На соседней планете

III

Со времени прибытия Андрея на Марс прошло уже три месяца, а он еще ни разу не покидал Дворца магии. Все его время посвящено было упорному труду; иногда даже сам Сагастос бывал вынужден сдерживать его усердие из опасения, как бы он не расстроил свое здоровье.

Физически Шелонский вполне акклиматизировался. Он свободно ходил по дворам и садам, поднимался даже на вершину одной из астрономических башен, не чувствуя при этом ни малейшего стеснение.

С высоты башни, он мог, наконец, жадным взором окинуть столицу марсиан, живописно раскинувшуюся у подошвы горы, на которой возвышался Дворец магии.

Широкая, высеченная в скале лестница соединяла этот приют науки с человеческим муравейником, кишевшим у его подножие. Город был громадный и с двух сторон окружен водой. Сагастос объяснил своему гостю, что терявшаяся вдали, волнистая и поросшая лесом полоса был морской берег, а прямая, точно по линейке вычерченная линия представляет набережную искусственного, соединяющего два моря канала, притом столь широкого, что с одного берега не видно противоположного.

Насколько можно было судить издали, дома были высокие — в несколько этажей, окрашены в яркие краски и окружены садами; но подробностей рассмотреть было нельзя.

Андрей сгорал от нетерпения спуститься вниз и все осмотреть вблизи, но он понимал, что прежде всего необходимо было научиться местному говору, и потому с лихорадочным жаром принялся за изучение языка страны.

В ту минуту, с которой мы продолжаем наш рассказ, князь уже свободно владел несколькими местными языками. Уже с неделю, как Андрей обедал в общей трапезной и, за исключением нескольких любопытных учеников, никто не обращал на него внимание. Он говорил, ел и одевался, как все; на него смотрели, как на ученика Сагастоса, и никто, казалось, не подозревал в нем гостя из иного мира.

Как-то вечером Сагастос и его ученик остались после ужина одни.

— У меня есть для вас приятная новость, мой молодой друг, — сказал марсианин с улыбкой. — Я считаю, что ваша подготовительная работа закончена; вы можете оставить наше убежище и обозреть нашу планету. Мы отправимся завтра. Сначала я покажу вам нашу столицу, а потом мы поедем к нашим черным соседям. Я хочу предоставить вам возможность изучить наши нравы, наши обычаи и нашу религию. А затем, мы вернемся сюда, где больше всего найдется достойного изучение. Я надеюсь, что это будет очень скоро, так как кругосветное путешествие занимает у нас гораздо меньше времени, чем у вас.

Когда Андрей выразил радость, что ему, наконец, можно будет удовлетворить свое любопытство, Сагастос прибавил:

— Теперь нам необходимо выяснить еще одно обстоятельство, а именно — ваше общественное и денежное положение.

— О! последнее крайне плачевно, и я, право, не знаю, как его урегулировать, — сказал, вспыхнув, князь.

— Вам нечего краснеть! Я знаю от Атарвы, что на своей планете вы человек богатый. Но привезти сюда что-нибудь из вашего состояния было бы еще хитрее, чем приехать самому. Вы — наш гость и, к тому же, гость крайне редкий, а потому наш долг и наша честь требуют, чтобы мы обеспечили вам, на все время вашего пребывания на нашей планете, независимое положение. Члены нашего тайного братства взяли это на себя. Когда мы вернемся из путешествия, вы вступите во владение назначенным вам состоянием, а пока вы ориентируетесь, я беру ваши расходы на себя.

— Как же я могу принять в дар состояние, когда я ничем не заслужил его? — пробормотал смущенный Андрей, краснея.

— Но ведь вы, мой друг, ничего не увезете с собой и все, чем будете пользоваться, останется здесь. Братство же наше так богато, что предложенное вам составляет для него сущие пустяки. Для роли, которую вам предстоит играть в нашем обществе, вы должны быть независимы, дабы избежать разного рода нескромных догадок. Никогда и ни при каких обстоятельствах вы не должны кому бы то ни было выдавать ваше земное происхождение. Для всех, вы — сын мага, воспитанный в уединении, и мой ученик. Что же касается имени отца и места вашего рождения, то это тайна и должна остаться таковой. Ваше имя, Андрей, мы немного национализируем, и будем называть вас Ардеа. Вот, кажется, и все, что я хотел вам сказать. Завтра же, после завтрака, мы отправимся в путь.

