На той стороне 2

Глава 27

Глава 27

Я сурово смотрел на понуро стоящего предо мной Гмидаза. Он заявился после своего оправдания в суде, боязливо протянув мне своей волосатой ручищей, свернутый в рулон приговор. Где все случившееся, как и сказал мне Маршал было признано вынужденной самообороной нелюдя. Возле меня, едва вернулся гном, буквально стелился Кулаз, со страхом и надеждой заглядывая мне в глаза. Мне понятны его переживания, за подобный проступок его младшего брата, тот может получить коленом под зад, вылетев из клана. Нет, у гномов немного все по-другому в плане повторного вступления, но какому Гротону нужен такой деятель. Мало того, что он втянул свой клан в проблемы с властями так еще и все это произошло во время выполнения личного поручения от самого Гротана. Да за такое даже на порог не пустят, прогнав прочь грязной метелкой с самым отборным матом.

Смотрю на гнома, а у самого возникает непреодолимое желание, удавить этого деятеля собственно ручно. Понимаю, что смешно, я сколько не пыжся в этот деле, прилагая запредельные усилия, Гмидаз даже не задохнется, стоя неподвижно и не сопротивляясь.

— Что скажешь в свое оправдание?

Как можно жестче спросил я у понуро стоящего гнома. Тот в ответ что-то попытался выдавить из себя. Но все его оправдательные потуги утонули мямлением в его густой бороде с вплетенными туда ленточками. На помощь Гмидазу пришел старший брат. Мягко подступив ко мне, он затараторил.

— Гротон это. Случайно все вышло, вот. Гмидаз ведь просто пива зашел туда выпить, вот. Для гнома пиво, это хорошо, вот. Эта, гнома без пива не бывает, вот. А там эти, крестьяне алкаши, вот. Они-то и затеяли эту драку по пьяни, не видя кто перед ними, вот. Ну брат и эта, отпор им немного дал, вот.

Зло вперив свой взгляд в спешно говорившего Кулаза я, перебив того, рявкнул.

— Сам то веришь в то что несешь?! Напали с голыми кулаками на воина при мече. Да им всего того пива что там было не хватит упиться до такой степени. Но это уже вторично. Я что поручил Гмидазу? А он выходит вместо того что бы все исполнить да доложить, как положено, по пивным высиживает. По мне выходит, что ему никакого дела более поручать нельзя. Ему пиво по важнее буде.

— Так эта, Гротон! Все эта, сделано, вот.

Воскликнул отчаянно Кулаз, растерянно глядя на меня. Но под моим взглядом гном сник все поняв и замолчав. По всему выходило что все настолько плохо, до дальше некуда. Да он и сам это отчетливо понимал, но брата не бросишь, родная кровь не водица, разлитая быстро сохнущей лужей.

— Мне доложили, что все сделано в лучшем виде. Вот только не тот кому я лично поручил это дело.

После столь неоспоримого высказывания два стоящих пре домной гнома, напоминали выжитые тряпки, уныло трепыхающиеся на ветру. Такой позор, невыполнение прямого поручения, да лучше в петлю самому шею сунуть. Смотря на братьев я сам не понял в какой миг меня осенила эта жестокая идея. А может это не моя придумка, а подкинутая из далека блуждающим вдали от большого жилья голодным духом Мурзу.

— Гмидаз.

Проговорил я, и оба гнома едва не подпрыгнули на месте в ожидании озвученного моего решения участи Гмидаза.

— Хочешь сильно рискнуть и начать свою жизнь заново?

— А это как Гротон?

Еле слышно спросил, не глядя на меня младший из гномов.

— Я отправлю тебя в мир духов. Ты будешь видеть их, а они тебя. Эти твари съедят твою душу оставив маленький кусочек. Вот с нее тебе и придется начинать жизнь заново.

Вру, строго глядя в глаза и не моргаю. Если мне не удастся выдернуть вовремя гнома, то ничего духи не оставят от его души, сожрут всю, без остатка. А Гмидаз явно задумался не на шутку. Велик риск лишиться жизни, да еще и так не добро, но перспектива начать все заново, перевесила. А его взгляд на отрубленную кисть старшего брата лучше любых доводов поставил точку в его решении.

Красноречивый, однако взгляд, сказавший мне кто виноват в этом увечье. Кулаз, заметив это, спешно убрал свою неполноценную руку за спину и как-то еще более сник. Хотя мне казалось, что более уже некуда.

