Невиданное

Глава 17

Дом Хэтэуэев был прямым соседом Дома Эмбер — разделяла участки извилистая речушка, которая протекала как раз на границе имений, но тем не менее на ужин к ним мы ехали на машине. Расстояние по прямой было меньше четверти мили, но очевидно, жители обоих поместий никогда не были настолько дружны, чтобы установить ворота между ними.

Дом был трехэтажным из красного кирпича в джорджианском стиле, с колоннами у входа, балконом вдоль всего второго этажа и зеркальными крыльями. Он был очень симметричным, правильным, в противоположность Дому Эмбер, и в каждом окне в главном доме горел свет, свечи горели на каждом подоконнике.

— Веди себя хорошо, — напомнила мама Сэмми. — Помнишь, что я говорила тебе, что нужно будет съедать все, что положат на тарелку. И всегда говори…

— Пожалуйста и спасибо… — покорно проговорил Сэмми. — Скажи Саре тоже так делать.

Мама держала в руках бутылку вина с сургучной печатью. Бабушка не была такой уж большой любительницей выпить, но она владела вроде как легендарной коллекцией вина. Папа передал мне упакованный подарок для Клер, который мама купила в Аннаполисе. Сэмми поручили нести общий подарок для всей семьи — шоколад, импортированный из провинции Новой Англии, которая сейчас была домом для значительного числа швейцарских иммигрантов прошлого века. Папе достались небольшой пакет для Роберта и большой подарок от меня для Ричарда.

Хотелось бы, чтобы у меня было более праздничное настроение. Вместо этого я чувствовала, как на меня давят все обязательные требования приличий. Пока я шла через засаженный елками участок Хэтэуэев, и поднималась по ступенькам крыльца, я сконцентрировалась на том, чтобы расслабить мускулы на лице, для того чтобы улыбка не была похожа на маниакальную. Я надеялась, что мне это удалось.

Роберт пригласил нас войти.

— Добро пожаловать, — сказал он.

Клер стояла в прихожей, она была одета в черные шерстяные брюки с сочетающимся смокингом, свободно повязанный черный шелковый галстук свисал в глубоком вырезе белой блузки. Я заскрежетала зубами от зависти.

Как и Клер, дом был смесью классических линий с современной, сдержанной драмой. Мебель была антикварной, кажется, в европейском стиле, в безупречном, нетронутом состоянии. Много темного дерева. Все это отполированное совершенство, само по себе место было свежим, полной противоположностью Дома Эмбер — утопленные светильники, палитра из бледно-серого, светло-бежевого и мягкого белого цветов.

— Мне нравится то, что ты сделала с этим местом, — объявила мама.

— Мы все закончили только в прошлом году, — сказал Роберт. — Клер снесла некоторые стены, добавила освещения.

— Сносить пришлось не так уж много, — сказала Клер. — Но отец сделал нечто ужасное с этим местом в шестидесятых. Я просто внесла некоторые поправки, правда.

— Все очень изысканно, — ответила моя мама.

Четверо взрослых перешли к буфету, где уже стояла откупоренная бутылка хорошего вина. Бокалы были наполнены и зазвенели, когда произнесли тост.

— За успех выставки, — услышала я голос Роберта.

— За успех начинания, которое стоит за выставкой, — поправил папа.

Ричард сделал знак нам с Сэмми следовать за ним к большой наряженной елке в гостиной. Он присел и нашел маленькую зеленую упаковку, которую он передал моему брату. Когда я кивнула, давая согласие, Сэмми разорвал упаковку и достал маленькую деревянную коробочку.

— Вау, Ричард, — сказал Сэмми, — мне это нравится.

Ричард рассмеялся.

— Нет же, дружок, — проговорил он, используя обращение, которым я обычно пользовалась, — тебе нужно открыть коробку.

Внутри на ткани лежала отлично сделанная маленькая лошадь из воловьей кожи с полной сбруей.

— Ого, — сказал Сэм.

— Это было первое, что стало мне принадлежать, Сэм. Мама подарила мне ее, когда я был в твоем возрасте. Сейчас я хотел бы отдать ее тебе. Она почти такая же старая, как и Дом Эмбер, плюс-минус столетие, так что обращайся с ней аккуратнее.

