Мой ангел-вредитель

- Яичница, - она гордо подняла сковородку, где просили пощады четыре яичных «глаза».

- Молодец, хвалю, - улыбнулся Печорин, - только в следующий раз не забудь об одной ма-а-аленькой детали.

- Это какой? – насторожилась девушка. Она смутно чувствовала подвох.

- Скорлупу лучше выковыривать до, чем после.

Он осторожно цеплял вилкой творение юной кулинарки, когда Несс вдруг насторожилась, подобралась и зарычала, обнажая тонкие клыки.

- Ты чего?

- У нас запланированы гости? – вопросом на вопрос ответила вампирша. - Кто-то только что взобрался на балкон.

- Пять баллов за чутье, девочка, - похвалил вкрадчивый голос, - а тебе, Йевен, отрежет голову любой человечий маньяк.

Печорин даже не обернулся.

- Кого я вижу, дядюшкин прихвостень с родственницей! - уронил он, продолжая работать вилкой. - Не доброе утро, мы вам очень не рады.

В тесной кухне возникли двое, мужчина и женщина, в одинаковых костюмах цвета «мокрый асфальт». Похожие друг на друга как две капли воды они были единым целым: двигались синхронно, оценивали обстановку, прикидывали возможности жертвы.

- Танечка-Ванечка, за какие такие заслуги вы почтили ничтожную обитель своим высочайшим присутствием? По-русски говоря, чего вы здесь забыли? – зевнул хозяин квартиры. - Несс, отбой! Они сожрут тебя прежде, чем ты скажешь: «Добро пожаловать!».

- Пусть попытаются, - фыркнула та. - Я их не боюсь…

- «“… но стратегически отступаю” - мяукнул львенок, наткнувшись на стаю гиен». Где ты нашел эту зверушку? – спросила женщина с пренебрежительным хмыком.

- Где нашел, там больше нету. Танечка, солнце мое, ты, никак, хохмить научилась? – подивился вампир, удерживая рычащую Инессу. - Оставь мне мой хлебушек и займись отловом уголовников, тебе это гораздо лучше удается.

Татьяна скрипнула зубами, но промолчала, предоставляя слово брату.

- Ты ждал гостей, Йевен? Мы пришли, да не с пустыми руками.

- Умираю от счастья! Хладный трупик Рейгана при вас? Нет? Тогда считай, что с пустыми. Разрешаю выйти вон!

- Нам не до смеха, приятель, - не спрашивая разрешения, вампиры присели на свободные стулья. - Три новости, и все омерзительные. С какой начать?

- С наименее омерзительной, Ванятка, - Печорин со вздохом отодвинул тарелку. Похоже, накрылся его завтрак медным тазом: ищейки не забегают на чашечку чая, а Хромовы – тем более.

- Выпить не предложишь?

- Самим мало, - отрезал он. - Ближе к делу, товарищи!

- Как знаешь. Вот это, - Иван Хромов бросил на стол фотографии, - мы обнаружили в течение месяца в семи различных городах. А это, - еще одно фото, - позавчера вечером. Борис решил, что медлить нельзя.

Вид окровавленных, растерзанных тел в каких-то жутких развалюхах заставил поежиться и ко всему привычного Печорина. Несси сдавленно охнула, прикрывая ладонью выдвинувшиеся клыки.

- И кто это нагадил?

- Взгляни на знаки на полу, - с непроницаемым лицом посоветовала Татьяна.

- Руны, руны, руны. Вон та, если не ошибаюсь, обозначает жертву, - вампир ткнул пальцем в нижний угол снимка. – Эта… гхм… эта похожа на древнеегипетский символ вечной жизни.

- Члены Сообщества пришли к похожему выводу, - кивнул Иван, бесстрастно разглядывая изображения. - Автограф мы можем лицезреть тут.

Печорин тихо присвистнул.

- Бестужева, мать ее так! Совсем страх потеряла! Есть шанс понять, где она «отличится» в следующий раз?

- Логика серийной убийцы – отличная тема для диссертации, Йевен, но необходимо быть либо гением, либо серийным убийцей. Эксперты разводят руками, зацепок нет. Выбор городов, скорее всего, случаен.

- Ладно, отбросим этот вариант. А другие новости?

- Дарья под колпаком, но угрозы не видит. Ее заботят амурные делишки, а не собственная безопасность, - пожала плечами Татьяна. - Маги! Им, видно, ни к чему инстинкт самосохранения. Новость третья: мы узнали, почему не удается отследить Ирен, вот только Сообществу от этого не легче.

- Я весь внимание. Шапка-невидимка или сапоги-скороходы?

- Слово «тролльф» тебе о чем-нибудь говорит? Она использует одного из них.

- Тролльф? – нахмурился Печорин. - Мы с Гриней пару раз на них охотились, пока его не сцапали за браконьерство. Меня, как помните, отмазал Бориска, Гриню выпустили под залог. В общем, Тролльфы Обыкновенные, в простонародье – канализационные эльфы, живут везде, где есть сток. Но, Ванька, как можно использовать тролльфа, а?

- Их ауры скрывают мага лучше любой экранки. Клин клином вышибает: любое колдовство можно засечь, но тут… Мы ее просто не видим.

- Не шутя! Никогда б не подумал связаться с этими тварями, себе дороже, - Печорин поскреб небритый подбородок.

- Почему? – спросила помалкивавшая Инесса. Во всех этих дрязгах с беглой ведьмой она понимала мало и не особо стремилась разбираться.

- Мне пересказывали лекции одной дипломированной колдуньи, и я прекрасно помню, сколько горя с ними хлебнули маги. Каждый тролльф чуть ли не с рождения наделен навязчивой идеей: он раб и ничтожество, его народ силой загнали под землю. В принципе, так оно и есть. Стать рукой правосудия – заветная мечта любого грязного эльфа. Ему можно внушить что угодно, загораживаясь благим делом, однако тролльфы не терпят обмана. Стоит им сообразить, что колдун мутит воду, эльфики собираются в кучу и… э-э-э… доступно объясняют, почему он не прав. Один в поле не воин, но когда их много…

Вампиры передернулись. Всем им доводилось встречаться с эльфами канализации. Миролюбивые, слабые с виду существа почти собирались в большие кланы, однако потенциалом обладали внушительным. Организованные восстания тролльфов прекратились около пяти веков назад, а вот их эксплуатация жаждущими халявы магами не иссякла и по сей день. Сообщество, как правило, избегало подобной практики. Гусь свинье не товарищ, высшая нежить не будет зависеть от низшей. Вампирская братия не любит выносить сор из избы и даже союзы с чародеями заключает крайне неохотно.

- И четвертая, бонусная новость, - белозубо улыбнулся Иван. Один из его верхних клыков был короче остальных. - С сегодняшнего я и Татьяна контролируем ваш город – особое распоряжение господина Рейгана. Денька через четыре прибудет подкрепление в числе пяти боевых двоек.

Челюсть Печорина некрасиво отвисла. Вот тебе и визит Донорской службы! Только кучи мертвых «ищеек» им не хватало!

- А где Маши будут спать? Надеюсь, не тута? – спросил он, нашаривая взглядом мобильник. Чем раньше предупредить, тем лучше. Дело пахнет жареным.

- Не волнуйся, у тебя не останемся, - обнадежила Татьяна, внимательно следя за вампиром. - Кому звонить собрался?

- Бабушке, единственной и любимой, - буркнул тот, отсчитывая гудки. – Поздравлю старушку с новым счастьем.

Три – сброс, шесть – сброс, снова три… Трубку никто не взял. Три – сброс, шесть – одинаковый результат. Точнее, никакого результата.

- Правильно, нормальные бабушки первого января спят. Потом перезвоню, - беззаботно поведал он. - Яишенку хотите, ребята?

***

Разговор, которого я ждала и одновременно боялась, в конце концов, состоялся. Сашка не стал ходить вокруг да около, а напрямую спросил:

- У тебя кто-то есть?

- Сань, я давно хотела тебе сказать, но не знала…

- У тебя кто-то есть? – с нажимом повторил он.

Погодин не умел скрывать эмоций, и сейчас они просто зашкаливали. Он ревновал к каждому столбу, маскирую ревность заботой, что нередко ему удавалось. Пришлось смириться с этим единственным (как я думала) серьезным недостатком родного человека: никто не идеален, а ревнует – значит любит. Опять же, достоинства умаляют. Но теперь, под яростным взглядом Отелло, чувствовала себя виновной во всех грехах.

Чего я совсем не ожидала, так это смеха. Нервного, с оттенком истерики, хихиканья.

- Я, видите ли, тороплюсь к ней, - выдавил Сашка. - Мчусь, как ненормальный, мечтая поскорей облегчить душу и покаяться, а она… она уже с кем-то снюхалась! Охренеть просто!

- Покаяться? – непонимающе переспросила я.

- Ну да, - смех постепенно затихал. - Проснулся утром с Миленкой, думал, сожрет меня совесть. Неделю мучился, не знал, как тебе рассказать. Поймешь ли? Простишь? Клял себя на все лады… Как оказалось, зря, - Погодин скривился, едва сдерживаясь чтобы не плюнуть под ноги. Была у него такая нехорошая привычка.

- Миленка Истомина? Рыжая такая? – ляпнула я, не подумав.

- Да хоть лиловая! Разве в этом дело? Я не хотел, Вера, не хотел, понимаешь?!..

- Это она заставила, - грустно кивнула я. - Связала и долго пытала. Кого ты обманываешь? Если бы не хотел…

- АХ, Я ЕЩЕ И ВИНОВАТ?!! – Сашкин голос сорвался на визг. - А ты у нас, значит, святая! Блаженная!! Великомученица хренова!!! Сама тут…

- У меня ничего и ни с кем не было. Думаешь, поставила бы перед фактом? Это…

- Ты говорила, что любишь меня, две недели назад, - перебил он. – Врала?

- Нет!

- Тогда объясни мне, моя драгоценная невеста, с кем ты успела сойтись за четырнадцать дней? Ты всё знала, так? Какая-нибудь тупая подружка позвонила. Эта, лопоухая, вечно в косухе ходит, как ее там… Симакова?

Я покачала головой. Сашка с размаху всадил кулаком в стену, но боль не отрезвила. Наоборот, Погодин распалялся всё больше.

- Значит, это была хваленая бабская интуиция. Я хотел поговорить в первый же вечер, но ты свалила на свою паршивую работу. Затем вернулась, бухая, - он смаковал каждое слово. - Силой напоили? Заставили? А потом я едва не решил, что ты кого-то прирезала! «Ой, что вчера было! Ой, зачем я это сделала? Ой, меня прикопают»! Скажешь, не было ничего?!

- Ничего не было, - руки дрожали, пришлось сунуть их в карманы. - Вот ты какой, северный олень! Орешь, будто это я спала с Истоминой…

- Я жалею об этом, а ты – нет, - злобно выплюнул он, - говорю при первой возможности, а ты… Почему ж не перед свадьбой, зайка? «Знаешь, милый, я выхожу замуж. Только не за тебя!» Почему сейчас? Не завтра, не через год?! Или муж всегда узнает последним?

- Сашка, остановись, - взмолилась я, - мы пока не женаты. Я не изменяла, клянусь, и в мыслях не было. Ты прав, стоило сказать раньше, но… Я люблю другого человека, и если ты хоть немного ценишь то, что между нами было, сможешь простить. И отпустить.

- Вы уронили шпаргалку, маркиза! Слова-слова-слова, одни слова! Бу-ков-ки! Ты живешь в своем идиотском мире, где пасутся розовые пони! Только вот жизнь, Верочка, в основном черно-серая! Ты у нас вся чистенькая, наивная, дерьма не замечаешь, а вот оно!..

Теперь я отлично поняла Воропаева. Когда перед тобой стоит невменяемый человек и талдычит об одном и том же, становится страшно. Погодин ослеплен ревностью и злостью, поэтому говорит то, чего на самом деле не думает.

Вины с себя не снимаю: напортачила и возмущение заслужила, но зачем открыто смешивать с грязью?! Зачем оскорблять? «Идол пал с пьедестала», его не поднимешь и тряпочкой не оботрешь.

- Вер, ну перестань. Посмеялись, и хватит, - обманутый жених спешно включил заднюю передачу. - Подумаешь, влюбилась! С кем не бывает? Я, если хочешь знать, раз двадцать влюблялся после нашей встречи, но ведь не ушел, остался. С тобой остался! Это пройдет, обязательно пройдет, ты перебесишься и поймешь, какая была глупая. Давай я помогу его забыть? Переживем вместе, как делали всегда…

От сладковато-жалобного тона во рту стало гадко, захотелось почистить зубы. Глупая, значит? Наивная овечка? Зачем терпел тогда, если всё так безнадежно?

- Спасибо, добрый повелитель! – поклонилась в пояс.- И за что мне, презренной, милость-то такая? Не умереть бы от радости!

- Хорошо, хорошо, - Сашка поднял руки в фальшиво-примиряющем жесте. - Объясни одну вещь, и расстанемся по-человечески. Какого фига строила из себя недотрогу? Ну послала бы, сказала напрямик… Про запас держала, да? «А вдруг не выгорит?» Выходит, ты не только лгунья – ты еще и лицемерка, - он вновь рассмеялся. - Все вы одинаковые, лишь бы к богатеньким свалить. Стервы!

- Ты не слышал ни единого слова, - я нащупала письмо в кармане кардигана, словно пожала ободряющую руку. - Дорогих мне людей немного, по пальцам пересчитать, и ты всегда входил в их число. Не разрушай этого, Саш, не надо. Я виновата - знаю, но молчать больше не могу. Или тебе будет приятней, если я останусь и всю жизнь…

- Будешь представлять на моем месте другого, - закончил он. - Нет, легче мне не станет. Но твою ж дивизию!..

- Прости.

- Ясно-понятно, великая любовь. Ты хоть сама в это веришь?

Верю. И буду бороться, пока есть за что. Спасибо, что понял, Сашка, всё-таки я не ошиблась в тебе. Порох в бочке остался цел, пускай и подмок изрядно.

- По ходу пьесы, наши чувства изжили себя. Тебе нужны букеты, рестораны, поцелуи в Ницце, а я не смогу этого дать. Я человек простой, и желания у меня скромные.

- Дело совсем не в Ницце.

- А в чем? В единении душ, трепете сердец и прочей любовной дребедени? – прищурился Погодин. - Тут явно пролетал НЛО. Мечтающая о единении душ Верка – нонсенс. Что, скарлатины и аллергии больше не вдохновляют?

Махнула рукой. Всё еще злится, уповает на благоразумие. Напрасно. Момент, когда он стал для меня героем второго плана, безвозвратно потерян. Лелеять синицу, мечтая о журавле? Жестоко и нечестно по отношению к синице: она-то думала, что искренне любима. Прости, если сможешь, хотя бы попытайся простить.