— Эта, Гротон. Я согласен, вот. Сильно я много в этой жизни позора имел, вот.

Решительно проговорил Гмидаз и даже попытался выдержать мой взгляд, но чувство вины перевесило, заставив того уставиться в землю.

— Хорошо. Будь готов к вечеру. Поедем на реку.

И разворачиваясь уходить в усадьбу, добавил не терпящим возражения голосом.

— Кулаз, ты не едешь.

Нет ну это что-то с чем то, несмотря на серьезность ситуации. Выдать такой тоскливый вздох может только ребенок, лишенный на целый день телефона. Мне даже неловко стало от своего решения. Но все одно, ему лучше не видеть моей задумки в действии. Ведь я на самом деле и не знаю итога.

Зайдя в помещение усадьбы, выдыхаю, не по мне все эти суровые разборки. Так что там дальше? А, должен пожаловать Моисей. Я обещал ему продвижение на художественном поприще. Что же, их есть у меня.

Моисей, приглашенный мной на деловую беседу явно не на шутку, волновался. Это без всяких усилий было видно по молодому человеку. И похоже он с самого моего приглашения, переданного ему вчера, передумал все возможные варианты, пытаясь разгадать тему предстоящего разговора.

— Таки Мали-Кили я имею вам говорить свое здрасте. А также иметь это повторить от моего папы. Вы-таки сделали передать до нас что имеете что сказать серьезно и именно для меня.

— Здравствуйте Моисей. Все именно так как вы и сказали. И даже немного больше-как добавил бы ваш отец.

Похоже лучше не тянуть с причиной разговора, а не то, юноша от волнения ожидания утоления своего любопытства, хватит удар. А мне это надо?

— Давайте сразу к делу. Я вам как-то говорил, что продвину вас в мир творчества, сделав известным на все баронство и за его пределами. Так вот, время пришло делать первый шаг к своей известности.

Да стой ты спокойно, а то от моих слов юноша едва не подпрыгнул козликом на месте, чем вызвал неудовольствие Микнилорна. Плавно сместившегося ближе к волнующемуся художнику.

— Моисей я предлагаю вам продолжить рисовать, но уже более зрело и востребовано. В натуральную величину и с розливом страсти и чувственности во всей красе. С настоящей натурщицы, на будущий восторг вашим талантом ценителей данной живописи. А таковых мнится мне наберется столько, что считать их станет просто неприлично.

О как я все расписал в красках, что Моисей, вытаращив глаза взирал на меня словно загипнотизированный. Затем, юноша, осознав всю обширность перспективы внезапно сник.

— Не понял? Разве не вы стремились к известности и славе помноженной на звенящие монеты как показатель вашего таланта и признания?

На мой возмущенный вопрос, юноша ответил с нотками обреченности.

— Таки да. Но все снова имело свое упирание в эти проклятущие монеты. Хороший холст в рост человека, краски, кисти говорят за свою непосильную для меня цену. Но это все просто даже пусто в кошеле если сказать за настоящую женщину, что имеет показать себя без одежды на холст. Мали-Кили вы просто раздавили мою душу сапогом вашей жены.

И едва закончив фразу, юноша, поняв, что погорячился начал озираться по сторонам, опасаясь присутствия в кабинете этой самой жены в сапожище.

Это его переживание и горящие глаза ложатся мне бальзамом на сердце. Я много передумал по этому поводу и именно на этом моменте собирался играть в нашем будущем договоре в свою пользу. Ну а как вы хотели? У меня Дом, за плечами который нужно содержать.

— А давайте друг мой, я вам помогу и по этому поводу. Все это будет вам предоставлено за мой счет.

Похоже я только что сломал у Моисея мировоззрение. Все чему его учили с детства, рухнуло с высокого обрыва в бездонную пропасть. Кстати зря. У меня во всем этом припрятана своя выгода.

— В общем так Моисей. С меня все необходимое, включая натурщицу и помещение под ваше творчество. Займешь под это дело дальний флигелёк, что за беседкой. Но вот с продажи твоего произведения, я кстати сам буду искать покупателя на него. Мне пойдет скажем семьдесят процентов. И не надо на меня так смотреть словно я тебя граблю. У тебя нет и медной монеты в кошеле чтобы ее отобрать.

