Мстительные духи

Янмей улыбнулась.

— Тогда мы отправимся утром.

— А? — Харуто покачал головой. — Я не говорил, что возьму вас.

— Мы увидим крепость? — спросила онрё, хлопнув в ладоши. — После десяти лет в академии я думаю, ее разрушение — лучшее, что со мной случилось, — она нахмурилась. — Это неправильно, да?

Янмей кивнула.

— Многие умерли, включая твоих друзей.

Девушка фыркнула.

— Друзей. Будто они у меня были, — она молчала пару секунд, тряхнула головой и шлепнула себя по щекам. — Я должна печалиться? Должна горевать по ним.

Янмей слабо кивнула.

— Хотя они ненавидели меня?

Янмей сжала ладонь девушки.

С девушкой было что-то не так. Ей нужно было, чтобы Янмей говорила ей, как нужно было себя чувствовать. Харуто отогнал эту мысль в сторону, чтобы разобраться позже. Если они хотели идти с ним в Небесную Лощину, пускай. Шинтей клялись не раскрывать ее место, но его эти клятвы не сковывали. И было неплохо оставить девушку близко. Может, ему придется отправить ее к Оморецу, пока она никому не навредила.

— Мы уходим завтра, — согласился Харуто. — Мы можем остаться на ночь, Карга?

— О, чудесно. Пара юношей, как вы? Мне нужно сделать много работы.

Гуан рассмеялся и пожал плечами, когда Харуто посмотрел на него.

— Что? Она назвала тебя юным.

Глава 9

Все спали, когда Харуто вышел из дома Позолоченной Карги. Ночь, и хоть снег перестал падать, было холоднее, чем неодобрение монаха в Тиото. Харуто редко ощущал холод, но даже он кутался в снова испорченное кимоно сильнее, хотел себе такой плотный плащ, как у Гуана. Его плащ не пропускал снег, но не спасал от холода. Он шел по деревне, как призрак, прошлые обитатели лежали мертвыми в их домах, убитые онрё, которые что-то искали. Темница? Мудрец? Что-то в Небесной Лощине. Но там были только шинтей. Ёкаи должны быть безумны, чтобы напасть на то место.

Он забрал свою печать и ритуальные посохи в свете луны. Он все еще не знал, пошло ли что-то не так с благословлением Оморецу на них, или что-то было с девушкой. Онрё был редкими и сильными, и за долгие годы он встретил тут первую. Если посохи не могли сдержать одну онрё, то ему нужно было что-то еще, чтобы сдерживать духов, которые уничтожили Хэйву и убили Тяна.

Харуто прошел по горной тропе и покинул деревню Тиото. Он не шел далеко, ему нужно было сделать это, пока другие спали. Они не поняли бы.

Он остановился, увидев дерево. Его краски были приглушенными в свете луны, красные листья стали рыже-коричневыми, но он видел фигуру под ветками. Хоть на небе были тучи серым покрывалом, ёкай и ее дерево сияли, словно в ярком свете луны.

Он попытался изобразить Гуана, сказал себе:

— Хватит медлить, старик.

Он услышал предупреждающий свист. Шики стало видно, она следовала за ним по снегу в своем облике, снег лип к ее жесткой шерсти. Она села рядом с Харуто, с укором посмотрела на него и снова свистнула.

— Я знаю, что это опасно, но я не могу просто бросить ее тут.

Шики поднялась по его ноге, добралась до плеча. Ее шерсть отливала желтизной, задевала щетину на его щеке.

— Я буду в порядке. Можешь вернуться, если боишься.

Шики хмыкнула и угасла. Она все еще была близко, смотрела за ним на случай, если она ему понадобится. Не понадобится. Ему не нужен был духовный клинок для этого ёкая.

Он подходил, ёкай посмотрела на него. Листья над ней зашуршали, хотя ветра не было. Она грациозно поднялась на ноги. Харуто замер на краю ее владений. Снег был другим под деревом, нетронутый ветром. Это было ее царство.

— Акатеко, — сказал Харуто вместо приветствия.

— Мастер оммедзи, — сказала акатеко с насмешливым поклоном, который открыл бледное декольте, в котором мужчина мог затеряться. Харуто оторвал взгляд. Она облизнула губы и склонила голову, глядя на него. Несколько прядей темных волос выбились, придавая ей потрепанный вид. — Хочешь, я спою для тебя? Приходи. Посиди со мной, и мой голос прогонит тревоги.

Так работала акатеко. Соблазн, красивый мужчина или женщина предлагали дать то, что тебе было нужно, если посидишь с ними немного. Они прогоняли тревоги и боли, согревали душу. Все это время они забирали у тебя ци, чтобы поддерживать свои жизни. Не так много, чтобы убить, хотя они могли, если хотели, но достаточно, чтобы на время сил стало меньше. Даже с его тренировками и годами опыта Харуто ощущал, как его влекло к ней.

— Ты не можешь оставаться тут, акатеко.

— У меня раньше было имя, — акатеко смотрела на красные листья, водила тонкой ладонью по белой щеке. Изящный палец задел рубиновую губу и чуть потянул за нее. — Я его уже не помню. В последнее время я зову себя Снег. Подходит, да? — она прикусила губу и посмотрела на Харуто. Ее глаза были большими, манящими, требующими, тоскующим и темными, как пустота между звездами. — У тебя есть имя, мастер оммедзи?

— Харуто, — сказал он, не думая.

— Харуто, — она поиграла его именем на языке, пробуя его вкус. Она все еще глядела на него, а он не мог отвести взгляда, не хотел отводить взгляд. Он знал, что это было техникой, соблазнением акатеко, но ему было все равно. — Харуто, — проурчала она, хмурясь, от этого противостоять ей было еще сложнее. — Нет. У тебя есть иное имя.

Шики появилась перед Харуто и зашипела на акатеко, ее шерсть торчала. Харуто вырвался из техники ёкая. Акатеко зарычала на Шики, обнажив зубы и сделав ногти когтями.

— Хватит! — Харуто услышал усталость в своем голосе. Ему нужно было поспать, но он знал, что не мог. Сон плохо ему давался с тех пор, как он заключил сделку с Оморецу давным-давно. Теперь он нес бремя Тяна, и отдых давался еще сложнее. Он взял Шики со снега и усадил на свое плечо. Она зарычала, грозно помахала рукой ёкаю. Акатеко отошла к своему дереву, провела ладонью по складке кимоно, намекая на утехи. — Ты не можешь тут оставаться, акатеко. Прости, Снег.

Ёкай застонала и снова улыбнулась ему.

— Почему? — она надулась. — Мне тут нравится. Холод мне идет. Краски идеально мне подходят. И глупые мужчины, которые заходят сюда, вкусные. Кто знал, что в таких холодных условиях такая пылающая ци? — она глубоко вдохнула и выдохнула шумно, с наслаждением.

— Потому что все жители Тиото мертвы, — сказал Харуто.

Она пожала плечами, кимоно легко съехало с плеча.

— Это была не я, — она улыбнулась и медленно поправила кимоно.

— Народу Миназури будет все равно, Снег. Они не поверят. Как только они узнают, что люди тут мертвы, они обвинят тебя. Это не просто соблазнение старика на пару часов от его жены. Они обвинят тебя, наймут оммедзи, чтобы убить тебя.

— Ты хочешь боя, мастер оммедзи? — спросила акатеко. Она отошла от дерева и заняла боевую позу, глаза мерцали желанием. Ее ногти снова стали когтями, и снег у ее ног зашевелился, его задевала ее ци.

— Нет! — рявкнул Харуто. — Я не пытаюсь с тобой биться. Я пытаюсь тебя спасти.

Шики пискнула. Акатеко встала со смятением на лице. Все попытки соблазнения пропали, и она моргнула, уголок рта приподнялся.

— Почему? Ты — оммедзи. Ты вредишь моему виду.

Харуто пожал плечами.

— Потому что ты никому не вредишь. Не прямо. Ты берешь немного ци, оставляешь их уставшими на день-два. Но они получают пару часов покоя. Ты даешь им то, чего им не хватает. Они, наверное, даже не понимают, что нуждаются в этом, но ты даешь им это. Я делал это достаточно долго, чтобы знать, что не все ёкаи злые, как и не все люди хорошие. Если останешься тут, они наймут кого-то убить тебя. Это буду не я, но кто-то придет. Не все оммедзи разборчивые, как я.

— Пускай, — хрипло сказала Снег. — Я притяну их к своей груди и осушу.

— Придет другой. И еще, — Харуто покачал головой. — Потерянное возвращается в мир, Снег. Духи, давно забытые техники. Оммедзи этого не потерпят. Они будут тебя изгонять снова и снова.

Она широко улыбнулась, зубы стали клыками.

— Ты не знаешь, насколько ты прав, — она прислонилась к дереву, вытянула руки, чтобы поиграть с листьями, выгнула спину. Харуто старался не смотреть на ее грудь, и она показала взглядом, что знала об этом. — Ладно. Я уйду.

— Спасибо, Снег, — Харуто поклонился. — Я не хочу видеть, как такой великий дух, как ты, пропадет из мира.

— Я великая? — она прикусила губу. — Я уйду утром, — она отошла от дерева, прошла к границам своих владений, Харуто мог теперь ее коснуться. Она раскрыла руки для него. — Хочешь, я спою для тебя, мастер оммедзи? Хочешь, я помогу тебе отдохнуть?

Харуто кивнул, его плечи опустились. Он пересек черту.

Глава 10

Они снова были в пути, шли вниз по горной тропе к Миназури, Кира была в восторге. Она бегала по снегу вприпрыжку, используя простую технику, которой ее научил Пятый Мудрец, порой убирая технику и падая в сугроб. Она была в восторге от шанса снова посмотреть на мир с Янмей.

Она любила Хэйву. Учителя были интересным, хотя на уроках Кире всегда было сложно. Нужно было сидеть и учиться, а она была в этом плоха. Ее часто ругали за то, что она смотрела в пространство и не слушала, потому что увидела на полу ползущего жука. Это было намного интереснее, чем то, когда и какой король занял трон.

Но были другие ученики. Многие игнорировали ее, что было лучше, чем когда ее замечали. Некоторые обзывали ее, бросались в нее вещами, жестоко издевались и пронзали ее резким смехом. Ей всегда было сложно жить в Хэйве. Другие ученики были людьми, и она… нет. Она была сильнее них, другая. Они часто шутили, и она не понимала этого. Когда она была младше, она пыталась играть с другими учениками, но что-то нашло на нее и… были раны. Никто не умер, но она ранил людей, а это было плохо. Янмей очень… не злилась. Даже не расстроилась. Но она была какой-то. Кира не могла это понять. Люди были странными и сложными.

И десять лет в академии после восьмидесяти лет в плену зеркала были ужасно скучными. Хотя она не помнила время в зеркале. Только размытую тьму и музыку, кошмары о монстрах и боли. Но все это теперь закончилось. Она была свободна и смотрела на мир с Янмей.

— Ты выглядишь утомленно, — сказала Кира Харуто, он пробивался сквозь снег. Он сошел с тропы и был по колено в снегу, его взгляд был далеким и стеклянным. Маленький дух сидел на его плече, махал ей черной пушистой ручкой. Кира помахала в ответ. Дух был таким милым, что она захотела обнять его. А почему нет? Кира протянула руку к духу.

— Эй! — рявкнул Харуто, пошатнулся в снегу и решительно отошел от нее. Дух на его плече свистнул ему на ухо. — Что ты знаешь? — сказал оммедзи духу.

— Кира, — твердо сказала Янмей.

— Я не пыталась ему навредить, — Кира покачала головой. — Я просто… хотела… — она притихла. Люди были сложными. Многим не нравилось касаться или делиться. Янмей звала это границами. Границы были важны для людей. Она думала, что должна была помнить такое. Она была когда-то человеком. Но все это было мутными вспышками в ее разуме, как сны, угасающие, когда она пыталась вспомнить их. — Прости.

Они шли какое-то время в тишине. Оммедзи поглядывал на нее и немного отстранялся, и Кира пробежала по снегу и зашагала с другой стороны от него. Старый поэт был чуть дальше, Янмей — за ним. Кира надеялась, что будет больше разговоров и смеха, может, интересные истории о местах, которые она никогда не видела. Она надеялась, что взрослые не будут вести себя как дети в Хэйве, что они будут относиться к ней иначе.

Хотя бы снегопад закончился. Снег еще лежал густо на земле, скрывая все, но теперь Кира видела долину и деревья с белыми верхушками, и это потрясало. Она слышала разные истории о лесах и том, что пряталось в них, что-то на интересных уроках, порой — он других учеников, когда она пряталась от них и подслушивала их разговоры. Они всегда утихали, увидев ее.

— Так вы знаете все о духах? — спросила Кира у оммедзи после паузы. Тишина нервировала ее всегда. Напоминала ей о зеркале и воспоминаниях, к счастью, стали размытыми.

Харуто взглянул на нее и пожал плечами.

— Это моя работа.

— Оммедзи, — сказала Кира, радуясь, что он ответил. — Охотник на духов.

— Нет, — буркнул он. — Я не охочусь на духов. Я… разбираюсь с ними.

— Хм, — Кира прошла несколько шагов, пританцовывая, развернулась, пошла спиной вперед поверх снега. — Янмей всегда говорила, что оммедзи охотились и убивали духов, как я.

— Тогда Янмей знает так же мало, как и остальной мир.

— Это не так! — Кира прищурилась, подумывала, стоило ли поискать для него отражение. Так она преподаст ему урок, что оскорблять Янмей нельзя.

Оммедзи посмотрел на нее, и маленький дух на его плече свистнул снова.

— Серьезно? — утомленно спросил он. Он выглядел уставшим. Темные мешки под глазами, волочащиеся ноги. Кира спала, как убитая, этот термин всегда ее забавлял, ведь она была мертва. Или убита. Она не знала, как это работало, но она точно умерла, хоть не помнила, когда.

— Мы — оммедзи — не охотники на духов. Мы — оккультисты. Мы отыскиваем ёкаев, но не убиваем их. Мы не можем их убить. Мы говорим с ними, узнаем, что они хотят. И отсылаем. Так должно быть.

Кира задумалась на миг. Она убрала технику из ног, погрузилась в снег и пошла рядом с оммедзи.

— Ты не пытался говорить со мной вчера. Ты бил меня посохами, а это было больно.

— Прости.

Она провела рукой по волосам, потревожив немного льда на них.

— Все хорошо. Я атаковала первой. Хотя ты не переживал из-за удара. Эй, почему ты не мертв?

Старый поэт рассмеялся.

— Да, почему ты не мертв, старик?

Харуто убийственно посмотрел поверх плеча.

— Я не могу умереть. Но это не значит, что удар не причинил боль.

Этот ответ вызвал у Киры еще больше вопросов.

