На соседней планете

VIII

На следующий день на заре Сагастос и Ардеа сели на своих мулов и поехали в сторону, противоположную той, с которой они прибыли на рудники. Дорога, очевидно, была проселочная, так как навстречу им мало попадалось людей.

У князя был такой озабоченный вид, что наблюдавший за ним Сагастос спросил, о чем он думает.

Да о том, что я должен остаться один у этих селенитов и Мне еще так мало знакомы обычаи страны, что я каждую минуту рискую сделать какой-нибудь важный промах. Я боюсь, что эта проведенная без вас неделя покажется мне целой вечностью.

— Я опасаюсь, что мое возвращение слишком рано пробудит вас от волшебного сна, в каком вы будете находиться. Этот удивительный народ является словно связующим звеном между духами и людьми, — с улыбкой ответил Сагастос.

— А я, напротив, думаю, что буду в восхищении, когда вы приедете, — с недоверчивым видом ответил Ардеа, — несмотря на весь интерес, какой возбуждает во мне ваш удивительный народ. Америлла говорила мне, что легенда производит их от сына и дочери Имамона; понятно, что они должны же чем-нибудь оправдывать свое небесное происхождение, — с легкой иронией закончил князь.

— Да, таково предание. Нам сейчас делать нечего, и я расскажу вам подробно всю легенду.

— Предание гласит, что дочь Имамона была жрицей храма, построенного отцом ее в горах, и наблюдала за находившимися там священными источниками; а сын тоже был молодым жрецом и пророком. Он помогал отцу насаждать в народе добро.

Во время великого, совершенного жрецами переворота, который закончился смертью Имамона и должен был уничтожить все, что после него оставалось, какой-то неизвестный молодой человек, живший среди высших жрецов, был послан убить Амару, жрицу священных источников. Никто не знал, кто был этот человек; но легенда предполагает, что это был обитатель другой планеты, с белой кожей, золотистыми волосами и серыми глазами неопределенного голубоватого оттенка, как тот легкий туман, что реет по утрам над водами.

— Вот как! Может статься, это был такой же пришелец с Земли, как и я? — смеясь, заметил Ардеа.

— Очень возможно, потому что легенда не указывает этого точно. Когда, прибыв в храм, он увидел Амару, — его единственную жрицу, — то был очарован ее дивной красотой, а вместо того, чтобы ее убить, объяснился ей в любви и поклялся, что никогда не оставит ее, если Амара его полюбит.

Во время этой же смуты Рахатоон, сын Имамона, был принужден бежать от убийц, которые всюду искали его, и хотел укрыться у своей сестры.

Он поднимался по опасной тропинке на вершину, в храм, как настала ночь, — темная, холодная и бурная. Молодой жрец должен был остановиться; идти в такой темноте, значило рисковать полететь в пропасть. Рахатоон присел на узкой тропе и прислонился к скале, боясь пошевелиться, так как находился на самом опасном месте подъема. Положение было ужасное. Ледяной ветер пронизывал его, руки и ноги коченели, жажда мучила, а от голода и истощения кружилась голова. Потеря равновесия грозила верной смертью, и им овладело отчаяние.

— Ты покинуло меня, божество, ради которого погиб мой отец! — вскричал он вне себя. — Ты забыло своих служителей! Так вот твоя награда за мою проповедь истины, и за все дела милосердия, которые я творил во имя твое? Я верил в тебя до самозабвения, а ты, в минуту отчаяния и опасности, лишаешь меня помощи и покровительства!

В эту минуту из за черных туч выглянула наша большая луна и залила все кругом своим мягким, дремотным светом. Рахатоон мог разглядеть тропу и в порыве благодарности стал на колени, воздевая к небу руки.

— Ты одно, милосердное светило, сжалилось надо мной! — взывал он. — Твой благодатный свет озаряет мне опасный путь! Тебе, лучезарная, отныне стану я служить и поклоняться!

