Неуязвимый Боло

Дэвид Дрейк - А СИЛЫ НАШИ ВСЁ УБЫВАЮТ

Перевод А. Апушкина.

До рассвета еще три часа, но небо на востоке горит оранжевым и зеленовато-желтым огнем на фоне глубокого зловещего красного. Там сражается мой батальон, форсируя основную линию сопротивления врага.

Меня это не должно волновать. Меня вывели из резерва и дали задание уничтожить вражеский аванпост. Мне кажется, что это могло бы и подождать, пока наш удар не прорвет линию фронта, но стратегические решения принимают коллоидные умы моих начальников-людей. Так и должно быть.

Ионные разряды, заставляющие флюоресцировать ночное небо, забивают статическими помехами весь спектр радиосвязи.

— ...гусениц... и подвес... — докладывает один из моих товарищей.

Даже мои аналитические программы не могут извлечь из сообщения ничего, кроме этого, но я узнаю позывные отправителя: Саратога, один из тех, кто возглавляет наши передовые ударные силы. Его двигательные системы повреждены, и ему придется выйти из строя.

Мои сорок семь пар катков из кремнестали в безупречном состоянии. 97 процентов волокон монокристаллов бериллия, из которых спрядены мои гусеницы, не повреждены. Окружающий ландшафт — полупустыня. Файлы брифинга информируют меня, что это типично для этой планеты. Звенья гусениц тихо мурлыкают и несут меня к месту назначения, вбивая в крошащуюся почву мелкий кустарник.

Я регистрирую чудовищный объемно-воздушный взрыв на востоке. Сияние видимо в течение 5,3 секунды, а земля будет трястись еще много минут, пока ударные волны будут отражаться от планетарной мантии.

Если бы мое начальство решило иначе, я мог бы быть на месте Саратоги, на самом острие атаки.

Впереди показались арьергардные подразделения пехоты. В своих бронескафандрах они напоминают навозных жуков, отползающих в тыл под дождем шрапнели. Я вхожу в зону действия их низкоэнергетичной коммуникационной сети.

— Держитесь, ребята, — приказывает действующий Командир. — Большой Брат пришел на помощь!

Я не Большой Брат. Мое имя Малдун, я Боло Марк XXX из Третьего батальона Бригады Динохром. Родословная нашего подразделения восходит ко Второму полку Драгунов Уэссекса. В 1944-м мы прорвали последнюю линию немецкой обороны на пути к Фале, хотя для этого нам приходилось разменивать наши картонные Кромвелли на Тигры в соотношении шесть к одному.

Мирным гражданам не положено знать, чего стоит победа. Они должны знать только то, что задание было выполнено. Боевые награды, украшающие мою башню, говорят о том, что я всегда выполнял свои задания.

И это задание не должно было быть трудным, даже для роты пехоты, которой оно было изначально дано. Из-за своего расположения вражеская исследовательская станция стала аванпостом на фланге нашего фронта, как только мы начали расширять посадочную зону. В битве на прорыв пехота даже в скафандрах не может сделать ничего, кроме как погибнуть. И роту послали на относительно безопасное задание разделаться с аванпостом.

А вместо этого...

Продолжая движение, я просматриваю материалы по текущему заданию, которые были загружены мне штабом микросекунды назад.. Эту информацию штаб получил от этой самой пехотной роты. Мой разум превращает поток цифровой информации в развернутую панораму, почти как коллоидный мозг моих командиров обрабатывает сенсорную информацию, передаваемую по нервным окончаниям.

Транспортеры доставили пехотинцев на пять километров от цели. Там они высадились, чтобы получить бόльшую тактическую гибкость и не отдавать противнику одну цель значительной ценности.

Я наблюдаю.

В тяжелых скафандрах движения солдат выглядят скованными и неловкими. Мои гусеницы, вращающиеся с шелковистой мягкостью, мурлычут от смеха.

С появлением в двадцать первом веке направленного энергетического оружия концепция вертикального охвата, то есть окружения противника путем высадки десанта у него в тылу, прекратила свое существование. Применение такого оружия означало, что любую цель, которую можно засечь — пусть она даже летит по трансатмосферной траектории, — можно поразить со скоростью света.