— Прости, что ранила. Но почему ты не можешь умереть? — она думала, что все могли умереть, если их достаточно раз уколоть острыми предметам. Этому ее учили в Хэйве. Хотя Мудрец казался бессмертным… пока не умер.

— Сколько тебе? — спросила Янмей, догнав их. — Ты говоришь, что не можешь умереть, а Кровавый Танцор зовет тебя «стариком».

— Я бы хотел, чтобы меня звали Гуаном, — сказал поэт. — Или как-то еще, но не по… прозвищу.

Кира хотела узнать, почему его звали Кровавым Танцором, и почему он ненавидел это прозвище. Но она хотела и знать, почему Харуто не мог умереть. Люди восхищали.

— Так сколько тебе лет, Харуто? — повторила Янмей.

Харуто пожал плечами.

— Достаточно старый, чтобы быть притчей.

Кира подумала об этом, но не знала, что он имел в виду.

Они поднялись на небольшой холм, и стало видно Миназури внизу. Город был укрыт от худшей погоды у основания двух гор, полный домов и людей, там было много всего, что Кира никогда не видела. Высокие деревянные стены окружали город, и люди суетились там, как муравьи. Кира и Янмей обошли город на пути в Тиото. Ее не впустили, но она хотела увидеть город. Она хотела узнать, как ощущалось, когда вокруг было так много людей и духов. Выглядело восхитительно.

— Что-то не так, — сказал Харуто.

— Э? — Гуан щурился.

Янмей прикрыла глаза рукой, но ее зрение стало хуже за последнюю пару лет. Она пыталась это скрыть, но Кира заметила. Она пропускала вещи, ей было сложно читать, особенно мелкие буквы.

— Там всюду духи, — сказал Харуто, Кира не могла объяснить напряжение в его голосе. Она посмотрела на Янмей, желая привычной подсказки, но она глядела на город.

— Это не нормально? — спросила Кира. Она заметила их сразу же: две обезьяны на стенах. Они были ярко-оранжевыми, с черными пятнами на боках, полосой синей шерсти на спинах и крыльями из кожи между передними и задними лапами. Они жевали стены, сплевывали кусочки дерева. Страж в шкуре замахнулся копьем на монстрика, но оно прошло сквозь него. Маленький дух рассмеялся и сплюнул дерево в мужчину. Кира захихикала от их забав.

Над городом висела туча, хотя небо было ясным. Туча бушевала. Кира, казалось, заметила смеющееся лицо. На стене люди отчаянно пытались зажечь лампы из-за тени, которую бросала туча, но каждый раз, когда загорался фитиль, появлялась женщина-призрак и задувала огонь. Вокруг был хаос, люди кричали и гонялись за духами, которые бегали, играли и смеялись над ними. Выглядело весело.

— Я еще не видел, чтобы духи вели себя так нагло, — сказал Харуто. Шики чирикнула, ерзая на его плечах. Она была взволнована, и Кира почти могла ее понять.

— Это как-то связано с онрё? — Гуан взглянул на Киру. — Я про других онрё, — она улыбнулась ему, но он покачал головой.

— Есть лишь один способ узнать, — Харуто ускорился на тропе у городу.

Когда они дошли до стен, их быстро окружили стражи, которые не были им рады. Многие стражи держали копья или мечи, некоторые даже направили оружие на них. Янмей оставалась спокойной, и Кира решила подражать ей. Она всегда лучше Киры понимала, как действовать. Люди лучше понимали других людей.

— Ты! — закричала женщина со стены. У нее было пухлое красное лицо. Похожее на помидор, у которого выросли глаза и волосы, и его это злило. Она направила палец на Харуто, а потом пропала со стены и через пару секунд вышла из ворот с двумя стражами за ее спиной. — Ты это сделал! — закричала она на Харуто.

Оммедзи поднял руку.

— Я даже не знаю, что.

— О, знаешь, — злой помидор остановилась перед Харуто и направила палец на его грудь. Кира отчасти ожидала, что он схватит ее за палец и сломает его, но он стоял и терпел атаку.

Стражи шагнули ближе, и грудь Киры сдавило, она искала путь побега. Это было как с Минато и его бандой, когда они нашли ее одну в Хэйве. Они много раз гонялись за ней и окружали ее. Они звали ее нечеловком, плевали на нее, угрожали побить ее палками и деревянными мечами. Она тряхнула запястьем и сжала кинжал, появившийся в ее ладони. А потом она услышала тихий треск, словно трещина потянулась по стеклу, что-то сдвинулось внутри.

Пухлая женщина визжала в лицо Харуто:

— Я должна поверить, что это совпадение, что оммедзи приходит, не обнаруживает оплачиваемой работы и уходит. А потом эти… ёкаи начинают появляться… ВСЮДУ! Мой город в осаде. И через два дня приходишь ты. Ты это сделал! Ты послал ёкаев на нас, чтобы нам пришлось заплатить тебе. Ты… шарлатан.

— Уверяю вас, я с этим не связан, — сказал Харуто. — Мы были в Тиото. Все жители там…

— Не уходи от темы. Я уже имела дело с твоим видом. Обманщики, которые изображают оммедзи, а сами заодно с ёкаями. Покажи императорскую печать.

Харуто вздохнул и потянулся в испорченное кимоно.

— Это не ёкаи. Просто духи. Многие из них — просто духи.

— А? — женщина выхватила печать из его ладони и посмотрела на нее. — Духи, ёкаи — один кошмар. Помеха, а то и опасность. Их всех нужно уничтожить, — Кира гадала, касалось ли это и ее. Поняла, что касалось. — Чья это печать? Императора Исэ Акето? Наша императрица — Исэ Рьоко.

— В Ипии сейчас два королевских рода, — сказал Гуан.

— Думаешь, я не знаю? — женщина махнула деревянной печатью, глядя на поэта, как на грязь, которую принесли незваные гости. — Я — судья Миназури. Я знаю оба королевских рода лучше вас. Это территория императрицы Исэ Рьоко, а не императора Идо Танаки. И я никогда не слышала об Исэ Акето. Это — она махнула печатью Харуто, — фальшивка! — она сжала печать обеими руками и хотела ее сломать, но Харуто вытянул руку и забрал печать у нее. Кира гадала, почему кусочек дерева был так важен.

Стражи приготовили оружие. Они держали оружие как Минато и его банда.

Кира подняла нож и повернула его, страж напротив нее взглянул на отражение в клинке. В отражении большой темный медведь с двумя головами, зубами как мечи и когтями, сияющими огнем, поднялся за ним. Его глаза расширились, он закричал. Он развернулся, запнулся об свои ноги и чуть не пронзил удивленного солдата за ним. Кира напряглась, сжала нож, готовая вонзить его в шею стража. Она услышала треск стекла, покалывание побежало по коже ее руки. А потом ладонь на плече оттянула ее. Янмей.

— Нет, Кира! — закричала Янмей.

— Но… — Кира огляделась. Больше стражи шло к ним, все были вооружены, грозные, приближались, как тьма к угасающему огню. Было как с Минато в Хэйва. В ее ушах трещало стекло. Она посмотрела на свою ладонь, увидела трещину на коже на ладони. Она поежилась, услышала, как вокруг разбивалось зеркало, осколки стекла падали с нее в снег. Трещина на ее ладони пропала. Она посмотрела на Янмей, ее глаза были полными тревоги. — Но они нападают на нас, да? — спросила Кира.

Янмей сжала ее за плечи и чуть согнула, чтобы они были лицом к лицу. Кира посмотрела в ее глаза и отвела взгляд, стыдясь. Она знала этот взгляд. Она снова сделала что-то не так. Лицо Янмей было морщинистым и строгим, седые пряди в волосах выделялись среди черных волос. Но было в ее глазах что-то еще, отчаяние, которое Кира не привыкла видеть. Словно что-то изменилось. Может, из-за сгоревшей Хэйва. Она не понимала.

— Они напали на нас. Я думала… что нужно защитить нас. Защитить тебя, — сказала Кира. Она лепетала. Она всегда лепетала, когда была растеряна. Наставники академии думали, что она была такой. Они перебивали ее, словно она не могла их понять. Как бы она ни старалась на скучных уроках, какой бы сильной ни была на тренировках, они считали ее глупой и медленной. Все, кроме Янмей. Может, Янмей и Мудреца, но он был мертв. Все они были теперь мертвы. Все учителя и ученики. Разум кипел, сотня мыслей атаковала ее, не желала замедлиться.

— Кира Мирай, посмотри на меня, — сказала Янмей. Но Кира смотрела куда угодно — на снег, на стражей с копьями за ними, на белые облака у горы, на темную тучу над городом. — Посмотри на меня, — ее голос был спокойным, не злым. Янмей никогда не злилась на нее. Она даже не разочаровывалась. Было что-то… странное, что Кира не могла понять. Она взглянула на Янмей в ответ на просьбу, застряла в глубинах ее глаз. Они были бледнее, чем раньше, теряли цвет, как ее волосы.

Кира не знала, как долго Янмей держала ее, но ее разум перестал лепетать, и приятное спокойствие опустилось на нее, как тяжелое одеяло.

— Они не нападают на нас, — сказала Янмей. Она оглянулась, повысила голос и твердо спросила. — Верно?

Пухлая женщина смотрела на нее, уперев руки в бока.

— Я еще не решила.

Харуто шагнул вперед, копье уперлось в его грудь, покрытый снегом страж на другом конце почти дрожал от страха. Ему Кира показала монстра. Харуто медленно сдвинул копье.

— Дайте посмотреть, что я могу сделать с вашей проблемой с духами.

Женщина задумалась на миг, ее щеки двигались от каждого выдоха паром.

— Ладно! Но мы не заплатим ни льена. Это все твоя вина… как-то.

Харуто пожал плечами.

— И вы будете под стражей, — она махнула вооруженным стражам вокруг себя. — Приглядывайте за ними, не давайте никому из них бродить.

Янмей сжала руку Киры и подошла к оммедзи.

— Думаю, мы вместе еще на какое-то время.

Туча над Миназури загудела, для Киры звук был похож на хохот.

Глава 11

Миназури был в осаде. Харуто был оммедзи больше лет, чем дурак мог сосчитать, но не видел, чтобы духи так собирались. Они бегали по крышам, играли в снегу и мучили жителей. Некоторые были просто шалунами: фури и инугами захватили животных и радовались, что были на земле. Но другие, как джинменкен и кьокоцу были опаснее и злобнее.

Стражи вели их по городу, и Харуто стал подозревать, что не только присутствие онрё притягивало духов к Миназури. Они были всюду. Некоторые жители заперли свои дома, отчаянно пытались защититься от духов. Другие собирались в группы, вооружались, пытаясь преуспеть, где не справились стражи. Они тоже не справятся. Некоторых духов можно было убить оружием смертных, но только тело умрет. Дух просто найдет нового носителя. Их нужно было очистить и отослать ритуалом.

Кира суетилась, ее волнение заставляло Харуто нервничать. То, что нашло на нее до этого, угасло, она прыгала с одной стороны улицы на другую, заглядывала в окна, радуясь тому, что видела. Порой она останавливалась и говорила с духами, даже если они не могли или не хотели отвечать. Она тридцать секунд вела односторонний разговор с зонтиком, который хлопал и летал сам, пока старушка не прогнала каса-обакэ метлой. Кира захихикала, глядя, как дух улетает. Стражи пытались удержать ее, но когда ловили ее взгляд, отшатывались, пугаясь того, что видел там. Харуто все еще не знал, кем она была. Онрё, которая прошла сквозь его ритуальный барьер? Ёкай, но более человечный, чем он знал? Он мог оставить ее в этом мире? Она была опасной, это было ясно, но Янмей управляла ею.

— Творит хаос

Буря злых духов.

Гуан постучал по подбородку, обдумывая последнюю строчку.

— Мой друг — спаситель?

— Ужасно, — сказал Харуто.

Гуан печально кивнул.

— Точно. Прости за этот раз.

— С чего вообще начать? — спросила Янмей, маленький инугами, похожий на собаку с десятью лапами, пронесся мимо, сжимая в пасти оторванную ногу лошади. Кровь тянулась по снегу за ним, трое мужчин бежали следом, каждый нес старый меч или копье, которые не смогли бы прорезать даже набитый соломой матрац.

Один из мужчин, гонящихся за инугами, остановился перед Харуто.

— Мастер оммедзи? — спросил он и, не дожидаясь ответа, закричал. — Оммедзи вернулся! — он упал на четвереньки на окровавленном снегу и склонил лысую голову. — Прошу, мастер оммедзи, помогите нам. Эти ёкаи уже убили двух моих коней, — двое других мужчин упали на колени рядом с лысым и поклонились.

— Простите, что оскорбили, мастер, — сказал младший из трех, юноша, у которого только появилась щетина на выпирающем подбородке.

Стражи, ведущие Харуто и его товарищей, выглядели неловко. Харуто ощущал себя почти так же.

— Уберите их, и мы заплатим, обещаю, — сказал лысый, все еще стоя на коленях.

Гуан буркнул и ткнул Харуто локтем.

— Они думают, что это все сделал ты.

Харуто повернулся и мрачно посмотрел на старого поэта.

— Это не так!

— Я знаю это, — согласился Гуан. — Но ты выглядишь хмуро.

— Есть разница между хмурым видом и призывом полчищ духов в город.

Гуан поднял руки в поражении и попятился, улыбаясь.

Янмей помогла старшему из трёх мужчин, старику с кривой спиной, встать.

— Оммедзи поможет, — сказала она ему. — Он согласился избавить город от проблемы.

— Бесплатно! — сказал один из стражей, женщина с выпирающим подбородком и бородой чуть гуще, чем у Гуана.

Харуто вздохнул и прошел мимо сцены. Они могли думать, что это было его виной, если хотели. Он уже знал страх и ненависть других. Впереди взорвалось здание, обломки упали на заснеженную улицу. Люди кричали, некоторые выбегали из домов с детьми или вещами, бежали к Харуто. Другие стояли вокруг, пытаясь понять, что случилось. Никто из них не мог видеть. Даже Харуто видел только мерцающее пятно, но он видел шаги. Сотни отпечаток копыт на снегу. Женщина побежала к разрушенному зданию, может, знала людей внутри. Харуто позвал, но было поздно. Невидимое существо бросилось, поймало ее в пасть и порвало женщину пополам, кровь залила существо, на миг стало видно кошмарную многоножку.

Солдаты охнули в ужасе. Женщина с дырой между зубов, слишком храбрая для своего блага, поравнялась с Харуто, держа копье наготове.

— Поразительно! Что это? — спросила Кира.

Янмей взглянула на нее.

— Кто-то только что умер, Кира.

— О, — юная онрё понизила голос. — Простите. Что это?

— Омукадэ, — сказал Гуан. — Это твое, старик.

