Мой ангел-вредитель

- Два дня, не раньше, - подвел итог Бенедиктович, - они и так загружены, злые, как… как всегда.

- Спасибо.

- Что ты собираешься делать?

- Дожить до вечера, а там посмотрим.

- Я серьезно, - Печорин упаковал шприцы с ампулами, сунул их на место. - Тебя будут искать и найдут обязательно. Не сдашься по первому требованию – попрут отсюда со всеми вытекающими.

Вместо ответа Артемий поднялся со стула. Мгновение, и в «одиночке» стоят два совершенно одинаковых Воропаева, не отличишь.

- Дохлый номер! Ма Кра знает этот фокус, раскусит в два счета.

- Плевать. К Крамоловой он пойдет только в крайнем случае, а для остальных сгодится. В первый раз что ли?

- Ну, тогда сиди, если что – звони. Пойдем, служивый, трудиться на благо Родины, - кивнул вампир «Воропаеву номер два».

Тот презрительно фыркнул и первым покинул палату. Фантом хранил отпечаток личности своего создателя, а потому имел идентичные привычки, интонации, манеру поведения, походку и действовал так, как мог поступить в аналогичной ситуации его хозяин. Но радужные перспективы портило одно-единственное «но»: при тактильном контакте дольше семи с половиной секунд двойник переставал быть материальным и развеивался. Артемий – что греха таить? – частенько пользовался фантомом, чтобы побывать в двух местах одновременно. Однако чем больше двойников ты создаешь, тем сложнее их контролировать, и получаются они гораздо менее похожими на оригинал, поэтому здесь нужно соблюдать меру. Да и близких людей таким маскарадом не проведешь, они с ходу отличают фальшивку…

День тянулся медленно, секунды не отличались от минут, а часы вообще исчезли. Были периоды до Вериных приступов и периоды после: через каждые полтора-два часа она начинала метаться, стонать, корчиться от боли. Он и время-то теперь измерял в альтернативных единицах – приступах. И в ампулах из холодильника.

Передозировка препаратов могла привести к гораздо более ужасным (Воропаев усмехался про себя) последствиям, он был вынужден использовать малодейственную магию и держать девушку собственными силами. Лечение ауры, снятие боли, «звуконепроницаемость» палаты, фантом – резерв таял на глазах, оставляя взамен пустоту и тянущее ощущение под ложечкой.

«Вот она, универсальная, могущественная магия, безграничное волшебство, - с горечью думал Артемий. - Зачем она, если не поможет, когда ты нуждаешься в ней сильнее всего?»

Тело затекало от неудобного положения, приходилось вставать и ходить по палате. Он ведь никогда не сидел на месте, предпочитая бежать куда позовут, где он будет необходим, заниматься делом и приносить реальную пользу. Сохраняя идеальный порядок в документации, зав. терапией ненавидел бумажную волокиту. Вот и Верочка такая же: не сидится ей на месте, всё умчаться норовит. Вера, Верочка, что же ты наделала? Ради чего?

Не стоило быть гением, чтобы понять: Соболева выпила добровольно, никто не вливал в нее яд силой. Знала ли, что именно пьет? Наверняка. Сумела достать где-то подобную дрянь и, не колеблясь, выпила. Или колеблясь? Ему не узнать об этом. Хотя какая теперь разница?

Немало времени Воропаев убил, «прощупывая» девушку так и этак. Защиту смел кто-то (или что-то), растворил, не оставив следов – теперь в возникновении яда сомневаться не приходилось: изготовлен существом, знающим в этом толк, опытным колдуном или ведьмой… Сердце заныло от страшного прозрения: не получив помощи от него, Вера нашла ее у кого-то другого. Думала, что нашла…

- Ненормальная! Больная! Истеричка! Совсем чокнутая! Эгоистка паршивая!

Услышь она его, вероятно, поделилась бы тезисом о субъективности, несправедливости и предвзятости данного суждения, в своем обычном духе. Он что есть силы укусил себя за руку, чтобы не завыть, как волк на луну. Вой рвался из нутра, не из горла даже – из кишок. Боль отрезвила ненадолго и как раз вовремя: девушку накрыл новый приступ.

***

Малышев выполнил свое обещание – в палату так никто и не пришел.

Ночь принесла на крыльях выбор: не спать совсем, не оставляя Веру ни на секунду, либо позволить себе подремать перед самым рассветом, чтобы восстановить те крохи Силы, необходимые для поддержания заклинаний и контроля над двойником, ведь завтра предстоит делать нового. Кто знает, как яд поведет себя ночью? В итоге Воропаев решил не спать пока хватит сил, а если станет совсем туго, задействовать неприкасаемый источник – преобразовать в магию Жизненную Силу. Он подивился собственной никчемности: играючи выдерживать ночное дежурство, по возможности два, и спечься к концу первого дня. Артемий презирал себя за эту слабость. Организм деловито отключал анализаторы, готовясь ко сну. Он устал и хотел спать… Просыпайся, безвольная ты скотина! Встал и пошел!

Воропаев задернул занавески, заменил лампочку – слабый импульс погоды не сделает. Лицо Веры в тусклом свете казалось безжизненным, словно картонным, светло-русые волосы разметались по подушке. Даже на грани между жизнью и смертью она была красива. Нет, не той общепринятой, «кукольной» красивостью, за которой обычно ничего не стоит, а своей особой, не похожей на остальных трогательной красотой. Совершенная. Чистая, наивная душа, по-детски непосредственная и эгоистичная. Полезла за луной с неба. Ребенок, блин. Дитё дитём. Ангел-вредитель…

Обиженный мозг, которому не дали прикорнуть, взялся за трансляцию воспоминаний.

Он ведь уже видел ее спящей, почти такой же беспомощной. Давно, в ординаторской, когда остался на дежурство, никого не предупредив. Решил, что хватит с него танталовых мук, пора выбить клин клином. Да кто она, в конце концов, такая, эта Вера Соболева, чтобы он, взрослый мужик, до онемения торчал под ледяными струями, как какой-то озабоченный мальчишка? Раньше он не знал, как это больно. Узнал. До сих пор стыдно.

В общем, тогда Артемий был настроен на перемены. Мысли в голову лезли самые крамольные (ежу понятно, кто тут постарался), а жалко… оно у пчелки. Она бы ни о чем не вспомнила, а он сможет преодолеть этот барьер и жить дальше.

В ординаторской горит свет, наябедничала полоска под дверью. Всё трудится. Ответственная… Он прекрасно открывал двери, не издавая при этом никакого шума. Но каково же было удивление Воропаева, когда вместо трудящейся в поте лица Веры Сергеевны он обнаружил просто Веру, мирно сопящую на диване и кое-как укрытую халатом! На столе громоздились документы, к которым едва ли кто-то притронулся, рядом остывала чашка с чаем. На блюдце сиротливо лежала зефирина в шоколадной глазури.

Эта зефирина его добила почему-то. Артемий потер лицо ладонями и беззвучно рассмеялся. Извращ-щенец! Как тебе литовский праздник Обломайтис? Рука-то поднимется на спящую? Или не рука…

Вера спокойно дышала под своим халатом, который практически сполз с нее, и, конечно, не подозревала о возможном покушении на девичью честь. Да что там? Вся решимость куда-то сразу испарилась. Подлец, ох, подлец! Смех один! Не будить же ее, в самом-то деле!

Воропаев присел рядом, зачем-то поправил на ней халат и «повесил буйну голову». Уходить он не собирался. Девчонка завозилась во сне, слегка толкнув ногой своего непосредственного начальника. И что он в ней только нашел? Костлявая, неказистая, личико маленькое, волосы не пойми какого цвета. Размер… хм, размер тоже далек от идеала. Девчонка-школьница, хотя и среди них встречаются вполне себе такие… сформировавшиеся экземпляры.

«Не пойми какие» волосы выбились из пучка, прикрывая маленькое аккуратное ухо и тонкую шею. Он потрогал эти прядки, не касаясь кожи. Мягкие, но точно крашеные. Соболева в своем уме? По доброй воле выбрать такой жуткий цвет… А глаза у нее – линзы, вблизи это хорошо видно.

Верина рука вдруг шевельнулась, поползла по дивану, будто что-то искала. И нашла руку Воропаева. Тот замер, готовый набросить невидимость.

- Это ты?

Забавно…

- Зависит от того, кого вы хотели увидеть. Формально, я это я.

Соболева улыбнулась. Не просыпаясь улыбнулась!

- Значит, ты. Ни с кем не спутать…

Она накрыла его руку шатром ладони. Вдвойне забавно…

- Ты мне давно не снился. Я скучала.

- Разве это сон? – вообще здорово, если она понимает, что спит.

- Конечно, сон, иначе быть не может, - отчетливо сказала девушка. – В жизни мы далеко, почти что на разных планетах.

Теперь понятно, за кого его приняли. За таинственного Александра Погодина, то бишь, за московского жениха. Но с каких это пор Москва – другая планета?

- Я на Марсе, ты на Юпитере? – пошутил Воропаев, чувствуя себя ужасно глупо. – Земля, Земля, я Марсоход-1…

- Не уходи! Это хороший сон. Не хочу просыпаться…

- Надо, Вера, надо. Родина-мать зовет. Это свинство – так внаглую спать на дежурстве.

- Но если я проснусь, ты уйдешь, - жалобно заметила сновидица.

- Вернусь на Марс. Не переживай, - Артемий слегка пожал ее пальцы, - я буду с тобой еще оч-чень долго…

О чем он только думает?!

«Ты будешь жить, слышишь? Хочешь того или не хочешь, но я тебя вытяну. Любой ценой».

Ближе к утру заглянул Печорин и без своих обычных шуточек предложил:

- Давай я подежурю, а ты подремай. Разбужу, если вдруг что.

- Не надо, всё нормально. Двойника видел?

- А как же? – вампир поскреб гладко выбритый подбородок. - Шарится по отделению, типа на посту, не просвечивает вроде… Она хоть как, держится?

- Без изменений, ни туда, ни сюда. То мечется, то замирает. Пробовал чистить интоксикацию – бесполезно, не реагирует.

- Я отдал ту штучку нашим, - поделился Евгений. - Хорошие ребята, толковые, обещали прислать итог завтра утром. Дотянете?

- Деваться нам некуда.

Воропаев встал, немного прошелся. Сидеть было неудобно, постоянно затекала спина.

