Непрощенный

Глава 5 ИНТЕРЛЮДИЯ АРТЕМ ВИШНЕВСКИЙ. НАЧАЛО XXI ВЕКА

Терпеть не могу ездить поездом. Даже в купейном вагоне. Не то что я домосед или страдаю клаустрофобией пополам с мизантропией. Но попробуй проваляться тридцать шесть часов на верхней полке! Под конец даже любимое чтиво будет не в радость. Даже Алистер Маклин. Ваш разум начинает ненавязчиво интересоваться: «Прости, мужик, а я здесь, часом, не лишний?» и, не получив ответа, объявляет итальянскую забастовку. Посему ты, не добравшись и до сотой страницы «Кукол на веревочке», начинаешь скучать. Организм реагирует на это, как на переутомление, но попробуй усни! Ты успел выспаться на неделю вперед, и тебе остается лишь лежать, подобно неодушевленной вещи, и завидовать соседу с нижней полки — он который час мирно храпит, и голова у него не болит.

А может, и болит, только он об этом не знает…

Наконец, поезд выскочил из очередного туннеля, и будильник на наручных часах радостно заверещал. Словно я спал… Ладно, черт с ним. Главное, что до прибытия в пункт назначения осталось сорок минут…

Уже тридцать девять.

Я лениво сполз с полки. Не для того, чтобы поболтать с соседями по купе — темы для разговора у нас закончились еще в первые сутки. Но размяться было просто необходимо. Тело мучительно жаждало движения — хоть какого-нибудь. Хотя бы дойти до конца вагона и обратно. Походя сделал пару жимов, используя вместо брусьев края полок, — старая привычка тренироваться при всякой возможности. Парень в тельнике, занимавший полку напротив, сошел накануне, на какой-то станции, не доезжая Харькова. Мужик на нижней полке так и спал, отвернувшись к стенке, а его сестра — толстая, чопорная, крашенная хной, с тяжелыми серьгами в ушах, — смотрела в окно и чинно жевала бутерброд.

Я задержался в коридоре, разглядывая руины генуэзской крепости. Да, а когда-то она считалась неприступной… Я поймал себя на том, что не могу вспомнить, в каком веке ее возвели. Пройдет еще лет пятьсот — и она станет легендой, пищей для фантазии писателей. Вроде тех же киммерийцев, на чьих костях она, судя по всему, возведена.

Тут поезд нырнул в туннель, в вагоне включили свет, и я позволил себе на минуту потерять ориентацию во времени и пространстве. То ли я снова вдруг оказался в питерском метро, то ли вообще непонятно где… Пора было собирать вещи, складывать белье, но я не спешил. Какие у меня вещи? Все умещается в один-единственный «походный саквояж». Переодеться из спортивного костюма в джинсы и рубашку, сунуть в боковой карман «саквояжа» томик Маклина… Накинуть куртку. Вот и все сборы.

Туннель закончился, показалось море — до странности спокойное: здесь, в Северной бухте, большой волны не бывает. Эх, не повезло мне с погодой… Небо хмурилось, ветер гнал низкие тучи, и их вид почему-то наводил на мысль о скором снегопаде. Я было подумал, что зря не прихватил теплые вещи. Хотя какой, к черту, снег? Конец октября, не бархатный сезон, конечно, но…

Снова туннель… снова море… снова туннель… Мимо проплыли белые каменоломни Инкермана. Потом опять туннель — самый длинный. Из него поезд вылетел на обманчиво хрупкий металлический мостик. Внизу, по четырехрядному шоссе бежали крошечные, словно игрушечные машины. Гулкое эхо, царившее в туннеле, вдруг исчезло, словно вагон и вправду мчался по воздуху. Потом поезд опять нырнул в темноту, и грохот колес обрушился на меня с новой силой.

Странно, но меня в такие минуты всегда подмывает высунуться в окошко… Ветер хлещет по глазам, желтый свет ламп на миг почти ослепляет и тут же гаснет. В темно-серых стенах, словно проточенных в каменном монолите, иногда можно заметить какие-то таинственные дверцы, черные проходы. В детстве я почему-то был уверен, что там прячут сокровища.

Последний туннель. Когда поезд замедлил ход, я вернулся в купе.

То ли сказалась выучка, то ли скудость моего багажа, но в тамбуре я оказался первым, когда поезд еще только подкатывал к платформе.

Не дожидаясь, пока хмурая проводница опустит лестницу, я спрыгнул на низкий перрон, похожий на сильно загаженную ковровую дорожку. Серую, как пасмурное небо.

Старое здание вокзала, не так давно отремонтированное, выглядело на его фоне противоестественно чистым, словно картинка, выправленная в фотошопе. Жовто-блакитный стяг над фронтоном рядом с высокой башенкой, увенчанной шпилем, выглядел как-то скромно. Но разглядывать вокзал мне было некогда: я искал тех, кого послали меня встречать.

Встречающих было двое. Я сразу понял, что это мои — даже без плакатика, на котором зеленым фломастером было неровно нацарапано:

Парочка выглядела колоритно. Оба похожи друг на друга, как братья — не родные, но двоюродные. Одинаковый рост, цвет волос, форма лица… и еще что-то такое неуловимое, чего двумя словами не опишешь. Заговори они одинаковыми голосами в унисон, я бы не удивился.

Потом тот, что был в коричневом плаще с плакатом, улыбнулся — вернее, попытался улыбнуться, — и сходство исчезло. Зато сразу стало ясно, кто тут за главного.

Его спутник сделал хорошо рассчитанной величины шаг вперед и протянул руку. Ах, ну да. Мы же теперь незалежная иностранная держава.

— Артем Викторович?

Я кивнул.

— Рад приветствовать. Сергеев послал вас встретить… Пройдемте.

Второй офицер подхватил мой «саквояж». Я не сопротивлялся. Только казенное «пройдемте» слегка резануло по ушам. Нельзя, что ли, выражаться… по-человечески?