Князь горячо поблагодарил своего покровителя за его доброту, а затем удалился в свою комнату. Спать ему не хотелось, он сел у окна и задумался. Маленькая, величиной с апельсин, луна тускло светила на темном небе. Да, он действительно, находится на Марсе, и это не сон; две маленькие луны, вращающиеся вокруг планеты, достаточно ясно доказывают это.

В первый раз князь почувствовал тоску по Земле и испытывал острое чувство одиночества. Но он энергично подавил эту слабость. Безумно и неблагодарно было бы предаваться такому малодушию, когда судьба ему благоприятствует и доставила небывалое счастье ступить на землю другого мира.

Отогнав свои тяжелые думы, князь помолился Богу и лег спать.

Когда Андрей проснулся, стояло чудное утро. Было лето; солнце радостно сияло, а воздух был тепел и ароматен. Андрей, или теперь — Ардеа, тщательно оделся и стал нетерпеливо дожидаться Сагастоса, но тот запоздал, против своего обыкновение.

После завтрака они вышли из комнат мага и в сопровождении одного из слуг-великанов, который нес большой чемодан, прошли часть строений, еще неизвестных князю. Комнаты были полны книг и манускриптов, — целый музей, содержавший, очевидно, модели различных аппаратов и массу любопытных и незнакомых князю вещей. Все это Ардеа хотел бы осмотреть подробно, но Сагастос повел его дальше, сказав, что он успеет изучить все это по их возвращении.

Они прошли длинную и широкую, с прозрачным потолком галерею, стены которой украшены были нишами со статуями.

— Это статуи знаменитых магов, которые своими практическими трудами и великими научными открытиями облагодетельствовали человечество, — сказал Сагастос. — Когда-нибудь я назову вам их имена и расскажу их жизнь. Но вот и выход.

Они прошли громадную прихожую и очутились на эспланаде, украшенной цветами и фонтанами. Отсюда спускалась в город лестница, которую князь уже видел с башни.

Ардеа остановился на первой ступеньке, жадным взором окидывая удивительное и чудное, расстилавшееся у его ног зрелище. Солнечные лучи отливали рубинами и аметистами на пестрых зданиях, громадной глади вод, и роскошной растительности.

Тут князь комически схватился за голову.

— Нет! — не то с отчаянием, не то с восторгом вскричал он. — Здесь можно сойти с ума, глядя на это синее небо, солнце и природу, столь похожую и, в то же время, столь отличную от нашей, да еще сознавая притом, что все это — на другой планете, где живут такие же, как и мы, люди, у которых свое искусство и науки, города, музеи… И все это дано мне видеть собственными глазами?..

Сагастос рассмеялся.

— Пора бы вам привыкнуть, друг Ардеа, к той истине, что любая планета, на которой есть вода и земля, огонь и воздух, обладает аналогичными произведениями, как и всякий дух, воплощающийся в телесную оболочку, приносит с собой зародыши прекрасного и потребности воспроизводить то, что он видит, и выражать то, что чувствует. Из этой врожденной потребности исходят искусства и науки. Кроме того, вы забываете, что свободный дух не прикован исключительно к одному месту. Он может воплощаться на любой планете нашей системы. Тогда он инстинктивно приносит с собой воспоминание об ином мире, и прилагает в своем новом отечестве все то, что видел и изучал. К сожалению, люди не понимают, что все человечества являются членами одной и той же семьи и связаны друг с другом гораздо теснее, чем думают.

Продолжая беседовать, они спустились с лестницы, у подножия которой находилась высокая золоченая решетка, увенчанная тремя гигантскими звездами о пяти лучах. Одна была белая, другая — черная, а по середине — ярко-красная с золотистым отливом.

— Видите эти звезды? Это эмблемы добра и зла и даваемого тем и другим могущества, — сказал Сагастос, давая знак стражу, сидевшему у входа, отворить ворота.

Теперь они вышли на широкую аллею, обсаженную густыми деревьями. Недалеко от решетки стоял небольшой павильон, дверь которого тотчас же открылась, как только появился маг, и гигантский житель равнин выкатил две небольших повозки с электрическим двигателем. Экипажи эти имели форму древних римских колесниц, и на них нужно было стоять.

