Непрощенный

Глава 11 АРТЕМ ВИШНЕВСКИЙ

Артему начало казаться, что на его указательном пальце образовалась мозоль, а мозги закипают и створаживаются. У его далеких потомков, создателей звездолета «Расия» было весьма своеобразное представление о краткости. Вдобавок его родной язык за прошедшие века претерпел некоторые изменения. Проще говоря, он сверх всякой меры оброс искаженными иностранными словечками — подобно тому, как днище корабля обрастает ракушками и моллюсками. И если с пониманием разговорной речи особых проблем до сих пор не возникало, то с чтением технической литературы дела обстояли плачевно. Из двух десятков специальных терминов лишь один представлялся смутно знакомым, о значении еще пяти можно было догадаться. Что же до остальных… Поползав по перекрестным ссылкам, Артему в конце концов удавалось докопаться до истины, но к этому времени смысл первой фразы оказывался погребен под грудами новой информации.

И тогда оставался только один вопрос: «Боже! Что я тут делаю?»

Ответ был так же далек, как и последняя страница «Краткого руководства». Вагончик достиг своего таинственного пункта назначения и остановился. Артем подавил сильнейшее искушение снова нажать кнопку «пуск». Он так и не разобрался, как управлять вагонеткой, а автопилот, скорее всего, отправил бы их в исходную точку. Этого ни Артему, ни Матильде совершенно не хотелось.

Но куда хуже было другое. В «Руководстве» не нашлось даже упоминания о существовании таких вещей, как план звездолета… который в данном случае уместней было бы назвать «картой». Запомнить же бесчисленные повороты и развилки, попадавшиеся по пути следования, было просто нереально.

Вагончик стоял в огромном круглом зале, который Артем окрестил «вокзалом». Сюда стекались множество монорельсов. В конце каждого стояло несколько вагончиков — они отличались от того, на котором прибыли беглецы, лишь отсутствием дыр в стенах.

Отчаявшись найти карту, Артем предложил Матильде отправиться на поиски выхода. Они оторвались от кромешников, и теперь надо было подняться наверх. Теперь заблудиться им не грозило: Матильда тянула по стенам и полу нить, по которой при необходимости можно было вернуться. Топая за паучихой по бесконечному коридору, Артем вспоминал песенку времен своей бесконечно далекой юности — даже не песенку, а две строчки из припева:

«Ну прямо про меня написано… — думал он, разглядывая полупрозрачные стены коридора. — Правда, вместо Ариадны у нас Арахна. Но вроде тоже из греческой мифологии».

Процесс возвращения памяти шел по экспоненте. Артем даже вспомнил, что Арахной звали искусную ткачиху, которая вызвала на состязание саму Афину Палладу. И, кажется, победила… или проиграла? Скорее всего, проиграла, иначе с чего бы ей было вешаться на собственном полотне?

Им с Матильдой тоже было впору повеситься. Они предприняли двадцать пять вылазок, но все напрасно. Коридоры, по которым они ходили, замыкались сами на себя, заканчивались тупиками или упирались в двери, открыть которые не удавалось. Чудо-заряды их не брали; убедившись в этом, Артем перестал понапрасну расходовать боеприпас.

И ни одной лестницы, ведущей наверх!

Поначалу Артем не волновался. Если память в очередной раз ему не изменяла, человек может прожить без пищи три недели, прежде чем организм начнет поедать сам себя. Проверить справедливость этого утверждения Артему так и не довелось. Во время одной из вылазок Матильда обнаружила устройство, которое при нажатии на единственную кнопку выбрасывало контейнер с полупрозрачными розоватыми кубиками. Матильда признала их съедобными, и Артем поверил: он ел с копателями из одного котла, а значит, человеческий метаболизм за прошедшие века претерпел куда меньше изменений, нежели структура его родного языка. Кубики превосходно утоляли голод, но обладали одним существенным недостатком: после них страшно хотелось пить.

Отсутствие питья представляло куда более серьезную проблему. Запасы воды иссякли на третий день, хотя Артем растягивал их как мог. Матильде, кажется, хватало жидкости, содержащейся в «рыбных палочках». Артем держался до последнего, но еще через три дня, во время прогулки по коридорам, его сильно повело. «Вдовушка» недаром числилась в команде Алларта судовым врачом: постановка диагноза отняла у нее ровно десять секунд и стоила Артему потери трех капель крови. Обратный путь он помнил плохо. Едва добравшись до вагончика, он провалился в глубокий сон, а проснулся от того, что ему в рот по капле вливали воду. Воду, которая показалась ему божественным нектаром.

Правда, только в первый момент.

Говорят, жаждущий и из коровьего следа напьется. Жидкость, добытая Матильдой где-то в туннелях, по составу не сильно отличалась от водички из придорожной канавы — разве что отсутствием бактерий. Здесь, в Центре, царила почти больничная чистота. Немного оклемавшись, Артем уселся за «Краткое руководство», мрачно ожидая диареи, которая всегда застает врасплох.

Диарея Артема так и не посетила, а вот в голове заметно прояснилось. Что же до мерзкого ржавокислого послевкусия, его успешно перебивали все те же розовые кубики.

С «прогулок» Артем возвращался измотанным. Некоторое время он копался в «Кратком руководстве», но потом усталость брала свое, и он засыпал — иногда прямо на сиденье, носом в пульт. К тому же ему постоянно приходилось возвращаться к началу, чтобы освежить в памяти освоенный материал. В результате процесс изучения сильно замедлился. Умственных способностей Артема явно не хватало. Должно быть, его далекие потомки разработали какие-то особые методики усвоения материала.

Но зачем тогда они оставили эту шпаргалку?

Он размышлял об этом, шагая по ярко освещенному проходу. Пластик, которым был облицован пол, поглощал звук шагов. От этого казалось, будто уши забиты ватой, и Артему хотелось кричать, чтобы избавиться от этого ощущения. Потолки были такими высокими, что терялись где-то в сияющей высоте. На стенах, где выше, где ниже, темнели прямоугольные панели, исчерченные светящимися зелеными линиями. Впервые увидев эти прямоугольники, Артем принял их за план этажа, который так долго искал, но быстро обнаружил, что ошибся. Возможно, это были схемы, но что они изображали? Никаких подписей он не обнаружил.

Кроме того, его ожидало еще одно открытие — куда более приятное. Здесь не было кромешников. То есть, может, они и были, но Артему и его спутнице пока не попадались. До сих пор они проявляли большую настойчивость в поисках жертвы. Может быть, причина заключалась в размерах сооружения, именуемое «Центром»? По прикидке Артема, оно было весьма велико. Не исключено, что проклятые твари просто до них не добрались… пока.

Матильда придерживалась иного мнения на этот счет.

— Ты хотел, чтобы они в Центре на каждом углу толкались, как торговцы на базаре? — желчно осведомилась «вдовушка», когда Артем попытался прояснить ситуацию. — Нет их — и радуйся.