На перроне было людно, и мы скоро затерялись, несмотря на колоритную внешность моих сопровождающих. На «кружке», на стоянке такси, к нам сунулись было двое местных водил, но главный бросил сквозь зубы «не нужно», и решительно повел меня туда, где стояла блестящая «Волга» тридцать первой модели, роскошного баклажанного цвета. Не черная, слава богу. Иначе ситуация слишком напоминала бы второсортный детектив.

Нет, что и говорить, молодцы ребята. Взять след Минера мы сумели, но толку? Вообще мне порой начинало казаться, что никакого Минера не существует, что его придумали сами чеченцы, чтобы мы полезли в политику, вместо того, чтобы решать насущные проблемы. Ловить собственных, доморощенных бандитов.

Выходит, есть все-таки Минер. Сергеев со товарищи нашли его логово. Почти нашли.

Я заполз на заднее сиденье. Один из офицеров сел рядом, второй занял «штурманское кресло» подле водителя.

— Куда едем? — поинтересовался я.

— В гостиницу, — отозвался тот, что сидел впереди. — Бывали в нашем городе? Можно сделать кружок через центр. Покажем памятник Екатерине, пока его не взорвали. А заодно и в гостиницу — благо она напротив Матросского клуба. Время позволяет…

Я заметил, что тон у него стал куда более дружелюбным.

— А Сергеев сейчас где?

— На объекте.

— То есть?

— Мы сняли квартиру напротив дома подозреваемого, на «пятом километре». Ведем круглосуточное наблюдение. Полковник оттуда сутками не выходит.

Даже так? Недурственно, очень недурственно.

— Тогда поехали прямо туда.

— Сначала в гостиницу… — попытался возразить офицер.

Я хмыкнул и похлопал по своему «саквояжу».

— Как хотите, — равнодушно отозвался «штурман».

Натужно подвывая, «Волга» карабкалась вверх по узким улочкам, засыпанным первыми желтыми листьями, а потом весело катилась вниз, подпрыгивая на ухабах. Кое-где за низкими заборчиками пестрела поздняя мальва. Мирная картина…

Кстати, почему Сергеев решил, что это Минер? Я хотел расспросить «братцев», но уж больно отчужденно они держались. Похоже, не хотели болтать при водителе. И мне ничего не оставалось, кроме как любоваться видом из окна.

Какого черта меня отправили в эту командировку? Почему не поехал тот же Павловский? Человек вольный, не семейный. После того, как он поднял дело Костыгина, на нем остался только висяк с кражей на Гаванской. Тем более он сам напрашивался — надоело на «земле» сидеть. Но шеф попросил меня. А когда шеф просит, ты пишешь в приказе «Ознакомлен» и стараешься, чтобы мысли о прелестях предстоящей поездки не отражались у тебя на физиономии.

Со Светой случилась истерика. Давно бы пора привыкнуть — не ей, мне. Сначала крик, потом слезы, потом она запирается на лоджии и сидит там, пока не успокоится. Иногда забирает с собой ноутбук и смотрит американские мультики «Луни Тюнс». Как я понимаю, в ее душе в это время происходит некий таинственный процесс, для которого «Луни Тюнс» служит катализатором. Вмешаешься раньше времени — и весь процесс пойдет насмарку.

На самом деле, Светка — героическая женщина. Какая баба выдержит, когда муж ночует дома через день и раз в неделю является домой навеселе?

Я смотрел на нее в окно. Багз Банни в очередной раз повторил свою коронную фразу «В чем дело, док?» — на сей раз обращенную к здоровенному мохнатому торо с мимикой кота Тома. Светка поводила пальцем по тач-паду, убрала прядку, упавшую на глаза. Нет, еще рано: я вижу это по светкиной усмешке. Усмешка то становится чуть шире, то почти исчезает под устало-безразличной миной. Я иду на кухню и со спокойным сердцем завариваю чай. Когда я возвращаюсь, неугомонный кролик уже отбивается от коротышки с рыжими хохляцкими усами, которому приспичило увидеть прыжок с вышки в лохань с водой. На Светкином лице что-то меняется. Это даже не видишь — чувствуешь…

Так было и в тот раз, когда я рассказал ей про свою командировку. Помню, я просмотрел эту дурацкую буффонаду до самого конца. А потом Светка встала, обняла меня и ткнулась носом в плечо.

Началась новая серия, но нам было плевать. Мы сидели и мечтали, как я вернусь домой весь израненный и меня наградят. И не какой-нибудь памятной медалью, а чем-то вроде медали «За отвагу». Или даже дадут «Героя».

Мечты, мечты, где ваша сладость…

Небо, наконец, прохудилось, и начал накрапывать унылый осенний дождик. Дорога тянулась вдоль подножья холма, огибая его, и слева выросла бесцветная неровная стена. Толстый слой грунтовки растрескался, местами обвалился, и местные граффити украсили ее немногочисленными надписями. Справа теснились аккуратные домики — могу поспорить, что среди них не было двух одинаковых. По улицам с озабоченным видом спешили тетечки с зонтиками и бесформенными сумками из пестрой плащовки. На бульваре я заметил группу местных морских офицеров в песочной форме с черной окантовкой.

— Под НАТО косят, — заметил я, чтобы поддержать разговор.

Тот, что сидел рядом со мной, лишь равнодушно пожал плечами.

— Само собой. Независимость — хорошо, но сам знаешь: горе одному, один не воин. Вот и думают, куда приткнуться… — Он повернулся ко мне и продолжал, понизив голос: — Назад в Союз они хотят. Даже законы так затачиваются, чтобы с Россией меньше было трений. Но… как это говорится… рад бы в рай, да грехи не пускают.

