Книга первая
Мой ангел-вредитель
Оглавление
Часть I . Вера.
Глава первая. «Мой дядя самых честных правил...»
Глава вторая. Попутчик
Глава третья. Друзья познаются в еде
Глава четвертая. Д’Артаньян и три волонтера
Глава пятая. Коньяк элитных сортов
Глава шестая. Первый блин комом, или народный метод борьбы с депрессией
Глава седьмая. Одинокий ворон желает познакомиться
Глава восьмая. Чайник мира
Глава девятая. Еще один Артемий Петрович
Глава десятая. Лебединая песня французского комода
Глава одиннадцатая. «Я к вам пишу – чего же боле?»
Глава двенадцатая. Под бой курантов
Часть II . Любовь
Глава тринадцатая. Вампиры по вызову, или котенок с улицы Лизюкова
Глава четырнадцатая. Исповедь Ёжика
Глава пятнадцатая. Теоремы и следствия
Глава шестнадцатая. Жизнь продолжается
Глава семнадцатая. Заветное желание Моргарта Громова
Глава восемнадцатая. Ведьмы оптом и в розницу
Глава девятнадцатая. Короли и дамы
Глава двадцатая. Спящая царевна
Глава двадцать первая. Десять лет в один день
Глава двадцать вторая. Omnia vincit amor
Алине Е. и Наталье Владимировне М.
Без вас этой книги никогда бы не было.
Часть I . Вера
Глава первая
«Мой дядя самых честных правил...»
«Когда же черт возьмет тебя!»
Так думал молодой повеса,
Летя в пыли на почтовых,
Всевышней волею Зевеса
Наследник всех своих родных.
А.С. Пушкин.
Возникая посреди ночи у подъезда многоэтажного дома на Рублевском шоссе, Печорин чувствовал себя круглым идиотом. Еще и вырядился подходяще – черная косуха, черные джинсы и бледная морда, не хватало только неоновой стрелочки «Я вампир». Несси бы оценила. Не она ли в черном платье со шлейфом рассекала по московским высоткам и с криком: «Бу-га-га!» падала на головы робким юношам? Это был, пожалуй, один из наиболее существенных плюсов нежитизма – можешь прыгать хоть с «Эмпайр-стейт-билдинг» и отделаешься разве что штрафом за порчу асфальта.
Печорин немного постоял у подъезда, слушая тишину. Сколько он себя помнил, тут всегда было тихо. Комары и кошки не в счет. Последние драли глотки так проникновенно, что подмывало заглянуть в календарь: сейчас точно август, а не март?
Печорин коварно закатал рукав косухи, соблазняя голодных комаров. Первый же польстившийся комар отбросил лапки от токсического шока. Посеяв таким нехитрым образом панику в рядах противника, вампир тенью скользнул в подъезд.
Консьержка ничем не отличалась от той, что сидела здесь двадцать лет назад, разве что крупная бородавка под правой ноздрей сошла бы за особую примету. Водянисто-серые рыбьи глаза подернуты поволокой – внушение во всей своей красе. Однократное применение подавляет личность объекта, постоянное – убивает само понятие личности. Знакомый почерк. Если и есть в подлунном мире что-то вечное, так это методы дяди Бориса.
Печорин, насвистывая, вошел в лифт. С этой кабинкой было связано много приятных воспоминаний его юности. Именно здесь приглашенные мастера замазывали портрет Бориса в исполнении художественно-одаренного племянника, именно отсюда гиперактивного вампирчика вытягивали за ухо, когда он с невинной рожицей шел подпаливать кнопки. Именно отсюда он, пользуясь последними достижениями электроники, сообщал о заложенной в гимназию бомбе... Да, веселое было время! Печорин сентиментально вздохнул и, тихонько цыкнув в такт дверям, вышел.
На лестничной площадке его встретил еще один атрибут роскоши, но, скорее, европейской – старик-дворецкий в черной ливрее. Землисто-бледный, как покойник, с жидкими седыми волосами и налитыми кровью глазами, он был слишком стар даже для вампира. Изрытая морщинами кожа казалась не толще папиросной бумаги, ткни и прорвешь. Где только откопали?..
Печорин недоуменно моргнул. Они с дворецким уставились друг на друга.
- Федька? Ты, что ли?!
- Б-барин?
В желтых глазах старого крепостного блеснули слезы. Растроганный вампир прижал Федьку к груди, даже сквозь куртку чувствуя, как тот дрожит от изумления и радости.
- Сколько лет прошло, сколько лет, – бормотал дворецкий, не отпуская посетителя. – Барин... Да неужто ты домой воротился? Я ж тебя вот таким помню... Бари-ин!
- Совсем сбрендил? Не голоси, соседи сбегутся!
- Не гневись, барин, - попросил старый вампир. – Радостно мне, грех на меня гневаться. Вырос-то как, отрада наша! Где ж тебя носило столько лет?
- Долгая история, Федька, на сухую не расскажешь, - он кое-как отцепил от себя старика. – Узнаю, чего от меня хочет дядя, и мы с тобой сядем, посидим, как в старые, добрые...
Федор лукаво усмехнулся в усы. Прикидывал, чем обернется это «посидим» для господской квартиры и собственного хрупкого здоровья.
- Не ожидал увидеть тебя... – Печорин едва не добавил «живым». – Никогда бы не подумал, что ты по-прежнему ишачишь на Бориса!
- А куда деваться, барин? Старость не радость…
- Ну-ну, не скромничай! Ты еще меня переживешь, - ободряюще сказал посетитель и шагнул через любезно распахнутую дверь. – Сиятельства у себя?
Старик заметил приближающегося слугу и чопорно кивнул.
- Их Сиятельства ожидают вас в Большом кабинете, - отвесив низкий поклон, Федька вернулся на свое место. Похоже, что помимо блудного племянника сиятельства ожидали кого-то еще.
«Бедняга, - с грустью подумал мужчина, отдавая суетящемуся лакею куртку, - все эти годы он так же улыбался и кланялся... Эх, знал бы, что старикан здесь, давно бы выкупил... А почему нет? В наш вампирятник Федька впишется на раз-два, он виртуозно маринует осетрину, еженедельно делает уборку, сам стирает за собой носки и не храпит по ночам... Представляю, как обрадуется Несси! Она ненавидит убираться».
Вдохновленный этой идеей, вампир надел поданные слугой тапочки и зашагал к Большому кабинету. Идти было минуты две, если идти медленно и со вкусом.
Квартира в двадцать пять просторных комнат заняла бы собой немалую площадь, существуй она на самом деле. В действительности, жилище сиятельств являлось ничем иным, как прорывом пространства на стыке времен. Довольно редкая и малоизученная отрасль пространственной магии, доступная лишь избранным. Вроде хата и есть, но на три секунды назад. Трехсекундного промежутка с лихвой хватало на состыковку времен и разрешение возможного временного конфликта.
