Все вошло в колею. Неделю мы жили четко по расписанию. Даже с уруками потрепаться мне удалось всего раза два: я таскал им кондитерские полоски с кухни — такие песочные сладости с вареньем. У повара Юрайдова они получались очень хорошо. Полоски, а не уруки, понятное дело. Не как у Эрики — сочни, но вполне достойно.
Работа батарейкой хотя и оказалась очень утомительной, но меня выматывала, похоже, немного слабее, чем остальных. Голицын это явно замечал, но внимание не акцентировал. Ну и ладно. Тем более, я что-то такое фиксировал внутри себя, какие-то изменения… Аналогию можно было провести с тренажерными залом, в котором нас гонял до седьмого пота одноглазый садист Плесовских. Грузный и на вид неповоротливый вахмистр, оказывается, был не дурак потягать тяжелое железо. Да и объяснить технику и программу составить мог очень даже толково. Я как-то до этого именно в тренажерке не особенно занимался, а тут — даже удовольствие начал получать от чувства нагруженных мышц. Ну и когда весь такой слегка надутый из зала выходишь — в зеркало на себя смотреть приятно, тоже плюс.
Так вот, это самое ощущение до отказа нагруженных мышц и их роста можно было сравнить с эффектом от работы батарейкой. Постоянное опустошение и наполнение эфирного резерва маны, кажется, потихоньку заставляло его расти! Нет, понятно — если резерв изначально не ахти, как почти у всякого пустоцвета — то грузовиками швыряться все равно не будешь, но… Почему-то мне казалось — после окончания практики пятикилограммовая гиря для меня будет уже скучной. Точнее, гиря, скорее всего, так и останется пятикилограммовой, но шевелить ее я смогу не пятнадцать минут, а пару часов. Потому что резерв отвечает именно за подобные показатели. А вот оперативные способности, которые могли бы помочь мне с весом и количеством гирь — это совсем другой коленкор, и тут я пока никаких перемен не ощущал.
К двум часам «батарейной» работы и двум часа «грудь-бицепс», «спина-трицепс», «ноги-плечи» в тренажерке нужно было приплюсовать еще и охрану периметра и стрельбу по движущимся мишеням. Никто нас на башню уже не пускал — мы дежурили на куртинах, то есть — межбашенных стенах. И все, кроме Руари Тинголова, были вооружены АТ-74, простыми и надежными. Без подствольных гранатометов, зато — с фонариками! Когда враги выскакивают из теней — фонарик первое дело.
А они выскакивали. Самой опасной оказалась атака хтонических белок: шустрые твари весом килограмм в десять с стали первыми, кто лихо преодолел расстояние от Черного Леса до форпоста. Кое-кто из них даже сумел взобраться на стены, и мы вступили с хищными белками в рукопашную схватку. Драться с белками смешно? Как бы не так, они были кровожадны, свирепы и превосходили нас числом! Это вам не парковые рыженькие зверьки с кисточками на ушах, это стая злобных монстров! И вот тут товарищи открылись передо мной с неожиданной стороны: в ход пошла магия!
Юревич был великолепен со своим мачете. Он дрался как бог войны, нанося незаметные глазу, быстрые удары, разрубающие крупных тварей пополам. Боевой маг — страшная сила! Проявил себя и Серебряный — он щелчком пальцев вгонял хтонических белок в состояние близкое к стазису: их движения становились медленными, очень плавными, как в замедленной прокрутке видео, и, соответственно, прикончить их можно было запросто. Ави особенно не мудрствовал, он сражался боевым тактическим томагавком, деревянную ручку для которого наращивал и укорачивал при помощи магии жизни по собственному желанию. Тинголов чары не использовал — он продолжал стрелять из винтовки одиночными даже с расстояния в полметра.
А я фехтовал дюссаком дистанционно. Вот это была фишка так фишка! Я сразу и не подумал, что так можно. Телекинез — страшная штука! Я размахивал прямой ладонью так, будто это и есть клинок гномского оружия, а дюссак повторял все мои движения — только в трех, пяти, десяти метрах от меня! И притянуть его в руку, когда зубастая облезлая хтоническая белка вцепилась мне в наколенник, стало делом секунды — я отрубил ей чертовы лапы и пинком отшвырнул в сторону.