Рахатоон встал и медленно пустился в путь. Вдруг он споткнулся о камень, но рядом с ним на узкой тропинке выросла белая тень, которая схватила его за руку и поддержала. Рахатоон с глубоким удивлением увидел, что это была женщина удивительной красоты. На голубовато-белом, прозрачном лице ее ярко горели одни лишь темные глаза; волосы были бледно-золотистого отлива, тронутые будто лучом солнца. Белоснежная, воздушная дымка окутывала ее, а голову украшал венок цветов, сделанных словно из хрусталя и сверкавших, как бриллианты.

Удивительное существо это вело Рахатоона и твердым, уверенным шагом шло впереди, направляя и поддерживая молодого жреца. Когда, наконец, они подошли к дверям храма, на горизонте блеснули первые лучи солнца.

— Теперь ты — в безопасности. Прощай, я ухожу, — сказала она.

Но Рахатоон, в упоении любовавшийся красотой своей спасительницы, умоляюще схватил ее за руки.

— Останься со мной, чаровница! Я ни за что не отпущу тебя.

Между ними завязалась борьба. Женщина пыталась вырваться и вернуться обратно на луну, где доселе жила, но сильные руки Рахатоона, словно клещами, охватили ее и не выпускали. В этот миг из-за гор показался огненный диск солнца.

Едва жгучие лучи его коснулись селенитки, как исчезла ее призрачность, тело уплотнилось, и она обратилась в простую смертную, которая не могла уже улететь на свою далекую родину.

— Войдем в храм! — восторженно произнес Рахатоон. — Там — жрицей моя сестра. У нее мы найдем верное убежище, будем в безопасности от наших врагов и станем жить для любви, искусства и радости!

Они вошли в храм, где и застали Амару и молодого незнакомца, звавшегося, как и ты, Ардеа.

Они рассказали друг другу свои приключения, и в тот же день отпраздновали свои свадьбы. Амара и Ардеа тоже отреклись от неблагодарного божества, покинувшего их в минуту опасности, и стали поклоняться одной Луне.

В гротах и на площадках они воздвигли святилища своей богини и жилища для самих себя. Жена Рахатоона, которую он назвал в честь своей сестры Амарой, тщательно собрала из своего венка семена лунных цветов и посеяла их. Растения эти привились и размножились. До сих пор эти чудные цветы растут исключительно у селенитов и служат источником дохода.

Амара, дочь Имамона, вскоре умерла. Преждевременную смерть ее легенда приписывает ее браку с человеком неведомой расы и происхождения, а терзаемый горем Ардеа тоже вскоре сошел в могилу.

Что же касается Рахатоона с женой, то они жили долго. Амара сделалась жрицей нового культа, что усугубило ненависть к ним жрецов. Однако, все попытки врагов повредить им оставались бесплодны. Чтобы избавить их окончательно от ненависти и преследований жреческой касты, Имамон, не перестававший покровительствовать сыну, несмотря на его отступничество, превратил их в белых птиц.

Многочисленное же потомство, оставленное Рахатооном, размножилось и с течением времени образовало небольшой народ, резко отличавшийся от всех других своим удивительным физическим строением, своими привычками и нравами.

Селениты, — или лунный народ, как мы их зовем, — никогда не покидают своих гор, презирают всякую грубую работу и живут только для искусства, которому отдаются со страстью.

— Америлла упоминала, что селениты очень богаты и ведут роскошный образ жизни. Откуда же они берут для этого средства, если, как вы говорите, они презирают труд? Кроме того, их гористая родина производит, вероятно, не особенно много, — заметил Ардеа.