- Что ж, повод сказать «пока-пока» у нас весомый, - вздохнул Сашка, ероша кудрявые волосы. - На свадьбу пригласишь?

- Я вряд ли выйду замуж, Сань.

- Ого, а чего так? Женатый? Силенок не хватит отбить?

Я дернула плечом.

- Не переживай, разберусь. Я рассказала без надежды на сочувствие, просто пора поставить точку. Не смогу притворяться, что всё хорошо и замечательно.

- Ладно, проехали. Родичам твоим сразу скажем, или пусть сперва от праздников отойдут?

- Не знаю, посмотрим, - с души точно камень свалился, нехилая такая каменюка.

- Давать тебе время одуматься бесполезно, верно?

Та относительная легкость, с которой он воспринял разрыв, говорила о многом. Во-первых, наши чувства действительно изжили себя, оставив взамен привязанность. Я не смогу прекратить любить Сашку как друга и брата, вычеркнуть его из жизни, ненавидеть. А во-вторых, так будет лучше для нас обоих. Как говорила Катерина Тихомирова, не хочу начинать семью с обмана – противно.

Возможно, я пожалею о своем поступке. Возможно…

- Учти, - серьезно заявил Погодин, - я ничего не простил и когда-нибудь отомщу. Извиняться не буду, не заслужила. Превозносить за честность тоже не буду: гордость пока имеется. Если что, ты в курсе, где меня найти. Дура ты, Верка, но я всё равно тебя люблю. Как ни странно…

- Спасибо, что понял.

- Не понял и не пойму никогда, - отрезал Погодин, хмурясь. - Вязать тебя, что ли? Так сбежишь к своему герою. Мне мои нервы дороже.

Условились, что в Москву Сашка вернется, как планировал. Родителям сообщим перед самым отъездом, дабы не устраивали разборки. Представляю, как огорчится мама: она-то его давно в сыновья записала.

- На глаза матери лучше не попадаться, - прочел мои мысли бывший жених, - сбежавшая невеста – позор на седую голову до пятого колена. Как думаешь, Миленка за тебя прокатит? Перекрасить, приодеть…

Следующие полчаса он удирал зайчиком, получая по всем местам диванной подушкой. Чтобы Миленка Истомина представлялась таким ангелом, как я?! Это не месть, это свинство!

***

Через несколько дней, подустав от бестолковых блужданий по квартире, постновогодних комедий и переливания из пустого в порожнее, решила наведаться в больницу. На людей посмотреть, себя показать, а заодно извиниться перед кое-кем, если удастся его встретить.

Не удалось: мы разминулись. Всезнающая Кара рассказала, что Воропаев был здесь с четверть часа назад. Покрутился, покомандовал и исчез в неизвестном направлении.

- Когда появится, не знаешь?

- Славка, который Сологуб, с ним последний разговаривал. Сходи спроси, может, в курсе, - посоветовала медсестра и стрельнула глазами. - А тебе зачем, подруга? Соскучилась?

- Безумно, - буркнула я, отворачиваясь. - Жить без него не могу! Сплю и вижу.

- Ладно тебе, Верк, не злись. Все знают, что он не подарок. Хотя-а, - мечтательно вздохнула Карина, - такие мужики на дороге не валяются. Ка-ак зыркнет иногда – аж всё внутри трусится. Жаль, что занят, а то взялась бы посерьезней.

- Ну, удачи, - я заметила бредущего в нашу сторону Сологуба и помахала ему. - Славик, привет!

- Доброе утро, - парень смущенно косился на Карину, накрашенную как два десятка готовых к войне индейцев. - А я вот тут иду…

- Мы видим, - нелюбезно перебила медсестра. - Ты с Воропаевым болтал, тушканчик?

- Болтал…хм… слабо сказано. Обратился насчет характеристики, так меня не только послали по витиеватому адресу, но еще и нагрузили, - поделился бледный от негодования Сологуб. - Цитирую: «Чтоб на всякую ерунду не распылялся!». А ведь продвижение по карьерной лестнице – это очень важно. Начинать нужно уже сейчас, с первой, так сказать, ступени…

- Слава, киска, не нуди, - надула губы Кара. - Девушкам это неинтересно. Вот если бы ты уточнил, куда именно послали…

Поспешила оставить парочку наедине. «Тушканчик» давно неравнодушен к Карине, смущается в ее присутствии, краснеет. Помогает по мере сил, забывая про себя любимого. Казалось бы, ценить надо порывы, но Ярослав мало похож на принца из сказки. Карина же мечтает о парне с лицом Брэда Питта, фигурой Дэвида Бэкхема, интеллектом Эйнштейна и деньгами Билла Гейтса. Ах да, еще он должным быть добрым, забавным, интересным, заботливым, уметь готовить как заправский шеф-повар и любить ее и только ее до гробовой доски. Вряд ли на Земле родится подобный уникум, но медсестра не теряет надежды.

- Соболева!

Я чуть не споткнулась посреди коридора. У всякого здравомыслящего человека нашего заведения выработан четкий рефлекс на голос Крамоловой, причем вырабатывается он непроизвольно, вне зависимости от расположенности главврача. Удивительно, что она помнит мою фамилию.

- Доброе утро, Мария Васильевна.

- Раз уж вы здесь, пройдемте. Есть разговор.

Выгнав из кабинета секретаршу Сонечку – бедная девушка всего лишь принесла смету, – Крамолова указала мне на стул.

- Садись.

Соединившись с испуганной секретаршей и приказав никого не впускать, мадам соизволила опуститься в собственное кресло. С черными, как вороново крыло волосами, светлой кожей и серебристо-серыми глазами, она казалась красавицей, но только на первый взгляд. Отталкивала нехватка душевного тепла. Подчиненные прозвали ее Кровавой Мэри; на мой взгляд, тут больше подошло бы «Снежная Королева».

- Хотела поговорить с тобой наедине, - стремительность, с какой главврач перешла на «ты», смутила. - Не удивляйся: «выкаю» я редко, от этого нос чешется.

Мария невозмутимо разглядывала меня от макушки до кончиков пальцев. Взгляд главной оставался бесстрастным, однако идеальные брови в недоумении изогнулись. Жутко хотелось проверить, не грязное ли у меня лицо, и застегнуты ли пуговицы. С подобным анатомическим (иначе не скажешь) интересом столкнулась впервые. Первичный осмотр интернами – цветочки.

- Вы хотели о чем-то поговорить? – напомнила я, чтобы заполнить паузу.

- Хотела дать совет. Он сможет уберечь от разочарований. Многих разочарований.

Томительные паузы, взгляды с намеками – психологические приемы Крамоловой не давали сбоев. Вот только на меня уже давил, не раз и не два, другой персонаж, выработав тем самым стойкий иммунитет к воздействию. Поначалу ты оскорбляешься, начинаешь копаться в себе и стремишься что-то доказывать, но рано или поздно принимаешь это как должное.

- С удовольствием его выслушаю, Мария Васильевна, - легкая улыбка в противовес. - Ваша мудрость у нас на вес золота.

- Зря подлизываешься. Мой совет прост: включи голову и сбавь обороты.

Сильно смахивает на «закрой клюв и не каркай». Неужели есть повод?

- Не стоит играть с огнем, Соболева. Заигравшись, он сожжет тебя и не заметит. Пепел же хорош только в качестве удобрения, - ни к селу ни к городу заявила главврач.

- Что вы имеете в виду?

- Иногда правду лучше не знать. Скелеты в шкафу есть у каждого, но далеко не все решатся их продемонстрировать. Подумай, нужно ли тебе такое счастье?

Она терла друг о друга подушечки большого и указательного пальцев, вызывая дурацкую ассоциацию с мухой. Снежинка на цепочке вдруг потеплела.

- Сфинксы любят говорить загадками, прежде чем проглотить путника, - спокойно ответила я. - Не знаю, как там насчет огня, но игра в «Угадайку» никогда не была моим хобби. Если я чем-то помешала вам, скажите напрямик, угрожать любой горазд.

- Да кому ты можешь помешать? – фыркнула женщина, царапая полировку стола. - Решить проблему легче, чем червя раздавать. Не скрою, ты меня раздражаешь с того самого дня, как… впрочем, не важно. И откуда ты только взялась?

Знаете, любезная Мария Васильевна, до сегодняшнего дня я относилась к вам вполне нейтрально. За всем этим бредом скрывалась причина личного плана. Понять бы еще, чем я так насолила Крамоловой. Мы и виделись-то не больше пяти раз.

Она подошла к окну. Снег, не прекращавшийся с Нового года, лежал нетронутым на крышах и карнизах, сверкая на солнце. Главврач, прищурившись, смотрела куда-то вдаль и бормотала:

- Когда имеешь всё, и всё тебе подвластно… Иди, Соболева. Не дошло от меня – жизнь объяснит. Потом не говори, что не предупреждали.

- Прошу прощения за отнятое время. Всего вам доброго!

Она вздрогнула, но головы не повернула. Аудиенция окончена.

Оказавшись в пустом коридоре, я вытянула из-за воротника цепочку. Подвеска мерцала, пульсировала и упорно не желала остывать. Среагировала на «ты меня раздражаешь»? Стянув ее, со вздохом сунула в карман. Своенравное украшение, горит при любой возможности, и в большинстве случаев тревога ложная. Вот и думай теперь, грозила мне опасность или нет?

***

Мороз и солнце, день чудесный! Градусов десять ниже нуля, ни ветерка. Город не спешил пробуждаться от праздничной спячки, только дворники упорно сгребали снег да редкие прохожие брели по своим делам.

Маршрутки ходили с перебоями, поэтому я решила не мерзнуть на остановке и пройтись. Особо не торопясь, заглянула в супермаркет за хлебом, сосисками для Бонапарта, апельсинами и печеньем. Когда до дома оставались считанные минуты, услышала характерное цоканье. Так и есть, с сапога отскочила набойка. Вот ведь зар-р-раза! До квартиры как-нибудь доцокаю, но сапожки придется сдать в ремонт. Жаль, жаль.

Едва я успела поудобней перехватить пакет, как кто-то нерешительно окликнул:

- Девушка, вы не подскажете, как пройти на улицу Гагарина?

За спиной никого не обнаружилось, по сторонам – тоже, лишь у входа в супермаркет сидел большой черный кот. Послышалось, что ли?

Стоило мне сделать шаг вперед, зов повторился:

- Девушка, вы, наверное, сами не местная?

Раздраженно обернулась, готовая высказать шутникам всё, что о них думаю, и застыла соляным столпом. Сомнений быть не могло: говорил кот. Ма-ма!

- Ты… говоришь? – суеверным шепотом спросила я. Еще бы через плечо поплевала!

Котяра виновато развел лапками.

- Увы. Прощу простить за беспокойство, но мне действительно нужна ваша помощь.

Вот и разумные зверушки пожаловали! Хотя после всего, что успело приключиться, порог удивления значительно снизился. Надо лишь уточнить, не явился ли он забрать мою душу? «Мастера и Маргариту» в свое время читала, но читала невнимательно. Чем там у них заведовал Бегемот?

Убедившись, что за нами наблюдает полная тетенька в лисьей шапке, я свернула во дворы и позвала:

- Кис-кис-кис! Домой, Мурзик.

Понятливый кот не заставил себя уговаривать и семенил рядом. На бегу он забавно поджимал лапы, будто привык гулять в особой обуви, но сегодня надеть забыл. Живет же у кого-то такая прелесть!

Лавочка у подъезда – любимый наблюдательный пункт, – пустовала, дети и мамаши с колясками тоже отсутствовали. Поймав себя на оглядывании местности, достойной разведчика или параноика, смахнула снег со скамейки.

- Позвольте узнать ваше имя, добрая незнакомка, - мяукнул кот. Он нет-нет, да водил носом, принюхиваясь к пакету. Сосиски почуял?

- Меня зовут Вера.

- Осип Тарасович, - он протянул лапку в белом «носочке». Весь черный, как из дымохода выбрался, а лапы белые.

- Сосиску хотите?

Встреча стоила мне полпачки «кошачьей радости» и апельсина. Аппетит у зверька оказался поистине человечьим.

- Благодар-рю! Я ваш вечный должник, Вера.

- Не стоит. Говорите, вам нужна улица Гагарина?

- Да-да, - обрадовался новый знакомый, - мы проживаем именно там.

- Но Гагарина на другом конце города. Как вы здесь-то оказались?

Котяра сконфузился, но в итоге признался:

- Моя хозяйка… мррр… довольно эмоциональная женщина. Она старается держать себя в рамках, но минувшим вечером Галина Николаевна поссорилась с супругом, и… О, это было весьма бурно и очень-очень страшно! Вынужден признать, что струсил и, едва распахнулась дверь, убежал. Как я корю себя, Вера, как корю - вы представить не можете, - вздохнул он, задумчиво лизнув лапу. - Я ведь кот. В определенной мере, конечно, но всё-таки…

- Разве коты не должны бояться?

- Коты, любезная, не должны бояться ведьм. Это противоестественно.

Нужно было видеть, что стало с Осипом в следующий миг! Он заорал дурным голосом, прижал уши и юркнул под лавочку, пытаясь зарыться в снег.

- Что я наделал? Зачем проболтался? Да отсохнет мой гнусный язык! – мяучил Тарасович из-под скамейки. - Теперь мне конец!

Пришлось вытаскивать его и спешно заверять, что ничего не слышала. Нервные клетки не восстанавливаются, и мне совсем не улыбалось стать свидетельницей кошачьего инфаркта.

- Почему вы так испугались? Мало ли, какие бывают причуды…

- Вы не понимаете, - его голос прерывался мяуканьем. - Больше семи лет назад я дал слово молчать, не выдавать нашей тайны. Не слишком много по сравнению с крышей над головой, раз идти больше некуда. Выдать себя людям – уже позор, но у меня просто не было иного выхода…

- Успокойтесь, Осип Тарасович, - я погладила его по макушке. - Можете подождать здесь, пока я занесу пакет и переобуюсь? Или лучше зайдете в квартиру, согреетесь?

- Мне не холодно, - пробурчал кот. Пушистый хвост бил его по ногам.

- Тогда я вернусь через пару минут и провожу вас.

Дома была только мама. Анька намылилась в гости к одной из многочисленных подружек, а мой несостоявшийся жених приобретал в райцентре ботинки и новую куртку. Московские замашки Погодина не позволяли ему довольствоваться минимумом.

Захватив теплый платок (кота укутать: врет ведь, что не замерз), вернулась во двор. Осип ждал на прежнем месте, ходил туда-сюда, грустно чихал и мучился виной. Похоже, в очереди за совестью мы стояли вместе.

