Муля, не нервируй…

Глава 6

Я вышел в коридор и внимательно рассмотрел Мулину любовь. К моему удивлению, она оказалась далеко не такой роковой красавицей, из-за которой можно самоубиться. Точнее черты лица-то у неё были вроде, как и ничего, локоны высветлены в блонд, но вот выражение мне отчего-то сразу не понравилось. Эдакая крыска, что ли. Причём капризная и злая.

Увидев меня, она удовлетворённо усмехнулась и взяла сразу с места в карьер:

— Муля! — с самодовольным видом заявила она, — наш отдел на выходные отправляют в колхоз. Там парники готовить. Но я поехать никак не могу. Серёжа пригласил меня на Всесоюзную выставку художеств.

Она умолкла и пристально впилась в меня взглядом.

Здесь, очевидно, мне нужно было что-то сказать. Но вот, если честно, что ей говорить, я не представлял. Поэтому сказал неопределённо:

— Угу.

Мой ответ девушке явно не понравился. Она недовольно поджала губки и затем сказала, требовательно взирая на меня:

— И я тебя прошу, Муля, поезжай вместо меня! Очень прошу.

У меня от удивления аж челюсть отвалилась:

— С чего бы это?

— Потому что я тебя так прошу! — девица аж топнула ножкой, но потом поняла, что переборщила и добавила. — Пожалуйста!

Вот это да. Неужели Муля настолько втюрился в эту крыску, что позволял собой вот так помыкать и манипулировать? Делал всё вместо неё? А она прямо в глаза стоит и бахвалится очередным женихом и даже не смущается.

Мне сильно захотелось послать её куда подальше. Но конфликтовать пока рановато. Нужно осмотреться и решить загадку с письмом, деньгами и пустой квартирой. И с Мулиным самоубийством. Поэтому вслух я дипломатично сказал:

— А что, Сергей разве не в курсе, что ты в колхоз едешь?

— Ну почему это не в курсе… — запинаясь, чуть смутилась она, — он знает, но…

— Но что?

— Мы думали, что ты…

— Что я поеду вместо тебя? С чего бы это? — искренне удивился я.

— Муля! — разговор для девицы ушел не в то русло, и она явно не знала, как себя дальше вести, Муля её раздражал, но и в колхоз ехать сильно не хотелось, — если ты меня любишь, то ты должен…

— Ольга, — сказал я спокойным голосом, — даже если я тебя и люблю, то пахать вместо тебя на колхозных полях, пока ты развлекаешься с другими мужиками — это по крайней мере странно. Если не сказать, что глупо.

Судя по выражению лица Ольги, для неё это было в порядке вещей. Очевидно, такое с Мулей она проделывала уже не раз.

От моих слов она вспыхнула и со слезами в голосе выпалила:

— Ты трус, Муля! Трус и негодяй!

— Уж какой есть, — развёл руками я, — потому ты и выбрала Сергея, а не меня, правильно?

Девица фыркнула, резко развернулась и убежала. А я зевнул, с подвыванием крепко потянулся, аж до хруста в суставах, затем посмотрел в окно на серое небо и неспешно вернулся обратно в кабинет.

— Молодец, Муля! — на лице второй женщины было одобрение. Вторая тоже благосклонно кивнула. Мужчина головы от бумаг не поднял, так и продолжал писать что-то. Но усмехнулся. Значит, тоже в курсе.

Опачки! Неужели они всё слышали? Подслушивали, что ли?

— Благодарю! — чинно поклонился я и уселся на своё место. Думал вернуться к отчёту, но дамы были столь взбудоражены этим происшествием, что срочно желали обсудить все подробности и дать оценку ситуации.

— Она тебе не пара! Я давно это говорю! — заявила вторая женщина.

Она была средних лет, седину совсем не закрашивала, а волосы связывала в невзрачный пучок. На ней была коричневая вязанная кофта, а на лице — ноль косметики.

— Вы правы, — согласился я и потянул к себе следующую страницу отчёта.

