Мстительные духи

— Пора тренироваться, — сказал Харуто. Он жалел, что потерял последнюю рубку, он давно не ощущал дым.

— Я не хочу, — сказала Кира, отвернулась и закрыла глаза.

Харуто толкал ее ногой снова и снова.

— Я могу делать так весь день, — сказал он. — Бессмертие учит терпению. Этому меня научили еще на тренировках шинтеев. Второй год? Нет, на третьем году нас заставили дать клятву терпения. Эту клятву не сдержат. Ты отрезаешь прядь волос, клянешься и отдаешь прядь сенсею. Они хранят прядь в Небесной Лощине, где ее не тронет время. Эту клятву ты не можешь завершить, и шинтеи всегда должны стремиться сделать так. Терпение во всем.

Он ткнул ее ногой снова.

— Вставай. Будем тренироваться.

— Мне не нужно, — сказала Кира. — Я билась со Змеиной стражей. Я победила бы, если бы Вестник Костей не вмешался.

— Впечатляет, — Харуто ткнул ее ногой снова. — Но ты все еще проиграла.

Она повернула голову и мрачно посмотрела на него.

— Жуткие взгляды на мне не работают, Кира, — он ткнул ее ногой снова. — Вставай. Тренировка.

— Мне не нужно, — прорычала она. — Я уже знаю все, что мне нужно.

— Да? — в этот раз он пнул ее, не так сильно, чтобы было больно, но это точно привлекло бы ее внимание. — Покажи мне.

Кира вскочила на ноги, и они отошли от лагеря. Харуто выбрал прочную палку. Она не заменяла меч, но он потерял катану в Кодачи. Шики забралась на его плечо и заухала ему на ухо.

— Я знаю, Шики. Я не идиот, — дух была права. Киру что-то мучило. Она была рассеянной и злой, опасная смесь.

Харуто занял стойку, поднял палку перед собой в свободной позе защиты. Кира остановилась в паре шагов напротив него, создала кинжалы в ладонях. Пропали улыбки и недавний энтузиазм. Она смотрела на него глазами, темными, как полночь, ее рот скривился в гримасе.

Харуто громко зевнул.

— Давай. Пока я не уснул.

Кира согнула колени и побежала вперед так быстро, что Харуто едва успел отразить палкой атаку. Он отпрянул, но Кира не унималась, била все быстрее и быстрее. Она научилась давать себе врожденной техникой поразительные вспышки скорости, но жертвовала за это силой. Харуто отбил еще пару выпадов и отскочил со своей вспышкой скорости. Вблизи он не мог за ней успевать. Кинжалы Киры лучше подходили для такого боя, а он вблизи мог только защищаться.

— Хорошо, — сказал Харуто. — У тебя…

Кира напала снова, развернула кинжалы и провела ими так, что могла рассечь его живот. Харуто повернул палку, отразил обе атаки, но палка сломалась от ударов. Он отшатнулся.

— Хватит, Кира.

Она напала на него снова. Оба кинжала вспыхнули.

— Шики, — сказал Харуто. Дух прыгнула в половину палки в его руках, он успел остановить атаку, летящую к его шее. Кира разбила кинжал об Шики, создала другой в руке и попыталась проникнуть за защиту Харуто. Он снова отступил, отбил удар и разбил еще один кинжал. Кира не останавливалась. Один кинжал разбивался, она создавала другой и бросалась снова. Каждое движение было вспышкой скорости, которую питала ее ци. Каждый удар был намерен убить.

— Кира, стой, — Харуто отскочил в сторону. Он перекатился и вскочил, успел остановить еще один удар. От этого они повернулись, и он ударил ее плечом, она отшатнулась. Ему пришлось подавить инстинкт добить, ведь он видел шанс. Его старые инстинкты пылали.

Кира повернулась и метнула кинжал в Харуто. Он попытался отбить его в воздухе, но кинжал разбился, тысяча осколков отразила в него ослепительный свет. За осколками появилась Кира с новыми кинжалами в руках. Она что-то напевала под нос, песню. Ее глазницы были черными ямами пустоты, глаза уже проглотила тьма. Харуто понял, что это была не Кира, это был ёкай. Унгайкьо захватила контроль. Она улыбнулась ему. Ее зубы были осколками зеркала, отражающими его смерть.

— Хватит, Кира! — прорычал Харуто.

Она не остановилась. Унгайкьо побежала вперед, направила на него оба кинжала. Харуто поднял Шики и разбил их. Он пнул Киру в живот, оттолкнул ее, но она уже создала новые кинжалы. Она согнула ноги, готовая броситься. Она уже пела, не напевала. Колыбельная, которую никто не пел сто лет.

— Стой, Мирай! — закричала Янмей.

Ёкай дрогнула, песнь умерла на ее губах. Кира разбилась, осколки зеркала упали с нее на заснеженную траву. И унгайкьо пропала. Кира вернулась, ее глаза прояснились. Харуто остался настороже, пока кинжалы в руках Киры не разбились. Она замотала головой.

— Простите! — закричала она. А потом развернулась и убежала.

Харуто выпрямился, и Шики выпрыгнула из палки. Палка тут же рассыпалась. Маленький дух полетел за Кирой. Харуто подозревал, что тренировка была не лучшей идеей.

Янмей подошла к нему. Она горбилась, плотно куталась в плащ от холода. И дрожала. Она остановилась рядом с Харуто и смотрела вслед Кире.

— Это была не она, — сказала Янмей. — Это была не Кира.

Харуто не был в этом уверен. Кира была девушкой и унгайкьо, и сейчас две ее стороны воевали.

— Ты можешь что-нибудь сделать? — спросила Янмей. — Запечатать ёкая?

Харуто пожал плечами.

— Я? Нет. Ты сдерживала ее сторону ёкая так долго. Сейчас она борется с ядом, который другие онрё вложили в ее голову. Если кто и может ей помочь, Янмей, то это ты.

* * *

Кира остановилась под скелетоподобными ветками старого дерева и рухнула, вытянув ноги под собой. Она рыдала. Она пыталась убить Харуто. Она не изображала, что билась, зная, что он был бессмертным. Она пыталась его убить. Она не переживала. Будь это кто-то другой, кто-то медленнее Харуто, он умер бы. Если бы это была Янмей, Кира убила бы ее. Она обняла колени и рыдала в кимоно.

За рукав мягко потянули, Кира открыла глаза. Шики глядела на нее. Маленький дух пискнула раз. Не слова, только утешение. К ее черному пушистому телу прилипла снежинка, еще больше падало вокруг них. Зима не хотела отпускать Ипию. Кира села, скрестив ноги, и Шики забралась на ее колени.

— Ты ошиблась, Шики, — сказала Кира. — Я — наполовину дух. Я нашла ее, половину духа в себе.

Шики запищала, и Кира кивнула, слезы снова опалили ее глаза.

— Думаю, она была заперта в зеркалах. Я смогла взять тебя с собой, но не Харуто. Духи могут путешествовать со мной через зеркала, — она сглотнула ком в горле. — Думаю, она… я… часть меня все еще была заперта в зеркале, и я вывела ее с собой. Выпустила ее.

Шики свистнула.

Кира покачала головой.

— Я не хочу быть ею. Я не хочу быть… — всхлип сотряс ее.

Еще писк.

— Но она сильнее меня. Она пыталась убить Харуто.

Шики с дрожью пожала плечами и задрожала от смеха. Она была права. Унгайкьо не могла уйти. Они были едины.

Кира создала кинжал в ладони и подняла перед собой. Она закрыла глаза, боясь смотреть в зеркало. Она ощущала, как снег падал на ее голову и плечи, прогоняя тепло из ее кожи. Она слушала, как просыпался мир. Птицы щебетали, насекомые стрекотали, ветер шелестел, принося звуки людей. Она знала, что медлила. Она зажмурилась, прогнала остатки слез на щеки, а потом вызвала смелость, открыла глаза и посмотрела в зеркало.

Унгайкьо смотрела на нее.

Глава 41

Они шли три дня на запад. Принц уверял, что их роскошно примут в западной Ипии. Харуто казалось, что принц пытался убедить себя. Янмей едва успевала за ними, но не жаловалась, не просила остановиться. Она крепко сжимала свою ци, подавляя ее, но от этого она ослабела. Ее раны медленно заживали, она всегда дрожала. Кира стала мрачным комком. Порой ее старый энтузиазм прорывался гейзером, осыпая их юной радостью из-за чего-то простого, типа одинокого дерева, не сдавшегося зиме, показывающего краски миру. Но чаще девушка хмуро молчала. Харуто будил ее каждое утро на тренировку, но она сдерживалась, не использовала технику. Она боялась унгайкьо внутри себя.

Гуан был бодрым. Старый поэт был готов поведать историю или скоротать время игрой. Но тень Тяна оставалась на нём. Она висела над ними обоими.

Гнев Тяна внутри Харуто был бурей, ждущей шанса вырваться. Это делало его напряженным, раздраженным, и всё вокруг него действовало ему на нервы. Он стиснул зубы и мысленно кричал друзьям замолчать. Они двигались в нужную сторону, и Харуто надеялся, что они успеют. Когда он закрывал глаза, он видел, как на него рычал Тян с испорченным лицом. Многое от Тяна-ёкая уже вернулось на землю. Харуто боялся, что вскоре потеряет себя в гневе.

Они снова поднялись на холмы, снег стал падать сильнее. Но было не как в горах. Снежинки были большими. Местами земля была белой, а в других местах холод не задерживался.

После почти недели у них начала заканчиваться еда. Путники были добрым и щедрыми, делились с ними, но зимой многие голодали.

Утром седьмого дня они увидели фермерские угодья, земля была вскопанной, с зелеными и жёлтыми зимними посевами. Мужчины и женщины ходили в полях, как большие призраки. Многие отворачивались или надвигали шляпы на глаза, чтобы не говорить с группой. Были и стражи. Мужчины носили разномастную керамическую броню, копья и дубинки. С оружием, которое будто только нашли, они выглядели как бандиты, а не солдаты. Никто не приближался, но все смотрели на Харуто и других, пока они проходили.

Вечернее солнце опускалось за горизонт, когда они дошли до деревни. Стен не было, деревня устроилась между холмом и редеющим лесом, где побывало слишком много топоров. Дома были ветхими, почти заброшенными. Редкие люди ходили, худые и серые, в лохмотьях, несмотря на холодную зиму. Женщина несла ведро воды от колодца, заметила их, повернулась и побежала.

Гуан ткнул принца локтем в ребра.

— Это сделало твое дыхание?

— О чем ты? — спросил Идо Кацуо.

Гуан отклонился от принца, махая ладонью перед лицом.

— Капуста! Точно твое дыхание.

— Ах, — принц покачал головой. — Кто бы говорил. Ты пердишь во сне так громко, что мертвые могут проснуться, и запах такой, что они могут убежать обратно под землю.

Гуан поискал поддержки у других, но все отводили взгляды. Старый поэт рассмеялся и хлопнул принца по спине.

— Это было хорошо.

— Спасибо, — сказал Идо Кацуо.

Они прошли глубже в деревню, но не нашли гостиницу и магазины, людей было мало. Харуто решил, что все они были в полях, но призрачная атмосфера деревни действовала ему на нервы. В дальнем конце у холма был закрытый участок. Стены, ворота и большой дом за ними были не такими, как ветхие дома деревни. Два стража сидели на коленях у ворот, бросали кости на замерзшей земле, слишком занятые, чтобы заметить группу путешественников. Харуто кашлянул, и старший страж с растрепанными седыми волосами поднял голову, вздрогнув, и ушел. Через пару секунд еще пять солдат с вилами появились как подкрепление.

— Ничего не напоминает? — спросил Гуан.

— Слишком сильно, — голос Янмей подрагивал, словно раненая птица просила о помощи. — Мы должны быть осторожными тут, Харуто. Это место пахнет бандитами.

— О, только этого не хватало, — сказал принц. — Попасться из-за плохого управления тетушки Рьоко. Я говорил, что нужно было идти в западную Ипию, а не неизвестно куда.

На них смотрели. Не только стражи, но и из ближайших хижин.

— Вы далеко зашли, — страж шагнул вперед. Он был юным, в шрамах, с треснувшей нагрудной пластиной и шлемом, который был ему большим. У него был один грязный щиток на руке. — Развернитесь и уходите. Не останавливайтесь.

— Покажи им свою печать, — предложил Гуан.

— Как раз собирался, — сказал Харуто, роясь в кимоно. Он вытащил императорскую печать и поднял ее. — Я — оммедзи. С разрешением императрицы, — это было немного ложью, но он сомневался, что стражи могли отправить гонца в Кодачи и проверить.

— Тут нет ёкаев, — сказал страж. — Развернитесь и уходите. Магистрат не хочет вас видеть.

— Откуда ты знаешь? Ты его не спросил, — сказал Идо Кацуо.

— Мне и не нужно, — сказал страж со шрамами. — Она не хочет вас видеть, — еще два стража вышли из ворот, их стало восемь. Сила не была убедительной, ведь воины выглядели как бандиты, но кто знал, какие техники они скрывали? И Харуто не хотел лезть. Он разбирался с духами. Дела людей лучше было оставить тем, кто обладал властью.

— У вас нет храма, посвященного шинигами? — спросил Харуто. Ему все еще нужно было починить ритуальные посохи, и он мог сделать это только в святилище, посвященном жнецам.

— Нет, — сухо сказал страж со шрамами. — Уходите, — его товарищи ерзали, тянулись к оружию.

Харуто пожал плечами, повернулся и зашагал. Он не знал, что тут происходило, и не хотел знать. Им хватит припасов на пару дней, они могли найти более приветливую деревню. Янмей медлила, но даже она отвернулась с другими.

Они были почти на краю деревни, когда их остановил крик. Харуто обернулся и увидел молодую женщину, бегущую к ним. Она была худой, как другие жители, ее синее кимоно было старым, выцветшим и в дырах.

— Мастер оммедзи, — женщина тяжело дышала, когда добежала до них. — Вы сказали, что вы — оммедзи. С печатью?

Харуто заметил двух стражей, которые шли за ними от дома магистрата. Они следили на расстоянии. Он кивнул женщине.

— Прошу, вы должны мне помочь, — женщина упала на четвереньки и опустила голову к заснеженной тропе. — Спасите мою дочь.

Харуто взглянул на стражей и вздохнул.

— Я не могу бороться с вашим магистратом.

Женщина подняла голову и покачала головой.

— Прошу, мастер оммедзи! — Харуто видел в ее глазах слезы. — Моя дочь у ёкая. Вы должны ей помочь.

Женщина привела их к одному из крупных домов в деревне. Дыра в крыше выглядела так, словно ее никто не пытался залатать, и дом казался хрупким. Она лепетала, открывая дверь. Отчаянный поток слов, который Харуто было сложно прервать. Гуан и принц остались снаружи приглядывать за следящими за ними стражами. Грязь и листья попали в дыру в крыше, в камине был холодный пепел, который нужно было выкинуть дни назад. На столе у печи было ведро воды, но зеленая слизь прилипла к дереву по краю. Запах плесени был сильным в воздухе. Женщина стала суетиться в бардаке, остановилась у двери, которая едва держалась на петлях. За ней лестница вела вниз, Харуто услышал тихий крик внизу.