— Они ведут меновую торговлю, что обеспечивает им необходимые удобства. Селениты обладают редкими и драгоценными произведениями природы, которых не найти больше нигде. Во-первых, вода их священных источников, обладающая действительно чудесными целебными свойствами, помогает от различных болезней. Бывали случаи, что слепые прозревали, прикладывая ее к глазам. Во-вторых, у них есть чудные цветы, происшедшие от венка жены Рахатоона. Иметь в день свадьбы венок или хоть веточку — заветная мечта всех невест; но такая роскошь доступна только богатым, так как за цветы приходится платить баснословные деньги. Затем у них есть еще одна, и чрезвычайно доходная статья, а именно, — плоды одного дерева, которое растет исключительно в их местах, и уход за которым знают только они одни. Плоды этого дерева — больше человеческой головы и по мере вызревания дают разнообразные произведения, все очень ценные. Пока плоды еще совсем зеленые, из них добывают красный или белый, необыкновенного вкуса напиток, и ароматное тесто, которое лучше всяких конфет. Когда плод совершенно созреет, его корка становится белой, а сердцевина представляет из себя моток нитей; а если их размотать, то получается тонкая, как паутина, и очень прочная ткань, употребляющаяся на вуали жриц и женщин царской крови. Ткань эта бывает трех цветов: белая, красная и синяя. И нужно иметь пальцы селенитов, чтобы размотать, расправить и приготовить эту необыкновенную ткань, сделанную самой природой. Наконец, я должен еще упомянуть о белых птицах, которые, по словам легенды, тоже небесного происхождение.

Рассказывают, что, когда Рахатоон и его жена были превращены в птиц, они сначала поселились на вершинах гор, чтобы беречь детей, которых думали убить жрецы. Убедясь, что никакая опасность не грозит их потомству, птицы улетели затем на небо. Но, пока они ютились в скалах, у них были птенцы, которые продолжали их породу. Эти-то птицы и дают легкий и теплый пух, незаменимый для зимних одежд. Насчет этого, впрочем, существует еще и другое предание.

Таким образом, вся работа селенитов состоит в сборе пуха в гнездах и с птиц, умирающих от старости, в приготовлении изделий из плодов дерева Сама, в разведении цветов и в разливке по бутылкам воды священных источников.

Селенитам не для чего спускаться в равнины; за их произведениями к ним ездят и привозят в обмен все необходимое, по возможности в готовом виде.

— Право, эти селениты очень недурно устроились и Я начинаю думать, что они представляют самое интересное явление на вашей планете, — вскричал Ардеа.

— Вы думаете? — сказал, улыбаясь, Сагастос. — Значит вы не боитесь больше пробыть у них неделю один?

— Конечно, нет.

— Тем лучше! Только повремените отдавать селенитам пальму первенства. Может быть, вы еще увидите не менее интересные вещи и занесете их в книгу о Марсе, которую, вероятно, напишите по возвращении на Землю.

— Без всякого сомнения! Только меня сочтут за сумасшедшего…

— Посвященный должен философски сносить подобные обиды пошлой толпы.

После трехчасового пути они выехали на широкую площадь у подножия очень высоких гор. Сюда сходилось много дорог, и на перекрестке был выстроен большой павильон. Когда они вошли внутрь, то застали там несколько мужчин и женщин с разными узлами и всевозможными корзинами.

— Это покупатели, везущие селенитам хлеб, провизию и все необходимое. Они ждут поезда, который ходит только два раза в неделю! Лунные люди недолюбливают жителей равнин; не нуждайся они в обмене произведений, то и вовсе не пустили бы их в свою страну.

В павильон вошло еще двое или трое, и почти тотчас же раздался звон колокола. Сагастос и Ардеа вместе с другими вошли в подъемную машину, которая доставила их на вершину скалы, где тоже был выстроен павильон, через который им пришлось пройти. По другую сторону стояли три, похожих на вагоны повозки на рельсах. Полотно дороги перекинуто было над громадной пропастью и уходило затем на другой стороне в горы.

— Не могу сказать, чтоб путь был особенно заманчив, — заметил Ардеа, с недоверием посматривая на это смелое произведение строительного искусства.

— Не бойтесь! Это сооружение очень прочно, и в летописи дороги не значится ни одной катастрофы, — ответил Сагастос, садясь со своим спутником в отделение, очевидно, предназначенное для знатных особ, судя по роскоши обстановки.

Несколько минут спустя послышался легкий треск, затем поезд тронулся и помчался, как стрела. Ардеа наклонился было к окну, чтобы взглянуть на окрестности, но тотчас же откинулся назад и побледнел.

