Невиданное

Глава 10

Я открыла глаза в том же самом сером освещении, которое наполняло мой сон. Тьма уступала место утреннему свету. Самая длинная ночь в году закончилась.

На мгновение недоумение от пробуждения в незнакомом месте преобладало в моих мыслях, пока я не вспомнила, что уснула в комнате Сэмми. Я с усилием заставила себя сесть ровно и удержать остатки своего сна. Хождение безумной женщины. Царапанье по стене. Рыжие волосы — Фиона? Я могла мысленно представить ее, и остаток сна сформировался вокруг этого образа. Написание стихотворения в лавандовой комнате.

Я поднялась, следуя за своим сном, я шлепала босыми ногами, не обращая внимания на холодный пол. Прошла по компасу в виде розы ветров в западное крыло. Нашла дверь с правой стороны, в которую она входила. Повернула ручку.

Но комната не была лавандовой. Разумеется, нет, подумала я. Она была белоснежной за исключением узора из крошечных цветочных веночков на обоях.

Я подошла к тому участку стены, где писала Фиона, опустилась на колени рядом с двойным окном, пропускающим свет. Я пробежалась по нему пальцами, желая, чтобы каким-то образом мне удалось ощутить слова через бумагу. Мне было необходимо увидеть что там. Я должна знать, был ли мой сон правдой.

Завиток бумаги под окном привлек мое внимание. Должно быть, просачивающаяся влага разъела клей. Я потянула. Под ним оказалась стена лавандового цвета. И отметки. Я потянула еще немного, наклонилась ближе. Там были написанные от руки слова. Слегка размытые, но все же их можно было прочитать. Стихотворение, повторяющееся снова и снова.

Все мои отдельные фразы сложились в стихотворение, о существовании которого здесь я не знала. Слова крутились в моем мозгу, как вирус, размножаясь и вытесняя все остальное.

Мои мысли носились в моей голове, пока ветер не выветрился. Моя рука ныла в центре, и я чувствовала, что расплющиваюсь, становлюсь настолько тонкой, что могу исчезнуть. Я вспомнила золотое платье, слишком красивое, чтобы быть реальным, бег по лабиринту, цепляющиеся ветки, тоненькие, как пальцы. В центре лабиринта был парень, он ждал меня. Я его знала. Я почти смогла его увидеть.

Я прижала ладони к глазам и попыталась восстановить тот вид. Но ветер кружился вокруг меня, создавая шумовые воронки, наводнение нарастало, поезд летел на меня, подавляя своим ревом. Не оформившиеся воспоминания говорили множеством голосов, перекликались, затягивали меня.

Затем наступила благословенная тишина, когда камешек ударился в стекло.

Я подняла голову, открыла глаза, почти удивленная видом солнечного света, лившегося через окно. Я выглянула наружу.

Она стояла на снегу под дубом, маленькие ножки были босыми, на ней было лишь прозрачное платье. Но я понимала, что холод не доберется до нее.

Это была Эмбер. Моя воображаемая подружка. И она смотрела прямо в мое окно.

Я побежала к ближайшим ступенькам — винтовая лестница в оранжерее. Мои ноги отстукивали ритм фраз из стихотворения — шанс выбрать, шанс выбрать.

Что я чувствовала? Только не страх. Что-то более осязаемое. Голод, в котором был ужас. Кем бы ни была Эмбер, они была моей единственной надеждой получить ответы.

Я выбежала через дверь консерватории, мои босые ноги заледенели от холодного камня под ними. Бросилась к передней двери дома, чувствительность ног становилась все меньше и меньше. Когда я добралась до дерева, ее там больше не было.

Движение.

Она оказалась на самом дальнем краю, на ступеньках крыльца. Когда я заметила ее, она снова начала двигаться, пробежав в сторону кухни, и исчезла за углом главного дома.

Я понеслась за ней. Когда я пробегала по легкому снегу, покрывавшему плиточную дорожку, я увидела, что она не оставляет за собой следов.

Я свернула за угол и двинулась по дорожке вдоль восточного крыла. И обнаружила, что я снова одна.

Никаких следов. Никакой девочки. Никаких ответов.

Внезапно я почувствовала холод. Как будто вода замерзала внутри и снаружи. На онемевших ногах я подошла к ближайшей двери, к той, которая вела в кухню.

Джексон был внутри, писал что-то за столом.

— Я как раз оставляю записку бабушке, где говорится, что я не смогу пойти в… — Взглянув на меня он замолчал. — Что за черт? — Он снял свое пальто и накинул на меня, затем подвел к скамеечке у камина. Я сидела, не двигаясь, пока он ставил чайник на плиту, доставал чашку и чайный пакетик, положил немного сахара, затем принес мне чай, чтобы согреть меня изнутри.

