На поверхности

Гадина

Бабка, а вернее прапрабабка, сидела на ветхом, казалось сто лет некрашеном крылечке, такого же, как она старого дома, подстелив под себя коврик из лоскутков, и наблюдала за незамысловатой игрой пятилетнего праправнука. Вчера приезжала его мать, ее правнучка, и оставила мальчугана у нее на все лето.

— У меня появилась хорошая работа, — сказала она. — И мне не с кем оставить Сашеньку.

Она еще долго рассказывала, как год назад ее бросил муж. Как она год прожила в нищете, без работы. И вот, наконец-то, ей немного повезло. Она нашла хорошую работу. Конечно, работа отнимает много времени, но зато перспективная.

— Когда я встану на ноги, — говорила она вчера вдохновенно, — Я заберу Сашеньку. И вас заберу к себе.

— Как же, — думала бабка. — Если ты привезла дитя к столетней старухе, значит, что-то тут не так.

По лицу правнучки бабка догадалась, что та пьет. Или еще что похуже. Вот уже больше двадцати лет никто из родных не навещал ее. Последний раз, лет двадцать пять назад, приезжал к ней один из внуков со своей женой и маленьким ребенком. Бабка хотела спросить правнучку — чья она? Но передумала. Вдруг спугнет и нерадивая мамаша заберет малыша. А такого подарка судьбы больше не будет. Тем более, что подошло время.

Правнучка побыла всего час и уехала. Ни денег, ни сменных вещей она не оставила, а бабка и не спросила — почему? Зачем? И так все было понятно.

Непонятно было одно. Почему ей так неожиданно повезло?

Бабке было уже сто шесть лет, и время подошло. Она вспомнила то лето, когда ей было семьдесят шесть. Тогда ей тоже повезло, и времени пришлось отодвинуться.

Саша ковырялся в земле, извлекая из пыли камешки. Некоторые из них он разбивал большим камнем и потом подолгу рассматривал места сколов. В селе почти не было его сверстников. Большинство молодых семей давным-давно перебрались в город, да бабка и не позволила бы ему ни с кем знакомиться. Ей это было не нужно. Поэтому весь день Саша ковырялся во дворе, иногда искоса поглядывая на сидящую на крыльце бабку. Бабка же почти не сводила с него взгляда. В ее голове крутилась только одна мысль.

— Почему же мне так повезло?

День пролетел, как всегда, незаметно, схожий этим с самой жизнью. Стало быстро темнеть.

— Саша, пора ужинать и спать, — позвала бабка мальчика, поднялась и взяла в руку коврик.

Мальчик перестал ковыряться, положил на землю горстку расколотых камешков и молча пошел к дому. За то время, которое он находился здесь, он не произнес ни слова, и бабка уже начала думать, а не немой ли он? Или может, не умеет разговаривать? Это было хорошо.

— Но кричать-то он умеет, — одергивала она себя.

Ужин был незамысловатый. Яичница и молоко с хлебом. Пока бабка готовила яичницу, Саша помыл руки и теперь молча сидел за столом, сосредоточенно глядя на свои сандалики.

Бабка привыкла питаться скудно. Живности она не держала. К чему? Она была счастлива уже тем, что имеет возможность жить. Раз в два дня она ходила к соседям справа — покупала у них яйца и молоко. Те держали и курей, и коров. И еще, раз в два дня, соседи покупали для нее в сельском магазине четыре булки хлеба. За все это она расплачивалась в начале каждого месяца, когда ей приносили пенсию. Зачем ей нужно столько хлеба, соседи не спрашивали, а бабка сама и не рассказывала.

Саша поел и отправился спать в дальнюю комнату, а бабка осталась сидеть на кухне. Когда полностью стемнело, она взяла булку хлеба и вышла из дома. Аккуратно сошла со ступенек и направилась к погребу.

Погреб этот находился в задней части двора и был достаточно большим, глубиной почти в три метра, сверху надстроенный домик из кирпича с массивной, деревянной дверью. Впрочем, такие здесь были в каждом дворе. Когда-то этот погреб был почти полностью заставлен банками с разносолами и ящиками с картошкой, но это было очень давно. Так давно, что бабка и не помнила того времени.