Вообще-то пословица про возможность дважды войти в одну реку была бы более уместной, но я промолчал. Офицер, сочтя молчание за знак согласия, продолжал:

— А насчет грехов… Ну, разделили мы флот. И что? На поезде мимо бухты проезжал? Видел, сколько там всего стоит, ржавеет? Случай был: с подлодки украли аккумуляторы. Начинка-то серебряная! Новые купить — бюджет не тянет. Сделали из подлодки музей, будет желание — сходишь. Кстати, они теперь на всех лодках букву «U» пишут. Подводная лодка «U-такая-то».

— Как у немцев во время войны?

— Вот именно. В общем, развал — он развал и есть. То воду перекрывают, то бензин не завезут…

Я сочувственно кивнул.

— А Минер тут что забыл? Аккумуляторы с подлодки?

Мой сосед передернул плечами и посмотрел на меня, как на идиота.

— А ты как думаешь? То же, что и все остальные. Тут же флотская база. Если что рванет…

Ну да. Опять политика. В позапрошлом году в Северодвинске рванул противолодочник. Шуму было, конечно, много, но кто сейчас про это вспомнит? А если тот же противолодочник рванет здесь, Украина немедленно объявит, что российское командование не в состоянии осуществлять руководство и надзор за этой военной базой. И понеслось…

Какой из этого вывод? Неутешительный. Если мы не поймаем Минера — или кто там вместо него, — про звезду Героя можно забыть. А заодно, подозреваю, и про мои «звездочки» на погонах.

За невеселыми раздумьями я почти не заметил, как мы приехали на «пятый километр». Проехали рынок рядом с троллейбусным кольцом. Дальше потянулись многочисленные дворики с высокими заборами, за которыми виднелись домики — двухэтажные, покрытые шероховатой белой штукатуркой, или деревянные, совершенно селянского вида. Вдалеке виднелась плотная группа пятиэтажек.

У одной из пятиэтажек машина и затормозила. Я отогнал печальные мысли и вылез наружу вслед за провожатыми. Мы находились в заросшем дворе, который с трех сторон обступили дома. Пыльные платаны с голыми, точно окоренными стволами только-только начали желтеть, словно лето еще не кончилось. А у нас, в Питере, деревья облетают, и Светка успела обновить запылившуюся за год коллекцию кленовых листьев на стенах…

Тут капля дождя скатилась мне за шиворот, и я поежился.

«Волга» зашуршала и, точно призрак, укатила со двора. Один из моих спутников спокойно, деловито подошел к ближайшей парадной, нажал кнопку на домофоне и что-то негромко произнес в микрофон. Дверь издала переливчатую трель, распахнулась, и из полумрака пахнуло затхлым духом плесени. Можно не сомневаться: в подвале этого дома завелся плесневый грибок. Версию подтверждала вздувшаяся пузырями краска на стенах и неряшливые серые пятна на штукатурке.

— Ну просто пять звезд, — прокомментировал я, поднимаясь следом за офицером по грязной лестнице.

Плечи под кителем неопределенно дернулись.

— Города не выбирают, в них живут и умирают.

— Окуджава?

— Так точно.

Временный штаб морской контрразведки расположился в квартирке на третьем этаже. В приоткрытой двери ждал невысокий крепкий офицер лет сорока. Офицер… Не обижайтесь, господа штатские, но чтобы так носить костюм, нужно не просто заработать определенное количество определенного калибра звездочек. Нужно, чтобы эти звездочки оставались у вас на плечах, даже когда вы идете в душ. Ну и кое-что внутри.

Поэтому в интерьере нашей тайной квартирки он выглядел, как белый офицер на тайной явке революционеров.

Интерьер впечатлял. Драные обои в золотой инопланетный цветочек, когда-то салатовые — сейчас об этом можно было только догадываться, — поклеили еще в те времена, когда я под стол пешком ходил. Теперь этот шедевр совкового дизайна имел еще более жалкий вид, чем тогда. Кое-где полотна отклеились, позволяя всем желающим почитать избранные отрывки из газет «Правда» и «Известия». Некоторые требовали знания украинского языка. В углу сиротливо притулилась колченогая тумбочка, на которой чудом сохранилась старинная резьба.

Зато на полу, на газетах расположилась самая крутая мобильная лаборатория по отслеживанию чего угодно, какую мне доводилось видеть. Жидкокристаллические мониторы самого разного размера и толщиной с журнал — их при нужде можно было скатывать в трубочку. На большинство было выведено изображение с камер, установленных вокруг небольшого частного дома, каменного с деревянной верандой. Еще один показывал вид того же домика со спутника, с разрешением, заставляющим рыдать от восторга и зависти. Рядом, на складных стульчиках, расположились двое хлопцев в наушниках. Время от времени то один, то другой опускал руки на клавиатуру. Они напоминали виртуозов, исполняющих опус очень продвинутого композитора — дуэт для двух фортепиано, в котором пауз больше, чем нот.

Но тут дверь соседней комнаты распахнулась, и на сцену поднялся главный герой, полковник Сергеев — без пиджака, подтяжки как пулеметные ленты, два ствола в наплечных кобурах… Гроза и смерть террористов всех времен и народов. Выражение лица, зачесанные назад светло-русые волосы с едва заметной проседью и плотно сжатые тонкие губы навевали воспоминания о мужественных анимэшных персонажах среднего и пожилого возраста. Сходство усиливало полное отсутствие растительности там, где в этом возрасте у простых смертных мужеского пола отмечаются хотя бы следы или предвестники появления щетины.

Герой шагнул ко мне, широко улыбнулся (все той же героико-анимэшной улыбкой — глаза изображаются двумя перевернутыми скобками), и мы крепко обнялись.

— Рад видеть, Артем. Ну, молодцы питерцы, честное слово. Порадовали…

— Ладно вам, Николай Иванович. У вас тут хлопцы тоже ничего, — я кивнул в сторону «братцев», которые с непроницаемыми лицами стояли у дверей.

Сергеев неопределенно хмыкнул.