Омукадэ сжался и прыгнул в другое здание, пробил его бронированной головой. Мужчина закричал, омукадэ отпрянул, обвил невидимым телом беднягу и сдавил его, забрызгивая себя кровью. Женщина за ними завыла и упала на колени в снегу.

Харуто вытащил катану.

— Шики, — дух прыгнула в меч, клинок стал алым. Харуто опустился на корточки и напрягся, омукадэ повернул кровавую голову к нему.

Он бросился. Харуто побежал навстречу. Большая голова щелкнула пастью. Харуто отшатнулся от сильных челюстей и вонзил Шики в экзоскелет монстра. Клинок легко рассек броню, и он открыл большую рану в его боку.

Омукадэ застыл, тряхнул окровавленной головой и оскалил огромные клыки. Харуто опустился на корточки и приготовился вонзить клинок снова, но ноги духа не выдержали, он рухнул кучей, от которой поднимался пар. Он скоро угаснет, его связь с землей была разрезана. Через минуты он станет воспоминаниями и болью тех, кто горевал по его жертвам. Он не отправил омукадэ к Оморецу, но убил его Шики, так что он вернется на небеса, а не останется на земле в поисках нового тела. Он вытер Шики об снег, убирая кровь.

— Это было невероятно! — закричала Кира, тормозя на снегу рядом с Харуто. Она глядела на омукадэ, почти дрожала от восторга. — Я думала, он тебя схватит, когда он бросился, но ты скользнул в сторону.

Он взглянул на девушку.

— Ты можешь его видеть?

— Конечно, — сказала Кира. — А ты — нет?

Янмей и Гуан подошли к ним. Старый поэт был с красным лицом, держался на расстоянии от омукадэ, но тоже был в восторге.

— Как только я найду слова, поэма будет потрясающей.

Янмей держалась лучше. Она сжимала нагинату наготове.

— Мы можем помочь?

Харуто покачал головой.

— Если только в том оружии не прячется дух-спутник, — он прошел мимо угасающего тела омукадэ, посмотрел на небо и тучу там. — Мне нужно найти источник всего этого. Омукадэ не приходят в города. Они предпочитают пещеры, где могут ждать в засаде. Что-то манит духов в Миназури, и пока я не найду и остановлю это, они будут приходить.

Стражи подошли ближе, остерегаясь мертвого ёкая и оставленных им тел, но следя за Харуто и другими. Харуто даже удивило то, что они больше боялись судьи, чем невидимую многоножку, пожирающую людей.

— Что дальше? — спросил Гуан.

Харуто указал Шики на небо.

— Я верну свет в город, — он улыбнулся и шагнул вперед. — Я называю тебя акашита, — крикнул он туче. Молния затрещала в темных складках, на миг появилось искаженное лицо, большое и злое. А потом туча стала двигаться, вихрь тьмы опустился к земле.

* * *

Туча пульсировала, бурлила, толкая все больше массы к земле. Она затопила улицы чернильной тьмой, поглотила большой труп омукадэ. Окна в ближайших домах разбились от давления, деревья сорвало с петель, земля дрожала. Большая фигура вышла из тучи. Гуан жалел, что чернил не было под рукой, ведь этот монстр был достоин рисунка. Он был в облике человека, но выше двухэтажных домов на улице. Его тело было бушующей тучей в облике мужчины, но пыталось вырваться из этой формы. Его ладони с когтями волочились по земле, оставляя вмятины. Его лицо было наполовину человеческим, наполовину чудовищным, с выпирающим волосатым подбородком, плоским носом и большими глазами, почти белым, кроме крохотных темных зрачков. Он провел толстым красным языком по острым зубам, молния трещала глубоко внутри.

— Зараза, — сказал Харуто. Шики вылетела из клинка и скрылась в рукаве его кимоно. Он потянулся поверх плеча за посохом огня.

— Это источник скопления духов? — спросил Гуан.

Его старый друг повернулся с муками на лице, этого ответа ему хватило.

Гуан почесал неровную бороду.

— Ясно.

— Это ёкай, — сказал Харуто. — Сильный, но он не мог притянуть сюда других духов.

— Я могу помочь, — сказала Кира. Она улыбалась и подпрыгивала в восторге.

— Нет! — Харуто крутил в руке посох огня. — Ты будешь мешаться. Всем отойти.

Кира перестала подпрыгивать, надулась и сжала кулаки. Янмей опустила ладонь на плечо девушки.

— Это опасно, Кира.

Девушка вздохнула, выглядя как щенок, у которого забрали любимую кость.

— И я такая.

— Ты готова? — спросил Харуто. Шики свистнула с дрожью. — И я, — и он побежал к акашите, уже крутя посох для первого удара.

Акашита взмахнул ладонью с когтями в сторону Харуто, и Харуто отскочил в сторону. Он махнул посохом в сторону ноги акашиты, но посох прошел сквозь нее, тьма почти не дрогнула. Харуто разогнался и пронёсся вперед. Акашита ударил ладонью по боку Харуто, отбросил его в ближайшее здание, его ремень посохов порвался от удара об деревянную стену. Гуан скривился, старик упал на заснеженную брусчатку, перекатился и остановился. Он быстро поднялся, но явно был ранен. Его спина была в крови, плащ порвался, едва держался на шее, а кимоно было разорвано выше пояса. Харуто вонзил первый посох в землю и крикнул:

— Огонь, — а потом схватил посох земли и бросился вперед, полоски плаща и кимоно трепетали за ним.

Худшими моментами для Гуана было, когда он смотрел, как его друг бился с ёкаем, и знал, что не мог помочь. Он знал, что Харуто не умрет, ведь не мог. Гуан много раз видел доказательство, но он знал, что каждая рана будет болеть. И всегда был шанс, хоть и мелкий, что бессмертие Харуто подведет его. Гуан не понимал тайны богов и духов, и кто знал, когда и почему шинигами уберет проклятие Харуто?

Харуто провел посохом земли по руке акашиты, потревожив его облачный облик, вонзил посох в землю и крикнул:

— Земля, — он потянулся за следующим, но его не было на его спине. Остальные остались в снегу, где порвался ремешок. В миг его смятения ёкай взмахнул большой ногой с когтями, сбил Харуто с ног и придавил его к земле. Харуто закричал, но вопль оборвался, воздух в легких кончился. Гром раздался в темных тучах сверху, молния сверкала в груди и лице существа.

Огонь вспыхнул рядом с Гуаном, Янмей пробежала мимо. Клинок ее нагинаты пылал.

— Янмей, нет! — закричала Кира, бросилась вперед, зеркальные кинжалы сверкнули в ее руках.

— Оставайся там, Кира, — крикнула Янмей, не оглядываясь. Она рассекла ноги акашиты, пробегая мимо. Ее клинок прошел сквозь ёкая, но огонь отгонял тучу, темный пар шипел от жара. Она развернула оружие и ударила по ноге, прижимающей Харуто к земле. Облако задрожало, и Харуто откатился и вскочил рядом с Янмей.

Кира топнула ногой по снегу.

— Она не должна использовать технику. Это опасно для нее.

Гуан посмотрел на нее и почесал бороду.

— Ты еще узнаешь, что родители готовы рисковать всем, чтобы защитить свое дитя.

Кира взглянула на него, стиснув зубы, хмурясь, а потом отвела взгляд.

— Меня не нужно защищать. Она должна дать мне помочь, — Гуан думал, что слышал, как трещит стекло.

Возраст беспощадно забирал силы Янмей. Она боролась, тяжело дыша, замедляясь. Харуто вонзил посох металла, откатился от ёкая и схватил посох воды со снега. Янмей отвлекла акашиту, ее пылающая нагината была опаснее для духа, чем посохи Харуто.

— Сложно сидеть и ничего не делать, — вздохнул Гуан. — Но порой мы можем только так помочь, — он взглянул на Киру, но девочка пропала. — О, капуста!

Харуто ударил посохом воды, на миг развеял тучу, а потом вонзил его в землю.

— Вода, — он огляделся в поисках последнего посоха.

— Вот, — крикнула Кира. Она обошла бой и стояла у здания, где был последний посох Харуто. Она склонилась, чтобы поднять его.

— Нет! — взревел Харуто. Но было слишком поздно.

Кира подняла посох со снега. Дерево в центре набалдашника рассыпалось пеплом. Она смотрела в смятении, не замечала, что акашита повернулся к ней. Он склонился и зарычал на нее. Молния вылетела из его рта с острыми зубами, залп отбросил девушку в окно здания за ней, осколки стекла сыпались на нее.

Янмей завизжала. Огонь поднялся по древку нагинаты и ее рукам. Она прыгнула на ёкая, стала отрезать куски темной тучи от его груди и живота, поднимался пар. Акашита пошатнулся от атаки. Янмей продолжила терзать его, ее гнев выражался огнем.

— Корчился в огне… — отметил Гуан. — Красиво, — стихотворение хотело быть записанным.

Харуто нашел посох дерева в снегу, где его выронила Кира, но он был бесполезен. Деревянное ядро пропало, как и благословление Оморецу.

— Шики, — громко позвал Харуто. Кимоно сверху было изорвано, дух липла к его ногам. Она поднялась по его боку и прыгнула в его катану. Клинок стал снова красным. Он замер на миг. Его волосы выбились из косы, порезы на спине и боку почти зажили. Он выглядел как герой. Гуану боролся со словами, чтобы описать эту сцену. — Акашита, — закричал Харуто на темную бушующую тучу. Ёкай отшатнулся от пылающего клинка Янмей и направил ладонь с когтями к небу, его тело уже улетало к тучам сверху. — Нет! — закричал Харуто. — Именем Оморецу я отсекаю тебя от этого тела! — он сделал два шага и прыгнул в воздух. Он отскочил от ладони с когтями, ударил снова Шики и рухнул на снег на другой стороне акашиты. Голова ёкая упала на землю за ним и растаяла, тело и туча сверху медленно рассеивались.

Глава 12

Янмей выронила нагинату, сунула горящие ладони в снег, чтобы потушить огонь. Ее лицо исказила агония, слезы шипели и испарялись, катясь по ее щекам.

— Кира, ты в порядке? — крикнула она, голос дрожал в панике.

Харуто убрал катану в ножны, согнулся, уперев ладони в колени, радуясь, что мог перевести дыхание. Шики вылетела из клинка и прошла по снегу к зданию, куда отлетела Кира. Она запрыгнула в разбитую дверь, посмотрела внутрь. Она радостно пискнула.

— Кира в порядке, — сказал с горечью Харуто, подошел туда, где был вонзен посох огня. Благословение пропало. — Просто жалеет о некоторых своих решениях.

Янмей вытащила дрожащие красные ладони из снега, прошла к зданию, шатаясь, Кира выбралась из обломков, прошла в разбитую дверь на улицу. Янмей обвила девушку руками, обняла ее с дрожью. Шики поднялась по опаленному кимоно Киры, обняла шею девушки.

— Это прошло хорошо, старик, — сказал Гуан. — Один очищенный акашита, но потеряно еще одно кимоно, — Гуан взял обрывок ткани из волос Харуто. Старый поэт слишком много улыбался, но его не било огромное облако. И все же он не ошибался, могло быть куда хуже. Но ёкай не был очищен. Харуто убил тело, но не отправил его к Оморецу. Он вернется на землю. Но это была проблема другого дня. Было еще много ёкаев в городе, с которыми нужно было разобраться.

Харуто посмотрел на себя и пожал плечами. Его хаори была лохмотьями, часть порвалась, другая — сгорела, но его хакама были почти целыми, хоть и в крови. Его грудь ничто не покрывало, и он понял, что немного замерзал.

— Посоху дерева конец, — сказал он. — А его заменить будет тяжело.

Гуан кивнул.

— Я помню.

Харуто вздохнул и похлопал по груди, посмотрел на развалины улицы.

— И трубка.

— Еще одна? — Гуан нахмурился. — Я не могу покупать новые трубки в каждом городе.

Харуто закатил глаза.

— Ты тратишь мои деньги.

Гуан хмыкнул.

— Я заслуживаю свою долю неоценимой службой.

— Ясное дело, — Харуто хлопнул друга по плечу. — Каждому оммедзи нужна поддержка голодного поэта. Если бы не ты, кто носил бы мои посохи в эти тяжелые времена? — он оторвал от края хакама тонкую полоску, обмотал ею посохи и связал их, передал Гуану. — Вот. Почти так же хорош, как мул, и пахнет похоже.

— Я тут, чтобы сделать тебя бессмертным в словах, а не вкусно пахнуть, старик.

Харуто рассмеялся от этого.

— Я уже бессмертный. Зачем мне твои слова? И мулы не жалуются, так что тшш.

— Я покажу тебе мула, — Гуан пнул Харуто по голени.

— Ай! — Харуто изобразил боль и стал прыгать на одной ноге перед Янмей и девушкой.

— Ты не исцеляешь ожоги, — девушка сжала потрескавшиеся ладони Янмей. Шики спустилась по руке Киры, посмотрела на раны Янмей.

— Я в порядке, — Янмей скривилась и попыталась убрать дрожащие ладони, но Кира держала.

Янмей хорошо помогала, но Кира… девчонка просто мешалась.

— Я говорил тебе не лезть и позволить мне разобраться, — рявкнул Харуто.

Кира не посмотрела в его злые глаза. Она отпустила ладони Янмей, смотрела на интересный участок снега.

— Я просто пыталась помочь.

— Из-за твоей помощи акашита может найти новое тело и устроить хаос где-то еще. И мне нужно заменить посох дерева.

— Я не знала, что он сломается.

Шики забралась на плечо Киры и запищала.

Янмей смотрела на Харуто, стиснув зубы, ее ладони дрожали.

— А я? Моя помощь тоже была ненужной?

— Ты права, — Харуто знал, что он врал. — Когда я говорю не лезть, я серьезно. Я бессмертен, вы — нет, — он увидел, как она открыла рот для спора, но прервал ее, указав на Киру. — А тебе нельзя трогать мои посохи, — он повернулся и пошел к центру города.

— Ты их трогаешь, — сказала Кира Гуану. Она была права, конечно. Она не могла знать, что будет. Она не была виновата, что посохи были уже настроены на акашиту, а она была еще одним ёкаем. И все же Харуто злился. Гнев кипел в нем, требовал быть выпущенным, покрыть все, что он сказал, презрением. Ему это не нравилось. И ощущение не нравилось.

Шики прошла по пыльной улице, посмотрела на Харуто и свистнула.

— Идти за его гневом? — рявкнул Харуто. — Что это означает, Шики? — еще свист. Шики прыгнула на его хакама и поднялась до пояса. Он подхватил ее за шкирку и опустил на свое плечо, шагал дальше. — В этом есть смысл.

Шики была права. Харуто ощущал гнев Тяна, его месть толкала Харуто действовать. Найти его убийцу и исполнить его бремя.