— Ах! — вырвалось у князя. — Ужасно видеть, что летишь над подобными пропастями! У меня даже закружилась голова, — сказал он, прикладывая руку ко лбу.

— Не надо смотреть, — спокойно ответил Сагастос, и опустил на окне синюю занавеску, отчего все купе погрузилось в приятный полусвет.

Водворилось молчание.

— Когда же вы уедете обратно, Сагастос? — наконец, спросил Ардеа.

— Сегодня вечером, когда купцы окончат свои дела.

— А все-таки я буду очень доволен, когда вы вернетесь, — вздохнул князь.

Сагастос весело рассмеялся.

— Вы мне льстите, Ардеа! И как же это вы, отважно решившийся предпринять поездку на нашу планету, вдруг стали таким робким?

— Но здесь все так странно! И потом, ведь, селениты не терпят жителей равнин и могут остаться недовольны таким долгим моим пребыванием у них.

— К своим гостям селениты всегда любезны. Я скорее опасаюсь, что вернусь, на ваш взгляд, слишком рано. Женщины селенитов очень красивы и, кто знает, не покорит ли одна из них ваше сердце? Вы, может быть, пожелаете мне быть съеденным каким-нибудь "Цампи", лишь бы я не нарушал вашей идиллии своим преждевременным приездом.

— Фи! У меня никогда не может явиться подобного желание. Еще менее вероятно, чтобы я влюбился в какую-нибудь селенитку. Потерять свое сердце на такой головокружительной высоте и так близко к небу — это значит витать, подобно Пэри, между небом и землей, нигде не находя себе покоя.

Сагастос осведомился, что это за Пэри, и Ардеа оканчивал поэтическую легенду, когда поезд влетел в ярко освещенный туннель и остановился.

Приехавшие стали выходить из вагонов, и вслед за другими наши путники вошли в большую залу со стеклянными стенами. Здесь в два ряда тянулись длинные столы, а в глубине, налево, устроено было что-то вроде магазина, стены которого были покрыты полками.

— Осмотрим сначала все здесь, а потом отправимся к Рахатоону, главе здешней страны, — сказал Сагастос, направляясь к магазину.

За прилавком несколько человек заняты были осмотром и взвешиванием товаров, привезенных купцами, приехавшими с равнин.

Все это были красивые люди, с тонкими и правильными чертами, желтовато-бледным цветом лиц и блестящими глазами, неопределенного оттенка. Полное сходство друг с другом сразу бросалось в глаза; все они были одинакового роста, одинаково стройны и поражали быстротой своих движений. Даже одеты они были все однообразно, — в трико и белые камзолы, поверх которых были наброшены белые или черные куртки, пушистые, шелковистые и мягкие, как лебяжий пух.

Увидав Сагастоса, некоторые из них подошли и приветливо поздоровались с ним, а маг представил им князя, как своего ученика.

— Не отрывайтесь от своего дела, друзья мои и Прибывшие с нами предметы нас вовсе не интересуют, а потому я прошу вашего позволения показать моему ученику чудные произведения вашей страны.

После этого Сагастос и Ардеа направились к длинным столам, на которых несколько селенитов расставляли корзины, блюда, амфоры, разного рода горшки и мешки.

В корзинах на зеленом мхе разложены были ветки чудных цветов. Уже на некотором расстоянии чувствовался их сильный, но чрезвычайно приятный аромат. Прозрачные, как хрусталь, лепестки, — розовые, бледно-голубые или ослепительно белые, — фосфоресцировали. Глубоко разрезанные листья завивались, как страусовые перья, и отливали серебром.

— Что за чудные цветы! За подобные и у нас заплатили бы безумную цену, — восторгался Ардеа, не сводя глаз с корзин.