— Ага, вот я возрадуюсь, а они и выскочат, — буркнул Артем, поправляя кобуру, которая изрядно натерла плечо. — И потом, не просто же так их тут нет! Если они есть, надо знать, где они есть, чтобы туда не соваться. А если их нет — значит, есть что-то такое, чего они…

— Хватит мне брень скрести, — перебила Матильда. — Ты сам еще не запутался, кто у кого есть?.. Эй, ты на что уставился?

Артем молча ткнул пальцем в дверь, которая, на первый взгляд, ничем не отличалась от множества дверей, попадавшихся им в Центре.

— И что в ней такого? — проворчала паучиха. — Дверь как дверь. Хотя…

Она засеменила вперед, приподняла лапку, словно намеревалась постучаться, и вдруг отдернула ее.

Дверь была оплетена тончайшими золотыми волосками, почти неразличимыми, если не приглядеться пристально. Артем даже не поручился бы, что это что-то материальное.

— Теперь ты поняла?

— За этой дверью что-то ценное. Поэтому ее так охраняют.

— Попробуем разобраться?

Если бы кто-то наблюдал за ними в течение следующих нескольких минут, он был бы весьма озадачен: стоят рядом молодой парень и паучиха размером с крупного ньюфаундленда и сосредоточенно таращатся на дверь. Наконец Артем нерешительно шагнул вперед, и его пальцы коснулись сияющей паутины.

— Куда?! — взвизгнула Матильда.

Ее голос потонул в истошном вое сирен. Оглушенный, Артем присел и зажал уши, но это не спасало. От оглушительных переливов раскалывался череп, разлетались на капельки мозги.

И вдруг стало тихо.

В первую секунду Артем решил, что оглох или умер. Потом из глубин тишины начал подниматься тихий звон. И Артем осознал, что дышит. Ощущения напоминали мерзкое покалывание, что возникает, если отсидишь ногу… только выраженное в звуке.

Он с трудом разлепил веки — спасаясь от невыносимого шума, он зажмурился так, что все лицо ныло. Мир тонул в ярко-лиловом снегопаде. Матильде тоже пришлось несладко: она лежала на спине, задрав все восемь ног, и полуобморочно поскрипывала.

Сам Артем сидел на полу — очевидно, банально плюхнувшись на задницу. В носу свербело, но прочихаться почему-то не получалось. Медленно, словно опасаясь, что череп развалится пополам, он опустил руки…

Кровь. Обычно вид крови не вызывал у Артема каких-либо особых чувств, но сейчас… Может быть, дело было в том, что он еще не оправился после акустического удара, но дурнота накатила невесомой, душной черной волной. И почему-то вспомнились мерзкие создания, которых в этом мире почему-то звали древним словом «кромешники».

Нет, это уже не из Гамильтона…

Матильда заворочалась. Артем с некоторым усилием взял себя в руки, высморкнул кровавый сгусток и подковылял к паучихе. Напарница… Надо же, как совместно пережитые — вернее, переживаемые — неприятности сближают… людей… и не только людей. «Вдовушка» терпеливо дождалась, пока «напарник» поставит ее на ноги, совершила несколько странных телодвижений и буднично осведомилась:

— Ну что, продолжим?

Новая «медитация» получилась более продолжительной. Наученный горьким опытом, Артем решил не высовываться. В конце концов, руки у женщин тоньше, вдобавок у них получше с этой… как ее, господи… мелкой пластикой.

Но Матильда не стала пускать в ход конечности. Неожиданно она повернулась к двери задом, и из заостренного кончика ее туловища показался конец паутинки. Только на этот раз она напоминала цветом какао с молоком.

— Камай, напарник, — скрипнула паучиха. — Подсади.

Похоже, процесс стоил ей некоторых усилий.

Артем и сам сообразил, что задумала «вдовушка». Шильце, которое она выпустила, могло пройти между нитями, не задев их. Весь фокус состоял в том, что он смотрел не с той точки. Сейчас, присев на корточки, Артем обнаружил на уровне собственного носа «скважинку», которая шла вверх под углом градусов тридцать.

Он уже испугался, что придется самому пропихивать паутинку туда, но этого не понадобилось. Достаточно было, стоя на коленях, поднять «вдовушку» на нужную высоту, а потом чуть податься вперед.

Легко сказать… Для своих размеров фрау Матильда весила немного, но пушинкой ее можно было назвать разве что в шутку. В этом Артем убеждался уже не в первый раз.

— Повыше! — командовала она. — Левее! Еще чуть выше!.. И…

Наконец нужная высота была достигнута, и Матильда ввела отвердевшую паутинку в отверстие. В крошечных движениях, которые она совершала нижней частью своего тела, было нечто двусмысленно-эротичное. Особенно учитывая высоту, на которой пощелкивали ее жвалы.

— Ниже! Осторожно! Теперь вперед! Не дергайся! Так… Эй, ты что это?

Артем вряд ли мог объяснить, что происходит. Во лбу вдруг начал растекаться густой, липкий жар. Вот он заполнил переносицу, ноздри…

И в рот хлынуло что-то горячее и соленое.

Вот тебе и «возьми на ручки». Доподнимался.

Он уже собрался объяснить Матильде, что в носовом кровотечении нет ничего угрожающего, но для этого пришлось бы выплюнуть изо рта кровь, а при этом трудно избежать резких движений. И тогда вряд ли выйдет отделаться… малой кровью.

Поэтому вместо того чтобы пререкаться, Артем еще немного приподнял паучиху.

Есть!

Он не знал, чего именно ожидал от того момента, когда жальце коснется двери.

Золотые нити по-прежнему окутывали дверь, но на ее поверхности начал проступать другой рисунок, чем-то напоминающий «схемы» на стенах. Тонкие линии наливались светом, начинали мерцать…

— Ну… — прохрипел Артем, — долго мне тебя держать?

«Вдовушка» возмущенно скрипнула жвалами.

— Откуда мне знать? Мне что, докладывают?!

Артем почувствовал, что руки начинают неметь. Еще немного — и он просто уронит фрау Матильду к чертовой бабушке. И тогда все придется начинать сначала.

Ну и хрен с ним.

Он дернул паучиху назад — резко, но достаточно аккуратно. Только бы не задеть «вуаль»… Руки дрогнули, и тут Артем понял, что задевать нечего.

Нити исчезли. В глубине гладкой поверхности двери, похожей больше на толстое матовое стекло, чем на металл, догорали огненные линии. Послышалось тихое, но звонкое «чмок!», и створка начала медленно уходить в паз.

Вот и все.

Артем опустил паучиху на пол, выпрямился и огляделся по сторонам. Во рту стоял омерзительный вкус ржавчины: сам того не заметив, он сглотнул немного крови. Сознание разрывалось между двумя желаниями: избавиться от этого вкуса… и занять лежачее положение, чтобы не вставать как минимум сутки. Нормальные земные сутки.