— Шики, немного света, — попросил Харуто. Маленький дух выбрался из его кимоно и зевнул. Она стала шаром сияющего света. — Спасибо, — сказал он.

— Внизу, — прошептала женщина. — Он прикован, но у него она. Моя Шиори.

Харуто глубоко вдохнул. Ему не нравилась ситуация. Он открыл дверь и стал спускаться. Шики парила перед ним. Это был погреб, наверное, там хранили рис в урожайные времена, но бочки теперь были пустыми. Он дошел до конца лестницы и пригнулся, чтобы не удариться об землю над ним. Там он увидел девушку.

Она сидела на земле, всхлипывая, тело жутко опухло, складки жира лежали друг на друге, обмякли и собрались на холодной земле, как лужи. Лохмотья на ней разорвались из-за растущей массы. Железные оковы на ее запястье впились в ее плоть, надувшуюся вокруг. Оковы были соединены с цепью и металлическим колышком, вонзенным в землю. Глаза девушки были точками на опухшем лице. Она сунула в рот горсть земли, жевала сломанными зубами. Ее ладони были в крови, ведь она рыла землю и пихала в рот. Ёкай не держал девушку в плену. Девушка была ёкаем.

Женщина спустилась по лестнице и прошла мимо Харуто.

— Нет-нет-нет, Шиори. Не нужно это есть.

Харуто схватил женщину за руку, глаза ёкая расширились, и он потянулся к ней свободной рукой. Харуто оттащил ее.

— Все хорошо, Шиори, — вопила женщина. — Все хорошо. Я знаю, ты мне не навредишь, — она повернулась к Харуто, слезы лились по ее лицу. — Это не она. Не моя Шиори. Это ёкай. Она у него, он не отпускает ее. Шиори — хорошая девочка.

— Мамочка, — сказал ёкай высоким и дрожащим голосом. — Я хочу кушать.

Женщина попыталась вырвать из хватки Харуто, но он оттянул ее и толкнул к лестнице.

— Кира, прошу, отведи ее наверх, — Кира взглянула на ёкая, сжала женщину и повела ее.

— Звезды, — Янмей добралась до погреба. — Что… — она укуталась сильнее в одеяло и скрыла уголком нос.

— Это нуппеппо, — сказал Харуто. Он смотрел, как рыдающий ёкай сунул еще горсть земли в рот. — Идем, — он повернулся и пошел по лестнице.

— Ты не убьешь ее? Ничего не сделаешь? — спросила Янмей.

Харуто пожал плечами.

— Да, я кое-что сделаю. Но я еще не знаю, что. Не все ёкаи жестокие. Не всех нужно жестоко убивать.

Женщина сидела на коленях у маленькой кроватки, рыдала в ладони. Кира стояла рядом с ней, переминаясь с ноги на ногу, ей было не по себе.

— Гуан, — позвал Харуто. Старый поэт что-то буркнул о том, что не был слугой, и заглянул в дом. — Поищи хворост. И возьми принца.

— О, да, мой лорд, — сказал Гуан. — Что-нибудь еще, мой лорд? Может, свежих булочек и горячую воду? — он рассмеялся и пропал за дверью. Через миг Харуто увидел в окно, как он подталкивал принца перед собой на заснеженной тропе.

Харуто опустился перед женщиной на колени, нежно убрал ее ладони от ее лица. Ее глаза опухли.

— Вы можете ее спасти?

— Меня зовут Харуто, — сказал он с улыбкой. — А тебя?

— Сен.

— Сен, — сказал Харуто. — А твоя дочь — Шиори?

Она кивнула.

— Прошу, спасите ее.

Харуто нежно сжал ладони женщины.

— Сен, Шиори мертва.

Глаза Сен расширились, она замотала головой, уже пытаясь встать. Харуто крепче сжал ее ладони, не пустил ее в погреб.

— Нет, — взвыла Сен. — Она не может быть мертва. Это ёкай. Вы должны убить ёкая, не мою девочку.

— Шиори мертва, — повторил Харуто. Ей нужно было принять это. Дальше будет тяжелее.

Сен покачала головой.

— Твоя дочь не у ёкая, Сен. Ёкай и есть твоя дочь. А стать ёкаем можно только через смерть.

Лицо Сен исказилось, она прижалась к Харуто, уткнулась лицом в его кимоно и закричала. Она била по нему костлявыми кулаками, рыдала в его плечо. Вскоре у нее кончились силы. Бедная женщина голодала, устала от тревоги. Ее отрицание позволяло ей держаться, и от этого проблема ухудшилась.

— Она не всегда была такой, — сказала Сен, отодвинулась от Харуто. Она вытерла глаза и нос рукавом. — Шиори была худой девочкой. А потом она стала расти, становиться выше и худее. Даже когда она не ела, когда у нас не было еды, она росла. Магистрат пришла и обвинила нас в краже еды. Она приковала мою маленькую Шиори. Она не сделала так со мной, потому что я еще могла работать. Мы не воровали еду. Честно.

— Знаю, — сказал Харуто. — Твоя дочь умерла, Сен. Она стала нуппеппо. Это ёкай, который… худшее еще не случилось. Но я могу помочь. Я не могу ее спасти. Но я могу попытаться дать ей покой. Неподалеку есть храм? Посвящённый шинигами?

Сен шумно вдохнула и покачала головой.

— Ближайший храм — Кладбище Мечей, но это в трех или четырех днях ходьбы отсюда.

Харуто улыбнулся, хоть и злился.

— Я что-нибудь придумаю. Поспи. Завтра мы подарим твоей дочери покой, в котором она нуждается. Вместе.

Сен скривилась, но не заплакала в этот раз. Она легла на пол у кроватки и закрыла глаза. Она тут же уснула. Харуто немного завидовал ей. Его всегда удивляло, как легко люди могли уснуть, когда кто-то забирал у них часть бремени.

Он встал и поманил Янмей и Киру выйти, последовал за ними из дома. Гуан и принц возвращались, каждый нес охапку прутьев.

— Все решено? — спросил Гуан.

— Даже не начал, — сказал Харуто. — Разведи внутри огонь. Следи за женщиной. Когда она проснется, не пускай ее в погреб.

Гуан прищурился, но кивнул. Принц открыл рот, но Гуан толкнул его внутрь.

Два стража из дома магистрата стояли у ветхого дома с другой стороны дороги, следили за ними. Они не выглядели голодными, один из них был толстым, как буйвол.

— Та девочка умерла от голода, — сказал Харуто как можно спокойнее. — Не знаю, было это до того, как магистрат приковала ее, или после. Но она умерла от голода, и вряд ли она одна.

— Я видела такое раньше, — сказала Янмей. — Магистрат и ее стражи — бандиты. В некоторых местах бандитам дают землю и титул, а не прогоняют мечом. Это никогда не помогает. Они часто продолжают забирать, и они забирают у людей, которых должны защищать, — она хмуро посмотрела на стражей, следящих за ними. — Ты можешь помочь девочке?

Харуто прислонился к стене, скользнул вниз и сел. Он так устал. Снежинка опустилась к нему, Шики прыгнула к ней, схватила из воздуха и съела. Она радостно закружилась.

— У оммедзи есть четыре способа разобраться с ёкаями, — он закрыл глаза, Тян ждал его во тьме, скаля окровавленный рот. Харуто быстро открыл глаза. — Мы не можем просто убить бедную девочку. Смертельный удар отделит духа от тела, но только отпустит его. Дух найдет другое тело, еще одну бедную душу, умершую от голода. Я мог бы ритуальными посохами создать барьер, который направит духа к небесам в руки Оморецу, моего покровителя-шинигами.

— Прости, — сказала Кира.

Харуто отмахнулся. Это все еще раздражало его, но он сомневался, что злость была его. Лучше было просто отпустить. Она пыталась помочь.

— Оммедзи может забрать себе бремя ёкая. Тогда, когда ёкай убит, он сразу переходит к перерождению. К сожалению, я уже принял бремя. Я не могу взять еще одно.

— Тян? — спросила Янмей.

Харуто кивнул.

— Пока йорогумо не мертва…

— Сифэнь, — сказала Кира. — Так ее зовут. Леди-паучиху.

— Пока йорогумо не мертва, — повторил Харуто, — я не могу взять бремя другого ёкая. Шики — духовный меч, не смертное оружие. Ее удар может убить ёкая и отправить его на небеса, но без ритуальных посохов Оморецу не сможет забрать душу.

— Что это означает? — спросила Янмей.

Харуто скрипнул зубами, приходилось все им объяснять.

— Работа шинигами — собирать души мертвых и направлять их в следующую жизнь, — сказал он. — Но они — не самые охотные работники. Они — духи, великие ками, которые получили от богов бесконечное задание. Они видят в нем бремя, когда другие ками, как драконы, могут летать, как птицы, и делать, что пожелают. Смертные духи летят к шинигами. Если я отправлю ёкая к Оморецу, он сделает работу. Но шинигами не летают по небу в поисках непривязанного ёкая. Они не отправляют их в следующую жизнь. Они делают это, только если хотят своих приспешников в мире, — он пожал плечами. — Если я направлю дух Шиори к Оморецу, она отправится на небо такой, какая она сейчас. Она всегда будет нуппеппо. Она сможет однажды найти выход и захватить другое тело.

— А четвёртый способ? — спросила Кира.

— Ты его видела, — сказал Харуто. — Он похож на третий, но не такой жестокий. Обычно. Ёкай вернулся из-за причины — месть, неисполненное желание, нарушенная клятва. Кто знает? Но причина есть всегда. Если я смогу дать нуппеппо то, чего она хочет, дух уйдет мирно.

— Как мальчик в шахте? Мы поиграли в прятки, и он исчез.

Харуто улыбнулся и кивнул.

— И это тоже позволяет пропустить шинигами? — спросила Янмей. — Сразу к следующей жизни?

— Да, — сказал Харуто. — Звучит просто, да? Сначала нужно понять, с каким ёкаем имеешь дело, а потом решить, что сделало его ёкаем, и как исполнить его желание или ослабить бремя, — он вздохнул. — Думаю, тут все очевидно. Магистрат забирает еду. Ее стражи сытые, даже толстые. Они обвинили девочку и ее мать в краже, но девочка умерла от голода, прикованная в подвале. Думаю, нужно украсть немного еды у магистрата и дать ее Шиори.

— Справедливость, — сказала Янмей, — отчасти.

— Или отмщение? — спросила Кира. Тьма вокруг ее глаз стала светлее, но не пропала. Девушка и ёкай боролись за контроль. — А если Шиори хочет увидеть, чтобы голову магистрата снесли с плеч?

Янмей бросила взгляд на девушку.

— Возможно, — не спорил Харуто. — Но вряд ли. Нуппеппо — безвредные ёкаи. Почти всегда. Они просто едят все, что видеть. Если оставить нуппеппо одного, он никого не убьет, но их неутолимый аппетит — удар по запасам еды.

— Нужно украсть из поместья еду, покормить бедняжку и отправить ее дух в следующую жизнь? — Янмей улыбнулась. — Я это сделаю.

— А? — Харуто склонил к ней голову.

— Я проберусь и украду еду, — сказала она. — Не смотри на меня так. Я не так слаба и бесполезна, как ты думаешь. И те стражи следят за тобой, я не за мной. Они решат, что я — просто хрупкая старушка, — Харуто не знал, было ли такое мнение ошибочным.

— И я пойду, — сказала Кира.

— Да? — улыбка появилась на лице Янмей.

Кира кивнула, но не смотрела на Янмей.

— Идите в темноте, — сказал Харуто. Он был рад, что они вдвоем пойдут. Янмей в ее нынешнем состоянии нуждалась в помощи. А Кире нужен был тот, кто не даст унгайкьо захватить контроль. — Я устрою отвлечение у ворот.

— Как? — спросила Янмей.

Харуто пожал плечами.

— Не знаю. Буду жонглировать или придумаю что-нибудь еще.

Глава 42

— Нужно так расхаживать? — спросил Идо Кацуо, Кира снова прошла за ним. Он сломал ветку надвое, бросил кусок в камин.

Гуан смотрел, как Кира скрипнула зубами, развернулась и пошла обратно за Идо Кацуо. Шики двигалась за ней как перекати-поле на ветру.

— Я должна, — едко сказала Кира. — Это меня успокаивает.

— А на меня это действует иначе, — сказал Идо Кацуо.

— Хорошо тогда, что я — не ты, — Кира повернулась и пошла в другую сторону.

Идо Кацуо вскинул руки, поднялся на ноги и стал расхаживать в обратном направлении от Киры. В этой хижине было мало места для них всех, но они вдвоем умудрялись ходить, хмуро глядя друг на друга, ускоряясь с каждым поворотом.

Гуан давно понял, что ожидание чаще всего портило нити плана. Как говорил философ Донг Ао: «Попросишь человека подождать минуту, она покажется ему часом. Попросишь подождать час, и он покажется днем. Попроси десять человек подождать минуту, и она покажется им десятью секундами». Это напоминало их ожидание наступления ночи в хижине Сен.

Харуто справлялся неплохо, сел на пол, скрестив ноги, и медитировал, хотя он приоткрывал глаз и наблюдал за Сен. Бедная женщина придвигалась к двери погреба. Янмей была неподвижна, но Гуан догадывался, что это было необходимо. Она подавляла свою ци, двигалась медленно, как древняя. Кира и Идо Кацуо были комками нервной энергии, отказывались сидеть смирно. От постоянных отвлечений Гуану было сложно написать новую поэму. Он записал пока лишь: «Я ненавижу холод».

— А ведь я не закончил историю Ночной Песни, — сказал Гуан, прерывая спор Киры и Идо, который вел к тому, что она собиралась побить принца.

Кира посмотрела на Гуана темными глазами, и он чуть не передумал, но ее глаза быстро прояснились, и она улыбнулась. Она становилась страшнее с каждым днем.

— Нужно рассказывать остальное? — спросил Харуто. — Там… я плохо себя показал.

Гуан склонился и похлопал друга по колену.

— Все хорошо, старик. Мы все тебя знаем, мы понимаем, каким ты стал. И это уместно, — он огляделся, все смотрели на него. Даже принц прислонился к дальней стене, скрестил руки и слушал. — Дальше я расскажу, как и почему Ночная Песнь выбрал путь оммедзи.

* * *

Мы покинули трагичного шинтея, Ночную Песнь, на низшей точке в его жизни. После многих лет славы величайшего мечника и героя Ипии он был побит, сломлен, стал нищим, а его жена, Изуми, была убита. Хуже, он нашел свою жену, ставшую ёкаем, мстительным духом, жаждущим причинять боль и вымещать гнев на невинных людей Ипии. Встреча с такой Изуми стала последней каплей для Ночной Песни, он не мог все это вынести. Было уже плохо увидеть, как любимая женщина стала монстром, но он знал, что для нее было хуже. Изуми всегда была сострадательной, и теперь она стала монстром, хотела только навредить другим. Ночная Песнь ничего не мог с этим поделать. Он не мог ни убить ее, ни спасти. Месть Тошинаки была завершена, и Ночная Песнь был разгромлен.