— Цветы эти имеют еще то неоценимое качество, что очень медленно увядают. Если их положить в мох и вспрыскивать водой по три раза в день, то они в течение двух месяцев сохраняют свою свежесть. Кроме того, есть способ кристаллизовать их, на память, — пояснил Сагастос, вед; князя к соседнему столу. — В доме правителя вы успеете налюбоваться этими цветами и отведаете также напиток и тесто древа Сама. Но вот там лежат ткани, про которые я говорил вам.

И маг указал на несколько свертков такой тонкой, блестящей и мягкой материи, какой Ардеа никогда еще и не видел.

Польщенный нескрываемым восхищением князя, один из селенитов развернул кусок и дал ему пощупать ткань.

Осмотрев чудный пух, хранившийся в мешках, путешественники наши вышли из залы.

Теперь Ардеа увидел, что они находятся в большой долине, окруженной со всех сторон высокими горами. В живописном беспорядке разбросаны были красивые дома, необыкновенно своеобразной и причудливой архитектуры. Стены были прозрачны и точно высечены из хрусталя, а крыша, притолоки дверей и наличники окон были из белого, похожего на серебро металла. Большую часть домов украшали небольшие портики с колоннами, высокие стройные башни и балконы с резными, как кружево, перилами. Все было так воздушно и хрупко на вид, что в подобных зданиях, казалось, могли жить только какие-нибудь эльфы.

Блестя своими разноцветными стенами, подобно исполинским драгоценным камням, такие же дома разбросаны были по лежавшим вокруг Города возвышенностям. Переброшенные через ущелья и пропасти легкие, точно точеные мостики соединяли их с долиной.

— Какое великолепие! Это просто картинка из волшебной сказки. Хотя буря и сильный порыв ветра могли бы, кажется, в миг смести все эти чудные постройки, — заметил Ардеа, слегка вздрагивая, так как очень свежий и сильно разреженный воздух несколько затруднял дыхание.

— О! Этого нечего бояться: все это чрезвычайно прочно, да и бури на нашей планете вообще крайне редки, а долина защищена цепью гор. Впрочем, селениты владеют тайной управлять грозами и рассеивать тучи, что окончательно обеспечивает их от всяких катастроф.

— В этой долине живет весь народ селенитов?

— Нет, существует еще несколько подобных долин; эта же представляет их, так сказать, столицу. Здесь живет глава их народа; находятся священные источники, святилища и прочее. Сегодня еще пасмурный и холодный день, сравнительно, что портит общее впечатление, но когда яркое солнце заиграет на всех этих кристаллах, серебристом металле и чудной зелени, которая, заметьте, почти такого же зеленого цвета, как и на вашей Земле, — то окружающая картина действительно представляет что-то волшебное!

— Как здесь попадается мало народа, — заметил Ардеа.

— Это время у них посвящено труду и учению. Вот и дом Рахатоона. Он гораздо больше остальных и богаче отделан. А вот и жена его идет из храма.

Дом главы селенитов стоял на высоте. Подъем к нему шел террасами, засаженными растениями. Дом был двухэтажный и украшен двумя высокими башнями, балконами и большим портиком, который поддерживали розовые, прозрачные колонны. Впрочем, Ардеа не имел времени подробно рассмотреть его, так как все внимание сосредоточил на молодой женщине в белой одежде, которая, при виде посетителей, остановилась на последней террасе.

Она была очень красива, с спокойным лицом и величавым видом. Одежда и покрывало ее были из ткани дерева Сама, драгоценное ожерелье украшало ее шею, а золотой обруч придерживал на голове волнистые складки вуали.

Дружески приветствовав Сагастоса, она внимательно оглядела князя и потом пригласила обоих войти в дом.

Пока она шла впереди их, поднимаясь по ступеням лестницы, Ардеа с крайним удивлением наблюдал необыкновенную легкость ее походки. Она не шла, а точно скользила, и ее маленькие, обутые в белые башмаки ножки едва касались ступеней.

Войдя в большую залу, Сагастос остановился, а молодая женщина скрылась в боковую дверь. Но Ардеа едва заметил это, до такой степени его поразила необыкновенная обстановка этой комнаты.