Маршрутка шла практически пустой, так что можно было разговаривать вполголоса. Завернутый в платок Тарасович смотрел на меня, как на ангела земного, но больше молчал, боясь выболтать другие тайны. То, что нормальная реакция на говорящих котов должна разительно отличаться от моей, вряд ли приходило ему в голову.

Мимоходом вспомнила прочтенную о кошках литературу. Увезенное на десятки километров животное способно отыскать дорогу домой, если на пути нет реки. Однако данный кот, по собственному признанию, является котом лишь в определенной мере. Хозяева заколдовали? Спросить постеснялась. Ему и так несладко.

Мой найденыш наверняка чувствовал себя иностранцем, заброшенным в чужой город без карты, средств связи и знания языка. Даже хуже: он понимал речь «туземцев» и мог говорить сам, но спросить дорогу без крайней необходимости не имел права - неведомая хозяйка постаралась.

- Осип Тарасович, почти приехали, - шепнула я задремавшему коту. - Вы в каком доме живете?

- Дом, дом… - задумчиво протянул он, почесывая лапой в затылке. - Двадцать третий? Нет, тридцать третий. Точно, тридцать третий дом!

В этом районе мне приходилось бывать не больше трех раз. Дома в основном пятиэтажки, девяти этажей практически нет, зато деревьев больше и клумбы как в Центре. Назад, назад к природе! Сейчас, конечно, особых различий не наблюдается, зато летом красиво.

Нужный дом-девятиэтажку я нашла без помощи Тарасовича. Гвалт во дворе стоял такой, что хотелось заткнуть уши: местная ребятня под родительским конвоем высыпала на прогулку. Ко мне подбежал мальчишка лет шести-семи, в зеленой шапке с помпоном и красными от мороза щеками.

- Тетенька, вы тут кота не видели? Черный такой, лапки белые, - с надеждой спросил он. - С утра ищем.

- Павлик, не надо бросаться на людей, - укорила его строгая пожилая дама. - Извините, девушка…

Осип Тарасович мылом выскользнул из моих рук. В царящем вокруг гаме никто из посторонних не услышал ликующего крика:

- Марина Константиновна, любезная вы моя! Юноша!

- Бублик? Нашелся! – радостно пискнул ребенок и, перехватив зверька поперек живота, крепко-крепко прижал к себе.

Женщина с недоверием глядела на меня. Надо же, не кричу, в обморок не падаю.

- Это вы его нашли? – на всякий случай спросила она.

- Да. Возвращаю в целости и сохранности. Не теряйтесь больше, Осип Тарасович.

- Большое спасибо, - взгляд дамы оставался таким же напряженным, а на языке крутился вопрос.

- Спасибо, - серьезно кивнул мальчонка, кого-то мне сильно напоминавший. - Ба, пойдем домой. Бублик голодный!

- Погоди минутку. Простите, не знаю вашего имени…

- Вера, можно просто Вера.

- Верочка, не зайдете к нам выпить чаю? Морозно на улице, - ласковая улыбка Марины Константиновна перечеркнула строгий вид, но не лишила подозрительности.

«Хочет узнать подробности», - вздохнула я и как можно простодушнее ответила:

- С удовольствием.

Глава четырнадцатая

Исповедь Ёжика

Покаяться хорошо, но лучше не грешить.

Английская пословица.

Я допивала вторую чашку чая с вкуснейшим лимонным пирогом, когда Марина Константиновна нерешительно сказала:

- Мне, право, стыдно об этом спрашивать, но раз Профессор доверился вам... Получается, что вы тоже… - она смущенно ковыряла ложечкой пирог.

- Бабушке интересно, ведьма ты или нет, - перевел мальчик, болтая ногами.

Он пододвинул к Бубликову блюдце с вареньем, куда котяра ловко макнул кусочек бисквита. Профессор сидел почти как человек, на специально подложенной подушечке, разве что чая не пил.

«Должен признаться, что в нашем доме коту за общим столом сидеть не положено, - пояснил мне Бубликов, взбивая подушечку лапами. – В сущности, оно и правильно, не место коту за столом, но Марина Константиновна – добрейшей души человек, иногда позволяет мне некоторые вольности».

- Паша! – шикнула бабушка.

Дабы не смущать ее еще больше, честно призналась:

- Нет, я не ведьма.

- И не вампирша? – весело фыркнул Пашка.

- И не вампирша, и не русалка, и не кикимора. Неужели похожа?

Мы, не сговариваясь, прыснули со смеху.

- Это не смешно! – Марина Константиновна хлопнула ладонью по столу, пытаясь угомонить внука. - Тогда я совершенно ничего не понимаю!

Пришлось поведать им историю о знакомстве с котом (оказавшимся заколдованным профессором философии), рассказать в общих чертах о Снежинке в подарок. Мне верили, вселяя надежду на прояснения некоторых деталей.

- Выходит, говорящие коты для вас в порядке вещей? – с иронией уточнила Марина.

- Нет, конечно, просто моя жизнь всё больше напоминает программу «Необъяснимо, но факт», - вздохнула я. - Одни вопросы, никаких ответов, а факты налицо.

Мальчик еще немного покрутился на кухне, стянул кусок пирога и убежал в детскую, захватив с собой кота. Судя по заговорческим взглядам, которыми обменялись эти двое, у них намечались дела как минимум государственной важности.

Удобно, наверное, иметь такое домашнее. И поиграет, и сказку расскажет, и песенку споет, и поговорить можно. Почему они не расколдуют его? Бедняга здесь в четырех стенах, как в тюрьме: ни войти по доброй воле, ни выйти.

С другой стороны, Осип Тарасович не выглядел обиженным, напротив, искренне радовался возвращению в «тюрьму». Радовались и домочадцы. Но человек, профессор... Это же насилие над личностью!

- Моя жизнь никогда не станет прежней, - озвучила я любимую Элкину фразу.

- Прекрасно понимаю вас, Верочка, - Марина Константиновна сняла очки. Без них ее глаза казались больше. - Мистические явления – неотъемлемая часть моей жизни, и от этого никуда не деться. Смирилась с ними за тридцать с лишним лет, привыкла. Помню, муж мой, Царство ему Небесное, смеялся: «Ты, Маня, чудесная женщина, чудеса за тобой след в след ходят». А какая я чудесная? Обычная, самая обыкновенная. Наверное, сына имел в виду, только спросить уже не удастся.

- То есть ваш сын…

- Да, - сухо кивнула она, - хотя назвать его колдуном язык не повернется. Таких людей поискать: ничего для себя, всё для других. Работа эта окаянная с утра до ночи. Сегодня, к примеру, ни свет ни заря вскочил и умчался куда-то. Дело, говорит, срочное, вопрос жизни и смерти. У него все дела так – «вопрос жизни и смерти». Каждую минутку свободную с Павлушкой проводит, но внуком чаще я занимаюсь. В сентябре Паша в школу пойдет, тогда полегче станет.

Правда о том, что в нашем городе живут волшебники, казалось фантастической. Одно дело Дед Мороз с рабочим графиком «сутки через триста шестьдесят четыре», а совсем другое – обычные с виду люди, вынужденные вести двойную жизнь.

- А сами вы как относитесь к... – не зная, как лучше сказать, чтобы не обидеть, я щелкнула пальцами.

- Да чего уж там? – замахала руками Марина. – Спокойно отношусь, привыкли мы. Трудно только поначалу, когда не знаешь, что к чему. Был бы рядом понимающий человек... – она вдруг страшно побледнела и поставила на стол свою чашку.

- Вам нехорошо? Может, нужно...

- Нет-нет, всё в порядке! Не обращайте внимания, это на погоду, - вдова встала из-за стола, подошла к шкафчику с лекарствами. Сердечница, заметно по оттенку кожи, синеватым ногтям и губам. - Невесту сын под стать себе искал, - продолжила меж тем Марина Константиновна, глотая лекарство, - он не говорил, но я всегда знала: чтобы дети были без склонностей к… ммм… чародейству. Галочка – хороший человек, добрая, понимающая девочка, но со сложным характером. Между ними не было особого накала, скорее, нечто сродни привязанности, да и познакомились в том возрасте, когда кровь всё реже ударяет в голову... Знаете, сама я сторонница такого мнения, что замуж нужно выходить головой, а не сердцем. Обязательно должен присутствовать расчет: подходим ли мы друг другу? Хорошо ли нам будет вместе? И, главное, хватит ли нам средств для содержания семьи? Важен трезвый расчет, понимаете?

- Понимаю, - серьезно сказала я. За всем этим скрывалась какая-то личная трагедия, и Марине было необходимо поделиться ею хоть с кем-нибудь.

- Думаете, зачем я всё это говорю? Не повторяйте моих ошибок, девочка, не лезьте вы в омут! Сейчас это кажется вам игрой: магия, исполнение желаний, забавные зверушки, только потом… придется платить. Мой долг не так уж огромен, но тяну его до сих пор. Видеть, как твой ребенок мучается – величайшее наказание.

Закончить ей помешал звук хлопнувшей двери.

- Галя пришла, - испуганно шепнула Марина Константиновна. - Чур, я вам ничего не говорила! Тс-с-с!

- Пашка, ноут на родину! Не «мам», а быстро, - раздался в соседней комнате резкий женский голос. - Грохнешь опять отцовские папки – заступаться не буду.

- Ну ма-а-ам, - обиженно протянул ребенок, - Рита обещала по камере звонить…

- Ладно, сиди, раз Марго обещала, - сдалась мать. - На зарядку поставить не забудь.

В кухню заглянула рыжеволосая женщина лет тридцати шести, ухоженная, накрашенная, благоухавшая салоном красоты. Возраст выдавали руки и, пожалуй, тени под карими глазами, что не спрятать косметикой. Ведьма двадцать первого века. Цепкий, как челюсти бультерьера взгляд остановился на моей физиономии.

- Здравствуйте, - она изобразила приветливую улыбку крокодила.

- Галя, это Верочка. Она нашла Профессора, - спешила представить нас вдова, чувствуя себя не в своей тарелке. Побаивается невестку.

- Галина Николаевна, - шоколадные глаза женщины стремились проникнуть в душу. Надеюсь, колдуньи не умеют читать мысли.

- Приятно познакомиться, - пробормотала я, - но мне и вправду пора. Спасибо за чай, Марина Константиновна.

- Не за что, - засуетилась та. - Если будет возможность, заходите. Познакомлю… - она оборвала себя на полуслове, поймав красноречивый взгляд невестки. - До свидания!

Не знаю, захочу ли когда-нибудь вернуться сюда. Один человек будет точно не в восторге от подобного визита, а искать врагов среди ведьм… Я не самоубийца.

Пашка не заметил моего ухода, погрузившись в увлекательный виртуальный мир. Взглянув на него еще раз, сообразила, кого мне упорно напоминает ребенок. Сообразила и тут же отбросила эту идею. Ерунда, разве что какое-нибудь очень-очень дальнее родство.

***

В центре города, на третьем этаже гостиницы, где ютились в основном «командировочные» да гонимые влюбленные, лежал в одноместном номере Денис Матвеевич Гайдарев. Подобно Гончаровскому Обломову, он лежал безо всякой необходимости или особых к тому показаний, а просто, чтобы никуда не идти. Какая-то сверхъестественная апатия сковала волю Гайдарева и заставила потратить всю имевшуюся при себе наличность на гостиничный номер, хотя до родимого дома было рукой подать.

«Зачем я? Что я? Кому я нужен?» - меланхолично рассуждал Денис, следя за спускающимся с потолка пауком и потирая скулу. Подаренный Толяном синяк налился желтизной, но болел до сих пор. Из-за чего подрались? Денис не вспомнил бы и под страхом смерти, однако запрет на появление в больнице отпечатался в памяти, как собачья лапа на свежем асфальте – надолго, вплоть до следующей укладки.

Паук, наконец, спустился и теперь бодро шагал по одеялу, приближаясь к руке Гайдарева. Тот не глядя смахнул его и перевернулся на другой бок. Бессмысленность собственного существования заставляла делать гадости окружающим. А у паучка, возможно, была цель в жизни, жена, дети. Интересно, пауки женятся?

Зоологические гипотезы Дэна прервал скрип открываемой двери. Горничная, больше некому. «Молодой человек, освободите номер, мне убрать надо. Вы уже неделю не выходите... Ну, не знаю, спуститесь вниз, прогуляйтесь там», - всякий раз блеяла одна и та же девушка. Менялся только срок затворничества.

В дверях действительно стояла горничная, но совсем другая. Знакомая Гайдарева напоминала овечку – светловолосая, кудрявая до неприличия, с каблучками-подковками и круглыми оловянными глазами, а эта была маленькая, темненькая, черноглазая и ядовитая

- Никуда не пойду, - пробурчал Денис. - Потом уберешь, не убудет…

Девчонка сузила глазки и насмешливо хмыкнула. Насчет убытков она бы поспорила.

- Заткнулся б ты, Ёжик! - посоветовала она, закрывая за собой дверь.

Апатию Гайдарева как рукой сняло. «Ёжиком» его звал узкий, очень узкий круг лиц, человек в десять. С легкого язычка Жанны прозвище гуляло по больнице, но прижилось лишь среди своих. Дэн – Ёжик, Ярослав – Тушканчик, все остальные – по умолчанию Суслики.

Горничная не выглядела знакомой, он бы точно ее запомнил.

- Не узнал? – усмехнулась гостья.

- Не-а, - Денис уселся на кровати, чтобы лучше видеть. Он был заинтригован.

Девчонка тем временем осмотрела номер, заглянула во все углы и даже потрогала картину с видом на разводные мосты.

- У входа два шкафа, на этаже еще один. Здесь три «жучка» и камера. Основательно тебя пасут, Ёжик, - восхитилась она. - Новые технологии, будь они неладны!

- А зачем тогда?.. – удивился Дэн.

- Не боись, всё временно дезактивировано, - успокоили его. - Включится, когда уйду.

- Слушай, кто ты такая? Мы раньше не встречались?

- Я ужас, летящий на крыльях ночи, кошмар твоего разума и далее по списку. Сиди, где сидишь. Але-оп!

Фигурка девушки на миг стала расплывчатой, вытянулась, черты лица исказились…

- ВЫ?!

- Ожидал кого-то другого?

- Вы… вы… это… к-как? – заикаясь, пробормотал Гайдарев. – Офигеть!

- Нет времени объяснять. Лучше скажи мне, милый ребенок, в каком ухе... э-э... что ты тут делаешь?

- Лежу.

- Это я и сам вижу. С какой целью?

- Да без особой цели, - честно признался Денис. - Хочется лежать, вот и лежу.