Юноша еще попытался что-то смущенно промямлить, но я продолжил, не став дослушивать его неразличимые потуги.

— Я имею ввиду что тридцать процентов пойдет именно вам Моисей. Лично. Из рук в руки. Минуя даже знание вашего отца об этом.

Что сказать, чутье меня не подвело что весьма приятно, это попадание именно в десятку. Юноша лишен своих собственных средств, а ведь вокруг столько всего, до чего невероятно хочется дотянуться. И продажная любовь тоже не исключение. А цены на нее кусают таких молодых людей за все места сразу, ничуть не стесняясь.

В итоге Моисей, осознав и свою выгоду протянул мне свою руку для пожатия, спешно проговорив.

— Это на первые два года.

Вот и хорошо. Два года, это немалый срок если правильно им распорядиться.

Одно Ухо смотрел как вдалеке у самой кромки воды, Темный шаман готовится к разговору с духами из неживого мира. Очерченный круг, бубен в руке, развешанные на кольях и кустах яркие, цветные ленты. Все эти тщательные приготовления говорили о том, что этот разговор будет долгим.

Наказание, которому он решил подвергнуть провинившегося гнома даже его откровенно страшило. Черный Медведь возьмет с собой в это небытие Гмидаза. Глупый гном волнуется конечно для него это пока просто проба неизведанного. Если бы он знал, что там за гранью живого, то ни за что не согласился бы. Смерть от казни ведь проста, а смерть от духов из неживого мира это самое жуткое и яростное. Они в первую очередь уничтожают не тело, а душу. Этот бесценный дар светлых духов живому. Глупый гном заходит в круг на место что указал ему Черный Медведь. Ну-ну, последовал первый удар в бубен шамана с его негромким завыванием, призывающим неживых духов показать себя.

Одно Ухо отвлекся, необходимо осмотреть местность вокруг. Они с Микнилорном и Роллос должны охранять Темного шамана. Никто и ни что не должно мешать его разговору с порождениями не живого мира. Обойдя свой сектор ответственности, внимательно вглядываясь в любое шевеление растительности, орк снова вышел на место откуда было видно камлание шамана.

Картина происходящего, как и предполагал Одно Ухо начала меняться. Теперь гном уже неприкрыто дрожал от страха вытаращивая глаза и ничего не видя перед собой в этом мире. Значит шаг в обиталище неживых духов сделан и теперь глупый гном должен вскоре увидеть то, что страшит все орочьи народы. Да что страшит, вселяет животный ужас. Заставляя навсегда заречься от подобного, передав все в руки темного шамана. Сделав того неприкосновенным при любых деяниях.

Снова обход, вглядывание и вслушивание в происходящее вне камлания Темного шамана. И спешное возращение на место, с которого можно увидеть происходящее таинство.

Тот кому служит Одно Ухо, настоящий Баранкан. Он имел возможность самолично в этом убедиться и теперь, смотря как в лунном свете, здоровенный гном воет и визжит, катаясь в очерченном шаманом кругу, орк сжался, испытывая на себе накатившую жуть и безысходность. Зная на что способны духи из потустороннего мира он ни за что не согласился бы на такое. Смотря на происходящее, орк на какое-то время даже потерялся в реальности, подавленный ужасом свершаемого действия.

Гном вновь выгнувшись дугой, захрипел разбрызгивая пену изо рта словно загнанная лошадь. При этом отчаянно загребая своими ручищами речную гальку. Черный Медведь, не смотря на все эти страдания бедолаги оставался безучастным мерно стуча в бубен и негромко подвывая только ему понятную мелодию.

Спохватившись, Одно Ухо стряхнув с себя охватившее его наваждение, отправился вновь на обход своего участка ответственности. Он решил больше не подглядывать за Темным шаманом, ни к чему ему видеть остальное и так вопли и хрипы разносятся от реки.

Утром, когда край солнечного диска показался над краем земли наконец все было кончено. Гном, безучастной куклой просто сидел на мокрой гальке и смотрел на утренний мир не моргая. О нем никто не заботился, но уже то, что этот бородач жив говорило за то, что сидящий в объятиях своей огромной жены шаман имеет невиданную силу. Потому как всем известно, добравшись до живого, духи из мертвого мира вгрызаются в него намертво, стремясь сожрать без остатка.