Сэмми вынул ее из коробки так осторожно, как будто она была стеклянной.

— Я буду аккуратным, Ричард.

— Она не совсем предназначена для игр, скорее она должна стоять на полке, чтобы ее можно было рассматривать, но в любом случае я надеюсь, что она тебе понравилась.

— Мне она нравится, — настойчиво ответил Сэм. Затем он замер. — Но я не принес ничего для тебя.

— Нет, ты принес, Сэмми, — вмешалась я. — Ты забыл?

— Может быть. — Сэм выглядел удивленным.

— Можешь принести тот большой подарок, который ты помогал мне упаковывать, — с надеждой показала я. — Красный.

Сэм послушно устремился к тумбочке у входной двери. Через минуту он вернулся, напрягаясь под его тяжестью.

— Ого, — сказал Ричард, — Что там, Сэм?

— Мы можем развернуть его и увидим. — Сэм пожал плечами.

— Сэм тоже этого хочет, — сказала я, — просто открой.

— Да! — повторил Сэм, — Открывай ее! — Он опустил коробку на колени Ричарду, и Ричард позволил Сэму помочь ее разворачивать. Это была полная, иллюстрированная история мореплавания — стоимостью около пятнадцати фунтов.

Ричард собрался закрыть книгу, но я остановила его.

— Дай мне сперва. — Он передал мне книгу. — Есть ручка? — спросила я. Он подал мне ручку, вынув ее из бокового ящика стола. Я сняла колпачок и добавила еще пять слов к уже написанному на титульной странице посланию. Закрыв ручку, я передала ему книгу.

Он открыл ее и вслух прочитал:

— Парню, который владеет вторым по красоте шлюпом на реке, Счастливого Рождества, от Сары… И ее первого помощника, Сэмми. — Он поднял глаза и улыбнулся. — Должен признать, восемьдесят лет, ручная работа моряка, — твой Жидкий Янтарь сложно победить по красоте. Но если мы заговорим о скорости…

— Это вызов, Хэтэуэй?

— Можем считать и так, Парсонс, — ответил он. — Мы улыбнулись друг другу.

Сэм шагнул и оказался между нами.

— А сейчас, — сказал он, — где подарок для Сары?

Я вздохнула и покачала головой.

Ричард потянулся к карману своего пиджака и вытащил небольшой пакет.

— Он у меня здесь, Сэм. Могу я ей его отдать?

Я позволила Сэму развернуть упаковку, но сама открыла бархатную коробочку. Внутри оказалась маленькая подвеска в виде снежинки в викторианском стиле, сделанная из серебра, свисающая с черной бархатной ленточки. На обороте была выгравирована цитата. Ни одна снежинка не ускользнет от Его проекта.

— Вау, — вырвалось у меня вслед за Сэмми. — Спасибо. — Ричард улыбнулся мне одной из своих фирменных, кривоватых улыбок.

— Надень его! — потребовал Сэмми. — Я собрала волосы в сторону и неловко попыталась сама завязать ленточку.

— Могу я помочь? — спросил Ричард. И у меня мелькнула странная мысль, что мне знакомы ощущения, когда он стоит рядом со мной, его пальцы легонько касаются моей шеи. И я не могла отбросить мысль, что на мне должен быть золотой листок.

Вошла миссис Хэтэуэй и пригласила нас к ужину. Она улыбнулась, когда увидела на мне подарок Ричарда и медленно вытянула руку, чтобы прикоснуться к нему.

— Какая замечательная маленькая вещица, не так ли? Изящная, как ты.

Клэр назвала это «простой семейной едой», но две горничные в униформе внесли еду на серебряных подносах. Круг за кругом, они молчаливо обходили стол, неся подносы, пока мы сами себе накладывали еду. Сначала закуски, потом салат и наконец, жаркое из говядины с карамелизированым картофелем.

Незадолго до десерта я поняла, что почти все время я наблюдаю за Клер Хэтэуей. То, как она держит нож. Как она пережевывает еду. Как наклоняет голову, когда смеется. Все движения напоминали мамины.