— Тьфу, совсем забыл… Чего встали? Не видите, человек с дороги! Саша, марш на кухню, чаю сообрази. Костик, на рынок! — Он полез в карман, вытащил пачку мятых купюр и сунул тому, что ехал «штурманом». — Купишь, что положено. Одна нога здесь, другая там. Да, заодно прогуляешься у нашего друга под окнами.

— Камеры — дело хорошее, — добавил Сергеев, — обращаясь уже ко мне, — но лучше живого глаза еще никто ничего не придумал…

— Николай Иванович, — перебил один из техников, снимая наушники, — тут у нас… гора прыйдэ до Магомеду.

На внешних камерах наблюдения ничего видно не было, но на инфракрасном экране абсолютно ясно можно было разглядеть четыре четких силуэта, суетящихся возле «фольксвагена-транспортера» грязно-зеленого цвета.

— Судя по всему, поедут не пустые, — продолжал наблюдатель.

— Все поедут.

Наблюдатель на мгновение замолчал, словно прикидывая.

— Скорее всего, все. Уж очень много вещей кроме оружия загрузили. Не стали бы они столько брать, на дело отправляясь.

— Думаешь пиф-паф, в дамки и за бугор? — внимательно глядя на оператора из-под густых бровей, спросил Сергеев.

— Они… — начал было я, но осекся, увидев хищный оскал Сергеева. За годы службы я хорошо запомнил его. Оскал не предвещал ничего хорошего.

— Что ж, — пробормотал Сергеев, почти не шевеля губами. — Чай отменяется. Будем брать тепленькими на выезде… — И в полный голос: — «Беркутов» — на крыло! Все равно три часа пройдет, пока они прочешутся, но… Тимошенко и Тарасюк, готовьте «ежа»! Да, и не забудьте предупредить этих малохольных на крыше. Они там вечно невесть чем заняты. Только ворон пугают. Пшли!.. Что ж, Артем Батькович, ты у нас, как всегда, вовремя. Стрелять не разучился?

Я только хмыкнул.

— Вот и славно.

Сергеев пулей вылетел в прихожую, на бегу набросил на плечи широкий плащ… Я едва за ним поспевал.

Мы пробежали до угла пятиэтажки, и, обойдя ее, вылетели на оперативный простор. Перед нами открылась улица, которую я только что видел на мониторах. Вот забор, вот ворота, перед которыми кто-то из наших предусмотрительно растянул «ежа».

В такие минуты зрение, слух и прочие органы чувств у человека начинают работать как-то по-особому. Почему так происходит — не знаю. Но в одну-единственную бесконечно долгую секунду между одним шагом и другим щель между створками ворот вдруг стала широкой, словно я припал к ней лицом, и я увидел двор, засыпанный мелкой щебенкой, и медленно выезжающий мне навстречу «фолькс». Но при этом боковым зрением я столь же отчетливо видел Сергеева, отступающего вправо. Вот он припадает на колено, вскидывает руку с пистолетом…

А потом…

Ворота распахнулись, но я уже метнулся в сторону. Послышался хлопок, точно невдалеке взорвалась петарда. «Фольксик» чуть развернуло, он по инерции поехал на ободах…

В таких ситуациях выигрывает тот, кто быстрее соображает.

Колобком выкатившись под колеса, я вскочил и оказался нос к носу с шофером, который собирался выйти из машины. Я ему помог. Не слишком деликатно, зато эффективно: рывок дверцы на себя с одновременным захватом за кисть. Придал немного энергии его поступательному движению… Прежде чем товарищ пропахал носом асфальт, щедро посыпанный мелкой каменной крошкой, я вырвал у него пистолет, который тот непредусмотрительно сунул за ремень. А когда оружие оказывается в руках, руки уже сами знают, что делать. Сбив предохранитель большим пальцем и продолжая разворот, выстрелил в водителя. Остаток обоймы я разрядил в тех, кто сидел в салоне. Брызнули стекла. Вот жмоты, хоть бы триплекс на боковушки поставили! Кто-то коротко взвыл дурным басом.

А я рыбкой нырнул за капот.

Вовремя, блин.

В багажной части был еще один. То ли я его не засек, то ли он успел пригнуться. Я услышал только, как щелкнула задняя дверца — и…

Бах! Бах! Бах!

Сергеев. Или кто-то из «хлопцев». А я, как в замедленной съемке, увидел за колесом чьи-то ноги в кроссовках «Найк». Потом моя пуля медленно вошла в понтажный черный нос с лаковыми накладками, и кроссовка раздулась и плюнула во все стороны густой вишневой кровью.

Он еще падал, этот чернявый носатый парень лет двадцати пяти, еще не коснулся асфальта, когда я выстрелил. Тело дернулось, как лосось на остроге, отлетело на полметра и замерло.

Я успел только сунуть за пояс ставший ненужным ствол с пустой обоймой и выхватить табельный «ПМ». В дверях парадной возник человек. Система «свой-чужой» у меня в таких ситуациях работает четко. Дальше все было, как в тире: выстрел в голову и еще три в корпус. А я распластался по теплому железному боку «народного автомобиля», не сводя глаз с парадной.

Но ждать оказалось некого. Зато из ворот выскользнул наш «хлопец» и нырнул в распахнутую дверцу «фолькса». Фургончик слегка качнулся. Бывают такие вещи, в которых, сколько ни старайся, не заметишь ничего угрожающего — таким было это мягкое покачивание. Через минуту «хлопец» выскочил наружу, показал непонятно кому оттопыренный большой палец и тем же скользяще-перекатывающимся ходом переместился к парадной.

Тогда из ворот вышел Николай Иванович. И выражение его лица не обещало ничего хорошего.

— Ну, славно, — он бросил косой взгляд на водителя. — Четыре трупа возле танка дополнят утренний пейзаж. Что ты за человек, Артем? Опять поперек батьки в пекло… Хоть бы в одного промазал, снайпер херов! А это у тебя откель?

