Непрощенный

Глава 4 ЛУТТА

Если спросите, какой день считается базарным, четверо из пяти жителей Столицы скажут вам: «Третий».

На седьмой на базар приходят все кому не лень — зачастую просто поглазеть. И уж, конечно, на базаре нечего делать ни в первый, ни на второй день, когда ремесленники закрывают лавки и вспоминают, для чего нужны молотки, чеканы и иголки.

Поэтому тот, кто знает, приходит на третий день. И покупает такие вещички, за которыми потом будут безуспешно гоняться завистливые подружки.

Лутта, Первая жена Старшего смотрителя, знала это очень хорошо. И все же не стала ждать неделю. Утром четвертого дня она покинула дом и в сопровождении служанки отправилась на базар.

На это у нее была веская причина.

И не одна, а целых две.

Во-первых, один из перекупщиков намекнул, что привезет ткань с Беталиры, и показал образец. Лутта подозревала, что торговец врет. Слишком низкая цена — всего пять мегакусов. И это за смарагдовозеленую шелковистую ткань с вкраплениями зеленого же камня. Кроме того, ткань меняла оттенки и прозрачность в соответствии с настроением того, кто находился в непосредственной близости. По словам торговца, реакцией на пробуждение желания будет превращение ткани в прозрачный туман.

Последнее обстоятельство оказалось решающим.

Лутта с удовольствием купила бы весь отрез — нельзя было позволить какой-нибудь придворной даме появиться в таком платье. Но ее супруг, Старший смотритель Отто Чаруш, строго-настрого приказал мажордому не выдавать Лутте в день больше пяти мегакусов. Как назло, в этот день она успела купить разноцветные «шары счастья» — внутри каждого такого шара было запечатано забавное существо. Местные дамы поговаривали, что такие шары способствуют исполнению желаний. Потом она заглянула в «Сагерас» — павильон старого Ложби. И не пожалела ни об этом, ни о мегакусе, потраченном на две чашечки имперского кофе, ибо вторая чашка предназначалась для Агустины, третьей фрейлины баронессы. Баронесса некоторое время назад получила голокосм из столицы Империи лично от императорского камердинера. Согласно сообщению, в столице входил в моду зеленый цвет, а также чешуя и ее имитация — определенно влияние жаббистов, сторонников причисления разумных псевдорептилий к Алфавиту. Лутта не стала бы так легко принимать слова фрейлины на веру — особенно после того, как по совету Агустины пришла на бал в трехцветном шарфе и стала всеобщим посмешищем… Но Агустина появилась в платье цвета молодой листвы и с рисунком, напоминающим крупные чешуйки. Вряд ли она рассчитывала встретить Первую жену Отто Чаруша. О своей привычке гулять по базару в определенные дни Лутта не распространялась.

Она не сомневалась, что при дворе уже шьют новые наряды и нашивают на старые плавники из вуалей, жабры из жатого пластона и учатся наматывать платки так, чтобы они напоминали раздутое лягушачье горло. Хорошо быть фрейлиной! Можно заказать любые ткани, какие только пожелаешь… не то что не считаясь с расходами, но не выгадывая каждый кус!

Как назло, подходящая ткань нашлась сразу — впору было поверить в силу «шаров счастья». Вот только денег на нее уже не осталось.

Что делает высокородная дама, когда у нее заканчиваются деньги? Посылает служанку к мужу или к мажордому, а сама садится за столик в любимом заведении и пьет кофе, ожидая ее возвращения. Правда, при этом подразумевается, что супруг у дамы — приличный человек… а не скупердяй, никогда не имевший понятия о чести и совести, грязный пиг, которому место в хлеву, а не в постели с женщиной! Безмозглый хендрик, который давно работал бы на расчистке новых территорий вместе с рабами барона, если бы не ее родители!

И за какие грехи судьба послала ей такого мужа?

Грязный пиг, коего за глаза именовали Старшим смотрителем Отто Чарушем, стал второй причиной, заставившей ее отправиться на базар в такую рань. Вчера вечером ненавистный супруг нежданно-негаданно вернулся из инспекционной поездки… чем поверг свою Первую жену — да и не только ее — в глубочайшее уныние. Силы вселенские! Лутта только собралась принять ванну, а потом понежиться на массажной кушетке… И вместо этого ей придется ублажать этого похотливого обжору «игрой на флейте» — хотя он перед этим даже не удосужится ополоснуть то, что лишь в насмешку можно назвать «достоинством»! Ей придется задыхаться под его жирной тушей, слушать, как он рыгает и пукает, не заботясь о том, нравится ей это или нет… И это называется «привилегированное положение Первой жены»!

Вчера Лутте удалось отговориться нездоровьем и послать к Чарушу одну из младших жен. Вальдочка так старается выслужиться… Вот пусть и постарается.

Правда, вечером супруг вспомнит про нее, и отвертеться уже не удастся. Но ничего. Пока Отто пыхтит над ней, она будет думать о том, какое платье сошьет из только что купленной ткани и как затмит на ближайшем приеме всех придворных дам.

Однако она так торопилась, что прибыла на базар задолго до открытия вожделенной лавки. Пришлось присесть на улице, за столиком дешевого кафе, куда дамам в ее положении даже заглядывать зазорно, и пить кофе, которое таковым не назовешь. И платить за это пришлось служанке — иначе бы денег на желанную ткань просто не хватило. Какое унижение!

И во всем виноват проклятый скупердяй Отто…

Лутта прервала печальные размышления и подняла взгляд. В конце торгового зала появилась знакомая фигурка.

Как замечательно… Похоже, Лутте выпал случай выяснить, почему ее благоверный так торопился домой. Ибо к кафе приближалась никто иная, как Суэтта — Первая и, насколько было известно Лутте, единственная жена советника Старшего смотрителя.

В это утро Суэтта была в платье из металлизированной ткани голубых тонов — точно под цвет ее летающей платформы и точно такой длины, чтобы это было видно окружающим. Ткань покрывал узор из переливающихся васильков, нанесенный с помощью лазера. Попадись такое платье Лутте, она пришла бы в восторг, но сейчас ее губы скривились в презрительной гримаске. Какая дура эта Суэтта! Думает, что подбирать ткань под цвет кожи — признак изящного вкуса… Со своей синеватой шкурой и худым лицом, точно состоящим из острых углов, она выглядит как живая покойница. А этот пучок искусственных цветов в прическе? Кошмар. И стоило выкидывать такие деньги ради того, чтобы уподобиться рыночной торговке… Что за убожество!