- Слушай, не майся дурью, пойди приляг! До твоей обители две минуты от силы, успеешь прибежать, - безрезультатно взывал к нему Печорин. - Знаешь, после всего, что между вами было, ты просто обязан на ней жениться. Или назначить неустойку за потраченные нервы и здоровье.

- Да ну тебя, - махнул рукой зав. терапией.

- Не, я серьезно. Нельзя оставлять ее безнаказанной!

Остаток времени вампир вспоминал анекдоты, травил байки и даже описал в деталях знакомство с Верой в поезде.

- Как она Малышева выставляла, на всю жизнь запомню! Представь только: сидит такая хлипкая девица, перед ней – такой громадный амбал, и эта самая девица укатывает его морально. Я, говорит, признана вменяемой и в социальном плане неопасной… Эй, да ты спишь!

- Не сплю, - отозвался Артемий, - просто задумался. А с Малышевым по-другому никак, только давить интеллектом. Хотя он не дурак, просто качественно прикидывается.

Печорин умолк, покачал головой и продолжил бессмысленную болтовню.

К началу рабочего дня девушке стало хуже. Приступы повторялись каждые полчаса и длились дольше, чем раньше. Обезболивающее из холодильника подходило к концу, вампир предложил добыть нового, но Воропаев отказался. Нет смысла глушить боль, если не знаешь, как устранить причину оной. Ситуация складывалась тупиковая: состояние Веры требовало его постоянного присутствия, усталость – следствие магического перенапряжения, – валила с ног, а двойник становился всё прозрачнее. В конце концов, пришлось отказаться от его использования и искать другой выход.

Крамолова затаилась и больше не звонила. Бенедиктовичу удалось выведать, что она уехала в райцентр по делам учреждения, срок возвращения неизвестен. Зам главного врача по лечебной части, к которому не преминул обратиться Воропаев, без удивления подписал просьбу об отпуске.

- К чему такая спешка? – только и спросил Илья Алексеевич. - В начале года…

- Семейные обстоятельства, - зав терапией спокойно выдержал изучающий взгляд. - Мне не нужен месяц, дайте неделю-две.

- До первого февраля, больше не могу, - со вздохом сказал доктор Мельников, ставя кругленькую толстую подпись. - Марья Васильевна скоро вернется, требуйте с нее. Уверен, вам она не откажет.

- Спасибо вам огромное, - Крамолова не дала бы ему и трех дней, Артемий прекрасно понимал это. А замечать сарказм он попросту устал: всем известно, какие слухи ходили о нем и Марии Васильевне.

- Не за что. Идите, раз надо.

Одной проблемой меньше. Оставив все необходимые распоряжения, Воропаев вернулся в палату к Вере, где его дожидался вампир в компании молоденькой девушки чуть старше Соболевой. Артемий вспомнил ее: перевелась к ним после Нового года, мелькнула пару раз и с тех пор на глаза не показывалась. Елизавета Григорьевна Наумова, если память ему не изменяет.

- Эт-то что еще такое?

- У нас опять проблемы, - пояснил стоматолог, косясь на спутницу. - Лиз, поясни ему.

- Артемий Петрович, мы должны оформить Соболеву как пациентку нашего отделения, - пролепетала та, краснея пятнами, - иначе начнутся расспросы. Вы с сегодняшнего дня в отпуске, поэтому…

- Что ты ей рассказал? – спросил зав. терапией, не обращая внимания на детский лепет.

- Самую малость: человеку плохо, нужна палата, тихо и без свидетелей. Рано или поздно пришлось бы сделать это, нравится тебе или нет. А Лизка – наш человек, правда, Лизок?

- Я… я никому не скажу. Когда потребуется помощь, только позовите.

- Обязательно, Елизавета Григорьевна, - лучезарно улыбнулся Печорин, пряча от друга хитрые глаза, - позовем-с. Оформишь нашу красотулю… ммм… как сердечницу, допустим, себя – лечащим врачом, и шоколадно будет.

Наумова, покраснев еще больше, отправилась выполнять приказ.

- Не люблю я людей принуждать, - оправдывался Евгений, - но ради дела… Лизка легко поддается влиянию, да еще и тайно грезит о твоем покорном слуге. Не объяснять же ей, кто я есть на самом деле? Комбинация, достойная дядюшки Рейгана.

- А на человека тебе плевать.

- Почему же? – не обиделся стоматолог. - Просто я смотрю на вещи трезво: можно извлечь выгоду без потерь – извлекаю. Как Верка твоя поправится, доступно объясню Наумовой, что мы с ней не пара, и разойдемся, как в море корабли. Она неплохой человек, но вся проблема именно в ее человечности.

Вампиры, хоть живые, хоть мертвые, не могут быть вместе с людьми. Дело здесь даже не в гастрономических пристрастиях, постоянных искушениях и прочем, а в банальной физической несовместимости. Печорин как никто понимал, что приманивает неопытных женщин, однако не опускался до «неравных» романов даже ради имиджа. Привяжешься еще – отдирай потом, а душа у него на месте, что бы там не думали некоторые.

- Лизка обещала притащить раскладушку, раз боишься оставлять свою ненаглядную. Будет приходить время от времени, чтоб подозрений не возникло, и сможет в случае чего подежурить. Ты у нас всё-таки не каменный.

- Спасибо, - он уже перестал считать, сколько раз за последние дни употребил это слово, - с меня причитается.

- Фигня вопрос, - фыркнул вампир. - Ладно, меня боляльщики заждались с пломбами и кривыми прикусами. Хорошо тебе отдохнуть!

Остаток дня пролетел как в тумане. Воропаеву пришлось позвонить жене, соврать про внезапную командировку. Домой решил наведаться вечером, чтобы взять термос и кое-какие мелочи. Если его увидят в больнице, действительно начнутся расспросы вкупе с проблемами, но четверть часа погоды не сделает. Теперь у них есть Наумова.

Вера лежала без движения, лицо тихое, спокойное. Будто не ее, а кого-то совсем другого недавно терзала боль. Приступы стали для обоих привычными: она не так сильно вскрикивала, он действовал автоматически, не давая страху или панике взять вверх. Страх следовал за ним неотступно; не приступов как таковых, а вероятности, что именно этот может оказаться последним. Эта вероятность постоянно росла.

- Завтра всё станет известно. Завтра мы узнаем, что делать дальше, - Артемий повторял эти слова, точно молитву, не замечая, что говорит вслух.

Беспомощность – мерзкое чувство. Пусть внешне это не слишком заметно, но Вере хуже. Нынешнее состояние выматывает ее, выпивает досуха. Долго так продолжаться не может, кто-то обязательно уступит.

Цепочка с подвеской выбилась из-за ворота блузки. Вот она, причина всех бед, мерцает, будто ничего не произошло. Он машинально поправил украшение, задержав снежинку в пальцах. Взять бы и повернуть время вспять, сделать то, что должен был сделать. Судьба сыграла злую шутку: они разминулись всего на день. Знать бы еще, какая добрая душа сыграла роль благодетеля…

Тихий скрип двери. Елизавета. Смотрит на него со странным выражением, мнется.

- Я вам кофе принесла, - сообщила она. - Весь день тут сидите, не выходите.

Артемий кивком поблагодарил ее и взял кружку. Наумова присела на свободный стул.

- Всё настолько плохо? – кивок в сторону Соболевой.

- Ничего, если я не отвечу?

- Простите, - Лиза ковыряла линолеум носком туфли. - Я могу подежурить, если хотите…

- За предложение спасибо, но не надо. Ступайте домой, Лизавета Григорьевна, поздно уже, - он поставил кружку на тумбочку.

Наумова приспособила туда же пакет.

- Бутерброды, - тихо пояснила она. - Вы себя голодом уморите.

Вера неожиданно вздрогнула, изогнулась, закричала пронзительно. Воропаев удерживал ее на кровати, шепча врезавшиеся в память слова.

- Всё хорошо, всё хорошо, не кричи…

Вскоре лицо девушки перестало подергиваться, морщинки боли разгладились.

- И ч-часто ее так? – белая как мел Лизавета испуганно взирала на неподвижную Соболеву.

- Довольно часто. Идите, Наумова, спасибо за кофе.

Она лишь невнятно пробормотала что-то вместо прощания и закрыла за собой дверь.

«Поездка домой, судя по всему, отменяется, - Артемий вернул на место сбившуюся подушку, погладил девушку по прохладной щеке. - Завтра, завтра мы узнаем, что делать дальше…»

Глава двадцать первая

Десять лет в один день

Человеческие действия и поступки стоит оценивать не с точки зрения материальной выгоды, а с точки зрения времени, которое они пожирают.

NN.

- Доброе утро, страна!

Артемий вздрогнул и проснулся. Перед ним стоял свежий, как огурчик, Печорин с папкой для бумаг в руках. В таких папках следователи обычно хранят уголовные дела. Имелась даже надпись: «Дело №» и прочерк.

- Добрее видали. Что там у тебя?

- Результат экспертизы, - вампир с сомнением взглянул на Воропаева. - Так послушаешь или кофейку налить? Видок у тебя еще тот…

Окончательно проснувшийся Артемий взял документы и просмотрел их, мрачнея с каждым новым словом. Состав образца расписали по пунктам: синильная кислота, мышьяк, углекислота с какими-то дикими примесями, канцерогены, этиловый спирт, частицы вулканического и соснового пепла, волокна растительного и животного происхождения, не поддающиеся идентификации... В графе «составляющие» стояла приписка синей пастой: «Предполагается присутствие плазмы крови неизвестного животного».

- Отпечатки пальцев прогнали по базе данных, - пояснил вампир. - Штучку брали семь человек: Соболева, Малышев, ты, я и трое неизвестных. Никто из них к ответственности не привлекался, наше дело зашло в тупик.

- Кто-то из местных. Знать бы, кто…

- Машка? – предположил Евгений. Он считал это очевидным.

- Она как раз-таки и не при чем. Крамолова не выходила из кабинета во время отсутствия Веры, - голова побаливала после бессонной ночи, мешая думать. - Хотя и вправду не факт.

- Эдвард говорил про такси. Может, стоит плясать оттуда?

- На каком основании? Ментов привлечь для полного счастья? – поморщился Артемий. - Представь на минутку, что мы приходим и подаем заявление: так, мол, и так, отравили, состав яда прилагается, узнайте кто. Предположениями делиться?

