На кухне свекровь вместе с Пашкой ваяла карнавальный костюм к завтрашнему утреннику. Сын вздыхал, крутился, широкополая шляпа Кота в Сапогах то и дело сползала на глаза. Бабушка мучилась с плащом, подгоняя его по длине.
- Позволю заметить, любезная Марина Константиновна, - мяукнул Профессор Бубликов, - что вы неверно поместили хвост. Анатомически он должен находиться ниже.
- Повно, я уве пвефыла, - булавки в зубах бабушки мешали ей ответить внятно, - отфарывать не фуду!
- Ерунда, бабуль, - Павлик лихо сдвинул шляпу набок, - хвост как хвост, нормальный хвост. А ты, Бублик, лучше помоги, принеси шпагу.
- Ну, знаете, - фыркнул черный котяра, - я профессор философии и русской словесности, без малого доктор наук…
- Да какой из тебя профессор? – хихикнул мальчик. - Обычный кот, только говорящий.
Бубликов выгнул спину и зашипел, не в силах сносить подобную наглость.
- Молодой да ранний, - профырчал он. - Ставлю в известность, юноша, что если бы не Ваша эксцентричная матушка…
- Осип Тарасович, кто старое помянет - тому глаз вон, - в кухню заглянула Галина. – Я ведь тогда еще извинилась. Кто ж знал, что наговор необратимый?
- Головой надо думать, Фильчагина! – кот постучал себя по лбу. - Го-ло-вой! Экзамен мне сорвали, в кошачью шкуру засунули. И как я только на вас в суд не подал?!
- Так заявление не приняли, - с улыбкой пояснила ведьма. - Никто не понимал, чего вы хотите, голос-то позже прорезался…
В прихожей хлопнула дверь. Позабыв и про хвост, и про шляпу, Пашка кинулся туда и едва не споткнулся в неудобных сапогах. Бубликов шмыгнул следом. О профессорском достоинстве он помнил, но свежую сельдь и сметану уважал больше.
- Папка! – мальчик с радостным воплем повис на отце.
- Привет, сынок. Классные у тебя сапоги.
- Я не понял, где моя сметана?! – возмутился кот. - Не далее как вчера вы поклялись…
- Профессор, сметана в магазине, - пояснили ему, - вечером будет. Я на минутку, документы взять. У нас аврал.
- А что такое «аврал»? – полюбопытствовал мальчик.
- Аврал, Пашка, это караул и кошмар в одном лице плюс выходные коту под хвост... Прошу прощения, Профессор.
- Значит, я правильно поняла, и на Новый год тебя можно не ждать? – в дверях, скрестив руки на груди, стояла Галина.
- Ну почему же, любовь моя? Новый год – это святое. Пашка, слезь с меня, опаздываю… Ма, привет! – крикнул он в кухню.
- Здравствуй, сыночек. Кушать будешь?
- Не успею, Печорин в машине ждет.
- Так пригласи его, вместе покушаете, - предложила Марина Константиновна. - Мы с Галочкой как раз борщ сварили.
- Нет, ма, в другой раз. О, ч-черт…
Телефон в кармане куртки заиграл «Et si tu n’existais pas» Джо Дассена.
- Слушаю! Добрый! Что? Третья полка сверху, самый край, пятнадцатое число. Не за что, на место потом вернете. Нет, не отпущу, отрабатывайте. И завтра, и послезавтра и до тридцать первого, - он возвел глаза к потолку. - Нет, нельзя... Да какая мне разница, хоть королева Англии! Извиняю. И вам того же!
- Забавная мелодия, - протянула Галина. - Кто звонил?
- Тебе фамилию-имя-отчество и год рождения? – пробурчал маг, надевая ботинки.
- Желательно.
- Пупкин Кантемир Львович, пятьдесят второго года, и думай что хочешь.
- Веселая у тебя работа! – позавидовала ведьма. – Чем же провинился мсье Пупкин, раз ты его куда-то там не отпускаешь?
- Стянул с моего стола твое фото и на него молился, - не остался в долгу муж. – Влюблен по уши. Страдает, чахнет с тоски, мечтает о встрече. Грозит удавиться на собственных подтяжках.
- Клоун! – со злобой бросила Галина и удалилась в спальню.
Дождавшись, пока хозяева разбегутся по своим норкам, из гостиной выглянули Бубликов и Никанорыч.
- Э-хе-хех, - не по-кошачьи вздохнул профессор, - нашли из-за кого ссориться, из-за неполноценной великовозрастной личности! Пупкин, Пупкин... Какая нелепая фамилия!
- Шляпа, какой Пупкин? – удивился домовой. - Голосок-то женский был, вот хозяйка и взбеленилась.
- Думаете, она слышала?
- А кто ее знает, Галину Николаевну? Может, и не слышала, но наверняка подумала.
Никанорыч достал из-за пазухи кусочек сала и с наслаждением понюхал.
- Дернем по рюмашке-другой, а, хвостатый?
- Что вы себе позволяете? – задохнулся от негодования кот, огляделся, повел усами и уже тише добавил: - Разве что по одной…
***
Залитая летним солнцем поляна, травинки щекочут босые ноги. Пахнет клевером, вишней и еще чем-то неуловимым, приятным. По моей руке ползет красная божья коровка, добирается до большого пальца и взлетает. Счастливого пути!
- Тебе никогда не хотелось убежать?
Откладываю законченный венок. Головки одуванчиков, как маленькие солнышки, перемежаются другими цветами. Красиво, горжусь собой.
- Нет, не хотелось, - отвечаю почти честно. Один раз ведь не в счет? Накручиваю на палец прядку – не мышистую, золотисто-русую. – Я счастлива.
- Откроешь секрет?
Смотрит так серьезно, словно от моего ответа зависит его дальнейшая судьба.
- Да запросто. Для того чтобы жить и радоваться, нужно только две вещи: жить и радоваться!
Нахлобучив ему на голову венок, с хохотом убегаю. Мчусь со всех ног, но он быстрее. Возмездие настигает у края поляны и сбивает с ног. Земля очень теплая, почти горячая. Проигрываю в неравной борьбе.
- Слезь с меня! – пытаюсь лягаться, но получается плохо. – Ты тяжелый!
- Не ври.
- Не вру... Хорошо, вру. Но всё равно слезь.
- А волшебное слово?
- Быстро!
- Не слезу, пока не извинишься, – заявляет эта ехидна.
От удивления перестаю дергаться.
- За что, интересно? – освободив правую руку, вынимаю из темных волос остатки одуванчиков. Венок потерялся по дороге. Жаль, он мне нравился.
- За ехидну, самодура и за Artemisia absinthium (Горькая полынь, - лат., прим. автора) Только твой извращенный ум мог такое придумать!
- Что поделать, излишки образования, - весело поясняю я и аккуратно сдвигаюсь. Отползти удается не больше чем на пару миллиметров. - Ладно, ладно, сдаюсь! Извини, я больше не буду.
- Извинения приняты.
- И?..
- Что «и»?
- Что-то я не вижу результатов.
- И не увидишь. Я пошутил.
Однако вопреки собственным словам он перекатывается на бок, увлекая меня за собой. Мы дурачимся, возимся в траве, пока льняной сарафан и рубашка с джинсами не оказываются перемазанными. Пыльные, зелено-желто-пятнистые, хохочущие. Из моих волос торчат травинки, он – не лучше, но нам на удивление хорошо.
- Какие мы чумазые...
- Ой, тоже мне трагедия! Один раз живем.
- Не замечала за тобой, - смотрю на него снизу вверх. Неплохой вид.
- Не замечала чего?
- Такого легкого отношения к жизни.
Он корчит гримасу. Смеюсь.
- Это всё ты, - жалуется, - обратила в свою нелепую веру. Так что теперь я живу... и радуюсь.
Мы целуемся, так просто и естественно. Никогда не понимала этого ритуала – поцелуев, от которых положено трепетать, закатывать глаза и умирать от счастья. Думала: от чего умирать-то? А всё, оказывается, потому, что я никого не целовала по-настоящему.
Губы на губах, белая лямка сползает вниз, за ней – вторая. Он целует мои плечи, ключицы, очень медленно, чуть покусывая кожу у косточек. Приятное тепло пробегает по телу, и я вся подбираюсь. Немного щекотно. Он обнимает меня, упираясь подбородком в макушку. Тихонько вжикает «молния» сарафана, кончики пальцев пробегают по спине. Вздрагиваю. Неужели сейчас мы?.. Ох, нет.
- Не переживай, - пальцы движутся вверх-вниз, мой сарафан сползает еще ниже, – мы немного пролетели с местом встречи. Сны – очень бредовая штука.
- Сны? – переспрашиваю. Украдкой щипаю предплечье – остается красное пятно, но в целом ничего не меняется.
- Я снюсь тебе. Элементарно, Ватсон.
- Это многое объясняет, Холмс, - ворчу, чтобы скрыть смущение. – Кстати, почему это ты снишься мне, а не наоборот?
- Потому что большинство моих снов касательно тебя имеют несколько иной сценарий.
Ему смешно, я же краснею, как майская роза. Сценарий, сценарий... Умеет же слово подобрать! Чтобы понять, какой именно «сценарий», не нужно быть Царем Сновидений.
- Угу, тот самый сценарий, - подтверждает с ленцой, - где мало смысла, зато куча содержания.
- И кто из нас после этого извращенец? – интересуюсь.
- Да оба.
Кашляю. Возражений почему-то не находится.
- А сегодня ты сама пришла ко мне и зачем-то вытянула сюда. Не ожидал.
- Я не планировала...
- Конечно, нет, - он прижимает меня чуть крепче. – Над снами мы властны только в определенной степени.
- Нет, я не то хотела сказать. Мне хорошо здесь, очень-очень, правда! – хотя это, наверное, неправильно. Так не должно быть. – С тобой...
- Спасибо, - он касается моего рта быстрым поцелуем, как на прощание. Отводит за ухо непослушный локон. – Всё-таки я был прав. Жаль, что ты ничего этого не вспомнишь...
- Доброе утро, страна! Проснись и пой! – Анька будила меня, бесцеремонно сдирая одеяло и щипая за босые ноги. - Подъем, подъем, кто спит, того убьем!!!
Все смешалось в доме Облонских: мысли и образы дробились, сливаясь меж собой – не разберешь, кто и где. Какая-то часть меня по-прежнему жила там, в иной реальности.
- Верка, подъем! – повторила сестрица. - На базар не успеем.
- Базар? Какой базар?
- Здрасьте-приехали! За икрой кто пойдет, Пушкин? Вставааай!
Я зевнула, постепенно просыпаясь. Сон, всего мгновение назад бывший явью, тускнел и ускользал от меня. Что же там было? Не помню. Кажется, лето, и вишней до сих пор пахнет…
- Верка, ты опять спишь!
***
Городской рынок в предновогоднюю пору напомнил мне чемпионат по выживанию: обезумевшая толпа стремится любой ценой заполучить желаемое… и выжить. Количество жертв и тяжесть повреждений остаются за кадром, а в роли призов выступают заветные продукты и подарки. Скажите, что мешает закупиться недельки за полторы до праздников? Вот и я не знаю.
Мама к всенародному буйству подходила ответственно: составляла список необходимого и забрасывала десант в лице папы, Анютки и приехавшей меня числа так двадцать третьего. Вариант идеальный, и волки сыты, и овцы целы. Но в этом году система дала сбой: папа обещал вернуться не раньше тридцатого, да и все остальное навалилось... Короче говоря, нас с сестрой поставили перед выбором: либо топайте сами, либо встречайте праздник с консервами, запивая их лимонадом. Для вкуса можно всё майонезом полить, ибо сей полезный продукт никогда не кончается.
Не буду описывать наши рыночные мытарства, они бы чудно смотрелись в любом триллере. Скажу только, что через два с лишним часа очередей, толкотни и матюгов почем зря мы походили на двух спешно размороженных снегурочек. Сходство довершали туго набитые, грозящие вот-вот лопнуть пакеты и снег на ушанках.
- Ну и куда теперь? – Аньке удалось перекричать толпу. - На маршрутку?
Мои руки дрожали от неподъемной тяжести, а до автовокзала идти и идти, если по дороге не затопчут. Прижавшись к стене, стали думать, как выбраться.
- Счастливые люди, - сестрица завистливо вздохнула, глядя на ползущие мимо заснеженные автомобили, - медленно, з-зато тепло. Так что д-делать будем?
- Ань, берем пакеты и бежим, другого выхода не вижу.
- Каким м-местом, интересно?! У меня п-пальцы не с-сгибаются…
- Тогда будем ждать глобального потепления. Или чуда, - шутка вышла натянутой, сестра даже не улыбнулась.
- Ну, глобального потепления не обещаю, а вот с пакетами помочь могу, - к нам приближался Артемий Петрович. В отличие от двух замерзших ушанок, он был чист и нетронут, как снег в Альпах. Наверняка на машине.
- З-здравствуйте. Вы нас очень выручите…
- Успеем расшаркаться, - прервал он меня. - Берите по одному, остальные возьму сам.
С легкостью лавируя в толпе – от нас требовалось лишь не отставать, – Воропаев добрался до машины и открыл багажник. Сгрузив туда свои ноши, нырнули в тепло. Артемий Петрович поколдовал над печкой и повернулся к нам.
- Вот теперь здравствуйте.
- Добрый день…
- Здрасьте, - откликнулась Анька с заднего сиденья. - Вовремя вы, пятка мне в глаз! Еще немного, и полный писец! Задыбли, как цуцики, хоть бери и до весны закапывайся.
Воропаев принял эту эмоциональную тираду как должное.
- Спасибо. Что бы мы без вас делали? - искренне сказала я.
- Вы вогнали меня в краску. Анна Сергеевна, полагаю?
Мне ничего не оставалось, как представить их друг другу.
- Рад знакомству. Так куда, говорите, вас отвезти?
- Ну что вы, - забормотала я, - мы сами как-нибудь, на маршрутке…
- Еще чего! – возмутилась сестрица. - Дрейфуй, раз умная такая, а у меня до сих пор ноги не отмерзли!
Захотелось пристукнуть девчонку на месте. Вот у кого язык вперед летит, мозги не поспевают! Искоса взглянула на Воропаева: как ему такая широта мышления?
- Увы, Вера Сергеевна, вы в меньшинстве, - серьезно сообщил мой начальник.
Он набрал кому-то, сообщил, что отъедет на полчаса, и вернул телефон в карман пальто.
- Алиби для гостей с Марса. И всё-таки, куда?
- Свобода, двенадцать, - сдалась я. – Каких-то двадцать минут…
- Или сорок маршруткой. Справа смотрите!