Но тут Суэтта подъехала ближе, и Лутта заставила себя приветливо улыбнуться и помахать рукой, чтобы та случайно — или нарочно — не проследовала мимо.

Жена советника мимо не проследовала. Наоборот, сделала свою дежурную улыбку чуть шире и помахала в ответ. А когда платформа остановилась у входа, она спустилась и, шурша платьем, направилась к столику Лутты.

— Рада видеть тебя, милочка, — сообщила Лутта, дождавшись, пока та присядет напротив. — Что вырвало тебя из объятий любимого супруга в столь ранний час?

— Ах, дорогая… — Суэтта закатила глазки. — Дела, как всегда дела! Знаешь, я тебе просто завидую. Можешь отправить младших жен с поручениями, а сама ублажаешь супруга в постели…

Шпилька попала в цель, но Лутта виду не подала. Согласно правилам придворного этикета, Суэтте придется оплатить не только свой кофе, но и все, что закажет супруга Старшего смотрителя. Само собой, злоупотреблять этим не стоит, но все же… Ради благой цели можно выслушать пару колкостей.

— Что будешь пить? — продолжала Суэтта. — Имперский?..

Лутта капризно поморщилась.

— Ну что ты… В нем же совсем нет кофеина! По утрам лучше пить «Хэдкэт» или «Абсент блю»… И взбодришься, и удовольствие получишь.

«Абсент блю» она действительно обожала — другое дело, что крайне редко могла позволить себе такую роскошь. А вот «Хэдкэт» был просто одним из самых дорогих сортов, который Лутте давно хотелось попробовать. Возможно, он окажется редкостной гадостью, но кто платит?

— Ну, не знаю, — Суэтта окинула кафе взглядом, в котором читалось легкое презрение. — Мне кажется, в дешевых заведениях просто не умеют варить кофе. А плохой варкой можно испортить даже «Сауси Сэл».

Она прищурилась и зорко посмотрела на Лутту. «Сауси Сэл» недаром считался самым изысканным сортом кофе: один его запах заставлял захлебнуться слюной.

— Ты предлагаешь пойти туда, где варят лучше? — нежно проворковала Лутта.

— Я не против. Но, насколько я понимаю, ты кого-то ждешь?

— Нет, что ты… — Лутта решила проявить великодушие. — Просто после того, как ты столь любезно приняла мое приглашение…

В этот миг официант подкатил к столику, и ей пришлось отвлечься, чтобы сделать заказ.

— И все же… — продолжала она, — если не секрет, что заставило тебя так рано покинуть дом?

Суэтта прикусила губку, забирая из щели в корпусе официанта свою кредитку.

— Ну что ты! Какие у меня секреты, тем более от тебя? Надо подготовиться к еженедельному приему, только и всего. А ты разве здесь не за этим?

— Конечно нет, — Лутта небрежно передернула плечами, но внутренне подобралась. Неужели фрейлина в разговоре что-то упустила? — Прием как прием…

— А твой муж ничего тебе не говорил?

Кажется, сейчас она отыграется за чашку кофе…

Лутта поклялась, что закажет еще одну… И бокал сока мискато — непременно.

— Нам было не до того, — томно произнесла она. — А может, он решил сделать мне сюрприз.

На худом личике Суэтты отразилось нечто похожее на борьбу чувств.

— Даже не знаю, стоит ли тебе говорить… — она коснулась пальчиком подбородка. — Новый гладиатор… Разве ты не слышала о новом гладиаторе?

— О гладиаторе?!

В глазах Суэтты блеснул опасный огонек.

— Его подобрали на Планете, — она понизила голос, словно боялась, что ее услышат. — Но он не с Диска. По крайней мере, так говорят. Еще я слышала, что он в одиночку положил отряд охраны.

— Теперь понимаю, почему Отто мне не сказал, — Лутта печально покачала головой и добавила в голос теплоты: — Он знает, что я принимаю его беды близко к сердцу, и не захотел меня огорчать…

Жена советника пожала плечами.

— Возможно, дорогая. Но ведь это не его промах, верно? Он не мог знать, что перед ним великий воин… Мне кажется, твой муж поступил мудро, не убив его. Правда, не знаю, что скажет на это господин барон… — она выдержала выразительную паузу. — Да, чуть не забыла. Я не видела этого воина, но одна рабыня сказала, что он очень забавен. Коверкает слова, так что не сразу поймешь, что он говорит. Но держится как придворный… и весьма недурен собой, хотя невысок ростом. Сейчас половина рабынь обсуждает, каков он в постели.

Она замолчала и покосилась на официанта, который приближался к их столику с двумя изящными чашечками кофе. Лутта отметила, что ее приятельница заказала «Гандам» — сорт, недавно синтезированный на Валетте и цветом напоминающий расплавленное золото.

Лутта сделала вид, что пропустила последнюю фразу мимо ушей, хотя это удалось ей не без труда.

— А какое отношение это имеет к приему? — спросила она, прихлебывая из своей чашки.

— Ну как же, дорогая! Твой муж, очевидно, устроит показательный бой и выпустит этого красавчика против… уж не знаю кого.

— Понимаю, — Лутта смахнула капельку кофе с чашки, чтобы та не упала ей на платье. — Если слух об этом великом воине распространится раньше срока… Кстати, ты знаешь, что в скором времени в моду войдет искусственная чешуя и облегающие силуэты?

«В таком наряде ты будешь похожа на вяленую рыбу, дорогая!»

Правила хорошего тона не позволяли ей одним глотком осушить чашку и вылететь из кафе со скоростью света. Но видят звезды, именно этого ей хотелось больше всего. И волшебная зеленая ткань, и намерение разорить Суэтту были забыты. Лутту волновало лишь одно: что это за таинственный гладиатор, где его прячут и почему ей — хозяйке дома, Первой жене, — ничего не сообщили.

Но этикет есть этикет. К тому же не стоило показывать Суэтте, насколько ее взволновала эта новость. Посему Первой жене Отто Чаруша приходилось чинно попивать кофе, непринужденно болтая о нарядах и танцах.

Однако все рано или поздно кончается, в том числе и кофе. И даже у знатных дам есть неотложные дела.