— Не слипай! — раздался гневный вопль «вдовушки». — Сейчас захлопнется! Что будешь делать?

Да, пожалуй, она права.

Артем пососал язык, чтобы во рту собралось побольше слюны. Нехорошо, конечно, плевать на пол, но…

Он еще раз мрачно огляделся, словно в коридоре невесть откуда могла появиться урна, и сплюнул в угол, потом прочистил нос и прошел внутрь.

Небольшой зал вызывал навязчивое ощущение дежавю. Нет, дежавю тут ни при чем. Просто такие же пульты управления с экранами он видел… да, в самом начале путешествия по подземелью. Только вот полупрозрачной колбы в три метра высотой там не было.

Внутри которой плавало нечто, увитое проводами — круглое, бледное. Мягкий слабый свет, заливающий зал, не мог проникнуть в густую полупрозрачную жидкость. Артем подошел ближе… и тут словно пудовый кулачина вошел в поддых. Едва успев сложиться пополам, он оперся о ближайший пульт, и его вырвало.

Человеческий организм — штука надежная. Недаром Господь четыре дня отрабатывал технологии на материи живой и неживой, травках, цветочках и братьях наших меньших. Но в один непрекрасный миг заложенный Господом запас прочности кончается.

И что станет последней соломинкой — только Ему, Господу, ведомо.

В своей жизни Артем многое пережил и много на что насмотрелся. Но это… Зрелище было омерзительным до тошноты и в то же время жалкое.

Человеческая голова. Лысая, как яйцо… нет, скорее, как какой-то чудовищный плод, гниющий изнутри. Толстые натруженные вены перерастали в трубки, сделанные то ли из пластика, то ли из высушенной кожи, и по ним лениво текла темная жидкость. Такие же трубки пучками торчали снизу, из шеи. Глядя на него, Артем ощутил нечто вроде раздвоения личности. В то время как одна половина его сознания боролась с ужасом и отвращением, другая спокойно и беспристрастно перечисляла приметы пострадавшего (жертвы?) и признаки, по которым можно было установить причину смерти.

Судя по характеру раны, голова скорее оторвана от тела, чем отрезана… Цвет кожи и внешний вид тканей указывает на то, что голова некоторое время находилась в воде…

…Или «длительное время»? Кстати, а кто сказал, что это вода?

Широкий рот с пухлыми, как у негра, губами был приоткрыт. Крупный нос картошкой словно размяк, но продолжал впитывать жидкость всеми зияющими порами кожи. Покойник был лыс, но мало того: у него не было ни бровей, ни ресниц, и это напоминало о каких-то других утопленниках, у которых наблюдался тот же характерный признак. На лице застыло выражение, словно утопленник закрыл глаза, пытаясь что-то вспомнить… да так и не открыл.

— Эй, напарник… Напарник?!

Артем поймал себя на том, что уже минуту таращится в никуда. Вместе с ощущением реальности накатила дурнота, и он снова ухватился за край пульта.

— Тихо, тихо, не падай… — в скрипучем голоске Матильды послышалась непритворная тревога. — Ты что…

Сквозь антрацитовую обморочную пелену Артем услышал дробный шорох ее лапок… и взвыл от боли.

— Это ты «что»! — заорал он, хватаясь за укушенную лодыжку.

Вот и все. Сейчас — судороги, боль в мышцах… потом черный коридор, белый круг… и доброе время суток, святой Петр.

В этот момент Артем сообразил, что апостолу придется подождать, да и укус почти прошел.

— Это ты «что», а я ничего, — огрызнулась Матильда. — Кровь твою попробовала. Как я иначе пойму, что с тобой случилось?

— И что со мной могло случиться? — мрачно осведомился Артем. Боль понемногу утихала, признаков отравления пока не наблюдалось, в голове слегка просвежело. Хотя черт его знает, чем это потом аукнется…

— Могло что угодно, — спокойно отозвалась паучиха. — Съел чего-нибудь… или заразился…

Она задумчиво скрипнула жвалами и добавила:

— А так ничего не случилось. Еда непривычная. И подергался.

— Ага, — Артем потер скулу. — Знакомого встретил.

— Знакомого?!

— Шутка.

Он отвел глаза, чтобы не встречаться взглядом с головой в колбе, и принялся разглядывать поверхность пульта. Почему-то возникло ощущение, что «утопленник» подглядывает за ним из-под лишенных ресниц век — ощущение весьма неприятное.

Пульт был противоестественно чистым, словно его только что протерли тряпкой — ни пылинки, ни волосинки. Хотя откуда тут волосинкам взяться? Что же до кнопок и разной формы сенсорных панелей… Артем не обладал фотографической памятью и не рискнул бы сыграть в «десять отличий», сравнивая его с теми, что видел раньше.

Нет, одно отличие все же наличествовало. Отсутствие кнопки «вкл.»… Или «пуск». Или, на худой конец, «старт».

Но ведь как-то эта хрень должна включаться!

Подключив к поискам Матильду, Артем вскоре пришел к неутешительному выводу. Если «хрень», то есть система, управляемая с этих пультов, включалась, то явно не с самих пультов, а может, и не из этого зала вовсе.

Последнее представлялось совсем печальным. Искать кнопку, которая включает неизвестно что, на территории, сравнимой по площади с небольшим городком вроде нежно любимого Артемом Петродворца, но застроенного вместо очаровательных краснокирпичных хрущевок и старых двухэтажных домиков высотками… А не пошло бы оно куда подале?

— Ну, что у тебя хорошего? — устало поинтересовался он, присаживаясь в ближайшее кресло.

Паучиха вылезла из-под одного из пультов и совсем по-человечески развела передними лапками.

— Смотря что мы искали. Взгляни, если есть желание.

Артем нехотя оторвал зад от кресла и поплелся за ней.

Находка и в самом деле оказалась занятной. Во всяком случае, ничего похожего Артему пока не попадалось: шар, размером напоминающий дыню-колхозницу, а цветом — графитный стержень и непонятно каким образом держащийся на тоненьком стерженьке. Его поверхность была безупречно гладкой, но не блестела. Артем не мог избавиться от ощущения, что шарик можно сжать в руке безо всякого усилия, а если отпустить, он расправится, как кусок поролона.

Вот только желания тискать загадочный предмет почему-то не возникало.

— Прелесть какая, — пробормотал Артем, присаживаясь на корточки и разглядывая шарик снизу. Конструкция не была монолитной — по крайней мере снаружи. С этой точки обзора четко просматривался стык между стерженьком и шариком. — Вопрос только, для чего она предназначена.

— Может, это ханда? — предположила паучиха.

— Ханда?!

— Ну да. На многих мехах есть ханд-управление. Берешь такую штуку рукой, поворачиваешь вправо — меха идет вправо… или влево, мехи — они все разные. А есть ханды, которые просто включают и выключают, но эти обычно маленькие.