В Центре мы прочно засели в пробке. Бестолковое автомобильное стадо блеяло, гудело, ругалось. Суббота, народ домой спешит, вот и срываются. Увидев, с какой скоростью движутся маршрутки, мысленно поблагодарила провидение и Анину бестактность. Как оказалось, зря.
- Интересное у вас имя. В истории вроде был один Артемий Петрович, Волынский - похвасталась эрудицией сестренка, - то ли при Анне Иоанновне, то ли при Елизавете.
Ох, если она сейчас вспомнит, что стало с «одним Артемием Петровичем», пиши пропало.
- Точно! - просияла маленькая поганка. - Пока жена была в Москве, он совратил молдаванскую княжну из свиты царицы и его казнили!
Самообладание Воропаев сохранил, но машина предательски вильнула.
- Всё было не так, - быстро сказала я, оборачиваясь к сестре. - Кабинет-министр Волынский участвовал в заговоре против Бирона. Ни о какой княжне там речи не шло.
- Разве? Ты мне сама вроде книжку подсунула, «Дом изо льда»…
- «Ледяной дом», - машинально поправила я.
Аукнулся-таки Лажечников, в самый неподходящий момент. Немало слез в свое время пролито над историей Волынского и Мариорицы, а ведь прежде ни одна книга не заставляла меня плакать. Кому расскажешь – засмеют.
- Не слышал, - признался Воропаев, следя за дорогой, - но теперь буду опасаться иностранных шпионок. Спасибо, что просветили.
- Да не за что, обращайтесь, - милостиво кивнула Анютка. - Здесь направо, потом налево.
Покупки нам не только довезли, но и донесли до самой квартиры. Возражения не принимались, благодарности возвращались обратно.
- Не знаю, как вас благодарить, - сказала я, едва сестрица скрылась в своей комнате. Кое-кого ждет очень серьезный разговор!
- Ерунда, - отмахнулся Артемий Петрович. - Считайте это компенсацией за отгул двадцать седьмого, если вам так удобней.
Значит, всё-таки накрылась встреча Сашки медным тазом, зря надеялась. Обидно! Но раз сказал, что не отпустит, можно не надеяться: баланс справедливости работает в обе стороны, на то он и баланс.
- Вы уж извините Аньку, - я старалась избегать взгляда Воропаева. - Никого не стесняется, что на уме, то и на языке.
- Правильно делает. Молдаванская княжна, надо же! Полистаю историю на досуге, врага надо знать в лицо. Не смею задерживать, Вера Сергеевна, счастливо оставаться
- Может, чаю попьете? – отважилась предложить я. – Холодно на улице.
- Мои полчаса истекли, а точность – вежливость королей, - он вдруг подмигнул мне. - Но за приглашение спасибо.
Закрывая за ним дверь, зачем-то заперла замок на два оборота, будто боялась, что Артемий Петрович передумает насчет чая и вернется. Глупость несусветная, зачем ему возвращаться? Его ждут. Как жаль, что его ждут... Как же повезло тем, кто его ждет…
Я провела пальцами по мягкой дверной панели. Вернись, ну хоть из-за какой-нибудь мелочи! Пускай по радио объявят, что началось глобальное потепление, что к нам приезжает президент, что ученые нашли лекарство от всех болезней, и ты сочтешь своим долгом сообщить мне об этом… Боже, о чем я вообще?! Какой президент, какое глобальное потепление?! Откуда только взялось это совершенно неуместное «ты»?
В дверь постучали, и я подпрыгнула. Замок заедал, будто нарочно не желая поворачиваться. На пороге стоял Артемий Петрович, и некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Бровь Воропаева взметнулась вверх, он оглянулся на квартиру напротив, хмыкнул, вновь повернулся ко мне и заговорчески шепнул:
- Вы тоже их видите?
- К-кого? – пискнула я.
- Санта-Клауса, его маленьких эльфов, Роберта Паттинсона с букетом алых роз и Смешариков. Видимо, все они стоят за моей спиной, раз вы так испуганно и восхищенно улыбаетесь. Вот, в машине забыли, - Воропаев протянул мне мобильный телефон в чехле, - потом еще скажете, что продал и не поделился.
- Наверное, из кармана выпал, - смущенно сказала я. Улыбаюсь? Да, и впрямь улыбаюсь. Как ненормальная. – Большое спасибо.
Глава десятая
Лебединая песня французского комода
Законы подлости исполняются без промедления.
Л. Крайнов-Рытов.
Во вторник утром позвонил Сашка и похоронным голосом сообщил, что билет пришлось сдать из-за проблем на факультете. Долго извинялся, и, кажется, не только за билет. Поклявшись быть тридцатого, болтал без умолку, ругал неорганизованных преподов, передавал приветы от общих знакомых и в конце занудным тоном осведомился, не заглядываюсь ли в его отсутствие на местных аборигенов. Банальный вопрос на долю секунды выбил из колеи, а возмущенное: «За кого ты меня принимаешь, Погодин?!» оставило на языке горьковатый привкус. Сашенька, миленький, родненький, приезжай скорее! Дров наломала – складывать некуда.
После вчерашнего эксцесса я дрожала мелкой дрожью. Опозорилась так опозорилась, вспомнить стыдно. И почему я вечно во что-нибудь влипаю? Неприятности – те же мухи, а мухи редко ошибаются.
Долго ждала звонка будильника, не дождалась и только потом вспомнила, что накануне сама его отключила.
…Отлежитесь, придете в себя, а потом думайте, сколько душе угодно…
Отгул законный, но события, послужившие тому причиной!..
Накануне
Новогоднее украшательство близилось к завершению, оставались только часть холла и ординаторская. Проинспектировавшая рабский труд Мария Васильевна осталась почти довольна и разрешила закончить работу завтра.
- Пойдемте, что ли, кофе попьем? – предложил Дэн. – Время до ухода скоротаем.
Ярослав отказался, намекнув на недописанный отчет, а у Толяна была назначена встреча с санитарами на почве «общих интересов». Понятно, каких: опять завтра в черных очках нарисуется.
- Все меня кинули, - огорчился Гайдарев. - Хорошо хоть Соболева – человек, не то, что некоторые. Правда, Вер?
Понятия не имею, кто тогда дернул меня за язык, но кем бы ни была заведующая языками астральная личность, добра и счастья она мне не желала.
В ординаторской поставили чайник, заварили кофе. Приложив палец к губам, Дэн жестом фокусника извлек на свет божий хитро спрятанную вазочку с шоколадками.
- Что-то негусто, - опечалился коллега, - до нас уже пошарили. Инна их никогда не пересчитывает. Ясное дело, что все знают и втихаря жрут.
Мы выпили три кружки в общей сумме, когда Дэн вдруг спросил:
- Ты с кем Новый год встречаешь?
- Дома, с семьей. Папа обещал вернуться, да и Сашка приедет.
- Сашка – это который, типа, жених?
- Жених. А ты наверняка отметишь в каком-нибудь ресторане с друзьями…
- Не, один, в квартире. Мои предки летят на Мальдивы и проторчат там до февраля, а сеструха уже третий год сидит в своей Германии. Друзья... Да пошли они все! Короче, моя тенденция праздников – гордое одиночество.
Странно, и не похоже, что врет.
- Я думала, у тебя полно друзей. Неужели совсем не с кем встретить?
- Ни с кем из так называемых «друзей», - Гайдарев изобразил пальцами кавычки, - ничего отмечать не хочется. Им лишь бы нажраться на халяву, а Новый год, Восьмое марта – до лампочки. Надоели. Мне хочется праздника, а не масштабной пьянки, понимаешь?
Понимаю. И почему все считают Дэна самовлюбленным придурком? Из-за папаши-бизнесмена, собственной иномарки, фирменных шмоток и новых гаджетов раз в неделю? На самом деле, богатые тоже плачут. Исчезни нескончаемая кредитка, и все друзья растворятся, как сахар в чае. Раз деньги есть главное мерило ценностей, то чего ожидать, если в один прекрасный день их не станет? И ценно ли вообще то, что куплено?
Расчувствовавшись, не заметила, как Денис взял меня за руку. Мягко так взял, ненавязчиво. Очнулась, когда его ладонь крепко стиснула пальцы.
- Ты чего? – я попыталась высвободить руку. Не дал.
- Вер, а давай вместе Новый год встретим? Я приглашаю.
- Прости, Дэн, у меня другие планы.
Он продолжал сверлить взглядом, как голодная дворняжка – тарелку свиного фарша.
- Только представь: ты и я, вдвоем, в нашем распоряжении вся квартира и двадцать восемь видов коллекционного шампанского! – соблазнял Гайдарев. Глаза его при этом блестели как недобро.
- Представляю. Дэн, я ведь сказала, что другие планы, никак не могу. Мне, правда, очень жаль. Спасибо за кофе, а теперь извини, я должна идти…
- Птичка дома не кормлена? – усмехнулся он, полуобняв меня за талию.
- Крыска не выгуляна. Дэн, пусти!
Знала бы, чем всё закончится, ни за что бы ни пошла! Но откуда я могла знать?! Это же Гайдарев, в его вкусе стервозные брюнетки вроде Ермаковой, но никак не «чулочницы» вроде меня.
- Уйми свои верхние конечности!
- Куда же ты, солнышко? Мы еще не закончили, - путь к двери был безжалостно отрезан.
Метнулась в сторону – он тенью за мной. Сердце трепыхалось где-то в горле. «Синдром жертвы» - адреналин «забивает» собой остальные гормоны, и, оказавшись в ловушке, ты теряешь способность трезво мыслить.
- Дэн, роль злодея тебе не к лицу, - я старалась говорить спокойно. - Давай сделаем вид, что ничего не было, и разойдемся по-хорошему.
Моя жалкая попытка уладить всё мирным путем показалась ему забавной.
- А в какой роли я бы тебя устроил? – промурлыкал Гайдарев, подходя ближе.
Меня медленно теснили от двери, не оставляя шанса удрать. Безжалостный и абсолютно трезвый Дэн вселял в душу какой-то животный ужас. Он прекрасно понимает, что творит, и сожалеть о содеянном не станет.
Из горла вырвался мышиный писк:
- Чего ты хочешь?!
Вместо ответа он попытался поцеловать меня и заработал пощечину. Практику мне в терапии обеспечили – о-го-го! Удар вышел неожиданно сильным и подарил мгновение форы, но только мгновение. Дали коснуться двери, после чего рывком оттащили обратно, едва не вывернув руку.
- Отпусти! Живо!
- А вот кричать не надо, солнышко, всё равно не услышат, - заявил Денис, не ослабляя хватки. - Никому нет до нас дела, малыш.
Не покидало ощущение фальши. Будто не Гайдарев, а злобный демон в его обличии силком удерживает в ординаторской, нарочно причиняя боль.
- Я н-не узнаю тебя, Дэн.
Он «нежно» швырнул меня на диван.
- Сам себя не узнаю, - Гайдарев накрутил на палец прядь моих волос, - но сейчас меня больше волнуешь ты. Никому не отдам, поняла?! – он резко дернул прядь, заставляя вскрикнуть. – Хорош извиваться! Ломаешься, как какая-нибудь гребанная девственница. Стремно выглядит.
Денис сошел с ума, другого объяснения не находилось. Выход один: нести всякий бред, чтобы отвлечь его. На мне халат, в халате телефон. Кому последнему набирала? Не важно, только бы не отнял…
- Хорошо, хорошо… Дэн, я сделаю всё, что ты скажешь, - мне аккомпанировали зубы, - но...
- Снимай линзы, - приказал он.
- Что?
- Линзы. Снимай, - Гайдарев освободил мои руки, давая возможность выполнить приказ, но продолжая внимательно следить за мной.
Сняла, правда, не с первой попытки: трудно подцепить линзу лежа, да еще и вслепую.
- Дай сюда, - он швырнул тонкие пленочки куда-то в сторону. – И посмей еще хотя бы раз напялить эту серую гадость. У тебя очень красивые глазки, солнышко, только красненькие немного.
Я заскулила.
- М-можно задать вопрос?
- Если только один, - он улегся поудобнее, прижимая меня к дивану. - Спрашивай, детка, до утра я совершенно свободен.
- На самом деле, у меня много вопросов, - пробормотала я. - Почему ты вдруг воспылал ко мне столь… ммм… нежными чувствами?
Он принялся расстегивать пуговицы на моем халате. Подавив панический вопль, удержала его руку и кокетливо хихикнула. Станиславский бы не поверил, но Дэн купился.
- Так не пойдет! Ответь сначала, а потом уж…
- Всё, что захочешь. Почему воспылал? – он затряс головой. – Короче, я давно понял, что люблю тебя, но боялся сказать. При одной мысли, что ты достанешься кому-то еще, становится страшно. И мерзко, как в душу харкнули. Хочется убить тебя, себя, его... Отомстить за всё. Ненавижу!
Мамочки! Разве можно так быстро слетать с катушек?! Денис Гайдарев, симпатичный веселый парень с выводком безобидных заскоков, не может никого убить! Да и слова какие-то ненастоящие, шаблонные. Как картонки.
- О ком ты говоришь?
Но Дэн был слишком занят своими планами мести, хватка ослабла. Воспользовавшись этим, осторожно повернулась.
- Не ерзай, - мрачно посоветовали мне, - иначе продолжу, наплевав на все вопросы.
- Н-не буду. Так о ком ты говорил?
Телефон лежал в правом кармане, а руку с этой стороны крепко держит Гайдарев. Что же делать?
- Я знаю, что он любит тебя, а ты – его. Этот гад тебя не достоин, слышишь?! Он никогда на тебе не женится, и пальцем не коснется! Не позволю!
Дэн принялся целовать меня, больно и грубо, жадно шаря руками по моему телу. Посреди хаоса мыслей набатом гудела самая глупая: «Чем ему Сашка-то не угодил? Они разве знакомы?» Помогите, кто-нибудь! Не может быть, чтобы вокруг не было ни души!
Плача от унижения, кое-как оттолкнула его, с трудом дотянулась до мобильника и набрала первый номер в списке вызовов.
- Помогите!
- О, Верка! Привет, мать. Чего там у тебя? – глуховатый басок Толяна.
- Толик, я в орди…
- Ах ты дрянь! – моя голова мотнулась в сторону. Телефон совершил полет и обиженно хрустнул. - Обдурить решила?! Убью!
Он схватил со стола нож – хотели бутербродов нарезать, а хлеб кончился, - замахнулся и…
- Пожалуйста, не надо! Дэн!
- ТЫ ЧТО, ГНИДА, ТВОРИШЬ?!