— Ну что ж… — Лутта поставила чашку на стол и посмотрела на нее с такой любовью, что Отто Чарушу впору было взревновать. — …Если я не заставлю себя уйти, мы проболтаем до самого приема и не успеем подготовиться, верно?

Она подарила Суэтте сладчайшую улыбку и, обернувшись к столику для прислуги, крикнула:

— Жиаль! Надеюсь, ты готова?

Жиаль, хорошенькая девушка с золотистой кожей и вздернутым носиком, вскочила и подбежала к госпоже.

— Идем, Жиаль… До встречи, дорогая.

И Лутта покинула кафе.

Когда ее платформа свернула за угол, она стиснула кулаки и прижала педаль. Служанка, которая едва удержалась на ногах, тихо охнула. Ее госпожу что-то не на шутку рассердило, и ничего хорошего это не предвещало. Первая жена Старшего смотрителя была скора на расправу и порой не утруждалась обратиться к палачу, чтобы наказать провинившихся.

Дом Отто Чаруша стоял у самой городской стены, отделяющей жилые кварталы от непроходимых лесных джунглей. За домом находились особые ворота, о которых знали лишь немногие. Через них Старший смотритель мог, не беспокоя городскую стражу, покидать город и принимать курьеров, доставляющих сообщения о браконьерах, копателях и пришельцах из других владений. Обычные каналы связи для таких целей не использовались: считалось, что это небезопасно.

На самом деле, обитель Старшего смотрителя именовалось домом лишь в силу традиции. Это был крошечный городок, обнесенный собственной стеной. Помимо небольшого ракетодрома с пусковыми шахтами, без которого невозможно было представить владения знатного человека, здесь было несколько флигелей для рабов, прислуги и ремесленников.

Лутта влетела в ворота, переполошив стражников в караулке, и понеслась через сад — прямо к дворцу, правое крыло которого занимал гарем. Силовое поле платформы приминало аккуратно подстриженную траву, переливающуюся всеми оттенками от сизо-голубого до нежно-салатного, сбивало пыльцу с пышных цветов. Она едва не сбила с ног двух евнухов-садовников, с шумом обогнула статую, изображающую полуобнаженную девушку… Потом путь ей преградил бассейн, окруженный пятью фонтанами, и Лутта промчалась над ним, взметнув тучу брызг.

Первая жена Старшего смотрителя была в гневе.

У дверей Лутта спрыгнула с платформы, оттолкнула служанку и ворвалась в холл, точно снежная буря.

— Главного евнуха ко мне!

Никто не откликнулся, но Лутте было до этого дела не больше, чем до двери ее собственного кабинета, которая услужливо распахнулась перед ней. Ей не было нужды беспокоиться. Во дворце знали: если приказ Первой жены Отто Чаруша не будет исполнен незамедлительно, к вечеру виновников — равно как и тех, кто попался под горячую руку, — отправят в Пыточную башню. Не для допроса, разумеется. Ибо палачу глубоко наплевать, что заставило его жертву ослушаться. Зато он хорошо знает, как заставить ослушника корчиться от боли.

Поэтому Лутта едва успела включить терминал, открыть Журнал проступков и приготовить перо, как дверь распахнулась снова. И в кабинет ввалился запыхавшийся толстяк в разноцветном полосатом одеянии. За его спиной тенью стояла рабыня с подносом. Аромат кофе и булочек из зеленой муки с корицей и тмином на миг разогнал неприятные мысли. Но лишь на миг.

Лутта смерила евнуха свирепым взглядом. Не сводя с него взгляда, взяла чашечку и сделала маленький глоток. Она знала, что кофе сварен именно так, как она любит, и в смесь не попала ни одна крошка имбиря, перца или сахара сверх того, что требовалось. Но сейчас дело было не в этом. Ей хотелось потянуть время. Не ради собственного удовольствия — ради того, чтобы этого болвана немного проняло.

«Болвана» и в самом деле проняло не на шутку. По его круглому лицу ручьями тек пот — и не оттого, что в комнате было жарко. Потом евнух стянул остроконечную сине-зеленую шапку с длинными ушами. Потеребил ворот одеяния. Однако заговорить первым он не осмеливался.

— Я хочу тебе кое-что напомнить.

Лутта сделала еще глоток из чашки и задумчиво посмотрела на булочку.

— …В тот день, когда мой муж привел тебя к нам в дом, я пригласила тебя в свои покои, и мы заключили договор. О чем мы договаривались? Скажи, пожалуйста.

Она пока не повысила голос, но евнуху, равно как и остальным обитателям дворца, было хорошо известно, что такое затишье предвещает бурю.

— Ты хорошо это помнишь? — голос Лутты звенел от гнева.

— Вы с-сказали… — толстые губы евнуха мелко дрожали. — Вы сказали, что я д-должен… рассказывать вам…

— Что ты должен мне рассказывать? А главное, когда?

Евнух засопел. По его лысой голове мутной жемчужиной сползла большая капля пота.

— Думаю, ты отлично понимаешь, что в моей власти отправить тебя на улицу. И это самое малое, что с тобой можно сделать.

Толстяк шмыгнул носом и закивал. Хорошо… Он, по крайней мере, понимает, что госпожа не гневается просто так.

— Так скажи, почему я должна узнавать о том, что происходит в моем доме от всяких…

За этим должны были последовать пара не самых лестных эпитетов в адрес Суэтты. Однако Лутта решила воздержаться и не уподобляться грязным простолюдинам.

— Почему я должна узнавать новости последней?

— Госпожа… — пролепетал евнух, — когда я начал рассказывать вам сегодня утром, вы… как бы это выразиться… дали мне понять, что вас это не слишком интересует.

Лутта прикусила губу. К сожалению, это было чистой правдой… если не считать того, что евнух несколько смягчил выражения.

— Прекрасно. Тогда почему ты стоишь и мямлишь, вместо того чтобы рассказать мне все прямо сейчас?

— Но, госпожа…

— Никаких «но»! — Лутта со стуком поставила чашку на стол. — По кнуту соскучился? Что за пленника приволок с планеты старый пердун?

— Как рассказал мне один человек, входящий в круг доверенных лиц вашего супруга, да будет вечной его жизнь, да снизойдет на него…

— Короче!

— Мне показалось, что вашу милость вряд ли заинтересует обычный раб, найденный…

— Мне лучше знать, что меня интересует, а что нет, — ледяным голосом произнесла Первая жена Отто Чаруша. — Ты, жирный мешок дрика, отлично знаешь, что это не обычный раб. Что это удивительный воин, способный в одиночку разделаться с отрядом телохранителей.