Мне показалось, что Ричард заметил, что я наблюдаю за ней. Он тихо сказал мне.

— Они двигаются очень похоже, правда?

— Да.

— Твоя мама была старше моей на три года в старшей школе, затем в колледже Нотр-Дам. Восхищение новичка перед старшим, как мне кажется.

После ужина Роберт пригласил моих родителей в свой кабинет, чтобы показать им макет пресс-релиза к выставке. Ричард потащил Сэма к телескопу, чтобы посмотреть на «человека на луне» сквозь прорехи в облаках. Я шла за ними, когда меня позвала Клер.

— Я хочу представить тебя кое-кому, Сара, — сказала она.

Я последовала за Клер в гостиную, подумав, что прибыл еще один гость.

Клер жестом указала на пару похожих портретов, висящих над камином. Мужчина был темный, угловатый, со старомодными усами. Женщина была красивой и хрупкой, одетой в розовый шелк. Муж и жена, предположила я.

— Родственники? — спросила я.

— Мои предки. Джеральд Фитцджеральд и его жена, Камилла. Портреты нарисовали три года спустя после ее представления при дворе. — Клер подошла и встала напротив них. У них с женщиной была общая, светловолосая красота, — мраморная кожа, небесно-голубые глаза и полные губы.

— Она была красивой, — сказала я.

— Она унаследовала это от своего отца. У нас также был и его портрет, его пригласили для позирования к известному художнику в благодарность за его лояльность к Короне во время восстания 1776 года.

— Что с ним случилось?

— Некоторым из нас не так повезло, как тебе, моя дорогая. Наше прошлое треснуло, как лед на реке. — Это, — она сделала жест рукой в сторону камина, — все, что у меня осталось.

Она прикоснулась к розовой сатиновой туфле миссис Фитцджеральд.

— Ее мать, Лидия Кроули, была богатой наследницей из титулованной английской семьи. Но Лидия сбежала с морским офицером без рода, без племени и ее лишили всех прав. Супруги бежали в Колонии. Муж Лидии попытался вернуть своей любимой жене ее привилегии, ввязавшись в очень смелую авантюру, но его корабль был захвачен, и ему потребовалось больше года, чтобы вернуться в Мэриленд.

— Когда он вернулся, то узнал, что Лидия умерла при родах, а их дочь, Камиллу, отдали в приют для бедных. Казалось невероятным, что девочка еще жива, когда отец ее нашел.

— Что с ними случилось? — спросила я.

— Он изучил воды Чесапика и Атлантики, дослужился до чина капитана. И однажды к нему подошел мужчина Таддеус Добсон, которому нужен был партнер. Кто-то достаточно умный, чтобы заниматься контрабандой груза из Африки в Америки.

— Груза?

— Двух вещей, представляющих огромную ценность, украденных с темного континента: люди и алмазы.

— Он был работорговцем, — выдохнула я.

— Ты права. На этом он сделал свое состояние. В конце концов, он женился на дочери своего партнера, хотя к тому времени Добсон уже умер. Ее звали… — она улыбнулась мне. — Может, угадаешь?

Я могла бы.

— Дейрдре. Которая была замужем за Капитаном Фостером и родила ему еще двоих детей — близнецов, Сару-Луизу и Меттью.

Клер кивнула.

— Вы с Ричардом кузены, — сказала она.

— Очень-очень дальние, — Ричард подобрался ко мне сзади. — Значит ли это, что я должен называть тебя кузиной?

— Если ты начнешь высчитывать родственников настолько далеко, то думаю, что ты тогда сможешь называть кузенами половину семей Конфедерации. — Я снова повернулась к Клер. — Откуда вы узнали все это?

Она подвела меня к застекленной витрине перед окном.

— Капитаны ведут тщательные записи, ты же знаешь. Джозеф Фостер вел записи всю свою жизнь, на море и на земле. Все его дневники идентичны этому. — Я увидела переплетенный в кожу том, на его странице было видно выцветший золотой текст. Кроме дневника там лежал древний пистолет.

