Я поднимаюсь на крышу и наблюдаю восход солнца. Небо представляет собой смесь оранжевого, серого, синего и черного. Мир неподвижен и тих, и хотя это совершенно другое, это напоминает мне о чувстве, когда я хотела пойти на пляж и смотреть на океан.
Я наклоню лицо к небу и закрываю глаза, чувствуя как ветер задевает мое лицо и смахивает мои волосы. Я думаю о своем двойнике и как она предпочла сбежать, а не помочь нам, и моем отце и Алексе, которые умерли.
Интересно, что Джаред делает прямо сейчас - спит ли он все еще допоздна и жалуется ли на то, что у нас нет молока для хлопьев, все еще идущих детей в школу, все еще читает и играет в настольные игры каждую ночь. Я стараюсь не думать о том, как он зол, что я ушла, и надеюсь, он не дуется и не играет со Стразом в молчанку.
Мне нужно вернуться к ним.
Я не принадлежу этому безжизненному миру. Неправильность заставляет мои кости чувствоваться тяжелыми и вялыми. Что-то в неподвижности заставляет меня оцепенеть, как будто я теперь тот бесчувственный человек, который бегает с оружием, но это не я. Это не то, кем я хочу быть.
Я хочу попасть домой и обнять своего брата и никогда не оставлять.
Но дело в том, что я стою здесь, окруженная тем, что должно быть пробуждающимся миром, и до меня доходит, что так может быть. Дрожа от холода, я закрываю глаза.
Я могу не вернуться домой.
На обратном пути я нахожу Бена.
Есть миллион и одна вещь, которые я могла бы сказать ему прямо сейчас. Я могла бы сказать ему, что напугана и обеспокоена тем, что мы собираемся сделать, что я беспокоюсь о потере еще большего количества людей, которые мне небезразличны, что я боюсь, что не сдержу свое обещание Стразу. Я могла бы сказать ему, что думала о нем каждый день с тех пор, как он ушел, что я не могу представить остаток своей жизни без него, что я не хочу быть замененной.
Но я не говорю ничего из этого. Вместо этого я просто тянусь к нему.
Моя рука прикасается его рубашке, и я чувствую тепло, исходящее от его тела.
Он тянет меня к себе и шепчет, - Ты в порядке? - его дыхание согревает мою щеку.
Я наклоню свое лицо к нему, смотрю на темные кудри и длинные ресницы, в эти бездонные глаза. Я почти говорю ему правду - что я не была в порядке с тех пор как он ушел. Но не могу заставить себя говорить.
Вместо этого я смотрю на его губы и поднимаюсь на пальцах ног, таким образом они только в миллиметре от моих, тогда я поднимаю глаза.
Его губы раскрываются. Под моей рукой его грудь поднимается и опускается быстрее, чем следовало, а его сердце пульсирует через все тело и отзывается во мне.
Одна его рука скользит на мою спину, другую он кладет на мои пальцы, и мы стоим, застывшие во времени, в темноте, только тепло наших тел и звуки нашего дыхания.
– Я сожалею, - говорит Бен, а затем его губы оказываются на моих.
Они мягкие, и на вкус он мятный, и знакомое чувство ощущается так хорошо. Я целую его в ответ со всем, что во мне есть, открывая губы, касаясь его языка, запоминая каждый сантиметр его рта.
И все, что случилось, кажется, отпадает. Как будто мы где-то еще - как будто мы вернулись на Сансет Клифс, целуемся в первый раз. Моя кожа горит от его прикосновений и сердце мое громко стучит в груди, и словно все мое тело просто оживает.
Нервная энергия, которую мы оба держим внутри превращается во что-то другое, что-то более активное, что-то немного опасное. Мы захватываем друг друга, усиливая наши поцелуи, которыми мы не можем полностью управлять. Мы не нежны или осторожны - мы не думаем.
Его руки тянут меня ближе и ближе, поэтому нет места ничему между нами. Его руки проскальзывают под мою рубашку и тепло касается моей спины, дрожь проходит через меня.
– Я люблю тебя, - выдыхает Бен между поцелуями. - Давай никогда не разлучаться снова.
Я тяну его губы к себе и заставляю его поцеловать меня. Это все, что я хочу прямо сейчас.
Мои мысли в беспорядке, моя кровь кипит, и он чувствует, как моя кожа горит. Мы это только губы, языки, руки и кожа - два человека, у которых одновременно есть и нечего терять.
Я устала от бесконечного страха, не покидающего меня.
Я не хочу больше бояться. Я не хочу быть оцепенелой. И я не хочу умирать.
Но почему-то в объятиях Бена, когда он целует меня, все остальное неважно.
Потому что я не одинока.