Мстительные духи

Кира нахмурилась и придвинулась ближе к Янмей.

— Ты используешь свою технику.

Янмей улыбнулась девушке.

— Холодно.

Харуто обвил себя руками, но ветер, который снова выл, все равно находили бреши в его кимоно. Шики забралась глубже, устроилась у его поясницы и щекотала шерстью.

— Небесная Лощина удивительно теплая, — крикнул он. — Шинтеи вырыли ее глубоко, получают тепло горы. И там есть купальня.

Гуан буркнул.

— Что такое шинтей? — спросила Кира. Ее глаза были огромными, она дрожала, сжимая ладони, как бледные когти, но все равно улыбалась.

— Воины, — сказал Харуто. — Элитные воины Ипии. Их учат быть едиными с мечом, и они клянутся хранить честь и идти по пути клятв.

— Путь клятв?

У девушки никогда не заканчивались вопросы.

— Когда шинтей дает клятву что-то сделать, он оставляет прядь волос тому, кому дал клятву. Когда шинтей завершает задание, получивший волосы сжигает их, чтобы боги и звезды знали, что клятва исполнена. Когда шинтей умирает, его успехи и поражения взвешивают. Если он вел хорошую жизнь, исполнял клятвы, он перерождается дальше. Если нет, его прогоняют на землю демоном. Тэнгу.

— Звучит поразительно, — Кира захлопала. — Я хочу дать клятву.

Харуто посмотрел на онрё. Она была порой искренней, порой — злобной, но сейчас казалась восхищенной идеей.

— Клятвы нужно принимать всерьез. В обещании есть сила, какую не опишешь словами. Они связывают наши души с целью, и поражение может рассечь человека надвое, как меч.

— А если это правильное дело?

Харуто заметил улыбку Янмей, она смотрела на ребенка.

— Тогда клятву стоит дать. Но нужно убедиться, что поступок правильный, — правильное часто могло оказаться неправильным в красивом наряде.

Они отдыхали еще несколько минут, а потом продолжили подъем.

Солнце стало спускаться к горизонту, они добрались до части склона, которая откололась, забрав с собой десять ступеней. Это было не так и много, другая сторона бреши была близко. Но это могло все оборвать.

Харуто стоял на краю и смотрел на пропасть.

— Нужно вернуться, — крикнул он поверх ветра. Обойти брешь не выйдет. Дыра тянулась до вершины за облаками.

— Я справлюсь, — Кира протиснулась мимо Гуана, чуть не столкнув его со ступеней. Она встала рядом с Харуто, прижалась между ним и склоном. — Я смогу, — сказала она увереннее. А потом опустилась на корточки, готовая прыгнуть.

Харуто сжал ее руку и оттащил от края. Она хмуро посмотрела на него, зеркальный кинжал вспыхнул в ее ладони. Он медленно отпустил ее руку.

— Никто не будет прыгать. Смотри, — он медленно вытянул руку над брешью. Ветер сдул рукав его кимоно, стал трепать ткань. — Ветер унесет тебя, едва ты прыгнешь, и больше мы тебя не увидим.

Кира надулась, кинжал в ее ладони разбился, мерцающие осколки унес ветер.

Харуто повернулся к Янмей и Гуану.

— Возвращаемся, пойдем к Небесную Лощину главным путем.

— Еще три дня? — спросил Гуан. — Я закоченею, старик.

Янмей покачала головой, ветер трепал ее волосы.

— У нас не хватит припасов. В такую погоду мы умрем от голода, но не дойдем до шинтеев.

Гуан что-то буркнул о коленях, повернул сумку и стал рыться внутри.

— И снова всех спасает поэт. Вы, чудесные воины, должны стыдиться. Не всегда нужно пронзать людей или биться с монстрами. Вот, — он протянул свою чернильницу Янмей. Она взяла ее с вопросом на лице. — Нагрей это для меня.

Янмей рассмеялась.

— Два старых бандита. Один поклялся биться только словами. Другая стала переносным костром.

Гуан обдумал это. А потом тоже рассмеялся.

— Лучшее использование для нас, — он взял свиток бумаги, крепко держал его, защищая от ветра, пока проходил мимо Янмей. Он сказал Кире отойти. Она встала с Янмей, а он — возле Харуто, посмотрел на пропасть. — Я упоминал, что ненавижу высоту?

Харуто улыбнулся и опустил ладонь на плечо Гуана, чтобы ветер не столкнул старого поэта.

— Я добавлю это в список, — сказал он.

— Не стоит использовать технику, — крикнула Кира, пока Янмей нагревала чернила.

— У меня нет выбора, — Янмей прислонилась к девушке. Харуто думал, что она выглядел утомленной, старой. Ее бой с холодом сказывался на ней. Она вручила чернильницу Гуану и прижалась к склону рядом с Кирой.

— Спасибо, — сказал Гуан. Он вдохнул, развернул бумагу перед собой. Ветер тут же попытался выхватить ее из рук Гуана, но старый поэт держал крепко, кисть носилась по пергаменту. Он написал одно слово, МОСТ, и бумага стала плоской и твердой, хотя ветер выл. Дальний конец коснулся ступеней напротив них, и он быстро опустил свой конец и встал на него, чтобы закрепить.

— Легко, — сказал Гуан, закрыл чернильницу. Он обвил кисть тканью и убрал все в сумку.

Харуто улыбнулся.

— Если это просто, почему ты потеешь?

Гуан посмотрел на него.

— Тут слишком тепло. Я говорил, что ненавижу жар?

— Нам нужно пройти по этому? — спросила Кира. — Это бумага.

Гуан улыбнулся.

— Уверен, наш храбрый оммедзи, герой множества поэм, попробует первым.

Харуто пожал плечам.

— Это твой мост. После тебя, — он опустился на колени на бумаге, чтобы закрепить ее вместо Гуана.

— Капуста, старик. Я знал, что ты это скажешь, — Гуан посмотрел на Киру. — Если он выдержит мой обвисший зад, выдержит и тебя, — он шагнул на бумажный мост.

Ветер трепал его, хватался за его одежду и плащ, пытаясь сорвать его. Он быстро опустился на четвереньки, его жалобы уносил ветер, но Гуан полз вперед, рука за рукой. Он продвигался ужасно медленно. Когда он добрался до другой стороны, он слез с моста, прижался к склону и отдыхал там пару секунд, зажмурившись, пытаясь перевести дыхание. Старый поэт развернулся и схватил другой конец моста.

— Следующий! — сказал он, едва слышный из-за ветра.

Кира прыгнула вперед и пробежала мимо Харуто.

— Осторожно! — крикнула Янмей.

Девушка забралась на мост, ветер ударил по ней, отталкивая ее. Ее ноги скользили по бумаге. Она шаталась на краю мгновение, размахивая руками, а потом быстро опустилась на четвереньки. Она ползла дальше тихо, добралась до дальнего края, развернулась, ее лицо было бледным, как молоко, волосы слиплись от пота.

— Твоя девочка чуть не погибла, пытаясь проявить себя, — сказал Харуто, пока Янмей проходила мимо него.

Она опустилась на четвереньки раньше, чем добралась до бумажного моста, и оглянулась на Харуто.

— Она пытается впечатлить тебя, — и она поползла по мосту. Даже с ветром Янмей окружал пар из-за ее жара. Он гадал, могла ли она прекратить это, или техника была ее частью, как его бессмертие. Она добралась до другого конца, встала и быстро обняла Киру. Та обвила ее руками.

Наступил черед Харуто. Он отпустил мост и поднял голову.

— Держишь? — крикнул он.

— Да, — Гуан сжал другой конец моста крепко, хмурясь сосредоточенно.

— Уверен?

— Да, старик.

— Потому что я знаю, как у тебя нынче дрожат руки.

— Просто шевелись, раздражающий лук.

Харуто рассмеялся, пополз по бумажному мосту.

— Глупее клятвы я не знаю, — мост прогибался сильнее, чем надеялся Харуто, ведь один конец уже не был закреплен.

Гуан смотрел на свои ладони, сжимающие его сторону.

— Угомонись, старик. Это мои клятвы, я могу делать себя лучше тем образом, каким хочу.

Мост прогнулся под Харуто, он оглянулся и увидел, что незакрепленный конец подвинулся близко к краю. Он опустил взгляд, это было плохой идеей. Мир уходил спиралью вниз, облака были серой бушующей массой над участками снега и камня. Его чуть не стошнило. Его ладони застыли на мосту, не хотели двигаться. Падение будет серьезным. Даже если его бессмертие сохранит его в живых, он будет лужей. Боль будет сильнее всего, что он чувствовал. Он тряхнул головой, отчаянно пытался прогнать мысли.

— Скорее, старик!

Мост снова прогнулся. Харуто встал на ноги и побежал вперед, ветер подхватил другой конец и вырвал его из хватки Гуана, унес в пустоту. Харуто рухнул на каменные ступени, искал, за что ухватиться, чтобы не рухнуть в облака внизу. Ладони сжали его руки, и он увидел над собой Гуана, лицо было красным, он кряхтел от напряжения. Пот капал с его носа на лоб Харуто.

— Вытаскивай меня! — закричал Харуто, упираясь ногами в камень, ветер безжалостно окружал его.

— А я чай завариваю? — выдавил Гуан.

— Тяни сильнее! — закричал Харуто. Шики пищала в его кимоно, поднялась на его плечо, огляделась и зарылась в его вещи.

Над ним появилось морщинистое лицо Янмей, она протянула руку. Харуто отпустил камень и схватил ее за руку, а другой рукой сжал Гуана. Он карабкался, ноги летали над пустотой, два старых бандита вытаскивали его, камни царапали его грудь, а потом он рухнул на ступени. Они легли кучей потных конечностей и дрожащего страха.

Кира стояла на пару ступеней выше них, смотрела, прыгая с ноги на ногу в тревоге. Когда другие поднялись на ноги, она выдохнула с облегчением, подбежала и обняла каждого по очереди. Она отпустила и попятилась, и Гуан крепко обнял Харуто. Харуто обвил поэта руками, и они стояли так пару мгновений, дышали пар в лица друг друга и улыбались.

А потом они отодвинулись, и Харуто кивнул благодарно Янмей.

— Уже недалеко, — крикнул он поверх ветра, слыша дрожь в своем голосе. — Должны дойти до ночи, — он дрожал, ему все еще было не по себе от страха. Он не мог показывать это, нужно было выглядеть сильным, бессмертным. Но он не мог отогнать чувство, что гора не хотела, чтобы он вернулся в Небесную Лощину. Это был знак.

Глава 18

Они все почти замерзли, когда дошли до вершины лестницы. Они попали в туннель, ведущий в гору от обрыва и ветра. Кира слышала, как ветер выл вне пещеры, словно зверь, лишенный добычи. Внутри ветра почти не было, и воздух был теплее, поднимался от земли. Все дрожали, кроме Янмей.

— Эта гора — вулкан? — спросила Янмей, прижимая ладонь к каменному полу пещеры. Кира повторила за ней, вызвала улыбку, но ощутила только холодный камень.

— Нет, — сказал Харуто. Он что-то искал у стен.

— Камень теплый, — сказала Янмей. — Где-то внизу источник тепла.

Харуто пожал плечами.

— Небесная Лощина всегда была теплее, чем должна быть, — он отвернулся и посмотрел на нее. — Но не такой теплой. Шики, дай немного света.

Маленький дух выбралась из его одежды и недовольно пискнула. Кира рассмеялась.

— Я знаю, что ты не факел, — сказал Харуто. — Ты — ворчливый фонарик.

Шики пискнула снова.

— Пожалуйста, — сказала Кира.

Шики повернулась и посмотрела на Киру глазами, которые были слишком большими для ее маленького пушистого тела. Она открыла широко рот, глубоко вдохнула и стала вдвое больше обычного, став при этом яркой, а потом издала хлопок и вспыхнула оранжевым своём, как огонь, который не мерцал. От духа не исходило тепло, но света хватило, чтобы Кира видела пещеру внутри. Она слетела с плеча Харуто, ножки двигались в воздухе, словно она пыталась плыть.

— Спасибо, — сказала Кира, поклонившись духу. Она повернулась и взглянула на Янмей, та улыбнулась ей, и Кира обрадовалась, что хоть раз поступила правильно.

Гуан присвистнул и пошел по пещере, глядя на стены, озаренные светом Шики. Пещера открывалась в длинный коридор с высоким потолком и стенами, покрытыми записями, и коридор пропадал во мраке в глубинах горы.

— Как далеко он тянется? — спросил поэт.

— Далеко, — сказал Харуто. — Вверх и вниз. Крепость сверху, на укрытом плато, но Небесная Лощина размером с небольшой город, — он покачал головой. — Там извилистые туннели и комнаты-пещеры. Не могу сказать, сколько раз я терялся в этом огромном муравейнике. Помню, раньше там было полно людей. Мы набивались в пещеры, как булочки в печи. Мастера вели классы с сотнями учеников, — он с тоской улыбнулся. — Как-то раз мы с Торо нарисовали на холсте валун. Выглядело ужасно, но в тусклых коридорах было похоже на правду, особенно, для учеников, которые всегда спешат. Мы пошли рано на урок к наставнику Шибе, повесили холст на входе в коридор. Когда остальные пришли, они сказали, что коридор заблокирован, и им пришлось искать другой путь. Весь класс опоздал, кроме меня и Торо. Мастер Шиба ненавидел опоздания, приказал всему классу бегать туда-сюда по ступеням, — он остановился и вздохнул, покачал головой. — Тут где-то должны быть факелы.

Янмей посмотрела на буквы на стене рядом с Кирой.

— Что за записи на стенах? Не могу прочесть.

— Это старый ипийский, — сказал Гуан, подойдя к ней. — Его уже толком не используют. Многие говорят и читают нынче на хосанском. Все принимают это как распространенный язык. Но пару сотен лет назад ипианцы говорили на своем языке, а жители Нэш… хмыкали и ругались, в основном.

— Это предупреждения, — сказал Харуто. — Истории о шинтеях, которые заблудились или нарушили клятвы. Часть долгой традиции записывать поражения ордена на стенах. Они наносили записи тут, на пути к ступеням, потому что ученики постоянно тут ходили, так что им постоянно напоминали бы о поражениях других, и как нельзя себя вести шинтеям. Вот, — он нашел петлю на стене, в которой висели забытые холодные факелы. Он взял их и несколько мгновений зажигал кремнем Гуана, а потом вручил один Гуану, а другой — Янмей. Он не дал факел Кире, словно не доверял ей огонь. Она хотела сказать что-то оммедзи, но не стала, Шики стала нормального размера, ее свет угас, она упала на пол. Она схватилась ручкой за кимоно Киры. Кира подняла маленького духа, и она забралась на ее плечо.

— Эй, старик, — Гуан указал на запись на стене. — Ты видел это?

Харуто подошел к старому поэту и застонал.