— Пистолет также принадлежал Капитану Фостеру, — сказала Клер. — Необычное изделие, потому что он двуствольный. Это был первый пистолет, которым владела Камилла, с которого начался ее интерес к оружию. Но даже после того, как она стала известным стрелком, она никогда не стреляла из этого пистолета. Она хранила его лишь потому, что его оставил Капитан, и там была всего лишь одна пуля. — Она улыбнулась. — Ты знала, что он тоже будет частью выставки? Потому что, в конце концов, Камилла тоже была частью Дома Эмбер.

Пистолет был невероятно элегантным — золотисто-красное дерево с инкрустацией из потускневшего серебра, с извилистыми линиями, за исключением единственного круга в центре рукоятки. Я уставилась на него, не в состоянии понять смысла всех изгибов, пока до меня не дошло, что это лицо, выгравированное на металле.

— Ты уже заметила монету? — спросила Клер.

— Это древний трюк, — сказал Ричард, — монета с двумя лицами.

— Едва ли можно сказать, что это было трюком, — ответила Клер. — Это была счастливая монетка Капитана.

— Очень счастливая, — сказал Ричард. — Он оставался в живых, а кто-кто другой умирал.

— Откуда вы знаете, что там было два лица?

Клер улыбнулась.

— Я смотрела. — Она склонила голову, выглядя удивленной. — Что-то не так? — спросила она, прикоснувшись к моему запястью. — У тебя появилась гусиная кожа. Кто-то ходит по твоей могиле.

Да, поняла я, что-то не так, но я не могла понять, что именно. Я что-то упускала здесь, что-то, что я должна знать. Я задумалась, кого же убили этим пистолетом.

Я чувствовала, что Клер с любопытством за мной наблюдает, но тут в комнату вошли мои родители, за которыми следовал Роберт. И Клер перенесла на них все свое внимание.

— Мы встретимся в Сент-Джоне на полуночной мессе?

Ее безобидный вопрос оказался для меня еще одним раздражителем. Снова мое будущее планировали без меня, тогда как мне нужно было сделать кое-что другое — что-то важное — то, что я хотела сделать.

— Подождите, — сказала я и тут же пожалела об этом. Все взгляды повернулись ко мне.

— Что такое, дорогая? — Клер услужливо спросила.

— Хм, — пробормотала я, — В Северне сегодня… служба. — Я продолжила. — Ну, вы все время говорите о важности выставки Дома Эмбер…

— И? — подстрекнул меня папа.

— Я подумала, что сегодня мы все могли бы пойти в церковь отца Шепарда, вместо Сент-Джона. У них что-то вроде Рождественской службы памяти в честь тех, кто вел здесь борьбу с неравенством.

— Сара, — сказала моя мама, — думаю, что тебе стоило сначала обсудить эти идеи со мной, прежде чем…

Сенатор оборвал ее.

— Думаю, что это хорошая идея, Сара. — Ричард соглашался с ним, в его глазах светилась одобряющая улыбка.

Часом позже все мы поднимались по ступенькам маленькой вагончатой церкви.

Когда мы вошли, возникла суматоха. Кажется, все в церкви повернулись и уставились на нас. Джексон тоже повернулся и заметил меня, стоящую рядом с Ричардом.

Я видела вопрос в его взгляде и почти что отрицательно покачала головой, но именно в этот момент Хелен сжала его руку и что-то прошептала на ухо. Я обнаружила, что вкладываю свою руку в руку Ричарда, отчего он повернулся ко мне и улыбнулся. Я стояла, пыталась слушать и одновременно пыталась понять, как человек может испытывать столько эмоций сразу — ревность, благодарность, неловкость, чувство вины, недоумение и смущение. И, кажется, я парочку пропустила.

Спикер вечера поднялась на кафедру.

— Диана Неш, — произнес Ричард с удивлением и уважением. Все знали мисс Неш, которая храбро и неустанно боролась за гражданские права с 1970-х. В учебниках в Астории ее жизни и работе выделили несколько страниц.