— Ваша осведомленность достойна величайшего восхищения… Смею ли я…

— …О том, что ты смеешь, а что не смеешь, надо было думать раньше, — перебила Лутта. — Рассказывай все, что знаешь. А я послушаю.

Несчастный евнух вопросительно уставился на носки своих туфель, украшенных пестрыми помпонами, словно призывая их в свидетели.

— Старший смотритель… приказал, чтобы все держали язык за зубами… но я… В общем… поступил сигнал о появлении копателей. Дежурный отряд отправился на планету, дабы исполнить свой долг. Негодяям, как всегда, удалось улизнуть, но люди вашего мужа обнаружили свежий раскоп, а в нем — человека. Судя по всему, он не из копателей. Я бы осмелился предположить, что он из числа Существ Алфавита… и многие придерживаются… — Евнух переложил шляпу в левую руку и вытер потный лоб. — …Той же точки зрения. Он настолько похож на Древнего человека, насколько это возможно. Когда люди вашего мужа попытались задержать его, он оказал отчаянное сопротивление и многих убил.

— Скольких?

— Ну… говорят, тридцать-сорок человек… но я думаю, это преувеличение.

— Но он все-таки не смог сбежать.

— Ему было некуда бежать, госпожа. К тому же Трох, один из Младших смотрителей, говорил, что этот человек был сильно истощен. Стражники дождались, пока он устанет, а потом скрутили его. Потом ваш муж договорился с ним. Этот человек согласился выступить на ринге как гладиатор.

«Договорился»? «Согласился»? Да о чем он говорит? Обычно тех, кто становился гладиатором, ставили перед простым выбором: повиноваться и приносить хозяину прибыль своими победами или умереть.

— И где он сейчас?

— В казармах, моя госпожа. Ваш муж распорядился, чтобы об этом воине никому не рассказывали…

— Только узнала я про него от жены советника… — Лутта усмехнулась и сделала еще глоток. — Хорошо. Если ты помнишь, мы с тобой еще кое о чем договаривались. Понимаешь, о чем я говорю?

— Но… ваш муж…

— За все надо платить, Орди. В том числе и за теплое местечко. Поэтому ты сделаешь, что обещал. И если мой бесценный супруг хочет, чтобы этого гладиатора якобы не существовало, то пусть так и будет. Нельзя изменить с тем, кого нет, верно?

— Совершенно верно, госпожа. Но гладиатора хорошо охраняют…

Маленькая ручка Первой жены, до сих пор спокойно лежащая на столе, сжалась в кулачок.

— А за что ты получаешь каждый сотый кус, выданный мне мужем? И ради чего я закрываю глаза на твое воровство?

— Что вы такое говорите, госпожа! Я же в жизни ничего не украл!

— Расскажешь это дознавателям барона, — нежно улыбнулась Лутта. — О, а что это ты так побледнел? Тебе нехорошо?

— Госпожа…

— Это все оттого, что ты слишком мало двигаешься. Небольшая пробежка пойдет тебе на пользу. До казарм и обратно. Уложишься за пятнадцать минут — будешь молодцом.

— Но, госпожа…

— Я сказала «пробежка», а не «кулачный бой». Ты договоришься о том, чтобы мне дали посмотреть на тренировку гладиаторов — только и всего. Это совсем несложно, правильно? Жена советника говорила, что там можно увидеть много всего интересного. Но мало ли что болтают люди? Надо во всем убедиться самой.

— Но ваш муж…

Лутта привстала. И в кабинете воцарилась такая тишина, что можно было услышать шуршание кондиционера.

— Я неясно выразилась? — тихо спросила она.

— Нет, нет, что вы! — затараторил евнух. — Ясность вашего изложения… изложения вашего…

И с быстротой, которой трудно было ожидать от столь тучного человека, выбежал из кабинета.

Лутта проводила его взглядом и устало опустилась в кресло. Вот дудук!К счастью, она еще не разучилась объяснять людям, где их место… в том числе и собственному мужу.

Она допила кофе, отщипнула маленький кусочек булочки и медленно прожевала. Булочка совсем остыла и больше не благоухала корицей. Но какие это пустяки! В ее доме, кажется, появился мужчина, достойный внимания. До сих пор ей приходилось искать любовников на стороне… постоянно опасаясь, что кто-нибудь из них, перебрав ойберика, начнет рассказывать Старшему смотрителю, как хороша его жена в постели. Однажды ей уже случилось обжечься, и повторения не хотелось.

Ох… чуть не забыла!

Лутта поспешно поднялась, оттолкнула кресло и подбежала к сиреневой, в радужных переливах панели, за которой находился вход в ее апартаменты. Первая жена имела право на несколько комнат, и даже такой скупец, как Отто Чаруш, не мог пренебречь этим правилом.

Прихожая напоминала жилища дворян Гамрака — тяжелый песчаник и слюдяные пластины, украшенные узорами, напоминающими причудливые письмена аборигенов этой планеты. Следующая за ней гостиная, отделанная темными древесными плитами, казалась мрачноватой, но для доверительной беседы лучшего места трудно было найти.

Правда, чтобы дело дошло до беседы, надо немного подготовиться.

Лутта шагнула в полупрозрачную капсулу лифта и через пару секунд уже была в своей туалетной комнате.

Комнату украшали огромные ложные окна с изображением пейзажей Бенедетты. Полупрозрачные малиновые скалы, местами покрытые купами растений, таких темных, что они казались иззелена-черными… Ленивое море, покачивающее рябые громады плавучих островов… Иллюзия была бы полной, если бы в этом мирке не царил вечный день, который лишь иногда — когда того желала хозяйка — сменялся сумерками или радужным восходом. Сейчас комнату заливал свет, и нежно-розовый ворс ковра, впитывая его, сам начинал сиять.

Однако жене Старшего смотрителя было некогда любоваться красотами любимой планеты.

Одно движение — и платье, соскользнув с плеч, упало к ногам, за ним последовало белье. Бросив короткий взгляд в голографическое зеркало, Лутта опустилась в кресло косметического аппарата и включила режим «мгновенный эффект». Большинство ее подруг после этого закрыли бы глаза, но она предпочитала контролировать процесс.