— И какая лапка должна быть, чтобы такой… хандой… ворочать? — поинтересовался Артем, недоверчиво разглядывая «дыньку».

— Большая, наверно, — резонно ответила Матильда.

Ну да. Вспомнить хоть костюмчики, которые он на складе обнаружил. Да и ствол, найденный там же, тоже не под девочку-дюймовочку сделан.

— Значит, ханда, говоришь, — задумчиво проговорил он. — Ручка, то бишь. Одна штучка. Ну что, посмотрим, для чего она предназначена?

Он вопросительно посмотрел на напарницу, но та молчала, а мимика арахнов богатством и удобочитаемостью не отличалась.

— Лады. С Богом, понеслись.

Артем протянул руку к шарику, но коснуться его не успел. Яркий свет, неприятно-желтый, словно проникающий сквозь грязную занавеску, озарил помещение. После царившего здесь полумрака он резанул по глазам, и Артем поморщился, но голова сама повернулась в сторону источника света.

Свет исходил из трубы, в которой плавала чудовищная голова, и о которой Артем в пылу поисков успел забыть. Со дна, сокрытого в мощном постаменте, лениво всплывали разнокалиберные пузырьки. А потом… Артему показалось, что он услышал металлический щелчок, когда «утопленник» раскрыл глаза.

— ʼад ʼриветствовать ʼапитана ʼорабля.

Откуда доносится голос, понять было невозможно. Звучал сам воздух, и от этого становилось страшно дышать. Однако это был живой голос — голос разумного существа, недовольного тем, что его побеспокоили.

О господи…

Артем в последнюю секунду прикусил язык. Слово — серебро, молчание — золото… Нам не дано предугадать, чем слово наше отзовется… Нет, в оригинале было «чувство». Но все равно, в этом странном месте следовало соблюдать осторожность.

Потому что, похоже, именно его слово пробудило от многовекового сна обитателя «аквариума». Конечно, если тот действительно спал.

А если не слово, то что? Движение?

В сознании Артема снова и снова, словно заскочившая запись на диске, прокручивалось все, что произошло за последние несколько минут. Матильда позвала его, он подошел… осмотрел «ханду»… поднес руку…

— ʼжидаю ʼолосовой ʼоманды.

Голос раздался так неожиданно, что Артем вздрогнул. И словно встал на место некий кирпичик. Крошечный, но тот самый, без которого не добирается критическая масса и не запускается цепная реакция воспоминаний.

Сомнений не оставалось. Голосовая команда!

Конечно.

Пресловутая ханда — это микрофон. Странный, но все же микрофон. С такими выступали дикторы телевидения и артисты. Потом их заменили крошечными «пуговками»… ладно, это уже к делу не относится. Так что двигаться по залу можно без особых опасений. А вот за языком придется следить, да еще как.

— Просьба снизить уровень звука до комфортного уровня, — громко и отчетливо произнес он.

— ʼекорректная ʼоманда, — невозмутимо возразил голос. Громкость звучания не понизилась ни на йоту.

Артем застонал. Похоже, «утопленник» принимал за команду не всякий звук. Отрадно, конечно. Но сколько придется биться, пока формулировка удовлетворит этого зануду?

И пословица «попытка — не пытка» в данном случае может оказаться не совсем верной. Ладно, попробуем.

— Понизить громкость до приемлемого уровня…

— ʼекорректная ʼоманда.

— Снизить громкость до приемлемого уровня…

— Говори тише! — рявкнул Артем, теряя терпение.

— Сам бы не орал, — тихо заметила паучиха.

— ʼоманда ʼринята, — прогремел зловредный утопленник. — ʼточните ʼровень ʼромкости. ʼаз, ʼва, ʼри, ʼетыре…

С каждым счетом голос становился тише.

— Стоп, — сказал Артем.

— ʼжидаю ʼолосовой ʼоманды, — сообщил утопленник — почти нормальным голосом.

— Чего он опять от тебя хочет? — поинтересовалась паучиха.

Тишина, которая после этих слов повисла в зале, напоминала предгрозовую. Артем и его восьминогая спутница едва успели переглянуться, когда ровный белесый свет померк, и помещение погрузилось в темно-багровый полумрак. В следующий миг в воздухе что-то громко щелкнуло, и освещение стало прежним.

Охваченный нехорошим предчувствием, Артем шагнул к Матильде. «Вдовушка» не шевельнулась. Ее глазки-угольки теперь напоминали красные лампочки, горящие вполнакала. Артем протянул руку… и словно наткнулся на невидимое стекло.

— Эй, — негромко окликнул он «утопленника», — что происходит?

— ʼбнаружен ʼотенциально ʼраждебный ʼнопланетный ʼрганизм, — охотно отозвалась голова. — ʼокализация ʼстановлена. ʼбъект ʼаключен в ʼтазис. ʼжидаю ʼолосовой ʼоманды.

В животе у Артема что-то оборвалось.

Он опустился на край пульта, рассеянно вслушиваясь в вакуум в голове. Сказать, что он не знал, что делать — означало не сказать ничего. Он даже не знал, что думать.

Приказать «жмурику» отпустить паучиху? Объяснить, что «ʼнопланетный ʼрганизм» вовсе не «ʼраждебный», а наоборот, вполне дружелюбный, разве что слегка острый на язычок? Как отреагирует на это плавающий в колбе параноик?

По принципу «Друг моего врага — мой враг». Вот как.

Вакуум в голове начал понемногу заполняться. В холодной разреженной пустоте поплыли крошечные кристаллики-мысли.

Хорошо, если он отреагирует так, как и полагается реагировать на команду механизму — то есть подчиниться. Но этой штуке не зря присобачили человеческую голову. Скорее всего, он не только тупо реагирует на происходящее, но и способен рассуждать. То есть у него имеется что-то вроде разума. Способности не только анализировать, но и рассуждать.

Попробуем на этом сыграть, что ли?

— Объясни, почему объект обнаружен только сейчас и почему заключен в стазис, — устало проговорил Артем.

Жидкость в колбе слабо забурлила.

— ʼвигательные ʼеакции ʼотенциально ʼраждебного ʼбъекта ʼпасности ʼе ʼредставляли. ʼднако ʼозможность ʼотенциально ʼраждебного ʼбъекта ʼодавать ʼвуковые ʼигналы ʼожет ʼызвать ʼистемный ʼбой.

Артем вздрогнул. Если раньше «утопленник» говорил хорошо поставленным баритоном, то теперь его голос был высоким и звонким, точно у подростка. Только интонации остались прежними.

Что ж, исчерпывающее объяснение. Интересно, слышит ли его Матильда? Судя по всему, паучиха все еще была жива и невредима. Но на скорое освобождение фрау Цо, похоже, рассчитывалось не приходилось.

— Принято, — Артем потер шею. — А какие еще способы управления возможны?