Харуто замер посреди улицы, закрыл глаза и глубоко вдохнул. Шум города мешал сосредоточиться. Дети вопили, мужчины кричали, духи крушили дома, начинали пожары, дразнили людей. Он закрылся от этого. Ветер выл на улицах, поднимал снег и мешал дышать. Он закрылся и от этого. Энергия духов окружала их. Некоторые были игривыми, приходили пошалить и провести время на земле. Они не были важны. Другие были ёкаям, их что-то привлекло в Миназури. Нарушение равновесия в городе.

Шики щебетала в его ухо. Он неправильно это делал. Он полагал, что осада духов была связана с онрё. Если он хотел найти их, нужно было идти туда, куда его вел Тян. Он опустился на колени на снежной улице, закрыл глаза, выровнял дыхание и отыскал гнев. Он нашел пульсирующую сферу напряжения в животе, она давила на его внутренности, жар вспыхивал, давление в конечностях росло, только бой мог его освободить. Гнев Тяна устроился внутри него, обвил его дух, рвал нити его души.

Харуто встал и открыл глаза. В стороне на улице солдат с заячьей губой прижимал к себе руку и что-то кричал ему. Харуто игнорировал дурака, шел за гневом, ускорился до бега. Гнев становился горячее в его груди, впился когтями в его сердце и легкие, болел в животе. И вдруг высокая пагода появилась над обломками города, храм, где он встретил Оморецу день назад. Харуто знал, что нашел источник гнева Тяна.

— Старик, — крикнул Гуан. — Помедленнее, — старый поэт тяжело дышал, гнался за ним с Янмей и Кирой. Несколько стражей спешили за ними. Гуан согнулся, упер ладони в колени, хватая ртом холодный воздух. Янмей тоже тяжело дышала. Кира, казалось, могла бежать весь день, но ее восторг пропал, мрачный вид прилип к ней плащом. Харуто гадал, видел о ёкая или девушку.

Вокруг храма было пусто и почти тихо. Харуто заметил странного духа, но никто не шел близко к храму, и людей там не было. Шум и хаос города поднимались между зданий и в переулках, но на землях храма все было неподвижным и тихим.

— Скройся, Шики, — сказал Харуто. Дух склонила голову, свистнула и угасла. Харуто ощущал ее на своем плече. — Остальные — не ходите сюда, — он посмотрел на Киру, она глядела на него, не дрогнув.

— Это источник всего этого? — спросил Гуан между вдохами.

Харуто кивнул, нервно двигал ладонями.

— Да. И ты не хочешь туда идти.

Старый поэт рассмеялся.

— Как мне написать поэму о твоих подвигах, если ты не даёшь мне смотреть?

Харуто пожал плечами.

— Придумай. Так делают все хорошие поэты.

Янмей потянулась дрожащей ладонью в волдырях, чтобы вытащить нагинату.

— Я могу помочь.

Харуто покачал головой и стиснул зубы, гнев кипел в нем.

— Еще раз — я бессмертный. Один порыв ветра — и тебе конец. Там вы будете мне только мешать.

Старый воин вздохнул, но она не спорила.

* * *

Харуто открыл скрипящую дверь храма и прошел во мрак. Жаровни горели в последний раз, но теперь погасли, и все было погружено во тьму. Он убрал паутину с дороги, пока шел к уровням алтарей, нити липли к его лицу. Что-то пробежало по полу.

Храмы были грозными силуэтами во мраке, становились тьмой вдали. Паутина прилипла ко всему, висела между храмами, тянулась по стенам, закрыла жаровни, свисала с высокого потолка тонкими нитями, которые покачивались, когда он проходил, пытаясь поймать его. Он поднял взгляд и увидел комья паутины недалеко от потолка, большие коконы свисали с паутины толщиной с веревки, десятки. Он вдруг понял, с чем имел дело.

— Зараза, — прошептал он. А потом услышал женский мелодичный смех, словно стеклянные бусины звенели в мраморной чаше.

Харуто вытащил катану из ножен, держал оружие наготове сбоку. Он тихо шагал по полу храма, вглядываясь в тени. Было слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Храм был просторным вокруг алтарей.

Что-то потянуло его за меч. Десятки тонких нитей паутины липли к металлу.

Толстая женщина приземлилась на пол перед ним, ее ханфу чуть не лопнуло, но она двигалась грациозно. Четыре жутко сегментированные лапы торчали над ее плечами, вокруг ее тела, и волосы были тонкой жирной массой, торчащей из ее головы под сотней разных углов. Она прошла к Харуто. Ее глаза были двумя черными сферами, в них не было ни капли человечности.

— Здравствуй, мушка, — сказала она, рот был полным блестящих клыков. Она направила две паучьи лапы к Харуто. Одна пробила его плечо, другая — бок. Он взвыл от боли. Он потянул катану, но оружие застряло в паутине. Он пятился от ёкая, держась за раны, катана висела в воздухе между ними. Нити прилипли к его спине, рукам и ногам, и он отшатнулся в огромную паутину.

Хрипло хохоча, женщина опустилась на паучьи лапы и прыгнула во тьму. Харуто пытался вырваться из паутины, но липкие нити падали на него, некоторые были тонкими, как волосы, другие — толстыми и блестящими в тусклом свете. Через пару моментов он был скован, не мог пошевелиться. Но боль от ран утихала, его бессмертие уже исцеляло их. Он часто гадал, как далеко тянулось его бессмертие. Если ёкай поймал его в кокон, сколько он выживет, замотанный, как муха? Вечность? Такая вечность не казалась забавной.

Харуто размахивал руками и ногами, но паутина была слишком прочной, ее было слишком много. Вдруг его подняли к потолку, под ним были двадцать футов. Храм пола пропал. Под потолком нитей паутины было больше, они тянулись от одной стены до другой. Он насчитал восемь коконов, пока поднимался, ощущая людей внутри. Когда он перестал подниматься, ёкай сидела напротив него на троне из шелка.

— Я давно не видела оммедзи, — сказала женщина, шепелявя. — Меня зовут Сифэнь, мушка. А тебя?

Харуто огляделся в поисках того, что могло помочь сбежать. Конечно, ничего не было. Он был связан, ладони были у груди, их удерживала паутина, задержавшая его. Гнев Тяна кипел в его груди, ледяной гнев угрожал проглотить разум. Харуто хотел метаться, кричать, задушить онрё голыми руками, но не мог двигаться. Он скрипнул зубами и подавил гнев.

— Ты — йорогумо, да? — спросил он. Его мастер всегда говорил: «Если не можешь пробить путь силой, пробуй слова. Если это не помогает, начинай молиться».

— Да! — сказала ёкай, хлопая человеческими ладонями. Лапы паука над ее плечами трогали воздух, постоянно двигались.

Он еще не встречал йорогумо, но знал о них. Это были люди, которые умерли от паучьих укусов. Они были с сильной волей, незаконченными делами, часто были убитыми. Ядовитого паука могли подложить в кровать человеку, пока он спал. Жертву могли заманить в гнездо пауков и оставить умирать. Но это была не обычная йорогумо, она как-то стала онрё — наполовину ёкаем, наполовину человеком. С такой опасностью он еще не сталкивался.

— Знаешь, что я сделала с последним оммедзи, мушка? — спросила йорогумо, склоняясь ближе на шелковом троне. Паучьи лапы трогали воздух, и она усмехнулась, показывая острые, как ножи, клыки за своими губами.

Харуто пожал плечами. Попытался. Паутина этого не позволила.

— Ты его съела, да?

Она хищно улыбнулась, клыки за губами подрагивали от восторга. Он снова задумался о своем бессмертии. Он сомневался, что мог выжить, если его съедят, и он не хотел.

Харуто боролся, пинался, толкал нити локтями. Это было бессмысленно. Он не мог двигаться вовсе. Йорогумо смотрела, как он бился, ее темные глаза сияли.

Сердце Харуто гремело в ушах. Пот капал со лба, жалил глаза. Борьба ему не поможет, нужно было думать. Он вспомнил слова Карги — онрё искали темницу.

— Ты была в Хэйве? — спросил Харуто. — Ты убила Тяна?

Йорогумо отклонилась на шелковом троне, ее паучьи лапы подрагивали над плечами.

— Кого?

— Учителя в академии, которую ты уничтожила, — гнев поднялся, как огонь, внутри Харуто. — У него были следы укусов. Колотые раны. Нити шелка на одежде.

— Я убила многих в школе, — йорогумо чуть склонила голову. Она не моргала. Глаза были темными сферами, лишенными света. — Учителей. Учеников. Но Мастер не дал мне поесть.

— Мастер? — сказал Харуто. — Кто твой мастер? — а если это был бог или другой шинигами, который был против Оморецу? Это объяснило бы то, как она могла осквернять храм.

Ёкай не ответила, смотрела на него, ее паучьи глаза ничего не выдавали.

— Зачем вам Небесная Лощина? — спросил Харуто, пробуя другой подход

— А ты хитрая мушка, да? — сказала йорогумо. — Откуда ты знаешь о третьей тюрьме? С кем ты говорил? — она скривилась, что-то тёмное и блестящее капало с уголка ее рта. — Это точно был Шин. Он любит звук своего голоса.

Харуто знал Небесную Лощину, тренировался там больше десяти лет, но никогда не слышал о темнице там. Но он не видел то место больше века.

— Не важно, — сказала йорогумо, ее улыбка растянула ее губы, клыки блестели ядом. — Ты сейчас умрешь, мушка, — она пошла по паутине к нему.

Когда она была на расстоянии руки, Харуто услышал тихий треск над ними. Йорогумо тоже это услышала. Они оба посмотрели на потолок. Звук повторился, и кусочки стекла полетели на них. Некоторые упали на пол, другие отскочили от паутины и застряли в нитях шелка. Харуто смотрел, как они мерцали в тусклом свете, понял, что это было не стекло, а осколки зеркала, каждый отражал горящий храм.

Йорогумо стала суетиться, завопила:

— Пожар. Пожар! — она молотила лапами, паутина тряслась, пока она озиралась. Но огня не было. — Что это за странности? — прорычала она.

Кинжал вылетел из тьмы сверху и попал в лицо йорогумо, вонзился глубоко в левый глаз. Йорогумо завизжала, ее паучьи лапы сжались вокруг нее, она рухнула назад, улетела во тьму внизу.

— Я говорил ждать снаружи, — прорычал Харуто.

Кира спрыгнула и легко приземлилась на толстую нить паутины, почти не потревожив ее. Она вытянула руки и пошла по ней, как по канату.

— Так ты говоришь: «Спасибо, что спасла меня от большого паука?» — спросила она, замерла на нити, склонилась и посмотрела на Харуто. — Или, может, «прошу, освободи меня из липкой ловушки»? — она махнула ладонью, новый кинжал появился в ее руке, она стала пилить им нити паутины, сковывающие Харуто.

— Меня не нужно было спасать, — буркнул Харуто. — Я говорил с ней. Нельзя перебивать врага, когда он говорит. Никогда не знаешь, что он раскроет.

Кира выпрямилась и скрестила руки.

— Так мне уйти? Дать ей съесть тебя?

— Немного поздно для этого.

Крик пронзил храм, отражался от стен. Йорогумо поднималась на нити шелка.

— Мой глаз! — выла она. — Как ты могла? КАК ТЫ МОГЛА?

Кира отшатнулась от ёкая и споткнулась. Она опустил взгляд, Харуто увидел, что ее нога застряла в паутине. Он вздохнул. Йорогумо поднималась, ее передние лапы были готовы для удара, но она замерла, увидев девушку.

— Сестра? Что ты делаешь с ним?

— А? — сказала Кира.

Йорогумо посмотрела на Харуто здоровым глазом. Она вытащила кинжал из другого, оттуда текла кровь. Она повернула голову к Кире, громко зашипела и прыгнула, устремилась с нити на нить и пробила окно на вершине храма.

Харуто смотрел во тьму, пытаясь все осознать.

— Она просто убежала? — спросила Кира.

Харуто смог высвободить ладонь из липкой тюрьмы, стал рвать паутину на себе. Она была прочной, противно липла к нему, но казалась слабее без онрё рядом. Может, ее присутствие и ее ци усиливали нити. Он вырвался из паутины и упал на пол. Приземление пронзило шоком ноги, и что-то порвалось. Боль пронзила бедро. Он вскрикнул, стал хромать, пока его бессмертие не исцелило ущерб.

Кира закричала сверху. Харуто поднял взгляд, она висела за ногу с паутины, на которой стояла. Она ударила по паутине кинжалом, но нога оставалась прилипшей, и Кира стала раскачиваться, но нити липли к ней, пока не обмотали ее. Она застыла в паре футов от пола, покачивалась вниз головой, заточенная в паутину, как был он.

— Эм, поможешь?

Харуто вздохнул.

— Так ты говоришь: «Прошу, освободи меня из липкой ловушки»? — он толкнул ее кокон, она закружилась, раскачиваясь.

— Эй! Хватит! — заорала она. — Я пыталась помочь.

— И?

— И, кхм, прости, что помешала?

Шики появилась на плече Харуто, прыгнула на кокон Киры, свистя, повисла на плече Киры вниз головой.

— Да, я застряла, — сказала Кира.

Харуто игнорировал ее, пошёл среди нитей шелка в поисках своей катаны. Она висела в воздухе в паутине. Он схватил рукоять и повернул, стал пилить нити.

Шики запищала снова.

Кира вздохнула.

— Я думала, если помогу, он не будет считать меня бесполезной. И Янмей поймет, что меня не нужно все время защищать.

Шики жалобно свистела мелодию.

— Да, — сказала Кира. — Я не справилась.

Харуто перестал пилить паутину и посмотрел на них.

— Погоди. Ты понимаешь ее?

Шики пискнула, все еще катаясь на плече Киры, пока та раскачивалась в коконе.

— Не ты. Кира, ты понимаешь Шики?

Кира кивнула, ее короткие черные волосы покачивались в паре футов над пыльным полом.

Харуто закончил высвобождать катану, подошёл и сел на корточки перед Кирой.

— Почему йорогумо назвала тебя сестрой? — спросил он, прижав кончик катаны к кокону Киры, чтобы она не крутилась. Он мог убить ее одним толчком, пока она не стала опасной.

— Не знаю, — сказала она. — Я не видела ее до этого. Она была онрё?

Харуто разглядывал девушку мгновение. Он не мог решить, говорила ли она правду.

Шики спрыгнула с кокона Киры на пол и повернулась к Харуто, прищурилась и скрестила волосатые ручки. Она тихо фыркнула.

— Ты доверяешь ей? — спросил Харуто у духа.

Шики кивнула, руки все еще были скрещены, она щурилась.

Харуто встал и застонал. Он провел рукой по растрепанным волосам, размышляя. Маленький дух всегда хорошо судила окружающих. Она убедила Харуто спасти Гуана годы назад. Он направил катану на Шики.