Перламутровая толща зеркала отразила ее тело, безвольно распростертое на розовом ультрапластексе, похожем на лепесток цветка-гиганта. Потом матовая поверхность заблестела глянцем, покрываясь прозрачной слизью. Понемногу слизь обволокла женщину толстым слоем. Лутта задержала дыхание, а потом резко выдохнула, ртом и носом одновременно. В тот же миг полузастывший гель вспыхнул миллионом разноцветных искр, которые тут же погасли, и по дисплею побежали строчки цифр и символов.

Лутта проводила здесь по несколько часов каждый день, но привыкнуть к этим ощущениям было невозможно. Покалывания, пощипывания, щекотка, волны тепла и холода, то ласкающие, то почти болезненные… Некоторые дамы всерьез утверждали, что косметический аппарат способен заменить любовника. Единственное, что отвлекало — это биочип, мертвой хваткой обхвативший ее запястье и позволяющий вносить в процедуру необходимые поправки. Но, как она только что сказала Главному евнуху, за все надо платить.

Оставшиеся минуты пролетели незаметно. Лутта едва успела застегнуть платье, когда на дисплее вспыхнул ярко-голубой кружок.

Надо же… Орди уложился точно в срок. Только бы результат не разочаровал.

Она одернула подол и шагнула в сторону, но в последний момент остановилась и посмотрелась в зеркало. Вот этот результат не разочарует никого…

Когда она открыла дверь своего кабинета перед носом у Главного евнуха, тот уже обливался холодным потом: ему мерещились застенки Службы Честности и Благополучия.

— Ну, как успехи, Орди? — как ни в чем не бывало спросила Лутта.

Евнух бросил на нее затравленный взгляд. Ему как-то не верилось, что минуты ожидания под дверью не будут зачтены как промедление.

— Я обо всем договорился, госпожа, — забормотал он. — Сейчас этот гладиатор тренируется с другими воинами, но потом… потом вы сможете поговорить с ним.

— А понаблюдать за тренировкой?

— Конечно, госпожа. Верхняя ложа, как обычно, свободна… Я лично провожу вас и прослежу, чтобы вам никто не мешал…

Лутта встала — куда медленней, чем ей хотелось бы — и подошла к евнуху.

— Вот видишь, Орди, — она похлопала его по жирной щеке. — Ты начинаешь исправляться. А то я подумала, не попросить ли палача засунуть свинцовую трубочку тебе в зад…

— Ну что вы, госпожа… Я…

Тонкие пальчики легонько сжали мочку.

— Я знаю, что я твоя госпожа, лурик. И советую тебе об этом не забывать.

Арена, где упражнялись воины и гладиаторы, располагалась рядом с казармами, в другом крыле дворца. Путь туда занял чуть больше времени, чем обычно. Лутта не могла позволить себе воспользоваться ни скоростной дорожкой, ни платформой из опасения оказаться замеченной. Пришлось пробираться по коридорам, подобно простой служанке… Даже не служанке — рабыне, которой запрещено пользоваться машинами!

Но, как она сама говорила неоднократно, за все надо платить.

Арена не могла сравниться с амфитеатром барона, где раз в неделю для увеселения правителя и граждан устраивали гладиаторские бои. Ни лепных портиков, ни высоких лож под малиново-бархатными балдахинами… Только круглая площадка, посыпанная мелким песком, и амфитеатр. И, конечно, Старший смотритель не мог позволить себе такую роскошь, как зверинец, куда свозили животных со всей Галактики. Те, кому доводилось увидеть этот лабиринт клеток и террариумов, сто раз задумывались, прежде чем назвать владения барона Пако «жалкой провинцией».

У двери в верхнюю боковую ложу евнух остановился и привалился к стене. Он тяжело дышал, по гладкой маслянистой коже градом катился пот. Лутта поморщилась.

«Будто и впрямь пробежался», — подумала она, прикрывая лицо надушенным рукавом платья.

Тяжелая штора рядом с дверью всколыхнулась. Щупленький старичок с вечно испуганным лицом, один из рабов мажордома, выскользнул из тяжелых складок ткани и поклонился так, словно у него внезапно сломалась спина. Не выпрямляясь, он протянул Старшему евнуху ключ-карту, издал невнятное «хлюп!» и снова исчез.

Орди покосился на свою госпожу и сунул в щель ключ. В двери щелкнуло, створки медленно разошлись в сторону. И Лутта решительно шагнула внутрь, попутно — как бы невзначай — вырвав ключ из руки евнуха.

В ложе царил приятный полумрак. Поляризованное стекло надежно защищало тех, кто находился внутри, от посторонних глаз. Впрочем, гладиаторам, которые тренировались на арене, не было дела до того, наблюдает за ними кто-то или нет.

— Это он? — бросила Лутта, указывая на одного из бойцов.

Евнух мог и не отвечать. На стекле-экране появилось прямоугольное «окошко», а в нем — увеличенное изображение воинов. Тот, кто находился в центре, был слишком похож на обычного человека — худощавый, с пышной бородой и длинными рыжеватыми волосами, стянутыми на затылке в хвост. Пожелай он похлопать по плечу кого-нибудь из могучих бритоголовых великанов, тренирующихся вместе с ним, ему пришлось бы подняться на цыпочки.

Схватки еще не начались. Кто-то отжимался, прикрепив на спину груз, кто-то отрабатывал удары по роботу-манекену, который отбивался с показной неуклюжестью.

Лутта коснулась экрана, словно хотела погладить коротышку по голове. Изображение стало крупнее, но она по-прежнему не могла разглядеть лицо нового гладиатора: именно в этот момент он сделал плавный скользящий шаг и повернулся к ложе спиной.

— Я хочу увидеть, хорош ли он в бою, — проговорила она, не сводя глаз с экрана.

— Но, моя госпожа…

— Сделай так, чтобы я это увидела.

В голосе Лутты звучало чуть больше нетерпения, чем следовало. Евнух нерешительно покосился на госпожу, но ответа не получил и покинул ложу.

Лутта даже не заметила, как он ушел. Ее взгляд был прикован к маленькому прямоугольнику на экране, в котором, отделенный от всего мира, кружился странный бородач. Движения коротышки напоминали медленный танец, их ритм завораживал. Потом Лутте начало казаться, что он пытается подражать какому-то животному…

Она скорее почувствовала, чем увидела, что на арене что-то изменилось. На середину вышел Распорядитель арены.