- Ладно, не злись, я сдуру ляпнул, - блуждающий по палате взгляд стоматолога остановился на тумбочке. - О, бутербродики! Лизка заходила?

Воропаев кивнул, проверяя состояние Веры. Девушка по-прежнему не реагировала на внешнее раздражение, а дышать будто перестала совсем. Подсчитал пульс: число ударов аналогично вчерашнему, изменений ритма не произошло – он понял это безо всяких приборов. Но что-то всё равно поменялось…

- Слушай, какая-то она не такая, - поделился мыслью Печорин. - В чем прикол?

Щеки запали, под глазами не синева даже – чернота, морщинки на лбу и у рта… Морщинки?!

- Да она старше тебя выглядит, моей ровесницей! За одну ночь постарела?

Последний фрагмент паззла встал на место. Вот почему бессильна магия! Верно составленная отрава на синильной кислоте и крови нежити в совокупности с откачкой Силы дает…

- Летаргис!

- Чего?

- Болезненное состояние, похожее на сон и характеризующееся неподвижностью, отсутствием реакций на внешние раздражители и резким снижением интенсивности всех внешних признаков жизни, - всё-таки знания не проешь и не пропьешь. - От обычной летаргии его отличают причина возникновения и тяжесть последствий.

Вампир потряс головой, отгоняя навязчивые образы.

- То есть Вера запомнит всё, что мы тут говорим и делаем?

- Не знаю. Велика вероятность перехода в стадию комы, а тогда… - к горлу вновь подступила паника. - Наумова на месте?

- Придет минут через двадцать, Лизка никогда не опаздывает.

- Можешь побыть здесь до ее прихода? – Артемий мысленно рассчитывал вектор направления, вспоминал расположение домов. В само здание нельзя, он его совсем не знает.

- Могу. А куда ты намылился?

- К Петровой. Она должна помочь.

Бенедиктович глядел на него с открытым ртом. Коллективное помешательство! Сначала Соболева пьет какую-то дрянь на протоплазме, теперь этот собирается лететь через полстраны, и за чем? За советом!

- Позвонить не судьба? – на всякий случай уточнил он.

- Нет. Если повезет, вытащу ее к нам. Пожелай мне удачи.

- Удачи!

Спонтанные решения не являлись коньком Воропаева, но теперь требовалось именно такое решение. Одна голова хорошо, а две лучше, в случае с Еленой Михайловной – три. В последний раз взглянув на Веру, на застывшего сусликом Печорина, он усмехнулся и растворился в воздухе.

***

Трансгрессия, телепортация – у перемещения в пространстве много имен, но все сводится к одному: оно в сотни раз быстрее полета и в тысячи раз опаснее. Со своими среднестатистическими способностями Артемий совершил не больше десяти телепортаций в жизни, и то по крайней необходимости. На третьей попытке он отделался повреждением плеча, а предпоследняя едва не стоила жизни.

Сегодня же, несмотря на весьма приблизительный вектор, всё прошло как по маслу. Знакомая боль в левой руке – на иные неудобства он просто-напросто не обратил внимания, – и зав. терапией оказался у серого здания в четыре этажа. Самая большая школа города, носящая гордое звание лицея.

Пожилой охранник с плохо скрываемым любопытством оглядел посетителя. Холодина на улице, а этот без куртки или пальто, в тонкой рубашке. Закаляется? На родителя он вроде не похож…

Воропаев понял сомнения доблестного служащего, но не стал их развеивать.

- День добрый. Где я могу найти Петрову Елену Михайловну?

- Так урок у нее, - ответила горбоносая женщина с высветленными прядями, которая мыла полы в холле. - Этаж четвертый, кабинет четыреста первый.

- Спасибо.

- Вы конца урока подождите, - посоветовала уборщица, - осталось-то пять минут.

- Обязательно.

Школа затихла, только со стороны спортзала доносились вскрики и шлепки мячей. По четвертому этажу слонялась компания выгнанных с урока.

- Вот же …., мля, - пожаловался худой как скелет парень лет пятнадцати. - Совсем о…..!

Подумаешь, не выучил, разговаривал, огрызнулся! Да я ее…. Пусть все слышат!

Его спутники, разнузданного вида девица с бордовыми губами и задумчивый субъект в очках, поддакнули.

- Полный п….ц, - согласилась школьница. - Остофигела уже, гадина!

Парень в очках завистливо вздохнул. Его словарь нехороших слов день ото дня пополнялся, но произносить их вслух мешала стеснительность культурного ребенка.

«Да, нам за такое откручивали головы. Чтоб хоть кто-нибудь рот не по теме открыл? Учитель всегда прав» - подумал Артемий, проходя мимо.

Все трое еще долго плевались пеной, недоумевая, откуда взялось во рту жидкое мыло.

Дверь кабинета Петровой была приоткрыта.

- … и третий этап энергетического обмена – стадия анаэробного дыхания, в скобках – кислородного расщепления. Реакция этой стадии осуществляется в митохондриях… митохондриях, Маркова! Новое предложение здесь же: кислородное дыхание сопровождается выделением большого количества энергии и аккумуляции ее в АТФ, - знакомый трубный глас Елены Михайловны разносился по всему коридору. - Через минуту звонок, допишем на следующем уроке. Дома параграфы пятнадцать - семнадцать, до пластического обмена. Сафронов, можешь покинуть угол! Ты тоже, Жукевич! Детский сад на выгуле, в другой раз за дверь пойдете. Бондаренко, задержишься на перемене.

Старшеклассники спешили покинуть кабинет со звонком, осталась лишь одна ученица. Невысокая, со светлой косой до пояса и покаянно опущенной головой, она напомнила Веру.

- Елена Михайловна, можно?

Биологичка сидела за компьютером, спиной к Воропаеву. Не оборачиваясь, проворчала:

- Заходите... Вот тебе тест, кыся моя. Пока не выполнишь, не уйдешь.

- Ну Елена Михайловна, - заныла девушка, утрачивая сходство с Верой, - я его тыщу раз делала, больше тройки всё равно не выходит…

- Выполнишь в тысяча первый, - отрезала женщина. - Дерзай! А вы проходите, садитесь, в ногах правды нет.

- Я вас не задержу.

Она удивленно зыркнула на него из-под очков, плотно сжатые губы дрогнули.

- Настасья, иди.

Нерадивая ученица не верила своему счастью.

- После уроков зайдешь. Брысь! И дверь за собой закрой.

Петрова не изменилась: та же прямая спина, точно аршин проглотила, те же короткие волосы с красноватым отливом, тот же требовательный голос и твердый взгляд. Только морщин прибавилось, а стекла очков стали толще.

- Старею совсем, - спокойно сообщила она, - фон здесь практически нулевой, вот и перестала сканировать. Здравствуй, Тёмушка, давненько я тебя не видела.

Ведьма указала ему на стул.

- Садись. Ко мне сейчас биологи придут, дам им задание и поговорю с тобой.

Химико-биологический класс состоял из десяти девушек. Они подозрительно косились на Воропаева и перешёптывались между собой.

- Так, биолухи, открываем справочник и читаем «Ткани животных», особое внимание уделяем нервной и эпителиальной, - велела Алевтина. - В конце урока спрошу. И тихо мне тут, кто будет губами шлепать – опрос вне очереди. Мила, повернись! Алина Большая, вынь бананы из ушей! Алина Меньшая, убирай телефон! Полина, в свою тетрадь!

Пухлощекая, похожая на хомячка темноволосая девушка бросала на посетителя странные взгляды, однако по первому окрику уткнулась в учебник.

- Зачатки магии, - пояснила Петрова, набрасывая «полог тишины». - Пра-пра-пра-пра с отцовской стороны была ведьмой, но дар не проявился.

- Угу.

- А теперь говори, что случилось. Выглядишь ужасно, краше в гроб кладут!

Артемий вкратце рассказал ей о произошедшем. Женщина хмурилась, поправляла сползавшие на кончик носа очки и задавала уточняющие вопросы.

- Жаль девочку, но что требуется от меня?

- Подскажите, как остановить процесс. Двое суток прошло, это третьи, ей то хуже, то состояние не меняется…

- Прости, перебью, - Елена вертела в пальцах красную ручку. - Приступы прекратились?

- Когда я уходил, всё было спокойно.

- Это значит только одно: началась вторая стадия, летаргис переходит в токсическую кому.

Новый удар. Воропаев не изменился в лице, только ногти впились в ладони.

- Пойми, летаргис – явление малоизученное, в связи с чрезвычайной редкостью проявления, - спокойно, с расстановкой втолковывала Петрова, совсем как на уроках двадцать лет назад. - Теорий масса, эксперименты – к чему скрывать? – проводились, но я не знаю, выжил ли кто-либо из подопытных.

- «Снять может тот, кто наложил». Что если отыскать ведьму, упросить ее, заставить, наконец? – не сдавался зав. терапией.

- Можно попробовать, но времени в обрез. Не дай болезни прогрессировать, иначе…гхм…инвалидность неизбежна. Страдают все внутренние органы и системы, особенно центральная нервная, а это равносильно медленной смерти. Сейчас главное выиграть время. Дабы предотвратить обезвоживание, прокапай ей вот что, - Петрова черкнула пару строк. - Никаких обезболивающих, навредишь только.

Она прикрыла глаза, точно вспоминая.

- Я прибуду, как только освобожусь, взгляну собственными глазами и постараюсь помочь. Большего обещать не могу.

- Спасибо вам огромное…

- Да погоди ты! Дай хотя бы доброе дело сделаю – полечу тебя, а то с ног валишься, - ведьма секунд пять подержала его руки в своих, коснулась висков. - Не дергайся, не увидят они: «полог» универсальный.

Прохладная волна пронеслась по всему телу, отхлынула, и на смену ей пришел целебный жар. Стало легче, головная боль отступила, усталость сняло как рукой. Проснулось чувство голода: Артемий вспомнил, что два дня ничего не ел, разве что Лизаветин кофе можно счесть за поздний ужин.

- Ступай, - Елена Михайловна убрала руки и тепло улыбнулась, - ты нужен там. Удачи!

«Мальчик вырос, - не без грусти подумала учительница, поймав мысленную благодарность, - а кажется, только вчера бросался бумажками, дерзил, оставался после уроков и привыкал к магии. Слишком много ему пришлось пережить, тогда и сейчас. Слишком много…»

Когда дверь за Воропаевым закрылась, немолодая женщина стряхнула с себя оцепенение.