Голова снова окуталась роем пузырьков. В воздухе послышалось чуть слышное потрескивание, но откуда оно доносится, понять было невозможно. Артем почти кожей чувствовал, как течет время.

— ʼучное ʼправление ʼеисправно, — послышался скрипучий старческий тенорок. — ʼлоки а — ʼосемнадцать — ʼридцать ʼосемь — ʼвадцать ʼетыре, а — ʼвадцать ʼва — ʼвадцать ʼетыре — ʼорок ʼесть, ж — ʼестьдесят — ʼорок ʼдин — ʼосемь, к — ʼдин — ʼорок ʼесть — ʼестьдесят ʼва, м — ʼевять — ʼорок — ʼвадцать ʼри ʼосстановлению ʼе ʼодлежат. ʼеречислить ʼлоки, ʼодлежащие ʼосстановлению, ʼказать ʼремя ʼосстановления?

— Сколько блоков можно восстановить? — равнодушно спросил Артем.

— ʼбщее ʼисло — ʼестьсот ʼвадцать ʼетыре ʼлока, — уныло забубнил «утопленник». — ʼасчетное ʼремя ʼосстановления — ʼвадцать ʼасов ʼестнадцать ʼинут и ʼорок ʼетыре ʼекунды. ʼероятность ʼосстановления — ʼестьдесят ʼетыре и ʼридцать ʼве ʼотых ʼроцента. В ʼлучае ʼспешного ʼосстановления ʼасть ʼункций ʼудет ʼедоступна. ʼиступить к ʼосстановлению?

Ах ты, лапушка… И в голову оторванную тебе не приходит, что, может, промучишься ты сутки с лишним, а толку с этого будет — кот наплакал.

А с другой стороны, что такое сутки по сравнению с парой тысяч лет?

— Не нужно приступать к восстановлению, — Артем вздохнул. — Что еще?

— ʼточните ʼапрос.

— Какие еще способы управления исправны?

На этот раз пауза оказалась не столь продолжительной, зато воздух трещал, как синтетическая сорочка, которую забыли обработать антистатиком.

— ʼентальное ʼправление ʼастично ʼсправно, ʼриступить к ʼосстановению?

Господи… Этого только не хватало! Артем почувствовал, что заливается краской. Звук этого ангельского голосочка заставлял не на шутку усомниться в собственной сексуальной ориентации.

— Приступить, — пробормотал он. — Только сначала тембр голоса смени… — И добавил, вспомнив, что «утопленнику» нужна конкретика: — Предыдущий вариант считать оптимальным.

— ʼакую ʼадачу ʼчитать ʼриоритетной?

«С чего начнем, сладенький?»

— С той, которая потребует меньше времени.

Он приготовился ждать по крайней мере пару минут, но ошибся. В колбе снова забурлили пузырьки, и уже знакомый старческий тенорок сообщил:

— ʼмена ʼембра ʼавершена. ʼиагностика ʼистемы ʼентального ʼправления ʼавершена. ʼля ʼкончательной ʼтладки ʼрошу ʼанять ʼабочее ʼесто.

Артем с облегчением вздохнул, но в следующий миг сообразил, что радоваться рано.

Не то что кресла и пульты были похожи. Определенные различия имелись. Однако любое из этих кресел имело полное право именоваться «рабочим местом». И имеющихся различий было явно недостаточно, чтобы определить, какое из них… самое рабочее.

Убедившись, что беглый осмотр пользы не принесет, Артем решил идти другим путем. Ближайшие к нему мониторы оставались тусклыми и темными — в том числе и в непосредственной близости от ханды, оказавшейся микрофоном. Но, может быть, на пресловутом «рабочем месте» пульт заработал?

Вот влип…

Судя по всему, «утопленник» принял его за полноправного члена экипажа. Конечно, для «полноправного» он ростом не вышел, но рассказ Матильды о древних людях хорошо стыковался с этой версией. Хорош член, который не знает, где его рабочее место!

— ʼрошу ʼанять ʼабочее ʼесто, — невозмутимо повторил «утопленник».

Хоть бы подсказал, где оно находится, карась чертов!

— А что будет с инопланетным организмом? — поинтересовался Артем, надеясь выиграть хоть немного времени.

— ʼо ʼавершения ʼтладки ʼистемы ʼентального ʼправления ʼотенциально ʼраждебный ʼнопланетный ʼрганизм ʼудет ʼаходиться в ʼтазисе, — спокойно ответила голова. — ʼосле ʼавершения ʼтладки ʼистемы ʼентального ʼправления ʼотенциально ʼраждебный ʼнопланетный ʼрганизм ʼудет ʼо ʼашему ʼыбору ʼтправлен в ʼзолятор, ʼтправлен в ʼиологическую ʼабораторию, ʼтправлен в ʼсенопсихологическую ʼабораторию, ʼничтожен.

Да, вот кто действительно попал, так это Матильда. Выпустить ее из пресловутого «стазиса» «утопленник» почему-то не предложил. Остальные перспективы представлялись не менее радужными, особенно последняя. Вступиться за «напарницу» Артем пока не мог: его собственное положение было более чем шатким.

— Еще варианты есть? — упавшим голосом спросил Артем. За разговором он успел обследовать еще с десяток «рабочих мест», но так ни на чем и не остановился.

— ʼля ʼредложения ʼополнительных ʼариантов ʼнформации ʼедостаточно, — парировал «карась» в колбе.

— Какого рода информации?

— ʼнформации о ʼоминирующих ʼаттернах ʼоведения, ʼсихологических и ʼоциальных ʼстановках, ʼаличии ʼраждебных…

Список получился длинный. Изображая глубокую задумчивость, Артем медленно прохаживался по залу. К тому времени, как «утопленник» закончил, он почти полностью замкнул круг и снова оказался неподалеку от стойки с микрофоном. В зале воцарилось тяжелое молчание. Артем печально взглянул на голову, безмятежно покачивающуюся в облаке пузырьков. Веки «утопленника» были полуопущены, на лице — выражение, как у старика, предающегося приятным воспоминаниям о чем-то безвозвратно ушедшем.

Вот и все. Отступать некуда, позади Москва.

Артем тяжело вздохнул и опустился в ближайшее кресло.

— ʼабочее ʼесто ʼанято, — торжественно объявил «карась». — ʼриступаю к ʼастройке ʼентальной ʼистемы ʼправления.

Что?!

Значит, ларчик открывался вот так, просто. Рабочим могло оказаться любое место в зале. Разум отказывался в это верить и судорожно искал другое объяснение. Случайность, везение… Нужно найти какое-то отличие, которое в первый момент не бросилось в глаза.

Но в этот миг на голову Артему опустилось что-то похожее на колокол фена. Тонкий, скулящий свист проник в уши и наполнил череп — подобно тому, как дым проникает в ноздри, даже если задержать дыхание.