Но дама не унималась:

— И зря ты ей свою путёвку в Крым уступил! Лучше бы Бельцевой отдал. У неё младший сын с туберкулёзом. Ей больше надо.

— А ещё обратно поменять можно? — заинтересовался я.

— Это Уточкину надо просить, — с жадным любопытством влезла в разговор первая женщина, которая с взбитыми кудрями. — Без профкома такой вопрос порешать никак нельзя.

Опа! Так Уточкина у нас, оказывается, профком.

Ну, это же надо, только появился и в первый день поссорился и с профкомом, и с комсоргом. Да ещё и Мулину пассию столь некуртуазно отшил, что девушка обиделась и теперь уж точно станет мстить.

— С Уточкиной я порешаю. Спасибо, что подсказали, — кивнул я первой женщине.

Та зарделась, а потом вдруг сказала:

— Тебе так больше идёт, Муля.

— Что именно? — не понял я.

— Побритым, — она сочувственно улыбнулась и вернулась к своим бумагам.

Ну вот, уже хорошо. Я посидел над отчётом, но ничего делать не хотелось. Переписывать эту муру быстро надоело. Если у Мули вся работа такая, то я так долго не выдержу. Ну не крыса я канцелярская, отнюдь. Я коуч, преподаватель по лидерству, менеджменту и психологии. И работу с людьми обожаю. Да что говорить, я долго выдержать не могу, если не взаимодействую напрямую с людьми. Мне нужно видеть радость и надежду в их глазах, когда я учу их, как выходить из кризисных ситуаций, как менять свою жизнь и как побеждать. Подзаряжаюсь я таким вот образом. А от этих пыльных бумаг сразу уйду в депрессию. Теперь я не удивляюсь, что бедный Муля от такой работы и от такого вот отношения «любимой девушки» самоубился.

Нет, я не хочу сидеть и днями напролёт переписывать бумажки. Нужно выходить на новый уровень.

Я задумался. А выходить здесь я могу только в одном случае — если пойду по партийной или профсоюзной линии. А что, идея-то, в принципе, неплохая. Так можно неплохо взлететь вверх. Надо бы попробовать. И пробовать, очевидно, придётся уже через полтора часа. А то чем мне ещё в этом времени заниматься? Не на завод же идти? Почему-то в памяти всплыла вчерашняя коммунальная склока, появление Злой Фуфы и как Муза сказала о её «походе в люди». Может, меня сюда и закинуло именно с конкретной целью помочь ей? Да нет, вряд ли…

Остаток времени я распределил согласно тайм-менеджменту — дописал ещё три страницы отчёта и продумал доклад своего выступления. Если конкретной темы нету, значит, я могу рассказывать всё, что посчитаю нужным. А нужным я считаю рассказать то, что будет интересным.

Обеденный перерыв встретил шумом и суетой. Народ ломанулся обедать. А я поплёлся в Красный уголок, раз вызвался. Мне хотелось есть, а придётся развлекать комсомольцев.

Красный уголок я нашёл неожиданно быстро. Думал, что заблужусь, но нет.

Там собралось и тихо переговаривалось шесть человек. Очевидно те, кого комсорг успел выловить и загнать на собрание. Комната была довольно большой. Представляла собой нечто среднее между районным краеведческим музеем и читальным залом сельской библиотеки с подшивками газет на столах. Под кумачовым алым знаменем стоял алебастровый бюст Ленина и недоумённо взирал на собравшихся. Портреты Маркса, Энгельса и Чарльза Дарвина на стенах были вполне с ним солидарны.

Я взглянул на аудиторию — лица у них были отнюдь не одухотворёнными. На всех застыло выражение безнадёжной скуки: «ой, ну давай там быстрее и пошли уже обедать!». По поводу обедать я был вполне согласен с коллективом, поэтому решил брать с места в карьер.

Выйдя на середину комнаты, я сказал:

— Товарищи! Сейчас обеденный перерыв, так что много времени я не займу. Прошу тишины. Чем быстрее мы начнём, тем быстрее уйдём обедать.