— Водила подарил, — буркнул я. Не сомневаюсь, вопрос был чисто риторический: Николай Иванович все прекрасно видел.

— Подарочек — от свечи огарочек… «Вальтер»?

Я поднял руку, показав трофей, а потом демонстративно положил его на асфальт. Это действительно оказался «Вальтер-99», моя любимая модель.

— Пальчики, думаю, не все потер… — Тон против воли вышел жалобный, будто я оправдывался. — Как думаете, Минер там?

Сергеев присел, движением фокусника извлек непонятно откуда пластиковый пакет на липучке и аккуратно поместил туда «вальтер».

— Сомневаюсь. А думать… Думать раньше нужно было. Мы этих стервецов три года пасли, а ты…

— А я приехал и пострелял их, как кроликов.

— Примерно так. Но боюсь, самое интересное у нас впереди.

Николай Иванович поднялся и вытащил микроскопическую рацию.

— Прием, панове. Да… Чисто? — И, едва удостоив меня взглядом, бросил: — Пошли, снайпер.

Я поежился.

Дом был опутан диким виноградом и давно требовал покраски. На пыльных окнах смутно белели плотно задернутые провинциальные занавески. Если по приезде мне казалось, что я каким-то чудом попал обратно в конец лета, то вид этого дома полностью развеивал эту иллюзию, возвращая ощущение поздней осени.

Вскинув пистолет, Сергеев перебежал к дому и замер у дверей. С минуту мы стояли друг напротив друга — напряженные, собранные. Было до странности тихо. Только снаружи раздавалась глухая барабанная дробь бегущих ног — люди Сергеева, скорее всего, «зеваки» с крыши, — да где-то вдалеке пронеслась легковушка. Потом Николай Иванович кивнул, и мы одновременно вбежали в полутемную прихожую.

Но дом и в самом деле оказался пуст. Само собой, экспертам «беспеки» нашлось с чем поработать, но все это находилось сейчас в фургончике, который сиротливо стоял во дворе.

Осматривать вещдоки мне, само собой, не позволили. Сергеев ходил мрачнее тучи. «Наводить порядок» он поручил своим «хлопцам», а меня отправил в гостиницу, выделив в качестве сопровождающего младшего лейтенанта Пашу Ковтуна.

С Пашкой мы расстались в фойе. За это время он успел мне рассказать, как дойти до рынка и где можно выкупаться, если температура воды в шестнадцать градусов меня не смущает. Говорил он по-русски без малейшего намека на украинский акцент. К тому времени, как мы добрались, почти стемнело. Мой номер находился на третьем этаже. У меня было достаточно времени, чтобы принять душ, переодеться и — при желании — выспаться. Другое дело, что спать мне совершенно не хотелось. Но это сейчас, а до пяти утра еще масса времени. В пять, если ничего не случится, мне надлежало быть на служебном причале Графской пристани, откуда катер доставит меня на борт крейсера «Гордый». Там, на совещании, в присутствии группы Сергеева, «панов беспеков» и офицеров морской разведки, участвующих в антитеррористической операции, мне предстояло услышать много интересного, в том числе и о себе, любимом.

Я открыл номер, поставил сумку и захлопнул за собой дверь. Выключатель находился справа, и мне не нужно было света, чтобы его нащупать. Однако лампочка так и не вспыхнула. И одновременно появилось отвратительное ощущение. Чужой.

Тихариться было уже бесполезно. Кто бы ни ждал меня в номере, он уже знал о моем «присутствии». И если бы ему хотелось меня пришить, я не стоял бы тут и не вглядывался в темноту.

Кто бы ни был этот тип, он подготовился на все сто. И на все сто процентов можно гарантировать, что пришел сюда не с пустыми руками. И даже не скрывал этого: шагнув в комнату, я заметил, как тускло блеснул отсвет раннего уличного фонаря на толстом гладком цилиндре глушителя.

Его владелец сидел, развалясь, в глубоком коротконогом кресле. Он вообще не скрывал своего присутствия — просто не считал нужным совершать лишние, никому не нужные движения и поднимать шум.

Я перевел дух, плавным движением вытащил из кобуры пистолет и сделал еще шаг.

— Ассаляму аллейкум.

Голос был низкий, хрипловатый. Человек говорил очень спокойно, почти лениво, немного растягивая гласные, но это спокойствие я не назвал бы обманчивым. Но гораздо больше меня занимал акцент. Такого мне еще не доводилось слышать. Не азербайджанский, не турецкий… Я сделал мысленную отметку. Если я когда-нибудь услышу этот голос, то узнаю его мгновенно.

— Ля тадтариб ан эй шей.[13] Прысядь на крават. Я нэ хачу убиват тебя. Я пришел с табой гаварить. Халь фахимта?[14]

Я кивнул и послушно присел на край кровати, не выпуская из рук ствол. «Гость» прекрасно знал, что я вооружен.

— О чем ты хочешь поговорить? — спросил я.

— Я хачу гаварыть с твой началник.

— Начальник?

— Никалай Сэргеев. Скажи: я хачу гаварить с ним.

— Ты хочешь сдаться на определенных условиях?

Из темноты раздался негромкий смешок.

— Анта тамзах.[15] Воины Аллаха нэ сдаются.

— Тогда в чем дело?

Он поворочался в кресле, усаживаясь поудобнее.

— Мне нэ нравится то, что ви дэлать утром. Я хачу гаварить про… кейфа юсамма хаза…[16] условия ыгры.

— Тогда зачем тебе Сергеев? — усмехнулся я. — Можешь поговорить со мной. Я ему все передам.

— Я хачу гаварить с Никалай Сэргеевым. Ты — пешка. От твой слов…

— Хорошо, если я пешка…

— Ты его друг, верно? Он будэт тэба слюшать.

— А если нет?

Незнакомец подался вперед и оперся локтями на колени. Его лицо по-прежнему оставалось в тени, однако кое-что я все же заметил. У него была густая, мелко вьющаяся борода.