— Обнаружены серьезные повреждения мнемического поля, — послышался сквозь пелену свиста голос «утопленника». — Запускаю программу восстановления…

Свист сменился мелким стрекотанием, словно в голове хором запели сотни цикад. По вискам начало разливаться дремотное шоколадное тепло. Чувствуя, как тяжелеют веки, Артем подумал… вернее, попытался подумать… но что именно, он забыл. И сон накрыл его с головой.

Свет лился со всех сторон и проникал сквозь кожу век, не раздражая глаз. Мягкий, приглушенный, ненавязчивый, как запах кофе, ощущаемый сквозь утреннюю дремоту, не заставляющий, но приглашающий проснуться.

Артем открыл глаза. Он чувствовал усталость — но усталость хорошую, усталость после тяжелой, но успешно завершенной работы. Теперь он помнил все.

Он мог вызвать в памяти любой день и час своей жизни. Он помнил, как появился на свет, помнил белые кафельные стены палаты родильного дома на Васильевском острове, и круглые часы на стене, и акушерку Татьяну Константиновну — суетливую, с маленькими, широко раскрытыми глазами и вздернутым курносым носиком. Он мог вызвать в памяти каждую книжку, которую мать читала ему в детстве, точно сказать, сколько пуговиц было на полосатой папиной рубашке, и слово в слово повторить разговор двух толстух в турецких футболках, стоящих в очереди за арбузами на углу Восьмой линии и Среднего проспекта. Умей он рисовать, он нарисовал бы все растения, которые стояли на окне в кабинете биологии, и перечислил бы их, если бы знал названия. Будь у него такая память, когда он сдавал «госы», он получил бы красный диплом и поступил в Школу милиции без экзаменов.

Ему не пришлось бы покупать на втором курсе новый мобильник вместо забытой в маршрутке «Нокии» — просто потому, что не было бы нужды ночь напролет зубрить в сессию, а потом клевать носом на заднем сиденье желтых «газелек», управляемых безумными хачиками, любителями блатных песен. Он помнил все, словно это случилось нынешним утром: оголтелый будильник, заливающийся где-то рядом с кроватью, крик мамы из кухни: «Артем, полседьмого!», серую футболку с надписью «Nike», которую он впопыхах одел наизнанку… холодный душ, чтобы проснуться, и кофе с молоком, и бутерброды, которые мама с причитаниями заворачивает в полиэтиленовую пленку, и тесная, вечно полутемная прихожая. А потом — «Пока, мам», и обжигающий утренний мороз, и рыжие, как застывшее пламя, фонари, и пробежка по утоптанному снегу от Одиннадцатой линии до метро, и вечная толпень сперва на входе, а потом на единственном работающем эскалаторе на пересадке с «Маяковской» на «Площадь Восстания». И снова обжигающий плевок мороза, когда он, бегом взлетев по лестнице, выбегает из ротонды на Автово. Подземный переход… замерзшая очередь к маршруткам на Петродворец… Артем мог вспомнить каждого, кто стоял перед ним и за ним. И каждое слово Юрки Кочмарука по кличке «Кошак», который звонил ему, потому что забыл конспект. После разговора Артем сунул мобильник в карман… вернее, мимо кармана, а сам через пару минут выскочил у бывшего монастыря на пересечении Петергофского шоссе и Волхонки. Если бы да кабы…

Образы проносились перед его мысленным взором с такой быстротой, что сознание не успевало фиксировать их. И лишь оглядываясь назад, он смог осознать, что видел. Сначала был приморский город, в который его отправили брать Минера. Теперь Артем смотрел на город-порт с высоты птичьего полета и из каждого уголка, из окна. Он превратился в тысячеглазое вездесущее создание, способное наблюдать за всем и каждым, видеть сквозь стены и толщу воды.

Там, под водой, лежали останки древних кораблей всех времен и народов. Остроносые греческие галеры соседствовали с паровыми крейсерами и миноносцами последней войны. Над ними проносились смутные стремительные тени. Солнце катилось по небу со скоростью биллиардного шара, и Артем едва успевал замечать, как день сменяется ночью. Город на побережье сперва опустел, потом начал разрастаться на глазах, и здания становились все более причудливыми. Небо окрасилось сиреневым и палевым, потом снова стало неистово-голубым. Береговая линия изменила очертания, далеко на горизонте поднялась зубчатая линия гор.

И конечно, Артем помнил, где читал о чем-то подобном. Уэллс, «Машина времени».

А может быть, Уэллсу и вправду довелось совершить подобное путешествие?

Но менялась не только земля. Медленно, но верно лунный диск, пересекающий свод неба, становился все больше. Иногда можно было заметить тонкие нити, соединяющие планету и ее спутник — шахты космических лифтов.

И вдруг Луна начала таять.

До сих пор Артему казалось, что в этом состоянии он способен переживать лишь отзвуки прежних чувств, которые угасли, едва его тело погрузилось в глубокий стазис. Но теперь его охватили замешательство и страх. Лунный диск — тяжелый, похожий на траченную временем китайскую маску, — таял, точно кусок льда, брошенный на раскаленную сковороду. А из-за него выползал другой диск — тусклый, металлический гофрированный зонтик, чуть склоненный в руках невидимого актера.

Диск.

Сверкающие нити никуда не исчезли: наоборот, их стало больше, они натянулись алмазной паутиной, словно она должна была защитить Артема от надвигающейся угрозы. Но Диск продолжал приближаться. Он рос, приближался, покачивался в алмазной паутине, опутавшей весь мир. В этот миг сознание Артема внезапно разделилось, точно клетка. Оставаясь на прежнем месте, он одновременно скользнул куда-то прочь по одной из нитей — так скользит по проволочному стерженьку косточка на старомодных бухгалтерских счетах. Теперь он видел себя со стороны. Он точно знал, что тело, чьи очертания смутно угадывались в сияющем, как вольфрамовая нить, коконе — его собственное. Чуть поодаль на длинной нити покачивался еще один такой же кокон, но Артем почти сразу забыл о нем.

Что-то огромное, более темное, чем сам космос, двигалось параллельно поверхности эклиптики. Вот его бесформенная масса заслонила веселый оранжевый шарик Юпитера, поглотила похожее на полотер созвездие Льва… Еще несколько ударов сердца — и вдруг на Диске словно включили мощные прожектора. Толстые желтоватые лучи ударили в сторону темного облака, и оно вспенилось, заклубилось. Это могли быть и непонятные процессы материи, и конвульсии живого существа.

А потом облако выбросило длинные черные щупальца. Они коснулись корабля, и тело Артема пронзила ни с чем не сравнимая боль.

Он закричал, и мир содрогнулся от его крика. Новые лучи прожекторов ударили с корабля в клубящуюся мглу, и она вновь вскипела, разбрасывая во все стороны клочья черной массы. А корабль-диск вновь и вновь прожигал черное облако лучами…

Артем открыл глаза.