В ординаторскую ворвался Малышев в компании трех рослых санитаров. Вчетвером они оторвали от меня Гайдарева, позволив вскочить на ноги. Скорей бежать, куда угодно!
Я летела, не разбирая дороги, пока не столкнулась с кем-то и, похоже, сбила его с ног.
Спрятавшись в первом попавшемся туалете, защелкнула шпингалет и сползла на пол. Меня трясло. Дрожащими руками застегнула блузку и порванный халат. Слез больше не было, только в груди булькало что-то. Скуля как побитый щенок, я спрятала лицо в ладонях. Это сон, страшный сон, нужно проснуться, и всё закончится... Куснула себя за руку – не помогло. Не знаю, сколько просидела так: час, два или целую вечность.
Кто-то вошел в туалет и прикрыл за собой дверь. Всё-таки нашли! Затихла, но непроизвольное шмыганье и хриплые выдохи сдали со всеми потрохами. Резко, как затвор винтовки, клацнул шпингалет, меня подхватили на руки. Слабо дернулась и обмякла: делайте что хотите, а лучше просто убейте, чтобы никому не досталась.
Очнулась я в каком-то помещении, укрытая до подбородка теплым покрывалом. Голова разламывалась на куски, глаза болели и слезились от неяркого света. Постепенно привыкая к освещению, различала предметы смутно знакомого интерьера. Летний пейзажик на стене я точно видела, вспомнить бы еще, где. С губ сорвался тихий стон, комната поплыла куда-то влево.
- Потерпите, сейчас полегчает.
Кто-то осторожно протер мой лоб и виски влажной тряпкой. Мир перестал кружиться, только слегка покачивался, как поезд. Я прищурилась, моргнула и лишь после этого сумела разглядеть сидящего передо мной человека.
- А…
- Лучше молчите, - посоветовал Воропаев. - Всё в порядке... вещей.
Предупреждая просьбы, он поднес к моим губам кружку с водой. Выхлебала всё до последней капли и совладала, наконец, с голосом:
- А где… Денис?
- В ближайшее время мы его не увидим.
- Что с ним… было?
- Трудно сказать. Похоже на конкретное психическое расстройство, - неохотно ответил Артемий Петрович. - Что делать – ума не приложу.
Сдерживаемые слезы прорвались наружу, смывая дамбу адекватности. Почему, почему это происходит со мной?! Чем я провинилась, кого обидела? Я ревела белугой, мечтая поскорее провалиться сквозь землю. Только бы не видеть и не слышать, не смотреть людям в глаза. Все многолетние старания насмарку, а ведь я так хотела... так старалась...
- Вера Сергеевна, блин! Мне тоже жалко Гайдарева, давайте плакать вместе. Вера Сергеевна, - Воропаев обнял меня, быстро и крепко. – Ну, всё, всё, кончайте сырость разводить.
- Я и не развожу-у-у!
Не отдавая себе отчета, уткнулась лицом в его халат и заплакала еще горше. Пока я ревела, он гладил мои волосы и вздрагивающую спину, шептал что-то невнятное, ободряющее. Так поступали родители, когда я маленькой кричала во сне.
Рыдания стихли сами собой, сменились икотой и негромкими всхлипами. Замерла в объятиях Воропаева, боясь пошевелиться. Белая «жилетка» промокла насквозь, ее украшали разводы потекшей туши. Теперь я должна ему новый халат.
- Успокоились? – зав терапией отстранился и протянул мне платок. С перепугу показалось, что он извлек его прямо из воздуха.
- С-спасибо.
Утерла зареванные глаза. Со стороны, небось, красота неописуемая.
Воропаев внимательно следил за мной. Он беспокоился... Конечно, беспокоился! В его отделении едва не произошло зверское убийство, любой бы забеспокоился. Вот только... он выглядел ужасно усталым, таким... непривычно беззащитным. Воропаев, который держит марку, что бы ни произошло!
Мне вдруг захотелось обнять его, чисто по-дружески. Вот как он меня минуту назад...
Пришлось задушить это чувство в зародыше. Понимала, что не оценит.
- Артемий Петрович, что же теперь б-будет?
- А что будет? Поедете домой, отлежитесь денек, придете в себя, а потом думайте, сколько душе угодно. Земля-то вертится, значит, жизнь продолжается, а вам еще ординаторскую наряжать.
- Но… как мне теперь ходить сюда? – задала я один из тревожащих вопросов.
- Спокойно, подняв подбородок повыше. О сегодняшнем ЧП знают не больше десятка человек, да и те не станут молоть языком: повезло с контингентом. Анатолий Геннадьевич спасал вашу жизнь, будучи весьма навеселе. Полагаете, он будет болтать?
Да уж, если бы не Толян, лежать сейчас моему трупу в морге, анатомам на потеху.
- Я попросил Антипина, он вас отвезет. Идти сумеете?
- Конечно.
«Конечна» не вышло: ноги дрожали так, что не только идти – стоять не представлялось возможным. Опустилась обратно на кресло-переростка, чувствуя себя холодцом. Ни рук, ни ног, ни костей, ни мышц – одна сплошная трясущаяся масса.
- Можно я еще чуть-чуть у вас посижу?
- Хоть до утра, - стиснув зубы, разрешил Артемий Петрович.
Он, наверное, торопится, а тут я - «инвалид, ножка болит». Попытка номер два с опорой на диванную спинку. Если помогут и поддержат, добреду.
С усталого лица Воропаева не сходило скептическое выражение.
- Не стройте из себя мученицу, - посоветовал он и с тяжким вздохом подхватил на руки. - Предупреждаю сразу, ничего личного. Представьте меня грузчиком, себя – каким-нибудь антикварным комодом времен Луи XIV, и не отвлекайтесь от образа.
Никогда прежде мужчины, не считая папы в далеком детстве, не носили меня на руках. Жаль, что Воропаеву противно: его аж передернуло, бедного.
- Артемий Петрович, я тут подумала…
- Поздравляю вас. О чем же?
- Смеяться не будете?
- А я похож на идиота? Не стесняйтесь, говорите. Мы, идиоты, любим узнавать новое.
- Когда Дэн и я сидели в ординаторской, на минуту показалось, что вместо него был кто-то другой. Будто его… ну не знаю, загипнотизировали или… заколдовали.
- Заколдовали, говорите? – без улыбки переспросил Артемий Петрович. – Интересно девки пляшут! С чего вы так решили?
- Им словно кто-то управлял, - немного смелее продолжила я. - Жесты, манеры, многие слова – чужие. Вот вы говорите, психическое расстройство, а ведь не мог человек так измениться! Оно бы проявилось обязательно, кто-нибудь бы точно заметил. Мы общались, и всё было в порядке. Это потом он... как с цепи сорвался.
Воропаев перехватил меня поудобнее. Антикварные комоды, даже времен Луи XIV носят иначе, или я ничего не понимаю в мебели.
- Колдовство – это антинаучно, Вера Сергеевна, а гипноз... Сами посудите, кому понадобилось гипнотизировать Гайдарева? Скорее всего, вам просто показалось на нервной почве.
- Вы, наверное, правы. Дэн вел себя как ненормальный, нес всякий бред про безумную любовь и про то, что не позволит Сашке на мне жениться, а ведь они даже не знакомы.
- Смахивает на навязчивую идею. Гайдарев имена называл?
- Нет, только повторял… э-э… что-то вроде «я знаю, что ты любишь его, а он – тебя. Этот гад тебя недостоин» и про женитьбу. А, еще что-то про месть.
- Ишь ты, какие нынче психи пошли, - в словах Артемия Петровича не чувствовалось веселья, - несчастные и благородные. Постарайтесь не думать об этом, а лучше вообще забудьте. Он не понимал, что говорит.
Усадив меня в машину, Воропаев сказал на прощание:
- Удивляюсь я вам. Думал, шок как минимум, а то и хуже, но вы молодцом держитесь, догадки какие-то строите. Значит, хорошо всё будет. Удачи!
***
Никанорыч взял из колоды две карты и зевнул в бороду. Крыть выброшенных Профессором королей ему нечем, разве что у хозяина расклад получше выйдет. Маг виновато развел руками: не вышел.
- Бито? – мяукнул кот, крутя хвостом. Он уже знал, что выиграл.
- Забираю, - вздохнул домовой. – Опять твоя взяла, хвостатый.
- Десять-шесть-пять в мою пользу, - подвел итог Бубликов. - Удача не на вашей стороне, милейшие, но не печальтесь: кому не везет в игре, тому повезет в любви.
- Давайте в покер, - коварно предложил мухлевщик Никанорыч, - на желание.
- Вы играйте, а я пойду, покурю - маг сгреб карты в одну кучу и вышел на лоджию. Никанорыч и Бубликов последовали за ним.
- Вы-то куда?
- Мы с тобой. Хоть бы курточку набросил, батюшка, простудишься ведь, - хлюпнул носом домовой.
- Не простужусь. Брысь в квартиру, без вас тошно!
Оконная рама с неохотой, но поддалась, и на лоджию ворвался свежий морозный воздух. Третий час ночи, однако город не спит. Дома семафорят друг другу квадратами окон: то один квадрат вспыхнет, то другой, то с десяток погаснут разом. Крупными хлопьями валит, повисая на проводах и голых ветках, снег. Опять метель. Мир погружается в слепую белесую пелену. Царство обывателей, мирно спящих в собственных постелях; обывателей, наивно уверенных в завтрашнем дне.
«Когда-то и я был уверен, а теперь… Жизнь играет со мной, как кошка с мышкой, гонит в одном ей известном направлении, чтобы, в конце концов, всадить когти. Сожрет ведь, зараза, и не подавится. Далеко не все мышки доживают до старости: их много, а кошке надо что-то кушать, вот она и кушает...
Глупо всё это – кошки, мышки. Я не кошка и не мышка, я бессовестный черный кот, который только и ждет момента, чтобы стянуть чужую ветчину. Трется о ноги, мурлычет, усыпляет бдительность, но чуть зазеваешься – хвать! Одна беда у кота – застарелая язва желудка, как проглотит ветчину – сразу смерть, и ему, и ей... Ветчина, еще лучше! Странные сравнения на ум идут, по большей части кровожадные. Куда ни глянь, кто-то кого-то лопает. Плохая тенденция. Вроде поужинал, так нет ведь! А всё потому, что кое-кто слишком слабохарактерный: нет чтоб закрыть холодильник и заглушить голод какими-нибудь менее опасными продуктами. Ну что вы, так же неинтересно! Надо пренепременно вернуться к холодильнику, стоять и пялиться, пялиться, пялиться, исходя слюной. На кого я становлюсь похож с этой своей паранойей? Знаю, что нельзя, и от этого хочу еще больше. Запретный плод сладок. И как только Елене удалось не сорваться? Встретить, не сорваться и добровольно отказаться? Ни помех, ни условностей: он был холост, она – тогда еще свободна. Абсолютная, безоговорочная, всеобъемлющая, грандиозная и на все оставшиеся буквы алфавита взаимность! Уж не загнали ли вы душу дьяволу, Елена Михайловна?»
Он курил, не замечая холода, вглядывался в ночную мглу, но нужный дом отсюда не увидеть. Желание мчаться туда неожиданно стало болезненной потребностью. Взглянуть одним глазком и спать спокойно. Парш-шивая рефлексия! Давно пора лечиться.
- Не было печали – черти накачали, - буркнул он вслух. - Вот же угораздило!
Впрочем, когда ты не считаешь совесть добродетелью, а потекшую крышу можно залатать и потом…
- Эй, ты чего удумал?! – Никанорыч, готовый превратиться в сосульку, упорно торчал на морозе. Следил, как бы прихрамывающий на все извилины хозяин не натворил глупостей. Старый, добрый, заботливый Никанорыч.
- Проветрюсь и сразу вернусь, - пояснил маг, набрасывая принесенную-таки домовым куртку. Ботинки нашлись здесь же, в одной из коробок. - Не валяй дурака, Никанорыч, иди в тепло.
- Дурак здесь только оди-ин… - остаток фразы потонул в вое ветра.
Крылья открылись с привычным хлопком. Птицей незаметнее, конечно, но в такую погоду и страуса бы снесло. Спасал тот факт, что немногие будут вглядываться в небо поздней ненастной ночью. Правда, и самому не видать ни зги, но помимо зрения в арсенале еще целых шесть чувств. Найдет.
«На лицо заметная деградация, - подумал он, едва не поприветствовав лбом рекламный щит. – Вот что бывает, когда думаешь не тем местом»
В окне седьмого этажа горел свет. Тоже не спится? Немудрено. Главное, все живы и здоровы. Рискнуть и заглянуть в гости? Я тут, знаете ли, мимо пролетал…
Свет в окне вдруг погас, колыхнулась штора. Пришлось спешно нырять вниз. Что за дебильная привычка сидеть на подоконниках в три часа ночи? Дебильнее только кружить в метель перед окнами, потому что вдруг захотелось.
Войти? Не войти? Не хватает только ромашки. Стена не проблема, сквозь стены он ходит с пятнадцати лет, если не свободно, то без особых физических неудобств...
Не вошел, чем несказанно удивил сам себя, мысленно уже миновав тонкую стенку. Казалось бы, ничего сверхъестественного – зайти, взглянуть и выйти, но что-то удержало.
Он вернулся домой ближе к пяти, мокрый, хоть выжимай. Щиты спасали от снега, ветра и холода, вот только снег таял, пропитывая щит, а вместе с щитом и одежду. Могущественная магия! Бессонная ночь давала о себе знать, но результатом безумной прогулки стал ответ на вопрос: «Что делать дальше?» Простой как табуретка план должен сработать, осталось только продумать детали.
Глава одиннадцатая
«Я к вам пишу – чего же боле?»
Празднование Нового Года – это прощание с иллюзиями, встреча с надеждой и мечтой.
К. Кушнер
Любовь не приходит к идиотам: ей это не интересно. Она приходит к самодостаточным, уравновешенным личностям - и делает из них идиотов!
NN.
Я достала из гардероба темно-сапфировое платье-футляр, примерила и осталась довольна. То, что надо: строго и одновременно нарядно. Светлый пиджак сюда, найти в закромах подходящие туфли, волосы уложить, синяк на щеке замазать, и замечательно будет.
- Ты уверена, что хочешь пойти? – в десятый раз спросила мама.
- Не уверена, но должна. Всё в порядке, честно.