— Пришло время сразиться! — его голос гремел, точно труба. — Пусть новичок покажет, на что годится! Против него — Дуал и Тайгер.

Лутта подалась вперед и нервно облизнула губы. Тайгера она знала хорошо… Куда лучше, чем можно было ожидать, даже учитывая немалый срок его службы у Старшего смотрителя. Казалось, гены Древних в его клетках вспомнили о своем существовании, подавив все признаки, приобретенные человечеством с тех пор, как оно вышло в космос. Остался лишь один, более древний, чем людской род — странная пигментация кожи, чередование темных и бледных полос, которые становились более заметными там, где росли волосы. Именно этим полоскам он был обязан и своим именем — именем легендарного Доисторического хищника, — и вниманием Лутты. Плененная видом его могучих мышц и обманчиво ленивыми движениями, она как-то приказала Орди привести Тайгера к себе в спальню — ей не терпелось полюбоваться им с более близкого расстояния. Неизвестно, что разочаровало ее сильнее — полоски или любовные способности воина, но увлечение продлилось ровно одну ночь и не оставило никаких особенных воспоминаний. Просто еще один роман, который красиво начался и закончился ничем.

Распорядитель приводит воина к ней в ложу, и тот получает… кто-то платочек, кто-то брошку, кто-то ленту с голографической аппликацией — неважно. Прежде, чем воина уводят, она просит распорядителя принять ставку. Она всегда ставит на своего нового избранника, с кем бы ему не предстояло драться — это тоже часть игры. К тому же в день игр Отто выделяет ей несколько мегакусов сверх обычного, и она может позволить себе быть щедрой. Кто-то погибнет, и она будет тешить себя мыслью, что он умер с ее именем на устах. Те, кому повезло больше, удостаиваются ночи любви. Казалось бы, ночь любви с настоящим мужчиной, воином — что может быть прекрасней? Увы, в половине случаев воин оказывался… не то что не мужчиной, но весьма далек от того, что этим словом называют. Таким оказался и Тайгер.

Что же касается Дуала, то он не мог даже рассчитывать, что госпожа когда-либо обратит на него внимание. Подергивающийся уголок рта, из которого иногда начинала стекать слюна, не прибавлял ему привлекательности. Таких, как он, десятками продавали на невольничьих рынках — рослых, мускулистых, с бессмысленными физиономиями и переломанными носами. Скорее всего, и смерть его ожидала такая же, какую встречали большинство гладиаторов — бесславная смерть на арене, на песке, пропитанном его собственной кровью.

Коротышка прекратил свой танец, повернулся к противникам и стал разглядывать их, слегка склонив голову набок и поглаживая бороду — не так смотрят на людей, которых надо будет убить, чтобы они, в свою очередь, не убили тебя. Сейчас Лутта хорошо видела лицо воина: высокий лоб, тонкий прямой нос с горбинкой… Не то лицо, которое она сочла бы привлекательным… Но теперь это уже не имело значения.

— Оружие выбираете сами, — нудно продолжал распорядитель. — Но брать только тренировочное. Удары по голове запрещены. Постарайтесь не искалечить друг друга — хозяину это не понравится… Начало поединка после третьего удара гонга.

Он замолчал и чинно направился к своей кабинке, отгороженной ударопрочным экраном. Разошлись и гладиаторы. Те, кто не участвовал в схватке, собрались в тесной ложе. Тайгер и Дуал, угрюмо переглядываясь, направились к оружейной стойке.

Но Лутта следила не за ними. Она смотрела на маленького воина, который по-прежнему стоял и загадочно смотрел на своих будущих противников.

Тем временем Тайгер, ткнув пальцем в панель, получил перчатки с длинными металлическими когтями. Дуал после недолгих колебаний выбрал секиру с широким лезвием. Распорядитель высунулся из-за перегородки и что-то крикнул — не в динамик, поэтому Лутта не разобрала ни слова. Зато увидела, как коротышка обернулся, забавно поднял брови и пожал плечами, словно взрослый, к которому обратился с вопросом четырехлетний кроха. Лутта почувствовала, как напрягаются мышцы — можно было подумать, что это ей предстояла схватка. Но маленький гладиатор даже не пошевелился.

Дуал атаковал первым. Его рев был слышен даже сквозь экран. Казалось, еще миг, и эта гора мускулов просто снесет коротышку — не понадобится даже секира, занесенная для удара.

Но лезвие секиры рассекло воздух и с хрустом вошло в песок. Коротышка шагнул в сторону, и его кулак вошел великану под подбородок. Лутта не раз видела, как после такого тычка люди падали и вставали не сразу и не всегда. Но Дуал лишь отступил на шаг и снова занес секиру.

На этот раз новичок не стал ждать. Раз! Его ноги разъехались, прочертив две ровных борозды. В последний момент свободно опущенные руки маленького бородача превратились в опоры, не дав ему сесть на песок. Два! Ноги-ножницы сомкнулись на щиколотках Дуала. Гладиатор качнулся и рухнул, словно ему и впрямь подрезали сухожилия.

Лутта даже не успела заметить, как поднялся коротышка — в следующую секунду тот уже сидел верхом на поверженном противнике. Зато маленький воин успел заметить Тайгера, который оказался на расстоянии удара.

Но удар когтистой «лапы» не достиг цели. Той цели, для которой предназначался. Стальные когти прошли сквозь пустоту и вонзились в грудь Дуала.

А потом Тайгера вдруг подбросило в воздух, и он упал в пыль в паре шагов от напарника. И бородачу не понадобилось много времени, чтобы преодолеть это расстояние.

— Потрясающе… — прошептала Лутта. — Потрясающе…

Сейчас он нанесет последний удар. Один-единственный. И все будет кончено.

— Прекратить поединок! — загремел над ареной голос распорядителя.

Победитель пожал плечами и осторожно опустил ногу на локоть Тайгера, который даже не пытался подняться. Дуал корчился, безуспешно зажимая раны, из которых фонтанчиками хлестала кровь. Лутта почти чувствовала ее запах.

— Пригласить воина к вам в ложу, госпожа?

Тихий голос евнуха заставил ее вздрогнуть. Засмотревшись на схватку, она совсем забыла, зачем сюда пришла!

— Само собой, — бросила она, не оборачиваясь.