- Хорошо, что только лежать! Свернуть тебе шею готовы как минимум пятеро, но пятая уже простила. По-моему, зря.

- А за что мне шею-то сворачивать? – подозрительно спросил Дэн.

- Только не говори, что ничего не помнишь!

Тот пожал плечами – не скажу, мол.

- Этого стоило ожидать... Вообще не помнишь или, как в КВНе, последние три буквы?

Гайдарев задумался. Воспоминания смазывались, последняя неделя и вовсе в тумане.

- Помню, как ехал на работу, зашел. С Каринкой потрепался, у Малыча сигаретку стрельнул, дешевую такую, без фильтра… - медленно перечислял Дэн.

- Подробности оставь анатомам, - перебили его. - До какого времени помнишь?

- А вам зачем? – запоздало нахмурился Денис.

- Для диссертации, блин! Раз спрашиваю – значит, надо.

- На часы я не смотрел. Примерно до четырех, плюс-минус час.

- Плохо. На амнезию грешить не будем, а плавно перейдем к «с кем виделся». Тайчук, Малышев, кто еще?

Голова Дэна начала побаливать, но он стиснул ее руками и упрямо вспоминал. Апатию временно подавила чья-то более сильная воля.

- С Каринкой поболтал, сигарету у Толяна стрельнул, Игоревна велела истории оттащить… Э-э-э, с Соболихой столкнулся, она с кем-то по сотику тренькала. Сологуба видел – верняк…

Подробное вспоминание имело двойную цель: исключить другие варианты и потихоньку вернуть Гайдареву память.

- Стоматолог, болтливый такой, забегал. Верка ему новости рассказывала, спрашивала что-то, - уже увереннее продолжал Дэн. – Ржали, как кони. Орлову на процедуры отвел, она в пространстве плохо ориентируется. А потом… потом все вместе за мишурой всякой пошли, для коридоров… Дальше не помню.

- Quod erat demonstrandum (что и требовалось доказать – лат.), - вздохнул незваный гость. - Остальные ушли, тебя попросили задержаться. Слово за слово, тыры-пыры, визуальный контакт, и готова навязчивая идея. Совсем перегрелась, болезная!

- Кто? – не понял Гайдарев.

- Конь в пеньюаре! Точнее, кобыла…

- Так вы расскажете, что произошло?

- Сам потихоньку вспомнишь. И тебе будет очень, очень стыдно, - он бросил взгляд на наручные часы. – Мое время истекло, через три минуты включится камера.

- Эй-эй-эй, постойте, - Гайдарев вскочил с кровати и попытался удержать посетителя за плечо. - А мне-то что делать?

- Самый оптимальный вариант – заявление об уходе, перевод в другое место. Через пару дней тебя окончательно отпустит, сможешь соображать, тогда придешь и напишешь, что по собственному желанию.

- По-другому никак? – поник Денис, пряча руки в карманы.

- Увы и ах, чистить память стольким людям одновременно – перспектива тупиковая. Как не странно, мне даже жаль: ты не безнадежен. Дури в башке многовато – это да, но дурь легко выбивается. Главное, что в черепной коробке есть жизнь.

- Спасибо на добром слове, - Гайдарев выдавил из себя улыбку и протянул руку.

Рукопожатие было твердым и быстрым, после чего мужская фигура вновь стала женской.

- Удобно, наверное, в сауну к бабам лазить, – лениво протянул бывший интерн терапевтического отделения. - Это типа фокус такой, обман зрения? Не поделитесь секретом, вдруг пригодится?

- Вот встретимся лет через сорок... пять, когда перестанешь думать о бабах, расскажу, - пообещала «горничная». - До скорого, Ёжик! Не болей.

Стоило двери номера закрыться, как побежденная апатия придавила Дэна грязной рыхлой массой. Он улегся на кровать, сложил руки на животе и уставился в потолок.

Чудом уцелевший паук снова полз по одеялу. Цель у него была одна: добраться до кроватной спинки, раскинуть сети и ждать. А дальше... Что дальше? Так далеко пауки не заглядывают.

***

Я бродила по квартире, будто Кентервильское привидение, из комнаты в комнату. Мне не сиделось, не лежалось и не стоялось - только ходилось. На вопросы отвечала невпопад, огрызалась, вздрагивала от любого резкого звука. Анютка покрутила пальцем у виска и уселась пересматривать фильмы с молодым американским актером, находившимся на пике своей популярности. Ровесницы сестрицы сходили по нему с ума и втихаря копили деньги на билет до Лос-Анджелеса. Анька же, бесконечно далекая от какого-либо фанатизма, смотрела за компанию и пыталась понять, что (цитирую) они все находят в этом стрёме? Ее крысята, Вера и Анфиса, сидели на коленях хозяйки и грызли рафинад. Звери оказались поистине ручными, не желали сидеть в клетке и не отходили от сестры ни на шаг. Аня собиралась тайком носить их в школу, пугать одноклассниц. Бонапарт смирился и жевал гречку, мама махнула рукой: «Пускай живут». Все были счастливы.

Сашка глядел на мои хождения по мукам, вздыхал, но молчал. Послезавтра он уедет в Москву и вряд ли вернется, сам так решил. Объяснительную речь составляли вместе, дабы вышло убедительно, и теперь она, заново отредактированная и переписанная начисто, лежала в ящике моего стола. Завтра сядем разучивать.

Когда я в очередной раз вползла на кухню, помешала ложечкой давно остывший чай и снова встала, мама решительно загородила проход и потрогала мой лоб.

- Мокрая, как мышь, - с ужасом констатировала она. - Руки (дай руку!) ледяные. У тебя упадок сил, ложись в постель немедленно!

- Мамуль, со мной всё хорошо, правда. Просто немного устала.

- Не спорь с матерью! Я знаю, что говорю.

Для мамы я навсегда останусь несмышленышем, за которым нужен глаз да глаз, и высшее медицинское образование тут не помощник. Любимая маменькина присказка: «Вот будут свои дети, тогда вспомнишь меня». А будут ли? Пресловутые мальчик и девочка после разрыва с Сашкой казались чем-то очень далеким.

Мама с папой хотят внуков – вполне естественное желание, вот только вместо дочерей-продолжательниц рода у них есть хроническая старая дева, окончательно и бесповоротно упустившая шанс на персональный ошметок женского счастья, и законченная феминистка, торжественно поклявшаяся на Семейном кодексе, что замуж не выйдет и страдать ради улучшения демографии не собирается.

В постель я всё же легла. Провела рукой по лбу – влажный, противный, и руки почему-то ломит. Может, мама не так уж неправа?

Окажись вдруг рядом Карина, подняла бы меня на смех по одной простой причине: я действительно соскучилась. До боли, до дрожи в животе хотелось его увидеть. Если не его самого, то хотя бы фотографию, но изображений у меня как раз-таки и не было…

Выпутавшись из одеяльного кокона, бросилась к столу. Дырявая голова! Альбом ведь с собой забрала, не рискнула надолго бросать в ординаторской. Да где же он? Вот! Спешно пролистала страницы, невольно задержавшись на портрете Дениса. Лохматый, беспечный, с сигаретой в зубах. Душа любой компании, мот и рисовщик. «Свой парень», «золотой мальчик». В груди кольнуло: где он сейчас, что с ним? Никто ничего не знает или просто не хочет говорить. В больнице его не хватает, очень... Коря себя за трусость, перелистнула страничку.

Искомые рисунки нашлись быстро, последний датирован двадцать восьмым числом. С портрета на меня глядели знакомые глаза, изумрудно-зеленые, пусть на карандашном наброске и не видно. Открытое лицо, волосы слегка взлохмачены, на губах играет легкая улыбка – столь редкая гостья для моего сурового начальника. Нет, смеялся Воропаев часто, улыбался и того чаще, но обычные его проявления эмоций иначе как ухмылками не назовешь. Было в них что-то горькое, непонятное, иронично-пренебрежительное. Таким, как здесь, на портрете, я видела его лишь однажды.

Найденное на подушке письмо перечитывала постоянно. Столько раз, что успела выучить наизусть. Случайно ли оно появилось, преднамеренно ли – не знала, но помнила каждое слово, каждую букву и запятую, каждый «хвост» и крючок. Не появись оно, я бы никогда не решилась на перемены. Жалею ли, что всё так вышло? Однозначно, нет. Я рада, что всё так вышло, и дело даже не в любви. Просто моей истории вдруг стало тесно в рамках детской сказки. Пропало то ощущение неправильности, наигранности, будто бы жизнь – спектакль, где все старательно читают текст, наивно полагая, что живут и чувствуют, хотя на самом деле лишь играют роль. Чужую роль. Я действительно хочу прожить свою жизнь без шпаргалок, суфлеров и сценариев. Тьфу на сценарии!

Видимо, влажность обманчива, и у меня был жар. Очень сильный жар, на уровне бреда. Я вдруг всерьез уверилась, что буду жить долго и счастливо, и не с кем-нибудь, а с Воропаевым! Всему отделению известно, что Воропаев женат. Число детей, правда, доподлинно не зафиксировано. Одни утверждают, что взрослая дочь; другие клянутся, что маленький сын; третьи готовы подтвердить под присягой, что детей двое и скоро родится третий. Спрашивать напрямую, понятное дело, мало кто решался, а посвященные загадочно молчали…

Я застонала в голос. Да какая разница, сын или дочь?! Семья есть семья, и если я влезу туда без мыла и собственными руками всё разрушу, он никогда мне этого не простит. Любовь! Он сам назвал ее болезнью, патологией, а, значит, планировал вылечить в ближайшем будущем и забыть, как страшный сон. Будь реалисткой, Вера: сказки без сценария нет, есть только твоя внезапная мигрень и богатое воображение. Будь сильной, останься в стороне. Переболей, это всего лишь вирус. Надо позвонить ему и сказать, что на корпоративе я была пьяна, не знала что несу. Лепетать в привычном верособолевском духе, слезно просить прощения – делать всё, чтобы мне поверили. Так будет лучше для нас обоих.

Зубы стучали в такт, хотелось умереть прямо здесь, не муча других и не мучась самой… Да что со мной такое?! Решимость таяла с каждой секундой, поэтому пришлось взять телефон и ледяными пальцами листать контакты.

На том конце ответили не сразу. Пятый гудок, седьмой, десятый… Я уже собиралась сбросить вызов, когда Воропаев взял трубку.

- Алло, - голос хриплый и как будто сонный.

- Здравствуйте.

- Вы в курсе, который час?

Из любопытства глянула на часы: 18.26. Улыбнулась и поспешила сообщить ему об этом.

- Тогда простите. День какой-то сумасшедший, замотался и отключился, как только домой пришел, - он не смог подавить зевок. - Что-нибудь случилось?

Хотелось спросить: снилась ли я ему?.. Вера Соболева, о чем ты думаешь?! У тебя к нему дело, думай только о деле!.. Интересно, а во сне мы на «ты» или на «вы»?

- Артемий Петрович, мне нужно с вами поговорить.

- Как понимаю, речь пойдет не о политике и хорошей погоде? – знакомая иронично-дразнящая интонация стукнула молотком по хрустальной мечте.

- Нет, просто хотела сказать…

- Вера Сергеевна, я не любитель решать важные вопросы по телефону. К тому же, сейчас я мало что соображаю, - признался он. – Если вы будете так любезны дождаться моего пробуждения…

- Я поняла. Извините.

- Да не кладите вы трубку! - ощутимо поморщился Воропаев. - Давайте встретимся завтра и уладим все дела насущные. Когда вам будет удобно?

Когда угодно! Как можно скорее, сию же минуту…

- До пятницы я абсолютно свободна.

- Прекрасно. В трех минутах ходьбы от нашего заведения есть кафе, там еще ателье напротив…

- «Анна-Луиза»? – уточнила я.

- Да-да, «Анна-Луиза». Вы не против?

- Конечно, нет.

- Тогда встретимся там, в десять.

Мы обменялись парой бессмысленных по своей сути фраз и простились до завтра. То, что Воропаев не захотел объясняться по телефону, наводило на мысли. Не был готов или действительно предпочитал личную встречу? В любом случае, нам предстоит расставить все точки на i, так что глупо бояться. Чему бывать, тому не миновать.

Минутный разговор с человеком, никоим образом не связанным со всей этой мистификацией, был подобен бальзаму для свежих ран. Я уснула, успокоенная, не подозревая, что завтрашний день твердо решил перевернуть мою жизнь с ног на голову.

Глава пятнадцатая

Теоремы и следствия

Быть владельцем тайны много приятнее, чем выдавать её.

Х. Л. Борхес.

Поставленный на восемь будильник звенел на разные лады, пока с раскладушки не сполз Погодин и не нажал кнопочку. Сипло буркнув что-то в знак благодарности, натянула на нос одеяло. Всю ночь я ворочалась, металась во сне и теперь чувствовала себя отвратительно. В горле скреблась новорожденная простуда, а голова будто увеличилась в размерах. Вспомнив, зачем, собственно, просыпалась, я осторожно-осторожно высунула руку. Холодно!

Утро, начавшееся как-то криво, и не думало менять гнев на милость. На ходу заедая парацетамол гречневой кашей, я наступила на хвост коту, обожгла палец кипятком, из-за ерунды поссорилась с мамой, полчаса искала по углам джинсы, чтобы обнаружить их в шкафу сестры... Из дома выскочила злая, сонная и горячая, как печка. Не хватало еще опоздать на маршрутку!

Как назло, народу набилось – не протолкнешься. Многие пытались и получали по шее морально и физически. Тощая тетка с писклявым дискантом прошлась по моим сапогам да еще и выматерила за это. Предпочитая не связываться с истеричками, я забилась в дальний угол и терпеливо ждала окончания поездки. Обладательница дисканта уже обрабатывала лысого мужичка, по какой-то неведомой причине не пожелавшего уступить «даме» место. Мужичок демонстративно смотрел в окно, а когда настырная тетка тронула его за плечо, указал на свой рот, дернул за мочку уха и веско шевельнул бровями.

- Да не тронь ты его, - посоветовала тетке другая стоящая. – Не видишь, глухонемой?

Тетка оставила мужичка в покое. Даже буркнула, кажется, что-то извинительное.

Из маршрутки я выпрыгивала на ходу, не оборачиваясь на визги и пожелания долгой счастливой жизни. Решено: откажу себе во всем, перейду на хлеб и воду, но машину к лету куплю и в автошколу запишусь. Общественный транспорт придумали больные клаустрофобией, не иначе. Восстановили, как любит говорить Воропаев, баланс мировой справедливости.

На той же остановке вышел «глухонемой», стянул зубами перчатку, достал из кармана старенькую «Nokia» и направился к фотоателье, выясняя с кем-то отношения.

