Наследник

Глава 13 Штрафник

Глава 13. Штрафник

Ронин стоял, заложив руки за спину, и задумчиво разглядывал дождевые капли, стекающие по оконному стеклу в его рабочем кабинете в Асунсьоне. Опять зимние тучи затянули небо Парагвая, а в Европе сейчас, наверное, уж летняя жара началась. Вот и первый год войны прошёл. Начальник генерального штаба казачьих войск, Николай Францевич Эрн, только что закончил доклад об итогах года войны и текущей обстановке на советском фронте. Члены военного совета разошлись, за столом остался лишь начальник разведки Эдуард Петрович Кондрашов.

Алексей не спешил задавать ему тревожащий душу вопрос. В мыслях всё ещё вертелись цифры и сведения из доклада генерал–полковника Эрна. В целом, обстановка сложилась лучше, чем ожидали пессимисты генштаба: линия фронта прошла по Днепру, потом по западной стороне киевского укрепрайона, следующей точкой обороны стал Смоленск, далее сплошная линия окопов протянулась до окраин Ленинграда, финнов удалось удержать на границе Карелии, Мурманск тоже отстояли. Своевременное и планомерное отступление летом и осенью 1941 года не позволило немцам окружить советские войска и, по оценкам аналитиков, не допустило уничтожения или попадания в плен около двух миллионов красноармейцев. Именно благодаря этому резерву удалось сдерживать немцев в зимнюю кампанию, к которой генералы Третьего рейха, очевидно, не готовились, даже тёплой одежды для войск не заготовили в должном количестве. Германская военная машина явно забуксовала. Сказывались и просчёты в оценке промышленного потенциала СССР и боевой мощи вооружённых сил.

Численность танков в РККА и в начале войны–то была больше, чем у Вермахта, а к исходу первого года, даже несмотря на огромные потери, кратно превысила германские. Только теперь появился уже и значительный качественный перевес, ибо в боях выбивались устаревшие и лёгкие танки, а им на смену приходили средние и тяжёлые, кстати, которых у немцев не было совсем. Первые серии их тяжёлых танков планировались к выпуску лишь к концу лета 1942 года. В полную же мощь заработавшие танковые заводы в Харькове, Сталинграде и Ленинграде, а также ещё ряда уральских и сибирских заводов, нарастили производство средних танков Т-34 до двадцати тысяч машин в год, а тяжёлых КВ‑2 до пяти тысяч.

В производстве артиллерии и боеприпасов СССР тоже сильно опережал все заводы фашисткой Европы, не говоря уж о выпуске реактивных систем залпового огня, отсутствующих у немцев. Правда, по выпуску самолётов перевес был только в численности машин, а вот по качеству моторов обогнать противника пока не удавалось. Однако и тут уже назревали революционные перемены, гениальный русский авиаконструктор Роберто Бартини и казацкие инженеры создали истребитель с реактивным двигателем. Конечно, в его столь скором конструировании немалую роль сыграли и бойцы невидимого фронта. Парагвайские разведчики добывали сведения о реактивных самолётах США, Великобритании и Германии, у которых тоже имелись в разработке модели самолётов на реактивной тяге. Однако никто из конкурентов ещё не создал к середине 1942 года серийную рабочую машину, имелись только летающие экспериментальные образцы с множеством конструктивных и технологических недоработок.

Мысль о реактивном истребителе вернула Алексея к насущному вопросу, владыка Парагвая обернулся к скучающему начальнику разведки.

— Эдуард Петрович, разве Парагвай осуществлял поставки вертолётной техники советским партизанам?

— Вертолёты мы в чужие руки не даём, — отрицательно замотал головой Кондрашов. — А для автожиров в РККА нет лётчиков, ведь даже на новые самолёты персонала едва хватает.

— Значит, хулиган рассекает воздух на самопальном «дрынолёте», — усмехнулся Алексей. — Может, хватит Матвею в белорусских лесах партизанить? Не пора ли блудного сына призвать на действительную службу?

— Так он и у Сталина неплохую военную карьеру делает, — пожал плечами Кондрашов. — Командиру партизанского отряда решено присвоить звание капитана, ведь у него, до недавнего времени, полноценный пехотный батальон под командой был.

— Был? — уловил основной посыл Алексей.

— Войска Белорусского фронта двинулись в летнее наступление на Минск. Партизанский отряд Матвея Ермолаева включают в состав пехотной дивизии. Однако у штаба возникли претензии к дерзкому партизану, вряд ли парагвайцу доверят командование батальоном.

— Чем же комиссарам не угодил строптивый иностранец? — зная характер сына, улыбнулся Алексей.

— Слишком много страшных слухов ходит о парагвайском шамане и его «леших». Рациональному объяснению ряд происшествий в белорусских лесах не поддаётся, а Ермолаев лишь пожимает плечами и не спешит развеивать ореол таинственности, будто бы сам тут не при чём.

— А особый отдел армии не пробует колдуну руки выкручивать?

— Да если бы штабные чекисты обвинили партизана в связи с болотными кикиморами и лесными духами, то им самим бы головы открутили в главке НКВД, — представив бурную реакцию московского начальства, рассмеялся Кондрашов. — Нет, атеистов этакой бесовщиной не пронять, но вот что–либо из стандартного набора грехов особисты обязательно нароют.

— Эдуард Петрович, надо бы Матвея переводить в парагвайскую часть, — решил выручать озорника папаша. — Он мне для срочной специфической работы нужен, никто другой с ней не справится.

— Приказать ему не получится, — тоже зная характер упрямого молодца, с сомнением покачал головой Кондрашов. — Надо бы чуток подождать, пока он сам поймёт, что особисты с комиссарами ему всё равно житья в РККА не дадут.

— Некогда ждать — срочное дело не терпит, — тяжело вздохнул Алексей.