Прошла целая вечность, прежде чем евнух появился на арене. Лутта видела, как к нему подошел распорядитель и как Орди ткнул пальцем в сторону ее ложи. Начинались те самые минуты восхитительного трепета, рожденного предвкушением удовольствия и страхом разоблачения. То, чего она никогда не испытывала, когда находила избранника из числа равных себе. Из числа всех этих искушенных красавцев, влюбленных исключительно в свои тела, плод работы эндокринологов, диетологов и косметических хирургов.

Тем временем Орди появился в прямоугольнике увеличенного изображения, рядом с гладиатором. Толстые губы евнуха беззвучно шевелились, круглые глаза ворочались в глазницах, и Лутта время от времени встречалась с ним взглядом, когда Орди косился в сторону ее ложи. Всякий раз, когда это происходило, жену Старшего смотрителя передергивало. Евнух напоминал огромную жирную рыбину, плавающую в прямоугольном аквариуме. Странное дело: будучи одного роста с евнухом, маленький воин как будто смотрел на него сверху вниз. Он слушал, не меняясь в лице, лишь однажды сделал непонятное движение головой. Потом, как показалось Лутте, покосился в сторону Дуала, которого грузили на медицинскую платформу. И, наконец, кивнул — с таким видом, с каким знатный дворянин принимает донесение от посланника, — и направился к выходу. Камера, проводив его пристально-равнодушным взглядом, отключилась.

Превосходно… Просто превосходно.

Некоторое время спустя дверь в ложу открылась — так неожиданно, что женщина вздрогнула. Она запоздало сообразила, что не успела принять свою любимую соблазнительную позу.

— Ты хотель видеть меня?

Голос был молодой, звонкий. И в нем звучал вызов.

Ах, вот как? Похоже, он привык побеждать. Ну что ж, это даже интересно — показать этому новичку, кто тут хозяин.

— Да, — Лутта прибавила в тон холодка. — Я звала тебя, раб.

— Я нэ раб, — спокойно возразил гладиатор. Он говорил со странным акцентом. Как и все знатные дамы Диска, ведущие светскую жизнь, Лутта неплохо разбиралась в диалектах звездных королевств, но такой выговор слышала впервые.

— Меня звать Мехмед Каты, — продолжал он. — Можно Мехмед.

Лутта надменно приподняла бровь.

— Я, кажется, тебя не спрашивала. Рабы имеют право говорить, только когда им разрешат. Так что…

— Я не раб, — повторил маленький гладиатор. — Я имей договор с твой муж.

— Как интересно… И чем же ты прогневал его, раз он отправил тебя сражаться на арену? Впрочем, неважно. Я видела, как ты сражаешься. Ты понравился мне… Мех-мед, — она произнесла его имя так, словно пробовала его на вкус. — Если угодишь мне, я, пожалуй, замолвлю за тебя словечко.

Она прищурилась, посмотрела бородачу прямо в глаза… и словно наткнулась на каменную стену.

— Мне не нужен твой слово, — произнес Мехмед терпеливо, как говорят с неразумным ребенком. — Я имей иттифаакыйа[12] с твой муж. Говори, что я должен делать.

Ничего себе!

Торжество вспыхнуло и погасло. Так, наверно, чувствовал себя Дуал, когда его секира рассекла пустоту вместо живой плоти противника.

Он соглашается… Соглашается, а не подчиняется! Как будто у него есть выбор. Более того: даже если заковать его в электрошоковые браслеты, это ничего не изменит. Хотя может оказаться весьма занятным.

Лутта поднялась с кресла, не сводя глаз с гладиатора, и шагнула к нему. Потом сделала еще шаг. Спокойный взгляд коротышки действовал на нее, как силовое поле, сквозь которое было почти невозможно пройти.

Но если она отступит, то перестанет себя уважать.

— Неужели ты не понимаешь, что от тебя требуется? — Лутта подошла вплотную и кончиками пальцев коснулась его руки. Сопротивление стало почти непреодолимым. Черные, точно покрытые лаком глаза смотрели на нее, коротко смаргивая, заставляя ее испытывать те чувства, которые должен был испытывать он.

— Твой муж не говорить мне, — без всякого выражения произнес маленький воин, отступая на шаг. — Твой муж говорить мне драться с другой воин.

Он был так серьезен, что Лутта расхохоталась.

— Да что ты! Но мы ему не скажем. Давай, что ты стесняешься… — Она цепко ухватила его за кисть и потянула к себе. — Право, какой ты смешной! Иди сюда.

Ее ногти вонзились в ладонь так неожиданно, что Лутта вскрикнула. Она даже не поняла, каким образом рука маленького воина выскользнула из ее. Движение было плавным, почти неощутимым.

— Слушай, женщина, — прошипел он. — Я не желаль иметь с тобой дел на рогах твой муж! Будь я муж такой бесстыжей биляти, я вязать тебя веревка и бить кнута!..

Лутта ахнула… и запоздало сообразила, что должна рассмеяться.

— Меня? Кнутом? А сам кнута отведать не хочешь?..

— Зови свой слуга, — холодно отозвался Мехмед. — Я хотель знать, какого цвета их кровь.

Лутта коснулась браслета-коммуникатора. Если она исполнит свою угрозу, это может обернуться против нее самой. Известно, что слуги любят сочинять небылицы про хозяев. Как еще можно отыграться, отомстить людям, занимающим положение, которого им никогда не достичь? Обычно эти байки не воспринимают всерьез, но те, кто хотят докопаться до истины, очень своевременно вспоминают, что та порой скрыта в шутке.

Нет. Она накажет наглеца, который осмелился ей дерзить. Она покажет ему, кто здесь хозяин. Только так можно себя обезопасить. После подобного урока он не посмеет рассказать Отто, чего она от него добивалась.

Правда, тогда этот маленький воин вряд ли сможет исполнить ее желание… Все зависит от того, когда она скажет палачу «стоп».

И она нажала бирюзовую кнопку на браслете.

— Палача в верхнюю ложу, — произнесла она — таким тоном, словно заказывала чашечку кофе.

Гладиатор бросил на нее взгляд, полный презрения, но ничего не сказал.

Лутта опустилась в кресло, устало вздохнула и пробежалась пальцами по сенсорам, заставляя спинку принять более удобную форму.

— И нечего дуться, — небрежно бросила она, глядя на свое отражение в экране. — Ты сам виноват. Но исправиться еще не поздно. Попроси прощения. Скажи: «Госпожа Лутта, я исполню все, что вы пожелаете…» И я подумаю о том, чтобы смягчить твою участь.