Очевидно, посыл я выбрал правильный. Меня услышали и поняли. Во всяком случае, шум моментально стих и меня стали слушать.

А я сказал:

— Тема нашей сегодняшней беседы «Как преодолевать неудачи».

Сказать, что у всех отвисли челюсти — этого мало. Тишина стала ещё оглушительнее. Даже комсорг заинтересовался. Серьёзная девушка в круглых, как у Гарри Поттера, очках, конспектировала в блокнотик.

Ну, а я погнал. Моя же тема…

Время пролетело вмиг. Я взглянул на часы — надо тормозить, а то пообедать не успею.

Поэтому я оборвал свой доклад на полуслове и закончил так:

— А чтобы всё это было в разы эффективнее, нужно понимать, какие качества помогают человеку стать успешным.

Все разочарованно загудели. Про обед уже никто и не думал.

— Но об этом, товарищи, я расскажу в следующий раз, — жахнул мощный клиф я.

Народ ещё больше загудел, а комсорг подпрыгнул:

— Так следующий раз — завтра!

— Значит, если дадите мне возможность, расскажу завтра, — согласно кивнул я.

Народ радостно зааплодировал, зашумел, а комсорг удовлетворённо кивнул, что-то отмечая в своём блокноте. На лице его блуждала улыбка.

Вот и ладненько.

Комсомольцы начали расходиться.

Я опять взглянул на часы, прошло сорок минут, ещё есть время смотаться в столовую.

Краем уха я услышал, как парни мылились в столовую, поэтому ненавязчиво увязался за ними. Чуть поплутав по коридорам, мы дошли до дверей столовой. Вкусные запахи подтвердили, что я не ошибся.

Я взял поднос и пристроился в хвост длинной очереди. Прикинул, что как раз успею взять первое и второе и съесть его до конца обеда. Сонная кассирша на кассе высчитывала неторопливо, очередь двигалась медленно. Время таяло неумолимо.

Через пару минут, я прикинул, что, пожалуй, и первое и второе съесть уже не успею. Поэтому решил взять только второе и салат. А что, если есть быстро — то могу успеть. За мной встали две девушки и парень. Очередь не уменьшалась. Интересно, на что те, сзади, рассчитывают?

— Муля! — вдруг послышался требовательный голос за спиной. Потом девичий смех.

Я обернулся. В конец очереди подошла Ольга Иванова, она же Лёля, и с нею ещё три незнакомые мне девушки.

— Что? — спросил я.

— Пропусти нас вперёд, — потребовала Ольга. — А то мы пообедать не успеем.

— Не могу, — покачал головой я, стараясь воздержаться от нелицеприятных комментариев, — иначе тогда вот эти товарищи за мной не успеют. А они занимали раньше.

— Ну, Муля! — она капризно топнула ногой.

Кажется, эта манера общения с Мулей давно и прочно вошла у неё в привычку.

В очереди неодобрительно зашумели.

— Если ты кого-то хочешь пропустить, то меняйся сам с ними местами, — тревожно сказал долговязый парень, который стоял за девушками.

— Я никого не собираюсь пропускать вперёд, не беспокойтесь, — ответил я ему.

Как раз подошла моя очередь и я начал делать заказ. Сзади что-то сказала Ольга. Очевидно, нелицеприятное, так как девчата опять расхохотались. Зло, язвительно.

Ох, Муля, Муля, — грустно подумал я, — вот как тебя эта вертихвостка охомутала, что ты себя перед нею ни во что не ставил? И стоило ради такой вот крыски самоубиваться?

Я взял винегрет, картофельное пюре с тефтелями, стакан компота и творожную ватрушку, и пошел искать столик.

Хоть времени оставалось не так и много, все столы оказались заняты. В углу, почти у самого окна для приёма грязной посуды, за столиком одиноко сидела девушка.

— Разрешите? — спросил я её.

Она невнимательно кивнула, не поднимая головы от салата.

Я присел и торопливо принялся за еду, времени до конца обеда оставалось немного.