— Ну, недельку–то, можно обождать? — усмехнулся Кондрашов. — НКВД уже взялся за строптивца основательно, дай чуток времени поработать над проблемой.

— Не жалко коллег? — наклонив голову, глянул на контрразведчика Алексей.

— Мы пошлём советским коллегам сигнал, что очень внимательно следим за ситуацией с парагвайским добровольцем. Думаю, особисты не станут нарываться на открытый конфликт с казаками. Пусть работают тоньше, глядишь, и Матвею не придётся в ответ кости ломать интриганам.

— Эх, как бы наш буйный молодец, напоследок, на фронте гору дров не наломал, — озабоченно вздохнул учитель чародея.

— Зато проказник быстрее к нам вернётся, — пожал плечами Кондрашов и хитро подмигнул. — И, заметьте, по своей воле, ну, почти, по собственной.

— Поаккуратнее там, — погрозил пальцем папаша. — Переложи всю агитационную работу на плечи НКВДшников, иначе упрямого чертёнка мы домой не заманим.

— Говорю же, особисты уже вовсю стараются, — улыбаясь, заверил начальник разведки.

Недоброжелатели строптивого партизана, действительно, старались изо всех сил. Напрямую наброситься на тёмную личность особистам было неудобно, всё же прославленный геройский командир, но ударить исподтишка получилось. И вот уже провинившийся Матвей Ермолаев стоит посреди комнаты штаба пехотного полка, перед своим новым командиром. Хорошо ещё, что на этом участке фронта пошли в наступления те же самые части, что отступали в 1941 году, и полком командовал уже хорошо знакомый Матвею в прошлом старший офицер. Да, и форма за год войны изменилась, и теперь в РККА появились офицеры, со звёздочками на погонах, а красноармейцев уже не возбранялось называть солдатами. Только вот люди остались те же, с советским воспитанием и предрассудками, хотя за нательные крестики политруки уже бойцов не стыдили.

— Товарищ капитан, что это там за мятеж устроили ваши «парагвайцы»? — сурово сдвинув брови, глянул на вытянувшегося по стойке смирно молодца полковник Богданов, который ещё в Сибири успел насмотреться на выходки парагвайского добровольца.

— Моё отделение особого назначения не позволило особисту арестовать товарищей из партизанского отряда, — не моргнув глазом, доложил Матвей.

— Так ведь они не одного особиста обидели, а целый комендантский взвод погнали в шею из лагеря, — упрекнул полковник. — А у лейтенанта НКВД был конкретный приказ: доставить бывших полицаев и перебежчиков в особый отдел, для тщательной проверки и разбирательства.

— Известно, как особисты там разбираются, — насупился партизан. — По законам военного времени, поставят сразу к стенке.

— Предателей выявят и расстреляют, — согласился с суровыми методами полковник. — А тех, кто с малым грехом за душой, отправят в штрафбат, искупать вину кровью.

— Своих бойцов я сам проверил в деле, они уже год бьют фашистов. Не предали и не сбежали.

— Ну, ты Ермолаев, не московский архимандрит, чтобы грехи предателям отпускать, — отмахнулся полковник. — В особом отделе спецы посильнее тебя сидят, уж как–нибудь сумеют рассортировать виноватых. Нам в красной армии шпионы не нужны, нет веры перебежчикам и дезертирам.

— Я обещал людям, что их не станут преследовать за старые грехи, — продолжал упираться командир партизанского отряда. — Не нужны бойцы в РККА, отправьте союзникам, в воинские части Парагвая, казачьи командиры не столь привередливые.

— Ну, капитан, это не тебе решать: куда, кого посылать! — хлопнув ладонью по столу, одёрнул партизана полковник.

— Если это не в ваших полномочиях, то я могу сам связаться с земляками, — понимая ограничения компетенции командира полка, предложил выход Матвей.

— Да, парень, если бы не повышенное внимание со стороны твоих земляков, то тебя бы самого уже разжаловали в рядовые и отправили в штрафбат, — выдал секрет Богданов. — Однако особисты побаиваются казаков, потому парагвайца и не трогают, хотя наградные листы с представлением тебя к высоким государственным наградам из штаба дивизии отозвали.

— Не за награды воюем, — сжав зубы, обиженно выдавил Матвей.

— И хорошо же ведь воюешь, — тяжело вздохнув, покачал головой полковник. — На кой чёрт ты заступаешься за всякое отребье?

— Я слово людям дал, — вздёрнул подбородок гордый упрямец.

— Эх, теперь и отделение твоих верных «парагвайцев» особисты требуют в штрафбат сослать, — горестно посетовал полковник и поделился очередной порцией конфиденциальной информации: — У майора Мухина на тебя пухлая папка компромата имеется. Его засланец, старший лейтенант Гусев, за год жизни в партизанском отряде толстенный том сочинений накропал. Видно, обижается, что его с повышением звания обошли. Я читал заведённое на тебя дело: такую ахинею написали, что впору на костре сжигать, как лесного ведьмака. Вот только майору Мухину показать чужому глазу этакую писанину про Цыганского барона и компанию леших стыдно. Вымарать из бумаги всю чертовщину нельзя, а по существу тебе и предъявить–то нечего. Одно лишь потворство бывшим вражеским элементам можно поставить в вину. Не заступался бы ты за перебежчиков, так и заслуженных наград не лишился, и верных товарищей сберёг бы от опалы.

— Ну, значит, я тоже вместе с парнями отправлюсь в штрафбат, — решительно заявил Матвей. — Я отвечаю за всех своих бойцов: и за «парагвайцев», и за исправившихся бывших отступников. Отдавайте и меня под трибунал.

— Вот же упёртый какой, — недовольно фыркнул Богданов. — Ведь замечательно батальон подготовил, половину бойцов можно хоть сразу в разведку посылать. И как, по–твоему, будет выглядеть командование в глазах твоих партизан, когда их заслуженного геройского командира отправят под трибунал из–за кляузы мелочного завистника? Ты капитан, мне боевой дух в полку накануне наступления не подрывай!