Она сняла навесной замок и открыла скрипящую дверь. Постояла немного, словно собираясь силами и затем начала медленно спускаться по ступенькам вниз, в затхлую тьму. И сразу же почувствовала неприятное, но уже привычное покалывание в голове. Гадина, как теперь называла ее бабка, подготавливалась к общению. Пробуравливала волнами мозг.

— Ты привела его? — услышала бабка первый вопрос.

Она никогда толком не видела гадину. Гадина боялась любого света. Солнечный был для нее смертелен, а искусственный причинял боль, поэтому бабка не брала с собою в погреб ни то что старого, подаренного давно одним из внуков, фонарика, но даже обычной свечки. Правда пару раз бабка нащупывала в темноте нечто похожее на холодец, но чувствовала в эти моменты такую нестерпимую боль в голове, что оставила всякие попытки приблизиться к гадине.

— Ты привела его? — повторила вопрос гадина.

— Нет, — ответила бабка шепотом.

Гадина общалась напрямую, посылая вопросы в мозг и также из мозга вытягивая ответы. Но бабка никак не могла к этому привыкнуть. Поэтому, думая ответ, она едва слышно проговаривала слова. Человеческая привычка, которую, наверное, невозможно побороть.

— Ты же знаешь, что время подошло, — бросила в мозг очередную фразу гадина.

— Да, знаю. Завтра вечером приведу, — бабка положила булку хлеба на бетонный пол погреба и отступила на два шага. — Ешь.

В темноте послышался звук, как будто кто-то провалившись по колено в болотную трясину, пытался вытащить ногу.

— Наверное, так же муха всасывает разложенную своим желудочным соком пищу, — подумала бабка.

— Иди. И смотри не делай глупостей, — услышала она в голове. — Ты же знаешь, это важно для нас обоих.

— Я знаю, — шепнула бабка, развернулась и стала неспеша подниматься по бетонным ступенькам. Снова ощутила покалывание в мозгу. Гадина вытаскивала из ее головы волны — щупальца.

Выйдя из подвала, бабка закрыла дверь и повесила замок. Постояла, вдохнула свежий, ночной воздух и торопливо заковыляла к дому.

Заперевшись на засов, она тихонько прошла в свою комнату, где скинула сарафан и надела ночную рубашку. Потом прочитала шёпотом пару молитв и улеглась в кровать. Закрыла глаза. Но сон не шел.

Бабка думала, как ей поступить. Время подошло и нужно было решать.

Тридцать лет назад было проще. Ребенок был чужой. А этот, вроде как, ей родня, хотя уже и на седьмом киселе.

Бабка вдруг припомнила тот поздний, летний вечер, когда появилась гадина. Она тогда сидела на крыльце уставившись в пустую темноту и думала о своей тяжелой и горькой судьбе. Жизнь прошла. Она стара и одинока. Дети, а их было пятеро, давно поразъехались кто куда. У них появились свои дети, ее внуки. Иногда они, чаще летом, приезжали к ней семьями погостить, и тогда у нее был праздник. Она хлопотала на кухне, готовя разные блюда, и потом, улыбаясь, смотрела, как все ели, нахваливая ее кулинарное мастерство. И она была счастлива…

Да, тогда она была счастлива.

Потом выросли внуки, которые тоже иногда навещали ее, но уже намного реже. Потом и дети, и внуки вдруг перестали к ней приезжать вовсе. У них свои дела, думала она, и так и должно быть. Вот тогда она и почувствовала себя одинокой. Ей было семьдесят шесть. Она сидела на крылечке и смотрела в темноту двора. Вдруг в огороде ярко полыхнуло. Потом еще раз. Странно, грозы не было. Она поднялась, и тяжело передвигая ноги, поплелась в огород.

— Может, шось горит? — подумала она.

Но ничего не горело. В огороде, на заброшенных грядках, лежало большое яйцо металлического цвета. И казалось, это яйцо само по себе зарывается в землю.