— Что там? — спросила Кира. Она присоединилась к ним, встала на носочки, чтобы посмотреть поверх плеча Гуана. Слова на стене почти имели смысл для нее. Она словно когда-то знала, что они значили, но забыла.

Гуан рассмеялся и взглянул на Харуто.

— Где все? — спросил Харуто, отвернулся от стены и пошел прочь. — Тут должны быть люди. Ученики, шинтеи, мастера. Мы должны был уже их слышать.

Гуан не отошел от стены, и Кира тоже осталась там, смотрела поверх его плеча, думая, что, может, слова обретут смысл. Янмей подошла к ним. Она устала от подъёма, лицо осунулось, было в морщинах. Кира обняла ее, могла утешить только так, и Янмей улыбнулась и обняла ее в ответе.

Харуто перестал идти и оглянулся на них.

Гуан приподнял брови.

Харуто пожал плечами.

— Ладно. Но ты уже знаешь это, так что рассказывай, пока мы идем.

* * *

Давным-давно, сотни лет назад, был юноша, которого звали Ночной Песнью. Ему было четырнадцать, но он уже заслужил себе титул героя. Гений с мечом, он снова и снова бился с местными бандитами, прогонял их из своего города. Люди любили его. И никого не удивило, что, когда он подрос, родители отослали его в Небесную Лощину, чтобы он стал шинтеем. В Ипии не было чести больше для семьи, чем отдать ребенка шинтеям.

Уже известный воин, Ночная Песнь был создан для величия. Он показал такой уровень умений, что император Ипии прибыл в Небесную Лощину, чтобы увидеть его тренировку. Это было неслыханно, и устроили большой праздник с пиром и состязаниями меча и поэзии. Император Исэ смотрел, как Ночная Песнь побеждает товарищей-учеников в дуэлях. Никто не мог выстоять против него, и император смотрел только на него.

Против Ночной Песни вышел биться темноволосый юноша по имени Тошинака Хейру. Он был в Небесной Лощине дольше Ночной Песни. Он тренировался усерднее, терпел тяжелый график, чтобы стать сильнее. Никто из учеников не старался так, как Тошинака, никто не бился так яростно. Но Ночная Песнь легко одолел его. Три раза Тошинака нападал на Ночную Песнь в их дуэли, и три раза Ночная Песнь наносил удар, который стал бы фатальным в настоящем бою. Тошинака хотел биться дальше, но мастера увели его. Он вскоре был забыт в тени Ночной Песни.

Император Исэ был так впечатлен, что дал Ночной Песни землю и владения раньше, чем он стал шинтеем. Император даже отдал ему в жены далекую кузину, Исо Изуми, соединив Ночную Песнь и его подвиги с троном. Еще никто такого скромного происхождения не получал такую честь… и так больше никогда не рисковали.

Через годы после визита императора Ночная Песнь стал шинтеем. Он дал клятвы, получил мечи. Орден шинтеев, уже известный, стал популярнее, и Небесная Лощина получила больше учеников, чем обычно. Юноши хотели того, что показал им Ночная Песнь: силу, власть, богатство, славу, близость к правящей семье.

Ночная Песнь дал пару клятв, выполнил их. Его звали непобедимым, воином, какому не было равных, величайшим шинтеем. Но — конечно, было но — он бился только в тех сражениях, которые он выбирал, решая, что там победит. Он не рисковал, предпочитая купаться в роскоши своей славы.

Вспомним Тошинаку Хейру. Его жизнь сильно отличалась от Ночной Песни. Ему не дали привилегий, особых наград. Он трудился за каждую победу, даже против товарищей. Во времена героев он был забыт. Его сделали шинтеем, но не за его величие. Но у него было то, чего не было у Ночной Песни, горящее желание преуспеть, стать сильнее.

Покинув Небесную Лощину, Тошинака бродил по Ипии, сражался везде, где мон. Он редко побеждал. В Хицу он подрался в таверне с бандитами, чтобы защитить хозяина. Он разобрался с двумя, но другие прыгнули на него, и Тошинака упал на пол среди бури кулаков. Хозяина таверны тоже побили, и прядь волос Тошинаки не была сожжена, он не выполнил клятву.

Возле Акаро Тошинака сразился в дуэли против лорда бандитов, Горестного Копья. Он был в меньшинстве с самого начала, но он дал клятву, и народ Акаро полагался на него. Тошинака получил такую страшную рану, что звезды звали его, и только его упрямая воля не дала ему умереть. Народ Акаро пострадал из-за его поражения, проклял его имя, и еще одна клятва Тошинаки осталась незавершенной.

На Горящих Пиках, где рассвет поджигать камни, его лишил сознания Змей Джун. В Сансо он один бился с убийцей Теневым Жаворонком, за это получил отравленным ножом в спину. Лорд, которого он обещал защитить, был убит, а Тошинака смотрел, парализованный. Деревня Йоконора сгорела, ведь Тошинака не смог ее защитить. Покрытый кровью, он смотрел, как огонь поглощал деревню, оставляя только дымящиеся тела. Больше незавершенных клятв. Больше несожженных волос.

Но Тошинака не переставал биться. Он брал любую клятву. Бился во всех боях, какие мог найти. Он бился в дуэли со всеми, у кого был меч и известное имя. Он не останавливался.

Годы спустя Тошинака увидел славу и богатство Ночной Песни и ощутил в себе ненависть. Ненависть к такому умелому мужчине, который так мало сделал. Мужчина звал себя непобедимым, но его никогда не проверяли. Тошинака понял, что всегда ненавидел Ночную Песнь, а с каждым поражением, каждой раной и невыполненной клятвой ненависть росла.

Раз в пятьдесят лет в Ипии проходил традиционный великий турнир, Проявление Чемпионов. Победитель мог выбрать одну награду, в разумных пределах, конечно, и император давал ее. Ночная Песнь не участвовал. Ему не нужно было проявлять себя, все знали, что его навыки были несравненными, воину не было равных. Но другие собрались сотнями, и один среди них выделялся. Великан с острым подбородком, носом, как клюв попугая, распушенными черными волосами, не собранными в косу воина. Годы изменили Тошинаку, и никто, кто знал его в Небесной Лощине, не узнал бы его теперь.

Участники турнира были яростными, многие герои погибли. Но Тошинака уцелел. Поражения сделали его сильнее. Как только его последний противник пал, Тошинака прошел вперед и потребовал награду у императора — дуэль с величайшим героем Ипии, с Ночной Песнью, чтобы доказать, кто лучше. Император согласился и приказал Ночной Песни выйти на поле.

Два воина бились. Два шинтея, обученных в Небесной Лощине, проживших разные жизни. Они сталкивались снова и снова, катаны высекали искры в свете луны, и каждый раз Ночную Песнь отталкивали. Тошинака был в ярости, избивал Ночную Песнь большей силой, лучшими навыками и опытом того, кто бился, проигрывал и снова бился. Ночная Песнь стал ленивым, и Тошинака уничтожил его на глазах императора и всей Ипии.

Ночная Песнь лежал, избитый, в крови на полу арены, его семья и друзья, как и император Ипии не могли понять, как такое было возможно. Как чемпион смог победить лучшего? Как его мог одолеть тот, кто уже устал от множества боев? Неужели мастера Небесной Лощины выбрали не того?

Тошинака вонзил меч в землю рядом с головой Ночной Песни. Он отвернулся и ушел. Он не объяснял свою ненависть к Ночной Песни, и как он смог победить того, кто когда-то был намного сильнее него, который должен быть сильнее всех. Но шинтеи, которые смотрели, знали.

Ночная Песнь проиграл, потому что он выбирал биться только с теми, кого мог одолеть. Он научился побеждать, а не биться.

* * *

— Ну как, старик? — спросил Гуан.

Харуто пожал плечами.

— Ты растянул историю.

— Поэту можно.

Кира хотела больше. Стены, мимо которых они шли, были покрыты похожими записями, и она гадала, сколько интересных историй тут скрывалось.

— И, — продолжил Харуто, голос был острым, как клинок. — Каждый раз, когда я слышу Историю о Ночной Песни, остальной истории не хватает. Ее всегда выдают как предупреждение не почивать на лаврах, не лениться. Ночную Песнь изображают дураком, а Тошинаку — трудолюбивым героем, — он фыркнул. — Расскажи остальное. Расскажи, как Ночная Песнь хотел жить мирно вдали от жестокости постоянных боев. Расскажи, как Тошинака сделал его врагом, думал о гневе. Расскажи им. И как Тошинака не смог отпустить свою ненависть. Как унизительного разгрома для Ночной Песни не хватило. Как Ночная Песнь вернулся домой, оправившись, и увидел, что его дом сгорел, а жену убили, — Харуто остановился и ударил ладонью по стене. — Они всегда упускают эту часть истории Ночной Песни и Тошинаки.

Харуто звучал печально, и Кира хотела помочь ему, но ни Янмей, ни Гуан ничего не сказали. Они, наверное, знали лучше. Они понимали людей лучше, чем она. Но ему было больно, и она не хотела, чтобы он страдал. Янмей говорила, что хорошие помогали другим, даже если они не понимали, что нуждались в помощи.

Кира ускорилась и зашагала рядом с Харуто. Она выждала, и он посмотрел на нее. Она улыбнулась.

— Мне жаль, что так случилось с твоей женой.

— Видимо, я сам открылся, — сказал он. Его боль будто ускользнула. Он ответил ей пустой улыбкой. — Я хочу, чтобы история Ночной Песни заканчивалась, как на стене, но это не все. Есть куда больше.

Все притихли, и Кира искала, что сказать.

— Ты хотя бы это помнишь, — сказала она, уже подозревая, что это неправильно говорить. — Я не помню ничего до того, как Янмей спасла меня из зеркала. Думаю, там… Думаю, я вредила людям.

Харуто фыркнул.

— Радуйся, что ты не помнишь. Ты была ёкаем, монстром. Мстительным духом, который мог только нести другим боль.

Кира не ощущала себя монстром. Даже в смутных воспоминаниях из зеркала она не считала себя монстром. Она не хотела быть монстром. Она ощутила на плече ладонь Янмей, поняла, что замедлилась, Харуто уже шагал впереди нее.

— Он не хотел этого, — тихо сказала Янмей, обняла Киру, не сбавляя шагов. Хотя это ощущалось естественно, когда Кира была меньше, это было немного неловко теперь, когда они были почти одного роста. — Некоторые могут справиться с болью, только передав ее другим. Это не правильно, но некоторые могут только так. Он не хотел тебя задеть, он просто пытался справиться со своей болью.

— Что я могу сделать? — спросила Кира.

Янмей молчала мгновение. Кира расслабилась в ее объятиях, наслаждаясь ее знакомым теплом.

— Тебе нужно решить, говорил ли человек всерьез. Если он хотел просто передать боль, ты ничего не можешь поделать. Если он не хотел, то нужно дать время, быть рядом, когда ты будешь нужна.

Кира вздохнула.

— Быть хорошей тяжело. Быть плохой проще?

Янмей прикусила губу. Она всегда так делала, когда Кира задавала трудные вопросы.

— Нет. Не проще. Там просто другие проблемы.

— Впереди додзе, — сказал Харуто поверх плеча. — Мы сможем срезать и найти лестницу наверх, в крепость, если там не идет урок.

Гуан догнал его.

— Разве тут не тихо, старик?

Кира увидела, как Харуто кивнул, но он молчал.

Когда они дошли до додзе, стало ясно, почему было так тихо. Тела лежали на полу. Некоторые были почти целым, другие были изорваны, словно их растерзали, кровь пропитала вытоптанную солому. Оружие лежало тут, быстро вытащенное из подставок у стен додзе. Судя по виду, оружие не помогло. Кира еще не видела такой резни. Многие мертвецы были юными, почти ее возраста. Это было как в Хэйва. Ученики мастера бились вместе и умерли вместе, их кровь смешалась, текла по неровному полу и собиралась лужей у дальней стены.

Харуто медленно шел между телами, смотрел на каждое, словно запоминал лица. Гуан обошел резню, держась близко к стене, не подходя к крови.

Янмей опустилась на колени у почти целого трупа.

— Тут еще есть тепло. Мало, но… это произошло недавно. Пару часов назад.

Харуто смотрел на нее. Его лицо было мрачным, таким его Кира еще не видела. Огонь от его факела бросал на лицо резкие тени.

— Тогда они еще тут, — прорычал он. Кира узнала в нем гнев, ненависть, удушающую жажду мести. Это задело что-то внутри нее, и она услышала треск стекла, ощутила зуд под кожей. Оммедзи плюнул на пол и выбежал из додзе.

Глава 19

Ворона пронеслась между двух шинтеев. Они ударили по ней, но клинки прошли безвредно сквозь ее дым. Она тушила факелы, пролетая, комната погрузилась во тьму. Два шинтея встали ближе друг к другу, инстинктивно понимали, где был другой. Даже в темноте они были дисциплинированными. Ворона уважала это. Но это было не важно.

Побочный эффект черно-белого мира был в том, что ей нужно было мало света, чтобы видеть. Она не понимала, как видела без глаз, но мир был нарисован множеством оттенков серого. Даже в глубоких темных пещерах она видела все в серых тонах.

— Ты не доберешься до темницы, демон! — закричал ей шинтей. Мужчина с обвисшей кожей и свисающими усами, его ладони уверенно держали катану.

Ворона какое-то время летела по нижним уровням Небесной Лощины. Она слышала Шина далеко наверху, он радовался резне. Оставит ли он хоть кого-то из шинтеев в живых? Вряд ли. Как только Шин разошелся, его нельзя было остановить. Он был сильнее их всех физически, и его сила росла от кровожадности, а теперь он был ненасытным. Конечно, он будет потом возмущаться из-за бардака, который устроил, когда успокоится, но сейчас он был готов уничтожить всех живых в Небесной Лощине. Ворона предпочитала не убивать. Она избегала многих шинтеев, скрываясь, и они проходили мимо нее. Преимущество тела из дыма было в том, что она могла парить под потолком, не только над полом.

Хотели они или нет, шинтеи подтвердили, что Ворона была в верном месте. Двое сторожили большую деревянную дверь. Она дала им бродить в темноте, пока она исследовала. Дверь была заперта. Прочная. Закреплена в камне вокруг. Она попробовала дверь, послала дым между швами и в замок, вокруг краёв. Она сжала край двери и вырвала ее из камня, отбросила в сторону.

— Стой! — закричал шинтей с обвисшей кожей. Он прошел вперед и взмахнул мечом, но Ворона уже улетела от него в просторную пещеру за дверью.

Там было много места, и только большой круг металла с узорами облаков, огня и деревьев был закреплен в дальней стене из камня.

— Зажгли факел, — сказал шинтей с обвисшей кожей, все еще суетясь у разбитой двери за ней.