- Ну, хим-био, подготовились? Тогда юбилейный вопрос для Милы: что представляет собой эпителиальная ткань?

***

- У нас опять проблема, - сообщил стоматолог, едва Артемий вернулся в палату.

- Мог бы хоть раз сказать: «У нас всё замечательно». Что за проблема?

- Прислушайся, - скорбный тон Печорина не предвещал ничего хорошего.

Из коридора доносились голоса: детский лепет доктора Наумовой и крики незнакомой женщины. Еще бы драться начали!

- Нельзя туда входить! – защищалась Лизавета. - Ей требуется покой, я вам как лечащий врач говорю!

- Девушка, отойдите с дороги, я вас как мать прошу! – напирала незнакомка. - Моя дочь лежит при смерти, а меня к ней не пускают! Произвол! Беспредел! Отойдите немедленно!

- Теперь понимаешь? – шепнул вампир, изображая петлю на шее. - Если не впустить, она здесь все разнесет. Явилась сразу после твоего ухода, справки навела и привет!

Воропаев ничего не ответил, подошел к Вериной кровати.

- Приступов не было?

- Неа, лежит себе, отдыхает. Объясняю ей, что мама пришла – молчит.

- Скажи Наумовой, чтобы впустила, - он сел на стул, с которым практически сроднился.

- Думаешь, стоит?

- Стоит.

Печорин пожал плечами – у каждого, мол, свои тараканы, - но дверь открыл.

- Заходите, гражданка Соболева. И вы тоже, доктор Лиза.

В палате появилась внушительных размеров дама в белом халате, а за ней – измученная битвой Лизавета. Светлана Борисовна бросилась к дочери, сбивая всё на своем пути.

- Доктор, скажите мне правду: что с Верой? – обратилась она к Воропаеву.

- Светлана Борисовна, первым делом вам следует успокоиться. Присаживайтесь. Женька, уступи место даме! Елизавета Григорьевна, будьте добры распорядиться насчет новой капельницы, - он протянул Наумовой листок с пометками Алевтины.

- Хорошо, Артемий Петрович, - Лиза незаметно поманила Печорина. Тот, бухтя и оглядываясь, вышел за ней.

Совсем не так представлял Артемий знакомство с Вериной мамой: он предпочел бы что-нибудь более дружеское и менее драматичное. Но мы имеем то, что имеем.

- Светлана Борисовна…

- Просто Светлана, не до официоза как-то, - вздохнула женщина, сдерживая слезы. - Простите, сейчас успокоюсь. Ох, аж колотит всю! Анечка вчера позвонила. Веры, говорит, второй день дома нет, телефон выключен. Я на вечерней примчалась, Анютке пустырника накапала и сразу сюда. Да, объясняют, лежит здесь такая, со вчерашнего вечера. Сердечный приступ. Еле номер палаты узнала, представляете? – она всхлипнула.

- Представляю. Светлана Борисовна… тьфу ты, Светлана, у вашей дочери действительно сердечный приступ. Опасности для жизни нет, необходимое лечение проводится…

- Тогда почему не сообщили? И где необходимые аппараты, капельницы, в конце концов? – ринулась в атаку мать. - Бардак у вас тут, честно скажу! Немедленно предоставьте мне результаты, на основе которых был поставлен диагноз! Я имею на это право!

- Ваш муж, кажется, хирург? – спокойно спросил Воропаев.

- Да, нейрохирург. А какое это имеет значение?

- Он наверняка посвящал вас в тонкости мед. обследования. Предъявить результаты сей момент вам никто не сможет, потому что диагноз предварительный…Дослушайте до конца! Состояние больной стабилизировалось, а ваши крики и нервы выздоровления не ускорят. Хотите помочь? Успокойтесь и идите домой. Если понадобитесь, вам сразу сообщат, а дежурство под окнами и распугивание моих сотрудников не принесут пользы ни вам, ни нам.

Воропаев мог быть с ней более вежливым, ходить вокруг да около, юлить, успокаивать, но не стал этого делать. Сейчас ему требовалось как можно скорее выпроводить ее и проверить предположение.

- Ну вы и наглец, доктор! Довожу до вашего сведения, что я поступлю так, как считаю нужным. Надо будет дежурить, ходить сюда дни напролет – буду ходить и дежурить. Мужа подключу, если понадобится. Мы свои права знаем!

Упрямство у них, оказывается, семейная черта.

- Я не хочу воевать с вами, - отозвался Артемий, - да и цель у нас одна: поднять на ноги Веру…Сергеевну.

- Кто вы ей? Верочка упоминала ваше имя, но как-то вылетело из головы.

- Гхм… считайте меня другом семьи. Поверьте, Светлана, я заинтересован не меньше вашего и всего лишь хочу помочь.

- Да-да, понимаю, - пробормотала она, попадая под влияние. - Простите, что сорвалась. Нервы, нервы. Обещаете сообщить, когда станет известно?

- Клянусь. С Аней всё в порядке?

- Слава Богу! Испугалась, конечно, перенервничала, но теперь в порядке.

- Рад это слышать…

Печорин и Лизавета бочком-бочком протиснулись через узкий дверной проем. Штатив капельницы мешался, раскачиваясь, как фрегат в бурю.

- Если нужны деньги, какие-то лекарства, только скажите, - попросила Светлана Борисовна. - Всего вам доброго.

- До свидания.

- Я тебе поражаюсь, - признался вампир после краткого пересказа беседы. - Уболтать и выпроводить, тактично умолчав о самом главном! Она вообще хоть заметила, что Соболева… того?

- Маловероятно. Я отводил ей глаза, - Воропаев затолкал подальше чувство вины перед Вериной мамой. И Анькой: о ней он совершенно забыл. - Кстати, почему ты не на рабочем месте? Внеплановый отгул?

- Что, уже надоел? – невесело хохотнул Бенедиктович. - Сегодня с полвторого, людей мало... Ты-то хоть как, перенесся нормально? Петрова поможет?

- Обещала прибыть, когда освободится, - Артемий колдовал над капельницей, выполняя привычные операции. - Сделай доброе дело, подержи немного.

Говорить о выводах биологички не хотелось, к тому же в голову пришла неожиданная мысль. Что если поделиться с девушкой Силой? Люди переливают кровь, маги – магию, но о подобном способе он ни разу не слышал. Можно ли «разбудить» процессы организма чужой энергией? Сейчас науке это станет известно.

- Эй, ты чего?

- Если поведу себя странно, разрывай контакт, но без причины не суйся.

Прежде чем вампир успел сообразить, что к чему, зав. терапией взял свободную от капельницы руку девушки в свои. Правой обхватил запястье, пальцы левой легли на локтевой сгиб. Холодная, как лед, на фоне белой кожи выделялись дорожки вен.

«Когда придешь в себя, мало не покажется» - мысленно пообещал Воропаев и открыл доступ к сознанию.

Инстинкт самосохранения силен не только на физическом уровне. Как странник в пустыне стремится к живительному оазису, так истощенный организм цепляется за любой источник.

Вера жадно, глоток за глотком черпала Силу, не позволяя перекрыть канал. Пусть не сразу, толчками, но она оживала…

- Стой! Куда?!

Рывок в сторону, и связь потеряна. Он лежит на полу плашмя, где-то рядом ругается Печорин. Мир смешался в аляповатый ворох пятен, не поймешь, где стены, а где потолок…

Две неслабые оплеухи привели в чувство – нашатырю и не снилось.

- Очухался? Поздравляю, вставай!

- Что ты наделал? Я почти нашел ее…

- Одним местом чую, не «наделай» я это, вместо одного полутрупа мы получили бы два! – огрызнулся вампир. – Гений! Какого хрена?! Сначала просто сидел, раскачивался, а потом ка-ак завоешь дурным голосом, и тащит тебя куда-то…Блин, словами не опишешь, эмоции одни! Я лучше жестами покажу…

- Но получилось…Получилось ведь?

Щеки Веры заметно порозовели, наиболее заметные морщинки разгладились. Эффект, как говорится, на лицо. Мгновенный эффект.

- Тридцать четыре - тридцать пять, - зацокал языком стоматолог, - вернулись года три-четыре. Сколько теперь тебе считай сам, раз с математикой хорошо!

- Весь седой, да? – губы сами собой растянулись в дурацкой улыбке.

- Нет, конечно. Так, чуть-чуть совсем. Тебе даже идет, этакий налет изысканности.

- Да ну тебя! – он весело рассмеялся, впервые за эти три дня.

- Я бы не спешил радоваться, Ромео. Повторять опыт ты не будешь – понял? - хотя еще лет десять, и украденное время вернется, - Евгений выглядел обеспокоенным не на шутку. И очень серьезным. - Спустись с небес на землю! Ей снова будет двадцать пять, но летаргия никуда не денется! Хоть сорок лет в нее вкачай – толку не будет, пока внутри живет эта химическая пакость!

Пускай так, но Вере стало лучше! Время выиграно.

- Есть идея, как найти нужную нам ведьму.

- Слушаю, сын мой, - буркнул Печорин. - И как это сделать?

- Аналогичным способом войти в память и выведать адрес. Если повезет, спросить у самой Веры…

- Тёмыч, посмотри на меня осмысленно и задумайся вот над чем: ты держал ее руку не больше минуты, а потерял три года. Чтобы вытянуть все крупицы нужной инфы, потребуется, как минимум, минут пять. Как минимум!

Радость пропала так же быстро, как и появилась.

- Понял теперь? – выдохнул друг.

- Ты прав, у меня совсем снесло крышу. Дождусь Елены, без самодеятельности.

«Что творит с нами любовь? Логика машет ручкой и обещает слать открытки по праздникам» - хмуро подумал Печорин, вспоминая об Инессе. Со дня того злополучного поединка Несс навестила его лишь однажды, уже в новом обличии. Взглянула в глаза, кивнула в ответ на незаданный вопрос и без единого слова исчезла. Больше он ее не видел, несмотря на упорные поиски. Инесса догадалась, что умерла для него, для будущей жизни, и просто боялась быть найденной.