Конечно, опричники нас прикрывали. Если бы кому-то из юнкеров грозила смертельная опасность — они бы вмешались. Но пока все ограничивалось порезами и укусами — гарнизонные вояки четко следовали наставлениям Голицына: военно-хтоническая практика означала именно практику войны с хтонью! Они даже ставки делали, кто больше тварей набьет.
Лидировал, конечно, Юревич. А второе место делили Тинголов и Ави. Мне думалось, что ещё немного — и они начнут считать количество скальпов, чтобы в конце практики подвести итог, и потом весь год припоминать один одному.
В общем, белки оказались самым ярким впечатлением за неделю. До того самого момента, пока не начался Инцидент.
Это случилось на рассвете. Вахмистр Плесовских предупреждал, что время длинных теней — самое опасное на Черной Угре, поминая закат. И вся раскачка шла действительно в вечерние часы, но теперь — твари пришли под утро.
Тени растянулись до неприличия,, солнце заливало розовыми и оранжевыми лучами окрестности Бельдягино, туман устилал пойменные луга, изрытые воронками от минометных и артиллерийских снарядов и площадных заклинаний. А на опушке леса уже скапливались настоящие полчища оскверненных Хтонью зверей, желающих сожрать всех и каждого на своем пути.
Я ничего этого не видел, поскольку спал после тяжелого дня: опять поцапался с научниками, и опять получил наряд на кухню, где Юрайдов заставил меня драить противни с подгорелым жиром. Да, да, никаких автоматических кухонных агрегатов со сложными программами — все блюда готовились вручную: варились, жарились, пеклись! Посудомоечные машины имелись, но жир они не отчищали, так что будьте любезны, Титов, принимайтесь за дело… Задолбался я всерьез, так что даже на визит в Библиотеку, чтобы залезть в шкаф к Королеву сил не осталось, я и снов-то не видел! Поэтому, когда завыла сирена и голос поручика Голицына в системе оповещения возвестил о начале инцидента, я вскочил как ошпаренный, ничего не соображая и не осознавая, и, конечно, ударился головой о близкий потолок.
Ухватившись за пострадавшую башку, я слез и, стараясь материться потише, принялся одеваться, толкаясь с остальными юнкерами и прыгая по комнате то в одной штанине, то — в одном ботинке.
Розен, едва увидев мою голову, тут же подлечил меня коротким касанием, так что шишка на макушке мне не грозила. Быстро одевшись и прицепив на бедро дюссак, я вместе с остальными выскочил за дверь и по коридору побежал к нашему боевому посту — аппаратной. Мимо нас пробегали опричники с автоматами, система оповещения постоянно выдавала новую информацию о числе, типах и маршрутах движения тварей.
Как я понял — наш форпост и другие такие же всегда становились своеобразными волнорезами, которые дробили основные силы хтонических монстров и прореживали их ряды, чтобы стоящие во второй линии земские воинские части и отряды сервитутного ополчения могли встретить их во всеоружии и эффективно добить добравшихся до населенной местности чудовищ. Черная Угра долгие годы оставалась предсказуемой — вот почему Барбашин назвал ее «классикой». И потому форпосты здесь были стационарными — на самых опасных направлениях.
И судя по тому, что творилось в зеркалах, наше направление оказалось капец каким опасным. Как вам медведи величиной с броневик или лоси величиной со слонов? Я как-то смотрел фильм про осаду Иерусалима войсками курдского полководца Салах-Ад-Дина, так вот то, что происходило вокруг Бельдягино очень напоминало это эпичное кино. Твари выстроились отрядами, виды хтонических зверей не мешались друг с другом: волки наступали рядом с волками, медведи — с медведями, зайцы — со своими ушастыми сородичами. Как будто ими управлял чей-то злой разум!
Тяжеловесы сосредоточились на воротах: лоси тупо таранили их с разгону, и гибли от выстрелов ручных гранатометов, но продолжали атаковать — один за другим, и ворота постепенно выгибались! Медведи у куртины между Южной и Западной башнями образовали что-то вроде лестницы, также наплевав на потери от огненных шаров, воздушных лезвий, каменных шипов и прочей смертоносной магии пополам с беспрерывно льющимся свинцовым дождем. Форпост сражался, и сражался отменно — опричники были умелыми и хладнокровными воинами, они собирали богатую жатву, выкашивая тварей десятками и сотнями, но Хтонь выпустила больше, много больше своих порождений…
По живым лестницам на штурм ринулись волки и рыси, сверху пикировали хищные птицы — огромные, как дельтапланы. Гарнизон начал нести потери, и вид разрываемых на части людей был ужасен.