Но он не сдался отчаянию, дал себе последнее задание. Он был шинтеем, и он поклялся Изуми, что освободит ее от проклятия. Он знал об ордене уважаемых оккультистов, чьей работой было охотиться на ёкаев и отпускать их духов на небеса. Оммедзи были скрытными, их действия были тайной, как и их местоположение. Но все знали, что их одобрял сам император Исэ.

Ночная Песнь вернулся в Кодачи как нищий. Люди его не узнали. Стражи замка его не узнали. Даже семья, из которой была его жена, не узнала его. Он молил об аудиенции с императором, но его прогоняли. Вариантов не было, Ночная Песнь дождался, пока император покинет замок, бросился перед паланкином и стал молить о мгновении времени императора. Змеиная стража вытащила оружие и приготовилась убить Ночную Песнь, но император остановил их клинки. Он узнал Ночную Песнь, попросил опозоренного шинтея подойти ближе. Ночная Песнь подполз к императору, опустил голову к грязи, извинился за смерть любимой кузины императора и за то, какой она стала. Он умолял императора исполнить его последнюю просьбу: сказать, где оммедзи.

Император даровал Ночной Песне одну просьбу, но при условии. Больше он не придет в Кодачи. Император не хотел больше слышать имя Ночной Песни. Ночная Песнь поклонился и согласился. Он уже все потерял, и его имя ничего не значило.

Когда он дошел до лесной деревни оммедзи, оккультисты не были рады. Они редко принимали кого-то в свой орден, и когда они принимали, новички были обычно юными и сильными, а не нищими стариками. Что важнее, их выбрали шинигами. Они окружили прибывшего, мужчины и женщины в роскошных нарядах, с ритуальными посохами и яростными духами-спутниками. Они прогнали ему и сказали не возвращаться. Голодный, почти лишенный силы воли, путник прошел на кладбище деревни и лег, чтобы умереть.

На кладбище были сотни храмов, каждый был посвящен шинигами. Путник посетил их все, молясь каждому, чтобы его жалкое существование закончилось. Шинигами молчали. А потом он пришел к маленькому храму в ужасном состоянии в дальнем конце кладбища. Камень там потрескался, двери висели криво, а земля вокруг воняла мочой. Видите ли, среди шинигами был один, чье имя высмеивали, ками-хитрец, которого не любили боги, которого чурались другие шинигами. За его храмами не ухаживали, его имя было почти забытым, пока путник не сел помолиться.

Оморецу явился к путнику, окруженный духами. Он казался добрым стариком в грязных лохмотьях, похожих на одежду путника, ноги были босыми. Путник рассказал о своем деле, попросил шинигами об услуге. Он хотел стать оммедзи, найти Изуми и дать ей покой, которого ее лишили. Оморецу видел, как оммедзи смотрели на путника свысока, увидел шанс поиграть. Он давно не имел своего оммедзи.

Оморецу дал путнику задание, чтобы доказать верность. Он опустил перед путником вакидзаси и попросил его лишить себя жизни. Если он сделает это, Оморецу убедится, что у Изуми будет шанс на покой.

Путник увидел шанс. Покой для Изуми и для него. Он взял меч и приготовился, рухнул на меч, клинок вонзился в грудь.

Но путник не умер. Оморецу обманул бедного дурака. Задание проверило его верность. Как только клинок пронзил кожу путника, Оморецу благословил его, и они заключили сделку. Путник обучится и станет оммедзи. Другие оммедзи не могли больше прогонять его, ведь Оморецу был его покровителем. Но это было не все. Шинигами лишил путника смертности, благословение или проклятие, зависело от взгляда. Он будет бродить по земле, служа Оморецу, пока призрак его жены еще был там.

Как вы понимаете, он все еще бродит по земле, ищет ёкая, каким стала его жена.

* * *

Наступила ночь, и Янмей с Кирой вышли из дома Сен и пошли подальше от стражей. Людей в деревне было уже больше. Фермеры вернулись с полей, катили телеги по грязным тропам. Женщины несли ведра воды от колодца, все молчали, отводя взгляды от стражей. Стражи — или бандиты, как понимала Янмей — ушли за стены дома магистрата, и из-за стен доносился шум.

Идо Кацуо вызвался пойти вместо Янмей, но она не доверяла принцу. В нем было двуличие, которое она видела во многих ранее, и он признался, что был убийцей. И она хотела сделать это. Ей нужно было доказать, что она была полезной даже без техники. Наследие ее отца многое ей давало годами, но отобрало у нее еще больше. Она гадала, знал ли он цену использования техники? Потому он так редко ее использовал? Она всегда думала, что он просто был слабее, чем она. Может, он был мудрее. От этой мысли она чуть не рассмеялась. Пылающий Кулак был бандитом, убийцей, тираном, отцом. Но вряд ли кто-то когда-то звал его мудрым. Но, когда Янмей была юной, она помнила, что стремилась стать такой, как он, думала, что он все знал. Он был сильным, не только физически, но и с силой решимости. Янмей много раз видела, как он ехал, чтобы убивать и грабить, и хотела поехать с ним. Хоть она знала, каким он был и что он делал, она все еще хотела быть рядом с ним. Хоть она страдала от его руки, она все еще хотела порадовать его. Притяжение семьи было сильным, но, как и огонь, оно могло согревать и обжигать. Янмей прогнала глупые мысли из головы.

Они обошли деревню и пошли к холму. Кира была мрачной тенью во тьме. Ее радостная энергия покинула ее, и девушка казалась ёкаем сильнее, чем раньше. Янмей теряла Киру, проигрывала другой ее половине. Она ощущала потерю даже сильнее, чем огонь, который согревал ее все годы.

Подъем по холму был утомительным, и они шли в тишине. Ноги Янмей пылали, Кира шагала впереди нее. Когда они добрались до холма с видом на дом магистрата, они ждали, притаившись во мраке, пока Харуто не отвлечет стражей.

— Вестник Костей сказал, что ты сдерживала меня, — прошептала Кира. Янмей видела знакомую тьму в ее глазах. — Он сказал, что ты и все в Хэйве пытались сделать меня той, кем я не являюсь. Вы заставляли меня быть человеком, подавлять ёкая во мне.

Янмей открыла рот, но Кира продолжила:

— Он сказал, что я могу быть сильной, как Шин, но мне нужно принять унгайкьо и перестать позволять тебе сдерживать меня, — она вдохнула с дрожью. — Я видела ее. Каждый раз, когда я смотрю в зеркало, я вижу ее. Унгайкьо. Меня, — Кира повернулась к Янмей, ее глаза блестели от слез. — Я не хочу быть ею. Я не хочу быть ёкаем. Я хочу быть хорошей.

Янмей приблизилась и обвила Киру руками, притянула ее к себе.

— Ты не обязана быть ёкаем.

— Но она ждет меня. Я чувствую ее. Она пыталась убить Харуто, — Кира шмыгала носом. — Только ты останавливаешь меня. Не бросай меня. Прошу, не дай ей выйти снова.

Янмей обнимала Киру, не зная, кто из них дрожал сильнее. Конечно, она останется с Кирой. Янмей будет там… сколько сможет.

Кира напряглась в ее руках и отпрянула. Она вытерла глаза рукавом и нахмурилась.

— Ты холодная, — сказала она. — Почему? Ты никогда не была холодной.

Янмей покачала головой, улыбнулась своей дочери и соврала ей:

— Эффект от использования моей техники в Кодачи. Мудрец говорил, что такое могло произойти. Я в порядке.

Кира сжала ее ладони и посмотрела на повязки.

— Мудрец сказал, что твоя техника вредила тебе.

Янмей убрала руки.

— Да. И он был прав. Но я в порядке. Я просто не могу сейчас использовать много ци.

— И твоя нагината, — сказала Кира. Она только сейчас заметила, что случилось в Кодачи. Ее так отвлекла борьба с ёкаем в себе, что она не замечала больше ничего.

— Я потеряла ее, — печально сказала Янмей. — Я билась со стражем. Он был сильнее, чем я ожидала. Но ты одолела много таких, — она прижала ладонь к щеке Киры. — Я так тобой горжусь. Ты выросла такой сильной.

Кира покачала головой.

— Я не сильная. Я боюсь.

Они услышали крик из дома. Кто-то устроил шум. Отвлечение началось, пора было проникнуть и украсть еду. Она опустила перевязанную ладонь на шею Киры и притянула ее ближе, их лбы соприкоснулись.

— Бояться — это хорошо. Страх не делает тебя слабой, он делает тебя человеком, — она сглотнула ком в горле. — Теперь нам пора двигаться.

Они пошли ближе к краю, соскользнули по склону. Луна была на севере, почти скрылась за облаками, и они были в тени. Пока они молчали, их вряд ли заметят. Склон был невысоким, всего сорок футов, но путь был утомительным. Кире было легко двигаться, ее ловкие пальцы находили выступы, ее ци придавала ей сил. Янмей не была такой одаренной. Ее пальцы болели, ногти ломались об камень. Пот стекал по ее голове и в глаза, ее мышцы пылали. Ладонь за ладонью, она спускалась, ноги с трудом находили опору в рушащемся камне. Ее мир стал склоном холма перед ней, спуском, полным боли.

— Прыгай, — прошипела Кира.

Янмей рискнула посмотреть вниз. До дна было десять футов. Кира стояла под ней, махала ей отпустить, протягивала к ней руки. Янмей уже не была грациозной, так что могла позволить Кире поймать ее. Она оттолкнулась от склона и упала, затаив дыхание, пока гравитация притягивала ее.

Кира поймала ее, охнув, и опустила. Янмей почти смеялась. Она помнила, как носила Киру на плечах, когда она была ребенком, и они бегали кругами по землям академии. Девочка смеялась и требовала, чтобы Янмей бежала быстрее. А потом Кире надоедало быть пассажиром, она спрыгивала с плеч Янмей и бежала рядом, ее ножки пытались не отставать, и она смеялась, словно это было веселее всего. Прошло десять лет, а ощущалось как жизнь. Она так быстро выросла, а тело Янмей быстро сдалось из-за ее техники.

Они стояли в маленьком ухоженном саду. Хоть была зима, зеленая трава приминалась под их ногами, и Янмей слышала журчание текущей воды, небольшой ручей вился по саду. Тут было несколько деревьев-бонсай, несколько камней, деревянный мостик над ручьем. Казалось, кто-то создал сад, подражая определенной сцене пейзажа в миниатюре. Два каменных постамента стояли по краям сада, отмечая вход на дорожку, ведущую к дому. На постаментах стояли свечи, горели в маленьких подставках, открытых со всех сторон, но закрытые сверху. Забота и внимание были заметны в этом саду.

Кира подобрала что-то и посмотрела, потом показала Янмей. Это была деревянная фигурка лошади, и она была не одна. Тут была дюжина других в разных позах. Она бросила игрушку, и они пошли к зданиям, надеясь, что Харуто отвлечет стражу надолго, и они успеют зайти и выйти. Судя по шуму, доносящемуся от ворот, он привлек внимание всех стражей в деревне.

Они дошли до двери главного дома, двухэтажного здания, занимающего большую часть двора. Янмей сдвинула дверь, и Кира ворвалась. Янмей прошла за ней, задвинула за собой дверь. Было приятно делать это с Кирой, хотя расстояние между ними росло с каждым проведенным вместе мгновением.

Янмей ожидала, что внутри будет некрасиво, как и в других домах в деревне, но тут было далеко не так. Поместье было чистым внутри, стены были недавно выкрашены, и запах лимона покалывал ее нос. Они были в вестибюле, слева от Янмей была полка, где обуви хватило бы для маленькой армии. Кира приподняла бровь с вопросом, но Янмей махнула ей идти. Они пришли не проверять чистоту бандитов. И все же Янмей схватила обувь с полки и проверила размер на своих ногах. Она открыла сумку на груди и убрала обувь туда, последовала за Кирой.

Крики снаружи стали громким смехом. Янмей гадала, был ли там и Гуан, рассказывал шутки. Еще один запах донесся поверх запаха лимона: жарилась рыба. Они пошли на запах, крались мимо пустых комнат, многие выглядели так, будто там жило по два-три человека, судя по футонам. Они пошли за запахом рыбы налево на развилке коридоров, услышали удивленный звук. В двадцати шагах от них страж прислонялся к стене. Он вздрогнул при виде них и открыл рот. Кира бросилась, как змея, и оказалась на нем. Она вонзила кулак в его живот, и он согнулся. Она создала кинжал и потянулась к его шее.

— Нет! — выдохнула Янмей так громко, как только осмелилась.

Кира застыла, зеркальный кинжал был у шеи мужчины. Сон покинул его, и он смотрел на Киру огромными глазами. Янмей увидела, как Кира посмотрела в зеркальную поверхность своего кинжала, сжалась в ужасе. Оружие разбилось в ее руке. Страж попытался сжать ее горло ладонями. Янмей шагнула ближе и ударила его кулаком по челюсти. Она была старой, не могла использовать ци, но она выросла среди бандитов, и она знала, как бить руками. Мужчина рухнул кучей и не встал. Боль ударила Янмей через миг. Она будто ударила по камню.

Янмей тянулась к двери, когда ладонь схватила ее. Она оглянулась, увидела напуганную Киру, вместо одного глаза была жуткая темная пустота. Она сжала ладонь Киры, но у них не было времени на паузы. Кира кивнула, и Янмей отпустила ее и открыла дверь.

Кухня была большой, полной запаха рыбы, риса и трав. Молодая женщина в фартуке стояла за котелком, в ее ладони была веточка с листьями. Она застыла, увидев Янмей в дверях. Женщина была единственным поваром, а еды готовилось много, так что ей не хватало рук. Янмей смотрела на женщину, прижала палец к губам и прошла на кухню, Кира — за ней.

— Нам не нужно много, — сказала Янмей. — Мы не за едой для всей деревни, только для одного ребенка.

Женщина не двигалась с прутиком в руке. Она взглянула на огонь, там жарилась рыба. Янмей кивнула ей, и женщина подбежала к рыбе, перевернула ее, чтобы рыба не сгорела.

— Прости за это, — сказала Янмей. — Если они спросят, скажи, что я прижимала меч к твоей шее, — женщина кивнула и продолжила работу.