— Заходи, — Шики радостно свистнула и прыгнула в меч, делая клинок алым. Харуто смотрел на Киру, висящую в паутине, дуясь. Может, шанса убить ее лучше не будет. Может, стоило избавить мир от потенциально опасного ёкая. — Попытайся не двигаться, — Харуто направил Катану, Шики рассекла паутину, как огонь — снег.

Кира выпала из кокона и неловко растянулась на полу храма. Она быстро села и потерла голову.

— Прости за… — она умолкла, вздохнула и встала на четвереньки, опустила голову к полу. — Я пыталась помочь.

Харуто пытался придумать совет. Гуан знал бы, что сказать. Старые философские слова, которые передавались поколениями, или стихотворение о великом герое с высокими ценностями. К сожалению, он не был Гуаном.

— Просто не мешайся в следующий раз, — сказал он и отвернулся. Он прошел к кокону размером с человека, прилепленному к стене в углу комнаты.

— В следующий раз? — сказала Кира.

Харуто застонал, поняв свою ошибку. Теперь он не избавится от девушки. Он осторожно рассек Шики кокон. Гнилая плоть и кости в крови упали на пол. Запах ударил Харуто, как кулак по животу, он отшатнулся от кокона. Он понял, что выживших не было. Все в коконах были мертвы.

— Отвратительно, — сказала Кира, закрывая нос рукавом кимоно. — Что это за запах?

— Смерть, — сказал Харуто.

Шики вылетела из катаны и закрыла ручкой глаза, словно зажимала нос. В ее нынешнем облике у нее не было носа, но от ее поведения Кира рассмеялась.

— Пора идти, — сказал Харуто. Храм был осквернен, и он не хотел быть рядом, если бог явится кого-нибудь наказать.

Глава 13

Ворона летала по комнате, лаская то, что находила, лозам дыма. Они были в поместье лорда Изучи в половине дня от Миназури. Мастер пришел сюда, чтобы подождать остальных, и лорд Изучи щедро позволил им остаться. По крайней мере, когда его сына взяли в заложники. Люди переживали за своих детей. Они словно не понимали, что могли сделать еще.

Леди Изучи стояла, дрожа, у шоджи, разделяющих главную комнату. Это была ее комната. Но она молчала, как хорошая пленница, и ждала, если Вороне потребуется помощь. Но Вороне ничего не нужно было. Она многого хотела, но не могла получить. Но нуждаться? Она не помнила, когда последний раз в чем-то нуждалась. Было ли такое когда-то? Может, когда она была человеком, когда была живой.

Она обвила щупальцем из дыма маленький гребень с костяной ручкой. Темные пряди волос все еще обвивали зубья. Она подняла гребень и присмотрелась. У нее не было глаз или лица под капюшоном, но было удобно подражать манерам человека. Она осторожно вытащила одну волосинку, убрала в белый плащ, чтобы изучить позже. Она услышала, как леди Изучи охнула, но игнорировала ее. Ворона помнила, что у нее когда-то были волосы. Были же? Она не помнила свое имя, лицо, свою жизнь, но знала, что была когда-то человеком. Некоторые вещи вызывали картинки, чувства, но не совсем воспоминания. Она опустила гребень на столик. Он почернел от сажи, остатков ее дыма, но так было со всем, чего касалась Ворона.

Она убрала щупальца дыма в свою белую накидку и продолжила парить по комнате, оставляя след сажи на отполированном дереве пола. Многие вещи в комнате леди Изучи вызывали эти не совсем воспоминания. Ворона гадала, была ли у нее когда-то такая комната. Может, она была леди. Может, у нее были духи, пудра, гребни и красивые платья. Может, она смотрела в зеркало и видела лицо, а не облако сажи и дыма. Она встала перед зеркалом леди Изучи и посмотрела на дым. Бурлящая масса ничего.

— Иди сюда, — резко сказала Ворона.

Леди Изучи медлила миг, а потом вдохнула и пошла к Вороне, стараясь держаться подальше, отклоняясь от нее, но не осмеливаясь ослушаться. Ворона чуть подвинулась, чтобы леди Изучи оказалась перед зеркалом.

— Встань тут и дай посмотреть на тебя.

Леди Изучи подавила всхлип. Она была милой, даже красивой. Ее пудра была мастерски нанесена, подчеркивала щеки и губы. У нее было немного морщин, возраст стал портить ее гладкие черты. Ворона изучала каждую линию, каждый изгиб и контур. Фору глаз, длину носа, шрамик на подбородке. Все черты, из которых состояло идеально красивое лицо леди Изучи. А потом Ворона создала копию из дыма внутри капюшона.

Леди Изучи отпрянула, охнув, закрыла рот ладонью, увидев себя из дыма с сажей. Ворона ощущала это. У нее снова было лицо. У нее был нос, и она почти помнила запахи, как вишневые духи, какие могли сейчас быть на леди. У нее были глаза, и она могла притвориться, что использовала их, чтобы видеть. У нее был рот, она растянула его в улыбке.

Леди Изучи вдруг пискнула и отшатнулась, споткнулась об подушку и упала на пол. Ворона повернулась к зеркалу, чтобы посмотреть, кем она стала, но было уже поздно. Одна щека обвисла, надулась и взорвалась, вылетел дым. Ее нос просто отвалился, упал на пол кучкой сажи. Глаза разделились, их стало больше, а потом они пропали, оставив в капюшоне темный дым. Потому что это не было ее лицо. Она могла подражать, пока смотрела на другое лицо, но оно не оставалось, ведь не было ее лицом. Так что было бесполезно подражать. Так было всегда. Сколько бы раз она ни искала свое лицо, конец был одним. Ворона вылетела из комнаты, игнорируя леди Изучи, сжавшуюся в углу.

В поместье лорда Изучи был додзе, как у многих богатых лордов, и Ворона надеялась найти там Мастера. Путь был близким по снегу. Она открыла дверь додзе щупальцем сажи, влетела внутрь. Мастер сидел на коленях в центре комнаты, его перья лежали на плечах, словно плащ, его шляпа-тэнгай — большая и похожая на ведро из сухого бамбука — стояла на полу рядом с ним. Лорд Изучи стоял в углу, как его жена стояла для Вороны. Среди людей он был властным. Не просто богатым, но и воином, известным навыками с мечом. Его звали Ледяное Сердце, и он совершил много подвигов. Но тут он был ничем. Его деньги ничего не значили. Его сила и навыки ничего не значили. Его имя ничего не значило. Он был просто еще одной жизнью, ждущей, когда ее заберут онрё. Мастер любил преподавать такой урок тем, кто считал себя сильным.

— Все еще ищешь, Ворона? — спросил Мастер, его голос был как шорох старого пергамента. Его черно-белые перья трепетали, пока он говорил.

— Всегда, — Ворона влетела глубже в додзе, закрыла за собой дверь. Лорд Изучи взглянул на сажу, которую она оставляла, но быстро отвел взгляд и промолчал. Она покроет все, что у него было, своей сажей, лишь потом уйдет. Пусть ощутит ее мучения.

Мастер пожал плечами.

— Лицо леди Изучи тебе не понравилось?

Ворона кипела внутри, темный дым вырывался из-под ее плаща, поднимался вкруг нее, как гнездо мечущихся змей.

— Это было не мое лицо.

— Моя жена… — сказал лорд Изучи, от паники его голос дрожал.

Ворона повернулась к нему, и он побледнел.

— В порядке.

— Ты не убила ее? — спросил Мастер.

Ворона подплыла к стене, где висела дюжина родовых мечей давно мертвых Изучи.

— А зачем? — спросила она. — Женщина ничего плохого не делала. У нее просто неправильное лицо, — Ворона провела щупальцем из дыма по стене мечей, пятная стену сажей. Одного меча на стене не было. Катана, которая принадлежала шинтею Изучи, если табличка была верной. Он лежал перед Мастером на полу, клинок все еще был в ножнах.

Дверь додзе снова открылась, и Шин стоял там, приподняв бровь, глядя на след сажи от Вороны. Он недовольно скривил губы, обошел след. Его волосы парили за ним длинными толстыми косами, каждая была острым оружием, которым он мог управлять. На нем было новое кимоно, женское, синее, как летнее небо, с узором белых треугольников. Он завязал пояс слишком низко, и кимоно открывало его грудь и изящное плечо. Такое гордое существо, но одержимое своей внешностью. Ворона завидовала ему. Не его красоте, а тому, что у него было свое лицо.

— Сифэнь вернулась, — сказал едко Шин. Он отошел и скривился, их сестра протиснулась в дверь.

Сифэнь была ранена. Ее лапы обвивали ее, защищая, один глаз был испорчен и кровоточил. Над ним появился паучий глаз, пробил ее кожу. Она была одной из старших из них, изменившейся больше всех. Кроме Вороны, другие были больше похожи на людей.

— Там оммедзи, — Сифэнь прошла в додзе. Она всегда была неуклюжей на людских ногах, но быстрая и ловкая на паучьих лапах.

— Где ты была, Сифэнь? — прохрипел Мастер.

— В городе, — ответила Сифэнь. Она замерла за Мастером, раскрыла паучьи лапы, чтобы поддерживать тело. Ворона видела, как лорд Изучи сжался от отвращения. Она не винила его. Другие онрё говорили, что Сифэнь всегда воняла. Шин описывал вонь как запах потного нижнего белья, брошенного в углу гнить. Ворона хотела ощутить этот аромат.

— Зачем? — спросил Мастер. Вес слова опустился на комнату, как надгробный камень.

Сифэнь открыла рот, чтобы ответить. Ворона видела, как терлись ее клыки, шорох вызвал у нее почти воспоминания, от которых было… не по себе? Любопытство? Она не была уверена.

— Я… — Сифэнь нервно ерзала, ее паучьи лапы шуршали по деревянному полу. — Я думала, что хаос прикроет наши следы.

Мастер смотрел на Сифэнь поверх пернатого плеча. Его лицо было массой складок и морщин, нос был длинным клювом, а глаза — кружащимся вихрем красок. Сифэнь попятилась на пару шагов.

— Ты хотела поесть, — медленно и грозно сказал Мастер. — Ты хотела заставить людей страдать. И теперь ты навлекла оммедзи охотиться на нас.

Сифэнь нервничала, паучьи лапы царапали дерево пола. Она посмотрела на Ворону, но та не поддержал ее. Она сказала:

— Он был лишь один. Он был слабый. Я… почти убила его, но появилась другая онрё. Она сделала это, — Сифэнь указала на испорченный глаз. — Она ранила меня!

— Новая сестра? — спросил Шин. — О, я хотел бы найти… чистую хоть раз.

Сифэнь повернулась и зашипела на Шина. Его волосы поднялись над головой, готовые ударить.

— Времени мало, — сказал Мастер, продолжил размышлять, глядя на катану, снятую со стены. Он вытащил ее из ножен. — Если один оммедзи нашел нас, другие могут последовать. Мы не можем ждать возвращения Зена. Шин, ты и Ворона отправитесь в Небесную Лощину сейчас же. Найдите третью темницу и выпустите пленника.

Шин бросил взгляд на Ворону.

— Ей нужно идти со мной? Она такая грязная.

— А лучше Сифэнь? — спросил Мастер.

— Нет, — сказал он это так медленно, что слову уже никто не был рад.

— Сифэнь, — продолжил Мастер. — Мы с тобой найдем последнюю темницу.

Сифэнь заворчала. Что-то черное и гадкое капало с ее губ.

— Как?

— Навестив императрицу Исэ Рьоко, — Мастер взглянул на лорда Изучи. — Ты слышал слишком много, — он махнул запястьем, и катана полетела. Она попала в грудь лорда, прибив его к стене додзе. Он уставился на Мастера, кровь кипела во рту, он коснулся меча в грудь, словно тело еще не понимало, что было мертвым. А потом его руки опустились, колени подкосились, и он рухнул на пол, как кукла с обрезанными нитями.

Мастер медленно встал, его перья поднялись, окружая его. Он поднял свою шляпу и опустил на голову, скрыл себя выше плеч. С его лица было видно только зелено-золотые глаза, краски кружились. Он повернулся к Сифэнь.

— Повеселись, сестра. Убей их всех. Всех в доме.

Глава 14

Оммедзи почти весь день убирал самых опасных ёкаев в Миназури, хотя отказывал очищать духов, которые были игривыми, а не жестокими. Кира ходила за ним, ей было интересно. Ее восхищал мир, который открылся ей. Она могла многое узнать из книг и историй, а жизнь в академии Хэйва другого не давала. Она почти ничего не знала о духах, хотя была такой… хотя бы отчасти. Она не знала пока детали, но надеялась найти время и задать вопрос оммедзи. Он знал все о духах, какой бы вид они ни встречали. Он не давал ей биться с ёкаями, каждый раз говорил держаться подальше, и после ее поражения в храме она не осмеливалась ослушаться его.

Янмей отставала. Ей было больно. Ее техника убивала ее. Каждый раз, когда она использовала ее, огонь ранил ее больше, и раны заживали дольше. Кира слышала, как Пятый Мудрец сказал ей перестать использовать ее. Янмей была сильной, сказал он, но огонь нельзя было сдержать. Он был воплощением разрушения. Он горел, пока не уничтожал все. Им нужно было найти Четвертого Мудреца под Небесами, чтобы исцелить Янмей. До этого Кире нужно было следить, чтобы Янмей не использовала свою технику, что бы ни случилось. Она защитит Янмей любой ценой.

Старый поэт шагал рядом с Янмей, то жалуясь на холод, то на колени. Кире он нравился, ведь он не злился на нее за то, что она пыталась спасти жизнь Харуто. Она не понимала и это. Она думала, что Янмей обрадуется, что она пыталась помочь, будет гордиться. Но Янмей смотрела с упреком. И каждый раз, когда Харуто сталкивался с ёкаем, он смотрел на нее и говорил ей не лезть, словно она была плохо обученным щенком. А потом он уходил, и его били. Он должен быть покрытым ранами, но они быстро заживали.

Когда наступила ночь, она стояла на крыльце гостиницы с оммедзи, который сидел на ступеньки, засыпая. Его глаза слипались, голова склонялась. А потом он вздрагивал и ворчал что-то под нос. Кира не знала, почему была с ним, но он злился на нее, и она хотела загладить вину.

Гуан появился с новым кимоно на руке, тускло-желтым с вышитыми осенними листьями. Он накинул хаори на плечи Харуто, чтобы не беспокоить его, но оммедзи даже не дрогнул. А потом старый поэт ушел искать им еду.

— Что? — спросил Харуто. Он не поднял головы, просто сидел на крыльце, горбясь. Люди двигались по улице перед гостиницей, некоторые помогали раненым или тушили огонь, другие старались жить, несмотря на вторжение духов. Стражи тоже были там, четверо следили за Харуто, как и приказала судья. — Ты стоишь и смотришь на меня. Почему?