Это была невысокая женщина, где-то лет шестидесяти. Ее фотография на сцене показывала ее в тот момент, когда она только начала свою активную жизнь — тоненькая, тонкокостная, с большими серьезными глазами. Для женщины ее голос был глубоким и ровным, сильным. Я перестала думать о Джексоне или Ричарде, оказавшись во власти силы ее слов.

Где-то к концу своей речи, она нашла взглядом Джексона.

— Аддисон Валуа был таким же, как и я, из Новой Англии, но он был глубоко предан своей новой стране и к необходимым переменам. — Я поняла, что она говорит о дедушке Джексона. — Когда я узнала о его смерти, я чуть не прекратила борьбу. Но я знала, что единственный способ почтить его память, память всех мучеников нашего дела, это продолжение борьбы и внедрение перемен.

— Перемены — это странная вещь, — сказала она с улыбкой сожаления. — У них есть своя цена, иногда кровавая и иногда ты можешь даже не осознавать, что они начались, пока ты не окажешься в самой гуще событий. Они требуют смелости, но не смелости лидерства. Просто тихой, обыденной храбрости делать следующий шаг, несмотря на страх, несмотря на желание все бросить. Довести все до конца. Пока мы продолжаем двигаться, мы не побеждены, и неизбежно, неумолимо мы добьемся своего.

Аплодисменты были внушительными, в равной степени они были и для оратора, и в качестве поддержки ее слов. Тихий, мужественный человек. Я бы хотела быть больше похожей на нее.

Когда служба закончилась, вокруг сенатора как обычно собралась толпа. Мы с родителями выскользнули на улицу. Сэм спал на папином плече. Хотелось бы мне быть такой же маленькой, и спать так же в тихом и безопасном месте. Была такое чувство, что мы переехали сюда многие месяцы назад. Годы. Я была истощена.

— Она… — Я… — слышала, как папа разговаривает с мужчиной с приятным баритоном. Я подошла ближе к двери в библиотеку и стала слушать. Мужчина просил у папы должность на корабле. Я приоткрыла дверь, чтобы все видеть.

Он был очень красивым, с живыми голубыми глазами и полными губами. Он уставился на меня, застигнутый врасплох.

— Моя дочка, — сказал папа.

— Простите меня за то, что так уставился, — сказал он с легким кивком в мою сторону. Он объяснил папе. — Она очень похожа на мою покойную жену, разве что у нее черные волосы, тогда как у моей Лидди они были светлыми. — Он снова повернулся ко мне. — Она была невероятной красавицей.

Мои щеки загорелись от комплимента.

Он снова заговорил с папой.

— Так как насчет места на корабле?

Папа широко улыбнулся.

— Ваш собственный корабль отошел короне из-за контрабанды? Вы должны понимать, почему я охвачен сомнениями, давая в ваше распоряжение один из моих.

Мужчина сухо кивнул и, взяв свою шляпу и перчатки, собрался уходить. Но папа залез в свой карман и вынул свою счастливую монетку и показал ее мужчине.

— А сможете ли вы принести мне больше удачи, чем самому себе? Может, предоставим решение этого вопроса случаю?

Папа подбросил сверкающую монетку в воздух, где она, казалось, зависла, перевернулась и упала. Мужчина протянул руку раньше, чем папа и поймал ее. Потом он нервно усмехнулся, как будто извиняясь за свое нахальство.

— Рефлексы, — сказал он. Он устроил целое представление, хлопая ею по тыльной стороне ладони, но я увидела, что его пальцы дергаются.

Он убрал свою руку с монетки. Я увидела, что на меня с его руки смотрит молодое, а не старческое лицо.

— Мой папа сказал, Фортуна улыбается, — у вас будет свой корабль, Капитан Фостер. — Потом он забрал монетку у мужчины и вернул ее в свой карман.

Я задалась вопросом, должна ли я сказать папе, что мужчина тайком перевернул монетку, прежде чем открыть ее. Я задумалась, хотел ли он этого.

Я сидела в темноте, воссоздавая обрывки своего сна, зная, что там было что-то, что я должна увидеть, понять. Старое и молодое лица, чередующиеся на вращающейся монетке.

— Янус, — проговорила я.