Одна из повозок, в которую вошли Ардеа и Сагастос, была из белого металла и отделана синей с золотом эмалью; слуга с чемоданом стал на другую колесницу, окрашенную в темный цвет и лишенную всяких украшений.

Минуту спустя, они неслись с поразительной быстротой по белой и гладкой, как паркет, дороге.

— Вы еще пользуетесь древнего вида экипажами, которые давно уже брошены у нас, — заметил Ардеа.

— О! У нас есть экипажи всех типов: двухместные, четырехместные и на пятьдесят персон. Одни приводятся в движение электричеством, другие — сгущенным воздухом, а в некоторые запрягаются различные животные. Но мужчины предпочитают такие колесницы, на какой мы едем, в виду той легкости и необыкновенной быстроты, какой не развивает никакой другой экипаж.

Пустынная сначала дорога начала, по мере приближения к городу, мало-помалу оживляться. Появились пешеходы и самые разнообразные экипажи, и притом в таком числе, что князь положительно не знал, куда смотреть, чтобы ничего не упустить из нового и интересного представившегося ему зрелища.

Наконец, они въехали в город. Двигавшаяся по улицам толпа почти вся была однообразно одета в длинные, темного цвета одежды, стянутые у талии металлическими поясами, и закутана в плащи. Одеяния женщин походили на мужские, только их головы украшали, по большей части, коричневые или желтые покрывала. Раса была очень красива. Мужчины и женщины были высокого роста, стройные, сильные, с правильными чертами лица, красновато-темного, как у Сагастоса, оттенка.

Экипажи действительно отличались поразительным разнообразием, но Ардеа не мог хорошо рассмотреть их, так как проносились и перекрещивались они с необыкновенной быстротой. Особенное внимание его обратили длинные кареты, похожие на наши омнибусы, разделенные внутри перегородкой на две половины: одна для мужчин, другая для женщин. На крыше кареты были устроены решетчатые клетки по числу мест внизу, предназначавшиеся для багажа. Омнибусы эти летели чрезвычайно быстро, без всякого шума, очевидно движимые какою-то механической силой.

Не меньшее любопытство возбудили в нем особого рода богато украшенные носилки, или паланкины, которые несли по четыре больших животных, похожих на страусов. Животные эти, с ожерельями на шее и султанчиками на голове, выступали с важным видом. Сагастос объяснил князю, что такими носилками пользуются для прогулок знатные дамы, любящие тихое и плавное покачивание.

Город был громадных размеров. Обсаженные густыми деревьями и прямые, как стрела, улицы терялись из виду. На каждом перекрестке были площади, неизменно украшенные несколькими фонтанами и цветниками. На площадях высились строения очень больших размеров и отличавшиеся особой архитектурой.

По словам Сагастоса, назначение их подходило к земным учреждениям. Так, большой дворец, украшенный зелеными и золотыми лепными украшениями, с золоченым куполом, оказался театром. Когда князь подивился, что на Марсе есть подобное учреждение, маг объяснил, что у них пение, музыка и драматическое искусство — в большом почете, и что здесь существует высшая школа для артистов всех родов искусств.

В эту минуту они выехали на громадную площадь, посредине которой высился чудный дворец, окруженный золоченою колоннадой, украшенный великолепной скульптурой и воздушными балконами. Вокруг дворца был разбит сад, полный цветов и фонтанов.

— Здесь живет представитель народа — наш царь, если хотите, — с улыбкой заметил Сагастос. — Со временем, я свожу вас к нему; сегодня же хочу только показать вам общий вид города и главнейшие здание.

— Ваша столица прекрасна, и я хотел бы еще раз побывать здесь, чтобы основательно ее изучить. Уже сегодня два обстоятельства особенно поразили меня и я хотел бы, если позволите, просить вас объяснить мне их.

— Конечно, спрашивайте! Я с удовольствием отвечу вам.

— Итак, меня удивляет, что я не вижу ни одной лавки. Вы говорили мне о вашей промышленности, а между тем, где же покупаются и продаются ее произведения?