Кира села рядом с Харуто. Она даже не думала, что он заметил ее.

— Что такое онрё? — спросила она.

Он приподнял голову и взглянул на нее краем глаза. А потом он вздохнул.

— Это ты.

Кира теребила хакама, сжимала темную ткань пальцами. Она вряд ли получила бы прямой ответ. Она ощущала, что было важно знать, кто она.

— Ты не знаешь, кто ты? — спросил он у нее. А потом посмотрел на Янмей, которая точила клинок нагинаты. Шики стояла на улице перед Янмей, ее мохнатое тельце было в снегу, она смотрела, как Янмей двигала клинком по камню.

— Она — унгайкьо, — сказала Янмей. — Я спасла ее из зеркала десять лет назад.

Харуто прищурился, глядя на нее.

— Унгайкьо — ёкай, который появляется, когда кого-то убили, пока он смотрел в зеркало, — он посмотрел на Киру, словно это должно было что-то значить, но ничего не было. Она слабо помнила жизнь до плена в зеркале. До ее убийства, видимо. А потом размытый период в зеркале, чувства одиночества и гнева, а потом десять лет свободы после того, как ее выпустила Янмей.

Она помнила время в Хэйве с Янмей. Как она цеплялась за ее хакама, пока Янмей представляла ее другим ученикам. Кира боялась, ходила за Янмей в ее комнату, а не спала с другими учениками. Она две недели спала в кровати Янмей комочком, прижавшись к ней. Но Мудрец остановил это, приказав Кире спать в общежитие. В ту ночь над ней стали издеваться.

Даже когда Кире запретили спать в комнате Янмей, Кира ходила за ней. Она смотрела, как Янмей тренируется с нагинатой, ее потрясало то, как она крутила оружие в руках, двигалась по траве в снегу во дворе академии, плавно переходя из одной позы в другую. Однажды Кира сбежала с урока политики, истории или чего-то еще скучного, увидела тренировку Янмей. Она смотрела какое-то время, потом нашла себе метлу. Когда она вернулась, она стала повторять движения Янмей на снегу. Она не смогла, у нее не было такой грации. Но Янмей не ругала ее за пропущенный урок, не смеялась над ее неудачами. Она просто замедлила движения, порой исправляла то, как Кира держала метлу. Кира не помнила время до Янмей, не помнила старую жизнь и плен в зеркале, но даже если бы она могла все это вспомнить, время, проведенное за тренировками с Янмей, точно осталось бы ее любимым воспоминанием.

Шики прошла к Харуто, забралась на его колени и закрыла глаза. Она стала тихо посапывать через мгновения.

— Онрё — ёкаи, которые вернули что-то из своей человечности, — сказал Харуто. — Порой — оставшись после совершенной мести, порой — другим методом.

— Каким? — спросила Кира.

Харуто вздохнул и посмотрел на нее утомленными глазами.

— Не знаю, — он поднял руку, не дав ей задать еще вопрос. У нее были десятки вопросов в голове, молящих быть озвученными. — Я знаю только то, чему меня учил старый наставник, когда я становился оммедзи, а он знал мало. Никто из оммедзи не видел онрё и выжил, чтобы рассказать об этом, — он почесал шерсть Шики. — Онрё — наполовину ёкаи, наполовину люди. Меня учили, что это делает их сильнее, и…

— Почему? — спросила Кира. — Или как? — ей нужно было знать, было важно понять себя.

Харуто взглянул на нее, опустил взгляд и вздохнул.

— Думаю, дело в ци. Люди создают свою ци. Она питает нас, дает нам силы. Для духа нужна ци, чтобы существовать на земле. Но духи не могут создавать себе ци на земле. Когда многие духи приходят сюда, они могут существовать, пока у них есть ци, а потом они угасают и возвращаются на небеса. Некоторые, как инугами, питаются от шалостей. Так они получают энергию, чтобы остаться тут. Другие, как ёкаи, забирают ци у людей. Некоторые — пугая их, другие — убивая их. Редко ци передают по доброй воле. А есть духи-спутники, как этот комок шерсти, — он постучал Шики по голове, она перестала храпеть, открыла глаза и попыталась игриво укусить его палец. — Она берет мою ци. Пока я жив, у нее есть энергия, чтобы оставаться на земле. И когда я, наконец…

Шики перестала кусать его палец и запищала.

— Верно, — сказал Харуто. — Если я, наконец, умру, она угаснет и вернется на небеса.

Кира нахмурилась. Учителя в Хэйве пытались рассказать ей о ци, но она никогда не понимала их слова.

— Как отличаются онрё? — спросила Янмей, все еще водя клинком нагинаты по точильному камню.

Харуто пожал плечами.

— Онрё создают свою ци, как люди. Им не нужно питаться людьми. Они почти всегда не привязаны к шинигами или богам. И, как вы уже поняли, у них странные техники.

— Как у паучихи? — спросила Кира. — Эм, Сифэнь. Она сказала, что ее зовут Сифэнь.

Харуто кивнул.

— Она была йорогумо. Когда-то была. Убита пауками, явно подлым образом. Обычно йорогумо выглядят как большой паук с лицом человека, их настоящим лицом, на животе. Или тело паука и торс человека. Но эта обрела часть своей человечности и… кхм, ты видела, какой она стала.

Кира поежилась. Ей не нравилась паучиха. Белая, как личинки, плоть, лапы и бездонные черные глаза… Она ощутила холод и обняла себя.

— Я тоже была другой? Когда была унгайкьо?

Харуто пожал плечами и посмотрел на Янмей, словно у нее был ответ. Ладони Янмей дрогнули, клинок замер на камне.

— Нужно спросить того, кто видел тебя до того, как ты освободилась из зеркала, — сказал Харуто.

— Я была другой? — спросила снова Кира. Она помнила о времени в зеркале только то, что оно казалось вечностью и ощущалось как ловушка. Она помнила гнев, отчаяние и одиночество. И порой надежду, смешанную с… Она не могла вспомнить. Все ускользало от нее, когда она пыталась, что-то внутри поглощало это. Что-то ждало внутри. Черная яма, которая зияла и поглощала все.

Янмей посмотрела на нее печально, отвела взгляд, ее клинок снова двигался по камню.

— Это не важно.

Шея Киры чесалась, словно насекомое ползало по ее коже. Она слышала треск стекла, и вдали звучала тихая песня, она не могла даже различить мелодию.

— Ты! — толстая судья неслась по дороге к ним, вооруженные стражи следовали за ней. Кира снова слышала хруст стекла, трещина поползла по ее щеке. Она улыбнулась. Пора было поиграть. Она тряхнула запястьями, сжала зеркальные кинжалы в руках. Она повернула их к приближающимся солдатам, заставила их увидеть новых монстров, вылезающих из разбитых зданий, когти были в крови, тянулись к ним. Пара солдат вырвалась из строя и взмахнула копьями, целясь в пустоту.

— Кира, нет! — сказала Янмей. Она вскочила на ноги и встала перед Кирой, преградив ей вид.

— Но они хотят нам навредить, — сказала Кира. Она не понимала. Они были вооружены и агрессивны. Было лучше напасть первой.

— Мы не нападаем на людей без причины, — сказала Янмей. — Никогда. Посмотри на меня, Мирай.

Кира взглянула на Янмей, на тревогу на ее лице, и она разбилась, осколки зеркала упали вокруг нее, звякая об пол крыльца. Она хотела напасть на них, но зуд под ее кожей пропал. Она опустила взгляд и разбила кинжалы, кусочки упали на снег с другими ее осколками. Она вздохнула, от усталости тело казалось сделанным из камня.

— Прости. Я не понимаю.

— Это их дом, — тихо сказала Янмей, опустила на щеку Киры дрожащую ладонь. — И они боятся.

— Меня?

— Да, — сказала Янмей. — Они не понимают тебя, и ты намного сильнее, чем они, — это ощущалось как Хэйва. Янмей всегда говорила, что другие ученики боялись, потому обзывали ее, и они перестали бы, как только узнали ее. Они не перестали.

Толстая судья подошла к ним, и Кира подавила желание показать свой истинный гнев в окнах гостиницы за ней. Они были не так хороши, как зеркала, но любое отражение подошло бы.

— Как это понимать, оммедзи? — спросила судья у Харуто. Ее ладони были сжаты в кулаки, она дрожала от гнева.

Харуто не встал. Он поднял голову, посмотрел на женщину, но промолчал.

— Ты сказал, что разберешься с проблемой духов, — прокричала судья.

— Я сказал, что разберусь с ёкаями, — тихо сказал Харуто.

— В моем городе все еще есть монстры.

Харуто пожал плечами.

— Духи. Не ёкаи. Не монстры. Просто духи.

— Так избавься от них!

— Я такое не делаю, — Харуто сохранял как-то спокойствие, хотя женщина кричала в его лицо. Кира была уверена, что уже заколола бы ее, или хотя бы показала бы что-то такое жуткое, что она обмочилась бы. Это было бы веселее. — Духи тут, потому что ёкай сделал храм своим домом. Боги такое не любят. Если хотите, чтобы духи ушли, нужно очистить храм.

— Так сделай это, — завизжала судья.

Харуто вздохнул.

— Я — оммедзи. Вам нужен монах. И много благовоний. И советую проветривать помещение несколько дней.

Старый поэт поспешил по улице, тяжело дыша от усилий.

— Что тут происходит? — спросил он, остановившись рядом с Харуто, защищая его.

— Как обычно, — Харуто утомленно улыбнулся другу. — Меня обвиняют во всем зле мира.

— Я хочу, чтобы вы ушли из моего города, — закричала судья.

Гуан поднял руки, думая, что этим успокаивал.

— Эй. Мы сделали, что вы…

— Мой город все еще полон ёкаев.

— Духов, — сказал Гуан. — Мы убрали ёкаев. Да, старик?

Харуто медленно встал, покачнулся и опустил ладонь на плечо Гуана, чтобы не упасть. Он пошел с крыльца гостиницы мимо судьи на улицу.

— Правильно! — оскалилась толстая женщина. — Уходите. Все вы, — она махнула на них, включая и Янмей с Кирой.

Кира шагнула вперед, сжав кулаки, но Янмей схватила ее за руку и оттащила. Она чуть не вырвалась. Янмей устала, ее сила угасала. Но она не стала бороться с Янмей. Кира знала, что ей было сложно понять людей и ситуации. Янмей всегда знала, как лучше.

— Вам не будут рады в Миназури. Уходите и никогда не возвращайтесь, — прокричала судья. Несколько стражей скалились. Собрались и местные, кричали им уходить, судья раззадоривала их.

Кира стиснула зубы и искала взглядом отражения, чтобы использовать против них.

— Это не их вина, — тихо сказала Янмей. Она еще сжимала руку Киры. — Они просто боятся.

— Но мы им помогли! — сказала Кира. Она не понимала. Почему эти люди кричали на них, когда они помогали им?

— Это не важно, — сказала Янмей. — Им нужно на кого-то злиться, и судья сделала нас мишенью. Или мы уйдем сейчас, или придется биться с городом.

— И? Мы можем победить!

Янмей печально покачала головой. Она повела Киру за Харуто по улице.

— До Небесной Лощины пять дней, — сказал он, не оглядываясь на них. — Шинтей примут нас лучше, — он понизил голос до шепота. — Надеюсь.

Они остановились и ждали старого поэта, который еще стоял и смотрел на толстую женщину.

— Снег скрыл красоту,

Скрыл старую гниль, грязь и желчь.

Глаза открыты правде.

Гуан пошел по снегу за ними.

— Это было твое лучшее, Гуан, — сказал Харуто, когда поэт догнал их.

Стены Миназури наполнились стражей и духами над ними. За ними собирались жители города, обзывались и бросались камнями, хотя еще ни один не попал в них.

— Хмм, — буркнул поэт. — Жаль, тему не стоит запоминать.

Глава 15

После Миназури были тяжелые несколько дней. Янмей и Кира почти не несли ничего, у Харуто и Гуана было еще меньше вещей. Но они справлялись. Харуто ел меньше других, не ощущал холод. Янмей знала это чувство. Огонь внутри нее никогда не угасал полностью, и он помогал отгонять холод. Но зима была жестокой, снег не переставал падать. Когда сугробы становились высотой по бедра, даже она дрожала и куталась в плащ.

Харуто вел их. Только он знал, где найти Небесную Лощину. Янмей не знала, зачем они шли в скрытую крепость шинтей, но Карга звала ее темницей. Янмей и Кира искали Четвертого Мудреца под Небесами, но не знали, где искать, и если оммедзи искал справедливости для Тяна и Хэйвы, это было достойным делом. Многие друзья и ученики Янмей умерли в академии. Она носила вину внутри, не могла ее озвучить. Когда начался пожар, и крики звенели в залах, она думала только о спасении Киры. Она должна была вернуться за другими. Должна была попытаться их спасти.

Кира почти все время проводила с Харуто впереди, плясала на снегу или играла с маленьким духом, Шики. У нее всегда была заразительная энергия. Многие дети в Хэйве боялись ее, но Кира не давала этому подавить ее дух.

— Ты улыбаешься, — крикнул старый бандит поверх воя ветра, шагая рядом с ней. — Я знаю эту улыбку, — они шли вместе по широкой горной тропе, справа был утес, слева — серое небо и опасная пропасть. Было опасно идти тут, когда на тропе было так много снега.

Янмей хмуро посмотрела на него.

— Да, Кровавый Танцор? — они шли вверх по склону какое-то время, и ее ноги болели от напряжения.

— Прошу, не зови меня так. Это было… тридцать лет назад.

— Думаешь, твои преступления давно простили? — Янмей не могла не уколоть мужчину. Бандиты были чумой мира. Они были монстрами, не хуже ёкаев. А, может, хуже. Ёкаи делали то, что было их природой, мстили жестокому миру. У бандитов был шанс стать лучше. Выбор не убивать и забирать, не оставлять одни руины.

— Простили? — Кровавый Танцор с горечью рассмеялся. — Капуста! Нет. Никогда. Я надеялся, что их забыли. Ты знаешь, как это, ты пережила такое.

Янмей покачала головой и замерла, ветер бросил снег ей в лицо.

— Я родилась в этом. Выросла в этом. Я это не выбирала, — ее отец был Пылающим Кулаком, одним из самых жутких бандитов империи Хоса. Мужчины шли к нему, их влекла его сила, непоколебимая воля и его техника: он поджигал в бою ладони. Но их на самом деле влекло оправдание быть не людьми, а монстрами, жаждущими жестокости и крови, захваченного богатства. Он давал это им. Ее отец был злодеем, который заражал всех вокруг него своим злом.

— Но ты от него не ушла, да? — крикнул Кровавый Танцор поверх ветра.

— Я пыталась, — буркнула Янмей.

— Что? — крикнул Кровавый Танцор.

— Я пыталась! — крикнула она. — Каждый раз, когда я убегала, он находил меня и возвращал.