Ближе к «Анне-Луизе» пришлось сбавить шаг. Что я скажу, что отвечу – неведомо, четкий план с пунктами-подпунктами так и остался на стадии разработки. Вдохновение – не мой конек, а на чугунную голову тем более. Знать бы, что ждет и есть ли во всем этом смысл? Ну и типичное женское: «Врал он мне или не врал?».

У входа в кафе я поскользнулась и непременно упала бы, не подхвати кто-то под локоть.

- Смотреть под ноги иногда полезно, - Артемий Петрович. Вечно он выскакивает, как черт из табакерки!

- Здравствуйте, - я последовала его совету: уставилась под ноги. Жизнь будто нарочно выставляла перед ним в невыгодном свете и хихикала из-за угла. Пора бы привыкнуть.

- Сделайте лицо попроще, - то ли велел, то ли посоветовал Воропаев, галантно придерживая перед мной двери, - а то будто на казнь идете.

Знатоки ценили «Анну-Луизу» за приятную атмосферу и отсутствие толпы посетителей. Освещение здесь неизменно приглушено, персонал обходителен и приятен, а цены не поднимаются выше средних. Будучи старшеклассницей, частенько заглядывала сюда с Элькой выпить горячего шоколада и поболтать о девичьем. С годами посиделки прекратились, но приятные воспоминания о них сохранены до сих пор.

Юркая официантка в накрахмаленном переднике подлетела к нашему столику.

- Доброе утро! Что будете заказывать?

Воропаев молчал, предоставляя мне возможность выбирать первой.

- Будьте добры, кофе со сливками, без сахара.

- А вам? – девушка заискивающе улыбнулась моему начальнику. Слова о приятности персонала беру назад: за семь лет он изменился не в лучшую сторону.

- Мне то же самое, - рассеянно ответил Воропаев.

- Просто кофе, без ничего? – огорчилась доблестная служащая, кареглазая блондинка с неестественно пухлыми губами и тонюсенькой талией. Иметь такой размер бюста при такой талии просто неприлично! - У нас есть классные пирожные с кремом и…

- Нет, спасибо. Просто кофе.

- Вот поэтому, - шепнула я, когда официантка отошла, - терпеть не могу ходить в кафе. Вот эти вот раздражают.

- Учту на будущее, - он проигнорировал мой выпад. - Так о чем вы хотели поговорить?

Что и требовалось доказать, Вера Сергеевна. Неверно профессию выбрали: вам бы сказки писать, с такой-то фантазией! Напридумали не пойми чего, накрутили, а интерес к вам, оказывается, самый что ни на есть деловой. Праздник женской логики лишь усилил головную боль. Кровь прилила к щекам.

- Я хотела извиниться. Честное пионерское, не знаю, что на меня нашло. Я вообще не пью, - лицу стало еще жарче. - Этого больше не повторится, обещаю…

Воропаев прищурился.

- Скажите, чего вы так боитесь? Ни съем я вас, только понадкусываю.

- Я не боюсь – мне стыдно за ту детскую выходку.

- Оч-чень интересно. Стыдно за пьянку или… ммм… вашу пылкую речь?

Ладони взмокли от нервного напряжения, сердце предательски колотилось. Ну и как ему объяснить? Я не идиотка и знаю, как устроен мир. Меня пригласили из банальной вежливости, если хотите, душевного настроя. Сказать по телефону: «Чихал я, Соболева, на вас и ваши любови!» ему воспитание не позволяет, а поговорить во избежание дальнейших недоразумений надо. Не шарахаться же мне от него до конца дней своих? Нам ведь еще вместе работать.

- Вы сердитесь?

- Когда я сержусь, Вера Сергеевна, то обычно кричу. Сейчас я не кричу, следовательно, не сержусь, - в глазах Воропаева плясали чертики. Я буквально видела, как они машут хвостами и дразнятся. - Озадачили вы меня, но злиться на это – увольте. С кем не бывает?

- Со мной не бывает, - твердо сказала я. - Представить страшно, что вы могли подумать! На пьяную голову, как последняя…

Блондинка, наконец, принесла кофе. Я вцепилась в свою чашку слабыми руками, только бы чем-нибудь занять их.

- Зная вас, Соболева, про «последнюю…» я мог подумать в последнюю очередь. Считайте это неудавшейся шуткой, ошибкой молодости, белой горячкой – чем угодно, только спите спокойно. Припоминать вам еще и это... Я не настолько камикадзе.

Уж не жалеет ли он? Чаши весов дрогнули, соизмеряя тяжесть. Рискнуть и сказать правду? Или оставить всё как есть ради его – да и собственного – душевного покоя?

- Жалею только о том, что напилась, - скороговоркой выпалила я. - Если опустить эпитеты и пламенную речь, всё сводится к одному. Я действительно…

Ответный взгляд, красноречивее любых эпитетов, умолял оборвать фразу или изменить ее концовку, но я не поддалась:

- …люблю вас.

- Вы хоть понимаете, что это неправильно?

- Понимаю, - вздохнула я.

- Неуместно?

- Угу.

- Глупо?

- Разумеется.

- Безрассудно?

- Еще как…

- Нелепо, - утвердительно сказал он.

- Ага.

- Да, в конце-то концов, это невозможно! Поймите, упрямая вы…

- Почему невозможно? – сцепила пальцы в замок. - Разве я марсианин, снежный человек, бездушная кукла без права на чувства? Я ведь ни на что не претендую, не требую любить меня в ответ...

- Боже, пошли мне терпения! Когда женщина говорит, что «ни на что не претендует», она претендует на всё и даже больше! Оставив в стороне пафос и оскорбленную гордость, на минутку представьте: в глубине души – где-то о-очень глубоко, – я тоже вас люблю. Планеты встают буквой «зю», у нас появляется шанс, и мы им пользуемся. Дальше что? Радужные дали и смерть в один день? Чушь собачья! Вы не знаете меня, я не знаю вас – да мы просто взвоем друг от друга. Но это лирика. Можно было бы сказать, что вы придумали себе идеальный образ, пошли на поводу девичьих фантазий и прочие тыры-пыры. Но какой к черту образ?! Поверьте, какие бы цели по отношению к вам я не преследовал, морочить голову собственной практикантке туда не входит. Я жить хочу!

- У нас появляется шанс? – недоверчиво переспросила я. – Значит, вы меня любите?..

- Я дзен-буддист, Вера Сергеевна, - выкрутился Воропаев, - мы обязаны любить весь мир. Мне жаль разбивать вашу хрустальную мечту, но я воспринимаю вас сугубо как младшего товарища по службе, - добавил он безжалостно. – Се ля ви.

Ну, дзен-буддист, ты сам напросился! Не хотела ведь, так заставил.

Я поступила отчасти подло, но не упустила возможности вернуть удар. Не зайти с козыря после такой откровенной лжи было бы... недальновидно.

- «Говорят, благими намерениями дорога в ад вымощена. Мои намерения по отношению к тебе были самыми что ни на есть благими: раз жизнь решила столкнуть нас, выбраться из этой передряги достойно и внести посильный вклад в твое обучение. Помочь там, где это возможно, пускай я не учитель. Чтобы ничего лишнего, пришли-ушли, задача-решение, иногда подзатыльник, чтобы не зазнавалась. Не прикипать душой, не преступить границу этики, но вышло иначе», - по памяти процитировала я, с каким-то моральным удовлетворением отметив, как побледнел Артемий Петрович. – Дальше продолжать?

- Не понимаю, о чем вы.

- Значит, продолжаю. «Трудно сказать, когда это случилось: спустя месяц, два или больше. Не понял, дурак, что попал, да не пальцем в небо. Ты ухитрилась войти в мою жизнь и прочно обосноваться в ней, перевернуть всё с ног на голову. А я благодарен тебе. Так мало людей, ради которых встаешь по утрам и ползешь в нашу психлечебницу, и не потому, что должен, а просто…»

- Достаточно! Бумажку на родину! – он требовательно протянул руку.

- Какую бумажку?

- Которая лежит в вашем кармане. Живо!

Пальцы сомкнулись на письме. Попробуй, отними!

- Пожалуйста, отдайте мне этот чертов листок. Верну, если уж вы на него молитесь!

Я покорно протянула Воропаеву сложенную вшестеро бумагу. Затасканную – многие слова на сгибах вытерлись. Не догадалась переписать, дура…

Читать он не стал, хватило взгляда мельком. Возвращать, впрочем, тоже не спешил. Соврал! Только и умеет, что врать! А я поверила.

- Где вы это взяли?

- На подушке нашла.

- На чьей подушке? – не отставал Артемий Петрович.

- На своей! – я всхлипнула, схватившись за голову. Глазные яблоки пульсировали под веками. Давно мне не было так плохо.

Теплые пальцы не быстро, но настойчиво отвели в сторону мою ледяную руку. Коснулись лба, и неспешность пропала.

- Ненормальная, ты вся горишь! – прошипел Воропаев.

- Просто голова болит, - промямлила я. Не убирай руку…

- Странно, ты не красная, глаза не блестят. Что еще болит, кроме головы?

- В горле... немного першит.

- Не тошнит?

- Чуть-чуть.

- «Чуть-чуть»! Смотри на меня.

Воропаев на миг прикрыл глаза, после чего смерил меня пристальным, пронизывающим до самых печёнок взглядом. Зеленый, синий, лиловый, охра, оранжевый, желтый – глаза меняли свой цвет! Я зажмурилась, и контакт прервался.

- Твою ж бабушку!

Вот-вот!

- Пойдемте, у нас не больше часа.

- Никуда я не пойду! - седьмое чувство внутри меня, ответственное за головную боль и душевную мерзость, противилось изо всех сил.

- Пойдете, или вынесут вперед ногами!

Артемий Петрович ухватил меня за руку – попытка рвануться плодов не принесла, – и повел к выходу, что-то говоря и улыбаясь. Я рванулась – удержал. Официантки получили щедрые чаевые и с умилением глядели нам в след. Сволочи! Чтоб вас...

- Не думайте так громко, умоляю, - прошипел мне на ухо Воропаев. – Вас мама не учила, что мысли материальны? Обычно мамы на этом повернуты.

- Артемий Петрович, мне плохо, - я тщетно взывала к нему, пытаясь высвободить локоть. – Отпустите! Домой поеду, таблетку выпью…

- Вера, - неподдельная тревога в интонации Воропаева заткнула мне рот. - Домой нельзя: через час вас вырубит, еще через два вы очнетесь, но это будете уже не вы.

- Что же делать? – меня повело. Чертовщина какая-то!

- Шевелить ногами. Если тяжело, обопритесь на меня. И постарайтесь не упасть в обморок.

Я плохо помню, что было дальше. Ощущение летящей по трассе машины, от запаха бумажной «ёлочки» выворачивает наизнанку… Холодно… Кто-то накидывает на плечи пальто, обнимает меня. Я утыкаюсь носом в ворот. Запах приятный, знакомый…

…меня тянут куда-то, несут на руках…

- Еще немного, потерпи. Почти пришли…

Я верю ему. Еще немного, и станет легче. Только не бросай меня…

***

Очнулась в горизонтальном положении, закутанная в одеяло по самые уши. Пальто, кажется, до сих пор на мне. Болело буквально всё, особенно сильно – затылок. Глаза открывались еле-еле, щелочками, пришлось довольствоваться тем, что осталось. Помимо меня в комнате как минимум двое: один неподвижен, второй ходит туда-сюда. Под его ногами поскрипывает пол, ничто не скрадывает шагов.

- Ты что, совсем охренел?! – свистящий, смутно знакомый шепот. Я точно встречалась с его обладателем. - Решил из Белых сразу в Черные? Не, я, конечно, одобряю, но не со своих же интернов начинать! А препираться с ними ко мне – вообще наглость! Ты хоть представляешь, как нам повезло?!..

- Печорин, не мороси. Куда мне было деваться?

- …Танька-Ванька только-только отчалили, обещали вернуться! Пересечетесь – нам всем кирдык!

- Я понимаю.

- Да ни… фига ты не понимаешь! Что с ней? «Потом расскажу» - не ответ.

- Её прокляли, трехдневным на три поколения.

- Нифига се! - это я еще смягчила. - Брешешь?!

- Какое там?

Мое телодвижение не осталось незамеченным.

- В себя приходит. Крепко ее не любят, раз кидают трехдневное, - уже спокойнее продолжал собеседник. - Не двухнедельное даже, трехдневное!

- Это я виноват, проглядел.

- Машенька подсуетилась? – строил догадки ходящий. - Больше вроде некому. Чем ей ребенок-то не угодил?

- Ребенок…

На лоб легла знакомая ладонь.

- Температура спала, «дырку» в ауре я залатал. Просыпайся, ребенок!

Всё, что я смогла сделать, это слегка приподнять веки.

- Ты жива? Хотя вопрос глупый…

- Да, - губы пересохли, а горло драло нещадно.

Комната плыла на пароходе, вместо сидящего рядом человека – размытый силуэт.

-Мдя-а, - протянул Евгений Бенедиктович. Я всё-таки его узнала, но сил удивляться просто не осталось, - тяжелый случай, постельный режим не поможет…

Стоматолог вдруг булькнул и умолк, резко так, будто рот ему захлопнули. Мысленно поблагодарила исполнителя: звуки пульсировали в голове, заставляли морщиться.

Некоторое время – не берусь назвать точную цифру, – мы провели в молчании, лишь негромко гудело что-то в соседней комнате. Поданную безо всяких просьб воду выхлебала с такой жадностью, точно не пила неделю. Стало легче, удалось открыть глаза. Пароход причалил к берегу, комната на месте. Воропаев бледен, как смерть, Евгений Бенедиктович пытается разжать склеившиеся челюсти.

- Лучше?

Кивнула, продолжая смотреть на стоматолога. Челюсти разжались, противно клацнув.

- Б-б-благодарю покорно, - прошипел тот. - Чуть главное достояние мне не сломал. Друг называется! С-с-сволочь неблагодарная!

- Может, кто-нибудь объяснит, что всё это значит?

Друзья-приятели переглянулись. По лицам видно, не горят желанием просвещать.

- Мы-то можем, - вздохнул Печорин, ощупывая пострадавшую челюсть, - вот только объяснение вам не понравится.

- Не понравится? – горько усмехнулась я. – А кому это интересно?

- Это ты на нее так влияешь, - с укором сказал Бенедиктович, не встречаясь со мной взглядом. - Была тихая послушная девочка, о достоинствах личности рассуждала…

Воропаев угрюмо молчал. Со стороны могло показаться, что ему всё равно. А я казалась себе «Титаником», встретившим роковой айсберг. В пробоину хлещет вода, пассажиры бегут, еще не зная, что им не спастись. Гаснут огни, играет оркестр. Лайнер стонет и раскалывается пополам…

- Значит, вы…

Щелкнул замок в прихожей. Снежинка на цепочке обожгла кожу так, что я вскрикнула.