Невольно задумалась о превратностях судьбы и законе подлости. Грабли ударили во второй раз, да так, что искры из глаз посыпались. Но во всём этом была и положительная сторона: я сходила в парикмахерскую и вернула родной русый цвет вместо болезненного мышистого, не стала открывать надоевшие серые линзы, а старушечьи блузки и юбки затолкала подальше в шкаф. Раз маскировка не сыграла отведенной ей роли, какой смысл дальше себя уродовать?
- Кому должна, тому прощаешь! – не сдавалась матушка. - Подумаешь, корпоратив. Они там и без тебя отлично обойдутся!
- Мамуль, не сгущай краски. Сегодня полноценный рабочий день, а корпоратив – только к нему приложение. Воропаев меня с костями съест, если не приду.
- Передай этому Воропаеву, что если он тебя хоть пальцем тронет, его съем я!
Засмеялась, представив подобное действо.
- Не надо, мама, нам Петрович живым нужен. Посмотри, эти туфли сюда пойдут?
- Нет, возьми лучше кожаные... Не узнаю тебя, дочь, - решилась на последнюю попытку родительница. - А как же Сашенька? Ты бы успела его встретить, не будь этого мероприятия. Неужели никак нельзя отпроситься?
Напоминание о Сашке укололо виной. Куда подевалось нетерпение, с которым я ждала этой встречи? Дни считала, клеточки в календаре раскрашивала... В разговорах с женихом я всё чаще умалчивала о главном, а продолжительность самих разговоров заметно сократилась. Раньше мы могли болтать часами, ни о чем, лишь бы слышать голоса друг друга, но в последнее время будто стремились поскорее отдать дань вежливости и повесить трубку
- Пробовала, не отпустят. Меня теперь одну не оставляют, - невесело улыбнулась я, - Толик ходит по пятам, как приклеенный, на благодарности и просьбы не реагирует. Честное пионерское, мелькну там, покручусь и домой. Ты же меня знаешь. Поезд вечерний, постараюсь успеть.
В зеркале отражалась незнакомка, симпатичная, даже красивая. Туфли на каблуках прибавляли росту, а платье выгодно оттеняло глаза. И не сказать, что расфуфырилась, просто выглядела презентабельно. Молодая успешная женщина, а не бесцветная моль неопределенного возраста: то ли старшеклассница, то ли пенсионерка.
- «“Неописуемо”, - сказала собачка, глядя на баобаб», - сестрица подняла вверх большой палец. - Будь я каким-нибудь «пэрспективным» холостяком, сразу кинулась бы делать предложение мозгов и печени. Или чего они там обычно предлагают?
Решив пошиковать по случаю праздника и каблуков, я вызвала такси. Половину пути машина с «шашками» преодолела легко, с кошачьей ловкостью лавируя меж собратьями, но на подъезде к Центру образовалась пробка.
- Не повезло, красавица, - лысоватый старичок-водитель в сердцах хлопнул ладонью по рулю, и наше такси жалобно гуднуло, - надолго застряли. А всё эти праздники, будь они неладны!
- Я думала, что таксисты, наоборот, любят праздники.
- Из-за надбавок, что ли? – он промокнул клетчатым платком вспотевшую лысину. – Любим. Дерем с людей, как черти, но случается и постоять. Вроде не в Москве живем, а попробуй, выберись из такой вот за… сады.
- Вы правы, - я взглянула на часы. Тикают, бесстыжие, считают драгоценные секунды.
- Если спешишь, пешочком пройдись. Погода хорошая.
- Чудесная, - согласилась я, ставя ноги поудобнее, однако колени упирались в жесткое переднее сиденье, как ни сядь. Малогабаритный салон – гордость отечественного автопрома, - но иногда лучше прийти с опозданием, чем не прийти совсем.
Снегопад принес с собой не только смех и радость, но и гололедицу. Люди падали с незавидной регулярностью, наш травматолог Кузьма Кузьмич Дюрть перевыполнил все нормы по вправлению вывихов и наложению гипса. Рискни я сейчас выбраться из машины, и тесное знакомство с Кузьмой Кузьмичом плюс новогоднее веселье в травматологии обеспечены.
Таксист высадил у больницы в половине девятого, посигналил на прощание и укатил. На душе старательно зарывали ямки с сюрпризами полосатые кошки. Вроде бы вышла из дома на полчаса раньше и опоздала не по своей вине, но всё равно тоскливо.
- Здрасьте, Авдотья Игоревна, - поздоровалась я.
- Здрасьте, здрасьте... А ну-ка погоди-ка! Подь сюды! – старшая сунула мне в руки пачку пожелтевших карточек. – Отнеси Воропаеву. Он вчера просил, но пока нашли, пока отметили... А ты, гляжу, принарядилась, - она лукаво подмигнула. – Ладная ты девка, девка хоть куда. И опоздала, небось, поэтому? Марафеты наводила?
- Есть немного, Авдотья Игоревна.
- Тогда в нагрузку оттарабань Карташовой накладные, третий день лежат. Зачем ко мне притащили – непонятно.
Накладные я занесла сразу же («В Багдаде всё спокойно, не сомневайся») и поплелась получать нагоняй. Понурив голову и натянув на лицо самое искреннее раскаяние, постучала в дверь «Багдада». Пару секунд было тихо, потом я услышала осторожные шаги и тягучий насмешливый голос:
- Вы достучались в ординаторскую терапевтического отделения. Если вы по делу, которое наивно считаете срочным, стукните один раз; если вы Карина Валерьевна, стучите дважды, берите ножки в ручки и бегом марш капать Пирогова С.С., ну а если вы бессовестная, безответственная, наиредчайшая разгильдяйка, которая клялась мне и божилась, что «этого больше никогда не повторится», стучите трижды.
Зажав рот ладонью, дабы не выдать себя хихиканьем, стукнула один раз.
- Не врите и стучите, как положено.
Постучала. Вошла. Вспомнила, что жутко раскаиваюсь.
- И долго это будет продолжа?..
Пауза была очень короткой, будто он просто поперхнулся или вдохнул поглубже, запасая воздух для обличающей тирады. Благодушный настрой испарился мгновенно. Я узнала, какая я безалаберная, что гуманизм уголовно наказуем, что чем чаще идешь людям навстречу, тем активнее они болтают ногами, которые свесили с твоей шеи. Что часы – не просто блестящая штучка со стрелочками, что совесть раздают по талонам, и если кое-кто успел посеять свои, то он, Артемий Петрович, всегда готов одолжить лишние. В общем, я успела узнать много чего, пока стояла на пороге и краснела, как школьница. Не оправдывалась, ибо бесполезно.
Товарищи-интерны, по-лягушачьи лупая глазами, жестами спрашивали друг у друга, who is it? Некто смутно знакомый… Точно, знакомый! Тем более, Воропаев зовет этого «некто» Соболевой, Верой Сергеевной и «упитанно-невоспитанным организмом», а Воропаевы, как неприятности и мухи, ошибаются крайне редко.
Спустив пар, Артемий Петрович выгнал из ординаторской звезд немого кино, отобрал карточки и, не оборачиваясь, махнул на дверь – не задерживаю, мол.
- У Малышева спросите, куда Вы и к кому. Прием окончен.
Мне стало обидно. Не за разнос – мы люди привычные, а за подчеркнутый игнор. Руководитель в своем репертуаре, однако со стороны всё выглядело так, словно ему противно даже взглянуть на меня. Дурацкая учительская тактика! «Вера, ты меня очень огорчила. Ты не знаешь, что такое дифракционная решетка, и еще на что-то претендуешь!» Кстати, из-за физики у меня единственная четверка в аттестате.
Я мысленно досчитала до пяти. Сердиться тут бесполезно, обижаться – тем более. Воропаев есть Воропаев, и он вовсе не самодур и не железный. Мало ли, что случилось у человека? Зато, надеюсь, теперь ему полегчало, а другим не поплохеет.
- Артемий Петрович…
- Вера Сергеевна, не будите во мне зайчика! Идите.
- Я хотела сказать спасибо за…
- Пожалуйста, приходите еще, а теперь брысь с глаз моих.
Он уткнулся в принесенные карточки, водя пальцем по строкам и что-то невнятно бормоча. Вот тебе и новогоднее настроение!
***
Мы с Толяном задержались у хронического гастритника. Проконтролировав, чтобы Селичеву поставили капельницу, выскочили из палаты и поняли, что серьезно опаздываем. По дороге присоединился Ярослав, такой же забывчивый трудоголик.
- Дэна не хватает, правда? – невольно вырвалось у меня.
Несмотря на то, что между нами произошло, мне его недоставало. Словно исчезла какая-то важная составляющая, и наша непутевая команда перестала быть единым целым.
Интерны переглянулись.
- Ты жалеешь его? Ты?!
- Звучит странно, но да. Не знаете, где он сейчас?
- Откуда? Никто не знает… Ладно, ребя, шевелите булками, и так опоздали…
Веселье было в самом разгаре. Нас увлекли к столу, усадили куда придется и вручили по бокалу с игристым вином. Заглянувшая на огонек Мария Васильевна, уже весёленькая, готовилась произнести тост.
- Прошу внимания! – раскрасневшаяся главврач с голубой мишурой на шее строго зыркнула на своих подчиненных.
Все застыли, готовые внимать, один лишь Сева втихаря сунул под стол котлету. Приблудный кот Скальпель, раскормленный медсестрами до размеров бегемота-карлика, благодарно мяукнул.
- Этот год, как вы знаете, оказался для нас непростым. Много всего произошло бла-бла-бла, но я хочу сказать…гхм... Короче, сегодня мы провожаем уходящий год, открывая двери для нового. Кто знает, каким он будет? Да никто! Но, надеюсь, что гораздо лучше и удачнее предыдущего, чтобы без «бла-бла-бла». Аппчхи! Спасибо, Р-романов... О чем я говорила? А! Так выпьем же за то, чтобы каждый из нас достиг всего, чего он хочет достичь. За успех!
Все дружно чокнулись. Сологуб флегматично жевал осетрину с бутерброда и осоловело хлопал глазами, Карина после седьмого бокала лезла целоваться ко всем подряд, Малышев на пару минут исчез, как джин, и вернулся с бутылкой пива – корпоратив в терапевтическом отделении шел полным ходом. Евгения Бенедиктовича, который прокрался было незамеченным, отловили и снабдили шампанским с бутербродом вприкуску. Вскоре стоматолог целовал Карину.
Тосты следовали один за другим, вина лились рекой. Сегодня только тридцатое, а подавляющее большинство успело напиться в хлам. К стыду своему признаю, что не шибко выделялась из общей массы. Три неполных бокала подействовали как десяток: игристое вино щекотало в носу и желудке, искрилось в голове мириадами разноцветных пузырьков. Пьяна я не была, во всяком случае, не в общепринятом смысле этого слова. Не хихикала, не брызгалась, не говорила откровенных тостов, но чувствовала, что способна на любой подвиг. Эдакое возвышенное состояние. Вдруг захотелось отыскать мою бывшую физичку и высказать ей всё, что думаю по поводу занижения оценок и нерешаемых контрольных; просветить декана о причине заваленного курсовика... Иначе говоря, «с ума все поодиночке сходят, это только гриппом вместе болеют». Душа наслаждалась праздником и требовала приключений. Градус повышался каким-то невообразимым образом: я хмелела без вина.
Тонущий в алкоголе разум кричал, что пора с этим завязывать. Увлеклись-де маленько. И вообще, мне давно домой надо. Выпью водички, подышу свежим воздухом и баиньки... то есть, домой поеду. Баиньки! Смешно-то как!
Когда я пробиралась меж танцующих, обнимающихся, хохочущих коллег, поймала на себе чей-то взгляд. Артемий Петрович, только что беседовавший со своим замом Натальей Николаевной, глядел безо всякого одобрения. Пре-зри-тель-но глядел! В руках он держал бокал, к которому едва ли притронулся. А ведь Воропаев никогда не позволит себе напиться. Даже мое взбудораженное спиртным воображение отказывалось рисовать пьяного Воропаева... Ой, да ну его! Может, печень слабая, вот и не пьет! Поду-у-умаешь, образец добродетели! Добродетельней видали.
За весь вечер (до того, как я перестала адекватно реагировать на мир) он сказал мне два слова: «Прекрасно выглядите». Не обнаружив верного спутника-сарказма, поначалу растерялась и не знала, как реагировать на комплимент. Ждала продолжения с подтекстом, не дождалась и растерялась еще больше. Определенно, это был вечер новых открытий…
Выпив воды, поиски которой отняли довольно много времени, решила уйти по-английски и незаметно выскользнула в коридор. Попрощалась с Оксаной – ей выпало дежурство и автоматическое неучастие в гуляниях, - и направилась в сторону ординаторской, чтобы забрать дубленку. В голове продолжались танцы, поэтому сидящего на подоконнике человека узнала не сразу. Услышав шаги, он обернулся.
- Вы преследуете меня, Соболева? – с досадой спросил Воропаев.
Эт-то кто еще кого преследует!
- Да нет, я за шубой, - покосилась на зажатую в его пальцах сигарету. - Здесь же вроде нельзя курить.
- Не «вроде» - нельзя, но те, кто мог бы запретить, заняты поглощением шампанского в промышленных масштабах. Им не до того.
- А вы, значит, поглощение не одобряете?
Вместо ожидаемого: «Не пойти ли вам, Вера Сергеевна?..» получила спокойный ответ:
- Терпеть не могу. Пьяные компании – горе не мое. И вы вроде бы тоже от них не в восторге, - крохотная пауза, - были.
- Хто пьяная, я пьяная?! Это вы... это вы просто пьяных не видели!
- Пьяных, Соболева, я повидал предостаточно, - Воропаев скривился, как от зубной боли. - Вы не пьяны, хотя едва ли назовешь вас трезвой. Три четверти на четверть: для серединки на половинку слишком много, а для пьяной слишком мало.
Он замолчал и отвернулся. Я не спешила заполнять паузу.
- Знаете, чем человек отличается от свиньи? – вдруг поинтересовался Артемий Петрович.
Наморщила нос, припоминая. Кажется, слышала что-то такое…
- Если напоить свинью, человеком она не станет, - торжествующе объявила я.
- Совершенно верно. Стоит ли тогда вообще пить?
Забавная ситуация: прямо по коридору – разгар новогоднего веселья, а мы торчим в ординаторской и рассуждаем о вреде пьянства. Ну ладно, он рассуждает.
- Если следовать вашей логике, то и курение – зло, - решила поддеть я, пользуясь «тремя четвертями» и праздничной безнаказанностью, - однако вы всё равно курите.
- Идеальных людей не бывает, – сухо проинформировал Воропаев, - а курю не из удовольствия, уж поверьте.
- А из-за чего тогда?