Вампир остановился перед парадным портретом Бориса Андреевича Раевского, а ныне Бориса Рейгана. Украшенная искусной резьбой рама красного дерева, работы Мартына Яковлева, неграмотного, но талантливого резчика, и холст в четыре метра высотой, на котором изображен мужчина лет сорока пяти. Благородная бледность, стальные глаза на надменном лице, доходящие до плеч темно-русые волосы, классический костюм с искрой, белоснежная рубашка – Четвертый Министр на портрете был именно таким, каким его запомнил племянник, да и в жизни-то не особо изменился.
- Любуешься?
Лениво обернувшись, он встретился глазами с Борисом. Легок на помине.
- Ностальгирую. Ты казался мне надзирателем за грешными душами, этакий Люцифер в костюмчике, гуру раскаленного свинца, а сейчас смотришь на тебя и думаешь: что я тогда пил? Почему не закусывал?
Борис изобразил улыбку. Он откровенно забавлялся, рассматривая своего теперь уже единственного кровного родственника. Удравший из дома юнец повзрослел, заматерел и превратился в мужчину, но времени не удалось задушить таящееся в карих глазах бунтарство. Окончательно проявилась порода. Сейчас они выглядят почти ровесниками, а лет так через десять-пятнадцать Рейган сам будет годиться ему в племянники.
- Любуешься? – передразнил гость, чувствуя себя не в своей тарелке.
- Не угадал. Пройдем в кабинет, нам нужно поговорить.
***
- Итак, - начал Рейган, потягивая вино, - я рад вновь видеть тебя здесь, Йевен.
- Жаль, что я не могу сказать того же, - показал клыки племянник, принимая от слуги бокал. – Охоты вешаться на шею с криками: «Дядя Борис!» как не было, так и нет.
- Йевен, Йевен, ты изменился не в лучшую сторону. Корчишь из себя черт знает кого, постоянно лезешь на рожон. Куда подевался наш тихий, послушный мальчик?
- Съели мальчика. Ам, и нету! Вместо него подсунули меня. Не представляешь, чего мне стоило сменить паспорт, - пожаловался он. – Ван-Ван Иванов, Сидор Сидоров и Саша Пушкин к концу недели превращались в Йеню Рейгана. Паспортистку увезли в Кащенко, при виде имени на «Й» она начинала кусаться.
Борис оскалился. В его арсенале имелось тридцать шесть разнокалиберных улыбок и семнадцать вариаций на тему смеха. «Улыбка номер восемь, - безошибочно определил Печорин, - называется "сейчас я скажу гадость"»
- Кто виноват, что у моего братца и его милой женушки была такая... тяга к... необычным именам? Э-хе-хех, хорошие они были… люди, только глупые. Жаль их.
- Растешь, Бориска. Потренируйся еще лет семьдесят... пять, и ты научишься соболезновать, - подмигнул ему несостоявшийся Саша Пушкин. – А насчет глупости... Как по мне, единственная совершенная отцом глупость – это назначение тебя опекуном и наследником в случае моей недееспособности. Вот здесь да, умнее не придумаешь, а дальновидно-то как! Скажи, Совет Старейшин до сих пор считает меня жителем дома скорби?
Князь был умелым лицедеем, поэтому улыбаться не перестал. Насладившись скрипом зубов и улыбкой номер двадцать два, Йевен снисходительно продолжил:
- Так какие же неприятности сулит нам старуха-судьба, раз ты гоняешься за мной по всей Москве и требуешь незамедлительно явиться?
Рейган не стал уточнять, что никогда и ни за кем не гонялся. Если племяннику нравится чувствовать себя хозяином положения, да будет так. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось.
Князь наполнил вином опустевший бокал, после чего ответил:
- Неделю назад был экстренно созван Совет Старейшин. Я присутствовал на нем в качестве главы Департа…
- Тебя повысили? Великое событие! То, что ты важная шишка на важной вампирской ёлке, я и так знаю. Предлагаешь отпраздновать?
- Не выпендривайся! – ласково посоветовал Борис. – Я присутствовал на Совете в качестве главы Департамента, потому что Деметр попросил меня об этой услуге.
- Короче говоря, старик Деметр собирается на покой, - по-своему расшифровал Йевен, который всё делал по-своему. – Раньше он не пропускал текучки, тем более, экстренно созванные.
Возглавить Департамент – всё равно, что занять пост премьер-министра страны, а значит, не имевший нужды в заместителях большой босс неспроста одолжил Рейгану свой стульчик. Тут уж одно из двух: либо старый крыс сам поднял планку, либо его культурно подвинули.
- Правильно мыслишь, - похвалил добрый дядюшка, - но на повестке дня стоял другой вопрос. Небезызвестная ведьма с кодовым именем Леди Ирен совершила побег из Колонии для Особо опасных преступников.
- Шо, опять?! – сиплым голосом Волка из мультика спросил племянник. – Леди Ирен сбегает систематически, и всякий раз ее находят в сверхсекретных правительственных лабораториях с какой-то термоядерной пакостью в руках. И ради этого я тащился через всю Москву?
- А если я скажу, что наша милая Леди нашла-таки способ обрести бессмертие?
Печорин поперхнулся вином.
- На кой хрен так пугать?! – просипел он, уже не притворяясь. – Фу-у-ф... Ты о чем вообще? Ирен не настолько свихнулась, чтобы пополнить наши ряды, разве что в Колонию случайно забрели вампирские иезуиты. Другого способа обессмертиться просто не существует!
- Я тоже считал, что это невозможно, но как оказалось… - Борис вздохнул почти по-человечески. – Если вкратце, Ирина Бестужева, больше известная как Леди Ирен, на свободе. На данный момент она скрывается за пределами страны и планирует вернуться в ближайшее время. Теперь…
- Кондуктор, не спеши, – попросил гость. – Не спорю, Леди Ирен – конкретная заноза в одном месте. Она буянила задолго до моего рождения, и на ее счету не одна сотня трупов, но при чем здесь мы? При чем здесь я?
Борис не успел ответить: в кабинет, точно Царевна-Лебедь, вплыла прекрасная блондинка.
Алёна Игоревна Рейган иллюстрировала собой само понятие «совершенство». Ее черты были настолько идеальными, что казались принадлежащими иному миру. Ну не бывает у простых смертных такой нежной, фарфоровой кожи, водопада шелковистых волос, розовых губ, соблазнительно пухлых без намека на вмешательство извне и потрясающих небесно-голубых глаз, за одну только слезинку которых готов уничтожить мир. Йевен звал ее ласково: «Крысота ты наша неземная».
- О, - удивилась красавица, – выходит, Федька не солгал, и мой несравненный Йевен действительно здесь. Какая встреча!