— Для магазинов у нас отведен особый квартал, в котором мы еще не были. У нас, видите ли, нет маленьких лавок, какие по рассказам Атарвы имеются у вас на Земле. У нас всякая вещь обособлена и каждый продукт имеет свой собственный базар. Так, если вы хотите купить материи, то идете в павильон, где находятся всевозможного рода материи, какие у нас только существуют; обувь занимает другой, и т. д. Все классифицировано, занесено в каталог и имеет определенную цену. Вам стоит только обратиться в специальный базар, указать №, и желаемая вещь будет доставлена вам на дом.

— Это очень удобно, и мне хотелось бы посетить этот коммерческий квартал. Позвольте мне теперь предложить вам второй вопрос. Почему у вас в городе такая масса растительности и фонтанов? Все улицы обращены в тенистые аллеи, каждый дом окружен садом, и даже площади засажены цветниками и деревьями, или покрыты газоном.

— Это необходимо для поддержания влажности и свежести воздуха, а также для сохранения равновесия в атмосфере, так как мы изводим много электричества. Если бы мы не принимали таких мер, у нас были бы страшные грозы и, вообще, различные беспорядки в атмосфере.

Кроме того, наш народ очень трудолюбив и не любит оставлять землю невозделанной. Семьи у нас многочисленны, и это обстоятельство — обязательно, так как, несмотря на все, смертность превышает рождения, и только мудрое законодательство препятствует постепенному вымиранию планеты. Видите ли, Ардеа, наша планета — старый мир, гораздо старей вашего, на котором условия жизни становятся все более и более тяжелыми.

— А жизнь у вас продолжительна? Каких лет, в среднем, достигают у вас?

— С вашей точки зрения мы живем очень долго. Восемьдесят лет, конечно наших — возраст весьма обыкновенный, но многие достигают и до сотни. Маги же, живущие в особых условиях, доживают до очень почтенного возраста, а некоторые из них живут совершенно неопределимое число лет. Но взгляните, Ардеа! Вот наши главные храмы.

— Можно подумать, что это целых три соединенных между собой церкви, — заметил князь, с любопытством осматривая стоявшее на высоком фундаменте колоссальное здание, ко входам которого вели три широкие и отлогие аллеи, обсаженные деревьями разнообразных цветов и различной листвы. Над куполом высился сверкая на солнце, громадный золотой крест.

— Как? И у вас в употреблении крест? — спросил пораженный князь.

— Но ведь крест, это — знак, или символ бесконечности и бессмертия, а то и другое существуют повсюду. И, действительно, крест и пентаграмма господствуют во вселенной.

— А три входа в храм, — продолжал Сагастос, — имеют мистическое значение. Я должен прибавить, что три громадные двери, видимые отсюда, представляют собою выходы, а входы — маленькие и тесные, не видны и скрыты между колоннами.

В правый придел храма вносят скромно и выносят торжественно новорожденных, которых здесь освящают. Средний храм предназначен для браков, а левый придел храма — для похоронных церемоний. И во всех случаях, входят скрытно, а выходят торжественно.

Вообще, этот храм посвящен таким религиозным церемониям, которые являются в то же время и гражданскими актами. Поэтому, каждая из трех церквей имеет свой архив, где заносятся рождения, браки и смерти.

На возвратном пути я покажу вам все это. И, кто знает, друг Ардеа? Может быть и вы сами торжественно выйдете из среднего придела рядом с какой-нибудь красавицей, которая скрасит вам время вашего пребывания на нашей планете.

— Что вы говорите! Разве смеет вступать в брак такой случайный у вас путник, как я? — смеясь, ответил князь. — Потом, это было бы нечестно в отношении женщины, которая согласилась бы сделаться моей женой, — серьезно добавил он.

— Ба! Никогда и ни в чем закаиваться не следует! Впрочем, в данную минуту нет и речи о вашей женитьбе.

— Итак, мы можем продолжать наш путь! Я покажу вам еще церковь, посвященную исключительно молитве; потом мы пообедаем, а после обеда посетим некрополь царей и общественное кладбище. Больше я не могу вам ничего показать сегодня, так как мы должны поспеть во-время в гавань.

— Следовательно, мы отправимся морем к нашим черным соседям!

— Да! Но вот, мы и у храма Веры.

Они остановились перед большим каменным зданием, выкрашенным в розовую краску, с золочеными скульптурными украшениями. На широкой лестнице, которая вела ко входу в храм, женщины и дети продавали венки и цветы. Сагастос купил две гирлянды цветов для себя с князем, и оба вошли в церковь.