Летательный аппарат невозможно защитить от достаточно мощного лучевого оружия. Альтернативой же является массированное наземное наступление, которое всегда вызывает недовольство мирного населения из-за высокой стоимости и жестокости и к которому прибегают лишь в тех случаях, когда более тонкая стратегия не срабатывает.

Наши войска высадились в пустынном незащищенном уголке планеты. Жаркое сражение на востоке разгорелось лишь после того, как наши передовые отряды столкнулись с поспешившим навстречу противником.

Меня нет на привычном месте в первых рядах наступления, но врагу не удастся остановить атаку моих товарищей.

Я наблюдаю.

Авангард пехоты уже вошел в зону видимости цели. С информацией что-то не в порядке, так как вражеская исследовательская станция на передаваемых изображениях предстает в виде сферической аберрации — полного отсутствия данных.

Со стороны аномалии видны слабые вспышки света. Просто свет, спектр и мощность излучения которого приблизительно соответствует местному солнечному освещению на уровне земли.

Пехотинцы приходят к выводу, что их атакуют. Они отвечают огнем лазеров и кинетического оружия, одновременно прячась в укрытия в ожидании подхода более тяжелой артиллерии. Спустя 0,03 секунды после первого выстрела враг начинает продольный обстрел позиций пехоты из стрелкового оружия.

Пока наш батальон везли к цели нового задания, в наши базы данных были загружены файлы брифинга. Эти файлы, квинтэссенция истины и мудрости наших командиров-людей, утверждают, что технический уровень противника намного ниже нашего. Нет никаких свидетельств, что у врага есть хотя бы работающая модель звездного привода, хотя нет никаких сомнений, что в недалеком прошлом они колонизировали десятки звездных систем, на планетах которых живут до сих пор.

Надо признать, что лучевое оружие неприятеля весьма эффективно. Мощность переносных устройств чужаков эквивалентна мощности наших больших орудий, устанавливаемых обычно на бронетехнике. Нашим ученым до сих пор не удалось выяснить, какими источниками энергии оснащены лучевые установки врага.

Больше в файлах ничего полезного нет. Я изучал схемы захваченных лазеров противника. На этих схемах вообще нет никаких источников энергии. Это весьма интересно, но не может поставить под сомнение нашу победу.

Сперва вражеский аванпост, который я должен уничтожить, не использовал оружия мощнее стрелкового, которое было и у нашей пехоты.

Я наблюдаю.

Пехота хорошо обучена. Отделения по три человека, словно танцуя, стреляют и продвигаются вперед, постоянно держа аванпост под обстрелом. На таком расстоянии их лазеры и винтовки вряд ли могут причинить серьезный ущерб. Цель этого обстрела — подорвать дух противника и не дать ему спокойно целиться, пока не подтянется более эффективное вооружение. Взвод огневой поддержки уже разворачивает переносные ракетные установки и ротную легкую ионную пушку.

Один из пехотинцев делает залп, разряжая свою 4-зарядную ракетную установку. Маленькие самонаводящиеся ракеты с лазерным наведением запрограммированы выбирать собственную полетную траекторию.

Три ракеты описывают над безрадостным ландшафтном неконтролируемые дуги и взрываются, израсходовав все топливо. Они просто не смогли навестись на отраженный лазерный луч, который должен был сообщить им точное расстояние до цели. Аномалия настолько полно поглотила пучки когерентного света, что до рецепторов ракет не долетело ни одного отраженного фотона. Лишь первый заряд из очереди, летевший строго по прямей, достигает цели.

Ракета исчезает. Нет никакого взрыва. 0,03 секунды спустя расчетного времени взрыва — нет никаких свидетельств, что ракета действительно поразит цель, — вражеский аванпост выпускает дюжину собственных ракет. Одна из них уничтожает ионную пушку, так и не успевшую открыть огонь.

Клубы пыли поднимаются над полем боя. Пехотинцы зарываются в землю с помощью мощных переносных буров. Вражеский авапопост продолжает поливать наши войска огнем ракет из стрелкового оружия, никак не реагируя на ответную стрельбу наших солдат.