— Нужна поддержка артиллерии, братцы! — кричал в рацию Голицын. — Форпост «Бельдягино! Выручай "олива"»! Ориентир три! Всем что есть — огонь, огонь, огонь!
Земские артиллеристы из второй линии матерились в ответ и давали огня, грохотало и взрывалось так, что у нас здесь, в аппаратной подпрыгивала мебель. А еще — в этот момент лоси пробили ворота, и пара из них прорвалась внутрь, туда, где их ждали черные уруки — с гранатами и кардами. И опричники — с пулеметами и огнеметами.
— Пацаны, мне нужно ВСЁ! — поручик положил руки на головы сразу двоих: Юревича и Розена, самых старших, и взял столько, сколько смог зачерпнуть.
У меня помутилось в голове, из носу потекла кровь, и у остальных — тоже, разве что Денис не поменял выражения лица, только сказал:
— Руки не отпускаем! — и снова запустил обмен жизненной энергией и маной.
Голицын же в это время шагнул к одному из дубовых столов,стоявших в аппаратной вдоль стен, и положил светящиеся в эфире ладони на хрустальный шар, утопленный в столешницу.
— Норма-а-ально! — в своей неизменной манере произнес поручик и у него дернулась щека. — Активировать периметр!
А в зеркалах я видел, к чему привели его действия. Стена огня высотой в десяток метров заполыхала вокруг форпоста, опоясав его полностью, сжигая тварей и давая передышку гарнизону.
— Корнет Оболенский! — севшим голосом позвал Голицын. — Раздайте боевой коктейль. Сейчас!
Оболенский вошел в аппаратную с инъектором, похожим на пластмассовый пистолет.
— Яремную вену, пожалуйста, — сказал он весьма любезно, и я задрал подбородок.
Укол был легким, почти безболезненным, а потом по жилам прошел животворящий огонь, в голове прояснилось.
— Господа юнкера-а-а! Надеть противогазы, обнажить клинки! Мы идем врукопашную, — Голицын и сам следовал своим словам, одним движением сунув усатое лицо внутрь резиновой маски и превратившись в круглоглазое чудище с тупым рылом-фильтром.
И мы поступили так же, надев противогазы и едва удерживаясь, чтобы по-дурацки не заржать друг над другом. Боевой коктейль дарил эйфорию, мы готовы были рвать и топтать тварей прямо сейчас, не утруждая себя такими мелочами как заостренные железки. Но в руке поручика откуда ни возьмись появилась шашка, которая вдруг вспыхнула алым пламенем.
— Клинки, господа! — его голос из-под резиновой маски звучал глухо.
Мы обнажили оружие, и поручик коснулся каждого — мачете, дюссака, тесака, томагавка, палаша… И они тоже вспыхнули.
— Держимся вместе, защищаем друг друга, убиваем всех тварей и идем дальше! Не торопимся, не стреляем, не используем магию без приказа, у вас почти пустые резервы! Оболенский — в аръергарде, справа от меня — Юревич, слева — Бёземюллер. Марш-марш!
И мы двинулись по коридорам вперед. Над головами нашими снова загремели выстрелы, но монстры уже прорвались внутрь, и с первыми мы столкнулись спустя минуту. Старые знакомые — барсуки — были здесь, и готовились нас сожрать. Но нифига у них не получилось!
Классическая хтонь — это по грудь утопая в черном тумане, с заляпанными кровью стеклами противогаза и отваливающимися от усталости руками работать мясником. Мы отбились — это понятно. Не могли не отбиться. В конце концов, у опричников каждый офицер — маг, каждый унтер — пустоцвет, каждый боец — матерый убийца. Патронов — сколько угодно, гранат — тоже. А еще — четыре урука, которые работали не хуже электрической мясорубки. И вторая турбомясорубка — только-только инициировавшийся настоящий боевой маг, тоже носилась по атриуму, высекая монстров в промышленных масштабах.
Да, Юревич получил инициацию второго порядка. Как и все у него в жизни — в свое время и в нужном месте. Он схватился с оскверненным медведем, и отсек ему лапу, но страшный зверь встал на дыбы — и распорол парню грудину когтями, вместе с бронежилетом до самых ребер. Потому что амулет, полученный в колледже давно сдох… Отступать Матвей и не думал — он рванул зверю под брюхо, и распорол ему живот, искупавшись в хтонической крови и внутренностях — и полыхнул.