— Боже правый, — ойкнула бабка, глядя на диковинку.

Через несколько минут яйцо полностью скрылось под землей.

— Может привиделось?

Она быстро перекрестилась и зашагала обратно к дому. И тут с дорожки заметила, что дверь в погреб приоткрыта. Она подошла ближе и дрожащим голосом крикнула в темноту.

— Хтось тута? Обзовись.

Ответа не последовало. Тогда она начала медленно спускаться вниз. Ступив с последней ступеньки на бетонный пол, она почувствовала сильную боль в голове и потеряла сознание.

Теперь она знала, что все время, пока она находилась без сознания, гадина изучала ее и считывала из мозга информацию о том месте куда она попала. Но все это бабка узнала потом, после долгих, интересных бесед с гадиной. А тогда…

Когда она очнулась, в голове ощущалось легкое покалывание. Она нащупала стенку и попыталась подняться.

— Не вставай. Сиди, — услышала она голос прямо в голове.

— Хтось тута? — спросила она и почувствовала, как тревожно и больно забилось сердце.

— Не бойся. Я ангел.

— Ангел?

— Да. Так получилось, что я упал с небес…

Бабка глухо рассмеялась в темноте. Старая кровать чуть слышно заскрипела. Она перестала смеяться и прислушалась. Вдруг Саша проснулся. Нет. Все тихо. Не проснулся.

— Обманула же она меня тогда. — улыбаясь, подумала бабка. — Ангел, хм. Хотя я тогда была такой неучью. Три класса образования. Потом работа. С детства к вере приучена. Естественно, глупо было ей сразу рассказать мне, что она из далекого мира, находящегося где-то на периферии Млечного пути.

— Упал с неба?

— Да. Чтобы помочь тебе. Ты уже старая и скоро твой организм не выдержит. Я могу исправить это. Но ты должна помочь мне.

— Ты точно ангел? Уж ни сатана ли?

— Нет. Я ангел. Я служу Богу.

— И как же ж я тебе помогу?

— Я должен пожить какое-то время в твоем погребе. И ты никому не должна обо мне рассказывать. Пока этого будет достаточно.

Они еще долго разговаривали в ту ночь. Бабка и пришелец. Два одиноких существа.

Через год бабка уже многое знала. Гадина подготавливала ее. Казалось, перед бабкой открылся новый и доселе неведомый ей мир.

— Я активизирую твой мозг, — говорила гадина. — Почему-то он у тебя работает на минимуме. Я заставила его работать хотя бы на десятую долю от своих возможностей. Иначе ты просто не поймешь то, что я тебе передаю.

И тогда она предложила ей.

— Твое тело скоро исчерпает свой ресурс. Но есть способ на время остановить разрушительный процесс.

— Какой способ?

— Нужны клетки молодой особи твоего вида. Много клеток. Целый ребенок. Это даст тебе тридцать лет жизни. И даже некоторое омоложение организма.

— Это невозможно. Где я тебе найду ребенка?

— Ты живешь среди представителей своего вида. Неужели рядом совсем нет молодых особей?

— Это же убийство! Убийство ребенка!

— Не думай так интенсивно. Ты не будешь убивать. Тебе нужно лишь найти способ привести его сюда. Остальное сделаю я. Поверь, следов не останется.

— Я не могу.

— Тогда ты скоро умрешь. Ты готова к этому?

— Нет, — вздрогнув, ответила бабка в ту долгую ночь.

И она действительно не была готова. Да и разве может живое существо быть готовым к такому?

Она размышляла неделю. Внутри нее боролись две противоположности — страх смерти и совесть. И с трудом, но все же совесть отступила.

У соседей через дом был мальчишка лет шести.

Бабка выглядывала из-за калитки целый день. И следующий день. Наконец, на третий день представился случай.

Мальчик был метрах в трех от ее забора. Он сидел на корточках, разглядывая дохлого воробья. Больше на улице не было ни души.

Она осторожно открыла калитку и тихим, предательски дрожащим голосом позвала:

— Внучек, помоги мне, пожалуйста.