Ворона пересекла комнату и посмотрела на круг металла. Он был встроен в стену пещеры, почти как резной рельеф, символы на нем были на непонятном языке. Круг занимал почти всю стену, смесь шестеренок, поршней и замысловатой резьбы. Мастер говорил ей ожидать такого. Это был кохранский прибор. Кохранцы были народом без техник и ци, но они были гениями. От летающих топтеров до Кровавых Двигателей, которые делали человека сильнее и быстрее. Их приборы использовались по-разному, включая, видимо, замки для титанов.

Ворона направила дым по поверхности прибора, исследуя его внимательно, как возлюбленного. Когда она закончила, она знала все его изгибы. Заметного замка не было, но две дыры были на противоположных концах прибора. Каждая тянулась неглубоко в прибор и содержала много острых предметов.

Шинтеи за ней зажгли факелы и ворвались в пещеру.

— Больше ни шагу, демон! — закричал шинтей с обвисшей кожей.

Ворона повернулась и подлетела к шинтею.

— Ты знаешь, что за этой стеной? — спросила она. — Ты знаешь, что сторожишь?

Старый шинтей опустил факел в петлю на стене и взял катану обеими руками.

— Шинтеи Небесной Лощины поклялись Пятому Мудрецу под Небесами защищать эту темницу. Нет задания важнее.

— Я понимаю. Но вы знаете, почему? — мир был полон людей, которые выполняли задания, которые не понимали. Они все были дураками. Они не знали, что защищали, или почему это было тут.

Два шинтея разделились и стали двигаться, чтобы напасть на Ворону с двух сторон, старик со свисающими усами с одной стороны, юный дурак с оскалом на милом лице — с другой. Она дала им думать, что у них был шанс.

— Эта дверь — кохранский прибор. Как ее открыть? — сказала Ворона, пока они приближались. Она говорила будто с собой. — Вы знали, что кохранские приборы работают на крови? Жаль, но у меня нет крови. Спасибо, что отдадите свою.

Они напали, и Ворона улыбнулась бы, будь у нее рот. Она не могла пока что убить их. Они были нужны ей живыми.

* * *

Харуто несся по лестницам мимо остывающих трупов и красных ручьев. Это была онрё. Точно. Может, не паучиха — паутины и коконов не было, а тела были разорваны — но онрё была в Небесной Лощине. Жажда мести Тяна горела в его груди. Он слышал шаги других за ним, они звали его. Он игнорировал их.

Крик сверху, боевой клич в оскверненных залах. А потом вопль агонии.

Харуто ворвался в зал храма, тяжело дыша от быстрого бега. Тут все было, как он помнил: высокий потолок, пять каменных колонн, каждая представляла одно из пяти великих созвездий. Лампы на стенах озаряли пространство, желтый свет мерцал, дыра в крыше впускала луч света, который озарял возвышение в дальнем конце. Там стоял храм тянцзюна, владыки небес. В его время тянцзюном была Мира, богиня урожая, но она теперь была мертва, и богиня утерянных возможностей сидела на Нефритовом троне. Скамьи и тела валялись вокруг. Десятки шинтеев, старых и молодых, были убиты в месте, которое должно быть священным.

Среди резни стоял мужчина, высокий, мускулистый, его одежда порвалась, свободные хакама свисали с пояса. Его кожа была бледной, как мел, и он был покрыт кровью. Его волосы развевались вокруг головы сотней толстых кос, каждая была длиной с хлыст, извивалась, как змея. Несмотря на навыки и техники, шинтеи лежали на полу, изорванные, а на нем не было ни единой раны. Он держал тело девушки. Она, скорее всего, только стала шинтей. Ее голова свисала, шея была сломана. Он бросил ее тело на пол.

— Среди них нет вызова, — сказал бодро мужчина. — И они натворили такой бардак, — он махнул ладонью, и кровь брызнула на скамью у стены.

— Хватит! — взревел Харуто. Он бросил факел и прошел в комнату к мужчине. Он слышал, что другие догоняли его, услышал, как Кира охнула из-за резни.

— Хмм? — онрё посмотрел за Харуто. — Вас еще много? — он вздохнул. — Мне скучно вас убивать. Можешь идти, — он лениво махнул на двери храма в дальнем конце зала. Хоть они были в три раза выше взрослого мужчины, двери висели криво, снесенные с петель.

— Я именую тебя харионаго, — сказал Харуто. Харионаго были жестокими ёкаями, появляющимися, когда человека топили, часто из тех, кого связали веревкой или водорослями. Обычно они бродили по дорогам между городами и деревнями, обманывали людей своей красотой и наказывали тех, кто пытался проявить к ним доброту. Они были жестокими, но не самыми опасными духами. Но этот как-то стал онрё, и его сила выросла. Он убил так много шинтеев… Харуто еще не видел такого сильного ёкая. Он шагнул вперед, переступив разорванного шинтея.

— О, — окровавленное лицо онрё озарила улыбка. — А ты — оммедзи, от которого убежала Сифэнь. Я еще ни разу не встречал оммедзи. Скажи, — улыбка стала опасным оскалом, похоть пробралась в голос, — ты станешь для меня вызовом? Ты дашь мне то, что не смогли дать эти слабаки? Надеюсь.

Харуто сделал еще шаг вперед.

— Харионаго…

— Прошу, — сказал онрё со сладкой улыбкой. — Зови меня Шин. Мы станем очень близки.

— Именем Оморецу я уничтожу тебя.

Харуто услышал Янмей и Киру позади себя.

— Назад. Этот онрё опаснее, чем вы думаете.

— Хмм? — онрё посмотрел на Киру. — Это одна из моих сестер? Ты не на той стороне, девочка.

Кира встала перед Харуто и посмотрела на тела вокруг.

— Как по мне, я на правильной стороне. На хорошей стороне.

Харионаго рассмеялся.

— Добро и зло — понятия людей. Ты выше этого, — он протянул к ней руку. — Идем со мной, и Мастер откроет тебе глаза на правду.

Кира оглянулась на Янмей. Старушка покачала головой. Девушка посмотрела на харионаго и прокричала:

— Ни за что!

— Что ж, еще один труп, — харионаго шагнул вперед, широко раскрыл руки и поднял голову к потолку. — Давай. Я дам тебе шанс напасть первой.

Кира дернулась вперед, но Харуто схватил ее за плечо и оттащил. Он услышал треск стекла. Зеркальный кинжал сверкнул в ее ладони и уткнулся в его грудь. Она моргнула, охнула и отодвинула кинжал.

— Плохо. Прости. Прости. Прости.

— Я сказал — назад, — рявкнул Харуто. Этот онрё был слишком опасен. Доказательство было вокруг них. Он один был в безопасности. Только он был бессмертным.

Он вытащил катану из ножен и выставил перед собой.

— Шики, — дух выбралась из его кимоно и прыгнула в клинок, сделав его алым. Харуто сжал ее обеими руками перед собой, поправил стойку. — В Небесной Лощине остался еще один шинтей, и он сразится с тобой, онрё. За всех, кого ты убил, за все страдания, которые ты причинил, именем Оморецу я убью тебя! — он бросился к харионаго.

Глава 20

Харуто бросился, пока онрё смотрел на потолок. Он поднял Шики двумя руками, этот удар должен был рассечь человека надвое. Онрё увернулся в последний момент. Клинок Шики задел кожу его груди, оставив тонкую красную линию. Харуто отпрянул и поднял Шики для защиты. Он перешагивал тела и обломки скамеек. Онрё улыбнулся ему, волосы развевались вокруг его головы, пока он тер порез на груди. Рана уже закрывалась, но харионаго поднял пальцы к губам и облизнул кровь на них.

— Ты медленный, — сказал онрё. — Я дал тебе шанс ударить, и ты потратил его на такую ленивую атаку. Моя очередь! — он бросился к Харуто. Две косы с шипами на концах из металла в крови устремились к лицу Харуто. Харуто отбил первую косу клинком, а потом отпрянул на шаг и опустил Шики, попал по другой косе, вызвав дождь искр. Он ощутил дрожь, она пробежала по Шики и его руке. Харуто отпрянул. Шики должна была рассечь волосы онрё, но коса отдёрнулась к другим вокруг его головы. — Медленный и слабый, — улыбка пропала с лица онрё. — А я надеялся на вызов. Давай я упрощу для тебя ситуацию. Я не буду даже использовать ладони, — он сцепил ладони за спиной.

Харуто не хотел упускать шанс. Самоуверенность часто губила наглецов. Он прыгнул вперед, сделал финт влево. Пять кос вылетели из-за онрё к его лицу и груди. Харуто скользнул вправо, ударил Шики по боку харионаго. Одна коса взметнулась и пробила его плечо, вызвав вспышку боли, но клинок Шики тоже задел плоть. Небольшое сопротивление, и она пробилась.

Харуто выдохнул и встал. Самоуверенность онрё была тем, что ему было нужно.

Онрё рассмеялся и послал дюжину острых кос к голове Харуто. Харуто прыгнул в сторону, перекатился через безголовое тело и врезался в перевернутую скамью. Он прижался к ней спиной и вскочил с Шики наготове. Онрё истекал кровью из большого пореза ниже ребер слева, но это не остановило его и даже не замедлило. Ладони все еще были за его спиной, он побежал к Харуто, сократил расстояние между ними за два легких шага. Харуто отскочил, откатился за скамью, закрываясь ею.

Онрё дергался влево и вправо, вел головой, острые косы атаковали Харуто. Харуто отбивался и парировал, на пару секунд его жизнь стала размытым пятном отчаяния. Онрё отбросил скамью, косы зашипели в воздухе, устремились к лицу Харуто. Харуто отбил одну косу, но еще две летели к нему с другой стороны. Он снова отступал, его спина врезалась в камень — одну из колонн храма. Он юркнул за нее, четыре острые косы врезались в камень, выломали куски.

Онрё рассмеялся за колонной.

— Сифэнь слаба, раз ей пришлось бежать от тебя.

Харуто попятился на пару шагов, чуть не запнулся об оторванную руку, попытался успокоиться. Онрё все еще ждал на другой стороне колонны, вне поля зрения. Харуто знал, что не победит, защищаясь. У онрё было много кос, и каждая двигалась и атаковала независимо. Ему нужно было закончить бой одним решительным ударом. Будет больно. Он отпрянул еще на шаг, поднял перед собой Шики в защите. Пол за ним был чистым. Ему нужно было то пространство. И ему нужно было, чтобы онрё пришёл к нему.

— Что такое, харионаго? Боишься? — Харуто старался говорить ядовито. — Так шумел, а теперь прячешься за колонной?

— Прячусь? Я? — онрё рассмеялся. — Никогда. Я наслаждаюсь моментом, — он скользнул в сторону, все еще сжимая руки за спиной, волосы извивались, как угри. А потом он бросился в Харуто, безумно хохоча.

Харуто стоял с Шики наготове. Онрё приблизился. Шесть кос полетели к нему. Он взмахивал мечом вправо и влево, отбивая их. Одна задела его, огонь вспыхнул на его руке. Он отскочил и опустился на корточки, держа Шики горизонтально у плеча, готовый сделать выпад. Онрё прыгнул, и Харуто бросился к нему, направляя Шики к его животу, дюжина острых кос пронзила руки, грудь и шею Харуто.

Харуто стиснул зубы так сильно, что они могли рассыпаться. Боль пылала в его теле, словно в венах кипело масло. Но он такое ожидал.

— Ты попался, ёкай, — сказал он, сплевывая кровь на обломки у своих ног. Он поправил хватку на Шики и стал поднимать ее, клинок рассекал грудь онрё, будто он был рыбой.

Онрё охнул от боли. Он взмахнул руками, одна сжала ладони Харуто, останавливая его меч, другая легла на его шею. Его ладони казались огромными. Онрё был огромным, словно вырос, пока они бились. Его кожа натянулась неестественно на его лице. Мышцы напряглись, из-за них кожа могла треснуть.

— Серьезно? — он широко улыбнулся, как жаба.

Харуто пытался двигаться, но онрё придавил ладони Харуто к рукояти Шики, медленно отодвигал меч, убирал его из своей груди. Рана закрылась почти раньше, чем клинок вышел. Все раны онрё закрылись. Он исцелялся даже быстрее Харуто.

— Думаю, я тебя поймал, — сказал онрё, смеясь. Он сжал шею Харуто сильнее, поднял его с пола. Онрё точно вырос. Он был выше, крупнее, до этого был худее.

Харуто выдавил улыбку. Он пытался подвинуть Шики, но онрё все еще держал его ладони. Он прохрипел, несмотря на хватку на его горле:

— Я заставил… тебя… использовать ладони.

Улыбка пропала с лица онрё, там появилась чистая злоба.

— Умри! — дюжина кос вылетела и порвала грудь и руки Харуто.

* * *

Кира смотрела в ужасе, как харионаго бросил обмякшее тело Харуто в сторону. Оммедзи рухнул с влажным стуком на груду трупов. Шин вырос за время боя, разбух. Он был высотой в восемь футов, широкий в плечах. Его улыбка пропала, и скука появилась на его ужасно растянутых чертах. Кира не могла это терпеть. Она не могла стоять и позволять Шину убивать его. Она шагнула вперед и создала два зеркальных кинжала в руках.

— Что ты делаешь? — прошептал Гуан.

— Останавливаю его, — процедила Кира, сжимая зубы до боли в челюсти.

Гуан фыркнул.

— Харуто только начал. Не мешайся.

Кира смотрела, и Харуто пошевелился. Сначала медленно, он перекатился на грудь, поднялся на колено. Он встал, шатаясь, опираясь на Шики, как на костыль. Когда он поднялся на ноги, он покачнулся. Его лицо было бледным и в крови, но раны пропали.

— Еще одно испорченное кимоно, — вздохнул Гуан.

Рот Шина раскрылся, он смотрел на Харуто.

— Разве ты не должен быть мертв?

— Что? — Харуто сплюнул кровь на ближайшую скамейку. — Не ты один быстро исцеляешься, — он поднял Шики обеими руками, бросился к харионаго, целясь в голову.

Шин отшатнулся, волосы извивались, он остановил клинок Харуто. Оммедзи ударил снова, быстро оставил рану на груди Шина, но она закрылась быстро, и онрё направил шесть кос к лицу Харуто. Харуто уклонился, перекатился среди конечностей и тел, вскочил на ноги. Они казались равными по силам. Оба исцелялись почти сразу же, как получали раны. Оба двигались с ослепительной скоростью и били с такой силой, что могли разбить камень. А потом Шин засмеялся.

Онрё снова рос, он уже нависал над Харуто, его плечи стали шире, чем рост Харуто. Его глаза яростно пылали, он растянул губы в рубиновом оскале. Он направил две косы к глазам Харуто, и когда Харуто решил отбить их, он ударил оммедзи кулаком по лицу, и тот отлетел в колонну, сила столкновения вызвала трещины на камне. Кровь вылетела изо рта Харуто, он сполз по колонне.