- Из упрямства. С зубодробильным дарованием общались? Он любит рассуждать на тему юношеского максимализма. Не знаю, как там насчет максимализма, но глупости у меня было в избытке. Глупость, Соболева, это единственная болезнь, не поддающаяся лечению. Всё остальное теоретически излечимо.
- Бросить не получается?
- Сила есть, воля есть - силы воли не хватает. Намного проще травиться, чем страдать в отсутствие сигареты. В жизни и без этого дерь… дряни хватает, - мрачно усмехнулся Артемий Петрович.
- Вы боитесь страдать?
- Нет, доктор, не боюсь, просто не хочу. Можно грызть себя до потери пульса, как вы, давать советы и ни одному из них не последовать. Прием окончен?
- Да, Артемий Петрович, оплата на кассе. Приходите еще.
Его смешок был почти не различимым.
- Вы необычный человек, Вера Сергеевна. Дерзость и робость, самоотверженность и малодушие, альтруизм и эгоизм, упорство, граничащее с упрямством, завышенная самооценка и, само собой, неуемная жажда справедливости. В каждой женщине должна быть загадка, но вы у нас целый сборник, где выдран листок с ответами. Начинаешь распутывать – натыкаешься на новые и новые нитки. Процесс увлекательный и практически бесконечный.
- Пфф! К чему это вы? – пьяненький мозг отказывался переваривать данную информацию, только кокетливо хихикал.
- Составить впечатление о человеке можно по нескольким деталям. Вы – неприятное исключение, не единственное, разумеется. Многие ваши поступки невольно ставят в тупик.
- Какие, например? – полюбопытствовала я.
Не каждый день узнаешь о своей исключительности, тем более из уст человека, который в грош тебя не ставит и не устает повторять, что «настолько бестолковый организм в его практике встретился впервые».
- Например, сегодняшний. Мы договорились считать, что вы пьяны на три четверти. Так вот, на три четверти пьяная вы стоите и с умным видом слушаете галиматью из моих уст. Зачем?
- Не знаю. Может, только вы не позволяете мне уснуть пьяным сном.
Воропаев кивнул, доставая новую сигарету.
- Всё возможно под этой луной. Эх, Вера, Вера, не знаю, какого черта я влез в твою судьбу и какая роль отведена мне в дальнейшем, но скучно точно не будет, - последнюю фразу он адресовал самому себе, будто позабыв о моем присутствии.
Понимание пришло неожиданно, выбираясь из закоулков души, где до этого сидело и робко покашливало. Тот факт, что порой мешал спать по ночам. Факт, который я отказывалась принимать или принимала неверно. Захотелось смеяться, бегать и вопить от радости. Пьяный мозг потирал ладошки и побуждал к активным действиям.
- Ладно, Соболева, пришло время прощаться, - зав терапией слез с подоконника. - Увидимся в следующем году. Желаю вам научиться отличать черное от белого и знать меру в распитии алкогольных напитков. Пригодится.
- Артемий Петрович? – чуть слышно позвала я. Правду говорят, что пьяным море по колено.
- Что?
- Я вас люблю!
***
Он поперхнулся, закашлялся. Я спешно налила воды из графина (не зря стоит, как раз для таких случаев) и трясущейся рукой протянула начальнику стакан. Осушив его двумя большими глотками, Воропаев прикрыл глаза и выдохнул:
- Никогда. Больше. Так. Не делайте!
- Простите, что испугала…
- «Испугала»?! – свистящим шепотом переспросил он. - Если это шутка, то оч-чень смешная! Момент выбирали или экспромт? Смерти моей хотите?
- Но это не шутка! Я действительно…
- Теперь вижу, что вы по-настоящему пьяны, - оборвали меня на полуслове. - Ничего не говорите. Вызывайте такси и езжайте домой, к друзьям, на Венеру, куда хотите – мне всё равно. Главное, уезжайте.
- Но…
- Соболева, прекратите балаган, - отчеканил Артемий Петрович. Мгновенная вспышка прошла, и Воропаев снова стал собой. - Если вы хоть немного уважаете себя и меня, то уйдете. Или дадите пройти.
Жалела ли я о вырвавшихся словах? Не в этот вечер. Шампанское сослужило добрую службу: оно позволило говорить напрямую, не задумываясь о последствиях. Другого шанса сказать ему не будет, банально не наскребется смелости.
- Можете считать меня ненормальной надравшейся дурой, но я всё равно скажу!
- Что ж, послушаем, - Воропаев с подчеркнутой серьезностью уселся в кресло.
Дорого бы отдала за возможность узнать, о чем он думает.
- Слушайте. Вы сами - исключение из всех правил. Это трудно объяснить. В тот день, когда вы… когда я обвинила вас в предвзятом ко мне отношении, мы наговорили друг другу много гадостей... о, я вас просто ненавидела в тот момент! Но я сказала правду... не знаю, сказали ли правду вы... И то, что по мор... эээ... по лицу заехала, не жалею! – мотнула головой, демонстрируя всю серьезность намерений. – Вы это заслужили. Мне надо было доказать... что я не никчемная. Вы ведь не были недовольны мной с тех пор. Не были, правда?
Он кивнул, то ли поддакивая, то ли и впрямь со мной соглашаясь.
- Во-о-от, - торжествующе протянула я, - а женщину вы во мне всё равно не видели. Я для вас вечно этот... как его там?.. унисекс, средний род. Продукты мне – несли, на руках – несли, а ж-женщину увидеть – ни-ни! Да я...
- Вера, вы пьяны. Сколько пальцев показываю?
- Да идите вы!.. – я покачнулась. – Со с-своими пальцами...
Но неожиданно мысли прояснились, я моргнула.
- Три пальца, - сказала я своим обычным трезвым голосом. Даже, кажется, рассмеялась. – Вы на удивление не развращенный человек.
Выражение Воропаевского лица впору было запечатлевать для потомков. Моих, чтобы гордились.
- Я ничего не понимаю, Соболева. Вы всегда такая, когда душевно примете на грудь?
Из коридора донеслось: «ТОЛЬКА-А-А РЮМКА ВОДКИ НА СТОЛЕ-Э-Э-Э!!! ВЕТЕР ПЛАЧЕТ ЗА ОКНО-О-О-ОМ!!!..» В мелодию не попадали, но пели от души.
- Нет, это всё вы... Вы сводите меня с ума, - по щекам заструилось что-то горячее. – Я не напиваюсь... не напивалась. Артемий Петрович...
- Сядьте, посидите, тогда, может, ум и вернется, - резко бросил Воропаев. – И уймите, наконец, свои крокодильи слезы. На свете нет ничего более отвратительного, чем в дупель пьяная женщина. Худшее любовное признание за всю историю человечества, зато отличный фарс. Не знаю, на что вы рассчитывали, «для храбрости» обычно выпивают в три, а то и в четыре раза меньше.
- Артемий Петрович, я люблю вас. Знаю, что это звучит глупо и очень-очень странно, но я действительно люблю вас, всем сердцем... Вы спасли мне жизнь, и...
- Замолчите, или я заткну вам рот силой, - предупредил он. – Вы не понимаете, что сейчас говорите. Умолкните, ради Бога!
Умолкла
- Знаете, - через силу улыбнулся Воропаев, - мне повезло, что вы не додумалась написать письмо. Как у Пушкина, помните: «Я к вам пишу - чего же боле?..»
Я продолжила, глядя ему в глаза:
Что я могу еще сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать…
«Письмо Татьяны к Онегину» я прочла почти целиком, запнувшись на строчке: «И суждено совсем иное…». Артемий Петрович был в шоке. Пожалуй, африканское племя мумба-юмба в набедренных повязках или Всадники Апокалипсиса на костлявых конях не поразили бы его больше.
- Контрольный выстрел! Скажите честно, вы специально учили?
- Вы спросили, помню ли я Пушкина. Что мне еще сделать, чтобы вы поверили?
- Езжай домой, как человека прошу, - от отчаяния он перешел на «ты». - Фарс не сделает чести ни тебе, ни мне.
- Значит, фарс? Простите за то, что отняла у вас время. Счастливо оставаться!
Прихватив дубленку, вышла из ординаторской. Обернулась лишь однажды, не удержавшись: Артемий Петрович остался сидеть, стиснув ладонями виски. Он не последовал за мной, даже не попытался. Хотя что я о себе возомнила?
Глядя сквозь мутное стекло такси на проносящиеся мимо огни города, я никак не могла забыть выражения его лица: недоверчивое, потерянное, испуганное, немного смущенное. Конечно, он испугался - такое «неформатное» поведение выбьет из колеи любого. Мучила ли меня совесть? Должна вас огорчить: одурманенная винными парами, она проспала сном праведника до самого утра. Оценить последствия предстояло позднее.
Глава двенадцатая
Под бой курантов
Говорят: под Новый год
Что ни пожелается -
Всё всегда произойдёт,
Всё всегда сбывается.
С. Михалков.
Утром тридцать первого я познакомилась с похмельем. Народные перлы вроде «голова трещит подобно спелому арбузу», «пустыня Сахара» и «во рту точно кошки нагадили» при всей избитости имеют вполне реальную основу. Оказывается, я принадлежу к категории людей, которых развозит уже с третьего стакана. Или с четвертого? Ох, как голова-то болит…
- Привет любителям гулянок! Плеснуть рассольчику? – насмешливо спросил знакомый голос.
- Лучше пристрели меня!
- Тяжелый случай, - вздохнул Погодин. - И сколько ты вчера выдула?
Неопределенно пошевелила пальцами. Числа «три» и «тридцать три» казались в тот момент практически равными. У первого одна троечка, а у второго две.
- Горе ты луковое, - Сашка провел рукой по моей встрепанной макушке. - Не умеешь пить – не берись.
- Не буду. Саш, а ты давно здесь? – язык ворочался с трудом.
- Со вчерашнего вечера. Когда мы с Сергей Санычем, замерзшие и голодные, ввалились с сумками в надежде на ужин, то обнаружили лишь преспокойно дрыхнувшую тебя. Повезло, что Светлана Борисовна была дома.
Погодин напоминал ходячую укоризну. Раскаяние изобразить еще успею, а сейчас нужно встать, умыться, одеться и... Нет, сначала умыться. События вчерашнего вечера всплывали в строгой очередности. Банальный рабочий день, потом корпоратив. Все вокруг пьют и смеются, я тоже пью и смеюсь. Какие-то тосты, пара танцев на уровне приличий. Потом я ухожу… ухожу… сворачиваю в ординаторскую и… Ой-ёй-ёй-ёй!
- Сашенька, миленький, если ты меня хоть капельку любишь…
- То что? – насторожился жених.
- Пристрели меня!
В комнату заглянула Анютка.
- Есть идите. Ну и вид у тебя, госпожа Бухаренко, - хихикнула сестрица.
Мне было не до смеха: вспомнилось всё до последнего слова. Отожгла ты, Вера Сергеевна, не по-детски отожгла! Билет в Америку, на Крайний Север, на Марс - куда угодно, лишь бы подальше!
- Ань, ты, случайно, не в курсе? – шепнул сестре Сашка.
- Я думала, это ты, - суфлерским шепотом ответила она.
- Тебе, Анна Батьковна, завещаю заначку на черный день, а тебе, друг мой Сашка, – «Справочник врача общей практики», - уныло поведала я. - Вот увидите, меня прикопают до конца этой недели.
Не давая никаких пояснений, прошлепала в ванную - топиться. Может, хоть это исправит Самую Большую Глупость моей жизни. Щедро плеснув в лицо холодной водой, уставилась на отекшую физиономию в зеркале. Запомни, пожалуйста, милая Вера: пить не только вредно, но и опасно, поэтому больше ни грамма, ни полграмма, ни миллиграмма! Зареклась, а толку-то? Слово ведь не воробей, поздно ловить.
Я выключила воду, присела на бак с грязным бельём и подперла голову рукой. Как выбираться из ловушки, в которую загнал зеленый змий, ума не приложу. Закрыв глаза, прислушалась к ощущениям. В голове катались бильярдные шары, а вот в душе поселилось странное теплое чувство, даже приятное, не будь мне так неловко… Дожили! Глубокий вдох, вы-ы-ыдох, повторили упражнение! Только не говорите… Я не могла влюбиться, слышите?! Тем более узнать такую чудную новость вчера.
- Это бред, поняла? – строго сказала я отражению. - Временное помрачение рассудка и ничего больше. Не выдумывай!
Разговор с самой собой – верный признак сумасшествия. То ли еще будет!
- Ты там не утонула? – Сашка. Беспокоится за меня, переживает.
- Уже выхожу!
Взбитые в пену мысли потекли в другом направлении: надо ему рассказать. «Представляешь, милый, я тут вчера в любви призналась. Как кому? Своему начальнику, который терпеть меня не может, троллит по любому поводу и всерьез убежден в моей никчемности. Нет, что ты, всё отлично: все живы, все здоровы. Только будь добр, купи мне билет до Америки в один конец, а паспорт сама как-нибудь сменю…». Если решусь рассказать ему это, придется поведать и об остальном, иначе какое может быть доверие?.. Ох, не о том думаю, надо решать проблемы по мере их поступления.
Кого я пытаюсь обмануть? Не вчера и даже не позавчера новость выплыла. Трудно сказать, когда именно. Я бежала от пагубных дум, как крыса с тонущего корабля, с головой окуналась в работу, рисовала и не сразу распознала симптомы. Разум во весь голос кричал о моей глупости, аморальности, инфантильности, а сердце мурлыкало одному ему известный мотив. М-да, какая тут Америка? Антарктида, однозначно: охлажу неуемные фантазии.
Вариант спустить дело на тормозах отпадал сам собой. Я не сумею притворяться, что ничего не произошло, а уж Воропаев и подавно, не тот человек. Объясниться всё равно придется, только поймет ли он? После всего что произошло …Всё, что было – не больше, чем череда случайностей…
Мысли по местам теоретически расставлены, остается лишь признаться самой себе: не раскаиваюсь и не жалею. Стечение обстоятельств позволило осознать то, о чем на трезвую голову побоялась бы заикнуться: я влюбилась, глупо, безнадежно и так не вовремя. Насмешка судьбы! Устаканившаяся личная жизнь медленно, но верно летела к чертям.
Интересно, многие принимают с похмелья судьбоносные решения, или это одна я такая неправильная? Не ошибся всё-таки Артемий Петрович, до «взрослого адекватного человека» мне как до Луны трусцой: хотелось бы, но пока не осуществимо.