— Я своих боевых товарищей в беде не брошу. Прошу командование позволить мне возглавить штрафную роту и поставить на самый опасный участок линии фронта.

— Так по уставу штрафниками положено командовать кадровому офицеру, — подмигнул дерзкому юноше полковник, — потому погоны с тебя срывать не резон, тем более что сам добровольцем вызвался. А вот остальные бузотёры и перебежчики пойдут в штрафники уже без звёздочек на пилотках.

— Только все вместе пойдём, без расстрела, якобы, предателей, — категорично выдвинул условие обнаглевший молодец.

— Сам смотри, командир, тебе с ними в смертельный бой идти, — пожал плечами полковник и ехидно усмехнулся: — Ещё какие требования будут?

— В бой пойдём со своим оружием, переносными рациями и приборами ночного видения, — не стушевался казак.

— Логично, — кивнул полковник.

— Миномёты надо поменять на больший калибр и мин нам выдать на руки хотя бы сотню штук.

— Пару стволов из резерва достанем, и мин отгрузим по норме, — махнул ладонью расщедрившийся полковник, но сразу предупредил: — Только это не сильно поможет в подавлении огневых точек противника. Немец крепко на высотке окопался, пулемётные доты таким скромным арсеналом не разбить.

— Ничего, как–нибудь сдюжим, — самонадеянно усмехнулся парагваец. — Вы мне, пожалуйста, ещё раздобудьте громкоговоритель и патефон с пластинкой.

— Какой пластинкой? — удивлённо поднялись брови у Богданова.

— С гимном Парагвайской казачьей республики, — посерьёзнел Матвей и напел всем хорошо знакомые слова:

'Наверх вы, товарищи, все по местам.

Последний парад наступает.

Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»,

Пощады никто не желает!'

— Раздобудем у союзников, — кивнул полковник. — Казаки на каждом парадном построении, при вручении наград, всегда эту песню прослушивают. Думаешь, так поднять боевой дух перед атакой?

— Для этой цели мне ещё понадобится бидон спирта и покалеченная лошадь из обоза.

— А лошадь–то зачем? — не переставал дивиться странным запросам казака полковник.

— Ну, рогатого бычка на фронте не найти, придётся использовать то, что под рукой.

— Может, мясными консервами обойдёмся? — предложил доступную кулинарную альтернативу полковник.

— Для старинного обряда воинов гуарани нужна «огненная вода» и кровь жертвенного животного, — с серьёзным видом, объяснил выбор ингредиентов для колдовского шабаша индейский шаман.

— Ну ладно, пусть смертнички в последний раз вдоволь откушают перед атакой шашлычка под чарку водочки, — согласился побаловать обречённых на гибель штрафников полковник. — Задача роте поставлена трудная: взять высоту, перед которой выстроены заграждения из колючей проволоки, а за ними полоса минного поля. Сам понимаешь, немцы не позволят у себя под носом нашим сапёрам проделать проходы в минном поле. Артиллеристы изрядно расковыряли почву и во многих местах повалили столбы с колючей проволокой, но по–настоящему безопасного коридора сделать не смогли. Одна рота уже пробовала идти на штурм немецких окопов, однако почти полностью полегла под пулемётным огнём возле «колючки», даже не добравшись до заминированного участка. Выжившие штрафники теперь войдут в твою неполную роту.

— Насколько неполную? — заподозрил очередной подвох Матвей.

— Вместе с твоими партизанами–штрафниками наберётся чуть больше полусотни бойцов, — с тяжёлым вздохом, развёл руками Богданов.

— А сколько, по данным разведки, засело немцев на высотке? — наклонив голову, косо глянул партизан.

— Полноценная пехотная рота, — вынужденно признался в убийственной затее с лобовой атакой полковник.

— Значит, штрафникам приказано изображать атаку по открытой местности, а основной удар планируется нанести где–то в стороне, через лес или заболоченную местность, — догадался о цели самоубийственного штурма Матвей.

— Не изображать, а идти в лобовую атаку, чтобы враг поверил в её серьёзность, и подтянул резервы к данному участку, — поморщился Богданов. — Это самый удобный район для наступления, так как по флангам, как ты точно подметил, леса и болота.

— Не переживайте, товарищ полковник, мы выбьем немцев с этой высотки и ещё сумеем связать боем подошедшие резервы, — удивил оптимизмом парагвайский герой. — Только вы уж пообещайте, что всем, кто выживет в этой мясорубке, будет позволено перевестись в казачьи подразделения парагвайских союзников.

— Кто получит ранение в ходе атаки, считается искупившим вину кровью, — напомнил стандартное правило полковник. — Но я обещаю добиться разрешения перевода в войска союзников всех выживших в ходе операции. Медали штрафникам не полагаются, но воинские звания им будут возвращены.

— Не за медали воюем, — с грустью напомнил уже высказанную мысль Матвей.

Богданов подошёл к отчаянному добровольцу и ладонями крепко взял за плечи. Полковник понимал, что особисты хитро загнали парня в ловушку, вынудив вызваться возглавить штрафников. Жаль было терять талантливого офицера, но Богданов осознавал, что политотдел и особисты житья в полку парагвайцу не дадут. Коли выживет в бою, придётся отправить к землякам–казакам. Вот только бы выжил.

— Ты Матвей, впереди всех дуриком в пекло–то не лезь, — наставлял опытный ветеран. — Позиция командира штрафной роты позади строя, ибо без его надзора бойцы залягут и на штурм укреплений не пойдут. Вражеские снайперы и пулемётчики будут, в первую очередь, охотиться за командиром. Так что ты уж, герой, буйную голову–то пригни к земле, от глупой смерти проку нет. Постарайся пошуметь погромче, а когда уж сил совсем не останется, отводи остатки штрафников назад — никто трусом не посчитает.