Таинственный полумрак царил внутри громадного храма, величественный и высокий свод которого был усеян звездами, освещаемыми, вероятно, электричеством, так как бледный и мягкий свет струился с высоты, легким сумраком окутывая украшенные скульптурной и мозаичной работой колонны. Храм был без окон и в глубине его виднелась красная завеса, на которой золотыми буквами была вышита надпись.

Перед завесою, на возвышении в несколько ступеней, стоял жертвенник, высеченный из ослепительно белого камня. А за жертвенником возвышалась фигура выше человеческого роста, изображавшая женщину, с вдохновенным видом поднявшую руки к небу. Лицо, шея и руки статуи были сделаны из розового, прозрачного, как стекло, вещества. Одеяние фигуры было из такого же вещества, только бледно-голубого цвета. Вообще, статуя производила удивительное впечатление.

На жертвеннике, в широко открытом сосуде курились ароматические вещества, смешанные с маслом и смолистыми веточками. Гирлянды украшали престол, и по его ступеням разбросаны были пучки цветов.

Сагастос купил при входе два флакона ароматичного масла, а затем вместе со своим спутником подошел к алтарю, от которого, в данную минуту, отходили мужчина и женщина.

Внимательно наблюдая, что делал Сагастос, князь возложил свой венок, влил в сосуд масло из флакона и преклонил затем колена рядом со своим наставником, который погрузился в горячую молитву.

Ардеа чувствовал, что им овладевало какое-то странное чувство. Мистическая обстановка, нежный и возбуждающий аромат, наполнявшие храм гармоничные вибрации, как дуновение, легкие и смутные, но в то же время невыразимо могущественные, — все это влияло на него, пробуждая в душе потребность молиться. Руки невольно сами сложились на молитву, глаза поднялись к усыпанному звездами своду, и горячий порыв вознесся из души к Отцу Небесному.

Минуту спустя, Сагастос поднялся, и оба они молча покинули храм.

— Кого изображает женщина на престоле? Что за чудная статуя! — спросил князь, когда они спускались с лестницы.

— Это символическое изображение веры и религиозного восторга, увлекающего душу в область бесконечного. К этой-то непреодолимой силе, возносящей нас над всеми горестями и слабостями жизни, взываем мы, моля о поддержке и помощи, в стремлении нашем к престолу высшего милосердия, — серьезно ответил Сагастос.

Оба замолчали и погрузились в свои думы. Снова чувство одиночества, грусти и тоски по Земле сжало сердце князя. Никогда еще все те, кого он оставил на том далеком от него мире, его родине, не казались ему столь близкими и дорогими. Но окружавшая действительность скоро вывела его из его тягостного раздумья.

Легкий экипаж Сагастоса остановился у входа в сад. К ним тотчас же подбежал человек и откатил колесницу в ограду, где уже стояло несколько экипажей подобного же рода.

Князь и Сагастос направились по аллее, обсаженной цветами, к павильону, который состоял из крытых стеклянных террас.

За столами сидело много посетителей, которые пили и ели.

При входе мага, все встали и почтительно поклонились ему. Сагастос ответил поклоном и сел со своим спутником за стол, который поспешили предоставить ему два других посетителя. Магу подали кубок какой-то голубоватой, похожей на молоко жидкости, пирожки и фрукты, а для его гостя — завтрак, состоявший из различных овощей и какого-то удивительного блюда, похожего на яичницу.

Пока наши путники завтракали, присутствующие стали перешептываться, бросая на князя любопытные взгляды. Сначала Ардея ничего не замечал; он был голоден и в эту минуту раздумывал о странности своего положения на другой планете, где нашел те же потребности и ту же человеческую деятельность. Но вдруг взгляд его заметил группу людей, которые с нескрываемым любопытством его рассматривали, и князь заволновался, А что, если они угадают в нем пришельца из иного мира и станут преследовать его повсюду нескромным любопытством.

Сагастос, видевший все, бросил ему ободряющий взгляд. Они быстро окончили еду, расплатились и вышли. Уход мага, как и его прибытие, был почтен всеми знаками глубокого почтение.

