы и порвали с хунтой Торренса.

Я посмотрел на цветные хвостовые огни впередиидущих самолетов и сказал:

— Но подобные мысли наверняка появлялись в головах ваших лидеров. Не сомневаюсь также, что они потребовали от Сэма Дидса составления многовариантных планов.

— И какими же, по-твоему, должны быть эти варианты?

— Во-первых, ваши жизненные интересы требуют убить Кристину, если она не сможет быть спасена. Более того, в случае такого исхода ее тело должно быть уничтожено, чтобы яйцеклетки не могли быть изъяты из свежего трупа.

— Неужели ты полагаешь, будто Сэм Дидс способен на подобную жестокость? — холодно спросил Гэбриэл.

— Суровые времена требуют суровых действий. И тебе, Гэйб, это известно.

— В тебе развивается ужасная подозрительность, Дэвид.

— Согласен. Но в данный момент я назвал бы это не подозрительностью, а проявлением инстинкта самосохранения.

— Ах вот даже как?

— Не исключено, что право вести самолет в Нью-Йорк является знаком доверия с вашей стороны, и это вселяет в меня излишнюю уверенность в себе и переоценку своего положения в вашем обществе. Не исключено, что в силу этого я говорю то, что следовало бы держать при себе. Я не могу не думать о том, что морским пехотинцам мог быть дан приказ пристрелить вашего покорного слугу, если возникнет угроза его захвата Торренсом. — Я покосился на Гэбриэла. — И это, впрочем, вполне разумно. Ведь я не забыл, что подобная возможность предусматривалась в случае провала плана моего вывоза из Нью-Йорка.

— Да, ты прав, — протянул Гэбриэл. — Единственное, что я могу сказать: ты должен доверять нам. По прибытии в Нью-Йорк мы поместим тебя в безопасное место.

— Это будет непросто.

— Есть еще одна веская причина, в силу которой ты должен нам верить. Ты нам необходим, чтобы доставить нас домой после того, как будет освобождена Кристина.

— Вы, несомненно, позаботились о том, чтобы обеспечить всех солдат накладными усами, бородами и темными очками… однако… не хочу быть назойливым, но как вы, «лесовики», сможете незаметно влиться в ряды обитателей каменных джунглей?

— Возможно, нам действительно не стоило так скупо делиться с тобой информацией, — задумчиво потирая подбородок, произнес Гэбриэл. Он налил себе еще чашку кофе и продолжил: — Мы планируем разместить людей в самой северной части Манхэттена за известной тебе стеной 102-й параллели.

— Да, мне об этой стене известно. Но я не знаю, как это место выглядит.

— Ничего особенного. Просто вся территория — одна огромная тюрьма.

— Но в таком случае там должно быть полным-полно тюремщиков и охранников.

— Это не совсем так.

— Значит, мы имеем дело с тюрьмой свободного содержания?

— Если бы ты побывал там, то не говорил бы так, — ожег меня взглядом Гэбриэл. Теперь он рассердился по-настоящему. — Ты ни за что так бы не сказал!

— О'кей. В таком случае поведай мне, как этот застенок выглядит. Если там нет охраны, почему не сбегают заключенные?

— Да потому, что Торренс — негодяй умный. Ему достаточно стены, которая простирается от одного края острова до другого. Часть острова к югу от стены — город с яркими фонарями, уличными кафе, кинотеатрами и роскошными домами. Все, что осталось к северу от 102-й улицы, превратилось в трущобы — в гетто для людей иного цвета кожи, для слепцов или для тех, кто не пришел в восторг от славного правления Торренса. Все эти люди не могут перебраться через стену, поскольку она утыкана сторожевыми вышками, ее охраняют собаки, а полоса вдоль нее густо минирована. Узники гетто не могут переплыть через реку, так как на противоположном берегу их поджидают миллионы триффидов. — Гэбриэл впал в раж и уже не мог остановиться. — Там в разваливающихся домах живут люди, которые так голодают, что их душа едва-едва удерживается в теле. Создается впечатление, что они добровольно трудятся в потогонных мастерских и на фабриках. Однако истина состоит в том, что они обязаны работать, иначе их лишат дневного рациона пищи, а без этого рациона их дети умрут от голода. И эта система работает как автомат только потому, что лет десять назад Торренс и его подручные догадались накачать некоторых из этих людей героином. Это была гениальная идея. Ты же знаешь, что героин притупляет все чувства. — Глаза Гэбриэла горели гневом. — Рабы утратили чувство реальности и перестали осознавать весь ужас своего положения. С другой стороны, это означало, что Торренс получил возможность заставить их трудиться все больше и больше. Но и это еще не все! Употребление героина приводит к сильной наркотической зависимости, и рабы после нескольких инъекций становились наркоманами. Затем Торренс приказал прекратить инъекции, и, как ты понимаешь, наркоманы ради того, чтобы получить дозу, были готовы на все. И знаешь, что придумал Торренс? — спросил Гэбриэл и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Он сказал, что станет давать рабам дозу, если те будут стремиться к выполнению поставленных им демографических целей. И что мы имеем в итоге? В итоге мы имеем рост производства, потому что рабы готовы ради очередной инъекции загнать себя до смерти. И мы имеем рост народонаселения. Рабы после укола получают облегчение на несколько часов, а затем начинают вкалывать еще круче в надежде получить дополнительную дозу. Простенько и со вкусом.