— Если ты будэш плоха стараться, я прышлю сюда твой жэншина, Свэта. Па почте. Кусочками.

— Ты уверен?

Я постарался добавить в тон максимум скептицизма, но сердце у меня сжалось. Откуда он знает про Светку? Как он сумел ее вычислить? Ведь мы не расписаны! Вопрос, который пару раз обиняком поднимался во время «семейных бесед», пока так и остался открытым. И теперь…

— Нэ пытайса ей званить, — спокойно проговорил «гость». — Или… Сатата ассаф ала хаза. Ты силна пожалэешь.

Надо все-таки понять, чего добивается эта сволочь. И придумать, как спасти Светку.

— Ладно. — Я поудобнее перехватил ствол и чуть поглубже сел на кровати. — Я попробую поговорить с Сергеевым. Но ты уверен, что он согласится? Поверь, с ним много кто хочет встретиться.

— Скажи, его ищет… Минер. Если он сагласытся, я с ним свяжусь. Ин ша-алла нальтакы фильмустакбаль.[17] Пака.

Я едва заметил, как качнулся его ствол. Моя рука пошла вверх, но он оказался быстрее. Раздался хлопок, словно какой-то малолетний хулиган с силой стукнул по надутому полиэтиленовому пакету, и тот лопнул. Что-то кольнуло меня чуть пониже яремной впадины, а в следующий миг десятки ледяных когтей впились мне в грудь, и воздух у меня в легких замерз.

Боль была невыносимой. В глазах потемнело. Я попытался встать, но ноги не слушались, и я повалился на бок. В последний миг, уже проваливаясь в беспамятство, я осознал, что моя рука задела за что-то, торчащее из груди.

Больше всего это напоминало дротик — вроде тех, которыми играют в дартс.

Я провалялся не больше часа. Сознание вернулось сразу, словно я находился под водой, а потом меня с силой вытолкнуло на поверхность. Голова была удивительно ясной, хотя чувствовал я себя так, словно весь этот час меня били ногами.

Само собой, в номере уже никого не было. При попытке слезть с кровати я едва не свалился на пол. Для очистки совести можно было выползти в коридор и осмотреться, но что бы я там увидел? Моего «гостя», мирно беседующего с дежурной по этажу?

Я начал с того, что вытащил из сумки дежурный набор латексных перчаток — «чтоб не сделать отпечаток», как пел в песне про плохой детектив незабвенный Владимир Семенович, — и попытался включить свет.

Вернее, я его включил. Потому что лампочка, которую Минер предусмотрительно подвывернул, теперь была плотно вкручена в патрон.

Скорее всего, мой гость тоже действовал в перчатках, чтобы не делать отпечатков. Но чем черт не шутит, пока Бог спит? Вернее… чем Бог не шутит, пока черт спит — этот вариант мне правился куда больше.

Я щелкнул клавишей ночник, потом встал на табуретку, выкрутил «вещдок» и спрятал в пластиковый пакет. Дальше по большому счету следовало бы заказать чашечку кофе в номер, чтобы привести в порядок мозги, но лишние следы и отпечатки мне ни к чему.

Не то что я был уверен, что сам Минер почтил меня присутствием. Однако это отнюдь не исключено: фанатики-исламисты — ребята на голову отмороженные, и от них вполне можно ожидать поступков в духе финала американских боевиков. В нормальном мире Главный Герой и Главный Злодей никогда не станут выяснять отношения на кулаках. Кулаками за них будут размахивать другие. Этих других тоже можно назвать героями, хотя про них, скорее всего, никто никогда не узнает, разве что про некоторых. Равно как никто не узнает, кто был Главным Злодеем и Главным Героем на самом деле.

Ладно, это я увлекся.

Сейчас я намеревался сделать то, чего требовал от меня «гость». Не потому, что он от меня требовал. Просто наши цели, так сказать, совпадали.

Не снимая перчаток, я вытащил мобильник. Есть вероятность, что посетитель успел засунуть мне туда «жучок». Но покидать номер даже на минуту, чтобы звонить Сергееву со стойки администратора, мне совершенно не хотелось. К тому же поднимать панику среди мирного населения…

Я набрал номер Сергеева.

— Николай Иванович?

— Здоровеньки. Как устроился?

— Устроился… — устало отозвался я. — Уже гости побывали.

Я вкратце пересказал Сергееву суть нашей беседы, не забыв упомянуть некоторые сопутствующие детали.

— Вот как… — голос стал тяжелым. — Никуда не уходи. Сейчас приедем, поговорим.

И отключился.

Через десять минут он приехал. В количестве и качестве, то есть в сопровождении мини-группы криминалистов, все исключительно в штатском. Насколько я понял, дежурная даже не обратила на них внимания. Пока ребята по полной программе обследовали мой номер, мы спустились в фойе и направились в буфет.

Тощий, длинный, словно глист, парень в белоснежном фартуке за стойкой лениво протирал стаканы и поглядывал на нас так, словно хотел сказать: «Господи, как вы мне все надоели».

— Два кофе и коньяка на все, — спокойно объявил Сергеев, припечатывая к стойке мятую бумажку. — Рубли принимаете?

«Глист» кисло улыбнулся.

— Какой кофе изволите? — осведомился он тоном робота из американской комедии. — Капуччино, американо, эспрессо…

— Двойной эспрессо, — перебил Сергеев. — А коньяк — попроще… Присаживайся, Артем.

«Слнчев бряг» оказался куда вкуснее, чем та бормотуха, что обычно продается в Питере. Довольно недурной бренди. Через минуту «глист» подал кофе, водрузил на стол стеклянную сахарницу, похожую на калебас — это такая бутылочка, в которой полагается подавать чай матэ, — и с чувством выполненного долга удалился.