- Мое почтение, тетушка, - улыбнулся вышеназванный. – Ты не постарела ни на день и всё также прекрасна. Я бы сказал, убийственно прекрасна.
Княгиня обнажила острые зубки. Наречие «убийственно» употреблялось в буквальном смысле и считалось комплиментом.
- А вот ты постарел, племянничек, - промурлыкала она.
- По сравнению с вами, милые родственнички, я еще младенец, - парировал «племянничек» тем же приторно-елейным голоском. – Так что там всё-таки с Иришкой, княже?
- Поступила информация, что сейчас она занята поисками своей дочери, которая, к слову, уже более семи лет проживает в твоем городе.
- И?.. – хмыкнул молодой вампир.
- На соседней с тобой улице, - подхватила Алёна. Она хоть и не заседала в Совете, ведя размеренную жизнь Рублевской домохозяйки, но была в курсе всех более-менее важных дел любимого мужа.
- Ну и?..
- Ты видишь ее чуть ли не каждый день.
- И... да?! А вот это уже интересно. Люба, Света, Оля, Таня, - забормотал он. – Лиза, Катя, Валя, Тамара. Гафурова, Синицына, Ольга Егоровна... Лариска?
- Иногда вы пьете вместе...
- Бинго! – обрадовался племянник. – Это Лариска!
Борис обреченно заслонил глаза ладонью, покачал головой и протянул ему цветную фотографию. Изображенную на фото женщину Йевен узнал бы с первого взгляда, даже запечатли ее вампиры в полный рост в формате «три на четыре».
- Да быть этого не может! Тут какая-то ошибка…
- Исключено. Это действительно она, и, если тебе дорога собственная шкура, держись от нее подальше. Нам доподлинно неизвестно, как Ирен планирует достичь желаемого, но в ее планах наверняка фигурирует жертвоприношение. Зная древнюю магию, не берусь утверждать, что ей не понадобится кровь вампира, - закончил Рейган.
- Говорила мне мама: «Йеня, мальчик мой, как задумаешь курить, прячь траву от дяди Бори». Да вампиров сейчас как котят нетопленных, выкапывай – не хочу!
- Мертвых вампиров, - уточнил Борис, - таких как я, таких как Алена, таких как твой обожаемый Федор, но живых вампиров практически не осталось, поэтому последуй-ка моему давнему совету, Йевен, и обратись, пока еще не поздно. Я подыскал тебе неплохое применение. Станешь бессмертным и бесполезным для Бестужевой, а заодно избавишься от...
- Вот уж сказка про белого бычка! Читай по губам: я не собираюсь обращаться! Зачем? Чтобы по доброй воле навлечь на себя проклятие, обрести так называемое «бессмертие», а потом получить пулю в лоб или кол в сердце и прямым билетом в Тартар? Я пас!
- Ты и так попадешь в Тартар, - резонно заметила Алёна. – Все мы там будем...
- Допустим, - согласился Йевен, - но на вашей диете, «кровь-морковь-любовь», я попаду туда гораздо раньше. Ладно, без твердого сыра и супа харчо как-нибудь обойдусь, татуировка решит проблему с солнцем. А как насчет жажды, светлый княже? Сколько лет прошло, прежде чем ты научился полностью себя контролировать? Десять? Двадцать? Я человек несвободный, и работа у меня самая общественная.
- Можно подумать, что нынешний способ борьбы с жаждой не делает тебя опасным для общества, - отмахнулся Рейган. – Невелика разница.
- Велика, Борис. Пьяный живой и трезвый мертвый, которому три бочки медовухи как глоток детского шампанского – это две большие разницы. Вопрос второй: «а заодно избавишься от...». Кого тебе иметь в виду, как не наших дорогих друзей? Кодекс Сообщества, Кодекс Сообщества! Проснись и пой, на дворе двадцать первый век. Кто тебе хоромы красил, князь? Гастарбайтеры? И расширяли тоже они? Вам, значит, сесть колдунам на шею можно, а мы, простые смертные, парой слов перекинулись – и на нары? Далеко не каждый Селябим мечтает о твоей голове над камином, уж поверь мне, – он фыркнул, как застоявшийся рысак. – Задолбался вам штрафы платить, если честно, но единственного друга, который не раз спасал мою шею, не кину. Если бы не он, меня бы тут не сидело.
- Ты такой же, как твои родители, - небрежно отметил князь. – Болван. Дик из жалости обратил Сандру, потом, видите ли, раскаялся и всю оставшуюся жизнь посвятил борьбе со своей природой, призывая бороться и ее тоже. Вот только жажда крови в Сандре оказалась сильнее разума…
Мог бы и не напоминать! Кровавую бойню с участием родителей, где он присутствовал семилетним мальчишкой, вампир помнил так же хорошо, будто она произошла вчера. Безумное лицо матери, бурые пятна на ее любимом светло-бежевом платье; перегрызающий горла и ломающий хребты отец; земля, залитая темной дымящейся кровью – всё это долгие годы преследовало его в кошмарах.
- Твой дружок, разумеется, об этом знает, - констатировал ставленник Деметра. – Маги не поленились досконально изучить наши вредные привычки, а ему, говорят, повезло с наставником... Да, маги против жестких разграничений. Заносчивые, самовлюбленные, ничтожества, сующие носы туда, куда не следует, не в состоянии понять всей опасности объединения! Почему до вас никак не дойдет, что панибратство запретили не из-за чьей-то минутной прихоти? – охваченный пафосом князь ударил кулаком по столу. – Мир развивается по наилучшей из всех тенденций: наша численность стабильно растет, их численность стабильно падает. Настанет день, когда умрет от старости последний маг, а гибель последнего вампира совпадет только с гибелью планеты. Вот где настоящая разница! Эти недоумки собственноручно пилят сук, не потрудившись слезть с него!
Йевен мысленно с ним согласился. Рождаемость – больная волшебная мозоль. Те, кто хоть с каплей мозгов в голове, всячески способствуют демографическому кризису, а поддерживают численность в основном ведьмы-подростки, любители заглянуть "на чай", первые встречные и генетические казусы. Какой уж тут естественный прирост? Скорее, неестественная убыль.
- Магам никогда не сыграть с нами на равных, - продолжал рассуждать Борис. – Они либо по ту сторону крепостных стен, либо на коленях, иначе никак. Панибратство же ведет к хаосу. Им оно дарует ложные надежды, а нам – повод освободить место над камином. Теперь понятно, племянничек?