Шин бросился вперед, взмахнул рукой, и Харуто едва успел уклониться. Удар Шина разбил колонну, камень полетел на тела и пол храма. Харуто попытался отодвинуться от онрё, но Шин тут же бросился на него. Они обменялись ударами, волосы и меч встретились с взрывом искр.

— Он проиграет, — уверенно сказала Кира.

— О, не унижай старика.

Кира взглянула на Гуана, но старый поэт выглядел не так уверенно, как звучал. Может, его старые глаза не успевали за яростным боем. Но Янмей должна была видеть. Она была воином, хоть ее волосы седели. Кира оглянулась на нее.

— Он замедляется.

Янмей поймала ее взгляд, но промолчала.

— Харуто устает, — объяснила Кира. — Шин становится быстрее и сильнее, пока растет. Харуто не может победить.

Янмей кивнула.

— Мы должны помочь.

Гуан громко кашлянул.

— Харуто сказал не лезть. Он может справиться. Я видел, как он…

Кира не слушала его, смотрела на Янмей.

— Ты сказала, что нужно помогать другим. Даже если они не думают, что нуждаются в помощи. Быть хорошим — это помогать, когда кто-то в беде. Он не может победить один.

Янмей улыбнулась и вытащила нагинату из-за плеча.

— Ты права, — сказала она. — Давай ему поможем.

Кира ощутила трепет в груди.

— Да! — она подпрыгнула и хлопнула в ладоши. Янмей строго посмотрела на нее. — Прости. Серьезное время. Я могу быть серьезной, — она стерла улыбку с лица и нахмурилась.

Харуто ударил алым клинком по бедру Шина, и большой онрё упал на колено. Оммедзи подвинул ногу для убийственного удара, но Шин послал три косы, и они вонзились в разбитую скамью. Тряхнув головой, он бросил скамью. Харуто упал на пол, скамья пролетела над ним и врезалась в стену. Янмей перепрыгнула Харуто, нагината уже крутилась в ее руках. Кира пронеслась мимо него.

Кира бросила первый кинжал, и Шин поймал его большим кулаком. Он взглянул на кинжал, и Кира показала ему, что Харуто прыгал на него сзади в отражении. Онрё повернулся, обманутый иллюзией, и Янмей ударила клинком по его ладони, отсекла три пальца. Он взревел от боли, сотрясая стены храма и пол под ногами Киры. Янмей повернулась и ударила концом нагинаты по подбородку Шина с силой, разбивая кость. Онрё отшатнулся, и Кира вонзила новый нож в его грудь, отскочила от кровавых ладоней.

— Что ты делаешь? — сказал Харуто, поднимаясь на ноги, кровь текла из шести медленно заживающих ран.

— Помогаю, — сказала Кира, останавливая косу, тянущуюся к ее лицу. Ее зеркальный кинжал разбился в ее ладони, и коса повернула и оставила кровавую линию на ее щеке, которая пылала, как огонь. Она отпрянула и сжалась. Ей нужно быть быстрее. Она не могла сравниться в силе с Шином, и ее кинжалы были бесполезными для защиты.

— Да. Да! — Шин шагнул к Янмей. — Больше тебя. И всех вас, — он откинул голову, смеясь, пять кос полетели к лицу Янмей. Она отступала, крутя нагинату в безумной защите.

Кира повернула новый кинжал в руке, бросила его в Шина. Он попал в его бедро, Шин быстро вытащил его свободной рукой, еще шагая к Янмей.

— Ты уронила это, — рассмеялся он и бросил ее в Киру.

Харуто бросился перед ней, взмахнул Шики на мерцающий кинжал, разбил его в воздухе, осколки мерцали в свете лампы.

— У меня нет времени защищать тебя, — рявкнул Харуто. Он повернулся и побежал к Шину. Онрё направил в него десять острых кос. Харуто пригнулся, скользнул под ними.

Янмей и Харуто обступили Шина, но им было тяжело. Он двигался слишком быстро, косы останавливали их удары, бросались на них. Янмей уже тяжело дышала, ей было сложно успевать. Она не использовала огонь, и Кира была рада этому, но она уже замедлялась. Шин рассмеялся, посмотрел на Янмей с одной стороны и оммедзи с другой. Кира зашла за его спину и ударила по лодыжкам, рассекая кожу и связки. Огромные харионаго рухнул на колени. Харуто бросился на него, позволил одной косе пробить его руку, другой — ногу, еще от трех уклонился, вонзил Шики глубоко в его грудь. Кира попятилась от Шина и Харуто, увидела, как лампа на стене мерцала, послала поток огня к крутящемуся клинку Янмей. Она ударила по горизонтали по шее Шина. Волосы Шина закрыли голову и плечи, как шлем-кабуто, Харуто повернул Шики глубоко в груди онрё. Шин упал, уперся ладонями в пол, разбивая камень и выпуская волну силы, которая отбросила Янмей и Харуто, Кира отшатнулась к стене. Он сорвал с головы три горящие косы. Смеялся, хотя это точно было больно.

Кира вернула равновесие быстро, прыгнула на спину Шина. Она вонзила ножи в его шею с двух сторон, сделала сальто, но коса обвила ее ногу. Шин повернул голову. Кира резко рухнула на разбитый камень перед Шином. Боль опалила ее спину и шею, все перед глазами вспыхнуло белым. Она кричала бы, но воздух вылетел из нее. Шин не дал ей оправиться. Он шагнул вперед, пнул ее в грудь и отправил в полет по храму.

* * *

Кира пролетела по воздуху и рухнула среди тел и обломков скамеек. Грудь Янмей сдавило от вида. Она знала, что девушка была крепкой, крепче, чем выглядела, но тот удар мог убить лошадь.

Янмей попыталась встать на ноги, уже взмахивая нагинатой в сторону харионаго. Атака была дикой, ведомой злостью и страхом за Киру, но онрё отпрянул от удара. Он не хотел рисковать волосами против ее пылающего клинка. Это была не слабость, даже самое крепкое дерево падало от сотни топоров. Если она отрубит достаточно кос, он уже не сможет защищаться от Харуто и его духовного меча.

Янмей развернула нагинату и сделала выпад. Онрё нахально рассмеялся и шагнул в сторону. Он схватил скамью за одну из трех оставшихся ножек, замахнулся ею, как дубиной. Янмей попыталась перепрыгнуть ее, но ее тело предало ее, нога подкосилась, и скамья ударила ее по боку, разбилась на кусочки и отбросила ее по храму.

Она ударилась об пол в двадцати шагах от онрё, перекатилась и остановилась. Сильная боль пронзала ее грудь, словно ножи подбирались все ближе к сердцу. Она не могла дышать. Огонь, ее огонь, стал ее ранить, обжигать изнутри. Она выпустила огонь, чтобы потушить. Мудрец говорил, что так будет. Чем больше она использовала свою технику, тем больнее было, и потом она не сможет использовать ее, не обжигая себя, не раня сердце. И возврата не будет. Ее огонь убьет ее. Она была близко. Слишком близко. Она не могла больше использовать технику ради Киры.

Она поднялась на колени. Боль в груди пульсировала, и она схватилась за нее рукой, другая еще сжимала нагинату. Она отыскала Киру взглядом, Гуан помогал ей подняться. Кровь текла из дюжины порезов на ее лице, глаз опух и закрылся, кровь текла туда из-под волос. Ее кимоно было изорванным, но она выглядела решительно, шагнула вперед, хромая. Гордость наполнила грудь Янмей. Это была ее девочка, не сдавалась, даже когда едва могла стоять. Даже когда у них не было шансов на победу.

— Ты в порядке? — спросила Кира, подойдя к ней.

Янмей кивнула, не могла говорить из-за боли в груди.

Харуто рухнул на пол в паре шагов от них, разбивая деревянную скамью. Он вскочил на ноги, отважно крича, а потом пошатнулся, нога подкосилась под ним. Его левая рука свисала, блестящая белая кость торчала из кожи ниже локтя. Плоть уже пыталась соединиться. Янмей смотрела, как кость встала на место. Харуто зашипел от боли и рухнул на кусок разбитой колонны.

Шин в другой части храма хохотал, волосы извивались вокруг его головы. Несмотря на все, что они с ним сделали, на нем не было ни царапины. Вся их боль и жертвы ничего не значили перед лицом его исцеления.

Кира помогла Янмей встать, они подошли к Харуто, хромая. Харионаго стал рыться в обломках вокруг в поисках чего-то.

— Твой огонь помог бы, — сказал Харуто. Он поднял голову с утомленной улыбкой.

Янмей покачала головой.

— Я не могу, — прохрипела она. Горло болело, голос терзал его. Кира смотрела на нее, яростно хмурясь. Янмей поймала ее взгляд.

— Нам нужно отвлечь его, — казал Харуто. — Он защищает голову и шею, а волосы прочные, как сталь. Шики не может их рассечь. Если мы заставим его забыть о защите на миг, я попробую закончить это одним ударом.

— Хм, этот сойдет, — сказал Шин, его голос был слишком слабым для разбухшего тела. Он поднял кусок каменной колонны вдвое больше человека размером и бросил в них.

Янмей дернулась, врезалась в Киру и толкнула их обеих в сторону. Камень пронесся мимо них и рухнул на пол, разбился, раздавливая трупы шинтеев под ним. Кира поднялась на ноги и попыталась поднять Янмей, но ее ноги не держали ее. Янмей опустилась на пол и покачала головой.

— Я не могу… — она пыталась перевести дыхание. — Я просто…

— Все хорошо, — сказала Кира. Она поймала взгляд Янмей и кивнула ей. — Я могу это сделать, — она отвернулась и пробормотала. — Я могу это сделать.

Харуто встал и медленно подходил к Шину. Онрё поднял кусок колонны меньше и бросил в оммедзи. Харуто отшатнулся, но камень задел его плечо и сбил.

— О, это лучше, — Шин улыбался. — Не останавливайся. Я только начинаю.

— Будь готов, — крикнула Кира Харуто, отходя от Янмей, зеркальные кинжалы появились в ее ладонях.

Гуан подобрался к Янмей и просунул плечо под ее руку, помог ей встать, кряхтя.

— Пошли, старая бандитка, — сказал он. — Лучше отойти и дать молодежи разобраться, — он рассмеялся, ведь Кира и Харуто были старше их обоих, вместе взятых.

Кира и Харуто двигались к Шину, держались достаточно далеко, чтобы он не смог одолеть их обоих одним ударом.

— Теперь только двое? — спросил онрё. — Как обидно, — он рассмеялся. — Тогда старуху я убью позже.

— Замолчи! — завизжала Кира. — Просто… заткнись!

Шин откинул голову и рассмеялся. Кира — нет.

Она бросила два кинжала в его лицо. Она целилась точно, но волосы Шина обвили его голову быстрее кобры. Кинжалы попали по косам и разбились на осколки перед его лицом, каждый вспыхнул ярко, как солнце, Кира использовала свою технику. Он попытался закрыть руками глаза, отшатнулся.

Харуто бросился вперед и прыгнул, взмахнул Шики по сверкающей дуге к шее онрё. Шин упал на колено и взревел. Косы летали в стороны, готовые убить. Три косы попали по Харуто, пробили его грудь, живот и руку, не пустив его к онрё. Он закричал от боли. Шин завизжал и стал махать головой в стороны, чтобы отбросить Харуто.

Янмей увидела, как Кира создала еще два кинжала, приблизилась к онрё тихо, как кошка. А потом прыгнула на него, готовая ударить кинжалами. Шин убрал ладонь с глаз и заметил ее. Он широко улыбнулся. Он поймал ее за горло в воздухе огромной ладонью. Янмей беспомощно смотрела, как ее девочка задыхалась. Кира вонзила кинжалы в руку Шина, била ими снова и снова, но каждый раз слабее. Раны закрывались почти так же быстро, как открывались. А потом Кира перестала бороться, ее руки повисли по бокам.

Янмей отпрянула от Гуана, но у нее не было сил стоять. Она рухнула, могла лишь смотреть, как ее девочку душат, ее дочь по всему, кроме крови. Она ничего не могла сделать.

* * *

Ворона влетела в храм и поразилась жестокости. Скамьи валялись, трупы и куски каменной колонны усеивали пол. Шин был в своей стихии, создавал бардак, на который скоро будет жаловаться.

Два старика прятались у стены: мужчина выглядел целым, женщина была будто на грани смерти, уже склонилась над краем. Их будет просто потушить. Ее дым змеился по полу к ним, а потом Ворона поняла. Вид резни пробудил что-то в ней, жажду присоединиться, отомстить живым. Она с трудом совладала с дымом, не пустив его к старой паре. Она не была бездумным духом, которого привлекла жажда крови. Она была выше этого. Лучше этого. И они были добычей Шина, а он не будет рад ее помощи.

Ворона собрала дым внутри плаща и взлетела к потолку, решила посмотреть конец боя с высоты.

Шин наслаждался. Он улыбался, как статуя Чампы, стал чудовищных размеров, вдвое больше обычного мужчины. Его сила и скорость были нереальными. Волосы двигались у головы, искали новую мишень, но часть его кос была вырвана, там остался лысый участок. Он не вышел из боя невредимым. Он держал девочку, сжимал ее горло ладонью, медленно убивал ее.

Старушка завопила:

— Нет! — и оттолкнула старика. Она сделала шаг, отвела руку, чтобы бросить нагинату, как копье. Шин заметил это и подвинул руку, держал девушку перед собой, как щит. Старушка замерла, оружие выпало из ее руки, и она рухнула на каменный пол.

Так Шин любил сражаться. Он не просто хотел победить. Он хотел сломать противников, сокрушить их, развеять их волю сражаться, как лепестки в урагане. Ворона почти не уважала своих собратьев. Сифэнь была отвратительной, Зен был развратной свиньей; а Шин… был садистом. Но, как всегда говорил Мастер, семью не выбирают.

Ворона смотрела на умирающую девочку, заметила в ней что-то странное. Она была онрё, сестрой. Сифэнь говорила, что новая сестренка путешествует с оммедзи. Если Шин бился с охотником на ёкаев, конечно, он так завелся. Но кто из них был оммедзи? Точно не девушка, а два старика выглядели слишком хрупко, чтобы попытаться очистить духа.

Деревянная скамья сдвинулась, мужчина поднялся из-за нее, шатаясь. Он был высоким и мускулистым, кимоно было изорвано в сотне мест, открывая грудь в мелких ранах. Шин уже добрался косами для мужчины, пробил его много раз. Но мужчина стоял. Раненый, но не побежденный. Не сломленный. Его волосы были длинными, ниспадали на плечи, лицо исказил гнев. В одной руке он держал катану с кроваво-красным клинком. Оммедзи.

— Брось ее! — крикнул оммедзи.