— Да ладно, о парагвайских леших будут ещё легенды слагать, — отмахнувшись от предостережений, рассмеялся в ответ лихой молодец. — Только, товарищ полковник, разрешите штрафникам идти на штурм вражеских позиций в ночь накануне общего наступления. Моим партизанам сподручнее в потёмках сражаться, бить слепого противника.

— Так ведь приборов ночного видения и у вас всего–то несколько штук, — возразил Богданов.

— Зато у немцев их вовсе нет, — щёлкнул пальцами Матвей.

— Но как же в темноте управлять атакующей ротой? — недоумевал полковник.

— У нас в отряде каждый партизан знает свой манёвр, — гордо вскинув подбородок, похвалился командир. — Да и не в дремучем лесу воевать предстоит, а на голом холме. К тому же, немец услужливо подсветит ракетами поле боя, особо не заблукаешь. А координацию действий отрядов мы привыкли вести по переносным рациям.

— Прям настоящие парагвайцы, — с завистью признал Богданов. — У казаков в каждом взводе своя рация имеется.

— Вот одолеем вражий укрепрайон, и после отправимся к братьям по оружию, — размечтался оптимист. — Вы же обещаете?

— Сделаю всё, что смогу, — похлопал Матвея по плечу полковник. — Жаль, что больше не доведётся вместе воевать.

— До полной победы далеко, ещё повоюем, — крепко пожал ладонь старого боевого товарища Матвей.

— Хотелось бы, — с грустью глянул в глаза герою ветеран. В душе полковник оценивал шансы на столь благостный исход, как весьма призрачные.

А вот Матвей нисколько не сомневался в своих силах. Его больше беспокоило сокрытие от посторонних глаз намеченных колдовских дел, потому и решил творить бесчинство под покровом ночи. Особо напрягать штрафников великий чародей не намеревался, но в качестве массовки задействовать их был вынужден. Ещё ему предстояло как–то логично объяснить бойцам роты масштабное проявление демонических сил на поле боя. Свои партизаны уже были привычные к царившей в лесах бесовщине, а вот штрафников из разбитой роты появление Цыганского барона со свитой зомби могло сильно шокировать. Да и особистов надо бы сбить с толку, представив всё действо, словно ловко подготовленный фокус парагвайского шарлатана–иллюзиониста.

После того, как спешно проведённый полевой трибунал осудил провинившихся партизан и неблагонадёжных перебежчиков, отправив всех скопом в штрафную роту, Матвей обратился к командиру особого отдела полка, майору Мухину, с неожиданным предложением. Попросил его организовать утечку информации, чтобы немцы узнали о переброске на передовой рубеж особо подготовленного спецподразделения. В составе ударного отряда в прорыв пойдёт команда парагвайских «леших», возглавляемая партизаном по прозвищу Цыганский барон. А вся канитель с переводом спецназовцев в штрафники устроена, якобы, для дезориентации противника. Запланирована также буффонада с оживлением мертвецов и организацией психической атаки окровавленных зомби.

Мухин посчитал идею полезной, способствующей привлечению дополнительных сил и внимания противника к ложной зоне прорыва участка фронта. Майор был даже сам заинтригован и отправил в заградотряд, расположенный позади позиций штрафной роты, наблюдателя из штаба.

Для сбережения же душевного здоровья бойцов Матвей задумал театральное представление с маскарадом, выпивкой и шаманским танцем с бубном. В качестве ритуальных атрибутов массовик–затейник использовал большой кухонный котёл, острый клинок казацкой «парагвайки» и брезентовый плащ с капюшоном.

Вечером, накануне дня наступления, Матвей расставил бойцов по линии окопов и велел обратить взор к поляне в тылу позиции штрафной роты. Не отвлекались на представление лишь снайперы и группа артиллеристов. Надо сказать, что Богданов сдержал обещание и отправил в роту два крупнокалиберных полковых миномёта ПМ-120, снабдив оба ствола сотней увесистых мин, по шестнадцать килограммов весом каждая.

Таким образом, зрители были рассажены в следующем порядке: в партере расположились штрафники; позади сцены, в трёхстах метрах от первой линии окопов, выглядывали из–за бруствера бойцы заградотряда НКВД; а на галёрке, в километре от русских передних позиций, с пригорка наблюдали в бинокль любопытные фрицы.

Началось представление на закате, с появлением на арене Матвея и обряженной в плащ тёмной фигуры Цыганского барона. Матвей тащил на могучих плечах огромный чан с железной ручкой, а фигура в плаще, с глубоко надвинутым на лицо капюшоном, вывела на поляну сильно хромающую подраненную лошадь. Матвей установил на землю медный чан и, на время оставив недвижимо стоять на поляне фигуру Цыганского барона и обречённое на заклание животное, сходил к блиндажу, притащив на плечах молочный бидон и солдатский вещмешок. Вывалив в котёл из мешка пучки каких–то трав и пригоршни пёстрых грибочков, Матвей щедро плеснул прозрачной жидкости из бидона. Знатоки из ближних окопов учуяли душок от полевых трав и хорошо знакомый резкий запах спирта, а в россыпях грибочков явно промелькнули красные шляпки мухоморов.

Подготовив сцену, Матвей удалился в окопы штрафников, а из рупора громкоговорителя раздались усиленные динамиком размеренные звуки барабанного боя, словно индейский шаман стучал в ритуальный бубен. Расстояние до немецкой галёрки было чуть больше километра, но германский офицер приказал снайперам попытаться достать наглых клоунов. Во всяком случае, уж лошадь–то была габаритной целью.

Прозвучало несколько выстрелов из окопов на пригорке. Возможно, какие–то пули и попали в цель, но шут в плаще и его кобыла никак не отреагировали на такие мелочи.

Приманка отлично сработала. Матвей дал по рации целеуказание своим снайперам, залёгшим в воронках, поближе к немецким окопам, и сам приложился к противотанковому ружью с оптическим прицелом. Залп с русской стороны оказался убийственным — зря так подставились немецкие снайперы.