- Понятно, дядюшка. Знаешь, почему мы с ним сблизились? – неожиданно спросил Печорин. – В смысле, помимо годов чудесных, халявного хавчика и неоплатного долга? Мы оба ищем компромиссы. Не приспосабливаемся, нет. Мой образ жизни вообще трудно назвать здоровым или общественно-полезным. Просто со-су-щест-ву-ем! Слово страшное, но смысл – в жизни бок-о-бок. В равенстве, Бориска! Попробуй, поставь его на колени, и я посмотрю, как у тебя получится. Это вы у нас неземные и вечные, а мы обычные. Копайтесь сами в вашей бессмертной песочнице...
Князь поднял белую ладонь, и Йевен умолк.
- Я умываю руки. Поступай, как знаешь, но помни: пока ты жив, наследства тебе не видать. Тут уж «или-или».
- К наследству прилагаются большие неприятности, - протянул Печорин. – Оно мне не нужно. Я вышел из игры двадцать лет назад, и возвращаться теперь было бы, по меньшей мере, странно. Нет, - повторил он, - я пас.
- Как знаешь. Это всё, что нам требовалось выяснить, можешь быть свободен. Приглядывай за дочерью Ирен, она унаследовала все лучшие черты своей матери... Ах да, - «вспомнил» Рейган, - ты вроде бы хотел о чем-то попросить?
Йевен понимающе ухмыльнулся.
- Сколько будет стоить вольная для Федьки?
- Много, дорогой мой, много. Федор служил мне еще при царице Анне.
- Подумаешь, каких-то триста лет! Ему на пенсию пора, дешевый мой, он устал быть твоим личным клоуном. Отпусти холопа, княже, а лицензию я ему сам добуду.
- Не вспоминал двадцать лет и вдруг, нате вам, вспомнил, - проворчал князь.
- Ты обещал Федьке вольную еще до моего ухода, - парировал Йевен. – Не ожидал увидеть его здесь, вот и не думал!
- Я, кажется, достаточно четко обозначил свою позицию, - холодно сказал Борис. – Федор останется здесь.
Печорин взвился, готовый отстаивать Федькину свободу с ятаганом в зубах. Подходящий ятаган как раз висел рядом на стене – только руку протяни.
Алёна примиряюще коснулась мужниного локтя.
- Отпусти Федьку с Йеней, любимый, - ласково пропела она. – Зачем он нам, сам посуди? Вечно болтается под ногами, проходу не дает. Распевает: «Боже, Царя храни», и потом вся квартира мучается от головной боли. Отпусти.
Впервые за долгие годы Борис не знал, что ответить жене.
- Молчать, женщина, - подсказал Йевен, - твой день Восьмое марта.
Княгиня опустила голову на плечо супруга. Она была младше Бориса на двадцать пять лет и любила его вот уже на протяжении трех веков. Редкость среди вампиров. Любить вечно нельзя, и всякая привязанность имеет срок хранения, а мертвые вампиры вообще не способны на чувства – их одолевают страсти. Однако Алёна любила Рейгана, и поэтому Борису было очень нелегко ограничить ее хотя бы в чем-то.
- Хорошо, - через силу ответил князь, - включу Федьку в завещание, и, если меня вдруг настигнет серебряная пуля, он достанется тебе. Но это мое последнее слово.
Княгиня тихонько выдохнула ему в рукав. Иного она и не ожидала. Понимала, что большего гордый вампир ей позволить не мог.
- Даже не знаю, что вам сказать. Спасибо, наверное, - Йевен благодарно кивнул Алёне, пожал руку Рейгану. Времена, когда он искренне ненавидел дядюшку, давно миновали. Между ними осталась только острая взаимная неприязнь. – Поеду домой, завтра рано вставать. Удачной ночи.
У двери его нагнал тягучий голос Бориса:
- Стоит ли уточнять, что ты ничего не видел и не слышал?
- Не стоит. От всей души желаю, чтобы Леди Ирен не подлила тебе какой-нибудь термоядерной бурды. Диарея – неприятная вещь, особенно в твоем возрасте.
Вампир покинул Большой кабинет, так и не оглянувшись. Он боялся, что вот-вот придется взглянуть в глаза Федьке, хотя фактически он ничего тому не обещал.
- И как мы прожили столько лет в одном доме? Уму непостижимо, - философски заметил Борис, доливая вина в бокал.
- Ты для профилактики запирал его в ванной и оставлял без сладкого, а он в отместку подливал нам в кровь самогон, - улыбнулась Алёна.
- А не уксус?
- Или уксус, точно не помню. Мы испортили ребенку детство, и, по-моему, самогон в крови – это еще весьма гуманно, дорогой.
- Не спорю, дорогая, но не забывай о кошачьем помете с горчицей, - не остался в долгу Рейган, - в твоих любимых комнатных тапочках…
Глава вторая
Попутчик
В каждой женщине должны быть мозги, а не какие-то там изюминки и загадки.
«Жемчужины мысли».
Вам когда-нибудь приходилось надолго уезжать? А откуда-нибудь возвращаться спустя очень долгое время? Так вот, скажу я вам, куда-нибудь приехать гораздо проще, чем откуда-либо вернуться, ибо приезжаешь ты чаще всего налегке, а возвращаешься с довеском из прилипшей за годы житья на чужбине мелочевки, которая вроде бы и нужна тебе, как крокодилу купальная шапочка, но выбросить почему-то жалко. И вообще, любая мало-мальски важная поездка сопровождается не столько приятными впечатлениями, сколько утомительными сборами.
Тетя Люда в панике металась по квартире, сбивала всё на своем пути и непрерывно ахала.
- Пирожки положила? Зарядники на месте? Знаю тебя, будешь потом искать. Сапоги в сумке, я точно помню. Свитер вроде взяла... Ой, а кроссовки, кроссовки где?!
- В синем чемодане, рядом с тапками и косметичкой, - терпеливо пояснила я, волоча в коридор туго набитый рюкзак и пристраивая его рядом с собратьями. Многочисленными собратьями. Случилось то, чего я так боялась: размер багажа перешел все допустимые границы. Три чемодана, четыре не в меру упитанные дорожные сумки, семь пакетов и трещащий по швам рюкзачище занимали собой половину прихожей, а мне еще книги паковать! Это ж сколько тащить придется?!
За шесть неполных лет вещей накопилось порядочно, поэтому я планировала взять в дорогу лишь самое необходимое, остальное можно было отдать бедным или, на худой конец, выбросить. Не учла я одного: теткин список «самого необходимого» превышал мой разика этак в четыре.
С минуту попрыгав на чемодане, который так и не соизволил закрыться, я вконец отчаялась. С этим надо было срочно что-то делать.
- Теть Люд?
- Что, Верочка? – откликнулась та, гремя чем-то на кухне.
- Может, ну его, а? Возьму с собой половину, а вторую заберу, когда в гости приедем.
- Что? Прости, не услышала, - тетка обнимала пузатый пакет с провизией.
С моих губ сорвался тихий стон.