— Хмм? — лицо Шина озарила улыбка. Он махнул девушкой перед собой, ее обмякшее тело раскачивалось, без костей. — Эту? — он тряхнул ее, как тряпичную куклу. — Заставь меня.

Она была еще жива. Ее пальцы подрагивали. Она была на грани удушения, но упрямо цеплялась за жизнь и сознание. Новая сестра была сильной. Но она была глупой, раз решила биться с Шином. И все же Мастер хотел бы ее живой. Ворона пустила тонкую струйку дыма среди извивающихся кос Шина к его уху.

— Опусти ее, Шин, — прошептала Ворона через дым.

Шин напрягся и огляделся. Улыбка пропала с его лица, он с отвращением скривил губы.

— Ладно, — сказал он. — Эту. Трое других мои, — он отбросил девушку, она ударилась об пол, перекатилась и осталась лежать.

Храм чуть задрожал. Не сильно, но Ворона поняла, что ее работа была завершена. Кровь шинтеев, которую она скормила прибору Кохрана, сработала в механизмах, смазала шестеренки, напитала устройство. Дверь открывалась. Темница отпиралась.

Храм задрожал снова, уже сильнее, и оммедзи пошатнулся, схватился за край скамьи.

— Пора заканчивать, харионаго, — крикнул он.

Ворона что-то ощущала. Ее дым двигался сам. Бурлил, обретал форму. Ей не нравилось чувство.

— Убей его, — прошептала она через дым в ухо Шина. — Убей его сейчас, Шин.

— Хмм? — сказал Шин, улыбка вернулась на его лицо. — Даже любимица Мастера не чурается похоти, — он рассмеялся. — Она хочет тебе смерти, оммедзи. Как и я! — Шин бросился на мужчину. Оммедзи перекатился под огромным кулаком, ударил катаной, открывая рану на бедре Шина, которая тут же зажила. Острая коса пробила плечо оммедзи, и он упал с воем. Он выдернул косу и отшатнулся, взмахнул мечом, чтобы остановить другую косу.

Шин схватил кусок камня с пола, ударил им по оммедзи. Камень разбился об лоб мужчины, он отшатнулся среди мелких кусочков, растянулся на полу. Шин прыгнул в воздух с грацией, которая не вязалась с его размером, рухнул на оммедзи, каменный пол разбился под ним. Дюжина кос прибила руки оммедзи к камню. Мужчина закричал в агонии, пытался вырваться, но не мог. Шин склонился над ним, глаза блестели злобой.

Храм задрожал снова. Не только храм, поняла Ворона. Вся крепость дрожала. Вся гора дрожала. Из темницы глубоко под ними что-то заревело.

— Слышишь это, оммедзи? Чувствуешь? — Шин рассмеялся. — Мы уже победили. Он свободен. Темница открыта, — Шин огромной ладонью поймал ладонь оммедзи с мечом и сдавил. Мужчина закричал, Шин превратил его ладонь в месиво рваной плоти и сломанных костей.

Пробуждающийся титан снова взревел, сотрясая храм. Кусочки камня падали с потолка храма на пол. Ворона ощущала, как пыль сыплется сквозь ее дым. Темница была открыта, но Небесная Лощина, казалось, рушилась. Два старика забрали юную онрё и тянули ее к стене. Но она сопротивлялась, все еще пыталась биться. Ворона уважала новую сестренку. Воля сражаться была сильной у всех онрё.

Стена за храмом богине Нацуко засияла оранжевым, потом красным, потом белым. Камень растекся, поджигая храм и подмостки, на которых он стоял. Дракон пробил растаявший камень и попал в храм.

Он был огромным. Лицо было как у рычащего тигра, высотой с пятерых мужчин, с гривой из танцующего огня. Сияющая оранжевая чешуя, каждая размером с Ворону, тянулась по извивающемуся телу. Он полз по камню, ревя, не замечая никого в храме. Огонь полетел к огромным дверям в дальнем конце храма, и дракон полетел к ним. Его тело было длинным, казалось бесконечным. Его лапы были маленькими. Это было существо неба. Огонь сыпался с его тела, поджигая скамейки и татами, жидкий огонь растекался по полу. Он пробил головой двери храма, и его хвост, наконец, появился из дыры за подмостками. Хвост был кричащим орлом, широко открывшим клюв, плюясь огнем. Ворона смотрела, как он проносился, потрясенная размером существа.

— Чудесно, — сказал Шин, хвост дракона пробил колонну, куски горящий камней посыпались на двух стариков и маленькую сестру.

Хвост дракона скрылся за дверями храма, и оммедзи прошипел:

— Сейчас, Шики! — его меч вылетел из искалеченной ладони, развернулся и попал в другую руку. Он вырвался из кос Шина с брызгами крови. Шин повернулся, оммедзи пронесся мимо него, красная катана описала мерцающую дугу.

Оммедзи приземлился в паре футах от Шина, стоял спиной к монстру, одна рука была изорванной, другая — еще хуже. Глаза Шина ужасно расширились, а потом его голова слетела с тела, покатилась по полу, кровь полилась из шеи фонтаном. Его огромное тело рухнуло на каменный пол со стуком. Оммедзи упал через миг.

Глава 21

Гуан бросил Янмей и Киру, держащих друг друга, и поспешил к Харуто. Он обошел онрё на случай, если монстр оживет. После всего, что Гуан видел в последние несколько дней, он не удивился бы. Но ни голова онрё, ни тело не двигались, только кровь вытекала на пол храма. Гуан перебрался через обломки камня и горящие скамьи, оказался рядом с другом. Его мутило от мысли о том, что он обнаружит.

Харуто сидел на коленях без движения. Одна рука свисала, кровавая, изорванная, куски кости торчали из кожи. Другая была прижата к груди. Шики была в облике духа, комочек черной шерсти с глазами, она тревожно пищала перед Харуто.

— Старик, — сказал Гуан, останавливаясь перед Харуто. — Не смей умирать при мне, — он поднял голову Харуто, увидел слабую улыбку.

— Обманул тебя, — сказал Харуто. Шики рассмеялась и помахала волосатой ручкой Гуану. Он пнул маленького духа, и она прокатилась по полу, пища от смеха.

— Это не смешно! — Гуан невольно улыбнулся. Было не смешно, но он был рад, что его друг был жив. Он не видел, чтобы бессмертие Харуто проверялось так жестоко раньше. Он сел перед ним и покачал головой. — Ты это сделал, старик. Ты убил тот лук.

Харуто скривился.

— Это был не он. Этот онрё не убивал Тяна.

— О, — горе и вина смешались внутри Гуана. Он был разочарован, что его сын не был отомщён, да. Но он знал, что Харуто не остановится, не сможет остановиться, но бремя Тяна не будет выполнено. Как долго он мог это делать, пока Тяна не выгнали с небес в тело Харуто? Нужно было биться с другими онрё, а они едва пережили бой с этим, хоть старик и был бессмертным.

— Думаю, йорогумо, которую я встретил в Миназури, убила Тяна, — сказал Харуто. Он посмотрел в глаза Гуана. — Мы найдем ее, обещаю, — он застонал и обмяк. Гуан поймал его и опустил на пол. — Но сначала мне нужно немного отдохнуть.

Гуан смотрел, как раны Харуто медленно заживают. Кости вставали на места, плоть соединялась. Он знал, что было больно. Он видел это снова и снова, и Харуто все это терпел. У бессмертия были преимущества, но он ощущал боль. Гуан схватил Харуто под руки и оттащил от мёртвого онрё. Земля была разбитым камнем, валяющимися телами и обгоревшими обломками. Харуто застонал, Гуан прислонил его к стене храма подальше от развалин.

— Капуста, — буркнул Гуан. — Ты не знаешь, что такое боль, старик. Подожди, когда ты проснешься однажды ночью, желая отлить в третий раз, и обнаружишь, что в спину что-то вступило, и ты не можешь встать. Это боль.

Харуто рассмеялся, но не открыл глаза.

— Что то была за огромная штука с головой тигра? — спросила Кира, она и Янмей подошла к ним, хромая. Она звучала не так бодро, как обычно.

— Дракон? — спросил Гуан.

Харуто слабо кивнул.

— Ни разу не видел, — продолжил Гуан. — До этого. Я думал, Вековой Клинок убил последнего. Я знаю историю. Она драматичная, меч падали с неба, гром и молния…

— Ты должен был уже понять, — сказал Харуто, приоткрыв глаз и глядя на него, — что многие истории — лишь наполовину правда.

— Так Небесная Лощина была темницей для дракона? — спросила Янмей.

— Так не было, пока я был тут, — сказал Харуто, кивая за плечо Гуана. — Спросите у них.

Гуан повернулся и увидел несколько мужчин и женщин, вышедших из темных коридоров. Двадцать из сотен, которые звали это место домом. То, что осталось от шинтеев.

* * *

К утру Харуто восстановился достаточно, чтобы помогать убирать в Небесной Лощине. Он был рад своему бессмертию. Он не мог перенести мысль, что пришлось бы ждать исцеления еще день. Ему нужно было двигаться, что-то делать. Много времени наедине с мыслями плохо сказывалось на его разуме.

Нужно было многое сделать, людей не хватало. Из шинтеев выжили только двадцать, шестеро вряд ли доживут до весны, их раны были серьезными. Те, чьи раны были не слишком серьезными, отдыхали. Многие решили вернуться к работе как можно раньше. Нужно было убрать обломки, унести и похоронить тела, записать имена павших. Их семьи хотели бы знать.

Осталось лишь два мастера-шинтея. Один еще не пришел в себя, вряд ли выжил бы. Другим была женщина по имени Мисаки, которая билась с Шином на плато и потеряла руку. Целитель, грубый старик, который курил трубку так яростно, что она раскалилась, закрыл рану, но Мисаки было сложно сделать себя полезной, ведь она стала калекой. И все же она была самой старой из выживших шинтеев, и Харуто пошел к ней за ответами. Ему нужно было знать о драконе, и почему онрё освободили его.

Через три дня после атаки он смог подойти к Мисаки. Она почти все время проводила в разрушенном храме, укутанная бинтами так, что она скрипела, как древнее дерево, каждый раз, когда двигалась. Ее седеющие волосы торчали от хаоса, хаори плохо сидело без ее левой руки.

— Спасибо за помощь, — мастер-шинтей не оторвалась от молитвы. Они убрали почти весь мусор из храма. Храм Нацуко уничтожил дракон, проносясь мимо, но они заменили его благословением: вещами убитых, памятником всех их утерянных возможностей. Такое боги любили, хоть это получалось из-за боли.

Харуто опустился на колени рядом с ней, опустил голову к самодельному храму.

— Это меньшее, что я мог сделать, — было больно видеть Небесную Лощину в таком жалком состоянии. У него было много теплых воспоминаний о месте, хотя многие стали размытыми из-за времени.

— Ах, — сказала Мисаки. — Ты мог уйти. Мог позволить монстру нас всех убить. Но ты боролся и убил его, спас хоть горстку из нас. И теперь помогаешь нам восстановиться, — она была так перевязана, что пришлось развернуть тело, чтобы взглянуть на него. — Сейчас ты делаешь не меньшее, что можешь, мастер оммедзи, — они молчали какое-то время. Харуто вспомнил, как молился в храме бок о бок с братьями и сестрами из шинтеев. Сколько раз он засыпал во время молитвы и просыпался, когда мастер Зуко стучал его по макушке его гадкой палочкой? — Задавай вопросы, — сказала Мисаки. — Только один из нас не стареет.

Он убрал ладони в рукава нового кимоно. Это было ярко-желтым с темными линиями в узоре облаков.

— Тут был заточен дракон, Секирю, если я не ошибаюсь.

— Не ошибаешься, — сказала Мисаки. — Ее заточение тут было самым защищенным секретом Небесной Лощины, сколько мы были живы, — она взглянула на Харуто, темные глаза пронзали. — Сколько многие из нас были живы.

— Но почему? — спросил Харуто. Драконов было много в его юности. Считалось удачей увидеть дракона в небе, и люди загадывали желание, увидев дракона. Хотя не все драконы были удачей. Некоторые считались плохим знаком. Некоторые были разрушителями.

— Сколько ты знаешь о драконах? — спросила мастер шинтеев.

Харуто пожал плечами.

— Столько же, сколько все, полагаю.

Мисаки рассмеялась и покачала головой.

— То есть, ничего. Есть лишь семь драконов. Они разного размера и формы, но все зовут небо домом, а стихии — их игрушки. И у них есть иерархия, как у нас, людей. Ты знал это? Конечно, нет. Как я и сказала, ты ничего не знаешь.

Харуто признал это.

— Ты хочешь меня научить?

— Ты прав, — сказала Мисаки с кривой улыбкой. — Учиться никогда не поздно. Когда они были свободны, драконы бились в небе время от времени, спутывались. Когда они встречались, земля дрожала, дождь падал стрелами. Вода смывала деревни, леса сгорали. Пока драконы бились, бились и стихии. Но исход всегда был ясен. Орочи, восьмиглавый змей, побеждал. Он был их королем, величайшим из них. Они могли бороться, но он принимал решение. Восемьдесят лет назад Орочи приказал драконам уничтожить нас.

— Нас?

Мисаки медленно кивнула.

— Всех нас. Орочи отдал приказ уничтожить человечество.

Харуто задумался. Он жил очень долго. Он помнил драконов в небе, восторг при виде них. И да, было время, когда восторг стал ужасом, когда деревни и города пропали, когда было много слухов об атаках драконов. Он игнорировал это. Он был так поглощен служению Оморецу, что отделился от человечества. А потом он встретил Гуана, и старый поэт стал ходить с ним, и Харуто вернулся к человечеству. До этого… он был призраком.

— Почему? — спросил Харуто. — Почему Орочи приказал драконам напасть на человечество?

Мисаки снова криво улыбнулась ему. Харуто видел, как ее бинты двигались, она пыталась двигать рукой, которой уже не было.

— Тут две истории, мастер оммедзи, — сказала Мисаки. — Одна — история Орочи, его гнева и мести. Другая — история Векового Клинка и его невозможного задания. Что хочешь услышать первым?

— Расскажи об Орочи, — сказал Харуто без колебаний. Ему нужно было понять, что заставило драконов напасть на людей. Ему нужно было знать, что вылетело в мир, пока он пытался остановить онрё.

Мисаки кивнула с довольным видом.