Сильно обидевшись на коварство русских, немцы приготовились послать ответку из полевых миномётов.

Однако упреждая огонь противника, из окопа штрафников рявкнули полковые миномёты. Пудовые мины первым залпом выкосили прислугу на немецкой батарее, а следующими выстрелами смешали с землёй вражеские миномёты и подняли в воздух артиллерийский погреб.

Под канонаду взрывов, прикрываясь пылевым облаком, уносимым ветром в сторону русских позиций, снайперы–партизаны по-пластунски и перебежками двинулись обратно к окопам штрафников.

Разглядев сквозь пыль и дым фигурки дерзких стрелков, им вслед застрочил немецкий пулемёт.

Тут же в крышу дота прилетела парочка пудовых гирь: первая мина вскрыла слой грунта, а вторая проломила брёвна перекрытия крыши. Из амбразуры вырвался пучок огня, дыма и пыли.

Следующую ожившую пулемётную позицию постигла та же скорбная участь: погребок пукнул дымом и сложился, хороня под обломками весь расчёт.

Германский офицер, наконец–то, понял хитрую задумку русских и приказал не раскрывать противнику местоположение огневых точек. Снайперская точность корректируемого артиллерийского огня спецотряда поражала, и не только воображение, но и, натурально, поражала на убой. Немецкая галёрка затихла, лишь завзятые офицеры–театралы в бинокли рисковали выглядывать из глубины тёмных амбразур, но уже не помышляя мешать тайному действу на сцене.

А поглядеть, признаться, было на что. Зрители увидели, как Цыганский барон подвёл лошадь ближе к медному чану, заставил склонить голову и острым клинком «парагвайки» полоснул по вытянутой шее. Кровь обильной струёй полилась в колдовской чан. Лошадь стояла нешелохнувшись, а её сердце, будто управляемый чужой волей насос, выкачивало кровь из тела. Через минуты стало казаться, что какая–то неведомая сила, словно спрессовывая тело животного, выдавливала из мышц последние порции крови. Иссушенное тело превратилось в мумию, но продолжало так же, не шевелясь, стоять на ногах.

Цыганский барон завершил кровопускание и, легко вспорхнув на круп лошади–мумии, отъехал чуть в сторонку. На сцене появился Матвей и ещё двое подручных. Они продели длинный шест под железную скобу ручки чана и подняли его на плечи. Спереди груз нёс могучий командир, а парочка рослых партизан сгибалась под ношей позади. Что происходило уже в окопах, куда утащили колдовской котёл, сторонним наблюдателям было не углядеть, как и не услышать тех слов, которые говорил вещий Кадет своим воинам.

Да и потом свидетели не могли толком поведать, что творилось с ними в то время. Уж слишком диким казалось происходящее вокруг. Помнили лишь, что Кадет убеждал в необходимости испить колдовской настойки, дабы обрести силу варяжских берсерков. А ещё индейский шаман окроплял кровью лица воинов и марал часть их формы. Свои увещевания парагваец умасливал доброй чаркой чистого спирта, от которого мутная, дурно пахнущая жижа с травой и плавающими мухоморами уже не казалась такой уж гадостью. Ещё всех удивляла возникшая неимоверная лёгкость в теле, будто после выпитой порции волшебного отвара, сбросил половину собственного веса. А помазанье кровавым елеем шаман объяснял тем, что ночью придётся сражаться плечом к плечу с павшими товарищами, которыми устлано поле битвы. Ожившие воины должны принять штрафников за своих соратников и единым строем идти на ненавистного врага. Кадет убеждал не бояться жутких видений, которые навеет колдовской отвар — это, во многом, только игра воображения.

Неизвестно, из–за слов ли знаменитого командира или значительного превышения спиртовой наркомовской нормы, но настроение в роте поднялось на небывалую высоту: штрафники готовы были голыми руками рвать ненавистных фашистов. Кадету с трудом удалось удержать берсерков от атаки до наступления полной темноты, убедив позволить, как это дико не звучит, первыми начать штурм высоты их товарищам, уже поверженным в бою, и которым вражеские пули уж точно нипочём.

Когда ночная тьма окутала мир, и лишь узкий медный серп луны отражал мертвенно жёлтый отблеск призрачного света, чёрный всадник на костлявой лошади беззвучно пересёк линию окопов и достиг изрытой воронками гиблой полосы. Призрак властно взмахнул руками и широко развёл их в стороны, словно стремясь ладонями охватить расстилающийся мрак.

По всей линии заграждений колокольчиками тревожно зазвенели пустые консервные банки, привязанные к колючей проволоке. Невидимая гравитационная сила принялась срывать проволоку со столбиков и перекручивать в тугой жгут, разрывая на части. Складывалось впечатление, будто в темноте на поле извиваются длинные гремучие змеи.

Со стороны немецкой высотки в небо взмыли десятки осветительных ракет.

В колышущемся алом свете стало заметно повсеместное движение на поле. Десятки тёмных фигур ползли по земле, формируя ровные пехотные цепи, залёгшие перед штыковой атакой.

Разом застрочили все немецкие пулемёты, горящие трассеры чередой игл прошили полотно ночи.

Со стороны русских окопов размеренно забухали выстрелы миномётов. Огненные всполохи укладывались гирляндой похоронных цветов вдоль искрящейся вспышками вершины холма. Через минуту все пулемётные доты превратились в склепы с покойниками. Матвей не только лично наводил орудийные стволы на цели, но ещё и слегка подправлял падающие мины на заключительном участке полёта. Соратники едва успевали подносить к миномётам очередные заряды.