- Я говорю, что всё это, - кивок в сторону «кавалькады», - мы просто-напросто не дотащим. Пупки развяжутся.
- Думаешь? – искренне огорчилась тетя Люда, но нести пакет обратно не спешила.
- Уверена. Мне Сашку жалко.
Радостно тренькнул звонок, и в квартире нарисовался упомянутый Сашка.
- Здрасьте, Людмила Семеновна! Привет, Вер! Всё собира-а… - начал он и закашлялся.
Итак, мой скромный багаж увиден. Через пару секунд, после прикидки веса и оценки собственных возможностей, последует законный вопрос…
- Я думал, ты домой собираешься, - выдал Погодин.
- Так и есть, - ответила я с безмятежной улыбкой, - собираюсь прописаться в Сибири. Смерть от истощения, как видишь, не грозит. Кстати, это еще не всё, - поспешила я «утешить» приятеля.
Тот лишь горестно охнул и опустился на ближайший чемодан. В чемодане что-то хрустнуло.
- Да-да, каких-то семь-восемь энциклопедий, пяток справочников, и я готова.
От одной сумки и чемодана мы всё-таки избавились, сойдясь на том, что зимние вещи и основная часть макулатуры в ближайшее время точно не пригодятся. Только с одной из книжек вышла неувязочка: в двухтомный «Справочник врача общей практики» я вцепилась клещом, готовая сражаться до последнего вздоха. Погодин покрутил пальцем у виска и сдался. В итоге «Справочник» вытеснил три старых свитера, и все остались довольны. Пузатый пакет с провиантом я как бы невзначай забыла на кухне: курицы с пирожками хватит за глаза, ехать-то всего полдня. Буду соседей по плацкарту кормить.
- Присядем на дорожку? - бодрый тети Людин голос едва заметно дрогнул.
Я принесла ей табурет, а сама устроилась на сумках рядом с Сашкой. В последний раз оглядела прихожую, вздохнула украдкой. Как бы ни тянуло домой, скучать я всё равно буду. По тете Люде, такой доброй, заботливой и до невозможности суетливой, по девчонкам и ребятам из универа, с которыми сдружилась, и даже по бабулькам на лавочке, неусыпно следящим за моим нравственным обликом. И пускай такая «полиция нравов» везде одинакова, московские пенсионерки сразу и навсегда возглавили турнирную таблицу.
«Вон, гляньте, идет! А вырядилась-то, вырядилась! Одни каблучищи чего стоят! Много стоят, говоришь? Оно и видно! (здороваюсь, они перестают шептать и противно скалятся) Здрасьте-здрасьте! (провожают взглядом и шепчутся, думая, что не слышу). Ой, студентка, ни стыда, ни совести! Только и знает, что гулять. Мозги на место не встали? И парень этот к ней таскается, худой такой. Фу, скелет, кости торчат! Хоть бы женился уже, а то срам один…» и так до бесконечности. Лидеры, что там говорить?
- Вер, - Саша легонько потряс меня за плечо, - нам пора.
- Да, конечно пора, пора.
Людмила Семёновна всплакнула и повисла на мне балластом.
- Ох, Верочка, как же я одна останусь? Будто вчера в Москву приехала и домой. Когда я теперь тебя увижу? – всхлипывала она. Ну вот, сейчас я тоже заплачу!
- Не надо, теть Люд! К тебе Сашка будет забегать, а я звонить буду. Приеду в гости, честное пионерское, и Аньку с собой возьму, - забормотала я, кусая губы. Никогда не умела прощаться. - Весной приедем, хочешь?
Она кивнула, всхлипнула «на посошок» и утерла глаза рукавом. Знает, что раз пообещала, то обязательно вернусь. Мы стояли, обнявшись, словно две сиротки, и ни у кого не хватало смелости разорвать объятия. В горле поселилась знакомая соленая щекотка, а в животе заныло, совсем как семь лет назад, когда я махала родителям из окна поезда «Киров-Москва».
Сашка деликатно кашлянул.
- Не хочется прерывать вас, дамы, но нам действительно пора. Машина ждет внизу.
Он, как всегда, прав. Мой поезд отходит в семнадцать-двадцать семь, а раньше пяти, даже при самом благоприятном раскладе, на вокзал не попасть. Нужно торопиться. Я чмокнула тетушку в мокрую щеку, примерилась к сумкам, но больше двух плюс пакет унести не смогла. Сашка вздохнул и, ни слова не говоря, умчался куда-то, чтобы вернуться с дородным усатым дядькой.
Не утруждая себя приветствием, усатый субъект пересчитал чемоданы и скрестил руки на мощной груди. Альтруизм мужику был явно чужд.
- Я вам, ляха-муха, не носильщик! – мрачно изрек он. – Баранку крутить – ради бога, но баулы бесплатно переть – хрена с два! – дальше следовала сложная лексическая конструкция, где фигурировали в основном родственные и причинно-следственные связи.
- Выражения выбирай, уважаемый, - посоветовал Сашка. - Я доплачу.
- Мы доплатим, - поправила я, доставая кошелек. К чему-к чему, а к матюгам почем зря не привыкла и привыкать не планирую. Уши в трубочку – мало приятного. Хотя данный индивид мужского пола выражался еще вполне культурно, смотря с кем сравнивать.
- Доплатят они, как же! – водитель, кряхтя на разные лады, поднял оставшуюся поклажу. - Кто б мне за грыжу заплатил…
***
Полтора часа московских пробок, и мы, насколько позволяют сумки, мчимся по Казанскому вокзалу. До отхода от силы двадцать минут, а поезд еще надо найти. Таксист пыхтел где-то позади, не прекращая комментировать наши душевные качества. Народу – не протолкнуться! Люди шарахались, но пару зазевавшихся я все-таки сбила.
- Простите! Извините! Извините! Простите!
Платформе обрадовалась, как родной. Людей там было поменьше, появилась возможность перевести дух, не рискуя быть затоптанной.
- Какой у тебя вагон? – спросил вынырнувший откуда-то справа Сашка.
- Восьмой, двадцать третье место, - не задумываясь, ответила я. Неженская память на цифры досталась в наследство от папы, хирурга по профессии и поэта по призванию.
Пока я демонстрировала проводнице билет и паспорт, Сашка с водителем втаскивали в вагон «баулы». На бедного мужика было больно смотреть: красный, похожий на свеклу с усами, потный - как-никак, август на дворе - он хрипел и с трудом передвигал ноги. Тайком от Сашки сунула ему купюру, желая возместить моральный ущерб хотя бы частично. Таксист побухтел-побухтел, спрятал деньги в карман и поспешил ретироваться.
- Вот и всё, можешь ехать, - парень глядел на меня без обычного задора. - Ты уезжаешь, я остаюсь – ау, справедливость, где ты?