— Я боюсь, что заподозрят мое не-здешнее происхождение. По крайней мере, меня награждали неприветливыми взглядами, — сказал недовольным тоном Ардеа, когда они взошли на колесницу.

Сагастос рассмеялся.

— Это только беспокойная совесть внушает вам такое подозрение. Будьте спокойны! Никто не подозревает в вас столь необычайного посетителя. Вы довольно резко отличаетесь от нас, и потому привлекаете к себе внимание праздных людей. Бояться же вам положительно нечего! Мое присутствие обеспечивает вам всюду почетный прием, так как вас считают, и не без основания, моим учеником. Теперь вы сами понимаете, насколько необходимо вам таить ваше истинное происхождение. Но вот мы и приехали к царскому склепу.

Они сошли с колесницы, и маг трижды постучал в ворота ограды, которой обнесен был сад. На этот стук вышел человек, весь в черном, и открыл ворота. Посетители вошли в сад, полный густой растительности, листва которой была до такой степени темна, что казалась черной.

Скоро они подошли к темному зданию, мрачного вида, так как выстроено оно было из черного полированного камня. Такая же лестница вела к высокой и довольно узкой двери, около которой стояла, словно на страже, закутанная статуя, державшая в руках лампаду.

— Это Смерть, охраняющая и освещающая путь в загробный мир, — пояснил Сагастос, пока страж открывал дверь склепа.

Они вошли в длинный коридор, освещенный спускавшимися с потолка лампадами.

В конце коридора виднелась другая дверь, у которой стояли две статуи из того же черного и блестящего материала. Обе фигуры были женские, с закрытыми головами, и каждая держала на вытянутых руках по подушке. На одной из них лежали: широкий золотой венец, украшенный солнечным диском с расходящимися лучами, и золотой жезл, заканчивавшийся крестом; на другой — пурпурное сердце, которое обвила змея.

Сагастос объяснил князю, что обе статуи имеют символическое значение и указывают, что смерть лишает царя всех видимых знаков его власти и обнажает его человеческое сердце, подвергавшееся во время жизни искушениям и всевозможным желаниям.

Дверь вела в большую круглую залу, посредине которой помещался бассейн, сделанный из такого же синего, прозрачного и фосфоресцировавшего материала, как и одежды статуи Веры. В бассейне бил фонтан и росли большие, белые цветы, с пурпурными пестиками и фиолетовыми листьями.

Из этой залы, теряясь из вида, расходились три длинных галереи, по обеим сторонам которых были сделаны глубокие ниши. Часть этих ниш была закрыта тяжелыми, спущенными завесами, на которых красовались надписи.

Сагастос подвел князя к одной из ниш и, когда завеса была откинута, Ардеа увидел довольно обширный, полукруглый грот, освещенный лампадой. В глубине грота, на возвышении трех ступеней, стояло ложе, задрапированное черным, и на нем покоился человек, закрытый газовым прозрачным покрывалом, которое сторож откинул, когда приблизился маг со своим спутником.

Чувство любопытства и суеверного страха охватило князя, когда он склонился над покойником, имевшим вид мирно спящего человека.

Это был очень красивый мужчина, в расцвете лет; в скрещенных руках он держал массивный крест, а тело его до пояса было закрыто сукном, вышитым золотом и пурпуром. Кругом были разбросаны свежие цветы.

После нескольких минут созерцания сторож опустил покрывало, а Сагастос с князем преклонили колени и потом вышли из грота.

— Вы видели отца нашего теперешнего царя, — сказал маг, когда они были в саду.

Он умер еще не старым. Но какой у вас чудный способ бальзамирования!

— Да, действительно — прекрасный и, в то же время, быстрый. Тело погружают на три дня в жидкость, которая делает его недоступным разложению, сохраняя его таким, каким оставляет его смерть, т. е. с тем же выражением, например, покоя или страдания и проч., какое он имел умирая. Такой же точно способ употребляется и для всех покойников безразлично, богатых и бедных; только бедные пользуются им на государственный счет. Теперь мы посетим общественное кладбище. Там я подробнее объясню вам все, касающееся этого предмета.

Сад царской усыпальницы прилегал к саду, окружавшему общественное кладбище. Это было, действительно, колоссальное здание, имевшее вид улья с сотами, и построенное из темного камня. Вершина его была увенчана статуей, которая одной рукой поднимала крест, а в другой держала опрокинутую лампаду.