Глава двадцать вторая

Omnia vincit amor (Любовь побеждает все)

Петрова сдержала свое обещание, явившись ближе к пяти вечера в сопровождении седовласого мужчины. Спутник Елены Михайловны был настолько кругл, что, казалось, он не идет, а катится по прямой. Серебряные волосы незнакомца доходили до плеч, умные карие глазки на фоне внушительных щек заставляли вспомнить о хомяках.

- Артемий, это Леонид Илларионович Новёшенький, старший сотрудник РИИЦМа. Он специализируется на магическом сне, - представила гостя ведьма.

- А РИИЦМ – это?.. – протянул отпросившийся по такому случаю вампир.

- Российский Исследовательский институт Целительной магии, - расшифровал Воропаев, пожимая пухлую руку. - Рад знакомству.

- Взаимно, - даже голос Леонида был под стать облику: плавный, неторопливый. Не говорит, а словно песню поет. - А вы, как я полагаю, Евгений? – обратился он к Печорину.

- Совершенно верно.

- Ну-с, посмотрим на нашу пациентку.

Пока старший сотрудник хлопотал над Верой, Петрова отвела Артемия в сторону.

- Я не смогу здесь помочь, прости. Леонид – один из лучших, он защитил кандидатскую по летаргису и его формам. Послушаем, что скажет.

- Откуда вы его знаете?

- Планировала идти работать в РИИЦМ, но не срослось. Он в те годы заведовал моей группой, так и познакомились…

Новёшенький кашлянул, привлекая внимание.

- Что я могу сказать? По словам многоуважаемой Елены Михайловны, патологическое состояние возникло около трех суток назад, и за столь короткий промежуток угнетение прогрессировало. Следовало обратиться к нам сразу после обнаружения, удалось бы избежать неприятных последствий…

- Думайте, о чем говорите! – зашипела на него Петрова. - Чтобы попасть к вам по первому требованию, нужно быть либо всемогущим, либо продать душу дьяволу!

- Сейчас это уже неважно, - обиделся старший сотрудник. - Остановлюсь на том, что удалось понять при визуальном осмотре: истощение, обезвоживание на ранней стадии, потеря жизненных сил, летаргис третьей степени.

- Как третьей?!

- Мне очень жаль, - сложил ручки на животе Леонид. Чуть слезу не пустил.

- Оставьте при себе вашу жалость! – не выдержал Воропаев. - Что можно сделать?

- Единственный возможный способ – это вернуть девушке утраченную жизнь, ни больше ни меньше. Только «родная» энергия способна исцелить ее и вывести токсин. По-другому никак.

Неоценимая помощь, это уж точно! Он стиснул виски. Думай-думай-думай…

- Вот к чему приводит разобщенность, - печально изрек Новёшенький. - У них, - показал он на Печорина, - какое-никакое, но Сообщество. Ор-га-ни-за-ция. У нас же каждый сам за себя.

- О да, самое время поболтать о политическом устройстве!

- Ах да, о времени. Его у вас осталось не так много.

- Сколько? – собственный голос казался ему приглушенным, точно доносился сквозь вату.

Сочувствие сотрудника РИИЦМа было неподдельным. Он уже много лет изучал летаргис и поэтому уверенно определял сроки.

- Час. В лучшем случае, два.

Артемий сел на краешек кровати, вынул бесполезную теперь капельницу. Седьмую за несколько часов: вода в организм не поступала. Печорин, Елена, суетящийся Новёшенький – все они отошли на второй план. Тонкие руки – сожми посильнее, и переломятся, – в его руках. Он снова пытается открыться. Не выходит. На висках импульс сильнее, попробуем так. Терять ему нечего, а время поджимает. Утечка – ну и пусть…

С головой погружаться в чужое сознание Воропаеву еще не доводилось, но вопрос «Да или нет?» здесь не стоял. Четкий план? Увольте! Вернуться обратно, по возможности – с адресом.

Пустота затягивает, цепляется, хочет погасить, растоптать. Жизнь здесь померкла, затянута тьмой. Он ныряет глубже, оставляя позади хаос эмоций, обрывки страхов, образы…Сердцевина, центр. Вот она, здесь!

- Вера, ты слышишь меня?

Тишина.

- Вера!

Звон в ушах заглушает отчаянный крик:

- Где ты? – отдается эхом до боли знакомый голос. - Не уходи!

- Я рядом, моя хорошая. Ты можешь сказать?..

- Адрес, да… Была бумажка но, я ее выбросила... Совсем не помню адреса…

Голос пропадал, его сменяло шипение.

- Ничего страшного, вспомни хоть что-нибудь!

- Дом… там еще рядом… нехороший… на окраине…

- Шестьдесят шестой? С привидениями?

- Да, - благодарно отзывается она. - Соседний двор… Пятиэтажка… на стене нарисовано что-то, уже потом заметила…Четвертый этаж, дверь… дверь налево.

- Пятиэтажка в соседнем дворе, рисунок на стене, этаж четыре, дверь налево? Спасибо! Потерпи немного, я вернусь и смогу тебя вытащить…

- Не уходи! Останься, пожалуйста!

- Я ненадолго, совсем скоро вернусь. Отпускай, ну же!..

Что-то выталкивает его, возвращает к реальности.

- Эй, ты как? – Печорин.

Зрение возвращается постепенно.

- Окраина…

- Мы все слышали. По коням, Петька.

Елена Михайловна и Леонид (глаза как плошки, будто НЛО увидели) решили вдвоем остаться с Верой, чтобы хоть как-то контролировать ситуацию.

- На машине?

- Ага. Ключи давай, темно уже!

Привычка всегда носить с собой ключи спасла и на этот раз.

Они добрались до запасного входа и оказались на стоянке. «Ниссан», занесенный снегом по самую крышу, приветливо мигнул фарами.

Печорин, этот гений экстремального вождения, домчал по гололеду в рекордные сроки. Зимой темнеет рано, поэтому отыскать нужный дом удалось не сразу.

- Так, вон шестьдесят шестой, - указал вампир. - Соседние дворы, кажется, сюда… Оба-на, вот и рисуночек! Подъезд какой?

- Она не сказала.

- По логике вещей, тот или этот. Куда сначала?

- Давай в этот!

«Этот» - понял Артемий, стоило им войти. Слишком явное присутствие ведьмы, отыскал бы и без знания этажа.

- Слуш-шай, - не привыкший к спринтерским забегам стоматолог пыхтел и отдувался. – А что если она п-потратила Веркину силу?

- Отдаст свою, - и силу, и жизнь, и все остальное, если потребуется. Церемониться с мерзавкой он не собирался. Покусившийся на убийство однажды сделает это снова.

Древняя дверь была чуть приоткрыта, заметно тянуло жженой бумагой, хлоркой и… опасностью.

- Она там, - констатировал очевидное вампир. - Ты глушишь, я вяжу?

- Погоди, - Воропаев тщательно проверил щиты и охранки, поставленные в машине. - Теперь идем.

Предосторожности оказались нелишними: в коридоре их окатило какой-то нервнопаралитической жидкостью без цвета, вкуса и запаха. Дозы вполне хватило бы на парочку африканских слонов и одного жирафа. Друзья застыли на мгновение, после чего прокрались к гостиной. Там полыхала зарево.

Языки пламени пожирали старинные фолианты, сухие травы, кривое раритетное помело. Огонь быстро переметнулся на стены, лизнул обои и заплясал на пыльной мебели. Посреди этого ада стояла старуха и бросала в костер порошки, выливала содержимое банок и склянок. Пламя гудело, выло, словно дикий зверь, меняло цвета. Лицо старой ведьмы в цветных отблесках выглядело отстраненным, чуть ли не мечтательным.

- Ой, соколики мои, явились-таки! – усмехнулась баба Клава, нисколько не удивившись.

Повинуясь ее воле, пламя сомкнулось в кольцо.

- Гори-гори ясно, чтобы не погасло! Да здравствует инквизиция!

- Мечтать не вредно, - цветное великолепие исчезло, оставив после себя нетронутые стены и мебель, но книги и составляющие зелий были утеряны навсегда. Покрытая копотью люстра теперь горела обычным своим светом. Лампочку не мешало бы сменить…

- Ах ты, пес шелудивый! Колдун проклятый! Чтоб тебя!..

Очередь проклятий, сглазов и необратимых наговоров, ударяясь о невидимую преграду, с треском лопалась, гасла и давала рикошет.

- У-у-у, чтоб тебя! – яростно повторяла старуха. - Нежить!

- Я бы попросил!.. – возмутился Печорин, резво отпрыгнув в сторону. Туда, где он стоял долю секунды назад, ударил штопорный сглаз.

- Может, пора прекратить этот цирк и отдать то, что вы бессовестно украли? – предложил Артемий, театрально зевнув.

- Я ничего не крала! Вот расписка, убедись сам.

Косо выдранный из тетради листок бумаги нахально демонстрировал знакомый почерк и уничтожаться не соглашался.

- И не старайся: всё чин-чинарем, скреплено кровью! – торжествующе хихикнула ведьма. Она уже мысленно садилась в самолет.

Расписка не горела в огне, не тонула в воде и не собиралась рваться. Тогда Воропаев, пропустив неразборчивые имя-фамилию, внимательно прочел текст в надежде найти любую зацепку, невыполнимое условие или неточность. Напрасное усилие! Всё составлено так, что на кривой козе не подъедешь. Услуги оказаны? Оказаны, а какие именно – не уточнили. Претензий не имеем, возмещения ущерба не требуем!

- Убедился? Моя она со всеми потрохами, так что убирайтесь, покуда целы!..

Имя-отчество… фамилия. Он хмыкнул, с трудом сдерживая смех. Как тут не поразиться находчивости и наглости?! Пять баллов, дорогая, я тебя недооценил!

- Чего ты там унюхал? – буркнул Печорин.

- Прочти верхнюю строчку.

- «Я, Вера Сергеевна В…», - он запнулся, недоверчиво протер глаза - «…Воропаева, год рождения, обязуюсь…». Она что, твою фамилию взяла?!

- Ага. К величайшему сожалению, произошла ошибка: Веры Сергеевны Воропаевой не существует в природе; во всяком случае, она не ваша клиентка. Бумага недействительна, будьте добры выплатить неустойку.

По листку пробежало пламя, и он осыпался пеплом на вылинявший ковер. Старуха с проклятиями кинулась к шифоньеру, схватила склянку странной формы.

- Сделаете хоть шаг – разобью! – предупредила она, отступая. - Пущай никому не достанется!