Стены, столы и вся мебель были точно из синего хрусталя; мягкие подушки из серебристой ткани лежали на сидениях. Посредине залы, в большом бассейне, била синяя, как сапфир, струя фонтана; по углам, журча, плескались два других фонтана: один розовый, а другой зеленый. В нишах стояли статуи, и снопы цветов в больших вазах дополняли эту чудную обстановку.

В эту минуту дверь распахнулась, и в комнату вошел высокого роста человек. Подойдя к Сагастосу, он сердечно обнял его, а затем и князя, после того как тот был представлен ему. Рахатоон был мужчина средних лет, такого же, как и другие селениты, типа. Темные глаза его казались совсем черными, и блеск их трудно было выдержать.

Когда Сагастос высказал ему свою просьбу, а именно, оказать на неделю гостеприимство его ученику, Рахатоон любезно ответил, что чужеземец будет желанным гостем, и что он со всей "го семьей постараются доставить ему приятное времяпрепровождение. Узнав, что Сагастос уезжает в этот же день, он свистнул в золотой свисток, висевший у пояса, и приказал прибежавшему мальчику поторопить обед.

Немного спустя раздалось мелодичное пение, открылась другая дверь, и Ардеа увидел вторую залу, где было накрыто несколько столов.

В ту минуту, как они входили в столовую, в противоположную дверь вошла жена Рахатоона в сопровождении трех юношей и молодой девушки. За ними шли попарно двадцать мужчин и женщин.

— Вот моя жена, мои три сына и дочь, — сказал Рахатоон. — А это — молодой чужеземец, которого привез с собой наш друг, Сагастос. Он погостит у нас несколько дней, и я поручаю вам, дети мои, особенно тебе, Амара, развлечь гостя и показать ему все, что могло бы интересовать его.

Молодые люди пожали руку князю. Амара пристально взглянула на него, но, подметив в глазах чужеземца выражение неподдельного, откровенного восхищения, улыбнулась и опустила глаза.

И действительно, Ардеа был ослеплен и очарован. Никогда не предполагал он, что природа может создать подобную красоту, такое чудное и обаятельное существо, походившее скорее на видение, чем на живого человека.

Высокая и стройная, Амара была так бела и воздушна, что, казалось, можно было видеть, как обращается кровь под ее прозрачной кожей. Большие глаза ее были зеленоватого, довольно яркого оттенка, а густые и длинные белокурые волосы подернуты золотистым отливом. Все в ней было чарующе прекрасно — и воздушная нежность сложения, и непередаваемое словами выражение глаз, и улыбка, ласкающая, пленяющая, порабощающая. Она была в белом одеянии, вырисовывавшем ее чудные формы. Три удивительных хрустальных цветка образовали на голове род диадемы, которая придерживала покрывало из ткани Сама.

Пока Рахатоон, его семейство и гости садились за стол, к присутствующим прибавилась еще целая вереница женщин и детей, которые, однако, очень быстро и в образцовом порядке расселись по местам. После краткого гимна, пропетого хором, приступили к обеду.

Обед состоял, главным образом, из плодов, овощей и пирожков; пили ленившийся напиток, напоминавший по вкусу шампанское. Вино возбудило общее оживление в обедающих и вызвало на щеках нежный румянец. За десертом глава дома выпил из золотого кубка за здоровье гостей, пожелав, чтобы они унесли с собой самое лучшее воспоминание о земле селенитов.

По окончании обеда Сагастос простился с хозяевами дома, а потом увел князя, который все время был страшно рассеян и озабочен, в соседнюю комнату, под предлогом дать ему несколько последних наставлений.

— Итак, будьте благоразумны и развлекайтесь, как можно больше, — сказал маг, как только они остались одни. — Я не сомневаюсь, что в обществе прекрасной Амары вы даже не заметите моего отсутствия, но все-таки выслушайте мой добрый совет: не засматривайтесь слишком в ее чарующие глазки.

— Какой вы недобрый, Сагастос! — пробормотал смущенный Ардеа, краснея под пристальным и насмешливым взглядом своего покровителя.