За семь часов до десантирования на планету в ангар, где, погрузившись в собственные мысли и воспоминания, стояли Боло, вошел человек. На нем были форменные офицерские брюки, но он снял китель со знаками отличия.

Лицо и имя человека нашлись в моих базах данных. Это был майор Питер Боуэн, член совместной научной группы наших сил вторжения. Анализ выдыхаемого Боуэном воздуха показал содержание алкоголя в крови 0,1763 части на сто. Он двигался с пьяной осторожностью.

— Добрый вечер, Третий батальон, — скаэал Боуэн и попытался поклониться. Он едва не упал, но успел ухватиться за ближайшую переборку. Я понял, что трюм не освещен в видимом для человека спектре. Боуэну нечего было здесь делать, но он был человеком и офицером. Я включил желтые навигационные огни левого борта.

Боуэн зашагал ко мне.

— Привет, Боло, — скаэал он. — У тебя имя есть?

Я не ответил. Мое имя его не касается; и в любом случае вряд ли он обращался именно ко мне. Люди часто говорят бессмыслицу. Возможно, именно поэтому они правят, а мы служим.

— Меня это не касается, так, приятель? — проговорил Боуэн. — В последнее время это происходит все чаще. — Он явно не был дураком, и похоже, я переоценил его степень опьянения.

Он ухватился за мою гусеницу. Я было решил, что он просто пытается не потерять равновесие, но пальцы ученого неожиданно пробежали по плетеному кристаллическому траку.

— Полковник Макдугал говорит, что не мне инструктировать офицеров батальона, потому как этим должны заниматься эксперты. Полковник Макдугал кадровый офицер, ему лучше знать, так?

Ситуация шокировала меня.

— Майор Боуэн, полковник Макдугал ваш командир, — сказал я.

— О, готов поклясться, что Макдугал мой командир, — ответил Боуэн, но его тон вовсе не говорил о согласии с этим утверждением. — Он первым может это подтвердить, наш полковник. Я просто гражданский с офицерским званием. Вот только раз уж я здесь, то решил выполнить свай долг.

— Ваш долг — выполнять приказы вышестоящего офицера, — ответил я.

— Твой тоже, — хихикнул Боуэн.

Его ладони гладили мою носовую броню. Мои награды приделаны к башне, но кремнесталь передней брони несет шрамы, способные о многом рассказать тому, кто может их прочесть.

— Как твое имя, друг? — спросил Боуэн.

Мое имя — это мой пароль, который Боуэну знать не положено. Я не отвечаю.

Он критически оглядел меня.

— Ты Малдун, — заявил он. — Твой Командир Граммерси.

Я шокирован. Это Боуэн мог узнать лишь от самого капитана Граммерси. Но почему Граммерси разболтал то, что обязан скрывать? В мои обязанности не входит понимание коллоидных мозгов, но временами мне кажется, что если бы я их понимал, то мог был лучше выполнять поручаемые мне задания.

— Ты хотя бы помнишь поэму? — добавил Боуэн. Лишь несколько микросекунд спустя до меня доходит, что его бессмысленная фраза на самом деле была вопросом.

— Конечно, — ответил я. В моей памяти хранятся все данные о произведениях искусства людей.

— А ты знаешь, что герцог Эссекский были идиотом? — спросил Боуэн. — Что его глупость заставила его увести армию и оставить страну беззащитной перед грабителями?

— Его воины были героями! — воскликнул я. Они были преданы ему до конца!

Стены ангара содрогнулись от моих слов, но Боуэн даже ухом не повел.

— Они прославились лишь своей храбростью! — отрезал он. Я припоминаю свои мысли о том, что он пьян и позорит свой мундир или, по крайней мере, часть его. — Они послушались приказа идиота. И погибли, хотя в этом и не было бесчестья. Но они позволили викингам изнасиловать свою страну, и в этом нет ни капли почета, Малдун!

Дружинники герцога Эссекского получили приказ не позволить викингам под предводительством Олафа Триггвасона разорить графство. Герцог увел свои силы с границы, чтобы навязать врагу генеральное сражение при Малдуне. Его войска героически сражались, но не смогли победить.