Мальчик встал и подошел к калитке.

— Слазь, баночку помидор с погреба достань. А то у меня ноги совсем больные.

— Ладно, — сказал мальчуган и вошел во двор.

Оглядев улицу, бабка закрыла калитку. Сердце казалось вот-вот выпрыгнет из горла, руки дрожали, и она ежесекундно подносила их к дрожащим губам.

Они дошли до погреба и бабка торопливо открыла дверь. Мальчик стал спускаться вниз.

— Где помидоры? — спросил он.

— Отам, справа, у закутке, — сказала она, прикрывая массивную дверь. Гадина ненавидела свет.

Дверь закрылась. За нею послышался хруст. Потом громкое чавканье. Гадина растворяла в себе тело ребенка. Когда звуки стихли, бабка спустилась в погреб.

— Ложись, — прозвучало в голове.

Она послушно легла. Почувствовала, как в нос полезла вязкая масса. И тут же мозг отключился.

Очнувшись, бабка сразу поняла, что-то изменилось.

— Можешь подниматься. Никто не видел, как он входил?

— Да вроде никто.

— Иди в дом и веди себя спокойно.

Мальчишку долго искали. Приезжали даже следователи из города и опрашивали всех соседей. Но она была вне подозрений. Старуха. Разве может старуха украсть или убить ребенка?

Со временем все забылось. Родители мальчика пережили горе и через три года переехали в город…

Бабка перевернулась на другой бок и тяжело вздохнула. Воспоминания давили на нее…

Утром она проснулась с восходом солнца. Саша тоже уже проснулся и лежал в кровати, выглядывая из под одеяла.

Бабка заглянула в его комнату.

— Вставай завтракать.

Та же яичница и молоко с хлебом. Другого ничего просто не было.

— Если бы это не было подозрительным, — подумала бабка, — Я бы сходила в магазин и купила ему что-нибудь вкусненькое.

Саша поел. Потом снова ушел в дальнюю комнату и лег в кровать.

— Вот и хорошо, — обрадовалась бабка. — Меньше кто увидит.

Целый день она размышляла. Если его мать пьет, то она вообще может за ним не вернуться. Просто избавилась от ребенка и все. А если она наркоманка — еще лучше. Таким дети вообще не нужны.

Весь день Саша пролежал в кровати, а бабка просидела на кухне. Начинало темнеть.

Бабка почувствовала, как снова заколотилось сердце и задрожали руки.

— Нет. К этому нельзя привыкнуть, — подумала она и пошла в дальнюю комнату.

— Внучек, помоги мне, — сдавленно произнесла она.

Мальчик посмотрел на бабку. Потом медленно откинул одеяло и поднялся.

— Надо сходить в погреб, достать баночку помидор.

Саша надел свои штанишки и рубашку, затем в коридоре обул сандалии. Вдвоем они вышли во двор. Свежий воздух. Первые звезды на небе.

— Да. Жить стоит, — подумала бабка.

Они в полной тишине подошли к погребу. Бабка сняла огромный замок и открыла дверь. Дверь жалобно скрипнула.

Бабка понимала, что эти тридцать лет нужны не только ей, но и гадине. Пока жива она, гадина может спокойно жить в ее погребе.

— Внучек, спускайся вниз, — сказала бабка и сердце ее сжалось. — Там, справа, у закутке.

Саша начал спускаться. Но вдруг остановился и обернулся.

— Но здесь же темно, — неожиданно сказал он тонким голоском.

Сердце у бабки чуть не вырвалось из груди.

— Что же ты бабушку так пугаешь? — произнесла она, тяжело охнув. — Ты ручкой вправо пощупай, там баночки.

Саша отвернулся и продолжил спускаться в затхлую тьму.

Медленно закрывая дверь, бабка смотрела ему вслед. Наконец, дверь была закрыта полностью. За нею послышался хруст, чавканье.

Из глаз бабки покатились слезы и она принялась торопливо вытирать их краешком платка. Впереди было еще тридцать лет жизни.