На самом деле я ожидал худшего. Например, что к отелю под вой сирен примчатся с полдесятка машин, в вестибюль ввалится толпа омоновцев в брониках и ломанется вверх по лестницам, распугивая обслугу и постояльцев, поскольку лифт работает слишком медленно. С чего я это взял — понятия не имею. Ни одна нормальная опергруппа так не работает — особенно если уже известно, что кандидата на задержание и след простыл. Может, просто стереотип — мол, в хохляндии все делается через причинное место? Возможно, в том же Киеве так оно и есть. А Севастополь…

В общем, все прошло без шума и пыли. С администратором разговаривал лично Сергеев. И голову могу дать на отсечение: администратор вряд ли понял, что на самом деле произошло на третьем этаже.

Мы сидели молча, потягивая коньяк. Время от времени у Николая Ивановича звонил мобильник, и он обменивался с кем-то парой фраз, которые могли означать что угодно.

— Значит, вот как, — проговорил наконец Сергеев. — Одно меня интересует.

— Как этот тип попал ко мне в номер?

— Нет. Откуда Минер мог знать о твоем приезде… — У него снова запиликал мобильник. — Семеньчук? Не трать зря время, осмотрел подсобку — и свободен. Отбой… Вот что скверно, Артем: распоряжение 321 прим. Никаких переговоров с террористами. Правда…

Я кивнул.

— Нам сейчас не до бюрократии, Николай Иванович. Когда еще такой случай выпадет?

— И то верно, — Сергеев тяжело вздохнул. — Где он предложил встретиться?

— Он сказал, что сам свяжется.

— С кем? И как?

Господи… Неужели я что-то упустил? Нет, вроде бы все запомнил…

— Понятия не имею, — с несчастным видом пробормотал я. — Он ничего не сказал. Извините, за что купил, за то продаю.

— Ладно, посмотрим. Пока, думаю, тебе лучше перебраться в наш плавучий штаб. Будешь сидеть и строчить отчеты. Насчет пиф-паф на полянке, насчет этих осенних визитов. А Минер, если захочет, тебя и там найдет. Сумку распаковал?

— Какое там, — отмахнулся я.

— Вот и добре. — Он потыкал пальцами в сотовый. — Васек? Давай сюда сумочку, быстренько. Что? Молодцы. Шевелитесь.

А я-то собирался переодеться, принять душ… Что поделать. Партия сказала: «надо» — комсомол ответил: «есть».

Кофе и коньяк мы все-таки допили. К этому времени сверху спустился белобрысый сержантик с моей сумкой. Они с Сергеевым поболтали о чем-то совершенно левом, а потом мы все вместе вышли в вестибюль, и я покинул гостиницу «Украина» навсегда.

Через полчаса я стоял на корме маленького катерка, который мчался по морям, по волнам неведомо куда. Моросящий дождь, который зарядил еще днем, теперь разошелся вовсю, и недалекий берег скрылся в его мутной пелене. Море тяжело переваливалось за бортом, словно воду в мое отсутствие заменили чем-то вроде ртути.

И тут из пелены, выплыл самый настоящий «Летучий голландец», только сделанный лет пятьдесят назад. Моторист на нашем катерке заглушил двигатель, словно боясь нарушить благоговейную тишину. В этой тишине, нарушаемой лишь стальным шелестом дождя и глухим уханьем волн, мы подплыли ближе, и тогда раздался отвратительный металлический скрежет. С «Голландца» спускали трап.

Номер, выделенный мне в гостинице, даже не претендовал на гордое звание люкса. Однако по сравнению с каютой, в которой мне предстояло обитать на борту «Голландца», он был просто образцом роскоши. Никаких окон. Одна койка. Откидной столик — грешным делом я подумал, что его от бедности свинтили в каком-нибудь плацкартном вагоне. Зато угощение мне предоставили на славу: здоровенная тарелка с фруктами и бутылка все того же «Слнчева бряга».

А также пачка бумаги и несколько авторучек. Типа, чтобы я не расслаблялся.

— А пишущей машинки у вас нет? — жалобно осведомился я.

— Не положено. — Офицерик аккуратно опустил мою сумку на пол. — Николай Иванович велел выдать письменные принадлежности. Если что-то понадобится, внутренний телефон 22–35. Там дежурный… А душ — вот тут.

Душ был весьма кстати. Окатившись ледяной водой, я почувствовал себя заново родившимся. Впрочем, главной проблемы это не решало.

Минер все еще не вышел на связь. А может, уже вышел, только я об этом не знаю? В конце концов, если вопрос станет клином, у Николая Ивановича просто не останется выбора. Когда сталкиваются политические интересы государств, приходится смириться с жертвами среди гражданского населения, если их невозможно избежать.

Я мрачно посмотрел на «Слнчев бряг», но откупоривать бутылку не стал. Сейчас не помешала бы еще одна чашечка «эспрессо». А еще лучше две. Или, на худой конец, «Ред булл» без сахара.

Я устроился поудобнее, придвинул к себе пачку и начал писать.

Третье предложение было почти написано. Я поставил тире… и ручка во что-то уперлась.

То, что лежало двумя или тремя листками ниже, было заметно толще бумаги.

По спине пробежал нехороший холодок. Запас перчаток у меня в сумке подошел к концу, однако полиэтиленовые пакеты еще остались. Выцепив один из них, я приподнял бумагу и увидел прямоугольный кусок картона — аккуратно обрезанная тыльная сторона спичечного коробка. На нем было написано:

Привет от Минера.

Или от кого-то еще?

С чего я взял, что это именно он? Может, Николай Иванович не захотел «светить» канал связи и передал мне информацию таким образом: мы все время находились в обществе третьих, четвертых и пятых лиц.

Оставался только один способ проверить эту версию. Позвонить.

Я мрачно посмотрел на телефонный аппарат на стене. Старомодный аппарат с диском для набора, пережиток ВПК. Всех-то делов — снять трубку, набрать четыре цифры. И все же меня что-то удерживало.