На время пулемётного обстрела, серые фигуры на поле затаились, ибо чародей не мог одновременно управляться и с зомби, и со своей артиллерией, но, после подавления дотов, движение тёмной пехотной силы возобновилось. Кукловод следил не только за образованием ровного строя, залёгшей пехоты, но и за её вооружением. Штрафникам автоматы не полагались, потому все штурмовики оснащались винтовками с примкнутыми штыками. Матвею пришлось изрядно потрудиться, чтобы вложить выпавшее оружие в руки зомби. В основном, они лишь поддерживали цевьё винтовки левой ладонью, а правой прижимали приклад к бедру. Ну вот, наконец–то, удалось сформировать ровные ряды, и пришёл черёд поднимать пехотные цепи в последнюю атаку.

Цыганский барон, не обращая внимания на разрозненную ружейно–автоматную трескотню со стороны окопов противника, на лошади аллюром переместился на правый фланг роты мертвецов и поднял вверх руку.

Ровные шеренги солдат, с прижатыми к бедру прикладами выставленных вперёд винтовок, поднялись в полный рост. Парадный строй ощетинился иглами трёхгранных штыков. Бледные отсветы жёлтого лунного света и красные блики от падающих ракет засверкали на стальных зубьях гирляндой зловещих огоньков.

По сигналу Кадета, зам командира отряда, верный Шах, поставил пластинку с казацким гимном и включил патефон. Над полем боя из рупора громкоговорителя разнёсся бравурный марш:

'Наверх вы, товарищи, все по местам.

Последний парад наступает.

Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»,

Пощады никто не желает!'…

Под шквальным огнём, не пригибаясь от свистящих пуль, ровные шеренги солдат двинулись на противника. Миновав линию столбиков инженерных заграждений, с сорванной с них колючей проволокой, пехотная рота замерла.

Цыганский барон взмахнул рукой и перед ним возник вращающийся пыльный смерч. Всадник вытянул руку горизонтально, и чёрная завывающая воронка вихря зигзагами поползла в указанном направлении, вдоль невидимой полосы минного поля. Гравитационная сила вырывала противопехотные мины из земли, давила их корпуса и мяла проволочные усики взрывателей. Череда взрывов прошлась от одного фланга к другому, поставив серую стену из дыма и пыли.

Когда смолк грохот разрывов, гимн парагвайских казаков уже отзвучал, а из рупора громкоговорителя раздались ритмичные звуки барабанного боя. Раздвигая грудью облако пыли, пехотные шеренги двинулись в психическую атаку. Темнота, оседающая пыль и слабый свет угасающих ракет не позволяли оценить чёткость строевого шага, которого у бездушных кукол на самом деле не было вовсе, но линия шеренги и дистанция между марширующими зомби соблюдалась идеально. Меткие пули заставляли лишь слегка подрагивать фигуры солдат, не нарушая парадного строя.

Штрафники, ощетинившись сверкающими штыками, приближались молча. И когда в мерцающем свете ракет немцы узрели строй бледных, израненных оживших мертвецов, неумолимо приближающийся под разносящийся над полем ритмичный барабанный бой, то русская психическая атака удалась на славу — нервы у арийцев оказались не железные.

Фрицы резво выбирались на карачках из окопов и, уже даже не отстреливаясь, драпали без оглядки, при этом возглавляли процесс офицеры, которые через окуляры биноклей имели возможность получше разглядеть обезображенные лица ходячих трупов.

Может, марширующие мертвяки и не так умело будут действовать в рукопашной схватке, но штыки зомби держали ровно, как по линеечке — кукловоду было так легче управлять марионеточным строем, — и вражеские пули упырям уж точно нестрашны. Для успеха психической атаки оказались очень кстати слухи о Цыганском бароне и его болотных вурдалаках, страшные истории были хорошо известны немецким солдатам в этом районе белорусских лесов.

Как только началось повальное бегство немцев с позиций, из окопов РККА поднялись в полный рост берсерки и, наплевав на запрет командования кричать штрафникам русское ура, с громким кличем бросились в штыковую атаку. Наблюдатель НКВД так и не понял, что на самом деле произошло на поле боя в ночную мглу. В отсветах ракет двигались какие–то тени, мелькали пулемётные очереди трассирующих пуль, вспыхивали взрывы вдоль немецких позиций, странным образом поочерёдно взрывались противопехотные мины, затем явно пьяные штрафники, с диким ором, бросились в самоубийственную атаку. Германские позиции погрузились в пыльное марево и, как только вопли русских берсерков затихли вдали, над полем боя воцарилась мёртвая тишина.

Молоденький особист удивился бы ещё больше, если бы узнал, что делали штрафники, когда заняли вражеские окопы. По приказу Кадета, они подняли свалившиеся в немецкие окопы шеренги товарищей–зомби, и разложили трупы вдоль всего обратного бруствера. Бойцам пришлось чуть подрыть сапёрными лопатками края окопов, обустроив стрелковые ячейки. Каждому зомби была вложена в руки заряженная винтовка, а особым счастливчикам достались трофейные пулемёты и автоматы, разумеется, тоже заботливо снаряжённые полным боекомплектом. После праведных трудов штрафники перекусили сухпайком из своих вещмешков, подкрепив его съестными трофеями, доставшимися от сбежавших хозяев. Но спиртного уже никто не употреблял, боялись появления новых видений оживших мертвецов — всем хватило одного просмотра психической атаки зомби.

Разум отказывался воспринимать реальность творящейся вокруг бесовщины. И чтобы бойцы не двинулись рассудком, задолго до рассвета Кадет вывел их из зоны расположения затаившихся бездушных стрелков. Однако новая позиция тоже изрядно удивила: штрафникам было приказано залечь в глубоких артиллерийских воронках вдоль бывшей полосы заграждения и до особой команды прикинуться мёртвыми.

Особо притворяться никому и не пришлось, накал страстей утих, натруженные мышцы расслабились, спирт из организма выветрился, а употреблённый сухпай и сытная трофейная прикормка располагали к отдыху, да и перед рассветом неудержимо клонило ко сну.