- В спальню, быстро, - одними губами шепнул Печорин. - Это Инесса.

Опоздали: в гостиную заглянул вышеупомянутый персонаж, жгучая брюнетка с фарфоровым личиком и глазищами в пол-лица. Несчастная любовь с фотографии.

- Ой, а я думаю, кем это у нас так вкусно пахнет, - сапфировые очи остановились на мне. Пушистым ресницам не удалось скрыть плескавшийся в зрачках голод.

- Несси, не надо, - Печорин будто бы невзначай приблизился к нам, подталкивая к спальне. - Я ведь учил тебя, что гостей есть нельзя.

- Почему нельзя, Женечка? Ты учил, что надо делиться. О, поняла! – она радостно хлопнула в ладоши. - Ты притащил ее, чтобы отомстить? Ладно-ладно, признаю: я погорячилась и зря сломала шею тому бомжу. А зачем он кричал: «Вампир! Вампир!»?

Оказывается, нет предела совершенству. Мой старый знакомец – приятный, образованный мужчина в самом расцвете сил, – просто-напросто упырь. Хоть не эльф, по бедности и то хорошо.

- Ах, какие звери и без охраны! – умилилась вампирша, словно только что заметила Артемия Петровича. - Мое обещание помнишь? День «х» настал.

- Я весь дрожу и обливаюсь холодным потом, - признался Воропаев и загородил меня собой. - Давай, рискни здоровьем!

«Она отвлеклась, лови момент и беги» - прозвучал в голове четкий приказ.

Добраться до спасительной двери не я не успела: реакции Несси можно только позавидовать. Одно движение, и она бросилась, чудом не вцепившись в мое горло. Пять сантиметров спасли мне жизнь, а толкнувший в сторону Воропаев подарил бесценные секунды.

Запереться изнутри, подбежать к окну, закрыть форточки – мало ли кто может влезть снаружи? Я сползла вниз по стене и, сжавшись в комочек, ловила звуки из гостиной. Это уже не смешно! Смерть во цвете лет не входит в мои планы.

- У-у-у! Р-р-р-рар!

- Вот почему нельзя есть гостей, золотце. Ай, больно же!

- Убью! Разорву! Не могу так больше, надоело! – рычание сменилось бабьим хныканьем. - Не хочу бороться, когда вокруг столько…

- Понимаю, детка, но таков наш удел, - вздохнул Печорин.

- Как трогательно, - прошипел незнакомый голос. - Наставление на путь истинный, покаяние блудной овцы.

По ту сторону двери затихли, даже Несси перестала скулить. Не понимая, что там происходит, я приникла к замочной скважине.

- Свет очей моих, Ванечка, - первым очнулся стоматолог. - Пост оставлять нехорошо, дядюшка с работки-то попрет!

- Ты по уши в дерьме, Йевен, - констатировал тот, кого назвали Ванечкой. - Общение с непотребными, разглашение тайны, убийство. Камера Бестужевой как раз свободна, пойдешь по всем трем статьям. Наскребется на люкс. Мы устали закрывать глаза.

- Какое убийство?! – возмутился Печорин. - Меня в морг не пускают по впечатлительности! Могу справку показать!

- Убила твоя подопечная, над которой официально оформлено опекунство, - теперь говорила коротко стриженная поджарая женщина.

- Вот ведь крысы канцелярские! – ругнулся вампир.

- В спальне человек - девушка, - продолжил Иван, ухмыляясь. Я отпрянула от двери. - Кто такая?

- Она не при чем, - Воропаев. - Вы не имеете права ее трогать.

- Прав у нас предостаточно. Отойди от двери, живо!

- А если нет?

«Вера, слушай внимательно - в том самом голосе ни следа паники, лишь напряженность. - Когда они выбьют дверь, убегай. Инесса не тронет. Беги из квартиры, как можно дальше отсюда…»

«А как же вы?»

Удивительно, но он услышал.

«За нас не переживай. Как только окажешься на улице, лови такси, маршрутку, любую попутную. Бумажник во внутреннем кармане»

- Идиот, - с притворной грустью вздохнула женщина. – Никто не докажет, что ты не бестужевский шпион, а просто мимо проходил. Наш общий дружок Печорин, если вздумает лезть, погибнет во время освобождения заложников. Мистер и миссис Рейган переживут эту тяжелую утрату…

Дверь громко кракнула, в комнату кто-то ввалился. Предупрежденная, я рванула к выходу. В крови кипел адреналин, обострились все инстинкты. Женщина бросилась было наперерез, но взвизгнула и отшатнулась, словно ее обожгли.

- Твар-р-рь!

- Взаимно!

Квартира оказалась не просто запертой: замок на двери отсутствовал, а до этого кто-то любезно помог ей заклинить. Только ласточкой в окно. Пятый этаж… Размазывая по лицу слезы бессилия, я пыталась выбраться из ловушки. Найденный на кухне стул развалился с четвертой попытки, а ничего достаточно тяжелого под рукой не нашлось. Западня.

В гостиной царил настоящий ад: что-то гремело, трещало, падало. Звенели стекла, лилась вода (разбили громоздкий аквариум), но ни один из сражавшийся не издавал ни звука.

Крик боли ударил по ушам, еще один, и еще… На автопилоте бросилась туда, но была отброшена невидимой преградой. Двери защищены с обеих сторон.

- Услуга за услугу, - демонический хохот женщины. - У нас с Иваном срастется, а вот у него…

Силы были изначально неравны, вампиры просто разминались. Я до крови искусала костяшки пальцев, пытаясь побороть рвущийся наружу вой. Звонить в полицию нельзя: вампиры порвут ее, как Тузик грелку. Что же делать?! Снова крик. Снежинка! Обжигая пальцы – подвеску точно раскалили в горне, – хрипнула:

- Остано…

Всё смолкло. Желание сработало?

- Вызов принят. На крыше торгового центра, в полночь, - прерывающимся голосом сказала вампирша.

- Оружие за тобой. Мне всё равно, - бестелесный шепот Инессы.

- Ты подписала свой приговор. Пощады не жди.

Я сидела на полу прихожей ни жива ни мертва. Вход в комнату неожиданно вспыхнул ярким светом и погас. Преграда исчезла, а, значит, монстры ушли.

- Несс, ты… зачем? – пораженно спросил Евгений.

Вместо ответа тренькнуло уцелевшее окно. Инесса тоже ушла…

Опомнившись, я бросилась в гостиную. Разгром помещичьей усадьбы: всё, что можно было разбить, разорвать или сломать, разорвано, сломано и разбито. По комнате на законных правах гулял ветер. Тюлевые занавески висели клочьями, храня следы когтей; из обивки дивана, на котором я совсем недавно лежала, выхвачены целые куски, кое-где обнажены пружины. В жалких остатках аквариума плескалась золотая рыбка, ее товарки прыгали в лужицах на полу. Обои, как в дешевых боевиках, заляпаны неестественно-алой кровью. Но намного хуже было то, что к ней примешивались болотно-зеленые пятна. Кровь вампиров? Посреди всего этого безобразия, окруженный мусором и битым стеклом, стоял Евгений Бенедиктович. Он с каким-то детским изумлением смотрел в развороченное окно и на ощупь вправлял вывихнутую руку. Других видимых повреждений, не считая пары мелких ссадин, на стоматологе не наблюдалось.

- А где?…

Он тупо уставился на меня, махнул здоровой рукой в сторону улицы, а потом, спохватившись, – на спальню. Случившееся потрясло его. Печорин впервые не знал, что сказать. Или не мог.

Опочивальня выглядела не лучше: сплошное разрушение и кровь, всюду кровь. От ее количества потемнело в глазах, но я влепила себе пощечину и поспешила к Артемию.

- Ты?..

Не тратя времени на пустые разговоры, осмотрела его. Свитера, считай, нет, одни дырки; пропитавшаяся кровью майка прилипла к ранам, пришлось разрезать ее найденными тут же ножницами. Мне впервые повезло: ножницы резали ткань, а не жевали ее.

Собравшись с силами, Воропаев оттолкнул меня левой рукой. Правая повисла плетью.

- Уйди, я сам…

Я упрямо покачала головой. Льняную простынь пришлось нарезать на широкие полосы и начать перевязку. Магия магией, дорогой мой начальник, но за это время вы потеряете вторую половину крови.

В четвертинку двери виноватым котиком заскребся стоматолог.

- Ты как, Тёмыч?

- Ничего… если я… не отвечу?

Импровизированные бинты из моих рук выдрали и тут же сунули обратно. Вампир кивнул и уточнил:

- Молока побольше, коньяка поменьше? Уже бегу!

Я крутила жгуты и накладывала давящие повязки. Раны затягивались на глазах. Самые мелкие исчезали бесследно; те, что поглубже, оставляли багровые полосы. Не тратя силы на косметический ремонт, Воропаев останавливал кровь и просто стягивал края глубоких порезов. Мои повязки сослужили добрую службу, помогли не усугубить положение.

- Спасибо… - полувздох-полустон.

Дрожащими руками ощупала его. Сломано ребро, вывих плеча. Артемий молча терпел боль, только сильнее закусил губу. Кричи он во весь голос, было бы легче. Еще немного, и я сама закричу. В душе поднималась злость на уродов, сделавших ему больно. Садисты! Ван Хельсинга на вас нет!

- Не плачь, - слабое касание запястья, - я сейчас тоже заплачу.

Слезинки ползли по щекам, срываясь с подбородка, но я рассмеялась. Раз шутит, жить будет.

- Вам нужно лечь, - заявила не терпящим возражения тоном. - Приподняться сможете?

- Куда я денусь?

Уложив Воропаева на кровать – она почти не пострадала, разве что спинку украсили сюрреалистичные царапины, - потеплее укутала пледом. Едва различимые до этого волны дрожи переросли в озноб. Так ведь не должно быть? Лихорадочный блеск зеленых глаз подтверждал мою догадку.

- Я вызову «Скорую»…

- Нет! – на отчаянный возглас ушли все оставшиеся у него силы. - Нельзя никого… звать… Просто… посиди здесь… рядом…

- Артемий Петрович! Пожалуйста, не надо спать! – он никак не отреагировал, и я по-настоящему испугалась. - Артемий Петрович!

- Говори со мной, не молчи... Еще несколько минут… станет легче…

Слова застревали в горле, но я говорила. Рассказывала, как люблю его, обещала, что всё будет хорошо, грела дыханием похолодевшие пальцы. Он дышал тяжело, прерывисто, лишь изредка приоткрывая глаза, чтобы убедиться в моем присутствии.

Постепенно меловые щеки порозовели, дрожь прекратилась. Дернулась, когда Воропаев крепко сжал мою ладонь. Живой, слава Богу, живой!

- Надеюсь, ничего не перепутал, - Печорин подкрался незамеченным, держа в руках стакан с молочно-карамельного цвета жидкостью. – Помогите-ка мне, Вера. Голову придержите, лады?

«Делай, как он говорит. Надо вывести остатки яда».

Я придерживала голову Воропаева, пока вампир поил его жидкостью из стакана.

- Не п-пронесет?

- Не должно, я селедку не добавлял. Вдохни и выдохни.

Он закашлялся, прикрывая рот ладонью.

- Э-э, а вот обратно не надо! Вера, принесите водички!

На кухню меня посылали еще дважды: набрать в пиалу теплой воды и найти чистые полотенца. Наткнувшись на открытую бутылку коньяка, сделала глоточек. Гадость какая! В нормальном состоянии даже не притронулась бы, но сейчас мне требовалось успокоиться. Новый глоток побежал по пищеводу приятным теплом. Всё, хватит, так и спиться недолго. Хотя в моей теперешней реальности это меньшее, чего следует ожидать. Я, заляпанная чужой кровью, чуть было не съеденная, совершенно разбитая, стою посреди кухни, чьим хозяином является вампир. Пустяки, с кем не бывает? Гораздо печальнее, что подобные казусы грозили превратиться в традицию.

***

- Давно мечтал сделать ремонт, - признался Печорин, отжимая тряпку. - Эксперименты с дизайном, эстетический гипноз! В том углу поставить гробик на колесиках, в этом – котел с раскаленным свинцом. В центре будет алтарь (свечи и трупы прилагаются), а на стенах… ммм… на стенах я бы повесил орудия пыток, щипцы там всякие, ножики…

Я молчала, сметая в кучу мелкий мусор. Вампир продолжал разглагольствовать, протирая заляпанные поверхности и спотыкаясь об обломки. Мы гнули спины уже больше двух часов, но комната по-прежнему напоминала поле битвы.

- По-моему, кровь на обоях смотрится очень даже романтично. Давайте оставим?

Не услышав вопроса, машинально угукнула. Голова была забита совсем другим.

- Да, Вера, беру свои слова обратно: у вас определенно есть вкус! Не знал, что вы такая кровожадная.

Захотелось швырнуть в него чем-нибудь тяжелым. То, что случилось, было виной его вампирских дружков, а Бенедиктович даже не чешется! Ума не приложу, как он будет объясняться с соседями (не услышать царившего здесь ада мог только глухой), вставлять выбитые стекла и... Да проще сказать, чего делать не придется!

Отшвырнув веник – толку от него никакого, – я решила проведать Воропаева.

Артемий Петрович лежал на спине и выглядел значительно бодрее, однако на его фоне бледность ищеек как-то терялась.

- Ругаетесь? – улыбнулся он. - Печорин тот еще гусь.

Я присела на краешек кровати.

- Вы бы лучше поспали.

- На пенсии отосплюсь. Помогите-ка мне…

- С ума сошли?! Не вставайте, - попытка удержать его была встречена неласковым взором.

- Разве я похож на умирающего?

Пришлось согласиться, что не похож: умирающие обычно менее болтливы. Заметив, что Воропаеву холодно, достала из шкафа одеяло. Как после бомбежки, ищем уцелевшие вещи.

- Почему вы не ушли? – вдруг спросил он, испытующе глядя на меня.

- Дверь заклинило.

- Ну а что помешало уйти после?

Пытается найти объяснение, но не может, и это его бесит. Интересно, беги я со всех ног, запрись в квартире, осуши все запасы пустырника и заикайся до конца жизни, это было бы более нормальным, уместным? В тот момент меня заботило только то, чтобы все остались живы и по возможности здоровы. Потусторонние убийцы не очень-то отличаются от обыкновенных, знаете ли.

- Я не смогла уйти, - если не самый прямой ответ, то самый честный.

- И каковы впечатления? – выдавил он. - Вдохновляют?