***
Новый год – всего лишь дата, случайно выбранная людьми из череды других в качестве повода собраться вместе и напиться. Хохмы про мистическое 1 января придуманы не на пустом месте. Назвать это праздником язык не повернется. Что есть праздник? Нечто хорошее, радостное, выделяющееся из массы серых будней, читай: отдых от повседневности. «Главная функция праздника — социокультурная интеграция той или иной общности людей», иначе - объединение. Мы же частенько воспринимаем Новый год как досадную обязанность, требующий соблюдения ритуал, цепочку поверий вроде: «не утопишь гостей в оливье – счастья тебе не будет». Я, конечно, утрирую. Не все такие, только некоторые.
К обычаям и традициям отношусь и буду относиться с уважением, но байки о «новой жизни» переваривать отказываюсь. Верить, что, проснувшись следующим утром, ты оставишь все беды и несчастья в прошлом – не наивность даже, диагноз. Дереализация отдыхает.
Верю-то я во многое, в первую очередь в то, что видел или могу сделать сам. Но никакая магия не избавит нас от проблем, как не крути. Это уже утопия.
Он взглянул на исписанный карандашом лист, усмехнулся невесело и обратил бумагу в пыль. Дневников он не вел, не испытывая особой тяги к сочинительству, и потому предпочитал уничтожать случайные улики. Лучшим местом для хранения мыслей является голова, бумага в большинстве случаев – товарищ сомнительного свойства.
Пригревшийся у батареи Профессор зевнул во всю клыкастую пасть.
- Скоро полночь. Не пора ли к столу? – спросил кот.
- Иди. Я еще посижу.
- Хандрите вы опять, надо с Дедом посоветоваться, - протянул Бубликов, мазнув лапой по острому уху. - Он вроде обещал заглянуть.
- Придет, куда денется, – пожал плечами маг. - Зря, что ли, Никанорыч своё «произведение» ваял?
- Вы знали?! – удивился Бубликов.
- Догадывался. А насчет хандры ты ошибаешься, любезный Осип Тарасович. Я не хандрю, я ностальгирую о днях былых.
- Только вы, не сочтите за грубость, способны вспоминать о минувшем за четверть часа до нового года, - вздохнул кот. - Радоваться надо.
- Радости у нас выше крыши, хоть вагонами грузи. Знать бы еще, что со свалившимся счастьем делать.
Бубликов, дипломированный философ, в тот поздний час был расслаблен и настроен миролюбиво.
- Делать нужно то, для чего рождена всякая тварь - жить, - мурчал он. - Не усложняйте ситуацию. Вопрос: «Что делать?» наиболее любим вами, но однозначного ответа на него не отыскать и за всю жизнь.
- Спасибо на добром слове, - хмыкнул хозяин. - Слушай, в голову вдруг пришло: ты ведь можешь попросить Деда вернуть тебе человеческий вид. Не пробовал?
- А смысл? – отмахнулся Профессор. - Привык я к вам, к дому вашему, да и к шкуре своей черной привык. И потом, куда идти? Жил я одиноко, семьей не обзавелся, ни родственников, ни друзей не имел. А вы, часом, не гнать меня собрались? – вдруг испугался он.
- Нет, конечно. Не обращай внимания, это так, игры разума, - признался маг.
- Странные игры у вашего разума, - кот вспрыгнул на стол и уставился на часы. - Без девяти минут. Запаздывают.
- Ты ведь знаешь их, бывают в двадцати местах одновременно, иначе не успевают. Издержки производства.
Звонок в прихожей тренькнул в ритме «Маленькой ёлочки». Так мелодично заявлял о себе лишь один человек… персонаж. Новый год заранее вступал в законные права.
***
Мы напоминали примерное семейство из мультфильма, собравшееся за новогодним столом в ожидании чуда. Папа покуривал трубочку и улыбался в усы, мама пыталась покрасивей расставить кулинарные шедевры, Анюта украдкой таскала бутерброды с икрой. Наполеон умильно глядел из-под стола, пришлось поделиться колбасной нарезкой: праздник как- никак. Занимавшая законное место бутылка шампанского вызывала у меня нехорошие ассоциации. «Пить или не пить?» - вот в чем вопрос.
- Мамань, садись, щас к нам обращаться будут, - сказала сестренка, отложив бутерброд.
Экран телевизора мигнул, явив зрителям Красную площадь, и в следующую минуту президент Российской Федерации начал свою проникновенную речь. Я слушала об успехах и переменах, о возрождении и укреплении экономики, будущем и надеждах, о здоровье и благополучии, но была очень далеко от всего этого. Универсальное новогоднее желание давно припасено: я хочу счастья для себя, друзей и близких. По-моему, в понятие «счастье» по умолчанию включено и здоровье, и успех, и любовь – всё то, что люди обычно желают друг другу в праздники.
Бьют куранты. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, пусть всё будет так, как должно быть! И счастье, чуть про него не забыла…
- Чтобы всё у нас было хорошо, - шепнул мне Погодин.
- Дамы, с Наступившим вас! Александр, - папа чокнулся с каждым по очереди.
- С Новым годом!
На улице взрывались петарды, трещали и щелкали салюты. Город кричал, свистел, ревел, провожая уходящий год и встречая новый доступными ему способами. Анька обычно закупалась салютами, дабы в минуты всеобщего крышеходства внести свой посильный вклад, но сегодня она осталась с нами, снисходительно пояснив:
- Я девушка взрослая, пусть малышня бабахает.
Сделали вид, что забыли, как в прошлый раз кое-кому едва не выбили глаз петардой (Леша Козликов постарался, соседский бандит). Взрослость надо уважать.
- С Новым годом, любимая.
- С Новым годом…
Мы спрятались на кухне и, отдернув занавеску, смотрели на росчерки салютов в ночном небе. Взмывающие вверх ракеты разлетались золотыми, алыми, бирюзовыми брызгами, искрами, звездами. Буйство красок радовало взор долю мгновения и гасло, чтобы зажечься вновь. Сашка обнял меня за плечи.
- Вер, нам надо поговорить, - тихо, но твердо произнес он.
- Сейчас? Может, лучше подождем до завтра… ой, уже сегодня?
- Нет, лисенок, лучше не ждать. Давай оставим все недомолвки в ушедшем году, пока он еще не совсем ушел, – рассмеялся Погодин.
Хорошо знаю эту улыбку, да и «лисенком» меня называют в исключительных случаях: если набедокурила или умолчала о чем-нибудь важном. Неужели догадался?
- Саш, я…
В дверь постучали, громко так, уверенно, заглушая взрывы за окном.
- Я открою! – крикнула Анька.
Щелкнул замок.
- Ой, - необычайно робко пискнула сестрица. - А вы к нам?
- Квартирой ошиблись, - предположил мой жених, - бывает…
- ВЕРКА, САШКА, ШУРУЙТЕ СЮДА! – сестра буквально захлебывалась восторгом. - К НАМ ДЕД МОРОЗ ПРИШЕЛ, НАСТОЯЩИЙ!!! Со Снегурочкой, - восторженный вздох.
Впервые слышала у Анютки подобные интонации: бесконтрольного, детсадовского счастья.
- Ты что-нибудь понимаешь?
- Н-нет…
В коридоре обнаружился высокий седовласый мужчина в красной шубе, с мешком и белой как снег бородой. Ладонь в алой рукавице сжимала самый настоящий посох! Не ту обмотанную фольгой палку а-ля «утренник в младшей группе», а увенчанную стилизованным месяцем трость неизвестного материала с серебристо-белым отливом. Раритет, не иначе.
К Деду Морозу жалась светловолосая девчушка чуть постарше Аньки, в белой шубке и шитой серебром шапочке. При виде нас она застенчиво улыбнулась.
- Принимайте гостей, хозяева! – сказал Мороз строгим, но добрым голосом. - Припозднились мы, но лучше поздно, чем никогда.
Мамины брови поползли на лоб.
- Это что, акция какая-то? «Бесплатный Дед Мороз»? – ляпнула она.
Гости не на шутку обиделись.
- Почему сразу «акция»? – тяжко вздохнул дедушка. - Нужно было прийти, вот и пришли. Подарки отдадим, и до свидания. Эх, недоверчивый народ пошел…
- Проходите, пожалуйста, - мне стало неловко. - Дорогими гостями будете.
- Спасибо, красна девица.
Сняв валенки (белоснежные, без единого пятнышка), новогодние родственники прошли в гостиную. Покрытая изморосью борода деда казалась донельзя настоящей. Хорошо подготовились, и школьники бы поверили. Вон Анька до сих пор смотрит оловянными глазами, в зрачках – радость пятилетнего ребенка. Это у Аньки-то!
В ответ на предложенные отцом «Березку» и шампанское Мороз категорично заявил:
- Благодарю, на сегодня мне хватит. Чем только не поили: вином французским, настойками вишневыми, самогоном домашним. Не хочу по дороге домой в сугроб свалиться. А Гурочке вообще пить нельзя, растает.
Спиртным от него совсем не пахло. Девочка прыснула в ладошку.
- И не говори, дедушка, знатный нынче был самогон! Еле выпроводили тебя, так буянил
- Постыдилась бы, егоза! Посмотрю я на тебя в моем возрасте…
Во время их беззлобной пикировки скепсис родителей дал течь. Мама с подозрением относится к любому малознакомому человеку, но сказочные гости обладали просто феноменальной способностью вызывать симпатию.
- Смотри, Вер, как бы не уволокли чего, - одними губами шепнул Погодин. - Аферисты всегда добренькие, а потом ищи-свищи.
Дед Мороз смерил нас внимательным взглядом, хотя слышать последних Сашкиных слов определенно не мог.
- Отогрелись мы у вас, захлопотались, а поздравить не поздравили. Подай-ка мне, внученька, мешок с подарками… Вы ведь хорошо вели себя в прошлом году, э? – старик погладил густую бороду, морщинки у светлых глаз обозначились четче. - Сережа Соболев, кто такой?
- Я, - смущенно сказал папа.
- Последнее письмо датировано тысяча девятьсот семидесятым годом, - он сунул руку в карман шубы и достал пожелтевший клочок бумаги, на котором прыгали выцветшие буквы, - «Здравствуй, дорогой Дедушка Мороз! Пишет тебе ученик четвертого «А» класса Сергей Соболев. Как твои дела, дедушка? Здоров ли ты? Надеюсь, что у тебя всё хорошо. Дедушка Мороз, в этом году я вел себя хорошо: помогал маме, учился на четверки, почти не дрался (Мишка Киреев сам виноват). Ты можешь подарить мне еще один пионерский галстук, а лучше два? Только чтоб они были волшебные и не терялись, а то я постоянно забываю, куда положил свой галстук, и мама огорчается. С Новым Годом, дедушка, с новым счастьем! С. Соболев, двадцатое декабря 1970 г.»
- Откуда у вас это письмо? – испуганно спросил папа. - Именно в семидесятом я не отправил его, перестав верить в Деда Мороза…
- А почему?
- Ну-у, - смутился достойный родитель, - мать объяснила, что пионеру вроде бы не полагается. Я ревел, но отправить письмо так и не решился.
- Вот, Сергей Александрович, держите ваши галстуки. Обещаю, не потеряются.
Папа дрожащими пальцами развернул протянутый сверток. Два красных галстука, совсем как в советских фильмах про пионеров.
- Чудеса! – крякнул отец, смахнув скупую мужскую слезу. Галстуки он бережно завернул в бумагу, чтобы после спрятать в ящике стола.
- Света Зимоненко, есть такая?
- Есть, - добродушно усмехнулась мама. - Признаюсь, что письма писала, но не отослала ни одного.
Мороз развернул другой клочок бумаги, гораздо менее выцветший и более аккуратный.
- Дату не назову - не подписали, а сам, честно говоря, и не припомню… Кхе-кхе. «Дорогой Дедушка Мороз. Я снова пишу тебе письмо, но не отправлю его, потому что я уже взрослая. Мои подруги говорят, что никакого Деда Мороза нет, в тебя верит только малышня сопливая, а я не хочу быть малышней! Дедушка Мороз, я знаю, что ты не придешь, но мне бы очень хотелось иметь толстую-претолстую книжку с картинками, как у Тони Ивановой. Дедушка, ты ведь волшебник, подскажи, где можно купить такую книжку? Обещаю, что буду хорошо-хорошо себя вести. Поздравляю тебя с праздником! Не болей, дети тебя очень ждут. Света Зимоненко, одиннадцать лет» - дед ласково глянул на маму и достал из мешка подарок. - Вот твоя книжка, Света. Проверь-ка, не ошибся ли я?
- «Волшебные сказки», - она не верила своим глазам. - Те самые…Но как? Откуда?
Старик проигнорировал расспросы, шаря в кармане шубы. Он вынимал то одну, то другую бумагу, но нужной не находил.
- Непорядок, Александр Викторович, - притворно вздохнул он, - нет вашего письма. Неужто выронил по дороге?
- Так откуда же ему взяться? - растягивая слова, сказал Сашка. - В сказки я никогда не верил, а в Деда Мороза – тем более. Интересно, как вы выкрутитесь? Не по сценарию дело пошло, вот незадача!
Неподдельное презрение, я бы даже сказала отвращение, заставило всех присутствующих вскинуть головы. Не выпускавшая из рук книжку мама взглянула на Погодина как на врага народа. Зачем он так? Люди стараются…
- Выкручиваться, милостивый государь, я не буду. Нет для вас подарочка, и точка, - в светлых глазах Деда плясали льдинки, однако голос оставался доброжелательным. - Аннушка, голубушка, - сестренка замерла, не дыша, - твоего письма у нас собой нет, но желание мы исполним…
Взвизгнули сразу обе, Снегурочка – от страха, Анютка – от восторга: на широкой ладони чародея сидели две крысы, белая и черная. Совсем махонькие, крысята.
- Какая прелесть!!!
Судя по маминым поджатым губам, прелесть – понятие растяжимое.
- Но, дедушка, у нас кот, - поникла Аня. - Слопает ведь.
- Не съест. Эти сорванцы постоять за себя сумеют… Ох, черти! Держи!
Крысы рванули в разные стороны, только мелькнули хвосты и лапки. Торжествующий мяв кота, притаившегося было под диваном, заглушили сестрицыны вопли:
- Фу, гад такой, нельзя! Сашка, не стой, вон белый к тебе бежит! – она почти ревела.
Погодин удерживал рычащего, сопящего, рвущегося на волю Бонапарта, который успел пройтись по руке когтями. Кот клокотал закипающим чайником, выл, но вывернуться не смог. Родители вдвоем сдвигали древнюю тумбу, куда секунду назад забились «подарки». Анька пыталась помочь, но больше мешала, а Снегурочка взобралась с ногами на диван и сидела тихо-тихо. Порядочным девушкам полагается бояться мышей, будь они хоть трижды сказочными героинями.