Нет, так дело не пойдёт. Они в обед устраивают эти совещания, и нормально пообедать люди не успевают. Но, с другой стороны, вечером, после работы, у них уже другие совещания. Так что куда не кинь, как говорится.

Но ничего, привыкну. Или найду другой выход.

Я ел и размышлял. И только сейчас, почти закончив обедать, заметил, что девушка периодически хлюпает носом и вытирает глаза платочком.

— Что-то случилось? — спросил я.

— Н-ничего, — пробормотала девушка и схватила стакан компоту. Припав к нему, она сделала несколько больших глотков, цокая о край стакана зубами.

— Я могу чем-нибудь помочь? — тихо спросил я, стараясь не привлекать внимания.

— Мне уже никто не поможет! — девушка таки не смогла сдержать слёз и уткнулась в носовой платок. Потом опять нервно схватила стакан, но он был уже пуст.

Я дождался, пока она выплачется и протянул ей свой стакан с компотом:

— Вот.

— С-спасибо, — она схватила мой стакан и принялась жадно пить.

— А теперь рассказывайте, — велел ей я, когда она допила.

Она вздохнула и рассказала. История оказалась до банального проста. Нужно было подготовить стенгазету к какому-то юбилейной дате. А она рисовать совершенно не умеет. И тему придумать не может, чтобы интересно всем было. А никто больше из отдела ей помогать не хочет. Время идёт, сроки поджимают, а работа стоит.

— Не знаю, что и делать, — всхлипнула она.

— Это вообще не проблема, — заявил обалдевшей девушке я.

— Так, а что делать?

— Давайте после работы задержимся, и я вам подскажу, — взглянул на часы я.

— Д-да, давайте.

— Хотя сегодня же у нас собрание профкома, — задумался я.

— Я там тоже буду, — пискнула она.

— Вот и замечательно. После собрания я вам расскажу, как это преодолеть. И не плачьте. Это очень пустяковая ситуация. Решается на раз.

Я подмигнул ей, забрал свой и её подносы с грязной посудой и отнёс к окошку.

На обратном пути наткнулся на ненавидящий взгляд Ольги. Девушка и так питала к Муле не самые добрые чувства, а сейчас так просто возненавидела.

Ну что же, всем нравиться я не могу.

Отбросив эту скучную мысль, я пошел к себе в кабинет.

— Да, Муля, — вот это ты дал! — похвалила меня первая женщина (имён своих коллег я ещё не знал, а повода узнать пока не было). — Никогда бы не подумала, что ты так можешь.

Хм… интересненько. Её на собрании не было (да и никого из Мулиного отдела), зато она всё знает. Быстро же слухи тут разносятся. И это мне на руку.

— Я ещё и не так могу, — заговорщицки улыбнулся я ей.

— А что же ты тогда на демонстрации отказался речь говорить? — беззлобно попенял мне мужчина.

— На демонстрации — то другое, — отмазался я, — тема там… эммм… для меня тревожная.

Остаток рабочего дня работали в молчании.

Я закончил отчёт. Не знаю, правильно или нет, но успел полностью переписать его на чистовик.

— Фух, я закончил отчёт, — выдохнул я, ни к кому не обращаясь. Моя уловка сработала. Вторая женщина, сразу же отозвалась:

— Муля, давай я твой отчёт тоже отнесу. Сейчас только в своём последнюю колонку заполню и всё.

— Вот спасибо! — обрадовался я. Так как кому надо сдавать — не имел представления. Примерно подозревал, что тому вредному мужичку, что ругался, но это не факт. Может, ему отчёт после десятка согласований на стол ложится.

— Мария Степановна, — поднял голову от своих бумаг мужчина, — и меня тогда подождите. Мне ещё минут десять осталось.

— Хорошо, — кивнула Мария Степановна.

Ну вот, хоть эту коллегу я теперь уже знаю, как зовут.