- Впечатляют. Свались всё разом, было бы хуже, а так… - я усмехнулась с деланной беспечностью. - Меня готовили постепенно, хотели они того или нет.

- Как вы вообще влезли в это? – недоумевал Артемий.

- По официальной версии виноват Дед Мороз…

Я рассказала практически всё, начиная с новогоднего визита и заканчивая черным котом.

Воропаева особо интересовала сцена в кабинете Крамоловой. Вспоминая все мыслимые и немыслимые подробности, я окончательно запуталась и начала повторяться.

- Пальцами вот так делала? – Артемий потер друг о друга кончики большого и указательного.

- Постоянно. Говорила о всякой ерунде…

- Постарайтесь вспомнить, - не отставали от меня, - это важно.

С каждой новой фразой он мрачнел всё больше.

- Кого-то ждет оч-чень серьезный разговор, - процедил мой начальник. - Людей, не понимающих слова «нет», надо топить. До них и с сотого раза не дойдет.

- А что такое «трехдневное на три поколения»?

- Особый вид проклятия. Большинство из них родовые, за редким исключением. Трехдневное - значит, начинает действовать к концу третьих суток. Про поколения, думаю, понятно: распространяется на проклинаемого, его детей и внуков.

- Гадость какая! – содрогнулась я. Мало того, что главврач нашей больницы – колдунья, она еще и проклинает направо-налево!

- Увы, об руку с хорошим часто идет плохое. Не все ведьмы злые, как не все собаки кусачие, но встречаются разные экземпляры… Ф-фу, до сих пор привкус во рту!

Он выпил три стакана воды и успокоился. Понимаю, сама молоко не люблю, а уж с коньяком... Как объяснил Печорин, вампирский яд что с клыков, что с когтей, действует очень быстро. Жертва не стонет и не корчится, разве что под конец, прежде чем заснуть на целые сутки. Причина в составе яда: его молекулы легко связываются с гемоглобином и, мутируя, летят ко всем органам и тканям. Мало разорвать связь – надо еще вывести продукты распада. Молоко с коньяком – то, что доктор прописал. Об остальных компонентах мне, понятное дело, не рассказали. Хорошенького понемножку.

- Ох!

- Что? – испугалась я. – Где болит?

Он откинул одеяло. С левой стороны, чуть пониже ребер, багровела длинная полоса. Кожа вокруг покраснела и начала воспаляться. Заживлением там и не пахло.

- Давайте обработаю.

Воропаев кивнул и поморщился. Я же тем временем принесла пиалу, куда набрала теплой воды взамен остывшей, намочила обрезок простыни и осторожно, боясь потревожить, приложила к больному месту. Спиртного в квартире Печорина было много, а банального спирта нет. Не коньяком же обеззараживать! Должна быть какая-то мазь... Вспомнила! В сумочке лежит тюбик, я брала его для Эльки: та отморозила щеку, катаясь на лыжах. Мазь нашлась в потайном кармашке. Похвалив собственную предусмотрительность, выдавила немного на ладонь и принялась втирать. Запах специфический, не спорю, но помогает здорово. Практически панацея.

Когда я коснулась обнаженной кожи, по телу Воропаева пробежала дрожь. Опять знобит? Потянулась было за одеялом, но хрипловатое «не надо» заставило отдернуть руку и поднять глаза. Лучше б я этого не делала! В его взгляде плескалось тоска, отчаяние, стремление исчезнуть отсюда как можно скорее, и одновременно с этим что-то такое, заставляющее кровь стучать в висках и пульсировать на кончиках пальцев. Сглотнув, вновь уставилась на порез. Нашла о чем думать! Человеку помощь нужна, а тут я со своими фантазиями. Уши горели немилосердно, в комнате стало жарко, точно весна наступила раньше срока. Я поймала себя на том, что уже не просто втираю, а глажу, ласкаю, поднимаясь всё выше…

Судорожный вздох, и он резко отодвинулся, набросил на себя одеяло, укутался посильнее.

- С-спасибо, но в следующий раз давайте обойдемся без массажа.

Смысл сказанного дошел до меня не сразу. Массажа? О-о-о!

- Простите, пожалуйста, - попятившись, выскользнула в гостиную.

Печорин на кухне ругался по телефону. Окна он завесил тяжелыми бордовыми портьерами, вследствие чего дуло не так сильно как раньше. Схватив первую попавшуюся тряпку, принялась возить ею по стене, но лишь размазывала подсохшие пятна. Стыдоба! Я вспоминала, какое удовлетворение доставляли простые прикосновения, возможность находиться рядом, чувствовать тепло… У-у-у, что же я делаю?! Получается, меня тоже надо топить, слова «нет» не понимаю! Но это ощущение… несравнимо ни с чем. На короткий миг мне даже показалось, что ему нравится.

Глава шестнадцатая

Жизнь продолжается

Если не можешь изменить ситуацию, поменяй свое отношение к ней.

Житейская мудрость.

Сашке не хотелось уезжать. Он трижды порывался сдать билет и трижды останавливал себя в последний миг. На его подвижном лице читался яркий спектр чувств: стремление уехать и жгучее желание остаться, облегчение и беспокойство. С одной стороны, кроме дружбы нас больше ничего не связывало, но с другой… Легко ли взять и порвать те ниточки, что удерживали рядом не один год?

Но заветный час прощания наступил. Обледеневшая платформа маленького вокзала, поезд до Москвы, окутанный облачками пара – так не похоже на наше последнее расставание. Прошло чуть больше четырех месяцев, а кажется, что целая вечность.

Погодин в своей новой куртке и шапке-ушанке смахивал на пингвина. Он тер варежкой красный от мороза нос и тщательно подбирал слова. Слова не подбирались.

- Пока? – подсказала я, зябко ежась на ветру. По платформе гуляли сквозняки, забирались за воротник и подвывали для настроения.

- Пока, - согласился Сашка. - Не обидишься, если буду звонить? Хотя бы первое время, пока не привыкну.

- Что ты? Конечно, звони. Буду рада.

- Ёшкины кошки, как всё по-дурацки вышло! Теперь я уезжаю, ты остаешься, а встреча последняя, - в сердцах сказал он. Вокзал склоняет к откровенности. - Что делать, куда бежать? Непонятно.

- Сань, - я по привычке поправила торчащий ворот его куртки, - торжественные речи сказаны, оплеухи розданы, отношения выяснены – всё в порядке очереди. Давай не будем травить душу. Можешь не верить, но мне будет тебя не хватать.

- Да знаю я, знаю… Только, Вер, как я могу уехать, не узнав, на кого тебя оставляю? – он прищурился. - В больницу не пустила, ничего толком не объясняешь. Вот вчера, например, где ты была?

- Мистер Отелло, ваш поезд отходит, - натянуто хихикнула под испытующим взглядом. - Ладно, это было не свидание. Далеко не свидание.

- Темнишь ты, Верка, - вздохнул Погодин, но от дальнейших расспросов воздержался.

- Не переживай. Обещаю не бросаться из крайности в крайность и переходить дорогу только на зеленый свет…

Поезд свистнул, готовясь к отправлению, и Сашка до хруста ребер стиснул меня в объятиях, поцеловал в подбородок.

- Верка моя, Лиса Патрикеевна, удачи тебе! Не поминай лихом.

- И тебе удачи, надежда российского здравоохранения! Будешь в наших краях – забегай.

Дань вежливости: по собственной воле он не вернется. Уже на ступеньках Погодин заговорчески подмигнул.

- Не завидую типу, который женится на вас, сударыня. Характерец тот еще, не дай Бог!

- Помнится, раньше это вас не останавливало, - парировала я. - Миленке привет!

Теперь мы квиты. Пустота в груди, связанная с нелегким признанием и чувством вины, заполнялась тихой радостью и – что греха таить? – облегчением. Долги прошлому отданы, обида поделена на двоих. Все сделали то, что должны были сделать. Моя глупость не должна портить жизнь другим.

Я не знала, что ждет меня дальше и старалась не заглядывать в будущее, но уже сейчас искренне желала Сашке счастья, ведь он как никто этого заслуживает.

***

Вливание в рабочий ритм после зимних праздников проходило болезненно, с лязгом и скрипом. Медсестры огрызались, лаборанты плевались, уборщицы забывали инвентарь где попало, больные жаловались и утаивали симптомы. В общем, типичные будни.

Артемий Петрович собрал нас в ординаторской и порадовал новостью: с сегодняшнего дня работа в парах и тройках окончена, начинается индивидуальная практика.

- Если кто-то рассчитывал и дальше паразитировать на мозгах соседа, - выразительный взгляд в сторону Толяна, - вынужден огорчить: сейчас каждый из вас на счету. Каникулы прошли бурно, статистика по происшествиям неутешительная, одних отравившихся полсотни. Эпидемии же вообще никогда не кончаются, поэтому советую взять ноги в руки и пахать на благо родины. Приступайте!

Подтверждая сказанное, на столе высилась внушительная стопка историй болезней.

Я почти не слушала Воропаева, следя за его лицом. Ни следа усталости или кровопотери, обычное спокойно-сосредоточенное выражение. Не верится, что еще вчера он балансировал между жизнью и смертью.

- Соболева, вы во мне дырку просверлите. Что-то не понятно? Спрашивайте, - вернул к действительности строгий голос.

- Нет-нет, я просто задумалась.

- Думать хорошо, а задумываться вредно – дарю идею. Церемонии окончены, по своим постам шагом марш. Расчехляйте спицы, бабуськи, они вам пригодятся.

Едва дождавшись, пока Сологуб и Малышев уйдут делить больных, спросила:

- Как вы себя чувствуете?

- Замечательно, назло доброжелателям, - рассеянно ответил Артемий Петрович, роясь в шкафу. - Где же она, где же?..

- Бок не болит?

- Вашими стараниями – нет, - ухмыльнулся зав терапией. - Хотели продолжить курс лечения?

Негодующе уставилась на своего начальника. Зачем он так? Воспоминания о вчерашнем до сих пор перед глазами, усугубления не требуют.

- Именно с таким лицом дедушка Ленин взирал на буржуазию. Я лишь имел в виду, что мне стало легче, а вы о чем подумали? – фыркнул Воропаев.

- Вы ведь умеете читать мысли, - с вызовом ответила я. - Прочтите, не стесняйтесь!

- Мыслей, Вера Сергеевна, я читать не умею, а если б даже и умел, то не стал бы: они у вас на лбу написаны, огро-о-омными такими буквами. Не всегда приличные, смею заметить.

Понятия не имею, чего он добивается, но людей из себя выводит мастерски. Ему бы мастер-классы проводить, отбоя от желающих не будет!

- Вы… вы… да вы просто…

Артемий Петрович с издевательской вежливостью подождал продолжения, не дождался и продолжил сам:

- … на коленях должен ползать после всего, что вы для меня сделали. А я мало того что не ползаю, так и еще и унижаю ваше достоинство. Вы неисправимы, Соболева. Ничего особенного вчера не произошло – со временем вы это поймете.

- Значит, свою жизнь вы не цените?

- Я ведь уже сказал «спасибо», что еще вам от меня требуется?

Конкретно от него мне ничего не требуется, благодарность не в счет, но игнорировать вчерашние события – всё равно что залить бетоном стенку между нами. Как раньше никогда уже не будет, неужели неясно? И к письму он больше не возвращался…

- Не думаю, что пойму это даже со временем, - ответила я, - но принимаю правила игры.

- Ну а я, живя нынешним днем, с прискорбием сообщаю: сегодня мне предстоят два не шибко приятных разговора, и оба по вашу душу.

От удивления перестала сердиться.

- По мою душу?

- В прямом и переносном смысле. Нужно же выяснить причину нежной «любви» к вам со стороны Марии Васильевны, - сухо проинформировал Воропаев, - во избежание дальнейших недоразумений. Таскать вас по улицам в полумертвом состоянии – удовольствие ниже среднего, на любителя.

- А второй разговор?

- Меньше знаешь – крепче спишь. Идите, Вера Сергеевна, ваши больные скоро плесенью покроются.

Нет, я так не играю! Обращается со мной как с ничтожеством и потом еще чего-то требует. Про игру на равных не слыхали, Артемий Петрович? Могу набросать планчик.

Вслух я, разумеется, сказала совсем иное:

- Пробу плесени к отчету приложить?

- Ценю понятливых, - улыбка мимолетно коснулась его губ. - Успехов в труде и обороне.

***

Крамолова сочиняла письмо главе администрации, особо смакуя фразы «довожу до вашего сведения», «требую принять меры» и «настоятельно рекомендую», когда дверь ее кабинета распахнулась. Находившаяся под властью музы главврач спросила, не поднимая головы:

- Кого там черти принесли? Я занята, не видите?!

- Придется вам отложить дела, Мария Васильевна.

Экран ноутбука прощально мигнул и погас, не соизволив сохранить документ. Писательские муки улетели в молоко. Утробный вой женщины сбил пролетавшего за окном воробья.

- Ты мне за это заплатишь! – со злостью прошипела она. – Целый час на него убила…

- Смотри, как бы саму не убили, - предупредил Воропаев. - Многие готовы, только свистни.

- Интересно, интересно. И кто ж это у нас такой наглый?!

- На безнаказанность надеешься? Напрасно. Я не Вера, вумными словами не ограничусь.

- Ах, Вера, - сменила тон женщина, ломая прямо по центру попавшийся под руку карандаш. - Могла бы и догадаться, кто приложил лапку к ее чудесному спасению. Жаль, хорошее получилось проклятье, качественное.

- Чего ты добиваешься? – раздраженно спросил зав терапией. - Гены бушуют, или виной всему индивидуальные особенности?

- Гены, дорогой мой, понятие малоизученное. На кого из славных родственничков ты намекаешь?

- И твои родственнички, и их гены мне нужны как слону валенки. Вопрос на миллион: у тебя совесть есть?

- Совесть, Воропаев, это рудимент, атавизм и прочие отсохшие органы, - торжественно объявила Мария Васильевна. - Закон природы «выживает сильнейший» мне как-то больше по душе. Дает простор фантазии.

- Делаем вывод, что совести нет. Тогда предупреждаю в первый и последний раз: еще одна подобная выходка – пеняй на себя.

- Ты мне угрожаешь? Фи, фу и фе. Если я захочу чего-то добиться, не остановишь. Не дорос пока, - с чувством превосходства сказала ведьма. – А твое участие в судьбе девчонки как минимум непонятно. Откуда тебе знать, может, она мне на ногу наступила в автобусе? Или первой пролезла в очередь за колбасой?

- Ты не ездишь в автобусе, - с отвращением сказал Артемий Петрович, - а за колбасой посылаешь домработницу. В куклы не наигралась, девочка-видение?