- Не глупите, бабуся, - вампир поднял ладони в примиряющем жесте. - Нашли, где Силу хранить! Отдайте бутылочку, и мы расстанемся друзьями.

- Еще чего! У меня заказ на тринадцать лет, обещали к ночи забрать. Думала, сотру все следы и на Канарах пропишусь, а тут вы! – прошамкала ведьма, одновременно следя за ними и покачивая склянку за горлышко. - Что, припекло? Подыхает? И правильно, дураков надо травить, как крыс! Времечко-то не резиновое, совсем чуть-чуть ей осталось. Отмучается, и всё, счастливей вас, непутевых, будет. Ох-ох-ох, вот куда любови приводят! Что ж ты делать будешь, когда преставится, а, непутевый? В монастырь ведь не возьмут…

Банка вдруг кракнула и с громким хлопком разлетелась на осколки. Бабу Клаву отшвырнуло взрывной волной, со всего размаха шмякнуло о дверной косяк. Она дернулась было, но сразу затихла. Освобожденная жизнь устремилась к ближайшему источнику.

- Ты ч-что, ее убил? – обрел дар речи Евгений. Пара-тройка осколков зацепила его мимолетом, оставив на память порезы.

- Нет, даже не сломано ничего. Пошли скорее, - кровь из рассеченной щеки стекла по подбородку, Воропаев вытер ее рукавом.

- А Сила?

- У меня. Идем.

Держать при себе чужую энергию, не имея возможности ее переработать - всё равно, что набрать полный рот воды: хочется или сглотнуть, или побыстрее выплюнуть.

Обратная путь до больницы показался обоим вечностью. Артемий старался не думать о том, сколько осталось времени. Жизнь Веры могла оборваться в любой момент.

- Нафига ты разнес бутылку? – спросил вампир, барабаня пальцами по рулю в ожидании зеленого сигнала. - Еще немного, и бабуся бы сама сдалась. Или можно было исхитриться подхватить до того как грохнется на пол…

- А она и не собиралась разбивать, - отозвался Воропаев, пытаясь исцелить ранки. - Помнишь, как она к стене отступала? Одна из картин – телепорт, вцепилась покрепче и arrivederci! Не удивлюсь, если одновременно с этим срабатывает какая-нибудь ловушка в квартире, они там на каждом углу.

- И откуда ты только взялся, башковитый такой? – пробурчал стоматолог, следя за дорогой.

- У меня была трудная юность. Насыщенная…

Тот же самый запасной вход, череда этажей, и они в палате. Елена Михайловна руками и магией удерживала бьющуюся в конвульсиях Веру; по скулам ведьмы гуляли желваки, руки ходили ходуном, но она держалась. Леонид пытался облегчить страдания девушки какими-то мудреными заклинаниями. С переменным успехом: она то замирала, то вновь кричала в голос, то плакала от боли.

- Вас только за сме… - начал потный волшебник, плюясь зеленым дымом.

- Помогите усадить ее! Держите на одном месте!

Общими усилиями Петровой и Новёшенькому удалось удержать Веру в сидячем положении. Она не сопротивлялась, конвульсии сменились слабыми судорогами.

«Только бы получилось!» - Артемий дождался нового вскрика, прижался губами к ее губам и резко выдохнул в приоткрытый рот. Чужая Сила скоростным поездом промчалась мимо, вернулась к своей законной владелице…

В распахнувшееся окно ворвался порыв ветра, все присутствующие дернулись от громкого звука. Метель наращивала темп. «Падал прошлогодний снег…»

«Получилось?» - он зажмурился, боясь увидеть вместо Веры Соболевой хладный труп. Минуты тянулись, накручивались, как спагетти на вилку. Почему все молчат? Неужели она умерла?..

Судорожный всхлип, будто кто-то сразу вынырнул со дна на поверхность.

- Египетская сила! – высказалась Елена Михайловна с истеричным смешком (что с ней случилось впервые). - А еще говорят, что чудес не бывает!

Воропаев открыл глаза. Девушка сидела в том же положении, но теперь никто ее не держал. Тяжелое, прерывистое дыхание с каждой секундой возвращалось в привычный ритм.

- Жива, - прошептал он, всё еще не веря. - Жива!

Мокрые от слез ресницы дрогнули, веки чуть-чуть приподнялись. В мутных голубых глазах – безмерное удивление. Неяркий свет палаты слепил с непривычки, поэтому Вера поспешила зажмуриться.

Артемий и сам не помнил, как начал целовать ее в глаза, губы, нос, щеки, упрямый подбородок. Быть как можно ближе, раствориться в ней без остатка, смеяться и одновременно рыдать от радости. Внутри всё дрожало и скручивалось от схлынувшего напряжения, руки алкоголически тряслись, а словно обезумевшее сердце больно било о грудную клетку. Он радовался этой боли

- Живая! Девочка моя, родная, любимая, - бормотал Воропаев, привлекая девушку к себе, зарываясь губами в растрепанные светло-русые волосы. Его она, его! Здесь, с ним! Никому! Ни на шаг не отпустит! Непрошеные слезы текли и текли по щекам, тревожили не до конца зажившие порезы, но Воропаев не замечал этого. Он бы и потопа не заметил…

Вера молча плакала в его объятиях, уже не такая оцепенелая, и постепенно согревалась. Чувствуя, как она касается его подбородка, пытаясь отыскать губы, зав. терапией не выдержал и разрыдался по-настоящему: со всхлипами, уткнувшись лицом в острое Верино плечо. Он уже забыл, каково это - плакать… Слабая ладонь легла на спину, едва ощутимо погладила. На это нехитрое движение у нее ушли все оставшиеся силы, девушка вновь потеряла сознание.

Петрова, до этого, как и другие, притворявшаяся мебелью, подошла и без слов помогла ему уложить Веру.

- Я… мы заменим обморок сном, - тихо сказала Елена Михайловна, смаргивая слезинку, - Ей просто нужен отдых, и тебе тоже. Езжай домой да хорошенько выспись. Жень, сможешь отвезти?

- Разумеется, - Печорин кашлянул, прочищая горло, - хоть сейчас.

- Но кто-то должен остаться…

- Пациентке ничего не грозит, - вмешался Новёшенький. - Мы останемся, если можно. Проконтролируем, вы не волнуйтесь. Энциклопедический случай, феноменальный! Я непременно подам заявку…

- Только попробуйте, - пригрозил Воропаев. – Сами станете этим случаем!

- Но, позвольте… Хотя бы статью-у! – жалобно попросил старший сотрудник.

- Пожалуйста. Колонка некрологов вас устроит?

- Бессердечный человек…

- Всё, хорош буянить! – вмешался Печорин. – Он шутит, Леонид Илларионович, но лучше бы и вправду обойтись без шумихи. Пошли, друг Пиши-Читай.

Но Воропаев оставался до тех пор, пока Вера не заснула спокойно. Чтобы не привлекать внимания, – народ как раз поголовно спешил домой, коридоры битком, - перенесся сразу к машине. Не верится, что всё закончилось…

Бенедиктович молча довез его до дома, вышел следом.

- Я у вас переночую, лады?

Артемий кивнул. Сил ворочать языком просто-напросто не осталось.

Галина и Пашка с аппетитом ужинали и делились новостями, когда в дверь позвонили. Гадая, кого могло принести, женщина открыла. Ахнула, однако в квартиру пустила.

- Мать честная! Ты что, пьяный?!

- Трезвый, трезвый. Я спать!

- Галина Николаевна, у вас, случайно, выпить не найдется? – опустил глазки Печорин. – Случа-а-айно так?

Та машинально покачала головой. Спиртного дома не держали, только прошлогоднюю водку для растирания.

- Жаль, - искренне огорчился стоматолог. - Тогда я тоже спать. Пашка, привет!

- Здрасьте, дядь Жень, - отозвался из кухни мальчик. Он знал, что отец в командировке и потому не вышел. Мало ли что здесь понадобилось вампиру?

Артемий добрался до дивана и, не раздеваясь, рухнул на него, чтобы проспать без снов пять суток подряд. Печорин закрыл дверь гостиной, погасил свет, походил-походил и опустился на пол, прислоняясь спиной к креслу. В одиночку он спал исключительно сидя.

- Никанорыч! Эй, Никанорыч! Никанорыч, эй!

- Чего вам? – буркнул домовой, устав притворяться глухонемым.

- Самогоночки не нальешь?

- Еще чего! У меня нынче День Борьбы с Пьянством, с утра ни грамма! – гордо поведал Никанорыч. - Всё вчера выпил, чтоб не соблазняться.

- Что, совсем нету? – вздохнул вампир

- Совсем. Спите лучше.

- Попадешь к вам в дом – научишься жрать всякую гадость и быть трезвенником, - проворчал Евгений и укрылся сдернутым с кресла пледом.

Никанорыч выждал минут десять, прислушался и нежно погладил припасенную бутылочку. «Зачем делиться, если самому мало?» - справедливо рассудил он и откусил от длинного огурца.

***

За мной гнались. Мерзкая чешуйчатая тварь на кривых лапах дышала в спину, рыча и плюясь ядом. Бежать некуда: впереди тупик, коридор слишком узок, не имеет поворотов. Мгновение, и ядовитые клыки впиваются в тело. Я кричу и падаю замертво.

Сны сменяют друг друга. Котлован с высокими стенами, ни входа, ни выхода. Полчища вампиров – красноглазых, мертвенно-бледных, - выбираются из своих могил. На возвышенности стоит Крамолова в белом свадебном платье. Шлейф держат Гайдарев и Оксана в костюмах подружек невесты.

- Убейте ее! – кричит главврач, швыряя вниз шикарный букет.

Вампиры набрасываются на меня, однако не убивают сразу, а тащат к свежевырытой могиле. Надгробный камень гласит: «Соболева Вера Сергеевна. Покойся с миром!» Не хочу, не хочу я туда, слышите?! Пытаюсь звать на помощь, но в ответ лишь злобный визгливый смех.

- Пустите! Отпустите меня! Помогите, пожалуйста! Кто-нибудь! Хоть кто-нибудь…

Самая уродливая вампирша хватает за руку, сжимает до хруста костей и начинает бубнить:

- Вера, проснитесь! Проснитесь. Проснитесь. Это просто сон. Просто сон…

Оставь меня в покое! Пусти!..