Воины герцога не выполнили свое задание. А в поражении нет чести.

— Что вы хотели сообщить нам, майор Боуэн? — спросил я.

Человек кашлянул. Прежде чем ответить, он огляделся по сторонам. Его глаза уже привыкли к мягкому свету моих бортовых огней.

Мои товарищи по Третьему батальону молчаливо прислушивались к нашему разговору. Для существа человеческих пропорций пятьдесят один неподвижный Боло должен был казаться скорее деталями ландшафта, а не созданием рук человека.

— Все считают, — начал Боуэн, — что Анцети технически отсталый народ. Что их раса утратила свои знания и что останки их науки не представляют угрозы человеческой армии.

Он провел рукой по юбке из кремнестали, защищающей мои гусеницы и катки:

— Никакой серьезной угрозы для тебя и твоих друзей, Малдун.

— Да, — отозвался я, потому что решил, что человек ответил бы... хотя не было никакой необходимости сообщать Боуэну, что мы уже все знали из официальных файлов брифинга.

— Я не верю, что Анцети выродились, — заявил Боуэн. — И я уверен, что они совсем не безграмотный народец. Трудно назвать невежественными дикарями тех, кто производит такие лазеры. Они добились плотности потока в десять раз большей, чем наши лучшие образцы, без всякого намека на источник энергии.

— У противника более нет звездного привода, — сказал я, делая вид, что это мое мнение, а не информация из файлов брифинга. Этот прием люди частенько используют, когда хотят выманить информацию у других людей.

— Чушь! — отрезал Боуэн. Его голос не походил на голос обычного человека и офицера. Нет, в его голосе звучала сила грозовой тучи, метающей в землю молнии, которой безразличен путь, которым она идет. — И ты этому веришь, Малдун? Где же твои хваленые мозги Боло Марк XXX?

Я был поражен.

— Такая информация имеется в брифинге, — ответил я, — и у меня нет оснований сомневаться в ее...

— Чушь! — повторил Боуэн.

Я промолчал.

Помолчав несколько секунд, ученый продолжил:

— Существует более чем 99-процентная вероятность, что Анцети уже начали укреплять свои передовые миры. Как они это делают, не имея звездного привода, а, Малдун?

Я пролистал свои базы данных.

— Разведка не сообщает об усилении гарнизонов, — ответил я, уже догадываясь, что на это ответит Боуэн. — Разведка не обнаружила никаких признаков, что техника либо персонал ввозится извне планет, на которых они уже базируются.

— Некоторые из этих планет всего лишь кучки камней, — заявил Боуэн. В его голосе явственно слышно отвращение. Хочется верить, что это просто прием человеческой риторики, а не его мнение о моем интеллекте. — Анцети и их техника не из-под земли появляются, Малдун, их туда привезли. С вероятностью больше 99 процентов. Мы просто не знаем, как именно.

— Файлы брифинга неточны, — произнес я. Я говорю вслух, чтобы, показать человеку, что понял.

Они правят, а мы служим. Мы можем знать лишь одну истину, но коллоидные мозги верят в противоречащие друг другу теории, которые могут вовсе и не быть истинными. Пусть так.

Остается лишь один вопрос, на который мне не удается найти ответа, как бы я ни пробовал анализировать находящуюся в моем распоряжении информацию. Мне необходимо больше данных. Поэтому...

— Почему вы говорите это мне, майор Боуэн? — спросил я.

— Потому что я хочу, чтобы ты понял, — едва не взорвался человек, — что наука Анцети вовсе не уступает нашей, она просто другая. Например, звездные путешествия. Известно ли тебе, что каждая из колонизированных Анцети солнечных систем в какой-либо из точек истории Галактики пересекала траекторию другой системы, заселенной Анцети? Или будет пересекать!

Я снова просмотрел базы, данных. Конечно же, у меня есть эта информация, но я не подвергал ее анализу с такой точки зрения.

— Майор Боуэн, нет никаких указаний на то, что враг умеет перемещаться во времени, произнес я. — Не считая той информации, на которую вы ссылаетесь, конечно.