По отъезде мага все члены семьи Рахатоона разошлись. Амара и князь остались одни.

— Не желает ли благородный чужеземец отдохнуть? — осведомилась она у князя. — В таком случае я провожу в приготовленную вам комнату. Если же вы не устали, то еще сегодня я могу показать вам храм, в котором состою жрицей.

— Я был бы очень вам признателен, так как вовсе не устал.

— В таком случае, подождите меня минутку.

Амара вышла и затем вернулась, одетая в белую пуховую кофточку. Сопровождавшая ее девушка несла меховую одежду, которую Амара предложила князю.

— В гротах, где находятся наши святилища и священные источники, очень холодно, — пояснила она.

Мы уже говорили, что дом Рахатоона был выстроен на возвышенной террасе, лежавшей у подошвы высоких гор, окружавших долину.

Амара со своим спутником прошли через сад и вошли в сводчатый коридор, пробитый в скале.

Эта галерея, капризно извиваясь, выходила в обширный грот. Царивший внутри зеленый свет слабо озарял стены и свод, покрытый сталактитами. Из стен било несколько ключей, изумрудно-зеленые воды которых с рокотом стекали в естественный водоем, а вокруг него и вдоль всех стен раскинуты были цветники, густо засаженные чудными цветами, которые при волшебном освещении грота казались драгоценными камнями.

— Вот один из гротов, где растут цветы, завещанные нам нашими предками, а это — источники, излечивающие глазные болезни и поранения кожи, — сказала Амара. — Есть еще и другие целебные ключи, которые врачуют внутренние болезни и поддерживают силы в старости. Их я покажу вам в другой раз, а сегодня хочу сводить вас в храм, где служила жрицей Амара, жена сына Имамона.

Через пробитый в стене ход, так искусно скрытый самой природой, что Ардеа сначала даже не заметил его, они вошли в новый коридор. Галерея была узкая и тоже сводчатая; вела она в другой громадный грот, освещенный мягким голубоватым светом, и в глубине его, подобно храмам Имамона и Ассура, низвергался водопад, но горазда меньших размеров.

Вода имела молочный цвет и была испещрена серебряными блестками, а столб брызг, поднимавшийся над широкой трещиной, куда вытекал поток, издавал фосфорический свет.

У воды в глубокой нише стояла статуя женщины, высеченная из какого-то вещества, похожего на прозрачный перламутр. На голове статуи красовался венок из цветов с кроваво-красными лепестками и золотистыми пестиками. От синих листьев исходил голубоватый свет, озарявший голову статуи. Лицо богини поражало строгой красотой. Руки ее были подняты, как бы для благословения; в одной из них она держала лампаду, горевшую ослепительным светом, а в другой — пурпурный цветок.

— Вот женщина, явившаяся с луны спасти нашего предка, — сказала Амара и, скрестив руки, преклонила колени.

— Из какого чудного камня сделана эта статуя! Я еще в первый раз вижу такой, — заметил Ардеа.

— И не увидите его больше нигде. Я должна сказать вам, что относительно кончины наших предков — сына Имамона и его супруги — существует два предание. Одно из них гласит, что они были превращены в птиц; другое же, которое наши старейшины признают за истинное, рассказывает, что только души их приняли форму птиц, чтоб вознестись на небо, и что неведомая женщина, спасшая Рахатоона, вовсе не была обитательницей луны, а представляла собою только луч этого светила, обращенный в женщину. Перед смертью она приказала, как говорят, поместить свое тело в эту нишу, где оно превратилось в камень. Мы поклоняемся ей, и она нас любит, потому что мы — ее дети. Только чистая и благородной крови девственница может возжигать огонь на этом жертвеннике и убирать его цветами.

Через три дня мы будем праздновать годовщину той ночи, когда она снизошла к нам и привела в этот грот сына Имамона. В эту святую ночь душа Амары слетает с неба, и избранные видят, что глаза и тело статуи оживают. Они слышат даже ее голос, произносящий какое-нибудь пророчество.