Кира подошла с сумкой, полной риса, парой яиц и горстью овощей. Этого хватило бы маленькой семье. Или голодному ребенку и ее матери. Янмей улыбнулась ей, и они вышли из комнаты тише, чем вошли. Подъем по склону холма был хуже, чем спуск. Кира справилась с относительной легкостью, но Янмей было трудно. Она вспотела, была в агонии, когда Кира вытянула ее на вершину. Она лежала там минуту, тяжело дыша, слушая звуки ночи, глядя, как снежинки лениво падают вокруг нее. Ее дыхание обжигало, как огонь в легких. Поместье оживало, они обнаружили мужчину, которого она вырубила. Им нужно было собраться и готовиться к возмездию. Янмей хорошо знала бандитов, они не позволяли воровать у них.

Глава 43

Сен не спала и суетилась. Она хотела увидеть Шиори, убедить дочь, что все будет хорошо. Но ее ложь не услышал бы тот ёкай. От девочки почти ничего не осталось. Только душа, которую нужно было отправить в следующую жизнь. Гуан развел огонь, принц принес воду из колодца. Сначала он заявил, что носить воду ему не подобает, но Харуто предложил ему проверить Шиори вместо этого, и один взгляд на нуппеппо убедил принца, что носить воду — хорошее занятие.

Отвлечение сработало. Ему отказали во встрече с магистратом, но Шики привлекла внимание почти двадцати человек у поместья. Она прыгала из предмета в предмет, захватила метлу, камень, факел, даже наплечник женщины. Последнее было гениальным поступком, и все смотрели, как у брони женщины появились глаза и рот, и раздался звук, будто кто-то влажно пукнул. Часть стражей рассмеялась, другие ругались, что это было плохим знаком. Важно было, что они были далеко от главного дома. Харуто вернулся после этого в дом Сен, помолился Оморецу. Но без храма шинигами его молитвы остались без ответа.

Дверь открылась, Гуан вздрогнул и пролил горячую воду на пол. Кира вошла первой, и она улыбалась, чего Харуто не видел днями.

— Морковка! — рявкнул Гуан. — Чуть не напугала меня.

Кира захихикала.

— Прости, — она подбежала к нему и разложила украденную еду на столе.

Янмей вошла следующей и закрыла за собой дверь. Она выглядела хуже, но и лучше. Ее щеки уже не были бледными, но она вспотела и опустилась на колени.

— Вот, — она сняла свою сумку через голову и опустила обувь перед Сен. — Я заметила, что твои разваливаются. Думаю, эти подойдут.

Сен смотрела на сандалии в потрясении.

— Времени мало, — продолжила Янмей. — Они уже обнаружили стража. Думаю, мы все-таки увидим магистрата.

— Мастер оммедзи, — позвала женщина снаружи. В ее словах была насмешка. — Выходи, выходи, выходи. Или я сожгу твой дом.

Сен пискнула в тревоге.

Идо Кацуо появился между плохо подходящих досок на стене.

— Думаю, она привела всех, — он повернулся, немного бледный. — Там будто парад бандитов.

Гуан хмыкнул, добавил рис в воду в котелке.

— Это займет время. Будет сложнее, если дом загорится.

— Я пойду на переговоры, — Харуто пожал плечами.

— Конечно, — сказал Гуан. — Если так ты зовешь убийство группы людей.

— Я не поэтому…

Гуан отмахнулся.

Харуто подошел к принцу.

— Останься тут и не пускай Сен вниз.

— Нянчиться? — спросил Идо Кацуо. — Чудесно. Это важнее боя. Я же не должен идти вниз и снова смотреть на это?

Харуто хмуро посмотрел на принца и пошел к двери. Кира тут же оказалась за ним, и Янмей встала со стоном и присоединилась к ним.

— Вы не обязаны идти, — сказал он. — Я не буду биться. Если вы не заметили, они вооружены, а мы — нет.

— У тебя есть Шики, — сказала Кира. Маленький дух пискнула и встряхнулась, как мокрая собака.

— Шики нельзя использовать против смертных, — сказал Харуто. — Это часть соглашения шикигами. И их там много.

— Ты, может, и не идешь биться, — сказала Янмей. — Но у них может быть другая идея. Я знаю этих людей, Харуто. Я была одной из них.

— Послушай ее, старик, — сказал Гуан, не отворачиваясь от котелка.

Харуто знал, что спор не поможет. Он пожал плечами, открыл дверь и вышел к магистрату.

Стражи в разномастной броне стояли на улице. Многие держали факелы, у всех были оружие и шрамы — они не боялись боя. Во главе группы стояла поразительная женщина. У нее была красная накидка поверх белой туники и коричневых штанов. Она была из Нэш, судя по ее темной коже, ее живот выпирал, в нем был ребенок. Ее волосы были собраны в высокий хвост, который был разделен на две толстые косы за ее спиной, мода Нэш для женщин, и каждый палец на ее левой ладони заканчивался блестящим металлическим когтем.

— Мастер оммедзи, — женщина чуть поклонилась. Ее глаза были синими, как у Морского народа, и она глядела на него пугающе пристально.

— Магистрат, — Харуто ответил поклоном. — Вижу, вы все-таки решили встретить меня в вашей деревне.

Магистрат молчала пару секунд, улыбка изогнула ее губы.

— А те двое — мои воры, полагаю. Это они, Боко?

Страж шагнул вперед и пригляделся.

— Ага. Это они.

Несколько стражей рассмеялись, магистрат улыбнулась Боко.

— Ты сказал, что они были как пара тигров. Та старушка почти в могиле, а девушка такая худая, что может протиснуться меж моих ягодиц, — еще смех, и Боко пару раз сильно ткнули в ребра. — Отдай воров и мою еду, мастер оммедзи, — сказала магистрат. — И сможешь уйти из моей деревни, сохранив свои причиндалы.

Харуто оглянулся на Киру и Янмей. Он медлил, обдумывая предложение.

— Заманчиво. Боюсь, придётся отказаться.

Магистрат пошевелила когтями.

— Я не против боя, — она кивнула на своих прихвостней. — Они в последнее время растолстели.

Харуто поднял ладони.

— Никакого боя. У нас даже оружия нет. Я не лезу в дела смертных, магистрат. Я просто разбираюсь с ёкаями.

— И потому нужно воровать у меня?

Харуто пожал плечами.

— Да. Слушайте, я не блуждающий герой, который хочет построить славу на убийстве несчастных бандитов.

— Мы — бандиты? — сказала магистрат. — Я — глава этой деревни, мне дала власть сама императрица. У меня где-то есть печать. Намика, где дурацкая печать?

— Я подложил ее под ножку стула в лагере, — Намика указал большим пальцем за плечо. Другие стражи рассмеялись.

— И у меня есть печать, — крикнул Харуто поверх смеха. Он порылся внутри кимоно, вытащил деревянную табличку. — Моя говорит, что я — императорский оммедзи.

Магистрат посмотрела на печать в его руках. Она шагнула к нему и махнула одному из своих людей, уроду с одной бровью, поднять выше факел.

— Так ты на самом деле оммедзи.

Харуто думал, что мог закончить это мирно.

— Магистрат, — он поклонился еще раз, — я тут не для того, чтобы мешать вашей деревне или вашему правлению. Но я хотел бы, чтобы вы вошли внутрь и кое-что увидели.

Магистрат нахмурилась, пара ее стражей шагнула вперед. Она подняла руку и остановила их.

— Что ты хочешь показать мне?

— Правду, — сказал Харуто. — И причину, по которой я украл у вас еду. Обещаю, я не хочу навредить вам. Можете войти и уйти по своей воле.

— Что ты делаешь? — прошептала Янмей. — Это бандиты, как бы они себя ни звали, и они морят голодом жителей этой деревни.

Харуто посмотрел на нее, заговорил достаточно громко, чтобы все слышали:

— И если мы сразимся, они победят. Даже если мы их одолеем, императрица поставит кого-то другого, — он покачал головой. — Они тут по закону, и не мне спорить с законами смертных. Мои дела только в царстве духов. Вы можете подождать тут. Мы будем в порядке, — он повернулся, открыл дверь и придерживал ее для магистрата.

— Если я не вернусь через пять минут, убейте всех, — сказала магистрат своим воинам и прошла в дом.

Харуто прошел за ней, закрыл за собой дверь. Сен подняла голову и завыла:

— Ты! Ты это сделала! — она снова плакала. — Ты убила мою дочь.

Магистрат игнорировала ее. Она понюхала воздух и посмотрела на Гуана.

— Ты готовишь мою еду.

Гуан подмигнул ей.

— Должно немного остаться, если хотите поужинать с нами.

Харуто прошел мимо магистрата и отогнал Идо Кацуо от двери погреба.

— Внизу.

Магистрат прищурилась и пошевелила когтями.

— Обещаю, магистрат, там не опасно. Просто я хочу показать, почему я тут, — он открыл дверь и спустился по лестнице.

Шиори была такой, как и в прошлую встречу. Много плоти, точки вместо глаз на опухшем лице. Ее руки пропали в ее массе, она теряла облик. Вскоре в ней не будет видно человека. Она зачерпнула горсть земли и сунула в рот.

— Фу! — сказала магистрат, спустившись в погреб. Она зажала ноздри и посмотрела на Шиори. — Что это?

— Из-за нее я тут, — сказал Харуто. — А она тут по вашей вине.

— Что?

Харуто вздохнул и сел на корточки возле ёкая. Шиори посмотрела на него. В темных глубинах глазок были боль и мольба, но не человеческая. Это был неутолимый голод нуппеппо.

— Вы приковали девочку тут.

— Она и ее мать воровали у меня!

— Нет. Они голодали, а вы приковали девочку в погребе, и она умерла от голода, — Харуто встал и повернулся к магистрату. — Она стала ёкаем, потому что вы убили ее.

Магистрат шагнула вперед и сжала шею Харуто ладонью с когтями. Харуто застыл. Она не могла убить его, но рана на горле приносила много боли. Шиори тяжело дышала за ним. Он мог умереть, если его съедят? Он не пробовал это и не хотел.

— Сколько раз мне говорить? — прохрипел Харуто. — Я имею дело только с духами. Я тут, чтобы очистить этого ёкая. Шиори, нуппеппо, которую вы создали. Я говорю это, потому что она не будет последней.

Магистрат вонзила когти в горло Харуто, кровь потекла по его шее за воротник.

— Мое убийство не остановит это. Люди голодают. Из-за вас голодают. Я не спорю, если так вы хотите править. Я тут не для того, чтобы вас свергнуть, — он вдохнул. — Но я скажу: эта нуппеппо — только начало. Будет больше ёкаев, может, и не такие пассивные. Люди будут умирать. Они будут умирать и становиться ёкаями. Я видел это не раз. Их привлекают страдания. Если продолжите морить своих людей городом, придётся разбираться с полчищами ёкаев, и оммедзи не помогут, — магистрат ослабила хватку, и Харуто потер окровавленную шею. Он снова жалел, что бессмертие не защищало от боли.

— Ты серьезно? — спросила она.

— Ясное дело! — рявкнул Харуто. — Бедняжка не заслуживает ее судьбы. Вы сделали это с ней, и это было жестоко и не справедливо. Иначе она не стала бы ёкаем.

Магистрат поджала губы.

— Зима была тяжелой.

— Это оправдание. И мне плевать, — он покачал головой и закрыл глаза, Тян улыбался ему острыми окровавленными зубами. — Моя работа — не мешать ёкаям рождаться, а облегчать их переход в следующую жизнь, насколько это возможно. Но их будет больше, их привлечёт ваша ненависть и страдания, которые вы причиняете. Это не угроза. Это предупреждение. Вы не хотите тут шичинин.

Магистрат скривилась.

— Что может быть хуже этого? — она указала на нуппеппо, кривя губы.

— Есть семь духов мучений. Они захватывают живых, несут с собой болезни. Когда они появляются, за ними следуют болезнь и разрушения. Вы этого не хотите.

Магистрат коснулась окровавленным когтём своего острого подбородка и прищурилась, глядя на Харуто.

— Да. Как это остановить?

— Накормите свой народ, — сказал он. — Хватит их убивать. Будьте магистратом, а не бандитом. Мне все равно. Я помогу этой девочке и уйду. Я не вернусь.

Магистрат расхаживала по маленькому погребу, шевеля когтями. Шиори смотрела на нее, зачерпывала грязь в рот. Магистрат спросила:

— А если я просто убью это? Убью те штуки, которые придут?

— Вы не можете, — сказал Харуто спокойно, словно объяснял ребенку, почему вода всегда была мокрой. — Тело можно убить, да. Но ёкай захватит другое. Эта нуппеппо родилась из-за вас, и она останется тут, если оммедзи не очистит ее. Они не привередливы. Голодающий старик, девушка на грани смерти, не рожденный ребенок.

Магистрат застыла и хмуро посмотрела на него. Харуто гадал, не перегнул ли.

— Ты разберешься с этим? Убьешь, чтобы оно не вернулось?

— Это моя работа.

— Потому вы украли мою еду?

Харуто пожал плечами.

— Она умерла от голода, прикованная тут, обвинённая в краже у вас. Ее можно было отослать мирно, только выполнив ее желание мести. Накормить ее украденной едой, — он не добавил, что не был уверен, что это сработает, потому что иначе придется убивать магистрата, надеясь, что это утолит месть Шиори.

Магистрат оскалилась, глядя на Шиори. Она повернулась и пошла по лестнице.

— Разберись с этим, оммедзи.

Харуто поднялся следом и вышел из дома. Снаружи атмосфера была напряженной. Бандиты достали оружие, некоторые осмелились подойти к дому. Янмей стояла перед ними, безоружная, дрожащая от усталости. Кира стояла за ней без кинжалов в руках.

Магистрат прошла мимо них, не взглянув.

— Назад, — крикнула она. — Все.

— Босс? — спросил однобровый бандит.

— Мы тут закончили, — сказала магистрат. — Оммедзи нужно убить призрака, а потом он уйдет и заберет с собой жалких простолюдинов.

Стражи заворчали, вздыхая и закатывая глаза. Они ждали боя, но не осмелились спорить с магистратом.

— И удвойте всем рационы, — сказала магистрат.

Раздалось больше ворчания и шипения, но магистрат провела когтем по руке того, кто жаловался, и все замолкли и пошли к их дому, оставив Харуто, Янмей и Киру у дома Сен.

Харуто выдохнул, его ноги дрожали.

— Это прошло лучше, чем я надеялся, — он выдавил улыбку Янмей и Кире.

— Это бандиты, — сказала Янмей. — Нужно было разобраться с ними правильно.

— Что это дало бы? — спросил Харуто. — Императрица послала бы сюда больше таких, может, кого-то хуже. Людей теперь будут кормить, и магистрат знает, что иначе придет больше ёкаев.

— Она убила девочку, — процедила Янмей. — Просто, чтобы показать пример. Такое зло…

Харуто топнул ногой по крыльцу, сжал ручку двери так, что костяшки хрустнули.

— А убийство магистрата было бы убийством еще одного ребенка. Это нужно остановить. Ты-то понимаешь, — он открыл дверь и прошел внутрь. Пора было отпустить Шиори.