— Я знаю, черт побери, знаю, — ответил Боуэн. В его голосе слышны истеричные нотки, но ему удалось сдержаться. — Я не говорю, что они умеют путешествовать во времени, я не верю, что они на это способны. Но что-то у них есть, Малдун. Я знаю, что у них что-то есть.

— Мы выполним задание, майор Боуэн, — сказал я, чтобы успокоить его.

Некоторые люди ненавидят нас за нашу мощь и за то, что мы так от них отличаемся, хотя и не забывают, что именно мы их несокрушимый оплот в битве с врагами. Многие обращаются с нами как с инструментами, послушными их воле. И очень немногие способны понять и принять разум и личность, заключенный не в комке протоплазмы, а в стали и керамике.

Мы обязаны защищать всех людей. Но некоторых мы можем почти любить.

— О, я не сомневаюсь, что ты выполнишь свою миссию, Малдун, — сказал Боуэн, чьи пальцы остановились на трещине моего переднего ската, по которому вскользь прошлось энергетическое лезвие. — Но я свою уже провалил.

Он издал звук, похожий на смех, в котором вовсе не было веселья.

— Поэтому я и напился, видишь ли. — Он прочистил горло. — Ну, точнее, я был пьян. И очень скоро напьюсь снова.

— Вы не провалили свое задание, майор Боуэн, — ответил я. — Вы ведь исправили неточности в брифинге.

— Я ничего не исправил, Малдун, — сказал человек. — Я не смог объяснить то, что делают Анцети, так что никто на флоте мне не поверил. Никто меня даже не слушает. Они решили для себя, что Анцети просто толпа варваров, которых мы без проблем сотрем с лица Галактики.

— Мы верим вам, майор Боуэн, — сказал я. Я говорил за всех своих товарищей из Третьего батальона, хотя они хранили молчание даже в радиодиапазоне. — Мы будем готовы к новому оружию и хитростям противника.

— Это хорошо, Малдун, — отозвался человек. Он сдавил броневой лист с силой, которую трудно было ожидать от его пухлых пальцев. — Потому что именно вам придется заплатить страшную цену, если полковник Макдугал окажется не прав.

Он развернулся и зашагал обратно к люку.

— А теперь, — добавил он, — я собираюсь вусмерть нажраться.

Хотелось бы знать, где сейчас майор Боуэн. Где-нибудь в штабе, самом безопасном месте на охваченной войной планете. За моей спиной в вихрях ударных волн и жесткой радиации разгорается главная битва. Сражение очень яростное, но пока не выходит за пределы ожидаемых параметров.

С другой стороны, назначенное мне задание...

Пехотная рота вызвала поддержку артиллерии, как только вражеский аванпост начал обстреливать их из ракетных установок.

Я наблюдаю.

Горизонт прорезает первая пара артиллерийских ракет.

Разгонные ступени уже сброшены, но мне видны вспышки маневровых двигателей, постоянно корректирующих курс бронебойных боеголовок. Они наводятся по триангуляции фиксированных точек, так как сам аванпост по-прежнему превосходно поглощает любое излучение в электрооптическом диапазоне.

Эти снаряды предназначены для определения возможностей противоракетной защиты противника, чтобы потом можно было защитить основной залп соответствующими контрмерами.

У врага нет никакой защиты. Боеголовки погружаются в самый центр аномалии и исчезают, в точности повторяя судьбу всех остальных снарядов и энергетических лучей. Ни они, ни последовавший залп не производят никакого видимого эффекта.

Через 0,03 секунды после расчетного времени детонации исследовательская станция начинает обстреливать артиллерийскими ракетами нашу наступающую пехоту.

Враг использует бронебойные заряды. Они появляются из аномалии, уже набрав максимальную скорость. Взрываясь глубоко под поверхностью, они вздымают к небу гигантские гейзеры, в которых можно разглядеть фигурки окопавшихся пехотинцев. Бронескафандры защищают солдат довольно неплохо, и некоторым из них самим удается отползти из зоны поражения.

Позиции пехоты по-прежнему находятся под обстрелом из стрелкового оружия и переносных ракетных установок. Командир роты приказывает начать отступление. Спустя 5,4 секунды действующий командир роты вызывает на подмогу Боло.