- Красна девица, есть разговор важный - Дед Мороз. - Не для чужих ушей разговор.
Пожав плечами, вышла с ним в коридор. Никто нас не хватился, слишком заняты были. Гость поманил меня в кухню и беззвучно закрыл двери.
- Прости уж за канитель, - покаялся он, хитро улыбаясь. - Больно резвые мышки попались, не удержал.
- Вам нужно было всех отвлечь, - догадалась я. - Но зачем?
- Умница. Чтобы подарок отдать да разъяснить без посторонних.
Он протянул мне маленькую бархатную коробочку, в каких обычно дарят украшения.
- Открывай, не бойся!
Внутри оказалась серебряная подвеска: снежинка изумительной красоты. В центре кулона мерцал драгоценный камень, такие же, только меньше – по краям.
- Простите, но я не возьму, - она наверняка кучу денег стоит. Кто это у нас дорогими подарками разбрасывается? – Вышло недоразумение.
- Никакого недоразумения, - заупрямился Мороз, пряча руки в карманы. - У меня ошибок не бывает. А если скажу, кто передать велел, возьмешь?
- Нет, не возьму. Лучше скажите, кто вы такой.
- Не признала до сих пор? - подмигнул он мне. - Мороз Иванович, можно просто Дедушка Мороз. Тружусь главным зимним магом уже… э-э-эм…довольно долгое время, да примерно столько же до этого людям вредил. Раскаялся, как видишь, теперь лишь добро творю.
Похоже, дед настолько вжился в роль, что не вспомнит свое настоящее имя. Паспорт, что ли, спросить?
- Не веришь, - понимающе кивнул артист. - Очи ясные тебя выдают. Уговаривать не буду, но снежинку назад не возьму.
- Послушайте, Мороз Иванович, - взмолилась я, - это очень дорогая вещь, а вы даже не сказали, кто ее прислал…
- Не дорогая, - перебили меня, - а практически бесценная. Ты держишь в руках седьмую снежинку второго тысячелетия.
- ???
- Ну, смотри. Первого января две тысячи первого года снег шел? – требовательно спросил Дед.
- Не помню. Наверное, шел.
- Эта снежинка упала на землю седьмой, Кузнецы Ледяного Ветра вместе с Мастерами Чудесных Вещиц огранили ее и превратили в кулон, понимаешь?
- Нет, не понимаю, - честно призналась я. - Как можно огранить снежинку? – хотя гораздо уместнее здесь бы звучал вопрос о Мастерах.
- Сложно это, не буду тебе весь процесс описывать, - заюлил дедушка. - Если о свойствах вкратце, сей талисман исполняет желания.
И как прикажете реагировать? Когда перед тобой стоит пожилой, вполне вменяемый человек и с убежденным видом порет горячку – это нелепо. Прибавьте еще костюм Деда Мороза, до смешного натуральную бороду и чудо ювелирного искусства в вашей ладони, и вы меня поймете.
- Тебе придется поверить, девочка. Обычно я сам решаю, кому и что подарить, но с тобой случай особый: снежинка выбрала тебя, и никуда от этого не деться, - Мороз Иванович спокойно смотрел мне в глаза.
- Почему? Поймите, я обычный человек, всякие потусторонние миссии, артефакты и прочее не для меня, - голос бодрый, уверенный, но убежденности я не чувствовала. - Предположим, что всё это правда. Снежинка волшебная, бесценная и каким-то мистическим образом «выбрала» меня. Для чего? Какое желание я должна загадать?
- Заветное. Но не во зло, ни в коем случае не во зло, - дед говорил быстро, проглатывая окончания слов, будто боялся не успеть. - Амулет по сути своей нейтрален, служить может и Белым, и Черным, Живым и Мертвым, добрым и злым. Он способен изменить Прошлое, властен над Настоящим, лишь одно ему не ведомо – Будущее. Отнять Снежинку нельзя, но можно принудить владельца, угрозами ли, шантажом – не важно. Главное, что слово твое весомым будет.
Подвеска тускло сияла на моей ладони, становясь то теплой, то прохладной.
- Способен изменить прошлое, - задумчиво повторила я. - А как же пресловутый эффект Бабочки? Весь мир из-за меня прахом пойти может, жутковато как-то.
- На этот случай предусмотрено вот что: кара за направленное во зло желание падет на тебя на том же самом месте, - потер нос дедушка. - Если же некто принудит, и загадаешь ты непотребное, то он и насморка не подхватит, а тебе платить за всё.
Совсем хорошо. Может, отказаться по-быстрому? Садистов в жизни хватает.
- Будем считать, что я вам поверила. Но всё-таки, кто меня так осчастливил?
- Одной судьбе ведомо, - пожал плечами гость, - я выступаю в роли посредника, не более того.
- То есть вы действительно Дед Мороз? Живой, в смысле, настоящий? И Снегурочка тоже?
- Настоящий. Доказать смогу, когда уходить будем. А что Снегурочка? Внучка единственная, любимая, ребенок совсем, хоть и давно живет на свете. Сказки-то не на пустом месте создаются.
- Правда, что вы приходите только к хорошим детям?
- Дети, свет мой Вера, не делятся на плохих и хороших. Каждый ребенок достоин своего подарка. Я прихожу ко всем, но войду лишь туда, где готовы меня принять. С кем водятся волшебники? С тем, кто в них верит, иначе никак. Вера в чудо не зависит от возраста, положения в обществе или еще чего-нибудь; она или есть, или нет, - Снежинка мерцала в такт его словам. - Твоя сестренка, например, верит. И в чудеса, и в домового, и в Деда Мороза, только никогда в этом не признается. С тобой сложнее: без прямых доказательств да без логического обоснования шагу не ступишь. Есть у меня один знакомый товарищ, из того же теста…
- По-моему, это вполне нормально, - буркнула я. - В омут с головой одни психи бросаются.
- В век технического прогресса проще признать существование машины времени, чем банального лешего, - сухо кивнул дед. - Но, тем не менее, над машиной до сих пор бьются, а лешаков в любом лесу полно. Эх, даже дети перестают верить в сказку, и с каждым годом мой список сокращается на сотни фамилий. Скоро за три часа смогу обходить, друзей да знакомых. Хоть запрись у себя в избушке на заслуженном покое!
Стоять в родительской кухне и беседовать с настоящим Дедом Морозом вдруг показалось вполне обычным делом. Поверила я безоговорочно: невозможно так играть, как не изворачивайся. Еще письма эти…
- Что-то долго они мышей ловят. Вы, случайно, время не замедлили?
- Самую малость.
Гость вдруг завозился, покрутил головой, подошел к окну.
- Заждались, белогривые. Утро чуют, на волю хотят. Хочешь взглянуть?
Он сделал быстрое движение ладонью, будто срывал невидимый занавес. Я моргнула, и за окном материализовались сани, запряженные тройкой лошадей. Белые как снег кони были прекрасно видны с высоты нашего этажа, я различила богатую упряжь и алмазные копыта, отбрасывающие на снег радужные блики. Мимо волшебного экипажа сновали люди; кто-то ухитрился пройти сани насквозь и не заметить этого.
- Разве никто их не видит?
- Только мы с тобой. Маг посильнее различил бы, а так никто… Девица-красавица, - лукавые морщинки у глаз Мороза проступили особенно явно, - не найдется ли у вас в закромах морковки? Мой лимит чудес на сегодня исчерпан, а белогривым еще скакать и скакать.
- Есть морковка, - я открыла холодильник и зашуршала кульками. - Вам сколько?
- Сколько не жалко. Аппетит у нас на шестерых.
В итоге я отдала ему весь кулек. Дед поклонился, пожал руку и сказал на прощание:
- Снежинку носи, не снимая, от бед тебя убережет и верный путь укажет. Одно запомни, девочка: ничего не бойся, никто не заставит тебя зло творить, коли сама того не захочешь. Встреча у нас с тобой, кажись, не последняя, свидимся еще. Сестру не обижай!
Он тепло улыбнулся мне, ударил об пол ледяным посохом… и пропал. Растаял в воздухе, без грома, искр, дыма и прочей атрибутики исчезновений. Осторожно выглянула в коридор: Снегурочка кивнула мне и, подхватив опустевший мешок, исчезла.
- Верка, ты где была? – удивилась Анюта. - Смотри, каких крысок мне дядя Семён припер! - она крепко держала за хвосты пищащие «подарки».
Дядя Семён, наш сосед сверху, был известным на весь двор пропойцей и дебоширом. Своеобразное у Мороза чувство юмора, прямо как у моих знакомых интернов.
- Белого в твою честь назову, - мечтательно пропела сестрица. - Вы с ним похожи, одна и та же морда!
На лицах домочадцев – ни следа удивления. Сказочный визит стерся из их памяти начисто, чего не скажешь о моей. Есть о чем подумать, и большая часть догадок – из ряда вон.
Новогоднее возбуждение постепенно сходило на «нет». Анька вместе с крысами спряталась в своей комнате, чтобы обустроить новых любимцев. Завтра-послезавтра понадобится клетка: зверьки, судя по всему, из семейства особо непоседливых.
Сашка как-то странно глядел в мою сторону, но, не сказав не слова, вышел на балкон. Я решила помочь матери убрать со стола и заодно систематизировать факты. Итак, что мы имеем? Соболева В.С., двадцати четырех лет и семи месяцев от роду, получила в подарок неизвестно от кого и неизвестно за каким надом артефакт сомнительного свойства – это раз. Она понятия не имеет, верить странному деду или не верить – это два. И, наконец, шестое чувство подсказывает, что странности и необъяснимости еще не закончились. Одна фраза «Встреча у нас с тобой не последняя» чего стоит! А ведь сегодня я не выпила ни капли!
Психологическая задачка: к вам в квартиру забирается эльф (гном/тролль/дракон - нужное подчеркнуть), объявляет вас наследной принцессой королевства Фигзнаетгде и зовет с собой, королевству вроде как помощь нужна. Пойдете? Отбросив мысли о маньяках, ворах, гипнотизерах, потому что эльф самый что ни на есть натуральный?
Цепочка с подвеской разогрелась в кармане, реагируя на ход мыслей. Машинально коснулась ее: чуть теплая, остывает. Что ж, принимаем как есть и по доброму примеру Скарлетт откладываем мысли на завтра.
- Мам, - решилась спросить я, - ты что на Новый год загадывала, лет в десять-одиннадцать?
- Ох, так сразу и не вспомнишь, - отмахнулась она, - наверняка ерунду какую-нибудь. А почему ты спрашиваешь?
- Просто интересно. Письма Деду Морозу писала?
- Писала, конечно, но всякий раз складывала в ящик стола. Они копились-копились и в итоге выбрасывались. Зачем хлам складировать? Впрочем, - протянула мама, отлавливая салфетки, - одно или два я тогда сохранила, на память.
- И где они сейчас?
- Надо поискать. Ты не передашь мне салат? В холодильник уберу…
Спорю на зарплату, отцовский ответ окажется подобным. Понятно, что ничего не понятно! Мама помнит о письмах очень приблизительно, а Дедушка не счел за труд и отыскал одно. Волшебник!
Уже стихли залпы салютов, родственники улеглись досыпать, а я всё сидела на подоконнике своей комнаты и вертела в руках подарок. Кулон горел в темноте слабым, чуть расплывчатым светом. Чтобы сотворить такое чудо, нужно быть Мастером: хрупкая, изящная подвеска казалась настоящей снежинкой, застывшей в серебре. Заветное желание? Не знаю, есть ли оно у меня. Благополучие и определенность вряд ли подойдут для мистического амулета. Впрочем, сроки никто не обговаривал, придумаю что-нибудь.
Погодин вернулся около трех часов, хмуро пожелал спокойной ночи и долго возился, устраиваясь на раскладушке.
- Сань, ты что, обиделся?
- Нет, Вера, - тяжелый вздох. - Ложись спать, утром поговорим.
Звучит многообещающе. Чувствую, разговор нам предстоит нелегкий.
Улеглась я в чем была - домашнем свитере, трико и шерстяных носках. Стоило голове коснуться подушки, как щеку царапнул посторонний предмет. Включив светильник на тумбочке, с удивлением разглядела бумажный ком. Анька, что ли, резвилась? Основательно смято, от души. Разворачивая бумажку, едва поборола искушение зашвырнуть ее на шкаф, но любопытство победило. Хватило одного взгляда на разглаженные листки, чтобы понять: сестренка тут не при чем. Неразборчивый почерк, кошмар любого непосвященного человека; твердые, решительные буквы, огромный «хвост» у буквы з и крохотный у д - этот почерк я узнаю из тысячи.
Моя дорогая Вера!
Я знаю, что не должен называть тебя так, но ты никогда не увидишь этого письма, а, значит, некому уличить меня в фамильярности. Хотя было бы забавно начать этот бред укуренного с обращения “Глубокоуважаемая Вера Сергеевна”, тогда здесь присутствовала бы некая закономерность. Зачем пишу, для чего? Хотел бы я знать! Ничем абсурднее в жизни не занимался и сейчас чувствую себя ужасно глупо, но, наверное, всё же стоит однажды написать, чтобы после порвать и забыть. Бумага всё стерпит,
заранее ей соболезную.
Не мастак я сочинять такого рода послания, вернее, я вообще не мастак сочинять, так что будь готова к тому, что меня занесет не в ту степь. Нет, ты лучше просто будь готова, ко всему. Это в качестве вступления и “Минздрав предупреждает”.
Наш разговор в ординаторской. Каюсь, ни разу не усомнился в твоих словах, для человека под градусом ты слишком подробно цитировала Пушкина. Но сейчас наверняка протрезвела и винишь себя непонятно в чем. Не надо, я всё прекрасно понимаю. Сама атмосфера пьянки постфактум наталкивает на откровение. Я бы тоже выдал тебе всю подноготную, поддайся вдруг на уговоры братьев меньших и хлебни лишнего.
Твое признание - как снег на голову, странно и дико. Прямо в лоб. Открытие, верно? Почище, чем у Колумба с его Америкой. Ты и я, романтика, лютики-цветочки… (на этом месте чихнул, значит, правда). Как минимум странно, но ты рассудила иначе. Всё-таки женская логика – это дебри Амазонки. Нет, хуже, ведь из дебрей можно выбраться живым. Видишь, не получается думать об этом серьезно. Я смеюсь, следовательно, я существую.