- Отставить пессимизм! Не узнаю тебя, Погодин. Кто вчера с пеной у рта доказывал, что для бешеной собаки пятьсот километров не расстояние, не ты ли?
- Да я, я, только…
- Дурачок ты, Сашка, - я обняла его и быстро поцеловала в нос. - Жду перед зимней сессией, и чтобы без опозданий.
- Четыре месяца! Да я повешусь! – застонал он.
Проходящий мимо человек с интересом взглянул на нас и, забросив на плечи неудобный рюкзак, вскочил в вагон. Пора бы и мне последовать доброму примеру.
- Саш, ты только учись, - попросила я. - Последний курс, запускать нельзя - по себе знаю.
- А я, может, только ради тебя и учился. Ты меня вдохновляла.
- Не говори ерунды, учатся ради себя. Я тебе только по утрам звонила, чтобы не проспал первую пару. Большое дело!
- Большое, - Сашка погладил меня по спине. – Так и быть, выучусь, но ради тебя. На моем дипломе напишут: «Он живет и творит ради Веры Сергеевны Соболевой»! Как тебе?
- Не очень, - призналась я. – Приятно, но чревато. Вдруг смешаешь что-нибудь не то, а меня будут искать ради мести?
- Веришь ты в меня, любимая девушка! - Погодин обиженно засопел.
- Верю я, верю. Очень верю. Только диплом не порти, ладно?
И хотя обниматься на солнцепеке – неблагодарное дело, я не вырывалась. Когда еще увидимся? Уезжать от него, такого родного, было безумно трудно. Москва не взрастила в моей душе особой к себе привязанности, но подарила Сашку. Мы скоро увидимся... каких-то четыре месяца...
Вчера я согласилась стать его женой. Мы гуляли по пропахшей бензином и пережженным маслом Москве, и на Патриаршем мосту Погодин задал вопрос. Как бы между прочим, даже шутя, словно ответ был для него совсем не важен. Сашкина рука чуть подрагивала в моей руке, а я отчего-то смутилась и уставилась на храм Христа Спасителя. Конечно, я сказала «да». Наш союз, давно одобренный с обеих сторон, обещал быть счастливым и крепким, поэтому свадьбу считали вопросом времени. «Прекрасная во всех отношениях партия, - говорила мама. – Будешь с ним как за каменной стеной». Кто, если не Сашка?
- Вот сдам последнюю сессию и приеду к тебе жить, - мечтательно вздохнул парень. – У вас там, говорят, зашибись условия, американская мечта. Будем мечтать по-американски!
- Странный ты москвич, Погодин, ненастоящий какой-то.
- Москва мне друг, но Вера мне дороже.
Я растаяла. Сашка воспользовался моментом и раскрутил на поцелуй.
- Саш, ну не надо… люди смотрят…
Фраза была кодовой: парень мигом забыл о моих губах и закрутил головой. На нас смотрели, но без особого интереса. Целуется какая-то парочка, что здесь такого? На то он и вокзал, чтобы рыдать и целоваться. Однако Погодин присмирел и улыбнулся как-то неловко.
- Смотри, Верка, чтоб без кренделей! Узнаю, что тамошним папуасам глазки строила…
Словно из-под земли выросла проводница, заставив нас отпрянуть друг от друга.
- Молодые люди, вы на часы смотрите? До отхода минута!
Я спешно забралась в вагон, отыскала свое место и открыла окно, чтобы еще раз взглянуть на Сашку. Он запомнился мне именно таким, каким был в тот день, на жарком перроне Казанского вокзала. Взлохмаченный парень с широкой улыбкой и большими грустными глазами. Ни у кого из моих знакомых не было и не будет таких глаз: сапфирово-синие, они могли менять цвет в зависимости от освещения. Его вечно спрашивали, где можно купить такие линзы и сколько это будет стоить. «Блатные, наверное, вон какие синие. Хочу-хочу-хочу! Шу-у-урик, а фиолетовые сделать можно?»
Я буду скучать, Сашка, мой милый друг и будущий муж.
- Вера-а! - крик Погодина тонул в лязге-свисте. Поезд дернулся в первый раз и замер. - Ты только дожди-и-и-ись!
- Дождусь! Обязательно дождусь!
- Я люблю тебя, Верка-а-а!
Поезд вновь дернулся и, смирившись с неизбежным, тронулся в путь, постепенно набирая ход. Какое-то время была видна платформа, но вскоре исчезла и она. Через четырнадцать часов я буду дома.
***
В плацкартном вагоне было жарко, как в сауне. Я рискнула приоткрыть окно, но появилась проводница с явной склонностью к экстрасенсорике и безжалостно его захлопнула.
- Сломано, - отрезала она. – Руками не трогать!
Пришлось довольствоваться редкими походами в тамбур и противной теплой минералкой.
Единственная соседка, бабуля в цветастом платочке, умудрялась прихлебывать горячий чай и не морщиться. Я с легким недоумением взирала на этот мазохизм и предложила бабуле пирожок. Та приняла угощение, одарив меня слипшимися апельсиновыми карамельками, попробовать которые я так и не решилась. Попыталась вызвать соседку на разговор, но она отвечала односложно, потом начала зевать и, в конце концов, перебралась на верхнюю полку. Через пару минут оттуда донеслось характерное похрапывание. Похоже, бабулю здорово укачало.
Ближе к восьми заглянул татуированный детина – косая сажень в плечах, – и густым басом поинтересовался, есть ли тут свободные места. Я робко пискнула, что нету. Качок занимал собой весь проход и на культурное общение не настраивал. Окажись поблизости моя сестра Анечка, она бы непременно высказалась в духе: «рожают же мамы таких маньяков!» Перспектива делить с ним пространство, честно говоря, пугала.
- А вот брехать мне не надо, - посоветовала жертва акселерации, с грацией экскаватора занимая нижнюю полку и забрасывая ноги на столик. - Дофига тут мест, только ты и карга старая.
- Зачем спрашивал тогда? – огрызнулась я, косясь на солдатские ботинки рекордных размеров. Он в курсе, что обувь положено чистить?
- Из вежливости! – осклабился парень и загоготал. Звук был такой, будто кто-то лупил ладонью по дну пустой бочки.
Да, культура на лицо! В заметном избытке.
- Валенки убери, вежливый наш, - первичный страх прошел, осталось лишь навязчивое желание заехать ему чем-нибудь тяжелым.
- А то чо? Врежешь мне? – гоготал мистер Мускул. – Га-га-га!
- Не шевельну и пальцем, - с достоинством ответила я, - просто позову проводника, и тебя вышвырнут отсюда, чтобы впредь занимал места согласно купленным билетам. Ответ понятен, или предлагаешь заменить сложноподчиненные предложения односоставными, уменьшив при этом количество второстепенных членов? Могу также опустить союзы и предлоги, мне не трудно.