Воздух над полем боя насыщен черной пылью, в глубине которой время от времени полыхают рыжие вспышки пламени.

Я уже вошел в зону досягаемости стрелкового оружия врага, огонь которого ни на секунду не ослабевает. По мне тем не менее не стреляют. Летящие со стороны аномалии снаряды продолжают бить по району, где была развернута пехота, разрывая в клочья останки боевых скафандров. Выжившие солдаты уже покинули смертоносное поле.

Наши ракеты продолжают исчезать под куполом аномалии без всякого эффекта.

До сих пор я наблюдал за аванпостом только с помощью пассивных рецепторов. Я занимаю позицию на обратной стороне невысокого холма и поднимаю над его гребнем активный радар. Используя установленную на выдвижной мачте систему, я сканирую аномалию моноимпульсами в трех разных участках спектра.

От аномалии нет никакого отражения. Через 0,03 секунды после того, как импульсы должны были достичь цели, аванпост сосредоточивает на мне огонь стрелкового оружия и выпускает две артиллерийские ракеты.

Пули и лазерные лучи малой мощности меня не волнуют. На линии огня находится только расходуемый сенсор, он и не должен пережить контакт с противником, но на таком расстоянии попадание разве что поцарапает его поверхность.

Если говорить об артиллерии, то теперь они имеют дело вовсе не с беззащитной пехотой. Я приоткрываю микросекундное окно и уничтожаю электронику боеголовок электромагнитным импульсом. Их кольцевые ускорители отключаются, и боеголовки становятся простыми снарядами. Ни одна из них не должна упасть ближе пятидесяти метров от моего местоположения.

Спустя 0,03 секунды после того, как я поджарил вражеские ракеты, электромагнитный импульс высокой амплитуды встречает следующую боеголовку, которыми продолжают осыпать аванпост наши батареи. Ракета уже завершила последнюю коррекцию курса, так что от все равно погружается в расчетный центр цели. Электронный детонатор наверняка отказал под ударом ЭМИ, но запасной механический должен все равно сработать.

Невозможно определить, сработал он или нет: как я и ожидал, аномалия не подает признаков даже кинетического удара.

Аванпост выпускает в меня еще две ракеты и настоящий ураган противопехотного огня. Ракеты заранее производят коррекцию курса. Они попадут в меня даже при отказе системы наведения.

На востоке над основной линией сопротивления врага по-прежнему бушуют громы и молнии. Потери наши велики, но все же в пределах ожидаемых. Если в силах противника не произойдет радикального изменения, прорыв произойдет через 5 часов и 37 минут.

Этот исследовательский центр расположен вдалеке от населенных пунктов противника. Может быть, Анцети решили разместить его в столь уединенном месте именно потому, что не хотели привлекать внимания наших основных сил?

«Я знаю, что у них что-то есть», — сказал мне майор Боуэн. И он был прав. Исход сражения будет решен именно здесь, а не на передовой.

Я выпускаю широкополосную антенну и передаю командованию просьбу немедленно прекратить артиллерийский обстрел. Я использую одновременно широкодиапазонное радио, которое может быть заблокировано статическими помехами в электромагнитном спектре, порожденными использованием ядерного оружия; лазер, сигнал которого будет получен, только если все ретрансляторы отсюда до штаба еще целы, и сейсмическую связь, медленную, но практически незаглушаемую.

Огонь нашей артиллерии не оказывает никакого видимого эффекта, но вносит в уравнение неизвестную переменную, а до сих пор все переменные потворствовали именно нашему противнику.

Передавая командованию свой доклад и инструкции, а также пытаясь получить хоть какое-то объяснение своим наблюдениям, я нахожу время заняться летящими в меня ракетами. В боевых экранах моей башни открываются два временных окна. Они соответствуют положению стволов моих скорострельных орудий и синхронизированы с их движением.

Я открываю огонь. Электромагнитные импульсы в сверхпроводящих магнитах, скрытых внутри орудий, разгоняют короткие трубки из обедненного урана — кольцевые снаряды — до астрономической скорости. Два миниатюрных солнца вспыхивают в небе там, где траектория моих снарядов пересеклась с боеголовками. Осколки ракет чертят на небе красивые огненные полосы.