Сказав все это, Гэбриэл целую минуту сидел молча, сжав кулаки и поигрывая желваками. Немного успокоившись, он продолжил:

— Теперь ты понимаешь, Дэвид, что район севернее Параллели 102-й улицы — не самое приятное место для обитания: — Он отпил кофе. — Это тюрьма, в которой управляют сами заключенные. И управление это, поверь, смертельно эффективно. Люди вкалывают день и ночь, чтобы обеспечить Торренсу и его прихвостням сладкую жизнь, к которой эти ублюдки уже привыкли. Но это означает также, что нам не стоит опасаться охраны. Кроме того, у нас там есть союзники. Пока наш боевой отряд будет заниматься своими делами, мы — гражданские — получим убежище, где и просидим, пока не настанет время лететь домой… Если на то будет воля Божия. Теперь ты видишь, Дэвид, — он бросил на меня невеселый взгляд, — почему я мог обещать тебе полную безопасность.

После этого мы некоторое время летели молча. По правде говоря, молчание даже несколько затянулось. Пребывая в задумчивости, я тем не менее не забывал поглядывать на приборную доску и держать в поле зрения хвостовые огни идущих впереди самолетов. Взглянув на часы, я увидел, что до посадки остался всего час. От волнения пересохло горло. Через несколько минут мы должны прекратить всякий радиообмен, так как рискуем быть услышанными приемной антенной Нью-Йорка, хоть мощность наших передатчиков и снижена до предела. Перед тем как отключить передатчик, я попросил пилотов обоих впередиидущих самолетов проверить работу индикаторов высоты. Под крыльями машин возникли световые полосы. Схождение идущих под строго определенным углом лучей у поверхности воды в одну яркую точку должно было сказать о том, что машины идут строго на высоте ста футов. На какой-то момент мне показалось, что стотонные гидросамолеты стоят на похожих на гигантскую букву «X» лучах света.

Через несколько мгновений пилоты, убедившись, что индикатор работает нормально, вырубили свет. На связь вышел Сэм Даймс, летевший в головном самолете. Первым делом он распорядился не только выключить все передатчики, но и прекратить разговоры с пассажирами по системе внутренней связи.

— Полное радиомолчание через две минуты, — начал Сэм. Говорил он застенчиво, так, словно стеснялся микрофона. — А сейчас я хочу пожелать всем удачи и мягкой посадки. Я знаю наших пилотов и не сомневаюсь, что мы в надежных руках. И кроме того… кроме того, должен признаться, что я… боюсь. Я очень боюсь. Наша миссия трудна и опасна, и я был бы последним лжецом, если бы вдруг заявил, что все вы вернетесь к своим женам и детям. Нет. Назад вернутся не все. Тех, кто вернется, объявят героями.

Но те, кто не сможет вернуться, останутся в памяти наших людей больше, чем просто героями. Пожертвовав жизнью, они воздвигнут мост в лучшее будущее для своих друзей, семей, детей, внуков… их имена навеки останутся в памяти людей. Мне хотелось бы сказать об этом гораздо больше, хотелось еще раз напомнить о важности той миссии, которую нам доверили. Но у меня не хватает слов, чтобы воздать вам то, чего вы заслуживаете. Однако я уверен: этой ночью за вас будут молиться тысячи и тысячи людей. Успеха нам всем!

В наушниках что-то зашипело, затем раздался щелчок, и наступила тишина.

Следуя первоначальному плану, мы обошли Нью-Йорк по широкой дуге за пределами досягаемости радаров, а затем резко свернули на юг. Озаряемые неярким светом луны гидропланы, выстроившись в линию, словно индейцы на лесной тропе, тихо крались по направлению к Гудзону. Эта огромная, сверкающая под луной речная дорога должна была довести нас от Кэтскиллских гор до самого Нью-Йорка.

Некоторое время мы могли позволить себе лететь на высоте трех тысяч футов. Но вскоре, чтобы нас не засекли радары, должны будем начать скольжение над поверхностью воды на высоте не более ста футов. Холмы и скалы в свете луны казались черными, и оставалось только надеяться, что мы сможем отличить их от обычных ночных теней.

Я не сводил глаз с альтиметра. Гэбриэл долго молча следил за моими действиями. Затем как-то странно прокашлялся и неуверенно начал:

— Возможно, сейчас не время говорить об этом, Дэвид…

Я вопросительно поглядел на него.

— Твоя подозрительная натура тебя не обманула, — продолжил он. — Если мы не сможем вывезти Кристину, то наш человек из окружения Торренса должен сделать все, чтобы девочка не попала в их лапы.

— Ах вот как?

— Да. Если по прошествии семи дней Кристина не окажется у нас, то Керрис Бедеккер должна будет ее убить. Таков приказ.

— Керрис Бедеккер?! Значит, она…

— Одна из нас, — кивнул Гэбриэл и криво улыбнулся. — Но я до вчерашнего дня об этом ничего не знал. А она не знала, что я тоже шпион. Шпионаж. — Он покачал головой. — Старая и очень грязная игра.

У меня мгновенно возникло горячее желание задать ему сотню, нет, тысячу вопросов, но времени не было.

— Держись крепче, — сказал я, подавая рукоятку управления от себя, — мы идем вниз.