Я с криком подскакиваю, меня тут же укладывают обратно. Перед глазами мелькают яркие мушки, пытаюсь отогнать их рукой. Оскаленная морда вампирши гнется во все стороны, как пластилиновая, и превращается в лицо молодой женщины, обычное человеческое лицо с карими глазами и кудрявыми каштановыми волосами. Кто она такая?

- Слышите меня?

- Да, - слово из двух букв рвет связки, горло точно забили землей.

- Хорошо. Сколько пальцев показываю?

Да не маши ты рукой, не могу сосчитать пальцы!

- Три? – спросила я наугад.

- На самом деле четыре, но уже прогресс, - похвалила кудрявая. - Это нормально. Какое-то время будут наблюдаться оглушённость, спутанное сознание, иногда бред или галлюцинации... Ой, зачем я это говорю?

Действительно, зачем? К горлу подступила тошнота, пришлось спешно закрывать глаза и подниматься повыше.

- Сейчас поставим капельницу, полегчает, - захлопотала кареглазая болтушка. – Лежите и постарайтесь расслабиться. Что-нибудь болит?

- Нет. Г-голова кружится…

- Сейчас-сейчас, всё уже готово… Жанна Вадимовна, осторожнее!

Жанна? Что-то знакомое. Я приоткрыла левый глаз.

- Привет, Вер, - улыбнулась та. - Руку не напрягай, хорошо?

- Ага.

Тянущее ощущение капельницы. Мою левую руку устроили поудобнее, чтобы не затекала и не двигалась. Медсестра присела на краешек кровати, потому что единственный стул заняла болтушка.

- Елизавета Григорьевна, ваш лечащий врач, - поспешила представиться незнакомка.

- Здравствуйте.

- Ух, и напугала ты нас всех, Соболева! – призналась Жанна. - Заходим в орди, а ты на полу, как мертвая. Не дышишь почти, нашатырь не помогает. Народ в шоке, чуть ли не уши тебе трет, кто-то предлагает реанимацию звать. В итоге позвали Воропаева, он на всех наорал, по углам разогнал и притащил тебя сюда…

Дальше я не слушала. Фамилия «Воропаев» отозвалась странным чувством где-то в животе, по телу пробежали мурашки.

- А где он?

- Кто? – не поняла медсестра. Похоже, я столкнула ее с накатанной лыжни. - Артемий Петрович? Так он в отпуске до первого, по семейным обстоятельствам. За двумя из ларца временно Полянская присматривает.

- Жанна Вадимовна, у вас много работы, а Вере Сергеевне нельзя волноваться и долго разговаривать, - упрекнула Елизавета. Строгая, как военная форма, она выглядела всего на пару лет старше меня, но Жанна сразу послушалась.

- Я к тебе еще забегу, не скучай! Ребята привет передают, просто их сюда не пускают, - она помахала рукой и умчалась.

- Вера Сергеевна…

- Просто Вера, - попросила я.

- Как скажете. Вера, сейчас мне требуется уйти, но через четверть часа заглянет кто-нибудь из медсестер и сменит капельницу. Вас не оставят одну надолго, по особому распоряжению, - сказала Елизавета Григорьевна в ответ на мой удивленный взгляд. - Если вдруг почувствуете себя плохо, нажмите кнопку вызова, вот она…

Телефон в кармане доктора запел: «Я к нему поднимусь в небо, я за ним упаду в пропасть…» Терапевт приобрела помидорно-красный оттенок, но ответила:

- Доброе утро! Да-да, всё замечательно. Проснулась, реакции в норме, капельницу ставим. Можете так и передать…Что? Ой, не подумала. Да. Да. Нет, что вы! Разумеется. Не стоит благодарности. И вам всего хорошего. Ой, Евгений Бенедиктович, подождите…

Всё с вами ясно, тетя доктор. Влюбиться в вампира само по себе жестоко и мучительно, а в нашего Евгения Печорина – жестоко в квадрате. Сделаем вид, что ничего не слышим, да и на потолке такое пятно занятное.

Елизавета наболталась, повторила инструкцию еще раз и ушла работать, оставив меня наедине с невеселыми мыслями. Память возвращалась медленно, то скачками, то заставляла подолгу вертеть одну и ту же картинку. Стало действительно плохо, но не головокружение и слабость тому виной. Что я наделала? Помнила всё, от первого до последнего слова, разве что припадки оставляли белые пятна. От воспоминаний ныла каждая косточка, так больно – душевно и физически, – мне еще никогда не было. Он…он спас мою никчемную жизнь, буквально сотворил невозможное, а я…Эгоистка, тварь бездушная, кувалда! Предупреждали ведь: не суйся, так нет, полезла, послушала Крамолову! Крамолову! Он погибнуть мог, из-за меня…

Утирая слезы свободной рукой, мечтала повернуть время вспять, а лучше вообще не рождаться. Одни несчастья приношу, куда не пойду – по пятам страдания и смерть. Сашка, Инесса, мама и Анька, Артемий – они ничем не заслужили такого скотства! Что, Соболева, добилась своего? Стала ведьмой? Повелась, как последняя дура! Поверила не тому, кто хотел уберечь, а злейшему врагу! Дура, дура! Да ни о ком ты не думала, только о себе!

Злость на собственную никчёмность вычерпала тот минимум сил, что восстановил сон. Как только встану на ноги, пойду писать заявление о переводе в другое место. Не хочу больше мучить его, не могу! «Девочка моя, родная, любимая» - стучали в висках молоточки. До крови закусила губу. Не достойна я такой любви, слишком многого требовала, вела себя как неразумный младенец. Хотела доказательств? Получай! Этих достаточно? Он знал, что может не вернуться, но пошел дальше и вернул мне жизнь. Вернул и подарил частичку своей…

Когда в палату вошла незнакомая медсестра, пришлось улыбнуться через силу. Все возятся со мной, как с писаной торбой. Не буду их огорчать, встану на ноги, потому что так надо. Я должна поправиться, встретиться с Артемием и умолять о прощении. Верну то, что украла, и уйду… Слезы на моих глазах испугали медсестру: женщина подумала, что мне больно, и спросила, где болит. Не в силах говорить, замотала головой. Вряд ли здесь есть обезболивающее для души.

…Оказывается, душа может болеть, и если болит, то гораздо сильнее тела…

***

Я быстро шла на поправку. Так быстро, что на шестой день меня отпустили домой на пару часов. Очень кстати, потому что жутко хотелось помыться и взять альбом с рисунками. Мама, которая привозила нужные вещи и сидела со мной практически круглые сутки, не знала, где он спрятан. После родной квартиры возвращаться в больничную палату было равносильно аресту, но моего мнения на этот счет никто не спрашивал.

Я лежала в гордом одиночестве, погруженная в невеселые думы. Мама ушла за консультацией к доктору Наумовой: ей не понравилось мое пониженное давление. И хотя после «сердечного приступа» оно было как раз-таки нормальным, мою мать не переубедишь. Всевозможные вкусности на тумбочке (ребята передали, Лизавета до сих пор не пускает сюда посетителей) оставались нетронутыми. Есть не хотелось, вообще. Кусок застревал в горле, и лишь под умоляющим взглядом матери мне удавалось что-нибудь проглотить.

Звук открывающейся двери. Мама пришла, больше некому. Повернула голову, чтобы бодро спросить: «Ну что там с давлением? Кто был прав?» и застыла с открытым ртом. В палату вошел Артемий Петрович собственной персоной. Меня как пружиной подкинуло.

- Не вставай, - велел он, подходя, - не гимн России.

- Сесть можно? – я всё еще неважно владела голосом.

- Можно, только осторожно.

Мы смотрели друг на друга, и никто не решался заговорить первым. Не знаю, что он искал в моем лице, но я оценивала урон. И раньше не отличавшийся полнотой Воропаев похудел еще больше, осунулся. Усталым он, правда, не выглядел. Позавчера заглядывал Печорин, высказал всё, что думает по поводу моего поступка, не пожалев при этом эмоционально окрашенных слов, и напоследок добавил, что Артемий спит четвертый день, не подавая признаков жизни.

- Ну, здравствуй, Майя Плисецкая.

Плисецкая? А, «Умирающий лебедь»! Прекрасное сравнение, а какое точное!

- Здравствуйте, - пробормотала я.

Нескрываемая радость в зеленых глазах уколола виной. Вошедшая в силу совесть, продолжая свой недельный пир, оттяпала огромный кусок и проглотила, не жуя.

- Как ты? – спросили мы одновременно. И смутились.

- Уступаю право ответа даме. Как ты себя чувствуешь?

- Н-нормально. Лежу вот…

Повторно взглянув на Воропаева, увидела то, что не сразу бросалось в глаза: седина на висках. Несильная, но в его темных волосах заметная. Она ему очень шла, вот только…

Я отвернулась в напрасной попытке скрыть слезы. Катастрофа на ножках, пугало огородное, как у тебя только наглости хватает?.. Как ты вообще можешь говорить с ним, в глаза смотреть?! Господи! Ты же его фактически обворовала!

- Вера? Вера, посмотри на меня! – Артемий испугался не на шутку. - Где болит?

- Это всё я, я одна во всём виновата! Простите, простите, пожалуйста, простите, - я спрятала лицо в ладонях в надежде спрятаться от него. - Если бы я вас послушалась…

- Так вот оно что, Михалыч, - мой начальник вздохнул и после секундного колебания усадил к себе на колени. – Не реви, мы это проходили. Нет, ну, правда… - он осекся. – Ты дрожишь. Замерзла?

Меня била дрожь, дрожь тяжкой вины и отвращения к самой себе, но рядом с ним становилось теплее, можно было уткнуться в белый халат и выплакаться по-человечески. Туши нет: я нынче без марафета. Халат, кстати, ему так и не отдала.

Воропаев потрогал мои руки и остался недоволен.

- Холодная, как ледышка, - он ловко потянул с кровати одеяло, укутал потеплее. – Сиди, грейся, Маугля.

- П-почему М-маугля? – от удивления я перестала плакать.

- Ты что, никогда не слышала страшную сказку про мерзлячку Мауглю?

- Н-нет, - призналась я.

- Вот и не надо.

Артемий легонько покачивал меня, точно ребенка, успокаивал без слов. Гладил через одеяло по плечам, худющей спине, запускал пальцы в волосы. От шеи и дальше по позвоночнику побежали мурашки. Так странно, но так приятно…

Ему понравилась моя реакция.