— Выпей это, — сказал он и я подчинилась.

— Ты ее видел? — задала я глупый вопрос. Мои ноги начали гореть от притока возвращающейся крови. Я чувствовала, как жар распространяется по мне.

Он присел возле меня на корточки, и взял мои руки в свои, чтобы согреть их. Он пристально посмотрел на меня.

— Видел кого?

— Маленькую девочку, — сказала я. — Эмбер.

Он резко вскочил и ударился головой о каминную полку. Поднял руку к виску и его пальцы стали влажными от крови. Затем его голова откинулась назад, он рухнул на пол.

— Джексон?!

Он выдохнул, когда его позвоночник ударился об пол. Связки на шее вздулись. Его левая рука и нога начали трястись, струйка крови сочилась из его носа.

— Боже мой! — закричала я. Я толкнула дверь и закричала изо всех сил, — Папа!

Джексон затрясся всем телом и медленно начал успокаиваться. Я опустилась рядом с ним, не зная, что делать. Я услышала чей-то бег. Мой папа все еще в пижаме остановился в дверях и тихо выругался. Он поспешно присел рядом с Джексоном, чьи глаза слегка приоткрылись. Джексон легонько качнул головой. Он тихо застонал.

— Здесь так много крови, — сказала я слабым голосом.

Папа строго посмотрел на меня.

— Все хорошо, — поправил он. — Все очень хорошо, Джексон. У тебя небольшой порез. Рана на голове сильно кровоточит, но все хорошо.

— Тогда почему у него из носа идет кровь? — спросила я, но вспомнила, что нельзя разговаривать громко.

Мама толкнула дверь и замерла, слегка застонав. Почему-то при необходимости вызывать скорую, она становилась слабой.

— Возвращайся в постель, Энн, — приказал папа. — Мы с Сарой сами справимся. Все в порядке.

Она кивнула и позволила двери снова захлопнуться.

Папа помог Джексону подняться и сесть в кресло, стоящее рядом с камином.

— Дай ему стакан воды.

Я рванулась и быстро передала стакан папе, который придерживал его, пока Джексон пил. Затем он помог Джексону подняться на ноги и повел его к дивану в гостиной. Он снял с Джексона ботинки и заставил его лечь.

— Принеси мою сумку из передней, — сказал он мне.

Его докторская сумка. Разумеется. Спотыкаясь, я пошла за ней.

Папа начал свои медицинские процедуры, обернув вокруг руки Джексона манжету для измерения артериального давления. Я вернулась в кухню, чтобы предоставить им немного личного пространства.

Было абсолютно необходимо занять себя чем-нибудь, чтобы предотвратить любые рефлексии по поводу того, что произошло сегодня утром. Кровью Джексона были забрызганы плиты и все дрова вокруг камина. Я набрала миску мыльной воды и стала вытирать ее. Я начала с каминной полки, затем шваброй начала мыть пол. Трещины в камнях отказывались вычищаться, но я упрямо и методично продолжала работу. Я сменила воду в миске и опустилась на колени, чтобы вытереть остатки крови — какие-то случайные знаки, которые Джексон нарисовал пальцами на полу.

Но когда я склонилась над ними, то решила, что это возможно были совсем не знаки. Наверное, он что-то писал. Я мысленно заполнила места, где знаки редели — завитушку здесь, линию там — и я смогла увидеть буквы.

ЯНУС. В черно-коричневом цвете высыхающей крови.

Я чувствовала, как слово застряло во мне, как комок в горле. Я не могла выносить его вида, его ощущения. Я смотрела на него еще какое-то мгновение, затем с силой потерла и убрала его.

В кухню вернулся папа.

— Сейчас половина девятого. Я собираюсь переодеться и отвезти его в клинику, чтобы ему нанесли несколько швов на рану и более тщательно осмотрели.

— Я хочу поехать с вами.

— Ты должна остаться, детка. С ним все будет хор…

— Я хочу поехать с вами, — повторила я.

Я поспешила наверх и натянула рабочие брюки и мешковатый свитер. Затем уставилась на кровать, в которой я не спала. Господи, ну разумеется. Я уснула сидя в комнате Сэмми — должно быть я ходила во сне. С папой такое было; с Сэмми тоже. Это все объясняло. Я не могла проснуться до тех пор, пока в мой сон не ворвался холод. Я почувствовала себя лучше, спокойнее. Теперь мне нужно беспокоиться только о Джексоне.

Когда я спустилась вниз, Джексон с папиной помощью продвигался к двери, его рука лежала на папином плече. Я обулась, натянула пальто и открыла для них дверь.