На этот раз раб не удостоил ее даже взглядом.

Время тянулось невыносимо медленно. На арене снова появились гладиаторы. Двое вооружились тупыми турнирными пиками и начали поединок. Но после Мехмеда они казались неуклюжими, точно тренировочные роботы.

Жена смотрителя украдкой покосилась на воина. Маленький бородач стоял неподвижно, глядя непонятно куда, как человек, погруженный в собственные мысли — но не настолько глубоко, чтобы не замечать ничего вокруг. Лутта прикусила губу. Густые усы не позволяли разглядеть его рот. Некоторое время она размышляла, будут ли они щекотать кожу во время поцелуя, и каково будет запустить пальцы в эту длинную бороду. Потом перевела взгляд на предплечье, отмеченное тонким белым шрамом. Его кожа, как и у всех гладиаторов, была недавно обработана депилятором и напоминала тонкую, но чрезвычайно плотную и гладкую ткань. Внезапно Лутта представила, как они лежат в постели, когда все уже закончилось. Она поднимается, открывает глаза… А он точно так же, как сейчас, смотрит в никуда и улыбается загадочной улыбкой.

И все, что от него требуется — это извиниться!

Дверь широко распахнулась, и на пороге появились несколько палачей в островерхих кожаных колпаках с узкими прорезями для глаз. Поговаривали, что эти колпаки шьют из кожи казненных преступников.

Забавно. Выходит, Орди не слишком преувеличил, утверждая, что маленький воин в одиночку расправился с отрядом смотрителей. Даже для наказания непокорных гладиаторов не посылали такую толпу.

Позади тусклым каменным шаром маячила лысина Распорядителя боев. Распорядитель имел жалкий вид: за любой проступок, совершенный его подопечными, отвечать приходилось и ему.

— Слушаю вас, госпожа, — глубоким басом произнес один из палачей.

Лутта выпрямилась и поправила полупрозрачный шарф, который сполз с ее плеча.

— Этот раб, — она указала на Мехмеда, — груб и не имеет понятия о почтительности. Я хочу, чтобы ему надели браслеты и бросили к моим ногам.

И она кивнула, давая понять, что разговор окончен.

Палач поклонился и не спеша вытащил из-за пояса кнут.

Мехмед взглянул на него, не меняясь в лице. Их разделяло лишь несколько шагов.

Лутта не успела ничего заметить. Просто коротышка изменил позу, а палач, споткнувшись, тяжело плюхнулся на задницу.

В течение бесконечно долгой минуты он сидел не шевелясь. Остальные тоже застыли. Слышно было лишь, как сопит распорядитель.

Потом из-под кожаной маски послышался сдавленный стон. Палач неловко потянулся вперед, обхватил правую голень и заголосил:

— Схватите мибуна! Он… Он… Он мне ногу сломал!..

Его товарищи переглянулись. Грубые руки легли на толстые рукояти плетей. Однако никто не двигался с места.

— Схватите его! — не унимался палач на полу. — Схватите!..

Лутта вцепилась в подлокотник кресла. В висках стучала кровь. Сейчас эти иссиня-черные плетеные щупальца развернутся в смертоносном броске и с влажным шлепком, похожим на многократно усиленный звук поцелуя, рассечет тонкую кожу цвета песка. Брызнет кровь… Она жаждала этого, словно много дней умирала от голода, и эта кровь была единственным, что могло его утолить.

Звонкий щелчок разорвал тишину. И началось нечто невообразимое.

Если бы бой происходил на арене, а не в полутемной ложе, она сумела бы заметить, как бородатый новичок кувырнулся под ноги палачу, попытавшемуся достать его кнутом, как тот, падая, сбил соседа, и как коротышка, крутанувшись на носке, ребром ладони ударил под ребра еще одного здоровяка в кожаной маске. Но взгляд Лутты не мог поймать ни одного движения — только вскрики, вопли, натужный храп… Лишь когда чье-то тело отлетело к ее креслу, она истошно взвизгнула.

Все закончилось так же внезапно, как и началось. Дрожащей рукой жена Старшего смотрителя нащупала сенсорную панель на подлокотнике и с третьей попытки добавила света.

В воздухе висел резкий запах пота и крови. Все палачи корчились на полу и стонали. Лишь один пытался подняться. Из-под его маски и из прорезей для глаз текло что-то густое и темное, точно пережженный сироп.

А коротышка-гладиатор стоял в дверях, которые так никто и не закрыл, и говорил с Распорядителем боев. Лутта помотала головой, но так и не могла разобрать ни слова: она чувствовала себя так, словно два каких-то негодяя полчаса орали ей в уши.

Неожиданно Мехмед обернулся.

Сейчас он что-то скажет. Что сейчас он точно так же разделается с ней. И никому из слуг не хватит смелости, чтобы за нее вступиться.

Или спросит, убедил ли он ее в том, что его нельзя принудить к чему-то силой…

Но он ничего не сказал. Он только сплюнул на ковер… И ушел.

Распорядитель бросил на госпожу взгляд, полный тревоги, и тут же потупился. Ему было стыдно — то ли за свое бездействие, то ли за то, что он стал свидетелем этой безобразной сцены.

Появились печальные медики в блекло-голубых халатах. Они погрузили израненных палачей на платформы и удалились. Следом ушел и Распорядитель боев.

Дверные створки сомкнулись. Лутта осталась одна. Она съежилась в кресле, вся дрожа, потом подтянула ноги, крепко обхватила колени руками и уставилась на ковер, где медленно высыхало темное пятно.

Ей казалось, будто плевок попал ей на кожу и прожигает, точно кислота.

Скверно. Как все скверно! И всему виной проклятая Суэтта со своими сплетнями! Если бы не она…

Если бы не она, этот коротышка не покалечил бы слуг ее мужа. Уложи он всех гладиаторов Отто Чаруша, никто и слова бы не сказал: гибель на арене — дело обычное, в бою выживает сильнейший. Но палачи — совсем другое дело. И если до Отто дойдет, из-за кого и из-за чего это случилось…

Надо что-то придумать. И что-то сделать.

Но думать Первая жена Отто Чаруша не могла. В голове было пусто, в ушах стоял звон. Она сидела, обхватив колени, и по ее щекам текли злые слезы.