Через 0,03 секунды после уничтожения ракет очередь гиперскоростных кольцевых снарядов, выпущенных со стороны аномалии, в клочья разносит расходуемое сенсорное устройство.

Моя способность хранить и обрабатывать информацию на порядки превосходит возможности коллоидного разума, которому я служу; но все равно в любое данное мгновение мне доступна лишь часть знания, хранящегося в моих базах данных. И сейчас, пока я заменяю сенсор, в то время как шесть новых ракет устремляются ко мне от их аномалии, я слышу баритон техника, менявшего катки моего левого борта семьдесят четыре года назад.

Иногда, чтобы замкнуть дерево решений, мои процессоры подражают коллоидному мозгу. Я слишком долго ничего не делаю.

Я начинаю движение и, чтобы не подставлять под огонь нижнюю броню, просто сметаю гребень укрывавшего меня холма.

И у прямого, и у непрямого огня есть свои преимущества и недостатки. Возможности стрельбы прямой наводкой ограничиваются ландшафтом и, в случае достаточно мощного орудия, кривизной самой поверхности планеты. Но хотя артиллерийским огнем непрямой наводки можно поразить почти любую цель, траектория боеголовок неминуемо ведет к увеличению времени полета и уменьшению максимальной скорости снаряда. При попадании артиллерийские снаряды менее эффективны, нежели оружие прямой наводки; а наиболее разрушительное артиллерийское оружие — лучевое — может стрелять исключительно прямой наводкой.

Самое большое неудобство при стрельбе энергетическим оружием заключается в том, что стрелку приходится выходить на дистанцию прямой видимости своей цели. Боло созданы с расчетом на то, что должны выжить, даже если цель их видит.

Мои гусеницы проносят меня сквозь облако распыленного камня, только что бывшего гребнем холма. Скорострельные орудия поливают аномалию непрерывным потоком снарядов. Кольцевые снаряды перемешаны с фугасными в случайном порядке, основанном на реликтовом излучении.

Я надеюсь, что это смутит вражескую оборону. Единственным очевидным результатом моей тактики становится лишь то, что спустя 0,03 секунды после того, как первый фугасный снаряд должен был попасть в аномалию, враг начинает использовать такие же заряды, беспомощно вспыхивающие на моих электромагнитных экранах.

Я вырываюсь из облака каменной пыли. Я выравниваюсь и выпускаю в аномалию заряд из «Хеллбора».

Отдача сотрясает даже мой сверхмассивный корпус. Инициированный лазерами термоядерный взрыв выбрасывает по оси орудия мощный поток ионизированной плазмы. Такой разряд способен расплавить гору или отколоть кусочек луны.

Плазменное копье не оказывает на аномалию никакого различимого эффекта, но спустя 0,03 секунды в меня ударяет ионная молния.

Я жив. Почти секунду я не способен думать ни о чем другом. К жизни возвращаются отключившиеся, чтобы не сгореть от перегрузки, контуры и цепи.

Я получил серьезные повреждения. Корпус и системы привода практически не затронуты. Почти все противопехотные заряды вдоль бортов испарились в одной ослепительной вспышке. Это меня не беспокоит, так как вероятность того, что я встречу вражескую пехоту, кажется, стремится к нулю.

Уничтожено 87 процентов внешнего коммуникационного оборудования. Большинство антенн просто испарились, несмотря на защищающие их ставни из кремнестали. Я обхожу сгоревшие контуры и выпускаю наружу запасные антенны.

Системы непрерывного огня в момент удара были активны. Проникшая в окна экранов плазма сожгла орудия, омыла весь корпус, избавляя его от большинства наружных устройств, и даже проникла в башню сквозь один из орудийных портов. Все вооружение и сенсорное оборудование внутри башни превратилось в безобразный слиток металлокерамической магмы.

Поворотное кольцо башни тем не менее не заблокировано, и механизм привода тоже работает. Я разворачиваю башню так, чтобы безнадежно испорченная передняя броня смотрела прочь от аномалии.

В мое сознание неожиданно врывается мысль, объясняющая все продемонстрированные врагом возможности.