* * *

Кира сидела на коленях на холодной земле погреба, смотрела, как ёкай пихал грязь в рот и жалобно стонал. Никому не нужно было следить за девочкой, но Кире казалось, что она должна быть тут. Сколько их разделяло? Кира гадала, была ли она когда-то как Шиори? Она мало помнила о своем времени ёкая, запертого в зеркале. Янмей спасла Киру от того существования. Шиори можно было спасти? Или это обрекло бы ее на другие мучения, жизнь онрё, не знающей, кем она была, но понимающей, что часть нее пряталась в тенях, отражениях, выжидая момента, чтобы поглотить ее и стать ею.

Чем больше Кира думала о другой своей части, унгайкьо, тем больше знала, что она пыталась захватить ее. Она видела ее в своем отражении. Она ощущала ее под поверхностью, когда использовала свою технику. Порой она даже ощущала, как унгайкьо пыталась забрать контроль. Она не хотела терять контроль, становиться снова ёкаем, но ей не хватало сил, чтобы подавить унгайкьо. Только Янмей могла отогнать ёкая, вернуть унгайкьо в отражения.

Шиори подвинулась, розовая плоть сдвигалась, проливаясь на землю. Она потянулась к Кире, ее глазки-бусинки были полными голода, но Кира отодвинулась от опухшей ладони ёкая. Шиори посмотрела на нее, стала рыть землю вокруг колышка, держащего ее цепи, запихивать грязь в рот.

Кира ощутила что-то в ладони, увидела там зеркальный кинжал. Она не помнила, чтобы использовала технику. Она смотрела на отражение, унгайкьо глядела на нее. Ее глазницы — глаза Киры — были зияющими ямами. Ее зубы были сломанными клинками, она злобно улыбалась. Треск стекла зазвучал в погребе. Она ощущала трещины на своей коже. Унгайкьо смотрела на нее, трещины потянулись по ее шее.

Дверь погреба открылась. Харуто стоял там с горячей миской в руке. Кира спрятала кинжал, подвинула кимоно, чтобы не было видно трещины на коже, отодвинулась. Она не могла показывать Харуто, что теряла контроль. Ей нужна была Янмей, чтобы прогнать ёкая в ней.

— Тебе не нужно тут быть, — сказал Харуто, спускаясь в погреб.

— Нужно, — Сен следовала за ним.

— Ладно. Но не мешайся. Я разберусь.

— Мне нужно попрощаться с дочерью, — Сен проскользнула мимо Харуто и посмотрела на Шиори. Ёкай подвинулась, ее плоть свисала складками. Она потянулась к матери.

— Назад! — крикнул Харуто.

Янмей спустилась и встала рядом с Кирой. В погребе было тесно с четверыми и ёкаем, но Кира была рада обществу. Она встала и крепко обняла Янмей.

Шиори понюхала воздух, посмотрела глазками на миску в руках Харуто. Она потянулась туда жирными ладонями, скуля, гремя цепью.

Харуто склонился к Сен.

— Прощайся. И быстро.

Сен упала на колени перед дочерью и заговорила.

Янмей придвинулась ближе, гладила волосы Киры. Казалось, было как в старые времена. Когда Кира только прибыла в Хэйву, и ученики пугали ее, она липла к Янмей, прижималась к ее теплу. Но Янмей уже не была теплой. Она была холодной в руках Киры. Стекло снова трещало, трещина потянулась по ее щеке, почти до глаза. Она слышала далекое пение, но… она почти узнала песню.

— Посмотри на меня, Мирай, — прошептала Янмей. Кира поймала ее взгляд, поняла, что дышала слишком быстро, не могла перевести дыхание. Харуто смотрел на них поверх плеча Янмей, хмурясь. — Вернись ко мне, Мирай, — сказала Янмей. Она прижала прохладную ладонь к треснувшей щеке Киры. — Это не ты.

Кира ощутила, как паника отступала, дыхание замедлилось. Она разбилась, осколки упали на землю вокруг нее. Трещины на ее коже пропали. Пение утихло, и она была этому рада. Было что-то в той песне, что она не хотела вспоминать.

— Пора, Сен, — сказал Харуто. Женщина всхлипнула и притихла, шепот утих на ее губах. Харуто опустился на колени перед Шиори, и девочка потянулась к миске с рисом. Он опустил миску на землю вне ее досягаемости. — Эта еда была украдена у магистрата, — сказал Харуто. Он придвинул миску к ней.

Шиори схватила миску и чуть не упала с ней, ее складки жира скрыли движения, пока она вылизывала миску.

— Оморецу, — произнес Харуто. — Я действую от твоего имени. Я служу от твоего имени. С твоим благословлением я несу мертвым покой, — он прыгнул и опустил ладонь на голову Шиори. Ёкай зарычала и махнула на его пухлыми руками. — Я именую тебя Шиори, дочь Сен, обиженная, убитая. Я именую тебя Шиори и отпускаю, твоя месть исполнена!

Шиори перестала рычать и замерла. Зеленый огонек поднялся из нее и улетел сквозь потолок. Никто его не заметил. Шиори рухнула на бок и застыла.

* * *

Харуто почти всю ночь хоронил Шиори в погребе. Гуан думал помочь, но ненавидел копать. Кира взяла лопату. Сен создала храм для своей дочери, плакала возле него. Харуто отнес ее в кровать, и они все устроились на ночь. Утром пора было покидать деревню, но им нужно было сделать еще одно неприятное дело. Пока другие прощались с Сен и выходили на улицу, Гуан ткнул Харуто локтем в бок.

— Знаю, — сказал Харуто.

— Это нужно сделать, старик. Правила империи.

Сен растерянно смотрела на них.

— Есть, кхм, — Харуто кашлянул и посмотрел на пол, — небольшая проблема. Плата.

Сен нахмурилась.

— У меня нет денег.

— Это закон, — сказал Гуан. — Оммедзи нужно платить за услуги.

— О, — Сен кивнула. Она прошла к перекошенной тумбочке и порылась в выдвижном ящике. — У меня есть браслет. Он принадлежал Шиори. Мой муж дал это ей в тот день, когда ушел в армию.

Гуан ушел в другим. Было холодно, но в Ипии всегда было холодно. Хотя бы не шел снег. Янмей сжималась под еще одним одеялом, от этого она казалась еще меньше. Она дрожала. Кира была в паре шагов от нее, спорила с Идо Кацуо о чем-то, но они хотя бы улыбались.

Харуто вышел, поклонился Сен и задвинул за собой дверь.

— На северо-запад к Кладбищу Мечей, — бодро сказал он. — Там храм шинигами, я смогу благословить посохи.

В деревне были бандиты на страже, но никто ничего не сказал и не подошел к ним. Когда они дошли до края деревни, холодные холмы западной Ипии появились перед ними. Гуан громко кашлянул, привлекая внимание Харуто.

— Оплата?

— Конечно, — Харуто похлопал по кимоно. — Где-то тут. Ох, — он пожал плечами. — Похоже, я ее потерял.

Глава 44

Через три дня после деревни пейзаж изменился. Холмы сменились мрачными зелеными лесами и холодными реками с чистой водой, как свиток, еще ждущий поэму Гуана. Снег продолжал падать, но покров снега не был таким глубоким, как в горах. Гуан был рад шагать почти без снега, а не брести в сугробах почти по пояс. Вскоре они вышли на протоптанную дорогу с гостиницами тут и там. На третью ночь бодрый хозяин гостиницы сообщил, что они попали в западную Ипию. Идо Кацуо просиял от новости и не унимался следующий день.

— Почему мы не идем на запад? — спросил принц.

— Потому что мы идем на север, — сказал Харуто.

— Да-да, — сказал Идо Кацуо. — Кладбище Мечей. Бескомпромиссно мрачное место. В городах моего отца много храмов. Думаю, Каньо немного южнее отсюда, не больше дня, и там больше храмов, чем мешков под глазами Янмей. Ай! — Кира ударила его по руке.

Утро было ясным, но немного туч осталось. Толстые белые снежинки падали, и замерзшая земля хрустела под ногами. Гуан дул на ладони и потирал их. Харуто шагал впереди них, Шики сидела на его плече, оживлённо указывала вперед, словно вела их. Кира и Идо Кацуо шли позади, все споря. Гуан взглянул на Янмей, она с пониманием улыбнулась ему.

— Почему ты еще тут? — спросила игриво Кира у принца. — Если хочешь пойти в Конья…

— Каньо, — исправил ее принц.

— Так иди! Никто тебя тут не держит, — они так делали днями. Все вызывало споры между ними, и они ни в чем не соглашались.

— Дорогая Кира, это не так, — сказал Идо Кацуо. — Ты держишь меня тут. Я очарован твоей красотой, тьмой твоих глаз, тем, как торчат в стороны твои волосы, отрицая обычаи.

— Фу! — Кира закатила глаза. Она не пыталась его отпугнуть, заметил Гуан. Она днями не пугала никого из них отражениями. Он пытался вспомнить, когда в последний раз видел ее с кинжалом в руке.

— У меня нет выбора, — сказал Идо Кацуо. — Тетушка Рьоко меня не любит.

— Потому что ты пытался ее убить.

— Как и ты, — сказал принц. — И ты подобралась ближе меня.

Кира провела ладонью по спутанным волосам.

— Я не пыталась ее убить. Я пыталась отвлечь Змеиную стражу.

— Искалечив императрицу?

Кира открыла рот для ответа, но закрыла его и пошла дальше.

— Я знаю, что тетушка Рьоко обидчивая, так что она не будет рада, что я сбежал, — принц вздохнул и вскинул руки. — Она отправит кого-то за мной, и ты знаешь, что она работает с онрё. Так что хотя бы один из них придет за мной, а где для меня безопаснее, как не с мастером, кхм, борьбы с духами. Я не могу уйти, как видишь. Я застрял с Харуто, пока он не доставит меня к моему отцу.

— Харуто не хочет это обсуждать, — буркнул Харуто впереди, не оборачиваясь.

— Тогда, — сказал Идо Кацуо, — моя дорогая Кира, меня снова пленила твоя красота.

— Как насчет истории? — спросил Гуан, чтобы Кира не выцарапала принцу глаза.

— Пожалуйста! — сказала Янмей с благодарной улыбкой.

— Есть одна, — сказал Гуан. — Эта называется «Король Камня и Неба и его бумажная армия».

* * *

Давным-давно, до того, как Хоса стала десятью королевствами, жил мужчина по имени Джун-лу в месте, которое мы теперь зовем провинцией Шин. Земля там полна гор и скал, каменных плато и обваливающихся троп. В Шин почти ничего не растет, только трава и козы, и люди там крепкие, как козы. Жизнь в Шин жестокая, но тем, кто там жил, было некуда идти. На западе — Долина Солнца, защищенная мастерами вушу. На севере за Бесконечными горами — Кохран, и никто из Хосы не стал бы жить там по своей воле. На юге от Шин лежит провинция Цинь, богатая, плодородная, с зелеными полями и широкими лесами, те земли защищают армии.

Джун-лу был фермером, выращивал траву на поле украденной земли. Каждый год он ходил по сломанным тропам в провинцию Цинь, воровал телегу, полную земли, и вез ее домой. Работа была тяжелой и опасной, но он делал это, чтобы дать жене и дочери, которых так сильно любил, жизнь.

Но он хотел дать им куда больше. Он хотел, чтобы они знали не только украденную землю и травы, не только жесткое козье мясо и тяжелый труд. Он хотел дать им свободу от бесконечных мучений.

К счастью для Джун-лу, проходящий торговец продал ему то, что было нужно: свиток, который содержал сильную технику и в правильных руках мог дать немыслимую власть и богатство. Джун-лу отдал свои сбережения за свиток, поставил все ради процветания дочери. Свиток научил его наделять бумагу ци и оживлять ее. Полезная техника. Взмах кисти, и полоска бумаги становилась лестницей, плугом, даже мечом. Полезно, но это не могло обеспечить Джун-лу нужное процветание. Но Джун-лу поставил цель, хотел исполнить мечту. Он без устали экспериментировал, каждый свободный миг посвящал изучению и овладению техникой. Он брался за дополнительную работу у соседей, чтобы получить деньги на припасы. Он сделал прорыв, который изменил Хосу навеки. Он создал бумажного человека. Первый был маленьким гомункулом, размером с ребенка, но он двигался и слушался простых указаний. Он работал без устали, не нуждался в еде или отдыхе. Он был ловким и достаточно сильным, чтобы работать за двоих.

Соседи Джун-лу вскоре увидели, что он делал, и попросили его о бумажных рабочих. Он был рад помочь, но за цену. И все же Джун-лу было мало. Он хотел большего для жены и дочери. Он хотел дать им жизнь вдали от оков гор Шин. И он пошел к народу Шин, собрал совет фермеров, солдат и магистратов. Он показал им, что умел, изложил свой план. Они согласились и дали ему нужные бумагу и чернила. Джун-лу каждый миг дня и ночи создавал бумажных людей. Он забыл о своей маленькой ферме, о семье, которую так старался поддержать. Он пропустил день, когда его дочь потеряла первый зуб, пропустил годовщину брака. Он даже пропустил рождение сына, как и смерть сына от болезни.

Джун-лу так много пропустил, но создал бумажную армию. Сначала несколько солдат, а потом сотни, тысячи. За годы работы бумажная армия стала насчитывать десять тысяч воинов. Народ Шина прятал их в погребах, пещерах как статуи в их домах. Бумажным солдатам не нужны были еда или отдых, они стояли, пока Джун-лу не приказывал им другое.

Но его армия была слабостью. Они были бумагой и чернилами. Если чернила размазать, солдат падал. Им нужно было защищать бумагу. Одного у народа Шин было много. Коз. А еще было много камней. И они умели работать по камню. Еще два года народ Шин создавал нагрудные пластины и шлемы из камня. Они были слишком тяжелыми для человека, но бумажной армии было плевать на вес, у каждого солдата была сила нескольких человек.

Через восемь лет после того, как Джун-лу купил свиток, его армия была готова идти. Все десять тысяч солдат были в броне из камня, вооруженные бамбуковыми копьями. Они вышли из пещер, погребов и домов, обрушились на соседний Цинь как бумажная волна. Десять тысяч солдат маршировали в унисон. Мечи не могли их остановить, стрелы не могли их убить. Армии Цинь пали от бумажных солдат, их герои были растоптаны бумажными ногами.

Провинция Цин была завоёвана, народ Шина дал Джун-лу корону из камня. Они назвали его Королем камня и неба. Наконец, он получил зеленые и плодородные земли, место, где его жена и дочь могли жить счастливо, вдали от каменных шахт, сорняков и коз.

Джун-лу должен был проводить больше времени с семьей, которую он игнорировал почти восемь лет, но ему было мало успеха. Завоеватели всегда найдут причину продолжить завоевание. Провинция Цинь была богатой, но Ву на востоке была с отличными виноградниками. Ганси на юге была с богатыми шахтами серебра, а Сихай на западе славилась могучими буйволами. Джун-лу говорил себе, что его окружали враги, которые заберут то, что он завоевал для его семьи, что они завоюют его, как он завоевал Цинь. И он ударил первым.