Это влюбленность, Вера, вполне нормальная и легко объяснимая наукой вещь. Химическая реакция, гормональная буря. Влюбиться несложно, снизойти до необременительного служебного романа и того проще, но мы оба понимаем, что это неправильно. Скажу больше: опасно. Ни твои, ни мои чувства ничего не изменят, слишком многое, прости за пафос, поставлено на карту. Нельзя разрушать то, что строилось долгие годы.
Одному черту известно, чего мне стоило это построить.
У тебя есть жених, у меня – семья. Не те мы люди, чтобы находиться в “подвешенном” состоянии. Рано или поздно наш служебный роман выйдет за пределы случайной интрижки, и тогда как минимум четверо останутся несчастными. Ты хочешь этого? Я нет.
Говорят, благими намерениями дорога в ад вымощена. Мои намерения по отношению к тебе были самыми что ни на есть благими: раз судьба решила столкнуть нас, выбраться из этой передряги достойно и внести посильный вклад в твое обучение. Помочь там, где это возможно, пускай я не учитель. Чтобы ничего лишнего, пришли-ушли, задача-решение, иногда подзатыльник, чтобы не зазнавалась. Не прикипать душой, не преступить границу этики, но вышло иначе.
Трудно сказать…
Сашка завозился во сне, что-то пробормотал. Я вздрогнула и машинально скомкала письмо. Лишь услышав ровное дыхание, распрямила бумагу.
…Трудно сказать, когда это случилось: спустя месяц, два или больше. Не понял, дурак, что попал, да не пальцем в небо. Ты ухитрилась войти в мою жизнь и прочно обосноваться в ней, перевернуть всё с ног на голову. Р-раз, и накрепко. А я (несколько слов были зарисованы, не разобрать) благодарен тебе. Так мало людей, ради которых встаешь по утрам и ползешь в нашу психлечебницу, и не потому, что обязан, а просто чтобы увидеть. Обменяться парой бессмысленных фраз, сказать что-нибудь колкое – привычка, почти как утренняя зарядка. Смешно, но я не представляю, что когда-то входил в ординаторскую и встречал там Ермакову или Сотникову. Такое странное чувство, что мы знакомы много лет, что ты всегда существовала в моей жизни, добрый искренний человечек. Сложно объяснить. Это как стоять на крыше, когда потом тебя нечаянно толкнут, и ты будешь лететь, лететь, зная, что в один прекрасный миг расшибешься в лепешку. Если это простая химия, что же тогда любовь? Если влюбленность, почему ты так нужна мне?
Каша в голове, ненавистная овсянка! Сказать хочется много, и чтобы непременно в глаза, наплевав на всех и вся. Не в моих правилах мечтать о несбыточном, но, увы и ах, мечты – единственное, чем можно владеть, не рискуя быть понятым превратно. Все мы, как ни крути, существуем в тесной клетке условностей. Не нахожу за собой сил сломать ее. Я трус, ведь если бы по-настоящему хотел быть с тобой, никакие решетки бы меня не остановили. Значит, клетки – это вовсе не клетки, это коконы, в которых мы прячемся от своих желаний. В коконе тепло и комфортно, за коконом холодно и страшно. Кем-кем, а бабочкой мне точно не стать – я, в крайнем случае, трескучий овод.
Любовь – что за ерунда? Ну, имя есть старинное русское, ну песни поют безо всякого смысла. Любовь к родителям, любовь братская, дружба – тоже в какой-то мере любовь. А любовь к женщине, когда не поймешь, то ли банально одержим и прямая тебе дорога в уютный дом с мягкими стенами, или действительно хочешь уберечь ее от всех напастей? Такую любовь не зря сравнивают с болезнью, но это единственная зараза, которую не хочется лечить. В мире до сих пор нет «антивлюблина», а жаль: спрос был бы грандиозным. Ампутация-то не всем по духу и по карману.
Я люблю тебя, Вера, моя въедливая маленькая зазнайка. Люблю, как не любил еще ни одну женщину. Ничего не могу с собой поделать, люблю и в душе надеюсь на чудо. Необъяснимо, но факт: ты снишься мне через раз, а порой и каждую ночь. Тяжело просыпаться и узнавать, что сны – не явь. Это больно, черт подери! Оказывается, у меня есть душа, и не та, что от слова “душить”. Оказывается, она может болеть, и если болит, то гораздо сильнее плоти. Человек устроен очень недальновидно. Доминируй в системе тело, мы бы заботились только о нем и никогда ни в чем не сомневались.
А теперь серьезно («а сейчас стихи»). Ты должна быть счастливой, слышишь? Счастливой без меня, с человеком, который достоин тебя и собирается жениться. Это не самоуничижение, лишь здравый смысл. Неосторожные слова не должны толкать на край. Мы встретимся, объяснимся, и всё будет как раньше. Чужие люди, чужие жизни. Правильно и логично.
Заканчиваю весь этот бред укуренного. Психиатры славно повеселятся, листая на досуге мой диагноз. Прости, если сможешь, милая моя девочка, хотя бы попытайся простить. Даже такая циничная скотина, как я, не поставит под удар любимого человека. Герой-любовник из меня хреновый, а вот тиран с заскоками - вполне. Не будем ломать стереотипы, пройдем курс лечения, пока вирус еще можно выгнать.
P . S . Не поздравляю с Новым годом, потому что все пожелания и так сказаны. У тебя всё будет хорошо, не может быть иначе.
Я сидела, как громом пораженная. Вновь пробежала глазами лист, цепляя отдельные строчки.
…Трудно, когда это произошло, спустя месяц, два или больше…
…В мире до сих пор нет «антивлюблина», а жаль: спрос был бы грандиозным…
…Я люблю тебя, Вера, моя въедливая маленькая зазнайка. Люблю, как не любил еще ни одну женщину…
…Ничего не могу с собой поделать, люблю и в душе надеюсь на чудо….
Не-воз-мож-но. Вопросы, сотни вопросов петардами взрывались в голове. У меня галлюники? Это такая новогодняя шутка? Где скрытая камера? Но вся эта кутерьма шла скорее побочным фоном. Заветные листы подрагивали в руках, щеки горели огнем, а по спине, наоборот, побежал приятный холодок, будто кто-то водил по позвоночнику чуткими, чуть прохладными пальцами.
Еще одно чудо, скоро привыкать начну. Так ведь не бывает... Деда Мороза не существует, кулоны не светятся, письма не появляются из ниоткуда, а Воропаев... Воропаев не может меня любить.
Рационализм в панике прятался под кровать, уступая место вере во что угодно. Письмо Онегина к Татьяне, первое, последнее и совершенно безнадежное. Он любит, но отказывается…
«А не сговорились ли они все?» - фыркнул рационализм из-под кровати. Слабенько, едва слышно фыркнул. Сморгнув слезинку, я крепко зажмурилась, приоткрыла один глаз. Письмо не исчезло. Настоящее оно, сердцем чувствую, и, к графологу не ходи, написано Воропаевым. Столь сумбурно, саркастично, по-воропаевски. Только зачем? Не мог он вот так, просто... Да, в конце концов, КАК ОНО ВООБЩЕ СЮДА ПОПАЛО?! Чертовщина какая-то, и неизвестно, что больше «из ряда вон» - появление Деда Мороза или это письмо. Но, Боже, как мне хотелось ему поверить…
Страстные слова? Кому они нужны?
Бред укуренного? За этот бред я готова простить ему многое.
…люблю тебя…
Я глубоко вдохнула и лишь после этого поняла, что плачу. Всё, финиш. Тихо шифером шурша, едет крыша на всей скорости. Если Воропаев всё это нарочно провернул, чтобы отомстить за вечер признаний, то я его... просто-напросто убью!
- Ты до сих пор не спишь? – сонно спросил Погодин. - Ложись, поздно уже…
- Сашка…
- Ну чего?
- Я не смогу выйти за тебя замуж…
Часть II . Любовь
Если спросишь, легко ли навстречу
Против ветра и против течения,
Я тебе ничего не отвечу:
Это всё не имеет значения.
Я хотела почти невозможного,
Всё мечтала, но где же ты раньше был?
Я совсем не скучаю по прошлому: я боюсь потерять настоящее.
Е. Польна .
Глава тринадцатая
Вампиры по вызову, или котенок с улицы Лизюкова
Иные последние известия от того так и называются, что отражают всё самым последним образом.
Л. С. Сухоруков
Тридцать первого декабря каждого года мсье Печорин традиционно проводил в компании бутылки-другой-третьей. Виски, коньяк, мартини, водка – в этом плане вампир был всеядным. Стыдясь напиваться без повода, он наверстывал упущенное в праздники. Исключение составляли лишь периоды глубокого душевного падения. Одиночество – гордое ли? – порой тяготило Печорина, но в свои худшие дни он был самодостаточен и существовал автономно, довольствуясь обществом выпивки и телевизора.
- А чего у нас в мире делается? – спрашивал он у початой «Березовой рощи», выуживал из-под дивана пульт и включал новости. Если новости не находились, их заменял кулинарный канал.
Вдохновившись кулинарными изысками, он шел на кухню и готовил «что-то там под таким-то соусом с гарниром из фиг-знает-чего» из подручных материалов. В большинстве случаев «что-то там» выходило несъедобным, и горе-кулинар угощал творением соседей, вероломно маскируя его под восточный деликатес. Соседи кисло улыбались и кормили «деликатесом» собаку, экономя тем самым на корме для Тузика.
Печорин вообще был личностью экстраординарной. Он мог подскочить в полчетвертого утра с твердым намерением вести здоровый образ жизни, натягивал на уши лыжную шапочку и отправлялся бегать вокруг дома. Рвения хватало на круг-два, и горе-спортсмен, стряхивая повисшего на пятках Тузика, возвращался домой, согревался коньяком с добавлением кофе и утешал себя тем, что начинать надо с малого. В следующий понедельник кругов будет три.
Однажды осенью Печорин купил рояль. Совершенно новый, белый концертный рояль с похожей на одинокий парус крышкой. На рояле он играл сызмальства, и те самые соседи, чей Тузик питался кулинарными изысками, пару дождливых вечеров наслаждались «Лунной сонатой», «Маленькой ночной серенадой» и «Ave Maria». Но потом вампир променял Бетховена на Круга, а Моцарта – на Сукачева, и вдохновенно бил по клавишам, вспоминая «Владимирский централ». Соседи тихо молились: их бабушка битый час «курила трубку». Вскоре, правда, рояль был продан за бесценок, но хозяева Тузика еще долго вздрагивали всем телом, заслышав знакомые мотивы.
Случался в жизни Печорина и благотворительно-альтруистический период. Он перечислил солидную сумму на счет Фонда помощи инвалидам войны, кормил бездомных кошечек «Фрискасом», переводил старушек через дорогу, совершенно бесплатно доносил людям покупки и даже изображал Бабу-Ягу на детсадовских утренниках. Но прекрасный порыв иссяк быстрее, чем ушел с молотка белый рояль: вампир понял, что один-единственный человек физически не сможет помочь всем нуждающимся в помощи, деньги давно кончились, а в садике его разоблачил знакомый мальчик: «Дядя Пецёлин, у тебя баладавка отклеилась!». В папулю малыш пошел, что поделать?
Инесса возникла на горизонте два года назад. Она успешно сымитировала собственную смерть и по официальным данным считалась убитой. Многочисленный и не самый знатный род оплакал горячо любимую дочь и забыл о ней. Вампирша получила долгожданную свободу... и ушла в загул.
Утолив первый голод, Инесса вспомнила о воспитании и долге. Нервная, как молодая пантера, она пыталась обуздывать кровожадность, в итоге срывалась и шла у нее на поводу, но постепенно умнела. Начала появляться в обществе, работала у знакомых... кем придется. Нападения стали спланированными и не выходили за рамки вампирской этики.
Бытие вампиром не слишком устраивало Несс, даже более того – не устраивало совсем, но и к людям она приближаться не хотела. Ни одну жертву не удостаивали жалостью. Формально, люди – это продукт питания, рассуждала Инесса. Многие из них жизни не мыслят, например, без макарон по-флотски, но что-то она не замечает особых сантиментов по отношению к расчлененной, перемолотой пшенице и несчастным животным, из которых сделали фарш.
Печорин случайно обнаружил вампиршу в московских лабиринтах и, недолго думая, забрал с собой. Места у него было много, опыта по воспитанию молодых да нравных – и того больше, оставалась безделица – сообщить другу. Он, Печорин, конечно, поклялся голодных котят, несчастных щенков с больными лапками и птичек с перебитыми крыльями домой не таскать, но... Опальная аристократка покорила суровое вампирское сердце.
Маг поначалу удивился, что с ним советуются, а когда увидел, кого друг юности тащит в берлогу, презентовал коробку вакцины от бешенства, пожелал счастья в личной жизни и попросил не выключать голову. Он думал, что вампирша – явление временное. Ошибся. Такие как Несс пар не создают и на одном месте долго не задерживаются – они по природе кочевники, однако нравная красотка предпочла сломать стереотип и у Печорина задержалась.
- Мне всё равно, где он там и с кем! – кричала Рейчел в трубку. Что бы ни натворил гражданский муж, она звонила его лучшему другу и только ему, даже если требовалось просто узнать как дела. – У меня своих дел по горло! Зачем он мне сдался, скажи на милость? Я свободная женщина!
- Рейчел, вы ведь хотели помириться, разве нет? – спрашивал маг на ломанном английском. Вампир рядом только фыркал. – Что-то помешало?
- Да, хотели, пока этот... этот... Аррр! Пусть гуляет, - жестко бросила она, - нагуляется – вернется. Приму, никуда не денусь, только обязательно помучаю, это полезно. Если Жене нравится думать, что мы расстались только из-за моей наивности, прекрасно! Но он свинья, можешь так ему и передать.
Впрочем, было бы нечестно не упомянуть, что появление прекрасной вампирессы возымело и положительный эффект. Печорин, вынужденный контролировать и себя, и воспитанницу, серьезно сократил потребление горячительных напитков. Всерьез они напились лишь однажды, но по счастливой случайности город уцелел, а три студентки отделались легким испугом.
От приглашения друга заглянуть на огонек он отказался по собственной воле - сказывались натянутые отношения с Галиной Николаевной и ощущение собственной неуместности. Не хотелось портить людям праздник болезненно-голодным видом, да и период обострения приходил аккурат к концу месяца.
Новогоднюю ночь вампир провел в компании Несс, а утром его разбудило громкое шкворчание и отчаянное шипение. Потирая гудящую голову, Печорин прокрался на кухню, чтобы обнаружить там матерящуюся Инессу. Девушка и единственная в квартире сковорода сражались не на жизнь, а на смерть.
- И что это будет? – полюбопытствовал вампир, опираясь о дверной косяк.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