— Ты знал, что драконы могут принимать облик людей? Они — ками, величайшие духи, и изменение облика — одна из их многих техник. У Орочи было любимое место в Хоса, луг в Лесу Бамбука. Люди не ступали на ту изумрудную траву, духи в том лесу прогоняли их или забирали их души. Другие драконы туда не лезли. Это был маленький рай Орочи. Ему нравилось устроиться на каменном утесе и смотреть на водопад, стекающий в маленькое озеро. Птицы, родня драконов, собрались у воды, пили и охотились на насекомых. Некоторые подбирались близко, опускались на петли тела Орочи. Ико-ай, духи-знамения, играли на лугу, носились в воде, гоняясь за хвостами друг друга. Это было мирное место, и Орочи уходил сюда и спал годами. Когда он обвивал тот камень, никто не мог его заметить. Но однажды на его луг пришел человек, — Мисаки подвинулась и почесала перевязанную грудь оставшейся ладонью. — Мужчина как-то прошел в Лес Бамбука, миновал духов и их ловушки. Не принц или лорд, он был просто мужчиной, который влюбился, но его сердце разбили. Его звали Ямасачи, и он брел по Лесу Бамбука, надеясь, что духи заберут его, оборвут его жизнь, прекратят его страдания. Но духи леса чудом пропустили его. Он попал на луг Орочи, нашел тот же покой, который обожал дракон. Орочи ощутил присутствие мужчины и открыл глаза. Еще держась за камень, он был невидимым. Для Ямасачи он выглядел как часть луга. Орочи смотрел, как нарушитель сел у озера, смотрел на ико-ай вокруг себя. Ямасачи разделся и стал купаться в кристальных водах. Орочи ощущал любопытство, а не гнев. Он хотел знать, почему духи впустили этого человека на его луг. Он хотел знать, что случилось, что у мужчины была такая меланхоличная аура. И Орочи принял облик человека, сел на краю озера и смотрел, как Ямасачи мылся. Когда Ямасачи повернулся и увидел Орочи, он вздрогнул. Человек схватил ветку из воды и поднял перед собой, как оружие. Орочи рассмеялся. Он не боялся человека, он не боялся смертных. Он попросил Ямасачи посидеть с ним, и они сели на лугу, на берегу озера, и говорили. Говорили. И говорили. Между ними выросла дружба. Орочи нашел простоту человека освежающей, и пыл дракона стал огнем, какого он еще не испытывал. Они провели месяцы вместе на том логу, и их дружба стала чем-то иным. Орочи и Ямасачи влюбились. И на том лугу, в тайном раю Орочи, они заключили брак.

Мисаки вздохнула и закрыла глаза.

— Но мир научил нас, что покой не длится долго. Четыре года они провели вместе на том лугу. Четыре года покоя. Но другие драконы собрались, нуждались в Орочи. Впервые за четыре года он принял облик дракона и взлетел к собратьям в их узел в небе. Впервые Ямасачи увидел, чем была его любовь. Ямасачи убежал с луга в ужасе, истинный облик его любви был предательством всего, что они делили, любви, которую они растили. Он снова позволил себе любить, и его сердце снова разбили. Он покинул Лес Бамбука и нашел ближайший город. В страхе и стыде, он говорил всем, кто слушал, о лугу в лесу и монстре, который поселился там. Он винил во всех опасностях леса то существо, заявлял, что знал, как их остановить. Он собрал армию на этой лжи и повел ее к Лесу Бамбука. Он уже был на лугу раньше, смог найти его снова. Орочи все еще был на встрече с другими драконами, и Ямасачи с его армией уничтожили луг. Они срубили деревья, поломали камни, убили птиц стрелами и загрязнили воды маслом. Ямасачи отплатил Орочи за предательство в десять раз сильнее. Когда Орочи вернулся, он принял облик человека, прибежал на луг, желая воссоединиться с его любовью. Он нашел разрушенный луг. Ямасачи и его армия ждали в лесу, и по его приказу они бросились на луг и напали. Орочи был в ярости и принял облик дракона. Он разгромил армию Ямасачи, окрасил испорченный луг кровью. Когда он закончил, остался только Ямасачи. Орочи слишком сильно любил Ямасачи, чтобы убить его. Орочи взлетел в небо, созвал собратьев, хотя они только закончили встречу. Никто не мог отказать ему, он был восьмиглавым королём драконов. Они сплелись в небе над Лессом Бамбука, над разрушенным лугом и его сердцем, и Орочи отдал им приказ. Другие драконы были против мести, но он решал. Он дал им один приказ. Уничтожить их всех.

Мисаки вздохнула в конце истории.

— Потому драконы заточены. Орочи приказал драконам устроить такие разрушения. И если Орочи свободен, он точно сделает это снова.

Харуто обдумывал историю. Это объясняло, почему два оставшихся дракона, Кормар и Зенньо, были мирными, и куда делись пять других драконов. Все знали историю о бое Векового Клинка с Мессимером, но во всех историях он убил дракона. А если это было ложью?

— Как их заточили?

Мисаки рассмеялась.

— Ах, это другая история. Это история о Вековом Клинке и его Абенджазу.

Глава 22

Кира сидела перед костром, смотрела, как огонь пожирает дерево и плоть. Земля замерзла, не давала похоронить мертвых, и нужно было многих отдать звездам. Она помогала, когда была нужна. Это был один из моментов покоя, которые она смогла найти, но ее мысли возвращались к конфликту. К ее роли в бою с Шином. Она была сильной онрё, у нее была техника, но она была беспомощна против харионаго. Он легко одолел ее. И не только ее, но и Янмей. Кире нужно было стать сильнее, если она собиралась сражаться, и впереди будут сражения, пока они остаются с Харуто. Оммедзи боролся с другими онрё, и теперь он знал, что они освобождали драконов, он будет охотиться на них, куда бы они ни пошл.

— Ты хорошо исцелилась, — сказала Янмей, сидя рядом с Кирой, протянув ладони к огню. Несмотря на раны, которые ей оставил Шин, Кира исцелилась, еще одно преимущество онрё. Еще одно напоминание, что она не была человеком.

— А ты — нет, — сказала Кира. Янмей все еще хромала, тяжело дышала, даже когда сидела.

Янмей печально кивнул.

— Что ты хочешь делать, Кира? — спросила она. — Харуто и Гуан скоро пойдут за онрё. Ты слышала его, он верит, что они хотят освободить Орочи, а это будет плохо для нас. Мы искали Четвертого Мудреца под Небом. Я знаю свое мнение, но чего хочешь ты?

Кира не медлила. Ей не нужно было.

— Я хочу идти с ними. Помочь им. Онрё — мои… — собратья? Враги? — Они убили всех в Хэйве и сотни тут. Нам нужно их остановить, — она взглянула на Янмей, чтобы узнать, правильно ли говорила. Звучало правильно. Звучало хорошо. Те, кто убивал невинных, были плохими, и биться с ними было правильно. Так когда-то сказала Янмей. И они даже не знали, где начинать поиски Четвертого Мудреца. Так они хоть что-то могли делать.

Янмей улыбнулась и обняла Киру.

— Я так тобой горжусь, — в ее глазах были слезы, но Кира не понимала, почему. Она прильнула к Янмей, наслаждаясь объятиями. — Но тебе не хватит сил, чтобы биться, — сказала Янмей железным голосом. Она отпустила Киру и встала. — Так что вставай.

Кира быстро встала. Она знала эту сторону Янмей, эту сторону она показывала в Хэйве. Она не относилась к Кире по-особенному на уроках или на тренировках с другими учениками. Кира была сильнее других учеников, но сила была лишь частью боя. Сколько раз Гьяцо уклонялся от удара Киры и бросал ее на спину? Сколько раз он ловил ее кулак, выкручивал руку и бил коленом по животу? Кира потеряла счет. И каждый раз Янмей рявкала: «Встань. Еще раз». Это была сенсей Янмей, и Кира не получит от нее особого обращения.

— Тебе нужно стать сильнее. У тебя есть потенциал быть сильной, как Шин, может, сильнее. Я хочу научить тебя новой технике.

Кира подпрыгнула и хлопнула в ладоши. Она любила учиться новым техникам. Мудрец говорил, что у нее был талант, и он знал, о чем говорил. Он знал больше техник, чем кто-либо в мире. Но, хоть он хвалил ее, он учил ее только простым техникам, как ходьба по снегу и создание кинжалов из ци. Кира ушла за Янмей от костра на открытую площадь на плато перед Небесной Лощиной. Ходьба была мучительной. Она хотела узнать, какой технике ее научит Янмей. Она хотела попробовать сейчас.

— Хорошо, — Янмей остановилась и повернулась. Кира все еще подпрыгивала. — Успокойся. Тебе нужно сосредоточиться.

— Угу, — Кира кивнула и заставила себя замереть. Она ощущала нервную энергию, поднимающуюся в ней, и пыталась совладать с ней. — Готова. Готова учиться, сенсей.

Янмей рассмеялась и покачала головой.

— Я тут не сенсей, Кира, — ветер дул над площадью, разносил угли от костра и запах смерти. Угольки угасали, падая на ледяную землю. — Давным-давно мой хороший друг научил меня своей технике, — она подняла ладонь и погладила потрепанные остатки кольчуги на своей груди. — Я так и не совладала с ней. Думаю, нужна двойственность природы, у меня этого не было. Но у тебя есть, Кира. И все же я поняла теорию, надеюсь, передам ее тебе. Думаю, он был бы рад, — Янмей притихла на миг, и когда она подняла взгляд и посмотрела в глаза Кире, она улыбнулась. — Он звал это шагом сквозь мир.

* * *

Ворона смотрела на сестренку из теней. Она держалась за останки стены крепости у вершины, скрытая тенью потолка пещеры. Стена крепости теперь была разбита из-за пролетевшего дракона. Крепость шинтеев уже не могла зваться неприступной.

Девушка тренировалась, пыталась овладеть новой технике, которой ее учила старушка. Получалось плохо. Ворона слышала снова и снова звук битого стекла, и ее новая сестра падала, осколки мерцающего зеркала сыпались вокруг нее. Но она не сдавалась. Осколки пропадали, и она снова была на ногах, пробовала еще.

За зданиями у края плато горел костер, с ним горело тело Шина. Он был садистом, еще и гадким. Он постоянно скалился на Ворону из-за ее следов из сажи. Но он был семьей. Мастер сделал их всех семьей. Ворона горевала, потеряв его, подумывала отомстить. Оммедзи и его товарищи еще не оправились, они не знали, что она была там. Было бы просто убрать их по одному. Но девушка была не одной из них, она была онрё. И оммедзи был особенным, хотя она не понимала, как. Ворона ждала и наблюдала.

Слепой ворон пронзительно закаркал сверху. Ворона улыбнулась бы, будь у нее лицо. Мастер звал ее. Она отцепилась от стены и упала на землю, понеслась среди заброшенных зданий, чтобы найти место, где ее не услышат. Все выжившие шинтеи собрались в крепости. Здания на плато были пустыми. Она нашла подходящий дом, юркнула внутрь, закрыла за собой дверь и убедилась, что окна были заперты. Она опустилась перед камином и наполнила его своим дымом.

Лицо Мастера появилось в дыму над камином. Он был уродливым и в морщинах, загнутый нос занимал почти все место, и его глаза пронзали, внутри них бушевали бури. Хоть он был из темных линий ее дыма с сажей, он явно хмурился, глядя на нее.

— Мастер, — Ворона склонила капюшон, подражая поклону.

— Секирю свободен? — спросил Мастер. Он не любил просто болтать. Он шел к цели.

— Да. Но Шин мертв.

— Что? — рявкнул Мастер.

Смех Сифэнь донесся из камина. Ее лицо появилось в дыму рядом с лицом Мастера.

— Поделом, — проурчала она. Дым Вороны не мог повторить клыки Сифэнь, движущиеся за ее губами. Ее рот крутился, как вихрь.

— Тихо, — сказал Мастер. Сифэнь с ее улыбкой пропала. — Как он умер?

— Оммедзи, которого Сифэнь встретила в Миназури, пошел за нами в Небесную Лощину. Он бессмертен, Мастер.

После слов воцарилась тишина.

— С ним наша новая сестра, — продолжила Ворона. — Думаю, она — унгайкьо. Она идет за ним. Она билась против Шина.

— И выжила, — отметил Мастер, его древний голос хрипел.

Снова появилось лицо Сифэнь.

— Зен освободил Мессимера. Драконы возвращаются, — она захихикала, поднесла ладонь ко рту.

— И сколько городов Зен сжег, чтобы освободить Мессимера? — спросила Ворона.

Сифэнь рассмеялась.

— Только один. Он явно стал мягче.

Ворона скривилась бы, если бы могла. Зен никогда не сдерживался, он обожал огонь, разрушение и боль, которые он причинял.

— Не стоило отправлять его одного, Мастер. Зен слишком много разрушает. Он…

— Предсказуемый, — сказал Мастер. — А Шин не был таким. Ему нужен был проводник, но Зен никогда не сходил с назначенного мной пути.

— Но он сожжет все на пути.

— Да. И с этим бессмертным оммедзи нужно разобраться. Он не должен пока что поймать нас. У нас есть новая информация о местоположении Орочи. Последняя темница может вскоре быть нашей, но мы не можем позволить оммедзи гнаться за нами. Особенно, такому сильному, который смог убить Шина.

— Но он бессмертный, Мастер. Я видела, как Шин наносил ему раны, которые убили бы другого. Как нам его остановить?

— Есть способы убрать бессмертных, — сказал Мастер. Его морщинистое лицо растянула улыбка. — Веди его в столицу. Мы устроим ему прием.

— Как?

— Покажи себя ему, — сказал Мастер. — Он погонится за тобой.

Ворона опустила капюшон.

— А что насчет нашей новой сестры?

— Она тоже прилет к нам, — сказал Мастер. — Я хочу встретиться с этой нашей маленькой сестрой. Может, она не будет так рьяно следовать за нашими врагами, если узнает правду.

Глава 23

Через пять дней после того, как Шин выпустил дракона в мир, Харуто покинул Небесную Лощину во второй раз в жизни. Оба раза он уходил в худшем состоянии, чем был, когда пришёл. Гуан, Янмей и Кира шли за ним, как он и ожидал. Порой он гадал, какого бога так оскорбил, что люди так сильно к нему липли. Он попытался отогнать их, но Гуан остановил это. Мужчина был как сыпь, от которой Харуто уже перестал пытаться избавиться, а потом Гуан был рядом, цитировал плохую поэзию и тратил его деньги.

Выжившие шинтеи Небесной Лощины дали им припасы и попросили посетить город Гушон на востоке. Люди Гушона хотели бы знать, что случилось, они отправят помощь. Солнце поднялось над горизонтом, Харуто пошел вниз по горе по главной тропе. Ветер дул легче на этой стороне горы, но снег падал сильнее. Он сыпался большими ленивыми снежинками, быстро покрывал все. Харуто хорошо помнил дорогу. Он делал это сотни раз, часто нес мешок с камнями для тренировки выносливости.

Гуан был в хорошем настроении, несмотря на снег. Он смеялся и шутил, ругался разными овощами, когда спотыкался и получал снегом в лицо. Он не бился против Шина, но Харуто не винил его. Харуто знал, какие клятвы дал Гуан, и по каким причинам. Харуто не давил на друга, не требовал нарушить клятвы. Кроме четвертой, насчет которой он радостно шутил над старым поэтом.