— Когда ты была младше, да, — Кровавый Танцор провел бледной морщинистой ладонью по бороде, покрытой снегом. — Это оправдание может кого-то обмануть, но как долго ты оставалась с ним, когда стала сильнее него?

— Он был моим отцом, — сказала Янмей. Это было слабым оправданием.

Старый бандит подул на ладони и потер их.

— Тян хотя бы ушел, когда понял, какой я.

Он был прав. Когда она была младше, еще девочкой, она пыталась убежать. Она влюбилась в одного из бандитов ее отца, Чжихао, и они попытались убежать. Но ее отец нашел ее. Он находил ее каждый раз. Когда она спряталась в гостинице, он убил всех внутри, показывая пример. Когда она попросила у города укрытия, он устроил осаду, сжег город и утащил ее в лагерь. От него нельзя было скрыться, сбежать. Когда Чжихао пропал, Янмей перестала пытаться убежать. Даже когда она стала сильнее отца, она не убежала. Она придумывала оправдания. Он был не таким плохим, как некоторые другие военачальники, у него были правила и принципы. Он не грабил таверну у дороги и не убивал фермеров. Он давал деньги приютам. Но даже это все было ложью. Пылающий Кулак не воровал в придорожной таверне и не убивал фермеров, потому что выгоднее было красть у них понемногу и позволять им жить. Он давал деньги приютам, чтобы приходить туда, забирать многообещающих детей и делать из них бандитов. Янмей всегда знала правду. Она была не лучше бандитов, которых она ненавидела. Она была не лучше своего отца.

— Я пятнадцать лет пыталась загладить вину за все зло, которое он заставил меня сделать, — заявила она, зная, что пыталась убедить себя, а не его. Эти же аргументы она использовала годами, хотя они звучали как ложь. — Таких детей, каких он делал бандитами, я забирала в Хэйву.

Старый бандит запнулся об камень под снегом и упал, его ладони погрузились в снег, чтобы не рухнуть лицом.

— Ах, редька!

— Ты можешь такое сказать, Кровавый Танцор? — прорычала Янмей. — Ты пытался загладить вину?

— Нет, — сказал он. Он выпрямился, потер ноги и пошел дальше с трудом. — Не все могут искупить грехи. То, что они делали… что я делал… я не заслуживаю прощения. Я не прошу его, никто его и не даст. Так что осталось для старых бандитов, как я? Выдать себя? Они могут меня казнить. Или им может быть все равно. Мои преступления старше многих героев, которые нынче бродят по империи. Они могут бросить меня за решетку и забыть обо мне. Это никому не поможет. Я иду за Харуто, помогаю ему нести немного добра в мир. Помогаю ему держаться на пути. Дело не в искуплении. Просто этот вариант лучше.

— А деньги, которые получает оммедзи? — спросила Янмей.

Кровавый Танцор рассмеялся. Кира, еще шагающая с Харуто, повернулась и улыбнулась, и Янмей заставила себя улыбнуться в ответ.

— Деньги, конечно, — сказал Кровавый Танцор. — Ты видишь, что у нас мешки льен? Тот старый дурак мало просит, а потом всегда теряет половину оплаты. Я не могу сосчитать количество хозяев таверн, которые платили нам за избавление от ёкая, но находили мешок монет на столе после того, как мы уходили. Ты видела, чтобы он получил деньги в Миназури?

Янмей не обдумала это. Все знали, что оммедзи не работали бесплатно. Закон империи требовал, чтобы им платили за услуги.

— А твоя доля?

Кровавый Танцор зачерпнул горсть снега и потер щеки, чтобы смыть пот.

— Я немного трачу на припасы. Кто-то должен нас кормить. Остальное я трачу на него, потому что он не будет тратиться на себя. Тот лук тратит кимоно и трубки, как никто другой.

Янмей смотрела на старого бандита и гадала, не ошиблась ли. Кровавый Танцор убил ее брата, но то было очень давно, и Дайзен всегда был мелким психопатом, который напоминал отца слишком сильно и обожал мучить свою младшую сестру.

— Что? — сказал Кровавый Танцор, не глядя на нее. — Говори.

Янмей скрипнула зубами так сильно, что они захрустели, как деревья на ветру.

— Я просто думала о своем брате.

— О, — старый бандит сдвинул капюшон и провел тонкой ладонью по лысине. — Я не жалею, что убил его.

— И я, — сказала Янмей. Кровавый Танцор приподнял заснеженные брови, и она ответила хищной улыбкой. — Дайзен был на десять лет старше меня. Ребенком я уважала его, почти как отца. Я ходила за ним по лагерю, подражала его походке и манере речи. Я слушала каждое его слово, словно это была мудрость на века. В ответ на мое почитание Дайзен ненавидел меня. Не проходило и дня, чтобы я не получала кулаком за то, что стояла слишком близко. Если я спотыкалась, он пинал меня. Один раз я сломала палец, потому что пыталась взять его за руку. Я боялась чего-то — не помню, чего — и я хотела утешения старшего брата. Он закричал, что я обожгла его, а потом выкрутил мой палец так сильно, что он хрустнул, — Янмей сглотнула. Она долго не думала о Дайзене, быстро поняла, что боль еще была глубокой. — Если другие бандиты пытались мне помочь, он угрожал им. Если они смеялись с ним, он давал им подарки. Они быстро возненавидели меня.

Кровавый Танцор покачал головой, бледное лицо было повернуто к снегопаду.

— Разве твой отец не остановил его?

Янмей фыркнула и вытерла слезу с глаза.

— Дайзен был умен. Он останавливался, когда отец был близко, вдруг становился заботливым братом. Мои раны объяснялись как неуклюжесть маленькой девочки.

— И ты ничего не говорила, потому что так не делается.

Янмей поняла, что не закончила. Словам, как выпущенной стреле, нужно было закончить свой полет.

— Он был моим братом. Я ощущала с ним связь. И пытки нашего отца были куда хуже. Он обжигал меня, — она скрывала шрамы даже сейчас, но была покрыта ими. Руки, грудь, ноги, спина. — Он обжигал меня снова и снова, и каждый раз говорил, что это для моей защиты, чтобы я стала сильнее, чтобы пробудить его жуткую технику во мне. И худшим было то, что это… сработало, — она взглянула на Кровавого Танцора, не смогла понять эмоции на его лице и быстро отвела взгляд.

Они шли вверх по склону по колено в снегу. Янмей хотелось использовать технику, растопить снег впереди, чтобы идти было проще, но Пятый Мудрец предупреждал, что это убьет ее. Лучше было сохранять технику и ци тихими, пока они не найдут Четвертого Мудреца.

Ветер чуть утих, и идти стало немного легче, но снега в лицо летело меньше, и было сложнее игнорировать сочувствующий взгляд старого бандита. Чтобы сменить тему, она сделала голос вежливым и спросила:

— Почему ты ушел?

— Из бандитов?

— Да, — Янмей зачерпнула горсть снега, чтобы потереть щеки, но он быстро растаял в ее руках. — Даже мой отец не знал, что с тобой случилось. Кровавый Танцор просто пропал однажды. Некоторые твои бандиты ушли к Пылающему Кулаку, другие — своим путем. Что случилось?

Старый бандит плотнее укутался в плащ.

— Ты, наверное, ищешь большую романтичную причину, хм? — он рассмеялся. — Нет, я не нашел любви или что-то великое. Это был Тян. Я пришел однажды домой в крови, — Кровавый Танцор притих на миг, взгляд был далеким, на лице проступила боль. А потом он продолжил. — Он смотрел на меня, как на незнакомца, маньяка в крови, который пришел навредить ему и его матери, — он покачал головой. — Я не хотел, чтобы мой мальчик так на меня смотрел. Но вред был нанесен. Он больше не видел во мне отца. Всегда был замкнут, насторожен, испуган. Даже в последние разы, когда я его видел, когда он был взрослым, достаточно сильным, чтобы надрать мне зад, он все еще смотрел на меня со страхом в глазах.

Они шли какое-то время в тишине. Янмей выпустила боль, но легче не стало. Это было не все, конечно. Всегда было больше. Она давно поняла, что детская травма осталась с ней навсегда. Даже если она принимала это, ее всегда ждало больше боли.

Кровавый Танцор открывал рот, словно хотел что-то сказать, и закрывал его. Он не мог подобрать слова, а Янмей не хотела ему помогать.

Они шли по горной тропе, держались скалы слева. Поднялся ветер, бросал в них снег, тучи скрывали почти весь свет солнца. Впереди появилась тень снежной вершины, виднелась вдали за снегопадом. Янмей думала, что они уже были достаточно высоко, но гора впереди тянулась к небу. Харуто остановился и помахал им. Комок шерсти, который он звал своим духом-спутником, спрыгнул с его плеча к Кире. Кира захихикала, зачерпнула снег и высыпала на голову Харуто, пока он не смотрел. Кира убежала по снегу, смеясь, дух счастливо свистел на ее плече.

— Пик Дракона, — крикнул Харуто поверх ветра, комья снега падал с его головы и катились по плащу. — Наверху Небесная Лощина, — он показал за плечо.

— Как далеко? — спросила Янмей. Она, Харуто и Кровавый Танцор отвернулись от ветра, чтобы лучше слышать друг друга.

— Два дня до укрытой долины, — сказал Харуто. Он протянул руки к Янмей, грелся об ее естественное тепло. Даже с крепкой хваткой на ее технике она была теплее многих людей. — Небесная Лощина почти на вершине. Место почти невозможно найти, если не знать, что оно там.

Ветер снова поднялся, выл вокруг них, усыпая их снегом. Кира подошла к ним, хмурясь и обнимая себя. Она обняла Янмей. Она могла делать это для тепла, но Янмей все равно обрадовалась. Она обвила рукой плечи Киры, поняла, что вскоре не сможет этого делать. Они уже были почти одного роста.

Кровавый Танцор подул на руки.

— Хотя бы скажи, тропа по горе укрыта от ветра?

Харуто улыбнулся.

— Нет. Снега будет больше.

Они все застонали, только Кира все еще хихикала с Шики.

— Есть другой путь наверх, — сказал Харуто, — если его не забросили. Он на день короче, но мы можем обнаружить на середине, что он покрыт льдом. Тогда придется возвращаться.

— Но он укрыт? — спросил Кровавый Танцор?

Харуто стряхнул снег с плеч.

— По большей части.

— Я за, старик.

Янмей кивнула, и Кира присоединилась.

— Уже поздно спрашивать, — завопил Кровавый Танцор, стряхивая снег с лица, — но шинтей точно будут рады тебя видеть, старик?

— Конечно. То есть… наверное.

Старый бандит не был убежден.

— Надеюсь, — крикнул Харуто поверх бури. — Они не запрещали мне вернуться. Не прямо.

— Что ты сделал? — крикнула Янмей. Она едва слышала себя среди ветра.

Харуто взглянул на нее, на Кровавого Танцора. Он повернулся и зашагал снова.

— Сюда. Нужно дойти до лестницы к ночи.

Глава 16

Ворона парила над снегом, оставляя темный след сажи за собой. Шин шел на шаг впереди нее, его ноги едва касались поверхности замерзшей горной тропы. Ворона порой слышала, как он бормотал, каким шикарным был. Когда он оглядывался на нее, он скалился из-за следа, который она оставляла на горе, словно она портила красоту своим существованием.

Она гадала, как он не ощущал холода. У Вороны не было тела, ощущения температуры, запаха или вкуса, и ей было интересно, как ощущались холод или жара. Как ощущался хруст снега под ногами, ветер на лице. Она видела, как ветер трепал ее накидку, но не чувствовала этого. Она видела и слышала, могла касаться своим дымом, но полагалась на ощущение вещей вокруг себя, знание, где все было, без зрения, слышала без ушей. Но у Шина было тело. Он носил кимоно так свободно, что снег и ветер проникали под него. Пояс давно развязался и трепался за ним на ветру. Его длинные острые косы парили вокруг головы, не реагируя на бушующий ветер, и он был без обуви, парил над снежной землей с босыми ногами.

Она склонилась против ветра и полетела чуть быстрее, догнала Шина и полетела рядом с ним. Он взглянул на нее, приподнял бровь и тряхнул головой, повернулся к снегопаду.

Вороне было сложно помешать ветру уносить ее дым, разрывать ее на части и забирать с собой, но Мастер дал ей плащ, чтобы сдерживать ее, якорь, за который она могла держаться, даже пока рев мира пытался порвать ее. Ведь не важно, был ветер или нет, мир, смертное царство, не хотел ее тут, и ей приходилось держаться за якорь, чтобы мир не получил свое. Потому она завидовала Шину и Сифэнь, всем другим ёкаям и людям. У них были тела. Они не знали, как сложно было существовать без тела.

— Ты помнишь, как ты умер? — спросила Ворона у Шина, пока парила рядом с ним.

— Что? — отозвался Шин. Он разговаривал, растягивая слова, словно смаковал то, каким гениальным он был. — Ясное дело, — он улыбнулся, кинжалы скрывались за шелком. — Ты все еще не помнишь?

Ворона покачала капюшоном. Это было похоже на то, как люди качали головой, но без тела она не могла изобразить это правильно.

— Я не помню свою жизнь или смерть. Я даже не помню свое время ёкая до становления онрё. Я… — она чуть не сказала больше, но вспомнила, с кем говорила. Шину нельзя было доверять. Они были родней, как все онрё, но Ворона не сомневалась, что Шин использует все, что она скажет ему, против нее при первой возможности. Когда она больше ничего не сказала, он вздохнул драматично и повернулся к снегопаду и пути.

После затянувшейся тишины он сказал:

— Я был когда-то куртизанкой, когда был человеком.

— Куртизанкой? Проституткой?

— Если хочешь выбрать грубое определение, то да, — сказал Шин. Он улыбнулся, его губы стали идеальным полумесяцем. — Я жил в провинции Ву в Хосе. В больших владениях с моими покоями и гардеробными. Три гардеробные, полные чудесной одежды. Всех фасонов и цветов. Мужчины приходили ко мне издалека. Они звали меня красивой, усыпали дорогими подарками. Духи и помада, одежда и кольца, зеркала и кисти. Всякие мелочи. Они любили звать это ухаживанием, соблазнением, — его улыбка быстро угасла. — В конце они платили госпоже и брали меня в постель, а потом уходили. Богатые мужчины, властные мужчины отовсюду, — он утих, глядя вдаль бледными глазами. — Но самые сильные из моих… ухажеров не приходили во владения. Он посылал за мной. Его не должны были увидеть в том доме, хотя визит юноши можно было объяснить множеством причин. Он послал за мной слугу. Он был принцем провинции Шин, как мне сказали, богатым и властным. Ты бы поверила? Я — да. Я была дурочкой, — он сделал паузу. Ворона увидела, как мышцы на его челюсти напряглись, он стиснул зубы. А потом продолжил. — Они напали на меня из засады на дороге, побили моего телохранителя, утащили меня. Они были мужчинами, просто мужчинами, как другие. В них не было ничего особенного, кроме ненависти, которую они носили в их сердцах, — Шин сделал паузу. Когда он заговорил снова, его голос был холодным и отстранённым. — Они били меня кулаками и ногами, звали меня «нечистой», «неправильной». Они обвили мои запястья веревкой и потащили меня по земле, крича на меня, называя меня «болезнью». Он сказали, что помогали миру, спасая детей от моего зла, а потом запихали мою голову в озеро. Я смотрел, как мои волосы парили вокруг меня, моя кровь плавала в мутной воде, они держали меня и били, раздели и утопили.