Джун-лу вел бумажных солдат по всей Хосе от Ву до Луня, бросая вызов всем, кто был против него. Жители Хосы никогда не сдавались тихо, они отбивались. Но никто не мог одолеть бумажную армию. Провинции завоевывались одна за другой, Король камня и неба завоевал всю Хосу. Он первым это смог, задолго до Императора десяти королей.

Но история тут не заканчивается. Как мы знаем, Хоса вскоре развалилась снова на воюющие части. Хоть армии Хосы проиграли бумажным солдатам, на завоевание ушло несколько лет. За это время дочь Джун-лу, Вей-лу, стала женщиной. У нее был муж, мужчина из Цинь, и у них был сын. Они жили в Цинь, но она хотела вернуться в Шин, чтобы ее сын увидел ее родину, показать им чудо каменных плато, величие коз, забирающихся по скалам над огромными пропастями. Когда Джун-лу привел армию в Цинь, Вей-лу думала, что все закончилось. Она надеялась, что они все вернуться к своим жизням, в их настоящий дом. Но Король камня и неба все еще не унимался. Он направил взгляд дальше. Он уже встречался с советниками и строил планы по вторжению в Нэш.

Вей-лу не хотела больше кровопролития, ей не нравилось, что ее отцом стал монстром, жадным до власти. И она знала главную слабость бумажных солдат. Она сидела ребенком рядом с отцом, пока он изучал технику. С их каменной броней солдаты были почти непобедимыми, но они были бумагой, а бумага горела. Вей-лу прошла в зал, где ее отец хранил бумажную армию. Только те, кому он доверял, могли войти, и солдаты на страже впустили ее без вопросов. Она зажгла факел и побежала вдоль рядов солдат, поджигая их. Бумажная армия горела десять ночей, это видели боги на горе Лунь. Вей-лу не смогла сбежать от огня. Она сгорела с бумажной армией, которую так ненавидела.

Король камня и неба был разбит смертью дочери, был безутешен. Другие провинции уже подняли мятеж. Он отослал советников, не хотел видеть жену. В его горе он надел каменную броню его бумажных солдат, прошел к Озеру туманов. Джун-лу больше не видели. Но порой чернила прибывает к берегу Озера туманов.

* * *

Янмей казалось, что она уже слышала историю или читала ее. Она провела какое-то время у Стоячих камней Хосы, где была записана история на сотни лет назад. Янмей нравилось ходить к Камням, но не ради истории, а чтобы сбежать от внимания отца и брата. Им не было дела до истории, и они решили, что она была такой же, так что не искали ее там. Когда ее брат стал слишком жестоким, и она не могла терпеть ожоги, которые оставлял ей отец, она убегала к Стоячим Камням и пряталась там, читала историю Хосы и Десяти королевств. Казалось, это было в другой жизни, может, в чьей-то жизни, словно ей это все рассказали.

— У тебя нет историй Ипии? — спросил Идо Кацуо.

— Конечно, есть, — сказал Гуан.

— Так расскажи их. Мы же в Ипии. Я — принц Ипии. Ты не получишь благосклонность лорда Ипии, рассказывая истории о Хосе. Я бы тебя не нанял.

Гуан вздохнул.

— Мне понравилось, — сказала Кира. — Это было на самом деле?

Гуан почесал бороду.

— Не важно. Это наши истории, истории нашего народа.

— Истории твоего народа, — сказал Идо Кацуо.

Гуан покачал головой.

— Нашего народа. Всего народа. Ипия, Хоса, Нэш, Кохран. Тебя удивит, сколько у нас общих историй. И, может, больше удивит, что в них скрываются одни и те же выводы.

Гуан зашагал рядом с Кирой.

— Не важно, произошли ли они сотни или тысячи лет назад. Их передавали, это истории, которые рассказывают люди, как я.

— Ужасные поэты? — сказал Идо Кацуо.

— Точно, — сказал Гуан. — Множество историй и множество ужасных поэтов, как я, которые передают их поколениями. Уже не важно, произошло ли это на самом деле. Они стали настоящими, став историей, — он порылся в сумке, вытащил кусочек бумаги размером с ладонь и обломок угля. — Может, это было выдумкой, чтобы объяснить, как один человек собрал армию, чтобы завоевать Хосу. Может, эта история создана, чтобы показать слушателю опасности власти, — он нарисовал на бумаге пару линий. — Или, может, это все правда, и это рассказывают по сей день, потому что это хороший способ научить человека, что, если они захотят все, чего видят, они не будут ценить то, что у них есть, — он быстро нарисовал круг и соединил линии с кругом волнистой линией. Лист бумаги свернулся в человечка на ладони Гуана. Он взял человечка за голову и поставил его на ладонь Киры.

Кира улыбнулась бумажному мужчине, ткнула его пальцем. Он упал.

— Он двигается? — спросила она.

Гуан покачал головой.

— Если бы я знал, как это делать, думаешь, я был бы нищим поэтом, ходящим за старым дураком-оммедзи?

— Я это слышал, — сказал Харуто впереди.

— Хорошо, — громко ответил Гуан. — Не придется повторять.

Дорога поворачивала направо у каменного массива в сто футов высотой, который словно вырвался из плоской земли, чтобы стоять одиноко. Они обогнули массив и увидели Кладбище мечей. Его было невозможно пропустить, Тысячи мечей были вонзены в землю, стояли там, холодные и тихие, рукояти тянулись к небу. У некоторых были широкие клинки, у других — узкие. Некоторые были ржавыми, а другие сияли. В некоторых местах мечи стояли кучей, будто группой, в других они были одинокими. Некоторые были вонзены в землю ровно, другие торчали под углом. Между мечами были маленькие храмы, посвященные божествам. Одни были из дерева, другие — из камня. Они выглядели как домики, но с открытыми дверцами, и внутри были только статуи божеств. Перед многими лежали подношения, покрытые снегом. В дальнем конце кладбища стоял большой храм, пагода в десять этажей, деревянные стены были выкрашены в белый и оранжевый, а карнизы были зелеными. Пагода казалась ухоженной для храма посреди пустоты.

Они прошли под вратами тории, замерли у первого меча возле тропы. Янмей отстала от остальных. Это был одинокий дао с широким клинком и ржавым кольцом на рукояти.

— Впечатляет, — выдохнул Гуан, глядя на храм. — Думаешь, там кто-то живет?

— Дюжина священников, когда я проверял в последний раз, — сказал Идо Кацуо. — Не говорите, что вы ничего не знаете о Кладбище Мечей. О, хранитель историй.

Гуан хмуро посмотрел на принца краем глаза.

— Хватит вредничать, мальчишка. Ты портишь момент.

Идо Кацуо фыркнул и подошел к ржавому дао. Он ткнул его пальцем, меч закачался, с него слетел снег.

— Говорят, все известные мечи попадают сюда. Священники храма узнают историю каждого меча.

Янмей посмотрела на снежное поле. Тысячи, а то и десятки тысяч мечей тянулись, сколько было видно, среди снега. Один человек не мог знать историю всех мечей. Она прошла мимо первого, еще покачивающегося в земле, и увидела тонкий меч с серебряным клинком и зеленым отливом металла. Странные буквы покрывали клинок. Она увидела и катану с длинным клинком и резной цубой, сокол пикировал на змею. Рядом с катаной был меч, какого она никогда не видела, клинок был почти в фут шириной, толщиной с большой палец, он был из темного металла, с одним острым краем, без гарды. Он выглядел как тесак, а не меч, и она не представляла, какая сила нужна, чтобы им управлять. На мечах не было имен. Она стряхнула снег с земли у катаны, но там была лишь замерзшая почва. Десятки тысяч безымянных мечей. Может, она могла найти тут мечи, похожие на крюки, принадлежащие известному бандиту. Это была глупая надежда.

— Как они попадают сюда? — спросила Янмей. — Ты говорил, сюда попадают все известные мечи. Как?

Идо Кацуо подошел к тонкому вакидзаси и вытащил его из земли. Янмей затаила дыхание, отчасти ожидая, что мстительное божество ударит принца за такую наглость, но на кладбище все еще было тихо. Принц поднял меч, осмотрел край лезвия, цокнул языком, бросил меч и пошел прочь.

— Не знаю. Священники, наверное, собирают их. Может, это бред. Просто старые мечи собрали и воткнули, чтобы люди приходили, молились и оставляли льены.

Кира подняла вакидзаси и вонзила в холодную землю.

— Нужно больше уважения.

— Почему? — спросил Идо Кацуо. — Это просто старые мечи.

Кира покачала головой.

— Это не все. Там…

— Духи, — Харуто закончил мысль Киры. Шики свистела на его плече, хлопая в ладошки. — Беспокойные духи, но не мстительные. Постараемся не тревожить их.

— Думаешь, они опасны? — спросила Янмей.

— Нет. Но они не заслуживают неуважения. Дай мне мои ритуальные посохи, мул.

— Ленивый лук, — буркнул Гуан. — Вовремя ты решил носить их сам. От этого веса у меня уже спина болит.

Харуто взял посохи и повернулся к храму. Он был в дальнем конце кладбища, туда нужно было еще добраться. Он ждал. Шики свистела.

— И мне не нравится это, — сказал Харуто. — Оморецу — неприятная компания, — он взглянул на Шики на своем плече, маленький дух заметно дрожала. Он взглянул на Киру. — Постарайся не попасть в беду, пока я там, — и он пошел к храму.

Глава 45

Харуто шел среди мечей, стараясь не задевать их. Он видел порой вспышки цвета или движений краем глаза, но когда поворачивался смотреть, там ничего не было. Духи ходили по кладбищу, но были безобидными. Шики прыгала с одного плеча на другое, переживая все сильнее, пока они приближались к храму. Оморецу подарил ее ему, но это не означало, что она любила шинигами, как не все люди любили своего императора. Правда была в том, что Шики боялась шинигами, и не зря.

Он видел несколько других людей среди мечей. Толстый священник со смешной высокой шапкой шел по кругу, благовония горели в его руке. Молодая женщина из Нэш в кожаном костюме для верховой езды стояла на коленях перед изогнутой саблей, две длинные косы лежали на ее спине. Может, кладбище было не таким загадочным, как говорил принц. Казалось, тут вспоминали мертвых, скорбели по ним, даже когда не было тела.

Ступени вели к дверям храма, и Харуто поднялся по ним. Он открыл деревянные двери без скрипа и вошел, снег падал с его кимоно на отполированный деревянный пол. Он был в маленькой прихожей, дюжина каменных ниш для обуви была в стенах. Перед ним была бумажная дверь, и он видел, как тени двигались за ней. Харуто посмотрел на свои сандалии. Они разваливались, одна из лямок на левом полностью растрепалась, а в дыру на подошве правого попадал снег и пропитывал его носки. А он не любил мокрые ноги.

Шики тихо чирикнула.

— Знаю, — сказал Харуто, склонился, чтобы снять сандалии. Он опустил их в одну из пустых ниш. — Я получу новые, когда мне потребуется новое кимоно в следующий раз.

Шики тихо свистнула.

— Не начинай!

Харуто сдвинул бумажную дверь, увидел просторный зал на другой стороне. Женщина в одежде служительницы подметала деревянный пол. В дальнем конце зала стояла огромная статуя Нацуко, богини потерянных вещей. Тут она была как улыбающийся ребенок в кимоно. Вещи лежали у ног статуи, среди них был башмак, игрушечная лошадь, ложка. Подношения Нацуко всегда были странными. Стены зала были в бумажных дверях, почти все были закрытыми, но Харуто заметил открытую комнатку слева, пустой храм над ковриком для молитвы. По обе стороны от статуи Нацуко поднимались изогнутые лестницы, ведущие на следующий этаж.

Харуто подошел к служительнице, они поклонились друг другу.

— У вас тут ест храм шинигами? — спросил он.

Служительница посмотрела на него и охнула, ее большие глаза посмотрели на Шики на его плече. Она рьяно закивала и указала наверх.

— Этажом выше? — спросил Харуто.

Женщина снова кивнула. Харуто знал, что священники часто давали клятвы, как дал Гуан, но клятва молчания казалась почти такой же глупой, как клятва его друга не ругаться. И все же он предполагал, что клятва показывала верность делу, ведь ты отдавал то, что любил, в чем был хорош. Жертва должна быть важной. Он поклонился женщине и пошел на этаж выше.

На втором этаже он не обнаружил храма шинигами, и Харуто пришлось спросить у другого священника, где его найти. Этот священник не молчал, но старик мало говорил. Он кусал губу, смотрел на Харуто, щурясь. А потом он прогнал Харуто к открытой двери и казал поспешить. Наверное, мужчина плохо принял его из-за Шики. Люди часто реагировали на духа или восторгом, или подозрениями. Священник выбрал второе. Харуто скрипнул зубами от глупости людей.

В комнатке было тесно, чуть больше шкафа. Коврик для молитв был мягким, красным, и храм был маленькой обветренной каменной статуей босого старика, сидящего за деревянными дверцами. Свеча мерцала у ног статуи, бросая тени на стены. Харуто опустил посохи перед храмом. Шики заворковала, спрыгнула с его плеча на колено, дрожа.

— Не знаю, почему ты так нервничаешь, — сказал Харуто. — Это на меня он будет злиться.

Харуто взял обеими руками статую шинигами.

— Оморецу, — прошептал он камню и опустил его на храм.

Комнатка потемнела, огонек свечи стал меньше, словно боялся, как Шики. Харуто услышал за собой шаги, ощутил присутствие за плечом. Едкий запах горящего можжевельника наполнил комнатку. Когда Оморецу заговорил, его голос был хрустом бумаги, брошенной в огонь.

— Ты сломал один из моих посохов.

Харуто пытался подавить покалывание на коже. Он не смог, поежился. Было что-то неправильное в близости к шинигами. Жнецы не принадлежали земле, и земля умирала вокруг них. Даже ароматный воздух ощущался затхло.

— Это был не я. Это… — Харуто пожал плечами, подавляя недовольство. — Не важно. Мне нужно, чтобы вы сделали их снова целыми.

Оморецу прошел по комнате и встал перед своим храмом, глядя на себя в миниатюре. Он был уродливым духом. Древняя морщинистая кожа, сгорбленная спина, выпирающий живот. Лохмотья. Голова была слишком большой для его тела.

— Иди сюда, моя маленькая шикигами, — Оморецу протянул кривую ладонь, ногти были желтыми и в трещинах.

Шики свистнула и сжала кимоно Харуто.

Оморецу смотрел на духа, улыбнулся желтыми зубами за обветренными губами.

— Живо.

Шики снова свистнула, но не могла перечить Оморецу, как и Харуто. Они оба принадлежали шинигами. Шики спрыгнула с плеча Харуто, как марионетка, за чьи нити потянули. Она опустилась на руку Оморецу. Она забралась на его плечо, и шинигами развернулся и сел перед Харуто, скрестив ноги. Его глаза были темно-карими, хитро блестели. Все шинигами были хитрыми духами, потому владыка небес запретил им носить обувь. Харуто был уверен, что пропустил часть истории, но это было не важно.