Я положил свой отчёт ей на стол и принялся пересматривать бумаги, что загромождали Мулин стол. Ну, вот как можно в таком ворохе хоть что-то найти? Муля явно был к бумажной работе не приспособлен. Хотя, чем больше я его узнаю, тем больше понимаю, что он не был приспособлен ни к какой работе.

Собрание началось сразу после работы. В отличие от обеденного собрания, здесь людей было гораздо больше. Как я понял, здесь были не все отделы, а только те, что входили в наше общее управление. Четыре отдела всего. А вот руководства (всяких там министров) не было.

Собрались в большом актовом зале. Он был реально большой и гулкий. Акустика здесь была на высоте. На сцене стоял рояль, что подчёркивало, что это не просто актовый зал, а актовый зал Министерства культуры. На полу — паркет, на витражных окнах — белоснежные шторы огромными складками. Торжественность обстановки подчёркивало огромное панно на правой стене с изображением триединого и трёхликого бога коммунизма — Маркса, Энгельса и Ленина.

Люди шумели, все хотели уже идти домой. Но приходилось сидеть на собрании. Что не добавляло лояльности, в данном случае ко мне.

Наконец, главный — седой мужик с обвислыми усами, который вместе с Уточкиной и ещё одной, пожилой, женщиной, сидел за накрытым кумачовой скатертью столом на сцене, привстал и громко постучал линейкой по графину с водой:

— Внимание, товарищи! Тихо! Начинаем работу!

В зале постепенно всё стихло и установилась тишина. Подождав, пока народ окончательно угомонится, мужик сказал хорошо поставленным голосом:

— Итак, товарищи! Сегодня у нас с вами на повестке два вопроса. Первый — доклад товарища Громикова о низком идейно-теоретическом уровне и антихудожественной направленности репертуара театра «Литмонтаж», и второй — о неподобающем и порочащем честь поведении товарища И. М. Бубнова.

Прочитав повестку, он поднял голову от бумажки и с некоторым удивлением посмотрел на меня.

Я на его взгляд лишь неопределённо пожал плечами. Мол, сам тоже в шоке.

Первый вопрос рассматривали долго и нудно. Докладчик, такой же седой, но ещё более усатый дядька, товарищ Громиков, всесторонне, с многочисленными подробностями и лирическими отступлениями, распекал какого-то режиссёра за антихудожественную направленность репертуара артистов разговорного жанра. Постановили усилить контроль со стороны Моссовета, режиссеру и артистам запретить выступать без согласования репертуара с Главлитом, а нынешний репертуар заменить на пьесы и монологи, соответствующие идеологической повестке.

Голосовали вяло, но единогласно.

Первый вопрос добил и вымотал даже самых стойких. Когда же, наконец, дошла очередь до моего вопроса, все уже смотрели на меня, словно Ленин на буржуазию. Что отнюдь не добавляло мне симпатий публики.

Ну да ладно, и не с таким справлялся. Когда-то, в самом начале моего становления, я за хотел попасть на главный международный форум по лидерским стратегиям, который проходил в ОАЭ, в резиденции наследного принца. Но там были только члены закрытого VIP-клуба: владельцы заводов, яхт и пароходов. Куда, мне было, как до Китая пешком. А попасть мне туда ой как надо было. Чтобы меня увидели, узнали и я смог подняться на совсем новый уровень. Так я подключил всех юристов и за ночь создал и зарегистрировал личный бренд по лидерским стратегиям международного уровня. И пофиг, что там был всего лишь один сотрудник — я сам, но зато этого было достаточно, чтобы мою заявку на участие приняли.

А уж когда я предстал перед всеми этими хозяевами жизни — я выступил. Выступил так, что мне потом аплодировали минут десять. При этом на меня там обрушился шквал жёсткой и несправедливой критики от моих конкурентов. Но тогда удалось двумя фразами переломить дискуссию и повергнуть оппонентов, так что все VIP-заказы с тех пор отдавали именно мне.

Так тогда на кону были огромные деньги, а здесь сидят уставшие, измотанные работой и бытовухой люди, сидят и мечтают попасть домой хотя бы до программы «Время».