— Это сооружение имеет шесть этажей, да еще два подземных. Все оно состоит из небольших келий, предназначенных для одного или двух покойников. В самом здании находится храм, где совершается божественная служба за тех, кто покоится здесь, — объяснял Сагастос. — Кладбище это предназначается для знатных и может поместить в себе пятьдесят тысяч тел. Каждого покойника имеют право держать здесь двести и даже больше лет, пока склеп не будет полон. Когда же последняя келья занята, склеп закрывают и открывают только через двести лет, чтобы опорожнить его. Тела уничтожаются огнем пространства, здание очищается и снова готово для своего назначение. Для простого народа существуют подобные же склепы, только гораздо больших размеров. Склепы эти расположены за чертой города и на островах; но их очищают через каждые сто лет. Что же касается магов и мудрецов, живущих во Дворце магии, то их там и погребают. А теперь войдемте! Я покажу вам келью моей сестры. Но прежде мне нужно купить цветов и масла.

Купив все необходимое в павильоне, находившемся у входа, Сагастос позвал сторожа, и они отправились внутрь здание.

Длинной и узкой галереей они вошли в храм, занимавший центр здание. Он был не велик и освещался сотнями маленьких висячих лампад, которые носили имена одного или нескольких покойников.

— Эти лампады приносят семьи умерших, они же заботятся о поддержании в них огня. На алтаре же день и ночь горят очистительные ароматы, отгоняющие духов-мстителей, преследующих иногда души умерших. Теперь пойдемте к склепу моей сестры.

Сагастос сказал несколько слов сторожу, несшему за ним венок и флакон с маслом, и тот открыл боковую дверь. Они вошли в громадную галерею, по обеим сторонам которой шел ряд закрытых дверей. Над каждой дверью был номер и надпись; некоторые двери были украшены свежими цветами, указывавшими, что родственники недавно навещали склеп. У одной из дверей Сагастос остановился. Сторож повесил венок и, сняв со стены ключ, отпер дверь, а сам скромно остался снаружи.

Келья была очень маленькая, и в ней ничего не было кроме узенького ложа, стоявшего на высоте двух ступеней. На ложе покоилось тело усопшей, накрытое большим газовым покрывалом.

Все указывало, что семейство мага было богато. Стены склепа были покрыты мозаикой, изображавшей цветы; погребальное ложе сделано из металла, а ступеньки были покрыты металлическим ковром. В стене, над ложем, была сделана ниша, где в роскошной вазе стояли благоухавшие цветы. В голове и в ногах ложа стояли два высоких шандала, каждый с двумя лампадами, в которых горел голубоватый огонь.

Сагастос открыл флакон, влил в лампады принесенное масло, а затем откинул покрывало, и Ардеа с восхищением смотрел на молодую, точно заснувшую девушку чудной красоты. Волосы ее были рассыпаны по голубой подушке, а легкое покрывало такого же цвета закрывало ее ноги.

— Что за чудный способ бальзамирования! Я просто поражен, — пробормотал князь.

Сагастос наклонился над ложем и вложил в маленькие гибкие ручки покойной ветку с цветами" Затем он поцеловал руку сестры и крест, лежавший у нее на груди.

— Давно ли вы потеряли это чудное создание? — спросил Ардеа.

— Вот уж двенадцать лет, как смерть похитила ее у нас, — со вздохом ответил маг, опуская газовое покрывало.

— Неугасимые лампады горят во всех кельях? — спросил князь, когда выходили на улицу.

— Всюду, если только живы семьи, или хоть кто-нибудь из дальних родственников. Во всяком случае, это обязательно по крайней мере в течение пятидесяти лет, чтобы отгонять нечистых духов, ларвов и других загробных чудовищ, которые могли бы повредить тело, или овладеть им. А у вас как хоронят мертвых? — спросил в свою очередь Сагастос.

— У нас их зарывают в землю, где они разлагаются естественным путем. Некоторые сжигают трупы.

— И тот, и другой способ погребения кажутся мне не годными. Разложение массы трупов неизбежно должно производить миазмы, опасные для живых: а сжигать тело, душа которого может быть еще не совсем отделилась от него, жестоко и вредно для бедного духа, — с неодобрением заметил маг.