— У тебя тяжелое бремя, да? — спросил Оморецу. — Ёкай сильный, хочет вернуться. Он ищет на небе способ вернуться, но еще не понимает, что ему ничего не нужно делать. Я вижу нить между вами, она натягивается сильнее с каждым днем, — Оморецу коснулся кривой ладонью чего-то над головой Харуто. Харуто ощутил, как гнев вспыхнул в его венах, как и желание навредить кому-то. Он стиснул зубы и глубоко вдохнул, гнев угас. Оморецу рассмеялся над ним.

— Ты будешь чинить посохи ли нет? — спросил Харуто.

— Всегда такой напряженный, — сказал шинигами, махнул ладонью над посохами и вернул в них стихии. У шинигами это не отняло силы. — Готово, — Оморецу встал, суставы скрипели, но он не показывал боли. Он почесал кривой ладонью голову Шики. Маленький дух дрожала от отвращения. — Что случилось с онрё, за которыми ты следовал? Ты ни одного ко мне не отправил.

Харуто указал на ритуальные посохи.

— Я убил одного из них, но другие пытаются освободить Орочи из темницы.

Оморецу сел на корточки перед Харуто и посмотрел в его глаза. Шики с дрожью засвистела и сжалась в комок шерсти на его плече.

— Нужно их остановить. Орочи нельзя освобождать.

Харуто задумался. Он соглашался с Оморецу, но явно по другим причинам. Если Орочи будет свободен, он точно отомстит людям, и десятки тысяч умрут. Но Оморецу был шинигами, лордом смерти, ему было плевать на смерти сотен тысяч. Что-то еще было на кону, он что-то упускал.

— Это не так просто, как звучит, — сказал Харуто. — Лидер онрё — тэнгу.

Оморецу зарычал.

— Демоны! Что она затевает?

Харуто растерялся. Вестник Костей был мужчиной.

— Она? — спросил он. — Кто?

Оморецу взглянул на него, но не ответил. Он снял Шики с плеча и бросил на колени Харуто.

— Твой дух-спутник может убивать демонов, как и ёкаев, — буркнул шинигами. — Используй ее, но будь сторожен рядом с тэнгу. Демоны — не духи. Они не скованы теми же правилами.

Харуто слышал о демонах, но лишь неясные угрозы. Многие использовали, чтобы юные шинтеи вели себя честно. Выполняй клятвы, или боги проклянут тебя, и ты станешь демоном. Он не бился с демонами раньше. От мысли об этом он ощутил страх.

— Что такое, Оморецу? Что ты не говоришь мне?

Шинигами фыркнул.

— Многое, человечек. Тэнгу — демоны. Они служат владыкам ада, понимают они это или нет. Демоны устраивают хаос и страдания там, куда идут. Существо, на которое ты охотишься, не остановится ни перед чем, чтобы разбить равновесие небес и земли, — он прошел мимо Харуто и пропал. — Останови онрё. Останови тэнгу. Убей их всех. И не дай им освободить Орочи, — его голос утих, в комнатке стало светлее. Харуто оглянулся, он снова был один. Он вздохнул, отклонился и лег на пол, смотрел на паутину в углах потолка.

Шики забралась на его грудь, под его кимоно. Она дрожала. Убить онрё, убить тэнгу и не дать им освободить Орочи. Это было его целью, но теперь нужно было не просто снять бремя Тяна. Это был приказ его покровителя-шинигами, единственный приказ, который дал ему Оморецу за все время. Приказ убить онрё. Приказ убить Изуми.

Он не мог ни игнорировать, ни перечить этому.

* * *

Мечи торчали из земли, как зубы на гребне. Кира шла за Янмей среди них. Янмей стала такой хрупкой, словно подавление ци позволило ее возрасту поглотить остатки ее бодрости. Кира обошла обоюдоострый клинок, стараясь не задевать его, увидела, как Янмей остановилась и опустилась перед храмом бога войны. Время было на исходе. Им нужно было найти Четвертого Мудреца под Небесами, чтобы он исцелил Янмей.

Не так давно Янмей была бодрой, кипела здоровой энергией. К Хэйве учили использовать техники и уважать силу, которую они давали, но это не означало, что наставники не показывали порой свои навыки. Каждый год проводился турнир, и каждый сенсей, кроме Мудреца, участвовал. У Киры было мало друзей в Хэйве, и она сидела одна и смотрела дуэли. Мастер Канг всегда был самым жестоким, быстрыми и мощными ударами побеждал своих противников — и друзей. Мастер Акнар, наставник из Морского народа со светлыми волосами и голубыми глазами, всегда проигрывал в первом раунде. Мастер Огава любил поражать учеников яркими техниками, но проигрывал в физическом поединке. Было увлекательно смотреть на то, как они щеголяли навыками.

Янмей побеждала три года подряд. Три года никто не мог одолеть комбинацию огня и боевых навыков. А потом она стала угасать, огонь тускнел, ожоги не заживали. Многие ученики не заметили, думая, что наставники стали лучше, но Кира знала правду и умоляла Янмей поговорить с Мудрецом об этом. Через год Янмей уже не была яркой печью силы. Ее кожа стала морщинистой, спина сгорбилась, огонь угасал. Мудрец сказал, что техника вредила ей. Она закрыла ци, но это сделало ее слабой. Ее техника была в ее крови, часть ее ци, неотделима от нее, но и убивала ее.

Гуан и принц шли среди мечей. Гуан замер, осмотрел меч и тепло улыбнулся, словно вспомнил его, хотя Кира заметила, что он его не коснулся, как и других мечей. А вот Кацуо трогал все мечи, оставляя их дрожащими, словно играл.

Кира подошла к Янмей, тонкий покров снега хрустел под ее ногами.

— Нужно идти, — быстро сказала она, пока ее решимость не разбилась.

— Мы пойдем, — Янмей все еще была на коленях, поклонилась богу войны. — Как только Харуто закончит.

— Нам нужно уйти. Нам нужно найти Четвертого Мудреца под небесами, чтобы он исцелил тебя.

Янмей выпрямилась, кривясь от хруста в спине. Она улыбнулась Кире и указала на землю рядом с собой. Кира не хотела ждать. Она не хотела сидеть и молиться. У нее было слишком много энергии для этого. Но она подошла к храму, опустилась на колени рядом с Янмей и выразила уважение богу войны. Когда она выпрямилась, рука Янмей обвила ее плечи и притянула для объятий под тонким одеялом.

— Думаю, она была бы рада видеть нас тут вместе, — Янмей кивнула на храм.

Кира вздохнула и прильнула к Янмей. Она хотела плакать, кричать из-за несправедливости мира. Но это не помогло бы.

— Нам нужно найти Четвертого Мудреца.

— Знаю, — голос Янмей был тонким, как древняя бумага. — Может, наш общительный принц знает, где Мудрец, — она улыбнулась Кире. — Можно и спросить.

Кира чуть не подпрыгнула от радости. Ей нравились Гуан и Харуто, она была бы готова идти за ними до могилы Орочи, будь ситуация иной. Но если они могли найти Четвертого Мудреца и исцелить Янмей, это был важнее. Голосок в ее голове шептал, что это уведет ее подальше от онрё и ее проблем.

— Кацуо, — позвала Кира, выглядывая принца. Он стоял рядом с Гуаном, смотрел на юг в сторону входа на кладбище. Кира прищурилась, чтобы понять, что они увидели. Облако белого тумана поднималось от земли, темная фигура стояла в центре. Страх сдавил все внутри Киры, словно она съела что-то испорченное. Она услышала треск стекла.

Янмей с кряхтением поднялась на ноги. Она укуталась плотнее в плащ, шагнула к Кире.

— Что это? Не могу разобрать.

Кира была близка к тому, чтобы разбиться, но держалась.

— Это один из моих братьев, — сказала она, зная, что это было правдой, ненавидя дрожь в своем голосе. — Это один из онрё.

Кацуо оглянулся на Киру, темные глаза искали.

— Мы не должны, кхм, позвать оммедзи?

Гуан покачал головой.

— Старик говорит там с шинигами. Туда нельзя лезть.

— Хорошо, что у нас есть свой жуткий призрак, — Кацуо посмотрел на Киру. — Одолей его.

Кира покачала головой и огляделась в поисках помощи, зная, что вряд ли ее найдет. Кацуо не хотел биться, а клятвы Гуана не давали ему брать оружие. Янмей была не в состоянии, а Харуто оставался в храме. Она закрыла глаза и увидела свое отражение с темными глазами и зубами-зеркалами. Унгайкьо была там, ждала, чтобы забрать контроль. Мелодия песни унгайкьо доносилась откуда-то, тихая, как шепот в урагане. Она была рада, что не слышала слова. Она не хотела знать.

Она открыла глаза и посмотрела на приближавшегося брата. Теперь она видела его четко. Голова была лысой, кроме подковы черных волос, такие темные были раньше у Янмей. Он шел на деревянных высоких сандалиях, штаны были изорванными, подвязанными старой веревкой. Белая туника натянулась, была в дырах, живот торчал под ней. Пар окружал его, снег таял с каждым его шагом.

Янмей охнула и отпрянула на шаг.

— Невозможно.

Онрё замер в паре шагов от них, плюнул на снег, тот тут же растаял. Он сел на корточки и смотрел на них, челюсть двигалась, словно он что-то жевал.

— Кто из вас принц Идо Кацуо? — сказал он, огонь капал с губ.

Гуан и Кацуо переглянулись, и принц указал на Гуана.

— Он.

— Что? — рявкнул Гуан, повернувшись к Кацуо. — Морковка! Я похож на принца?

Онрё посмотрел на них, пока жевал.

— Я просто убью вас обоих, чтобы не ошибиться.

— Ох, помоги, Кира, — Кацуо отпрянул на шаг.

Онрё склонил голову и миг смотрел на Киру. Он широко улыбнулся.

— Ах, ты — моя новая сештренка, — он окинул ее взглядом, и Кире казалось, что по ее коже ползали жуки. — Думаю, мастер переоценивает тебя. Ты еще не готова.

— Кто ты? — спросила Кира. Ее голос подрагивал.

Онрё ухмыльнулся.

— Что? Не говори, что гадкая Ворона даже не упоминала меня, — раздвоенный язык облизнул его губы. — Имя — Зен.

Кацуо кашлянул.

— Почему бы брату с сестрой не поговорить, — он отошел на шаг, встал перед Кирой.

— Забавно, что ты это сказал, — огненная слюна потекла изо рта онрё, упала на землю с паром. Он посмотрел на Киру. — Ты знаешь, что он убил швоих братьев? Убил их в их камерах в жамке.

Кира посмотрела на Кацуо.

— Ты сказал, императрица убила их.

Кацуо отпрянул на шаг, поднял руки, отгоняя обвинения.

— Я сказал, что они умерли в их камерах.

— Ты убил их?

— Нет… кхм… Я предпочитаю называть это агрессивной кампанией для повышения.

Зен рассмеялся.

— Я уважаю это.

— Достаточно, чтобы отпустить меня? — спросил Кацуо.

Онрё медленно покачал головой, улыбка появилась на облезших губах.

— Ты знаешь, что я — наследник трона Ипии? — сказал Кацуо. — Властный. Очень богатый, — он пытался улыбнуться, но выглядело как маска они. — Я заплачу, ели отпустишь.

Зен откинул голову и рассмеялся.

— Ты не знаешь, да? О, как жабавно. И я тебе шкажу. Прошти, принц, но ты не можешь быть наследником того, чего нет. Моя сештра, Сифэнь, убила твоего отца и остальных. Ты — пошледний Идо, принц. Пошледний.

— Что? Мой отец…

— Мертв, — Зен усмехнулся. — О, я надеялшя на это лицо. Люблю видеть таяние. Западная Ипия уже сдалась востоку. Никто даже не знает, что ты еще жив. Вешело, ведь ты жив ненадолго.

— Это не смешно! — закричал Кацуо.

— Нет? — сказал Зен. — Зависит от точки зрения, — он опустил ладони на колени, с кряхтением выпрямился. — Пора покончить с этим, — он размял шею, отклонился, и его спина хрустнула. — Не мешайся, сештренка, — и он бросился на них.

Глава 46

Янмей в ужасе смотрела на невысокого онрё. Это не мог быть он. Он был мертв. Ее брат был мертв.

Дайзен прошел вперед, направляясь к принцу.

— Помогите! — закричал Идо Кацуо.

Дайзен протянул руку, там загорелся черный огонь. Похоже, в смерти он получил технику, которую хотел при жизни. Он потянулся к принцу, но Кира создала кинжал в ладони и вонзила его в ладонь Дайзена. Она удерживала Дайзена, сжав кинжал обеими руками, его огонь лизал с=зеркальную поверхность, его кровь падала на землю между ними, шипя. Янмей смотрела, как глаза Киры темнеют, пропадают в пустой тьме ее глазниц. Ее дочь стала разбиваться, унгайкьо проявлялась.

Кира завизжала:

— Нет! — кинжал разбился в ее ладонях, и она отшатнулась и упала на колени в снегу. — Нет-нет-нет-нет, — трещины потянулись по ее коже, как изогнутые лозы.

Дайзен смотрел на Киру и скалился.

— Я ошибался. Ты ближе, чем я думал. Сдайся, дитя. Выпусти мою сештренку поиграть, — он пнул ее, и она рухнула на снег. Она не встала.

Идо Кацуо схватил дао с длинным клинком из земли рядом с ним. Он встал между Кирой и онрё. Его ладони дрожали.

— Что ты пытаешься сделать с той палкой, принц? — огненная слюна вылетала изо рта онрё. Он поманил принца горящей ладонью. — Иди сюда, прими свою судьбу как мужчина. Если сделаешь это, я буду убивать тебя медленно.

— Как это должно заманить? — проскулил Идо Кацуо.

Черный огонь Дайзена поднялся от ладони к локтю.

— Потому что, ешли будешь биться со мной, я сделаю это медленнее. Я растоплю твою кожу и…

Идо Кацуо взревел и прыгнул на онрё, взмахивая дао. Дайзен скользнул в сторону, пригнулся под мечом принца и отпрянул на шаг. Принц перешел к другой атаке, опустил меч на голову Дайзена. Онрё рассмеялся, быстрым движением поймал клинок горящей ладонью. Он облизнул раздвоенным языком губы, и огонь вспыхнул вокруг его ладони и клинка. Дао принца засиял красным, металл гнулся. Он закричал, бросил меч и отскочил, схватил другой меч. Он бросил меч в Дайзена, но онрё спокойно шагнул в сторону, и клинок пролетел мимо него, не навредив.

— Серьезно, мальчик?

Идо Кацуо вырвал другой меч из земли, длинный цзя с черными буквами на серебряном клинке. Он закричал и снова напал на онрё.

Янмей поспешила к Кире. Девушка дышала слишком быстро, бормотала под нос. Трещины на ее ладонях и лице напоминали разбитое зеркало. Ее глаз был темнее ночи, зияющая пустота. Другой был большим и полным паники. Она едва держалась, с трудом отгоняла унгайкьо.