— Товарищи! — со вздохом сказал седоусый, — рассматриваем второй вопрос. В профсоюз поступила жалоба от товарища Уточкиной, Ксении Борисовны, профкома, о том, что товарищ Бубнов, Иммануил Модестович, оскорбил её нелицеприятным образом. Кому что есть сказать по существу? Нету? Тогда давайте сначала послушаем товарища Бубнова. Прошу, Бубнов.

Я встал и сказал:

— Уважаемые товарищи. По существу, вопроса. Впервые слышу. Никого я не оскорблял. Это всё неправда.

В зале поднялся шум, но вяленько, без огонька.

— То есть вы хотите сказать, Бубнов, что товарищ Уточкина врёт? — изумился вислоусый и в огромном зале наступила оглушительная тишина.

Я пожал плечами.

— Он меня оскорбил! — сорвалась с места Уточкина.

— Нет, — продолжал настаивать я.

— Он обзывал меня! — её вопль перешёл на визг.

— А я говорю — нет!

— Как он вас обзывал, товарищ Уточкина? — задал вопрос седоусый.

— Он меня обозвал… — Уточкина смутилась, но закончила твёрдо, — коровой.

По залу прошелестели смешки, но под взглядом седоусого быстро стихли. А тот побагровел и нахмурился:

— Да что же такое творится, товарищи! — Он рывком встал и начал метать громы и молнии, — в Министерстве культуры, в храме просвещения, нравственности и морали… В месте, которое должно служить образцом идеологии, этики и примером воспитания советского человека, один сотрудник оскорбляет другого! Обзывает его! Это же до какой низости нужно дойти! Это же кем надо быть! Это же, товарищи, не человек! Это человечек! Сидит такой, мерзопакостный гадик, и смотрит, где бы нашкодить! Причём трусовато, втихушку! Оскорбить советскую женщину — своего коллегу, товарища — что может быть хуже⁈ Я скажу вам, товарищи! Мы с вами, весь наш советский народ, мы победили в кровопролитной войне с фашистами! Мы разбили врага и показали ему его место! А при этом мы не заметили, что среди нас притаился такой вот враг. Даже не враг, это гораздо хуже фашиста! Потому что действует исподтишка, гаденько!

Он клеймил меня ещё добрых полчаса. Я почти восхитился его извращённой фантазией. Ему бы с таким бурным воображением романы фантастические писать, например, боярку или дораму. Точно был бы в топе.

Но то, что меня уже с фашистом сравнивать начали, мне сильно не понравилось.

— И я считаю, товарищи, что нужно выносить жёсткое решение по товарищу Бубнову. Хотя какой он нам теперь товарищ? Так, гражданин! Вошь на верёвочке!

В зале сдержанно засмеялись, кто-то зааплодировал.

— Давайте голосовать, товарищи! Кто за то, чтобы исключить…

Меня это выбесило и я резко встал и рявкнул на весь зал:

— А что, моё мнение не учитывается, товарищи? Послушали клевету этой сотрудницы и вынесли решение в одностороннем порядке? Даже в инквизиции и то, давали последнее слово приговорённым к сожжению на костре.

Седоусый запнулся и побагровел.

Я выжидательно смотрел на него. Мол, давай, дядя, принимай правильное решение.

Наконец, мужик отмер и, надо отдать ему должное, сказал:

— Ладно, послушаем вас, Бубнов. Только, по существу. Не мямлить!

В зале засмеялись.

Ага, я уже просто Бубнов. Уже даже и не товарищ. Ну ладно, как говорится, а теперь — получай фашист гранату.

Я обвёл взглядом зал, дождался, пока смешки стихнут и сказал:

— Товарищи! Я со всей ответственностью заявляю, что Уточкина врёт. Не знаю, с какой целью — хочет уволить меня таким вот позорным образом, потешить самолюбие или же на то есть другая причина. Но я ещё раз подчёркиваю, Уточкина — врёт!