Ворона молчала, дым бушевал внутри ее плаща. Гнев. Она все еще что-то могла чувствовать. Он кипел в ней, буря желала жестокости.

— Ты удивлена, сестра? — сказал Шин. Корона поняла, что он смотрел на нее, его губы изогнулись в еще более идеальном полумесяце, но в этот раз он был полон острых зубов. — Мы же ёкаи. Мстительные духи. Думала, я умер мирно? Мы все умерли ужасно, раньше времени, убитые, и наши мечты не сбылись, — он снова от нее отвернулся. — И все мы знаем, кого винить в этом. Смертных. Людей. Этих жалких созданий. Но как красиво они умирают!

Они шли сквозь снежную бурю, поднялись выше нее и попали в долину высоко на горе, внизу были только серое облако и странные обрывки белого мира. Перед ними лежал каменистый простор, который выглядел как вершина горы, которую придавила огромная сила. Может, бог пришел сюда и ступил на гору, придавил ее и ушел, не заметив, какое чудо создал. И, как люди всегда делал, они назвали этот поступок божественным и захватили это место, как черви, спешащие к поверхности после ливня.

Тут черви построили деревушку, приземистые каменные дома усеивали плато, открытая площадь была между ними, мужчины и женщины тренировались там с мечами. Некоторые воины выглядели как ветераны, но многие были юными, чуть старше детей. За зданиями и плато поднимался вход в большую пещеру, и в той пасти расположилась Небесная Лощина. Легендарная крепость погружалась глубоко в сердце горы. Говорили, крепость Небесная Лощина была неприступной, и величайшие воины Ипии тренировались тут. Могучие шинтеи.

— О, нас встречают, — сказал Шин с раздражающим смехом. Четверо мужчин и две женщины приближались, еще десятки — за ними.

Два онрё замерли и смотрели на приветствие воинов.

— Как вы нашли это место? — спросила мускулистая женщина. Как другие, она была в просторных хакама и подпоясанной хаори. Ножны за ее поясом обещали острую катану внутри. Ее ладонь замерла над рукоятью, и другие стояли за ней близко и наготове.

Шин шагнул вперед, сцепив ладони перед собой.

— Мы простые путники, — сказал он с искренностью сокола, говорящего мышке, что он просто смотрел. Он сделал еще шаг вперед, его волосы развевались вокруг его головы. — Мы попали сюда случайно и были бы рады месту для отдыха на день. Может, за вашими чудесными стенами. О, они такие высокие и безопасные. Уверен, никто еще их не ломал, — он дьявольски улыбнулся.

— Развернитесь и уходите, или мне придется ударить, — сказала шинтей. Она заняла боевую позу с ладонью на рукояти. Она смотрела на Шина так пристально, что Ворона думала, что он загорится. Она не была милой женщиной, челюсть сильно выпирала, нос был кривым. Но ее глаза были глубокими. Ворона сделала из своего дыма черты женщины под капюшоном. Не милая, но запоминающаяся. Черты соскользнули, едва она создала их, и она была рада, что никто не мог видеть их во тьме ее капюшона.

— Тогда дуэль? — Шин сделал еще шаг вперед. — Как чудесно. Кто из нас ударит первым? Кто из нас быстрее? — он сделал еще шаг, идеально изобразил боевую позу женщины, встав на носочки, ноги были широко расставлены, одна чуть впереди другой. Его ладони замерли у пояса, хотя катаны там не было.

Шин и шинтей стояли неподвижно, смотрели друг на друга. Его волосы парили вокруг него сотней острых кос, и шинтей посмотрела на них, а потом на лицо Шина. Он улыбнулся. Шинтей бросилась со скоростью кобры. Ее катана не покинула ножны. Шин сделал шаг, и дюжина его кос устремилась вперед, пронзая руки шинтей, грудь и шею.

Шинтей замерла на миг, покачиваясь, пока осознавала, что уже умерла. Шин не дал ей шанса.

— Чудесно! — сказал он. Он встал с корточек, опустил ладонь на шею женщины, другую — на ее подбородок и оторвал ее голову. Кровь хлынула на снег, забрызгала камни, и тело рухнуло на землю. Он бросил голову в снег у ног других шинтей.

Другие пятеро шинтеев смотрели на кровавую голову мгновение. Ворона могла уважать их за это, но не было смысла уважать мертвых. А потом они бросились вместе на Шина. Младшие, которые тренировались во дворе, устремились к ним. Храбрость была похвальной, но их всех ждала смерть.

— Да! Больше! — вопил Шин, направился к шинтеям. Они окружили его, и Шин охотно ступил в их круг.

Шинтей с нависающим лбом напал первым. Он остановился в двух шагах от Шина, взмахнул мечом и отпрянул, превращая движение в финт. За Шином еще два шинтея — долговязая женщина с одним глазом и мужчина со шрамами на щеке, напали. Шин рассмеялся, бросился вперед, к Нависающему Лбу. Он атаковал волосами, пять кос обвили ведущую руку шинтея, концы вонзились в плоть. Шин отвернулся от шинтея, волосы сдавили. Он вырвал руку Нависающего Лба, бросил кровавую конечность в одноглазую женщину, а потом напал на них, уже пьяный от кровожадности.

Ворона видела, как Шин менялся в бою. Его руки, ноги и грудь покрылись огромными мышцами. Его кожа натянулась, едва сдерживала то, каким большим он стал.

— Вызов, — ревел Шин. — Вызов. Бросьте мне вызов, — он скользнул мимо выпада женщины, схватил ее руку огромными ладонями и сломал в локте. Она открыла рот для крика, но Шин ударил ее кулаком так, что голова отдернулась, лицо было разбитым, шея — сломана. Еще одна женщина и мужчина с волосатой грудью и шеей, напали, пока Шин был спиной к ним. Женщина ударила высоко, а Волосатая Грудь — низко. Волосы Шина остановили оба меча, словно они ударили по камню.

Женщина с седыми волосами и морщинами перепрыгнула тело долговязой женщины, ее меч был нацелен на голову Шина с яростью молнии. Шин поймал ее в воздухе, его огромные ладони сжали ладони старушки. Он сломал ее пальцы, раздавил их. Она визжала, а Шин смеялся. Косы Шина пронзали грудь старой шинтей снова и снова. Пять раз, дюжина, двадцать, пятьдесят, каждый удар был таким быстрым, что даже Ворона едва могла уследить. Кровь залила лицо Шина, он хохотал. Он бросил труп, повернулся к женщине и Волосатой Груди, они напали на него по бокам. Шин отбил удар женщины косой, схватил голову ладонью и раздавил череп с легкостью. Волосатая Грудь нашел брешь в защите Шина и рассек его натянутое кимоно и кожу под ним. Шин захихикал, как девушка, его лицо в крови было безумным. Он ударил Волосатую Грудь по лицу так, что мужчина потерял сознание. Шин схватил его за грудь, поднял в воздух и ударил об землю раз, два, еще и еще.

Ворона вздохнула и отвернулась. Она полетела мимо резни, юные шинтеи бросались на Шина и умирали.

— И ты звал меня грязной, — с горечью сказала она. Она оставляла за собой след сажи, но Шин покрывал плато кровью, кусками плоти и костей. А он становился все больше, хохотал в экстазе.

Один из учеников, юноша с лысой головой и одним ухом, побежал к стенам большой крепости, явно хотел предупредить шинтеев внутри. Шин был занят резней и не заметил. Ворона, трепеща плащом, устремилась за юношей, летя как призрак, оставляя за собой след из дыма. Она пролетела мимо шинтеев, бегущих в бой, пронеслась мимо так быстро, что никто не успел ее задеть. Она полетела между домов и построек, над низкой стеной, так близко к одному из учеников, что на нем осталась сажа.

Юноша перед ней был в сотне шагов от крепости, когда Ворона поймала его. Она обвила дымом его ноги, остановила его, другим щупальцем поймала его рук, прижала к бокам. Она прилипла к нему, окутала своим дымом. Он открыл рот для крика, и она направила дым в его горло, вытянула воздух, наполняя его легкие сажей. Ворона бросила его тело на каменистую землю, его бледная плоть почернела от сажи.

Шин присоединился к ней спустя время, его огромное тело сотрясало землю каждым шагом. С него капала кровь, и все шинтеи за ним были кровавым месивом. Она взглянула на него, он безумно улыбался, глаза на крепость перед ними. Он был огромным монстром.

— Думаешь, они уже знают? — спросил он, голос остался методичным, словно он не понимал, что его тело изменилось.

Конечно, они знали. Ворона убила свою добычу тихо, но Шин мог разбудить шумом мертвых. От этой мысли Ворона улыбнулась бы, будь у нее лицо.

— Говорят, врата Небесной Лощины нельзя сломать, — Ворона посмотрела на Шина, возвышающегося рядом с ней. — Проверишь?

— О, да. О, да! — он побежал к вратам. Если шинтеи еще не поняли, что на них напали, они скоро поймут. И Шин будет полезным отвлечением. Он повеселится, может, что-то и оставит после себя, но Ворона сомневалась в этом.

Ворона полетела к стенам, поднялась выше и проникла в окошко. Она попала в Небесную Лощину, и ей нужно было найти темницу.

Глава 17

Ступени были на другой стороне горы, снега тут было меньше, но ветер бил их с силой. Ступени тянулись по почти отвесной скале. Порой они погружались в гору, то скрываясь в пещерах, то были вырезаны из камня руками. Ступени создали тысячу лет назад. С тех пор снег, ветер и время хорошо постарались, чтобы сгладить их. Раньше двое могли подниматься там бок о бок. Сейчас даже одному местами было почти невозможно удержаться.

Каждый год всех учеников-шинтеев отправляли на склон горы чистить ступени ото льда, молотками и долотом делать их безопаснее. Во время Харуто там веревка тянулась сквозь железные кольца, вбитые в склон горы, но, хоть кольца еще были там, в замёрзшем камне, веревка давно пропала. Да и ступени явно давно не чинили, и он подозревал, что со временем традиция делать путь безопаснее потерялась.

Они устроили привал в пещере у основания ступеней, радуясь, что укрылись от снега. Харуто хорошо помнил пещеру. Он и Торо оставались тут ночью, сбив лед со ступеней. Солнце село, пока они работали, и подниматься по горе уже не было времени. Пещера почти не изменилась, хотя прошло много лет. Она воняла затхлостью и старым пометом зверей. В углу был глиняный горшок, давно треснувший, содержимое давно высохло.

Гуан развел небольшой костер, растопил немного снега в горшке, добавил оставшиеся ингредиенты. Суп был не сытным, но уже был чем-то. Гуан смотрел на горшок, вдруг стал кричать о летучих мышах. Харуто и Янмей посмотрели на потолок пещеры. Янмей почти вскочила на ноги, но там ничего не было. Кира засмеялась, и Янмей быстро сказала девочке замолкнуть.

Харуто смотрел на девочку. С Кирой что-то было не так, что-то, помимо того, что она была не совсем человеком. В ней была жестокость, но Кира сдерживалась, когда ее одергивала Янмей. Она будто не понимала, когда делала что-то вредящее. Может, это было жестокостью всех детей. Харуто не был примером морали, когда был младше, но Кира казалась злобной. И все же она нравилась Шики, и Харуто считал это хорошим знаком. Маленький дух никого не любила, или она это сильно скрывала.

Утром они продолжили путь. С первыми лучами света начался подъем по ступеням. Сначала было относительно просто, но к середине утра их темп замедлился. Ступени были хрупкими, часть обсыпалась, другая была в скользком льду. Даже Кира поднималась осторожно, прижимаясь к склону горы. Каждый раз, когда ветер поднимался и выл, они липли к ледяному камню, как ракушки на лодку, иначе упали бы и погибли. Харуто подозревал, что пережил бы падение, но не хотел провести бессмертную вечность кусочками под снегом.

— Чьей это было идеей? — закричал Гуан поверх вера, пока они отдыхали в небольшой пещере на склоне, искали силы идти дальше.

— Твоей, — крикнул Харуто. — Месть за Тяна.

Во время Харуто пещера была набита припасами, но шинтеи забыли и об этом. Из пещеры они видели долину Синсен и озеро, где, несмотря на холод, плавали несколько рыбацкий лодок. Озеро питали подземные горячие источники, и даже посреди жестокой зимы оно не замерзало. Говорили, в озере хватило бы воды, чтобы утопить всю Ипию, если вода из горы вырвется.

— Капуста! — закричал Гуан. — Мальчик всегда был редиской, давай лучше поищем таверну.

Харуто вздохнул и прислонился к стене из грубого камня, почесал спину.

— Хотел бы я, чтобы ты просто порвал глупую клятву.

Кира сидела на каменном полу пещеры, дрожа, обнимая колени.

— Что за клятва?

— Моя четвертая клятва, — сказал Гуан, — никогда не ругаться. И я не могу ее порвать. Я не попаду в рай, если нарушу хоть одну клятву.

Харуто застонал. Они уже спорили об этом.

— Но это глупо. Без ругательств ты лучше не станешь. Это делает тебя лицемером. И ты ругаешься. Просто используешь не важные слова. Но важно — намерение. Если заменить ругательства овощами, это не будет означать, что ты не ругаешься.

— Ошибаешься, — закричал Гуан, хотя ветер на миг утих. — Во всем. Я знаю, потому что у меня есть доказательство.

— Какое?

— Ты — лук с лицом морковки! — Гуан улыбнулся. — Видишь? Доказательство. Будь ты прав, клятва не дала бы мне это сказать.

Харуто пожал плечами, но не стал спорить.

— И это делает меня лучше, — продолжил Гуан. — В этом случае дело не в клятве, а в том, что она означает. Это доказательство, что я становлюсь лучше. И это делает меня лучше.

— Только это нужно, чтобы быть хорошей? — спросила Кира. — Хотеть этого?

Янмей покачала головой. Из них всех только ей не было холодно. Просто сидя рядом с ней, Харуто ощущал ее жар, словно сидел у остывающего камина.

— Желание — это начало, — сказала Янмей. — Но нужно и действовать. Пытаться. Иначе это лишь пустые обещания.