Вот оно! Если «карточку» оставил сообщник Минера, значит, он находится на борту. Следовательно, нам предстоит игра в отель «У погибшего альпиниста». Выяснить, кто поддерживал связь с Минером. Главное — провернуть все опять-таки без шума и пыли…

Беглый осмотр телефонного аппарата оказался чрезвычайно плодотворным. Его номер был аккуратно написан на боковой поверхности салатной краской. Если моя логика не спит с кем-то другим, то позвонив по этому номеру, можно поговорить со мной. Осторожно подойдя к двери, я приоткрыл ее и выглянул наружу. Никого. А в конце коридора висела копия телефонного аппарата, точно такого же, как в каюте.

Отлично.

Я выскользнул в коридор. В последний момент подставил пятку, чтобы дверь не хлопнула. Стараясь ступать бесшумно, прошелся до конца коридора. Потом направо. Налево. Спустился палубой ниже. За это время мне попалась пара телефонов, но ради чистоты эксперимента я сделал вид, что меня они не интересуют. Зато отметил, что у каждого на боку красовался номер.

Убедившись, что нагулялся достаточно, я подошел к ближайшему аппарату и набрал дежурного.

— Извините, — проговорил я, старательно изображая смущение. — Вишневский беспокоит.

— Дежурный слушает, — отозвался голос с внятным хохляцким акцентом.

— Понимаете… — Я прокашлялся. — Я тут вышел покурить… и такая неувязочка… заблудился. Не подскажете, как мне обратно вернуться?

— Назовите номер телефона, с которого звоните, — невозмутимо произнес дежурный.

— Двадцать два шестьдесят шесть.

В трубке наступила мертвая тишина. Неужели раскусили?

По идее, у них тут должны стоять камеры. И если меня видят…

— Вы меня слушаете?

Наконец-то! Слава богу.

— …Спуститесь на палубу и пройдите до конца коридора. Номер вашей каюты…

— Спасибо. Номер я помню.

Учитывая, что я уже спустился палубой ниже, мне пришлось подняться на целых две и исходить уже из этого. Найти аппарат труда не составило. Как и обнаружить, что над ним кто-то поработал. На старой краске возле винта, удерживающего корпус снизу, виднелись свежие царапины.

Ну что, куда теперь звоним?

Пользоваться этим аппаратом я все-таки не стал. Время было дорого, но незачем светиться лишний раз и дразнить гусей.

Звонок я сделал из своей каюты.

— Добрый вечер, Николай Иванович.

— Еще раз добрый вечер, Артем. Как устроился?

— Отлично, спасибо. Кстати, не помните, что за коньяк, которым нас в баре угощали? Честно говоря, хотелось бы повторить.

Сергеев выдержал весьма красноречивую паузу.

— Смотри… Мышки мерещатся?

— Так точно. Мышка бежала, хвостиком махнула… — я фыркнул, словно это была шутка.

— Ладно, Серый мышелов. Сиди на попе ровно, сейчас я к тебе подтянусь. Ты пока отдохни в каюте. Не высовывайся. Скоро буду.

Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. В ожидании Сергеева я настрочил доклад, перечитал его, переписал начисто… Время текло медленно, точно холодная сгущенка из банки. Корабль как будто вымер. Лишь где-то глубоко-глубоко, ниже уровня ватерлинии, утробно ворчал дизель.

Наконец в дверь постучали.

На этот раз Сергеев пришел один. Вошел, по-хозяйски огляделся и присел на мою койку.

— Коньячок, говоришь, понравился? — Он бросил орлиный взгляд на непочатую бутыль.

Я кивнул.

— Тот, что мы в баре пили. Очень был хорош, Николай Иванович.

Сергеев хмыкнул, отщипнул виноградину и кинул в рот.

— Ладно. Рассказывай, буревестник, кто тебя снова посетил.

Вместо ответа я протянул ему картонку в пакете.

Некоторое время он разглядывал ее, потом оглядел комнату.

— Телефон проверял? — буркнул он без всякого выражения.

— Проверял. Специально курить выходил.

— И?

— Покопался кто-то в аппаратце. Видно невооруженным глазом.

— Ну, глаз-то у тебя всегда вооруженный, — Сергеев по-анимэшному ухмыльнулся: глаза — две перевернутых скобки, рот — тонкая линия. — Долго ходил?

— Минут пятнадцать. Плюс пока вы дошли…

Сергеев хлопнул по колену, прервав мой монолог.

— Ясно. Ребят я к тебе пришлю, пальчики снимем. В общем, так: бери телефон и звони, — и, заметив мою нерешительность, добавил: — Это приказ.

Приказ есть приказ. Я подошел к телефону и набрал номер.

Сначала был длинный гудок, и я вздохнул с облегчением. Нет человека — нет проблем, все свободны. Еще гудок… И тут в трубке щелкнуло.

И я услышал, как кто-то дышит в трубку.

Кто бы ни находился на том конце линии, он не хотел начинать разговор первым. Он ждал. И терпения ему было не занимать.

— Алло? — осторожно окликнул я.

— Здравствуй.

Будь я проклят… Это был тот самый «гость». Его голос я узнал бы из тысячи.

— Пагаварыл с Сэргеевым?

— Да. Тебе его дать?

Звук, который я услышал, можно было принять за треск помех. Но, кажется, это мой собеседник усмехнулся.

— Давай.

Я покорно протянул трубку Николаю Ивановичу. Разговор продолжался минуту, не больше. За это время Сергеев не произнес ни слова, только повторял «угу, угу» и кивал головой.

— Что делать будем? — робко поинтересовался я, когда он повесил трубку.

— Встретимся, поговорим… Завтра, с утречка, у памятника Затопленным кораблям… Символично, ничего не скажешь. Ладно, Артем. Отдыхай пока, а мы мышку-крыску поищем, пока с корабля не сбежала. Эх, веселая ночка предстоит, курва мати…