Я сделал паузу и оглядел присутствующих жёстким взглядом. Я так умел, не знаю, как этот взгляд выглядел на Муле, но в той, моей жизни, я использовал его на ура.

Народ затих. Так, что слышно было, как за окном, на улице, проехал грузовик.

— Дело было так: я пришел на работу, а Уточкина шла мне навстречу. Мы разговорились, и в разговоре я процитировал ей стихи Владимира Маяковского. На этом всё. Откуда же я знал, что Уточкина не знакома с нашей, советской поэзией и воспримет известные строчки на свой счёт? И тем более я не знал, что за чтение стихов Маяковского у нас в Министерстве культуры, увольняют, да ещё клеймят фашистом! Вот так было дело, товарищи. Мне больше добавить нечего.

И скромно сел на своё место.

В зале было так тихо, как в склепе.

— Товарищ Уточкина, это правда? — нарушил молчание седоусый.

Та покраснела и наконец, медленно, кивнула:

— Ну, он читал какие-то стихи. Но там про корову было, и я…

— Уточкина! — кулак седоусого, чуть не разнёс стол, — да твою ж мать! Да ты совсем, я смотрю охренела! С каких это пор ты решаешь, кого оставлять на работе, кого выгонять за стихи Маяковского⁈

Теперь он понёс на Уточкину.

Я невольно восхитился: усатый чувак умело переобулся в прыжке и перевёл стрелки на неё, словно две минуты назад и не обзывал меня фашистом.

— … и больше так не делай! — гневно закончил свою речь мужик.

Затем он оглядел зал и сказал:

— На этом можно собрание закончить.

— Постойте! — я поднялся на ноги. — То есть мы теперь вот так? Как на меня возвели наветы, оклеветали, что я и фашист, и уволить меня с позором. А как дама нафантазировала, то никто ничего? Словно это в порядке вещей? Товарищи! Считаю, что нужно такого профкома переизбрать! Нельзя, чтобы такое место занимал человек, который злоупотребляет своим служебным положением! Я понимаю, что это не вопрос двух минут и так быстро он не решится. Так давайте перенесем собрание и в следующий раз предложим другие кандидатуры. Более компетентные…

Зал взорвался не просто криками. Ор стоял такой, что ну.

Я, очевидно, наступил на больную мозоль. Товарищ Уточкина, как профком, имела доступ к распределению материальных благ — путёвки в санатории и дома отдыха, очереди на квартиры и автомобили, ещё какие-то бонусы. И, конечно же, как и в любой организации, сразу же нашлись обиженные и недовольные. Вот они-то и подхватили мой посыл.

Зал шумел и бурлил добрых полчаса. Наконец, седоусый, с трудом, утихомирил разбушевавшихся людей и закрыл собрание, укоризненно при этом взглянув на меня. На следующей неделе было решено провести переизбрание профкома.

Народ расходился возбуждённый. Некоторые подходили и хлопали меня по плечу, жали руки. Но были и такие, что ругали меня.

Я относился к этому философски. Свою задачу я решил. Себя оправдал, свою репутацию, если не на сто процентов, то на восемьдесят, обелил. А то, что с Уточкиной так: ну так сама виновата. Зачем подняла вопрос аж на профсоюзное собрание? Могла же со мной тет-а-тет поговорить. Я бы даже извинился, если стишки эти её настолько задели.

Я не стал забивать себе голову ерундой — не мои проблемы, и со спокойной душой решил идти домой. По дороге хотел ещё зайти в столовую, поужинать и прикупить себе чего-нибудь на завтрак. А ещё хорошо бы будильник купить. Что-то среди Мулиных вещей я его не видел. Придётся на полчаса раньше вставать, а то опять всё утро в очередях проведу и без чая останусь. А вообще-то нужно купить себе кофе. Я кофеман и без кофе мне капец некомфортно. Ещё и примус надо, чтобы варить.

Я вышел из здания. У выхода меня поджидала та девушка из столовой.

— А я вас жду, Муля, — смущённо улыбнулась она.