На плоском, как блин, лице детины отразилась тень мыслительного процесса.
- Ты чо, заученная что ли? Ботаничка? – подозрительно спросил он, шевеля бровями, и на всякий случай отодвинулся подальше.
- Позволь уточнить, что имелось в виду под «ботаничкой»? Профессиональная увлеченность представителями царства Растений или же критический отзыв о моей персоне, унижающий достоинство личности и дающий резко негативную оценку внутреннего мира собеседника? – коварно уточнила я, ставя себе «плюс» за выдержку.
- Не, точно больная, - пробормотал парень, но убраться восвояси не спешил.
- Если ты подразумевал состояние моего физического и душевного здоровья, то глубоко заблуждаешься. Очень глубоко. При прохождении планового обследования заметных отклонений от нормы не выявлено, а посему я признана вменяемой и в социальном плане неопасной. И вообще, - решила добить неуча. Сам напросился, - с точки зрения банальной эрудиции, не всякий человеческий индивидуум способен лояльно реагировать на все тенденции потенциального действия! Советую обдумать данный факт и сделать соответствующие выводы.
Татуированный взвыл: не ожидал он такой тирады от хлипкой на вид девчонки. Это я еще не старалась. Раз уж язык – единственное женское оружие, не считая скалок и сковородок, его заточка – отнюдь не прихоть, а шанс выжить в жестоком мире мужчин вроде этого. Если серьезно, случиться может всякое, и ответить надо уметь. Любимые книги в помощь! Я человек тихий, застенчивый, хамить не умею, но когда меня разозлят…
- Кажется, дама непрозрачно намекнула, что ваше общество ей неприятно, - раздался вдруг приятный баритон. - Или вы хотите продолжить обсуждение семантической разницы между внутренним миром и потенциальным действием?
Перед нами стоял, опираясь рукой на тонкую стенку-перегородку, тот самый мужчина с рюкзаком, которого я приметила на платформе.
Мускул замотал головой.
- Тогда, будьте так любезны, освободите пространство от вашего астрального и материального присутствия, живо!
Что-то подсказало жертве акселерации: спорить не стоит. Обиженно ворча (мне даже стало его жалко), парень поспешил ретироваться. Мой спаситель, взглядом испросив разрешения, опустился на свободное место.
- Спасибо, – благодарно улыбнулась я, - не надеялась от него избавиться.
- Ну что вы, атака проведена по всем правилам искусства, мое почтение полководцу. Еще немного второстепенных членов, щепотка потенциального действия, и басурманин убежал бы сам. Теперь будет знать, что сесть в лужу проще, чем кажется: достаточно недооценить своего противника.
Улыбался он доброжелательно, но немного скованно, как улыбаются люди, не до конца уверенные в безупречности своих зубов. Так улыбалась я до девятого класса.
- Надеюсь, дама позволит остаться? Человек, который должен ехать на этом месте, слезно просил поменяться. Не смог отказать, - пояснил он, опережая вопросы.
- Что ж, составляйте, - я пожала плечами. – В свою очередь, дама надеется, что у вас нет привычки распускать ноги.
- Не замечал за собой... Эх, – приподняв полку, чтобы запихнуть мешавшийся рюкзак, попутчик в недоумении замер. - Это всё - ваше?!
Я вновь передернула плечами, на сей раз виновато.
- Не переживайте, я налегке, - мужчина забросил поклажу на пустующее боковое место. - Будем знакомы. Евгений Бенедиктович, но отчество добавлять необязательно.
- Вера. Сергеевна. Можно просто Вера.
Я пожала твердую сухую ладонь и, наконец, смогла рассмотреть нового знакомого. Чуть старше, чем мне показалось вначале, лет тридцать восемь – сорок. Невысокий, довольно упитанный, он был одет в простую рубашку цвета хаки и потертые джинсы. Темно-русые волосы аккуратно подстрижены, тонкий нос с небольшой горбинкой. Зеленовато-карие глаза смотрели спокойно и изучающе. Его лицо, чрезвычайно подвижное, могло показаться красивым, если бы не заметная синева под глазами и общий изможденный вид.
Мы разговорились. Точнее, говорила в основном я, а Евгений Бенедиктович слушал, время от времени вставляя уместные замечания. О себе рассказывал скупо; мне удалось выудить, что он брал двухнедельный отпуск, чтобы навестить живущих в столице родственников, и теперь возвращается обратно.
- Родителей?
- Детей. Рейч там с ними одна, меня не может не мучить совесть.
- Рейч – это ваша жена? – задала я поразительный по своей бестактности вопрос.
- Не совсем. Рейчел родом из Соединенных Штатов, - пояснил он в ответ на недоуменный взгляд, - за все это время она так и не удосужилась сменить гражданство. Мы прожили вместе около трех лет, а когда я предложил расписаться, рогом уперлись сразу двое: московский ЗАГС и сама Рейчел.
- А она-то почему?! Простите, что спрашиваю…
- Да ничего страшного. Не вижу смысла скрывать: ее мотивы до сих пор мне непонятны. Списал бы на женскую психологию, но… - попутчик весело расхохотался. - Короче, трое наших детей получили фамилию Эддисон, а я – от ворот поворот с пожеланием удачи в личной жизни. Лихо, да?
Еще бы! При всем богатстве воображения я не сумела представить женщину, добровольно отказавшуюся от брака в погоне за статусом матери-одиночки. Погодите-ка…
- Дети - тройняшки, - сработал на опережение Евгений. - Два мальчика и девочка, Петер, Макс и Эльза. Их мамаша обожает повторять, что это не дети, а наказание, но расставаться с ними не спешит и просто воет от счастья.
Мда, на мой взгляд, если матери трех гиперактивных деток и есть от чего выть, то счастье в списке возможных причин идет одним из конечных пунктов. В голову закралось смутное подозрение: а не привирает ли попутчик? Слишком уж невероятная история в духе Е. Горац. «Вот был у меня один русский...»
- Не верите, - утвердительно кивнул Евгений и полез в рюкзак за бумажником. Из толстого кожаного бумажника он вытащил цветную фотографию и протянул мне. – Анапа прошлого года. Слева направо: Макс, Рейчел, я, Петер, ну и на шее у меня сидит Эльза. Где-то на заднем плане должен быть пляж, но его там почему-то нет.
Счастливый, отдохнувший Бенедиктович, на голове – пластмассовое ведерко, надетое на манер картуза; загорелая Рейчел с короткой спортивной стрижкой. По довольному личику Эльзы легко определить, чьих рук дело ведро на папиной макушке. Петер и Макс в одинаковых кепках держат родителей за руки, каждый – со своей стороны.