- Ты пахнешь лавандой, - щекотный шепот у самого уха.

- Это шампунь.

Короткий смешок.

- Посмотри на меня, - попросил Воропаев.

- Не надо, - пробубнила я ему в грудь.

- Пожалуйста.

Мои зареванные глаза встретились с его глазами - добрыми, ласковыми и до неприличия счастливыми. Чему здесь радоваться?

- Я счастлив, потому что ты жива и практически здорова, потому что здоровы другие близкие мне люди. Если будешь и дальше винить себя, никому легче не станет. Ты поняла, что натворила, а всё остальное неважно.

- Важно. Это из-за меня вы рисковали жизнью, могли погибнуть. Из-за меня потеряли…

- Тшш, - он коснулся губами моей макушки, - не драматизируй, ведь все остались живы. Открою страшную тайну: произошедшее пошло мне на пользу.

- Шутите, да? – убито спросила я, отворачиваясь.

- Абсолютно нет, - Воропаев поймал мой подбородок и повернул в нужную сторону. - Я люблю тебя, Вера, и никогда не смогу отпустить. К сожалению, чтобы я понял это, тебе пришлось побыть при смерти, - в последней фразе звучала неприкрытая горечь.

- Я не специально, честное пионерское! Я просто хотела…

- Ты хотела как лучше, - подсказал Артемий. – Знаю и не виню. Мы оба хороши. Следовало сразу рассказать тебе правду об обращении, объяснить, почему нельзя. Я же повел себя как трусливая скотина: отмахнулся, понадеялся, что всё само собой утрясется. В конце концов за дело взялась убойная женская логика, а чего хочет женщина, того по умолчанию хотят все. Зато теперь мы квиты. Ты простишь меня?

- Вы ни в чем не виноваты, - пристыженно забормотала я. – Должна же быть голова на плечах. Нельзя было так… неправильно. Ужасно! Мне нечем себя оправдать. Обиделась на весь мир, послушала совета… Крамоловой! Вас ругала зачем-то…

- Догадываюсь. Качественно ругала, у меня тогда весь вечер нос чесался. И всё утро… Эксперт Печорин говорит, что хороший нос за две недели пьянку чует. Ты как, со мной? – весело спросил он.

- Если возьмете. Артемий Петрович?

- А?

- Скажите честно, вы сейчас здесь из жалости?

Он даже малость опешил, улыбаться перестал.

- Твои выводы, как всегда, парадоксальны. С какого перепугу, интересно?

Я вздохнула, собираясь с духом. Всё равно придется разобраться, в подвешенном виде оставлять нельзя.

- Мы ведь не можем быть вместе, вы сами говорили. Пока я не такая как вы... Не перебивайте, прошу! Я не хотела делать вам больно, но всё равно поступила подло: буквально вынудила сказать эти слова. Теперь вы думаете, что я думаю, что имею право рассчитывать…

- Свет очей моих, может, я недостаточно проспался, но, хоть убей, не понимаю, о чем ты. Когда я говорил такую глупость? День и час, пожалуйста, приложим к протоколу!

- Тогда, в кабинете, разве не помните? – пролепетала я. – Вы сказали…

- Я помню, что говорил тогда, и речь не о том. Просвети крестьянское население: когда я, по-твоему, сказал, что мы не можем быть вместе, потому что ты обычная женщина? – требовательно спросил Воропаев. – Когда?

- Не прямым текстом, конечно, но вся эта история с наследованием…

- Всё-таки я идиот.

К чему такое самоуничижение? Идиот сидит у него на коленях, женского рода идиот.

- Ты ведь хочешь иметь детей, да? – уточнил он после паузы.

- Да, а вы не хотите.

- Вера, - Артемий несильно встряхнул меня, - я очень хочу иметь детей. Дети, к твоему сведению, – это самое дорогое, что может быть в этой жизни. И не важно, кем они будут, если это твои дети.

- Но вы говорили…

- Забудь, что я говорил! Обо всем забудь. Чистый лист, новый абзац! Считай, что я молчал, и просто послушай то, что скажу сейчас.

Он обнял меня еще крепче – не удрать. Я прильнула к нему, как обезьяна – к родной пальме. Родной… Мне так хорошо с ним, так спокойно. Просто побыть рядом, пускай и ненадолго. Я и этого не заслужила.

- Дело не только в наследовании, - начал Воропаев. – Со стороны это может показаться странным, но я современный Раскольников, Вера. И хотя бабушку топором я не тюкал, придумал себе идиотскую теорию, чтобы прятаться в нее, как моллюск в раковину. Совершенно ошибочную теорию, как понимаешь: разделил мир на черное и белое, провел жирную-прежирную черту. Вроде как есть на свете люди и есть нелюди, почти что два мира в одном флаконе. В каком-то смысле это действительно так, вот только я извратил всё донельзя. Чудовищная ошибка, из-за которой пострадала не одна ты.

- Галина Николаевна, – догадалась я.

- Да. Наш брак был заключен из чисто корыстных соображений. Я дал ей то, в чем она нуждалась; Галя, в свою очередь, выполнила мои условия. Вроде бы и волки сыты, и овцы целы, мир-труд-май, остров Утопия, однако я имел наглость пойти против природы. В теории, нашему виду категорически запрещено жениться друг на друге, и бесплодные браки – лишь малая доля последствий…

- Не говорите «нашему виду», - попросила я. – Говорите хотя бы «маги», пожалуйста.

- Извини. Всё это довольно-таки мрачно и не должно обсуждаться в больничной палате. Сокращу: я считал себя выродком и не хотел плодить выродков, Петрова так и не сумела меня переубедить.

- Это неправда! – пылко воскликнула я. – Неправда! Вы замечательный, вы самый лучший! Да среди людей знаете сколько мра…

- Спасибо за высокую оценку, - он погладил меня по голове. – Только встретив тебя, я понял свою ошибку. Как зимой в прорубь, как молотком по черепушке – прочухивает на раз-два и навсегда. Оказывается, я способен полюбить женщину и имею на это право. Жениться надо по любви, Вера, а разбрасываться теми, кто нас искренне любит, нельзя. У меня было достаточно времени подумать, пока ты тут… лежала. Видеть, как ты медленно угасаешь, и не знать, чем тут можно помочь. Это страшно. Оно вроде бы и кажется, что всё слова да слова, а умри ты в тот вечер, я бы с этим жить не смог, - я вцепилась в стеганое одеяло, уткнулась лбом в его плечо. – Да и не жил я до тебя, если разобраться. Существовал по плану и по графику, похлеще всех советских пятилеток вместе взятых – жизнь наперед расписана. Теперь всё будет по-другому, обещаю. Никаких больше теорий, пятилеток, издевательств и мазохизма! Ты только не умирай, Вер, - очень тихо попросил Воропаев.

- Не буду… я никогда больше… честно-честно!.. – у меня даже голос пропал.

Поток сбивчивых клятв и заверений, куда через слово вставлялась волшебная формула «я больше не буду», был прерван очень просто, верно и эффективно: он взял мое лицо в ладони и закрыл рот поцелуем. Осторожным, почти невесомым. Оказывается, поцелуи обладают даром речи и объясняют всё понятнее самых точных слов. Мы наконец-то поняли, что должны были сказать друг другу. И сказали.

- Я хочу от тебя детей. Обязательно девочку, похожую на ее мать, и такую же въедливо-упрямую. Мальчика – тоже обязательно, и не одного. Мы купим огромный дом, заведем собаку и будем жить все вместе. Придумаем цепи обратно. Так будет правильно.

- Дом на берегу моря, - мечтательно вздохнула я. Не совсем ясно, что он имеет в виду под цепями, но мне почему-то тоже кажется, что это правильно – «придумать обратно».

- А почему нет? Всё, что захочешь. Само собой, не сразу, - вынужден был признать Артемий, - но всё будет. Viam supervadet vadens (Дорогу осилит идущий – лат., прим. автора).

Я вгляделась в его лицо, ища малейшие признаки смеха или сомнения, однако он не шутил и не сомневался. Дотронулась до посеребренного виска. Воропаев накрыл мою ладонь своей ладонью, прижал к щеке.

- Ты меня любишь?

- Да…всей душой, - какой смысл скрывать? – Я люблю вас.

- Не надо «вас», скажи «тебя», - попросил он.

- Но… - да, помню про «забудь, что я говорил». - Я тебя люблю…

Мы не отодвигались ни на миллиметр, страшась потерять друг друга после того, как обрели. Ты бессовестная, безнравственная сволочь, Вера Соболева, маленький сгусток эгоизма… но счастливый сгусток, этого не отнимешь. Вот оно, счастье, нерафинированное блаженство без примесей. Ложь, что от счастья хочется умереть. От счастья хочется жить, и жить вечно.

Он вновь потянулся к моим губам. А говорит еще, что не читает мыслей! Сама ведь хотела поцеловать, но постеснялась. Трудно привыкнуть, что это можно. Теперь можно.

Прикосновение губ, языка, крепко обнимающие меня руки – неужели это правда? Он отлично контролировал себя, но я не сдержала тихого стона. Крыша, давно потекшая, перешла в состояние свободного парения. И кто научил его так целоваться?

- Жизнь научила, - глубоко вздохнул Воропаев. Улыбнулся. Таким… легкомысленно-довольным я его еще не видела. Бес-ша-баш-ным – хорошее слово.

- Вы… ты меня прости, я в этом плане не слишком… развитая.

- Ну, госпожа хорошая, проще всего сказать, что не умеешь и не знаешь. Было бы желание, а остальное придет, уж поверь мне.

- Да, вы... ты прав, всегда прав… я просто дурочка.

- Дурочка, - подозрительно легко согласился он, - но дурочка сложно.

Артемий поцеловал меня снова, сначала коротко, потом длинно. Не торопясь, словно нарочно растягивая момент. Мне не хватало воздуха, в ушах зазвенело, но я и не думала прерывать поцелуй. Что-то подсказывало, что много думать вредно.

И было так хорошо-хорошо, и тепло, даже жарко. В животе щекотало что-то радостное, бесконтрольное, и за грудиной тянуло почему-то. Так странно, но так чудесно…

А хлопанье двери и испуганное «Ой!» вполне могли мне почудиться.

Конец первой книги