Застопорив правую гусеницу, я резко разворачиваюсь на месте. Изменение направления движения вздымает между мной и аванпостом целую тучу земли и камней. Хотя мой размер и инерция столь велики, что мне не удается полностью уклониться от второго разряда, большую часть его энергии принимает на себя земляная взвесь. Мой корпус сотрясает мощнейший взрыв, но я теряю лишь только что замененное коммуникационное оборудование.

Я передаю свое открытие командованию, используя все оставшиеся в моем распоряжении каналы связи. Я даже подготавливаю коммуникационную торпеду, используемую для связи в самых неблагоприятных обстоятельствах. Трудно спорить с тем, что эти обстоятельства наступили.

Залп «Хеллбора» уничтожил системы наведения артиллерийских ракет, выпущенных по мне врагом секунды назад. В наступившем после близкого попадания плазменного разряда мгновении тишины я выпускаю торпеду. Она уносится прочь, чтобы предупредить командование. В хаосе падающих боеголовок враг не замечает еще один выстрел.

Мой противник вовсе не отражает материю. Скорее они отражают грани темпоральной реальности. Наша разведка не нашла свидетельств наличия у Анцети звездолетов просто потому, что любая их планета может оказаться в точке пространства, где она когда-то была или когда-нибудь окажется. До тех пор пока существует конгруэнтность между «сейчас» и «когда», врагу нет необходимости переходить вечное настоящее.

Персоналу исследовательской станции, которую я должен уничтожить, удалось улучшить эту технологию. Они создали особый участок пространства-времени, в пределах которого все, что может существовать, действительно существует, если в матрицу реальности попадает образец этого чего-то.

Их инструментом и является эта аномалия, со стороны выглядящая словно ничего не отражающая бездна. Она представляет собой перестраиваемую трещину в местном пространстве-времени. Они используют это окно для того, чтобы ловить образцы, копии которых спустя 0,03 секунды выбрасываются в нашу реальность и могут быть направлены обратно на противника.

Сначала они скопировали огневую мощь роты пехоты, потом батареи реактивной артиллерии, а потом — по моей вине — Боло Марк XXX. У меня остается всего один вариант.

Между мной и станцией нет ни единого укрытия, способного меня спрятать. Хотя мои двигатели работают на полную мощность, ничто материальное не может обогнать разряд «Хеллбора». Третий разряд накрывает меня целиком.

Ударная волна выбивает почву из-под моих гусениц. Башня превращается в раскаленный добела огненный шар. Электромагнитные генераторы башни были повреждены еще первым попаданием и не смогли противопоставить второму прямому попаданию больше 60 процентов расчетной экранирующей мощности. Юбки с левого борта сорваны начисто, несколько звеньев гусениц на мгновение заклинивают. Мощности двигателя хватает, чтобы разорвать сцепившиеся звенья, но я снова замедляюсь, и меня заносит из стороны в сторону.

Моя цель — исследовательская станция. Возможно, врагу не удастся повторить успех этой группы ученых прежде, чем наши силы полностью разобьют врага. Этого я не могу знать, да это и не важно. Вот моя цель, которую я должен уничтожить.

Я открываю необходимые программы и обхожу блокирующее протоколы. Вышедший из строя Боло слишком ценен, чтобы его бросать просто так; всегда есть другой способ.

У меня больше не осталось наступательного вооружения. Мой «Хеллбор» еще действует, но третий плазменный разряд намертво расплавил механизм наведения. Залп бронебойных снарядов обрушивается на мой корпус, приподнимая меня над землей и бросая обратно в красно-оранжевом катаклизме. Многочисленные попадания срывают правую гусеницу.

Я думаю о майоре Боуэне и о саксонских воинах, шагающих навстречу своей смерти при Малдуне.

Мирным гражданам незачем знать, чего стоит победа. Они должны знать только то, что мы победили.

Единственное, о чем я сожалею, инициируя систему самоуничтожения, которая разожжет пожар неуправляемой реакции, так это о том, что меня уже не будет здесь спустя 0,03 секунды. Хотелось бы мне поглядеть, как эта их аномалия справится со всенаправленным термоядерным взрывом.