Кира была подавлена после боя. Харуто подозревал, что она поняла, что была слабее других онрё. Она хотела биться, помочь, и он уважал это, но она только мешалась. Шин чуть не убил ее, и он сделал бы это с легкостью. Харуто замечал, как девушка порой сосредотачивалась на точке неподалеку. А потом слышался звук бьющегося стекла вокруг них, и сияющие осколки зеркала падали с нее. У нее не получалось то, что она пыталась сделать. Гуан, казалось, мог ее приободрить, и она всегда смеялась над его шутками, какими бы ужасными они ни были.

Харуто переживал за Янмей. Ей был тяжело поспевать, хоть она не жаловалась. Она была ранена в бою с Шином, и у нее не было бессмертия Харуто и юности и духовной энергии Киры, чтобы восстановиться. Ее раны будут заживать дольше, если вообще заживут. Но она шла с редкой решимостью, поддерживала Киру и давала советы, когда девушка не справлялась.

Они спали в палатках, которые дали им шинтеи, в первую ночь. Палатки были достаточно крепкими, чтобы выстоять сильные ветры, они быстро согрелись от пары тел в них. Хотя Харуто было сложно спать с храпом Гуана, он признал, что не храп друга мешал ему. Он всегда мало спал. Уже сотни лет. Он встал и сменил Янмей на посту стража, чтобы она поспала.

К середине утра следующего дня небо чуть прояснилось, солнце сияло сквозь дыры в облаках. Харуто привел их к хребту и указал на долину внизу. Гушон тянулся, как пролитое масло, пятная мир темным дымом, и даже на расстоянии запах задевал его нос. Снег тут был не таким плотным, огни в городе отгоняли холод и снег, и поселение сильнее выделялось среди пейзажа.

— Мы идем туда? — спросила в восторге Кира. — Он такой большой. Я не знала, что города могут быть такими большими. Сколько людей там живет?

Харуто пожал плечами.

— Тысячи. Или десятки тысяч. Город вырос с прошлого раза, когда я его видел.

— Контраст дыма и снега, — сказал Гуан. — Всегда в борьбе, но схожи. Все созданные маски будут сняты.

Харуто вздохнул.

— Думаешь, можешь лучше, старик?

Харуто закатил глаза.

— Дым серый, снег белый. Схожи, но разные. Что под ними?

Гуан в ужасе смотрел на него, а потом покачал головой.

— Может, тебе стоит оставить…

— Поэзию тебе, — сказал Харуто. — Да.

— Дыма много, — сказала Янмей. — Город горит?

— Это город шахт, — сказал Харуто. Он повернулся к тропе и стал снова двигаться. Если повезет, они доберутся до Гушона к следующему дню. Хотя удача редко была на его стороне. — Они снабжают половину Ипии углем, и они постоянно сжигают его, чтобы отогнать худшую зиму. Видишь темные участки? Некоторые — кучи угля, другие — пепел. Снег пытается их покрыть, но…

— Это я и говорил, — буркнул Гуан. — У вас нет поэзии в душах.

Кира подпрыгивала рядом со старым поэтом.

— Такой темный свет. Такой холодный огонь. Пепел летает лепестками на ветру. Стараниями любви мы исцеляем сердца, но ущерб уже нанесен.

— О, — Гуан улыбнулся Кире. — Может, тут есть юный поэт.

— Она лучше тебя, — сказал Харуто. У Гуана было много навыков, но не поэзия. Хотя Харуто не считал себя лучшим судьей.

— Редиска! — возмутился Гуан. — Как ты это придумала, Кира?

Кира взглянула на Харуто и пожала плечами, подражая ему.

— Думаю, я это где-то слышала. Может… Нет, не помню. Редиска — это новое. Какие у тебя другие клятвы?

Янмей кашлянула.

— Клятвы — личное дело, Кира. Невежливо спрашивать про них.

Гуан рассмеялся.

— Нет, все хорошо, — он развернул сумку, отвязал ее от ритуальных посохов Харуто и вытащил маленький свиток бумаги. Он крепко сжал его, а потом развернул и показал Кире. — Моя четвертая клятва: никогда не ругаться.

Кира смотрела мгновение на клятву. Харуто не нужно было смотреть, чтобы видеть, что там было. Запись рукой Гуана, его подпись кровью и ци, и все это произошло на глазах священника Чампы, бога смеха.

— Какие еще у тебя клятвы? — спросила она.

— Я дал четыре клятвы. Каждая была дана свободно вместе с частью меня, чтобы показать мое желание измениться, оставить прошлое позади. Первая — никогда не держать оружие. Ни мечи, ни топоры, ни копья. Даже ножи.

— Никогда? — спросила Кира.

Гуан кивнул.

— Почему? Разве так не сложнее? А как резать еду? Нужен нож. Как бриться?

Гуан почесал свою неровную бороду.

— Хороши вопросы.

Кира поджала губы и шагала, подпрыгивая, рядом с Гуаном.

— Почему не дать клятву, что ты не можешь использовать оружие, чтобы навредить кому-то?

— Потому что он — старый дурак, — сказал Харуто.

Гуан хмыкнул.

— Не старее тебя, — он повернулся к Кире. — Это выбор. Чтобы показать свою решимость.

— Потому ты всегда хлебаешь еду из миски? — спросила Кира.

Гуан кивнул.

— Я не против. Так быстрее есть. И, как бандит, я умею есть быстро, чтобы другой не съел за тебя.

— Что будет, если ты нарушишь клятву? — Кира тряхнула запястье, зеркальный кинжал появился в ее ладони. Она бросила его Гуану, и он отскочил. Кинжал упал в снег и разбился на сотню мерцающих осколков.

— Кира! — закричала Янмей.

Девушка застыла с огромными глазами.

— Простите. Это было плохо, да? Плохо? — она посмотрела на Гуана, потом на Янмей. Харуто понял, что она не просто извинялась, но и просила ответ. Она не знала, что сделала не так.

— Да, — спокойно сказала Янмей. — Гуан сделал выбор. Неправильно заставлять его брать оружие, ели он отказался. Неправильно заставлять его делать то, чего он не хочет. Он — друг, он заслуживает уважения.

— Ты слышишь это, старик? — сказал Гуан. — Заслуживаю уважения!

Харуто пожал плечами.

Кира поклонилась.

— Мне очень жаль, Гуан! Прошу, прости меня.

Гуан только рассмеялся.

— Ха, я не обижаюсь. Ты не смогла бы меня заставить. Только я могу нарушить свои клятвы. Никто другой не может нарушить их за меня. Тут не за что просить прощения.

Кира не поднимала головы.

— Ох, ты прощена, — сказал Гуан.

Она подпрыгнула, хлопнув в ладоши, и обняла старого поэта.

— Какие у тебя еще клятвы? — спросила она, они пошли дальше.

— Не использовать никогда свою старую технику, — сказал Гуан. — И никогда не убивать.

— Хм, — Кира подпрыгивала рядом с Гуаном, потирая подбородок, как делал поэт, когда думал, хотя у нее не было бороды, чтобы чесать ее. Ей нравилось копировать людей. — Из-за этой клятвы ты не можешь использовать технику?

Гуан покачал головой.

— Даже если бы я хотел, я не стал бы. А я не хочу. Та старая техника принесла только боль и смерть. Лучше ее забыть.

Кира повернулась к Янмей.

— Ты можешь дать такую же клятву?

Янмей улыбнулась.

— Все не так просто, Кира. Клятвы — серьезное дело. В них нужно верить сердцем и душой. Кровавый Танцор…

Гуан зарычал.

— Прости, — сказала Янмей. — Клятвы Гуана показывают его желание измениться. Они уникальны для него, потому что он в них верит.

Кира нахмурилась, сжала кулаки.

— Но твоя техника убивает тебя. Почему бы тебе не поверить в такую клятву, если она может спасти твою жизнь?

Янмей молчала какое-то время. Харуто быстро понял, что она говорила, обдумав все. Она во всем действовала размеренно.

— Моя техника вредит мне, да, — сказала она сухо. — Но я должна платить эту цену, — она споткнулась в снегу и удержалась на ногах с помощью нагинаты. — Правда в том, Кира, что Гуан и я делали то, что нельзя простить. Мы искупаем грехи по-своему. Он — воздержанием, клятвами быть лучше, запечатав ту часть себя, которая принесла такой вред. Я — страдая за свои поступки. Боль, причиненная моей техникой, постоянное напоминание о том, что я сделала. Постоянное напоминание, что нужно быть лучше.

— Мне тоже нужно искупить грехи? — спросила Кира. — Я причиняла людям боль. Когда я была в зеркале, я была ёкаем. Я…

— Нет! — рявкнула Янмей. — Кира, ты была ужасным ёкаем. Я знаю это, потому что ты была все еще ёкаем, когда я нашла тебя. Если бы ты убила кого-то, пока была в зеркале, ты уже была бы свободна. Но ты была заточена. Ты только напугала несколько человек. Я тебя выпустила. Я убила, чтобы выпустить тебя. Тебе нечего искупать.

— Но ты могла бы перестать постоянно пугать меня отражениями, — сказал Гуан, но старый поэт улыбался.

Кира вздохнула.

— Быть хорошей так сложно.

Харуто рассмеялся.

— И не говори.

* * *

Гушон был нынче больше, чем сто лет назад, но остальное был таким, как помнил Харуто. Так что людей было много, как в борделе, и пахло так же неприятно. Дым висел в воздухе, резко контрастировал с чистым и свежим воздухом Небесной Лощины. Огонь горел, дым развевался. Куда ни смотрел Харуто, катились телеги с камнем и углем, мужчины в пыли плелись за ними. Он гадал, как глубоко теперь тянулись туннели в постоянном поиске угля.

Группы солдат приглядывали за рабочими, движущимися из шахт в город. Солдаты носили копья и дубины, у каждого на левом запястье висел деревянный значок — они были на службе у местного лорда. Когда Харуто хорошо знал это место, три семьи аристократов владели шахтами и землей. Они постоянно ссорились, драки происходили на улицах. Небесная Лощина посылала шинтеев помогать на улицах и следить за порядком, но он не знал, делали ли так и поныне. Солдаты с опаской смотрели на прибывших, но никто не мешал им идти. Многие были заняты, глядя на другие группы солдат с иными деревянными значками, как петухи, бьющиеся за одну курицу.

Шики выбралась из кимоно Харуто, села на его плече, глядя глазами, которые не уступали по размеру глазам Киры. Маленький дух уже видел большие города, но ее всегда потрясали места, где собирались тысячи людей. Многие духи были одиночками, но Шики свистела и щебетала постоянным потоком, описывая все вокруг себя, словно Харуто не видел сам.

Снег все еще падал, но таял сразу же. Дома в Гушоне были слишком теплыми, а дороги были слишком хорошо протоптанными.

— Нужно найти таверну, — сказал Гуан. — Чтобы твоя императорская печать поработала.

— То есть, я поработал?

— Один из нас должен зарабатывать на жизнь, старик. Мой навык в словах, я даю их бесплатно. О, каким ярким было лето. Небо было таким ясным, что райские…

— Хватит! — быстро сказал Харуто. — Я поищу работу. Просто… хватит поэзии.

Кира ткнула Гуана локтем.

— Мне это понравилось. Было мило.

— Вот видишь, — Гуан показал Харуто язык.

Харуто остановился и спросил направление у старушки, пока Шики и Кира завели разговор с маленьким черным котом старушки. Янмей пришлось оттащить Киру от зверька. Они вскоре нашли подходящую гостиницу. К началу вечера они стояли у роскошного заведения, которое они вряд ли могли позволить. Они еще не вошли, Гуан потащил его на крыльцо и кашлянул.

— Дамы и господа, — громко сказал Гуан, его голос разносился, люди на улице поворачивали к нему головы. — Рад сообщить, что в городе оммедзи, — он поклонился и указал на Харуто. — Готов работать, если можете заплатить, — многие прохожие игнорировали его, некоторые фыркали. Двое или трое убежали. Харуто знал, что вскоре его кто-то найдет.

Они вошли, нашли столик, заказали еду и напитки. От запаха жареного мяса и вареных овощей живот Харуто заурчал, и когда еду подали, он напал на нее, как голодный тигр. Это была самая теплая и сытная еда за недели. Они доели, и первый наниматель нашел их. Он был низким, с осунувшимся лицом, в кимоно слуги и с сильным запахом духов из лотоса. Он остановился у стола и низко поклонился.

— Мастер оммедзи?

— Чем могу помочь? — спросил Харуто.

Слуга выпрямился.

— Я работаю на лорда Хишониму. Он услышал о вас и хочет попросить о ваших услугах — убрать назойливого ёкая с его владений.

— Он слышал о тебе, — Гуан подмигнул Харуто.

— Конечно, — сказал слуга с осунувшимся лицом. — О силе мастера Харуто хорошо известно, — ложь и похвала всегда шли рука об руку.

— А как же красноречие его спутника, мастера Гуана?

Слуга моргнул, после тяжелой паузы сказал:

— Эмм… конечно.

Кира захихикал, Шики на плече Харуто быстро присоединилась. Правда, дух могла не знать, над чем она смеялась.

— Что за проблема у лорда Хишонимы? — спросил Харуто.

— У лорда Хишонимы несколько шахт на южной стороне города, — сказал быстро тощий слуга. — В последнее время одна из шахт захвачена. Это мешает добывать уголь. Многие работники голодают, ведь не могут работать.

К удивлению Харуто, Янмей ответила:

— Он не думал платить им? — тихо спросила она, сжимая чашку чая. — Они не виноваты, что не могут работать в шахтах.

— Да, — сказал слуга, опустив голову. — К сожалению, лорд Хишонима пострадал от многих неудач за последний год, и он не может позволить платить тем, кто не работает, — мужчина нервничал, озирался, словно кого-то ждал. — Он подозревает, что был, — он понизил голос, — саботаж.

— Саботаж? — Гуан потирал ладони. — Становится интересно.

Слуга открыл рот, но дверь таверны распахнулась. Слуга скривился, опустил голову, сложно ожидал удара, который вскоре произошел. Вошел мужчина в богатом наряде — красных хакама и сочетающемся хаори. Катана висела на его поясе из золотой ткани, в руке была резная деревянная дубинка. Как только он заметил слугу, он подошел к столику и стукнул его дубинкой по плечу.

— Уходи отсюда, негодяй, — он стукнул слугу снова, и худой мужчина вскрикнул и сжался. Богато наряженный мужчина толкнул слугу к двери, вытянул ногу, сделав ему подножку. Голова слуги ударилась об стол на его пути к полу. Мужчина не остановился, пнул слугу по ребрам.

Кира вскочила на ноги с кинжалами в руках, но Янмей оттащила ее к столу.

— Я думала, что неправильно бить тех, кто слабее? — процедила Кира.

— Да, — сказала Янмей.