Проспали штрафники до девяти часов утра, пока пунктуальные немцы не решили навалиться всеми силами на наглых русских шарлатанов, ибо цирк с конём и ряжеными клоунами верховное командование не впечатлил. Вероятно, заикающиеся от пережитого ужаса офицеры не смогли достаточно убедительно описать яркое представление русской труппы.

Немецкое же действо началось по классическому сценарию: на сцене появилась эскадрилья размалёванных истребителей–бомбардировщиков. Франты, украшенные белыми крестами, выстроились в вереницу, намереваясь эффектно пройтись над рядком расположившихся вдоль линии окопов притихших зрителей. И вот первые бомбы с угрожающим свистом устремились на левый край траншеи.

Однако от воздушной свистопляски проснулись не только штрафники, но и рядом дремавшая в глубокой воронке злая сила. Высунувшие голову из укрытий разбуженные бойцы услышали, как размеренно загрохотал торчавший из крайней воронки длинный ствол противотанкового ружья. Не каждый опытный стрелок успел бы с такой скоростью передёргивать затвор даже обычной винтовки, как это умел проделывать Кадет с увесистым ружьём. А уж укладывать при этом каждую пулю в пролетающую мишень, словно в тарелочки на полигоне стендовой стрельбы, даже маститые спортсмены не смогли бы. Мишени, правда, были размером с самолёт, но ведь и расстояние до них было приличное, хотя, конечно, подлетали все по одинаковой траектории и со значительным интервалом, да и скорость изрядно сбросили для точного бомбометания.

Знал бы лётчик шестой машины, что у наземного стрелка из ПТРС с оптическим прицелом всего лишь пять патронов в магазине, он бы, может, и решился бы сходу отбомбиться по позиции штрафной роты, но незнание ТТХ противотанкового ружья и печальная участь пяти его коллег заставили резко отвернуть в сторону. А вот у погибших такого выбора вовсе не было, чудо–снайпер направлял пули точно в кабины лётчиков. И калибр пуль в четырнадцать с половиной миллиметров не оставлял пилотам шанса вырулить из крутого пике, даже если «счастливчикам» только отрывало руку или ногу.

Матвей мог бы додавить удирающего труса воздействием гравитационной силы, но посчитал такую демонстрацию колдовской мощи излишней, хватит и пяти врезавшихся в землю истребителей. Казак лишь презрительно сплюнул, ведь полноценных, бронированных как в РККА, штурмовиков у гитлеровцев так и не появилось.

Когда стихли взрывы, Матвей громко обругал высунувших головы «сусликов», приказав до особой команды сидеть по норкам. Развороченные разрывами первых бомб окопы и вспаханная врезавшимися самолётами земля, убеждали в правоте командира. Тем более что уже через несколько минут после позорной ретирады авиации, на траншеи обрушился шквал свистящих миномётных бомб. Однако и эта немецкая музыка звучала из леса недолго, Матвей передал по рации координаты вражеской батареи, и партизанские артиллеристы за несколько залпов смешали германский оркестр, вместе с их железными трубами, с землёй и сосновыми дровами.

Дистанционно убедить штрафников умереть у фашистов не получилось, пришлось идти на близкий контакт. И аргументы со стороны германцев выдвигались железные: десяток танков и вдвое больше бронемашин с пулемётами, а подпирали гусеничные тараны кнехты в касках — не меньше пехотного батальона нахрапом пёрло в атаку.

Пока немцы выходили по узкой дороге из леса и разворачивались в боевые порядки, Матвей бегом быстренько переместился назад, на старые позиции роты. Артиллерийскому расчёту первого миномёта он приказал молотить пудовыми гирями по пехоте, а за наводку второго ствола взялся лично. После каждого залпа, пока прислуга подносила очередной тяжеленный заряд, Кадет делал вид, будто бы из наушников переносной рации получает новые данные от корректировщика огня и только после этого вносит поправки в нацеливание своего ствола. Для другого расчёта координаты для стрельбы он менял пореже. Результаты же стрельбы по обратному склону холма были не видны со старых позиций ни штрафникам, ни наблюдателю НКВД из заградотряда.

Даже забившиеся по ямкам «суслики–берсерки», над головами которых свистели шальные пули, не могли видеть, как каждая вторая выпущенная мина втыкалась точно в крыши танков, а затем и бронемашин. Ни одна германская железяка не выдержала прилёта пудовой русской гири. Поэтому рёв моторов вскоре стих, артиллерийские орудия и пулемёты умолкли, лишь частая ружейно–пулемётная трескотня накатывала из–за гребня холма штормовой волной.

Несмотря на полное истребление техники, пехотный штурм элитного батальона продолжался. Мины партизан не сильно проредили толпу германских кнехтов. Подгоняемые храбрыми офицерами, солдаты Третьего рейха сходу овладели траншеями противника. Как ни странно, но русские берсерки не произвели в сторону наступающей пехоты ни единого ружейного выстрела. Немцам же было невдомёк, что во время штурма главный кукловод занимался наблюдением за полётом мин, ну и, конечно, небольшим мухляжом с траекторией их падения, вернее сказать, управляемого точного попадания в цель.

Разъярённые потерями, фашисты врывались в траншею и безжалостно расстреливали всех защитников. Пленных не брали. Поначалу никто наглецам не отвечал, но когда весь бравый батальон запрыгнул в капкан, в окопах началось непонятное шевеление. Израненные тела красноармейцев поочерёдно разворачивались, а затем с остекленевшими глазами и застывшими на лицах ужасными гримасами направляли намертво зажатое в руках оружие на фашистов.

Из русских винтовок раздавался единственный, но всегда меткий, выстрел, потом оживший мертвец производил классический выпад штыкового боя, отправляя в ад ещё одну грешную душу. После выполненной миссии, зомби–солдат терял интерес к окружающим и падал, как сброшенная с руки отслужившая тряпичная кукла.