То есть это в эфире так видно было, как вспышка сверхновой! А по факту — медведя нафиг разорвало, на кучу окровавленных отбивных, и Юревич предстал пред нами живой и невредимый — и тут же сорвался с места. С мачете в одной рукой, и, кажется, бедренной костью твари — в другой, он прошелся по атриуму, убивая всех чудищ, до которых смог дотянутся. А мы прятались по углам, потому что он ничего не соображал. Даже уруки — и те запрыгнули на крышу кареты и с восторгом наблюдали за этой машиной смерти. Кстати, урукам на хтонический туман было пофиг, они противогазов не надевали.
А потом наш уберсолдат ничком упал на пол и перестал подавать признаки жизни.
— Живо-о-ой, — заверил нас поручик. — Это откат. Оклемается, везучий черт. Ишь ты — инициировался, больше не пустоцвет! Я такое третий раз за жизнь вижу. Хорошая примета! Ну, перебьем гадов — отнесем его в лазарет, там ему капельницу с глюкозой и витаминчиками поставят — в порядке будет. С боевыми магами оно попроще проходит.
В общем — Юревич лежал в лазарете, а мы работали мясниками. Инициироваться я не инициировался, но среди черного тумана и хтонических тварей резерв маны заполнялся просто фантастически быстро. Я с помощью телекинеза выставлял настоящие штабеля из пластиковых контейнеров с сердцами тварей на поддоны. Хтонь и магия — две сестры-неразлучницы, это было хорошо известно. Эти аномальные язвы на теле Тверди потому и терпели: рядом с ними происходило больше всего инициаций, они благотворно влияли на магическое развитие, и колдовалось тут диво как легко и приятно. А вот жилось — фигово. Такая вот диалектика, почти по Карлу и Марле. Единство и борьба противоположностей.
Почему работали мы — юнкера? Потому что гарнизон под командованием Голицына, едва отбив штурм, тут же пошел на вылазку и уничтожал уцелевших тварей в окрестностях, и работал мясниками там, загружая ценными ингредиентами броневики. Все хотели заработать. Не только себе, но и раненым, увечным. И семьям погибших.
Твари забрали жизни девяти опричников: восьми рядовых, обычных бойцов, и одного унтер-офицера, сорокалетнего пустоцвета-электрика. Он здорово лупил электрическими дугами атакующих птиц, но против массированой атаки целой стаи не продержался… Зато своих пацанов спас, влупил заклинание «мертвой руки» — настоящего морского ежа из молний из груди выпустил, который поджарил целую стаю кровожадных птичек… Я это собственными глазами видел — зрелище трагичное, но прекрасное. Надо будет почитать что-нибудь про эту «мертвую руку»… Посмертное проклятье мага — страшная сила!
В тылу грохотала канонада и слышались выстрелы: вторая линия сражалась с прорвавшимися мимо нас чудищами, но судя по спокойствию оставшихся с нами в Бельдягино старших товарищей — волноваться за земские войска не приходилось. Там тоже не даром ели свой хлеб и офицеры, и солдаты. Может и не было среди них магов, а вот мужественных людей и хороших стрелков — множество. И смертоубийственной техники тоже водилось достаточно.
Когда мы закончили с расчлененкой, и все сердца были упакованы, вахмистр Плесовских выкатил из подземного гаража бульдозер и сгреб все хтоническое мясо за ворота, и там тоже оттолкал ковшом подальше.
— Когда инцидент закончится — сожжем, — прогудел он. Из-за резиновой маски на лице вахмистра прозвучало это гнусаво. — А теперь — все марш наверх, на третий этаж! Вернутся наши — воздушники помещения провентилируют, будем спать.
В тот вечер я узнал, что такое есть чистое и незамутненное счастье! Счастье — это спать на разложенных на полу матрацах прямо в одежде. Но без противогаза. А еще счастье — это услышать голос поручика Голицына с утра:
— Па-а-а-адъем, Титов! — он стоял прямо надо мной и его глаза смеялись. — С днем рожденья, юнкер. В качестве подарка поедешь в Калугу с Оболенским — сердца сдавать.
Мне исполнилось восемнадцать. Я теперь — взрослый.