— Разве мы не должны его остановить?

— Нет.

— Эм… — Кира плюхнулась на стул, ее кинжалы разбились, усыпав пол зеркальными осколками. — Я не понимаю.

— Мы не знаем обстоятельства, — сказала Янмей. — Нельзя биться во всех сражениях, и то, что правильно, определяет не только мораль, но и закон.

Кира застонала, сжалась и опустила голову на стол. Шики спрыгнула с плеча Харуто, прошла к девушке и нежно похлопала ее голову черной лапкой.

Мужчина выкинул слугу из таверны, вернулся к их столу. Он был полным и с детским лицом, но не жирным. Его щеки покраснели от избиения слуги. Он пригладил хаори, а потом поправил волосы. Судя по движению волос, это был парик.

— Ты — оммедзи? — спросил парик. — Императорская печать есть?

Харуто моргнул. Он не мог отвести взгляда от парика мужчины. Парик чуть сдвинулся на голове и выглядел так, словно кот свернулся там и умер. Куда бы ни шел Харуто, всегда были такие люди. Мужчины, обычно лорды, которые считали себя очень важными для мира. Они почти всегда ошибались. Харуто указал на свою печать над баром, все еще глядя на парик.

Мужчина посмотрел на печать.

— Откуда мне знать, что она настоящая?

— Потому что изображать оммедзи в Ипии — преступление, — сказал Харуто. — Наказывается обледенением. Это очень неприятная смерть.

Парик хмыкнул.

— Я — лорд Йошината. Не слушай свинью лорда Хишонимы. Это он саботирует мои шахты.

— О, опять это, — сказал Гуан. Он вытащил бумагу и чернильницу.

— Значит, и у вас шахта с призраками? — спросил Харуто. Шики поднялась по его руке и села на плечо. Маленький дух тоже смотрела на парик. Она свистнула на ухо Харуто, и он взглянул на нее. — Не смей.

Парик взглянул на Харуто, потом на Шики и обратно.

— Ты прав. Мои люди не могут взмахнуть киркой, ведь монстр выходит из тьмы и избивает одного из них до смерти. И тогда другие убегают, а не отбиваются. Даже солдаты, которых я посылаю, погибают или несут бред. Это ёкай. Мерзкий ёкай. Разберись с ним.

— На что он похож? — сказал Харуто.

— Что? Какая разница? Думаю, он в соломенном плаще.

Харуто кивнул Гуану.

— Похоже на намахагэ, — Шики склонилась на его плече, улыбаясь парику.

Гуан присвистнула.

— Серьезно. Это дорогое дело.

— Намахагэ? — спросил Кира. Ее голова еще лежала на столе. — Звучит интересно.

Гуан улыбнулся ей.

— У меня есть пара историй. Как насчет намахагэ из провинции Цин? Сорок лет назад…

Кира радостно подняла голову.

— Хватит! — рявкнул лорд Йошината, его парик сдвинулся чуть левее, вызвав у Шики радостный визг. — Ты разберешься с этим духом, или твоя печать — фальшивка?

— Опасно перебивать поэта, — буркнул Гуан. — Он может сделать тебя бессортным словами.

Лорд Йошината оскалился, глядя на него.

— Я могу отделить твою голову от тела.

Харуто медленно встал и вклинился меж двух мужчин. Если кто и будет без головы, то это он. Его голову хотя бы можно будет присоединить позже. Хотя он еще не лишался головы, не был уверен, что переживет такое. Он посмотрел на лорда Йошинату, пытаясь глядеть в глаза мужчины, а не на его парик.

— Мой друг-поэт просто намекал, что намахагэ — очень опасный ёкай. В моей работе опасный и дорогой ходят рука об руку, — Шики проворковала и склонилась к парику, потянулась волосатыми ручками.

— Стоимость не важна, — рявкнул лорд Йошимата. Его парик съехал ему на глаза, и он сдвинул парик на макушку. Шики запищала, подпрыгивая, поскользнулась на плече Харуто и плюхнулась на пол таверны.

Харуто пожал плечами.

— Тогда можно сейчас этим заняться, — сказал он и пошел к двери.

— Я останусь тут, — Гуан налил себе еще вина. — На случай, если еще кто-нибудь сообщит о жутких ёкаях.

Янмей кивнула.

— И я останусь.

— Я могу пойти? — спросила Кира. Она уже была на ногах, смотрела на Янмей. Женщина кивнула, и Кира хлопнула в ладоши и подбежала к Харуто. Он вздохнул, отметив, что она не спросила его разрешения.

Харуто взглянул на сияющую Киру.

— Оставайся близко и слушайся меня. Эти ёкаи могут быть не такими сильными, как Шин, но они не будут играть с добычей, как это делал он. Если смогут, они убьют тебя.

Харуто открыл дверь, услышал вопль лорда Йошинаты. Через миг парик мужчины пробежал мимо него по полу, вырвался на улицу, радостно пища.

Глава 24

Город удивлял Киру. Так много людей, видов, запахов и звуков.

Они прошли по площади, где стояли столы, на каждом была доска и десятки каменных фигурок. За некоторыми сидели люди, двигали фигуры по очереди. Кира не знала, в какую игру они играли, но выглядело восхитительно. Они прошли открытую веранду, где художник рисовал портрет ужасно худого мужчины в крупной керамической броне. Десятки картин висели на стенах, каждая была с ценником внизу. Многие картины были с зелеными пейзажами или синим небом с облаками, создающими замысловатые узоры. Кира остановилась и смотрела на них, гадая, были ли пейзажи настоящими, и где она могла найти такую красоту.

— Не отставай, — сказал Харуто, и Кира поспешила за ним.

— Так много нужно увидеть, — сказала она, глядя на солдат на одной стороне улицы, глядящих на других солдат. Они казались напряженными.

Харуто пожал плечами, как часто делал.

— Ты привыкнешь.

Кира попыталась изобразить его пожимание плечами, но не смогла. Харуто делал это легко. Она всегда ощущала себя неуклюже.

Шики приятно давила на плечо Киры, озиралась с неприкрытым любопытством, большие яркие глаза смотрели из растрёпанного парика. От нее почему-то пахло мятой, или от парика пахло мятой. Маленький дух привлекал взгляды, некоторые даже тихо молились. Кира хотела ее защитить. Она странно сблизилась с маленьким духом. Люди шептались, что она несла неудачи, это было нечестно. Но Харуто игнорировал их, и Кира думала, что стоило подражать ему.

Они шли не туда, поняла она. Они шли к заходящему солнцу.

— Я думала, шахта лорда Йошинаты на севере?

— Да, — сказал Харуто, не глядя на нее.

— Но мы идем на запад.

Харуто пожал плечами. Кира повторила, но все еще не так, что-то мешало в плечах. Она должна была пробовать еще. Шики рассмеялась над ней, и Кира щелкнула пальцем по духу. Шики открыла рот и игриво прикусила палец. Кира захихикала, парик кусал ее за палец.

— Потому что мы идем в шахту Хишонимы, — сказал Харуто.

— О, — Кира кивнула и поравнялась с Харуто. Улицы были полными людей. Некоторые тянули телеги или несли корзины, другие вели детей или болтали. Некоторые решительно спешили, другие бродили от магазина к магазину. Но все они обходили Харуто. — Ты выбрал сторону.

— Оммедзи не принимают стороны в таком, — сказал Харуто. — Мы не должны так делать. Я так не делаю. Другие оммедзи не всегда такие проницательные. Я разберусь с ёкаями в обеих шахтах, просто начну с Хишонимы.

— Почему?

Харуто взглянул на нее, хмурясь.

— Потому что слуга Хишонимы не угрожал отрубить голову моему другу.

Они нашли слугу с худым лицом, ждущего у шахты с несколькими солдатами. Он был в синяках, красная шишка выпирала на лбу, но он поклонился и пообещал свою благодарность и плату его лорда за службу. Он предложил послать с ними солдат, но Харуто рассмеялся и сказал им остаться снаружи. Солдаты и не хотели заходить.

Шахта была темной, ни одной лампы не горело по пути. Туннель тянулся впереди них. Тут пятеро могли пройти бок о бок, но Харуто почти доставал до потолка. Веревка тянулась вдоль стены, продетая в металлические кольца, вбитые в камень. Кира поежилась, хотя не от холода. Шахта ощущалась жутко. Она давила. Мрак словно впивался в нее, как волки в раненую добычу. Спину покалывало, словно кто-то смотрел на нее, но, когда она обернулась, сзади была только тьма.

— Ты не обязана идти со мной, — сказал Харуто. — Но мне нужна Шики.

Кира ощутила дрожь снова, она началась у ее шеи и спустилась к пяткам.

— Я в порядке. Просто… что-то ощущается странно.

Харуто пожал плечами, а потом поежился.

— Шахта захвачена. Она и не может ощущаться нормально. Давай узнаем, с чем мы имеем дело. Шики, немного света, пожалуйста.

Маленький дух вылетела из парика, прыгнула с плеча Киры на плечо Харуто, оставив клок волос на плече Киры. Она вдохнула, раздулась и засияла ярко-оранжевым, как фонарик. Кира сбросила с плеча парик. Он упал на пол и поднял облако пыли. Она смотрела на парик миг и отвернулась. Она услышала шорох и оглянулась. Парик пропал, хотя Шики в нем уже не было. Кира снова поежилась, в шахте точно что-то было.

Кира заскулила и побежала за Харуто.

— Что? — спросил он.

— Парик, — Кира указала за себя. — Он пропал.

— Хорошо.

— Но он убежал сам.

Харуто остановился и оглянулся, посмотрел на Шики. Маленький дух ярко сияла, засвистела с дрожью. Кира, казалось, услышала, как парик или то, что его захватило, зашуршало во мраке, но когда она повернулась, чтобы отыскать его, была только тьма и камень вокруг. Харуто покачал головой и пошел глубже в шахту. Кира поспешила его догнать, обняла его руку.

Они шли вдоль веревки глубже в шахту. Туннель порой разделялся, но они шли за веревкой. Так они хотя бы найдут выход. Тут было бы просто заблудиться. Если свет Шики потухнет, они останутся во тьме и не найдут выхода. Стоило Кире так подумать, стены стали давить на нее, было сложно дышать. Она крепче обняла руку Харуто.

— Нормально, что два ёкая появились в одно время? — спросила Кира. Тишина делала шахту еще страшнее. Ей нужен был шум, даже если это был ее голос.

Харуто пожал плечами.

— Это случается все чаще. За последние десять лет много потерянного возвращается в мир. Духи, потерянные техники, заточенные драконы. Нынче все больше ёкаев появляется. Раньше я бродил от города к городу в поисках работы. Теперь, — он вздохнул, — куда бы я ни пошел, все просят моих услуг. Оммедзи — другие оммедзи — не так много путешествуют в эти дни. Проще найти богатого покровителя и работать у него.

Туннель разделился надвое, и они пошли вдоль за веревкой в правый коридор. Кира подумала, что услышала скрежет когтей за ними, повернулась, отчасти ожидая увидеть, что парик вырос и мог проглотить ее. Но, если что и было, свет Шики на это не попадал.

— Парики-людоеды, — прошептала она.

— А?

Кира покачала головой.

— Думаешь, хозяева шахт подсунули друг другу ёкаев? — спросила Кира.

— Я давно перестал удивляться тому, до чего людей доводит жадность, и на что они идут, чтобы скрыть свои преступления, — он звучал гневно, и Кира подумала, что должна тоже злиться. — Использование духов так — непростительно. Никто не просит, чтобы стать ёкаем, ты должна это знать. Так случается с человеком, проклятие делает его монстром.

Кира посмотрела на свои ладони, гадала, имел ли он в виду ее. Она не была уже ёкаем, она была чем-то еще. Это все еще делало ее монстром?

— Ёкаи не злые, — продолжил Харуто. — Злой не человек, а его выбор. Ёкаи слушаются инстинкта. В их природе мстить. Потому они существуют. Они не злые, но любой, кто решает использовать их, чтобы творить ужасы, злой. Дело в выборе, который он делает.

— А онрё? — спросила тихо Кира.

— Ты полна вопросов, — сказал Харуто. Он попытался высвободить руку, но она сжала сильнее. — Онрё другие. Вы все еще достаточно люди, чтобы принимать решения, как делают все. Вы не можете винить природу или инстинкт. То, что ты делаешь, и какая ты, — твой выбор, и последствия на твоей совести. Шин выбрал быть злым, убивать невинных людей в Небесной Лощине, а то и не только там.

Кира не знала, было ли это правдой. Звучало правильно, но она все же ощущала трепет, когда пугала людей отражениями. Это было ее истинной натурой? Сторона унгайкьо выбиралась, чтобы захватить ее? Она поежилась, услышала треск стекла, зуд пробежал по ее руке. Она опустила взгляд и увидела, как трещина потянулась выше ее ладони, словно ее кожа была разбивающимся зеркалом. Она быстро накрыла трещину рукавом кимоно.

— А если…

— Тихо! — резко сказал Харуто. Он замер и склонил голову. — Слышишь это?

Тихий шум донёсся из глубин шахты, но Кира прислушалась и определила его. Кто-то плакал. Рыдал, запертый во тьме.

Они поспешили глубже в шахту. Тяжелый затхлый запах висел в воздухе, смешивался с едкой вонью, становился сильнее, пока они заходили глубже. Кира закрыла рот и нос рукавом. Если Харуто запах не нравился, он не подал виду. А Шики свистела жалобы, хотя у маленького духа даже не было носа.

Рыдания стали громче, дрожали на стенах вокруг них, пока не стали вдруг почти оглушающими, один голос, два, двадцать силились в какофонии страданий. Кусочки воспоминаний ударили по Кире: люди кричали в ужасе, просили отпустить, люди смотрели в ее зеркало, видели, как их лица гнили, монстры поднимались, чтобы порвать их на кусочки. Лица людей, которых она мучила, как ёкай, были в стенах вокруг нее, кричали снова и снова. Те крики когда-то были музыкой для ее ушей. Они были ее песней. Она пела ее, когда… когда…

Стекло треснуло, холод поднялся в груди, покалывал шею.

— Кира! — Харуто сжал ее плечо и встряхнул. Она разбилась, кусочки зеркала упали вокруг нее. Она согнулась, обняла колени, хотя не помнила, как до этого дошла. Вой утих. Лица в камне были тенями… ясное дело. Она медленно встала.

— Мне тут не нравится, — сказала она, ощущая дрожь в голосе.

Харуто кивнул.

— И не должно. То, с чем мы столкнулись, пытается нас напугать, — он огляделся. Тихий крик доносился откуда-то, слова были приглушены, словно звучали под толстым одеялом.

— Ты не напуган, — сказала Кира, шагая за ним. Она не хотела, чтобы он уходил далеко вперед, чтобы призраки ее прошлого не вышли снова.

Он пожал плечами.