Он по-прежнему сидел в «рабочем кресле». Зал заливало неяркое сияние, колпак-«фен» больше не загораживал обзор. Голова плавала в своем танке — эту штуку было принято называть именно так, — и Артем вдруг понял, что не находит в ее виде ничего отталкивающего.

Он знал, что голова некогда принадлежала Ивану Андреевичу Кровлеву, капитану первого ранга, погибшему в битве за единственную планету системы Дельты Скорпиона, которую местные жители называли «Лух» или «Фалора», а люди — «Катя»: планета была названа в честь дочери ее первооткрывателя, трагически погибшей во время экспедиции. Капитаны звездного флота часто оставались со своим экипажем даже после смерти… конечно, если останки удавалось найти, а такое случалось не слишком часто.

Он знал, где находится скоростной транспортер, который позволял в течение пятнадцати секунд — а в экстренных случаях даже десяти — перенестись на поверхность корабля и оказаться в любой из тысячи ста двадцати четырех точек выхода. Он знал, как добраться до изолятора — вернее, до изоляторов, потому что их на корабле было двенадцать, — и как попасть в ксенопсихологическую лабораторию.

Ему не пришлось бы долго искать синтезаторный центр или энергетические узлы второго уровня: теперь он ориентировался на нем лучше, чем на родном Васильевском острове. Он знал каждый закоулок, каждую защитную панель в коридоре. И знал, что по большому счету ту же лабораторию ценой определенных энергетических затрат можно превратить в центр управления, комнату отдыха или транспортировочный пункт — другое дело, что сейчас такая перестройка обесточила бы корабль на несколько часов.

Одна из таких перестроек стала причиной его пробуждения.

Диск, или дредноут звездного флота «Расия», был построен с огромным запасом прочности. Иначе как бы он выдержал бесконечные межзвездные перелеты, прыжки через искривленное пространство и удары неведомого людям оружия? Батареи Чанг-Марицкой казались неистощимым источником энергии. Гениальность изобретения двух женщин-исследовательниц признало не только человечество. Созданное ими устройство превращало в источник энергии любой процесс, протекающий в радиусе действия батарей. Это могло слегка замедлить его протекание… или остановить вовсе: все зависело от желания оператора.

Так закончилась эпоха юрких малюток-гравилетов, открывших для человечества полгалактики. Чем больше был корабль, тем больше приборов поддерживали его жизнь. Работая, они запитывали батареи Чанг-Марицкой и тут же пожирали произведенную энергию. Миллионы элементов, вживленных в обшивку, высасывали ее из окружающего пространства, из гравитационных волн и флуктуаций, из стремительных тахионов, летящих наперегонки с кораблем. А когда судно входило в планетную систему и приближалось к звезде, начинался настоящий пир.

Но он не мог сравниться с тем, что происходило с кораблем во время боя. Батареи пожирали энергию ракет и лазерных лучей, терзающих его плоть, и системы захлебывались от ее переизбытка — вплоть до краткого экстатического мига перед гибелью, когда весь он превращался в источник энергии…

Но до этого корабль еще надо уничтожить. В отношении новых звездолетов была в полной мере справедлива пословица: «То, что не убивает нас, делает нас сильнее».

Но даже батареи Чанг-Марицкой были не вечны. Даже великим исследовательницам не удалось обойти закон сохранения энергии — они лишь нашли способ смягчить его действие.

После сотен лет «Расия» вернулась домой, на родную планету, которая еще называлась Землей и не стала просто Планетой, Планетой с большой буквы. Здесь ее и нагнал один из кораблей флота Кройской Тирании. Физики Кроя раскрыли секрет землян и изобрели новое оружие — единственное, которое убивало, лишая силы, не вливало энергию, а вытягивало ее.

В тот страшный день «Расии» удалось защитить Землю, но это была победа, равносильная поражению. Планета уцелела, но от прежней Земли почти ничего не осталось. Жизнь погибла, высохли океаны, и атмосфера на много веков стала непригодной для дыхания. Планета превратилась в мертвый каменный шар, колыбель цивилизации превратилась в ее кладбище.

Сам дредноут был сильно поврежден, а его батареи наполовину обесточены. На борту находились десятки тысяч беженцев, которых экипаж успел эвакуировать с планеты. В итоге капитан принял решение. Корабль лег в дрейф на орбиту Земли. Время восстановления его систем по предварительным расчетам составляло триста сорок семь лет, сто восемьдесят девять дней, пятнадцать часов, пять минут и двадцать две сотых секунды по земному летоисчислению — при условии, что дополнительные источники энергии будут использоваться в прежнем режиме.

Когда вражеские установки начали высасывать энергию из «Расии», корабельные энергетики максимально расширили радиус действия энергозаборников и начали запитывать батареи дредноута от тех немногочисленных устройств, которые еще уцелели на поверхности планеты. С каждой секундой их оставалось все меньше, но «Расия» выстояла.

По иронии судьбы, одним из немногих уцелевших после боя объектов оказалась стазисная установка Самарина-Пирамиджяна, которая поддерживала жизнь Артема и его врага, террориста по прозвищу «Минер». Корабельный компьютер произвел оценку, сделал расчеты и вынес вердикт.

С учетом этических и культурно-социальных показателей корабль мог использовать лишь два и двести двенадцать тысячных процента доступной энергии установки. Можно было проигнорировать эти показатели и осуществить единовременный стопроцентный забор энергии, что привело бы к отключению систем гибернации и гибели людей. Также можно было увеличить процент забора до семидесяти трех и восьми сотых — максимум, при котором установка продолжала работать вхолостую. Однако при прочих равных это сократило бы время восстановления корабля лишь на пять и триста тридцать две тысячных секунды — выигрыш, которым в прогнозируемых условиях можно было пренебречь.

После этого о стазисной установке забыли. Она стала одной из миллионов элементов энергетической системы дредноута «Расия» — или Диска, как стали называть его спустя многие века, когда Земля перестала быть Землей и стала просто Планетой, а «Расия» перестала быть кораблем. Ее восстановление так и не было завершено. Через сто семнадцать лет и двенадцать дней после окончания битвы второй помощник капитан второго ранга граф Юрий Владимирович Третьяков, недовольный политикой, проводимой капитаном корабля княгиней Илоной Сергеевной Штраль, предпринял попытку переворота. Мятеж удалось подавить. Однако последние оставшиеся в живых бунтовщики укрылись в отсеке БЗ-пятьсот четырнадцать и, чтобы избежать трибунала, взорвали себя. Взрыв повредил тридцать шесть и двести пятьдесят тысячных процента энергетических коммуникаций, что никого не удивило: одним из мятежников был помощник главного энергетика Алексей Федорович Мастеровой. После катастрофы расчетное время восстановления корабля увеличилось до девятисот сорока пяти лет, сорока пяти дней, пяти часов, трех минут и двух сотых секунды. Капитан Штраль созвала экстренное совещание офицерского состава, на котором было принято решение: восстановление двигательных систем корабля прекратить, корабль превратить в спутник-колонию.