Симпатичный винтажный конвертибл, за рулем которого сидел Ричард Хэтэуэй, подъезжал к дому. Несмотря на холод, верх был опущен.

— Парсонс, — помахав рукой, позвал он. Его сверкающая улыбка слегка помутнела, когда он увидел, как папа помогает Джексону.

— Останься и поболтай с ним, — едва ворочая языком, сказал Джексон.

— Я хочу поехать с…

— Я не хочу, чтобы ты была там, — сказал он.

Это было больно. Только что он был таким добрым со мной, таким ласковым. Почему он не хочет позволить мне ему помочь? Я решила, что, вероятно, ему это просто не нужно. Не Джексону. Я отошла назад и позволила папе уехать без меня.

Ричард опирался на открытую дверь машины, терпеливо ожидая меня. Я вспомнила, что даже не причесалась. Наверное, выглядела я безумной. Я чувствовала себя безумной. Пробежавшись пальцами по своим спутанным волосам и затянув их в узел на затылке, я заставила себя подойти к нему.

— Прости, — смиренно сказал он. — Я негодяй. Я ненавижу неожиданные визиты, особенно… — Он посмотрел на свои часы. — Боже, какая рань! Прости. Я просто восхищен и хотел показать тебе…

Я постаралась улыбнуться. Прикоснулась рукой к его симпатичному маленькому автомобильчику.

— Неплохие колеса, Хэтэуэй.

— Рождественский подарок. Продавец привез его, — сказал он. — Я вывез ее на пробную поездку и хотел пригласить тебя. Но… — он замялся. — В другой раз, да?

— В другой раз, — согласилась я.

— С ним все в порядке?

— Да, — сказала я. — Он просто… очень сильно ударился головой. Нужно наложить швы.

— От раны на голове может быть чертовски много крови, — сказал он. — Он выглядел так, как будто у него кружится голова.

— Папа сказал, что с ним все будет хорошо, — твердо сказала я.

— Могу я?.. — Заколебавшись, Ричард слегка нахмурился. — Это был Харрис, не так ли? Джексон Харрис?

— Ага.

— Я ничего не имею против него… Я никогда не слышал о нем ничего плохого, кроме… — он замялся, затем решился сказать. — Кроме того, что я слышал, что мою маму однажды предупреждали насчет него. Что он представляет опасность. Не знаю почему. — Он выглядел расстроенным, извиняющимся.

— Я не боюсь Джексона.

— Как я уже сказал, лично я ничего не имею против него. — Он пожал плечами. — Просто подумал, что ты должна знать. — Он снова улыбнулся. — Итак, чтобы все прояснить, — ты будешь должна мне поездку, договорились?

— Договорились. — Я кивнула и постаралась сымитировать его улыбку.

— Замечательно! — сказал он, затем, по-видимому, понял, что я не разделяю его энтузиазм. Снова возникла неловкая пауза. Снова его неуверенность в себе. — Возвращайся в дом, — наконец вежливо сказал он. — Ты сама неважно выглядишь. — Я снова кивнула, улыбка все еще была приклеена к моему лицу. Ричард уселся в свой крошечный автомобильчик, завел двигатель и уехал.

Я позволила своему лицу расслабиться и поднялась по ступенькам крыльца на ногах, которые отказывались двигаться дальше. Лунатизм, очевидно, не дает возможности полностью отдохнуть.

Мои мысли жужжали в голове как шершни, роились тысячи вопросов, на которые у меня не было ответа. И где-то между ними, в глубине — я не была нужна ему там. Я больше ему не нравилась. Каким-то образом я превратилась в человека, который не нравился Джексону.

Я устала. Была истощена и в недоумении. И все еще напугана. Я повернула ручку, холодную на прикосновение. Моя рука отыскала столик возле двери, я, пошатываясь, держалась за него.

И потом увидела, как кто-то поднимается по лестнице.

Это была молодая женщина в темно-голубых джинсовых брюках, которых я раньше никогда не видела. Она едва стояла на ногах — ее одежда и кожа были покрыты пылью и грязью, с волос свисала паутина.

— Эй, — позвала я. Она не повернулась. Ее ноги продолжали механически двигаться. Она испугала меня.

Я заставила себя последовать за ней. Как движение по течению, подумала я. Как будто идти через воздух, который отвергает твое присутствие. Девушка надо мной посмотрелась в зеркало на первой площадке, но не остановилась. И тут я увидела ее лицо.

Болезненно серая. На лице остались следы от слез. Испуганная.

Я знала это лицо. Я знала ее.

Черты ее лица были однобоки, искажены. Это не девушка из зеркала… не та девушка, которую я всегда видела. Я чувствовала себя так, как будто меня вывернули наизнанку.

Эта девушка была я.