- Перегрелся? Какая девочка?

- Из песни. Ее еще зовут Дашей. Даша-Маша, очень похоже.

Крамолова втянула воздух сквозь сжатые зубы. Выстрел попал в десятку.

- И давно ты знаешь?

- Давненько. Думала, сменишь ФИО и адью? Сама говорила о скелетах в шкафу, которые сваливаются в самый неподходящий момент. Не одна ты такая сообразительная.

- Прикидываешь, за сколько можно выдать меня мамочке, - через силу усмехнулась женщина. - Не ожидала, не ожидала. Ходячее благородство потеряло актуальность?

- Даже не думал о шантаже, - отсутствующе произнес зав терапией, - просто довожу до сведения: вампирам известно больше чем достаточно. А раз знают вурдалаки, то и она наверняка в курсе.

- Сама как-нибудь разберусь! Ты мне зубы не заговаривай, говори прямо, чего надо. Время не резиновое, - спохватилась главврач.

- Я буду краток. Оставь Веру в покое.

- Надо же, «оставь Веру в покое»! Ни золотые горы, ни алмазные прииски, а покой Соболевой! Как это мило!

- Слюну сглотни, а то отравишься, - ничуть не смутился Воропаев. Пойманная в ловушку змея всегда шипит и бросается, важно не дать ей шанса укусить, - лишний труп за душой мне без надобности…

Крамолова сложила пальцы домиком.

- Зачем скрывать то, что и так видно? Я понимаю, ты молодой, кровь кипит, жена опротивела, а тут она - глупенькая, наивная девочка, влюбленная в тебя по уши! Куда уж тут устоять?

Язык во рту на долю секунды потерял чувствительность, но ведьма сбросила «заморозку» усилием воли.

- Старый трюк. Что, правда-матка глаза режет? Тьфу!

Она изящно поднялась со своего кресла, грациозная, как дикая кошка. И такая же опасная.

- Я ведь женщина, Воропаев, а мы, женщины, умеем это видеть, так распорядилась природа. Ты хочешь ее.

- Новости из Временных лет Повести!

- Ответ положительный, - Крамолова переместилась к шкафу. – А любишь?

- Ты выучила новое слово, тетя Маша? Мало знать, надо понимать.

- Ответ отрицательный. Тогда что тебя останавливает? Некая туманно известная дама по имени Мораль?

- У меня достаточно гибкие моральные принципы, - усмехнулся он. – Ответ неверный.

- Но положительный. Позволь напомнить тебе наш разговор…

Артемий Петрович сделал то, чего главврач ожидала от него в последнюю очередь: громко, безудержно расхохотался.

- Больной? Хватит ржать!

- Браво, кардинал Ришелье, вы переплюнули себя. Надежда умирает последней? В твоем случае она скончалась на пороге роддома. Подыщи другую палочку для битья, благо, выбор достаточный. За деньги люди стерпят всё что угодно.

- Да ни один из них…

- Не утрируй, незаменимых сапиенсов нет. В крайнем случае, всегда есть просто хомо. Лично я согласен на ничью.

- А я нет! – повысила голос ведьма.

- Хозяин - барин. Хорошая ты баба, Машка, только упрямая, - он засмеялся и добавил: - Praemonitus praemunitus («Кто предупрежден, тот вооружен» – лат., прим. автора).

- Посмотрим, посмотрим, - процедила Мария Васильевна. - Как бы это оружие не сыграло против тебя.

***

Во время перерыва наша компания привыкла собираться вместе, обедать и заодно советоваться друг с другом насчет диагнозов. Вот и сегодня Ярослав отловил меня у регистратуры и поволок в буфет, тараторя на ходу:

- Соболева, рассуди нас, а то эта форма жизни упрямится!

- Ага, рассуди, - прогудел Толян, плетясь следом. – А то эта глиста ученая мне весь мозг проела…

- В виду отсутствия предмета поедания данное умозаключение можно счесть субъективным, - Сологуб высунул язык и поправил очки. Зрение Славки неуклонно сползало в «минус». – В общем, проблема такая: Плешакова жалуется на боль в области поясницы, справа от позвоночника. Козе понятно, что почки! А этот козё… индивид уперся и твердит, что печень…

- А чо, нет? – ворчал Малышев. - Тошнит ее и колбасит, волком завывает! Скажешь, не печенка?

- Вы такие простые! Анализы назначили?

- Обижаешь! Он, - тычок в сторону Толяна, - ей целый список показал. Выбирайте, мол, какие больше нравятся! Умора!

- А чо? Плешаковой же сдавать, не мне, - оправдывался Толик, пихнув Сологуба для профилактики. - Лишних назначу – жаловаться пойдет…

Случай жалоб действительно имел место быть. Малышев, тогда еще молодой и зеленый, не признавал никаких анализов кроме общего крови да на белок в моче. Назначал всем, независимо от симптомов. И выплывал же! Но не всё коту масленица: у одного из больных вместо предполагаемого отравления «совершенно случайно» обнаружили аппендицит. Не буду вдаваться в подробности, однако после воспитательной беседы Артемий Петрович, дабы не разменивать талант на бездарность, составил Малышеву краткий список анализов на все случаи жизни.

Неискушенный коллега воспрял духом и с того самого дня назначал своим пациентам все двадцать девять пунктов. Представьте себе бабулю с давлением, ложащуюся на плановое капание. Приходит, никого не трогает, а тут на тебе - определяют ее к Толику. Давление? Ой, как хорошо, то есть, тьфу ты, плохо! Анализы? Всегда пожалуйста, записывайте! И идет бедная женщина в очередь, десять видов крови давать, из которых половина – для беременных. Как не сдать, если доктор прописал? Доктор врать не будет…

К сожалению, далеко не все такие сознательные. Интерн случайно напоролся на больного с высшим медицинским образованием, то ли врача, то ли профессора - уже не припомню. Он-то понимал, что к чему, а Толик нет. Да здравствует скандал! Воропаев, правда, отнесся к эксцессу философски: список отбирать не стал, справочники посоветовал и дату проверки назначил. Пришлось Малышеву унизиться до зубрежки и держать экзамен в назначенный срок. Так что теперь наученный горьким опытом коллега демонстрировал больным перечень и только отмечал выбранное. Пока никто не жаловался.

Отойдя к стене, чтобы застегнуть ремешок на туфле, я не сразу поняла, почему вдруг умолкли парни. Подняла голову: навстречу нам бодрым шагом двигался Гайдарев.

- Привет, ребят! – натянуто улыбнулся он и протянул руку.

Пожимать не спешили. Голливудская улыбка угасла.

- Да ладно вам, - с обидой сказал Дэн. - Я увольняться пришел, рады? Знаю, что гадом был, но не всю ж жизнь ненавидеть! Скажи им, Вер.

- Мне одному охота ему врезать или как? – картинно закатил рукава Малышев. - Верку хоть постыдился бы приплетать!

Славик изучал пятно на полу, я молчала. Денис не выглядел огорченным, оскорбленным или терзавшимся виной, разве что в глазах нет былого задора.

- Вон сколько рыцарей, Соболева, - хмыкнул он, избегая моего взгляда, - и все пекутся о твоей чести. Хорошо устроилась, надежно, только меня-то к подонкам не причисляй. Знаю же, что простила…

- Простила, - я не стала отнекиваться. - Уволиться сам решил или помогли?

- Считай, что помогли решить. А, какая теперь разница? - махнул рукой Гайдарев. - Судить не стали, и на том спасибо. Я, чесн говоря, даже рад, что ухожу. Найду местечко поспокойней, безо всяких… гхм… странностей… Удачи вам, хе-хе!

- Видали урода? – оживился Сологуб, стоило Денису скрыться за поворотом. - Ни извинений, ни раскаяния! Пример морального разложения личности под влиянием эндогенных факторов, среди которых доминируют эгоизм и природное свинство!

Толян выразился определеннее:

- … недоделанный!

- Зря вы так, - вздохнула я, - он действительно ни в чем не виноват.

- Ну да, - хмыкнул Ярослав, - виной всему низменные желания. Они толкали, а Дэн сопротивлялся.

Рада бы объяснить, да нельзя: не поверят и запрут в комнате с мягкими стенами. Интересно, сам Гайдарев осознает произошедшее или ему любезно помогли забыть? Насколько я поняла, Дэн и вправду стал жертвой колдовства, а маги ревностно хранят свои тайны.

Обед прошел в полном молчании. Я вспоминала те безоблачные времена, когда мы вчетвером были одной командой, ошибались, ругали Воропаева, отбывали наказания. Первые дни практики. Словесные перепалки по поводу и без; снежная битва, за которую так досталось. «Уже втроем, уже у нас потери…» Грустно как-то…

- Верк, не переживай, - с неожиданной для него проницательностью сказал Толик. - Если нервничать из-за каждой сволочи, никаких нервов не хватит – эт я тебе как врач говорю!

***

- Итак, что конкретно вы хотите узнать?

Ответила не сразу, созерцая кипы макулатуры на столе, стульях и прочих когда-то свободных поверхностях. Обустраиваем музей письменности? Артемий Петрович проследил за моим взглядом.

- Не удивляйтесь. Зачем впустую молоть языком, если можно заняться полезным делом? Нам с вами предстоит разобрать эти богатства. Те, что больше пятилетней давности, сдадим в архив, от четырех лет до года – секретарям, полгода и меньше – оставим здесь. Чего тут только нет, мама дорогая! – Воропаев пролистнул случайную папку. - История болезни некой Ждановой Виктории Владимировны, план эвакуации при пожаре и «морской бой». В общую кучу собрали, умники!

- А что эти бумаги у вас делают? – удивилась я.

- Пылятся, других мест же нет. Сразу разбирать лень, вот и накапливаются потихоньку.

Сортировка документов – работа нудная, рутинная, особой сосредоточенности не требует. Гляди на даты и раскладывай себе. Лучшего момента для разговоров о сверхъестественном и не придумаешь.

- Спрашивайте, - подбодрил Артемий Петрович, хватая сползавшую кипу, - во избежание недоразумений. Первое впечатление – главный враг, а оно вышло далеко не блестящим.

- Вы только не смейтесь, - попросила я и достала из кармана сложенный вчетверо листок. - В Интернете нашла.

- Представляю, что вы могли там найти. Давайте.

Он развернул бумагу, пробежал ее глазами… Отдать должное, не рассмеялся, лишь брови взлетели вверх.

- Всегда считал, что Интернет – большая помойка, но получать подтверждения неприятно. Вслух прочесть, что ли? Может, тогда поймете, – предложил Воропаев.

На бумаге было выведено буквально следующее:

Колдуны -

(ведуны, ведьмаки, кудесники, чаровники, чернокнижники, в русских средневековых источниках - волхвы) - в мифологических представлениях славян и других народов люди, наделённые сверхъестественными способностями влиять на жизнь человека и явления природы (для сравнения: ведьмы). Считалось, что колдуны наводят порчу на людей и скот (порчельники), сеют раздоры между людьми, делают заломы в поле, губя урожай, насылают непогоду, мор и тому подобное.

Колдуны могут быть оборотнями (в том числе являться в виде Огненного Змея к любовнице-ведьме, превращаться в вихрь и т.п., для сравнения: русское средневековое название колдунов — облакопрогонники) и превращать людей в животных. Распространены сказания о колдуне, разгневанном тем, что его не пригласили на свадьбу, и превратившем весь свадебный поезд в волков.

Сверхъестественными способностями колдунов наделяет нечистая сила: они заключают договор с чёртом (расписка пишется кровью), им служат чертенята, непрестанно требуя для себя работы; чтобы передохнуть, колдуны вынуждены давать чертям «трудные задачи» — вить верёвки из песка, собрать развеянную по ветру муку и т.п. Для заключения договора с чёртом и колдовства считалось необходимым ритуализованное инвертированное поведение; чёрта вызывали в нечистом месте — в бане, на перекрёстке дорог; колдунов можно узнать в церкви — они стоят спиной к алтарю; колдуны срезают колосья в поле, уничтожая урожай, вниз головой — за ноги их держит нечистая сила. С приближением смерти нечистая сила мучит колдунов, не давая им умереть, пока те не передадут своих способностей наследникам. После смерти нужно вбить в труп колдуна осиновый кол, чтобы колдун не стал упырем.

- Вы хоть сами в это верите? – беззлобно спросил мой начальник. - Если да, то и сотня задушевных бесед не поможет. Сломать такой культурный барьер мне не под силу.

- Я уже не знаю, во что верить, – буркнула я, отправляя смету за двухтысячный в «архивную» стопку. - Всё так запутано!

- Будем распутывать. Начну с того, что любое колдовство основывается, прежде всего, на научных знаниях. Пример из жизни: лечение ран. Без основ анатомии, физиологии, хирургии ничего не сделаешь, ровным счетом ничего. В кино обычно как? Махнул палочкой, крикнул: «Абракадабра! Сим-селябим! Крекс-пекс-фекс!» и управился. Если бы…

- То есть для того чтобы владеть магией нужно учиться?

- Постоянно. Больше знаешь – меньше шансов кончить жизнь, залипнув в стене или отравившись, - пояснил Воропаев. - Интуитивные выбросы прекращаются лет в восемь-десять, а чтобы колдовать по желанию, надо, опять-таки, представлять как.

- А после десяти одаренных детей отлавливают и запирают в волшебные пансионы? – строила догадки я.

- Распространенный миф, - поморщился он. - Подобная практика решила бы многие проблемы, существуй она на самом деле. Школы, вернее, Академии - по одной на страну, и попадают туда либо гении, либо те, чьи родители Крезы. Легко догадаться, что одаренных всегда достаточно, а гениев значительно меньше.

- Сколько платят за обучение?

- Продайте в рабство весь наш персонал, добавьте немного и наскребете на год. Может быть, смотря во сколько оценят товар.

- Шутите? – поразилась я. - Сколько ж детей там учится?!

- Без недоборов. Страна большая, а амбициозные личности – не мамонты, не вымрут. Диплом Академии Магии – это джек-пот, билет в жизнь первого класса. За тринадцать лет узнаешь больше, чем львиная доля ученых за всю жизнь, при наличии у них средств, оборудования и соответствующих условий. Зато нагрузки там – будь здоров, и коррумпированность практически отсутствует. Хотя деньги вертятся хорошие, тут не поспоришь.

Я пыталась переварить информацию. Не состыковывается: откуда ему знать подробности, если в Академии он, по собственному признанию, никогда не учился?

- Мне повезло, - поспешил развеять сомнения Воропаев, - быть знакомым с человеком, имеющим этот самый диплом. Биологию в моей школе преподавала Белая ведьма. Она и взяла на себя труд давать частные уроки, совершенно безвозмездные к тому же.