— Почему ты не умираешь? — закричал Идо Кацуо, направляя меч к Дайзену.

Онрё поймал клинок пылающей ладонью.

— Это мои слова, мальчишка, — металл размяк в его пылающей хватке. Идо Кацуо бросил меч, повернулся и схватил другой меч.

Янмей села на корточки перед Кирой.

— Посмотри на меня, Мирай. Посмотри на меня! — она сжала подбородок Киры и подняла ее голову, чтобы оставшийся глаз посмотрел в глаза Янмей. — Вот. Ты еще держишься. Ты крепкая. Ты можешь победить, — она улыбнулась и вытерла слезу из оставшегося глаза Киры. — Моя маленькая Мирай. Ты будешь такой сильной, — он встала, сглотнула ком в горле, обошла дочь и прошла к онрё. — Дайзен, хватит!

Онрё перестал гоняться за принцем и посмотрел на Янмей.

— Кто… погоди, Меймей? Это ты?

Янмей подошла к Гуану, опустила ладонь на его плечо и посмотрела на него.

— Не дай ей вмешаться. Что бы ни случилось.

Гуан нахмурился.

— Что ты…

Янмей пошла к Дайзену, не дав поэту остановить ее. Она ощущала жар черного огня онрё, он прогонял холод из ее костей.

— Ты постарела, Меймей, — прорычал Дайзен, горящая слюна слетала с его губ.

— Ты умер, Дайзен.

Он рассмеялся.

— Да.

Янмей сделала еще шаг вперед, приняла жар онрё.

— Ты убил себя. Сжег себя заживо, потому что не мог принять правду, — она увидела, как улыбка пропала с лица Дайзена. — Техника отца не передалась тебе, брат. Тебе не хватило для нее сил.

— Лучшее, что случилось со мной, Меймей. Техника отца была бесполезной. Пха! Посмотри на меня сейчас, Меймей. Смотри! — он закричал в конце и поднял руки по бокам. Черный огонь окутал его, ревя. Снег вокруг него таял, воздух мерцал от жара. Он захохотал. — Я сильнее, чем был отец. Сильнее тебя, самоуверенная тварь! — он мрачно посмотрел на нее, она ощущала его горящую ненависть. — Ты столько раз бегала по лагерю с видом, словно то место тебе принадлежало. Ты смотрела свысока на нас, даже на отца, за то, что мы делали. Ты хватала меня и обжигала, показывая, что у тебя было то, что должно быть моим!

Янмей ощущала, как гнев гремел, словно монстр, в дверь, чтобы его впустили.

— Ты не думал, что я не пыталась тебя обжечь, Дайзен? Ты не думал, что я была девочкой, которая хотела утешить старшего брата, единственного в мире, кто знал, что я переживала, и как отец обращался со мной?! С нами! — гнев, который Янмей считала давно забытым, подступил к поверхности, и ей не хватало сил его остановить.

— Я должен был стать наследником отца! — взревел Дайзен. — Ты лишала меня этого, Меймей. Ты забрала у меня все. Мать, мой огонь. Даже отца. А потом сделала вид, что не хотела этого. Словно слишком хороша для этого.

— Я не хотела этого, Дайзен, — закричала Янмей брату. — Я ничего этого не хотела.

Дайзен оскалился, облизнул потрескавшиеся губы. Он указал пылающим пальцем на Янмей.

— Я нашел свой огонь, Меймей. И он жарче огня отца. Жарче твоего огня! Я тебе покажу, Меймей. Я превращу тебя в пепел!

Янмей знала, что ее брата не урезонить. Он был завистливым и до того, как умер. Она знала, что эта встреча могла кончиться только одним. Она оглянулась на Киру, она еще сидела на земле, боролась со своим ёкаем. Кира победит. Но только если у нее будет шанс. Только если Янмей даст ей шанс.

Янмей сбросила одеяло и плащ с плеч на снег. Она дрожала от холода, но не долго. Янмей отпустила ци, и она ожила в ней, обожгла вены. Ее техника вспыхнула, как лесной пожар, но было так приятно согреться снова.

— Гори! — завизжал Дайзен, направляя горящую ладонь вперед. Черный огонь полетел к Янмей. Она не уклонялась, не отходила в сторону. Она позволила его огню окутать ее, направила в огонь свою ци, сделала его ярко-оранжевым. Земля чернела вокруг нее, воздух обжигал от ее жара. Ее кожа дымилась и шипела, она знала, что вскоре ее техника поглотит ее. Было ужасно больно, но это ощущалось правильно.

— Янмей, нет! — завизжала Кира. — Отстань, Гуан!

Янмей пошла к Дайзену, огонь рос вокруг нее, буря из огня становилась ярче.

— Я не дам тебе навредить им, Дайзен. Давай посмотрим, кто из нас горит жарче!

Янмей дошла до Дайзена. Черный огонь онрё вспыхнул выше, его ладони встретились с ее. Их огонь взорвался потоком жара, который топил снег вокруг них, сжигал мертвую траву под ним. Воздух хлопал от жара, мечи таяли, становясь раскаленными лужами. Янмей вливала всю себя в технику, открывая себя полностью, ци бушевала, как никогда раньше. Ее одежда сгорела, кожа чернела, трескалась, покрывалась волдырями.

* * *

Гуан с трудом смотрел на войну огня, Кира извивалась в его руках, ткнула его локтем в живот, ударила затылком по его челюсти, наступила на его ногу, кричала ему отпустить ее. Но он не мог. Гуан знал, что был бесполезен, но мог сделать хоть это. Он хотя бы мог исполнить желание Янмей и не пустить Киру в огонь. Было больно сдерживать ее, но он мог это сделать.

Два огня становились выше и горячее. Оранжевое пламя Янмей и черный огонь онрё смешивались, толкали друг друга, выжигая землю вокруг. Кожа на рукояти в паре шагов от них вспыхнула и сгорела. Все мечи вокруг пылающих противников сияли, как из печи.

Гуан смотрел, щурясь, на две фигуры в центре огня. Их ладони были соединены, огонь вспыхивал вокруг них. Черный огонь становился сильнее, подавлял оранжевое пламя Янмей. Даже в десяти шагах от них жар был невыносимым, и Гуан оттащил Киру на несколько шагов. Она ослабла, обмякла в его руках и рыдала. Принц стоял за ним, молчал и смотрел, как Янмей спасает его, тратя все, что у нее было. Этого было мало. Янмей проигрывала.

Гуан услышал шаги, хрустящие по снегу за ним, Харуто остановился рядом с ним, поднял руку, прикрывая лицо от жара. Его посохи висели на спине. Шики цеплялась за его плечо, сбивчиво свистя.

— Что происходит? — спросил Харуто.

— Янмей бьется с онрё, — прорычал Гуан, обвивая руками Киру.

Кира перестала бороться и посмотрела на Харуто.

— Ты можешь что-нибудь сделать? — спросила она. — Пожалуйста.

Харуто перевел взгляд с Киры на два воюющих огня. Он пошел вперед, рукав его кимоно вспыхнул, и он отпрянул, стал тушить огонь ладонью, мотая головой. Кира обмякла, Гуан отпустил ее. Она сжалась на земле на коленях, смотрела на бой огня. Они услышали крик Янмей поверх рева огня.

* * *

Дайзен засмеялся из своего черного огня.

— Это все, что у тебя есть, Меймей? — закричал он, пылающая слюна слетала с его губ на лицо Янмей. — Это предел твоего праведного огня? Ты — ничто.

Ноги Янмей слабели. Она пошатнулась и упала на колено. Огонь Дайзена был слишком горячим. Ее кожа сгорала, кровь кипела в венах. Она закричала и вскочила на ноги, толкнула своим огнем.

— Ты был прав, Дайзен, — закричала она. — Ты должен был стать наследником отца. Ты и он всегда были похожи, — она нашла его лицо в огне, увидела, что он поежился при виде нее. — Он использовал огонь, только чтобы разрушать. Я огнем защищаю тех, кого люблю!

* * *

Гуан смотрел, как огонь бился, как два монстра, черный почти поглотил оранжевый, а потом оранжевый огонь стал желтым, и черный отпрянул. Крик Янмей стал сильнее. Земля вокруг них трескалась, каменный храм слева от Янмей развалился, кусочки сияли красным. Гуан отшатнулся еще на шаг, оттащил Киру за воротник кимоно. Жёлтый огонь Янмей стал белым, таким ярким, что Гуан уже не видел две фигуры, бьющиеся в огне. Он пытался прикрыть глаза ладонью, но огонь ослеплял. Два монстра бились, один белый, как полуденное солнце, другой — черный, как смола. Огонь Янмей стал голубым, как небо, подавил тьму, понемногу проглатывая ее. Дайзен закричал, голубой огонь Янмей рос, становился жарче, земля чернела, мечи вокруг них таяли. Дайзен перестал кричать, и его черный огонь стал угасать, поднялся черный дым. А потом голубой огонь Янмей полностью поглотил черное пламя Дайзена.

Огонь Янмей горел пару секунд и угас, оставив немного жара. Она стояла там, голая, в волдырях, черная, как трупы в Хэйве. Ее левая рука почернела, из обрубка сочилась кровь. Ее правая ладонь сжимала шею брата, пока он не рассыпался пеплом. Когда пепел онрё упал с пальцев Янмей, она рухнула на бок.

Глава 47

Кира смотрела на груду пепла на месте Дайзена, на голую и неподвижную Янмей на земле, ее тело было обгоревшими руинами. Земля шипела под ней, воздух над ней трепетал. Кира ощутила, как снова разбивается, зеркало трещало, зрение правого глаза потемнело. Она подбежала к Янмей и упала на колени рядом с ней. Хоть огонь пропал, жар от ее тела обжигал кожу Киры, трещины бежали по ее рукам, унгайкьо пыталась завладеть контролем.

— Янмей, — Кира пыталась выдавить слова, хотя горло сдавило. Она коснулась плеча Янмей, охнула от боли и отдернула обожженный палец. Но веки Янмей затрепетали. Кире было плевать на жар или боль, на унгайкьо, пытающуюся выбраться. Ей было плевать на все, важна была только Янмей. Она сжала плечи Янмей, обжигая ладони, усадила ее. Волосы Янмей обгорели, едва доставали до шеи, на концах сиял огонь, как на угасающей свече. — Янмей, — повторила Кира. Она прижала ладонь к щеке Янмей, чтобы ее голова не моталась. Почерневшая кожа трескалась и кровоточила под ее ладонью.

Веки Янмей задрожали и медленно поднялись. Один ее глаз был кроваво-красным, другой — мутным, как небо в бурю. Она обмякла в руках Киры, дыхание гремело в груди, из сотен волдырей сочилась жидкость. Ее левая рука пропала ниже локтя. Было ясно, что Янмей умирала, и Кира не могла это остановить. Она не могла спасти свою мать.

— Прости, — прошептала Кира, слезы лились из левого глаза. Она не ощущала правую сторону лица. Унгайкьо уже забрала ту часть нее.

Янмей посмотрела на нее и улыбнулась обгоревшими губами.

— Не за что… извиняться.

— Ты не должна была использовать свою технику, — Кира рыдала. — Мы должны были найти Мудреца и исцелить тебя. Все это моя вина. Мне не хватило сил защитить тебя.

— Нет времени… на это, — сказала Янмей. Она подняла левую руку к лицу Киры, посмотрела на обгоревший обрубок. Она откашляла кровь на подбородок и грудь. Она снова посмотрела на Киру, подняла правую ладонь и прижала ее к щеке Киры. Кира не ощущала прикосновения. Та ее сторона принадлежала унгайкьо. — Вернись… ко мне… Мирай, — прохрипела Янмей, и Кира разбилась. Осколки зеркала упали на обугленную землю вокруг нее. Унгайкьо убежала от голоса Янмей, и Кира снова видела обоими глазами, но зрение расплывалось от слез. — Вот так, — Янмей улыбнулась, но улыбка быстро стала гримасой боли. Она закашлялась снова, слабее, чем раньше, и больше крови потекло с ее губ. — Я должна… кое-что тебе сказать, Мирай. Ты должна знать… как ты умерла.

Кира покачала головой.

— Плевать!

Янмей шумно вдохнула.

— Зря я… скрывала это от тебя. Травма — это монстр, Мирай. От него… не избавиться. Его нельзя игнорировать. От него не скрыться. Если попытаться… он догонит. Ты должна… справиться. Должна принять это. Ёкай в тебе — часть тебя. Ты не можешь прятаться от него… или запирать его. Ты должна его принять… Разобраться с ним… Научиться жить с ним. Или однажды… он поглотит тебя, — она улыбнулась, но зубы были в крови. — Но ты — моя Мирай. У тебя есть силы победить. Твой дядя убил тебя, Мирай. Его чувства к тебе… были неправильными. Он убил тебя… а не принял… своих демонов, — кровавая слеза потекла из ее красного глаза. — Прости, что скрывала это от тебя.

Кира ощутила, как унгайкьо пошевелилась в ней, новая трещина появилась на груди. Она услышала мелодию вдали, слова скрывал падающий снег.

— Все равно! — закричала она. — Ты не можешь меня бросить, Янмей. Я не знаю, как быть хорошей без тебя. Прошу, не уходи!

Янмей хрипло вдохнула.

— Ты… знаешь, — сказала она. — Ты всегда… была доброй. Лучшее… что я сделала… в жизни… это ты, — ее ладонь упала со щеки Киры, и она смотрела на серое небо пустыми глазами.

* * *

Харуто, Гуан и принц смотрели, как Кира прощалась с Янмей. Харуто жалел, что не вернулся раньше, но он знал, что не смог бы помочь. Только у Янмей были силы одолеть этого онрё. Никто не мог противостоять огню, и никто не мог сравниться с ним по силе. Шики проворковала тихую ноту на плече Харуто, и он взглянул на маленького духа. Она выглядела печально и дрожала, черная шерсть тряслась. Он кивнул ей.

— Иди, — она спрыгнула с его плеча и прошла к Кире, замерла от звука рушащегося камня, на который все повернули головы.

Женщина появилась из треснувшего храма богу войны. На ней была накидка в заплатах, старая бамбуковая сугегаса, белая маска скрывала ее лицо. Она стряхнула пыль с плеч, похлопала по своей одежде и громко вздохнула. Она взглянула на Харуто и других, прошла к Кире и Янмей и встала над ними.

Кира посмотрела на фигуру, ее лицо исказилось.

— Ты можешь ее спасти? Прошу. Она спасла тебя.

Женщина опустила ладонь на плечо Киры. А потом обошла девушку и села на корточки перед Янмей. Она что-то прошептала, но Харуто не расслышал. Губы Янмей двигались. Фигура в мантии повернула голову и посмотрела на Харуто. Он ничего не видел за маской, даже ее глаза были скрыты. Шики свистнула и спряталась за ногами Харуто.