Больше доставалось противнику от русских марионеток с автоматом в руках, а уж упыри–пулемётчики те, вообще, косили супостатов до конца заправленной в ствольную коробку патронной ленты.

Согласитесь, у редкого бойца достанет мужества вступить в смертельный бой с ожившим хладнокровным вурдалаком. Среди фашистского батальона таких героев вовсе не нашлось. Ну нельзя же считать боем ту суматошную стрельбу, что устраивали перепуганные до смерти паникёры. В тесноте траншеи они своих соратников больше перестреляли, а для русских зомби их пули, что слону дробина. Стреляющие мертвецы об испорченном «фасаде» не переживали, за них на врага глядел колдовским взором чародей–кукловод, он же и стволы наводил на цель — всегда убийственно точно.

Как и ожидалось, долго вариться в одном адском котле с восставшей из могил нежитью никто из бравых германских вояк не пожелал. Элитный фашистский батальон драпанул ещё побыстрее простой пехотной роты, принимавший накануне ночной парад зомби.

Матвей отдал по рации приказ командирам взводов поднимать штрафников в атаку. Появление из–под земли подкрепления русским зомби придало драпающему войску дополнительное ускорение. Берсерки громко орали русское «Ура!» и суматошно стреляли вслед убегающему врагу. Заняв окопы, штрафники принялись более тщательно выцеливать ростовые мишени, хотя патроны не экономили.

Матвей стремглав примчался на вершину холма и, подхватив выроненный убитым немцем ручной пулемёт, с почти полной лентой патронов, разрядил все по мельтешащим спинам в серой униформе. У парагвайца ни один патрон даром не пропал, но удирали фрицы уж слишком прытко, да и лесок был недалече, потому перезарядиться Кадет не успел. Единственное, что ещё удалось сделать, так это передать новые координаты для артиллерийской батареи, и накрыть минами кучки притаившихся в чаще запыхавшихся беглецов. Расположению штаба батальона тоже не хило досталось.

Как только улеглась суматоха боя, Матвей заглянул колдовским взором глубоко во фланг своего участка фронта. Русские пехотные батальоны, при поддержке танков, обошли по гати, проложенной по заболоченному участку, укреплённую линию обороны противника и сломили нестойкие заслоны врага. Штрафная полурота выманила на себя резервный батальон немцев и всю бронетехнику, сумев успешно выполнить отвлекающий удар.

Бросив взор в тыл, Матвей заметил пылящий по дороге легковой автомобиль. Очевидно, на занятых штрафниками позициях скоро появится высокое начальство. Однако выстраивать личный состав для встречи командования Матвей не стал, в поле ещё полно валялось немецких недобитков. Он приказал бойцам собрать трофейное оружие в окопах, а сам занял позицию на командном пункте роты и принял величавую позу, прильнув к окулярам бинокля, словно внимательно рассматривающий поле битвы стратег.

Старательно объезжая воронки на затёртых колеях старой просёлочной дороги, к линии окопов медленно подкатила крытая легковушка. Полковник и два штабных офицера, рангом пониже, вышли из салона и спрыгнули в траншею. Штрафники в пилотках без звёздочек, с измазанными кровью лицами, в запылённых гимнастёрках с бурыми пятнами, бросали на нагрянувшее начальство хмурые взгляды, небрежно отдавая воинскую честь и прижимаясь к стенке заваленного трупами окопа. Видок у мрачных, страдающих от похмелья, лжеберсерков был такой, будто это именно они только что в жестокой рукопашной схватке вырезали элитный отряд фашистов.

Прибывшие офицеры с удивлением рассматривали торчавшие вдоль вершины холма разбросанные останки разбившихся самолётов, догорающие в полосе между окопами и лесом раскуроченные взрывами остовы танков и десятков бронемашин, обильно устлавшие траву серыми пятнами трупы немецких пехотинцев. В узкой траншее, где ещё недавно кипел плотный стрелковый и рукопашный бой, приходилось перешагивать через завалы мёртвых тел. Немецких было значительно больше, но и в советских зелёных гимнастёрках полегло немало отчаянных бойцов. Сколько всего смогло сегодня уцелеть из штурмовавшей высоту неполной роты штрафников — так сразу и не понять.

— Товарищ полковник, штрафная рота капитана Ермолаева поставленную задачу выполнила! — подпустив поближе штабную делегацию, отвлёкся от созерцания поля боя комроты и молодцевато отдал честь.

— Жив, чертяка! — Богданов отставил формальности и сердечно обнял героя за плечи. — Кабы знал, что ты так лихо фрицев погонишь, наметил бы главный удар прямо через эту проклятую высотку. Как же тебе удалось набить столько танков, бронемашин и даже самолётов⁈ Да ещё отборный фашистский батальон в клочья растерзать⁈ Сколько у тебя бойцов осталось в строю?

— Теперь они все мои парагвайцы, — нахмурившись, ушёл от прямого ответа Кадет и напомнил уговор: — Неважно, пролита ли ими кровь в этом бою, но все бойцы вложили в общую победу свою душу. Прошу реабилитировать всех участвовавших в штурме высоты, включая погибших.

Матвей достал из планшета заготовленные списки с выбывшими из строя ещё в предыдущей неудачной атаке штрафниками.

— Все будут восстановлены в званиях, — приняв листки с длинным перечнем фамилий, твёрдо заверил полковник. — Родственникам павших героев направим благодарственные письма с описанием их подвига и перешлём ранее изъятые боевые награды. К сожалению, другого поощрения штрафникам дать не могу, но рапорта выживших бойцов, с просьбой о переводе в подразделения парагвайских казаков, удовлетворю. А вот на тебя, капитан Матвей Ермолаев, пошлём в Москву представление к звезде Героя Советского Союза.

Богданов с чувством крепко пожал ладонь героя.

— Не за награды воюем, — с грустью в глазах, улыбнулся парагвайский казак.