Чуть позже появилась вильда — зеленые легкие Диска. Согласно легенде, один из предков нынешнего барона привез деревья с планеты, потратив на это свое состояние. На самом деле все было не так. Через семьдесят три года и сто пятнадцать дней после мятежа Третьякова стало ясно, что пищи, воды и кислорода, производимых синтезирующими установками, скоро станет недостаточно. Население корабля медленно, но верно увеличивалось. Прирост составлял пять и три десятых человека в год, и первые признаки проблемы должны были стать очевидны в ближайшие тридцать четыре года, а еще через пятьдесят восемь лет она достигла бы критического уровня. Другой проблемой стала радиация. Батареи забирали некоторую ее часть, но малейшее усиление энергообмена усиливало излучение из поврежденных коллатералей.

Тогда преемник капитана Штраль, капитан второго ранга барон Эдуард Семенович Паковский отдал приказ покрыть бионесущим слоем поверхность корабля. Это привело к очередному расколу. Сто девяносто семь членов экипажа и триста пятьдесят шесть штатских ушли в секторы ЛД и ЛЕ и забаррикадировались там, пока корабль не опустел. Повышенный уровень радиации, кровосмешение и контакт с отравляющими веществами вызвал стремительно возрастающий процесс мутации. Так появились те, кого ныне называли кромешниками.

Перед переселением главный энергетик Виктория Геннадьевна Ханайченко произвела отключение и запароливание управляющих систем корабля. Главным ключом служила генетическая матрица: капитан Паковский знал, что мутагенные процессы в организмах мятежников уже начались.

Артем напрасно удивлялся той легкости, с которой ему удавалось включать корабельные системы. Каждое прикосновение Артема к панелям управления и датчикам на дверях подтверждало его право находиться на корабле. Без капли крови, случайно попавшей на дверь, ему не удалось бы воспользоваться аварийной системой открывания, которую привела в действие Матильда…

Увы, со временем переселенцы тоже лишились доступа к управлению кораблем. Радиоактивное излучение, несравненно более слабое, чем внутри, все же давало о себе знать. К тому же возобновившиеся связи с межзвездной империей привели к заключению многочисленных смешанных браков. Последствия Артем видел собственными глазами.

Об Артеме и его невольном товарище по несчастью никто не вспоминал. Они продолжали спать в своих коконах, и энергетические установки корабля поддерживали их тела в состоянии стазиса, защищая от любых воздействий извне и делая невозможными внутренние изменения. За это они исправно отбирали свои два и двести двенадцать тысячных процента… или чуть больше. Если возникала необходимость, система перераспределяла энергию, увеличивая ее забор на тех объектах, которые в настоящий момент представлялись менее значимыми.

Во время одного из таких распределений проснулся Артем. В поисках пищи кромешники повредили узел НЦ — пятнадцать — восемьдесят семь — сорок три — сорок пять, которому была присвоена первая категория значимости. Система перераспределения отреагировала незамедлительно. Уровень забора энергии от стазисной установки поднялся до шестнадцати и сорока трех сотых процента — настолько он еще не поднимался никогда. Автоматика переключилась на аварийный выход из стазиса, а затем установка отключилась. Через некоторое время она заработала снова, но Артема в ней уже не было… как и его противника.

Но процесс восстановления памяти не был односторонним. Теперь капитану Кровлеву — или биокибернетическому координирующему центру БКЦ-4-ИАК — было известно все, о чем знал его новоиспеченный координатор.

Он получил доступ к этому знанию, проанализировал — и принял решение.

Матильда сидела рядом, удобно угнездившись в кресле. Артем только хотел спросить напарницу, как она здесь очутилась… и понял, что уже знает ответ.

— Ну как, напарник, очнулся?

Артем молча кивнул, от души благодарный «вдовушке» за то, что она начала разговор первой. Ему еще предстояло привыкнуть к новому состоянию.

О чем он мог бы спросить Матильду? Сколько времени он провалялся в этом кресле? Но это было и так известно. Он мог назвать цифру с точностью до сотой доли секунды, а также кодовые названия всех отсеков, через которые они проходили. Знания дались нелегко: Артем чувствовал себя так, словно полдня рубил дрова.

Впрочем, это ничего не стоило исправить.

Он потянулся к панели управления, ввел пару команд и ощутил легкий укол под основание черепа. По всему телу прокатилась приятная волна, и в голове сразу посвежело.

— Вот так лучше, — пробормотал он, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Правда? — ехидно переспросила Матильда.

— Угу.

Молчание.

— А чем лучше? — поинтересовалась «вдовушка» — на этот раз без подколки.

Артем пожал плечами и вдруг улыбнулся.

— Я теперь все помню. И как попал сюда, и что до этого было… Ну и что после этого — тоже.

— Кулево! А ну, рассказывай.

Он рассказал все. Это потребовало времени, но Артем чувствовал, что спешить некуда. Вопреки обыкновению, Матильда слушала, не перебивая, и лишь иногда тихонько поскрипывала, а в конце спросила:

— Слушай, что такое «ко-ор-динатор»?

— Человек, который управляет системой.

Артем ответил не задумываясь и только потом сообразил, что сделал.

— Так значит, ты можешь сделать, чтобы нам больше не надо было за металлом на Планету летать? То есть на Землю?

— Погоди… ты что имеешь в виду?

— Ну, отключить там системы какие-нибудь. Мехов разогнать…

Господи… Ну вот, начинается. Подкуп должностных лиц при исполнении. Попытка вымогательства. Статья…

Должно быть, выражение лица у Артема было весьма красноречивым, потому что паучиха испуганно съежилась в кресле.

— Ну что ты… — она заговорила тише. — Корабль же все равно потом восстановится. Ну, отсосет откуда-нибудь энергию…

— А ты знаешь, чем этот отсос нам аукнется? — ласково осведомился Артем.

«Вдовушка» подняла передние лапки, словно защищаясь.

— Мне откуда знать! А вот ты, наверно, знаешь…

— Что?

— Ну… где взять, чтобы не слишком… как это ты сказал… аукнулось.

— Замечательно. Ребята, вы так весь корабль по кусочкам растащите, восстанавливать будет нечего.

Матильда издала громкий скрип. Звук был такой, словно одно неокоренное бревно волочили по другому. Артем уже знал, что так паучиха смеется.

— Не стыдно брень затирать? И как мы столько утащим?

Артем не ответил.

— Да что ты, Ар-тем… Мы же совсем чуточку. Если очень понадобится.

Артем хмыкнул. И чего он упирается в конце-то концов? Большая часть конструкций корабля изготовлена из материалов, для обработки которых у нынешних обитателей Диска просто нет технологий. Не дедреем же они свой металл резать будут. Так что, ввиду особенностей технических условий…

— Ладно. — Он устало вздохнул и поднялся с кресла. — Если чуточку, то можно.