- История, конечно, не совсем классическая, - будто извиняясь, заметил попутчик, – на слово мало кто верит. Бабушка Рейч, старая миссис Эддисон, обещала спустить с меня три шкуры. К счастью, мадам до сих пор не в курсе, что ее внучка не собирается в Штаты. Слишком много... любопытных там развелось, это у нас, в России, каждый сам за себя.
- Извините, что не поверила, - я вернула Евгению снимок. – Ой, а это не ваше?
Я наклонилась, поднимая второй бумажный прямоугольник. С фото улыбалась черноволосая красавица с удивительно белой кожей, европейским овалом лица и сапфирово-синими глазами.
- Любовь всей моей жизни, - серьезно ответил Бенедиктович, убирая Белоснежку в бумажник. - Любовь, как понимаете, трагическая, но ее милый образ навсегда останется в моем сердце... А вы замужем, Вера?
- Я? Нет. Пока нет
- Вот и правильно, замуж не то место, куда стоит спешить, - попутчик одобрительно хмыкнул и о трагической любви больше не заговаривал.
Мы болтали о политике, ценах, соседях, Москве, и, в конце концов, разговор вновь свернул ко мне. Ни намеков («какая вы молоденькая! Не страшно путешествовать одной?»), ни навязчивости – о таком собеседнике я могла только мечтать.
- Так значит, вы возвращаетесь домой, чтобы трудиться на благо отечественного здравоохранения? – подвел итог Бенедиктович. – Похвально, похвально. И прославиться наверняка мечтаете?
- Было бы неплохо, - засмеялась я, - но пока хочется просто помогать людям.
- «Чип и Дейл спешат на помощь», - скептически хмыкнул собеседник. – Открою страшный секрет, друг мой Вера, только тсс! Бескорыстие и донкихотство проходят, как осенний грипп, а нежные побеги романтики засыхают где-то месяца за три-четыре. С вами остаются только зарплата, больше похожая на сдачу, да нескончаемый поток больных. Они, к сожалению, неизменны.
«Нежные побеги романтики», как выразился попутчик, завяли давным-давно, а какой-то особой для себя славы я не ждала, да и не хотела. Как выходец из династии медиков (со стороны отца), знала, сколько на самом деле романтики в профессии врача. Есть специальности престижные, а есть вечные. Безумно нужные, но питаемые лишь молодостью и энтузиазмом. Моя специальность из тех, безумно нужных. Но, опять же, всё зависит от того, куда пробьешься.
- Не бойтесь, Евгений Бенедиктович, я не романтик. А вы тоже врач?
- Стоматолог. Официально – сотрудник госучреждения, неофициально - занимаюсь частной практикой. Как и вы, посвятил себя искусству зуболечения по велению души и с тех пор нередко раскаиваюсь в этом. Шанс на удобную нишу в семейном стройбизнесе я благополучно прос…эээ... прошляпил. Юношеский максимализм, будь он неладен! Хотя, - добавил попутчик, хрустя пальцами, - оно, наверное, к лучшему.
Какое-то время Евгений Бенедиктович молча смотрел в окно, где проплывали поля и мелколесья, едва различимые в вечернем сумраке, а потом вдруг поинтересовался:
- Так куда вам, говорите, ехать?
Я назвала.
- Шутите, – утвердительно сказал он, - потому что такие совпадения – это нонсенс! Я еду туда же, и, если чутье меня не подводит, нам по пути не только в город, но и в больницу. Теперь всё понятно.
До того, как в вагонах погасили свет, попутчик успел поведать – правда, без имен, - кучу забавных историй из жизни уже общих коллег. Я смеялась. Не покидало непривычное ощущение, что мы со стоматологом уже сто лет знакомы и просто встретились после долгой разлуки.
Глава третья
Друзья познаются в еде
Люблю уезжать, потому что всегда есть куда возвращаться. Люблю возвращаться, потому что всегда есть к кому.
NN .
Кто хотя бы раз путешествовал поездом, тот не понаслышке знает, что выспаться там практически невозможно. Со всех сторон доносится бурчание, сопение, кряхтение, храп разной степени мелодичности. Раз в пять минут кто-то обязательно встает и движется через весь вагон, чтобы хлопнуть дверью в тамбур. Лиц страдающих бессонницей не разглядеть, и на душе становится жутко. Я просыпалась от любого резкого звука, будь то гудок встречного поезда или лязг колес при повороте. Вздрагивала, ложилась на другой бок, отлавливала ускользнувшую подушку и забывалась коротким сном, чтобы через час или два проснуться вновь.
Попутчик не спал совсем. Когда бы я ни открыла глаза, его фигура возвышалась над закругленным белым столиком. Евгений Бенедиктович сидел, подперев рукой голову, и всматривался в мелькавшие огни городов. Судя по кругам под глазами, ночные бдения ему не новы. Бессонница или специфика профессии? Мой отец, например, может ночами не спать: дежурства закалили. Интересно, стоматологи дежурят?
- Евгений Бенедиктович?
- Что? – как ни в чем не бывало, отозвался он.
- А стоматологи дежурят?
Я не увидела – почувствовала улыбку.
- Нет, не дежурят. Смысла нет.
Могла бы и сама догадаться!
- Спите, Вера, спите, - посоветовали мне, - до нашей станции еще далеко.
Я выключилась, точно по волшебству, и не просыпалась до тех пор, пока кто-то не тронул за плечо.
- Вера, просыпайтесь. Доброе утро!
- А? Что? – я замотала головой, отгоняя обрывки сновидений.
- Через сорок минут выходить, - предупредил Евгений и добавил: - Вы часто стонете во сне? Жалобно так. Я уже собирался будить, думал, плохо человеку.
Опять? Преследующая четвертый год беда, с которой я не в состоянии бороться.
- Простите, пожалуйста, - покаялась. – Я что-нибудь говорила?
- Сначала «иди лесом, нехорошая женщина», а потом нечто вроде «темный час перед рассветом, помни», - процитировал стоматолог. – Почти поэзия, особенно про лес.
Остаток времени прошел в умывании, приведении себя в порядок, сдаче белья и подготовке к выносу поклажи. Из всей этой истории с баулами я извлекла ценный урок: впредь, куда бы ни пришлось отправиться, брать с собой только жизненно необходимое. Пожадничала - мучайся теперь. Хорошо Евгению: рюкзачок на плечи, и вперед, а здесь тремя носильщиками не обойдешься!
Сумки мы вытащили. За три ходки, выслушивая нелестное мнение проводниц и пассажиров, но всё же. Пришла пора прощаться.
- Вам точно не нужна помощь? – в который раз спросил вежливый попутчик.
- Нет, спасибо. Меня встретят, – знать бы еще, кто. Элька с папой из-за этого чуть не передрались, мама успела позвонить, пожаловаться.
- Тогда до скорой встречи, коллега. Держу пари, вы станете достойным украшением нашего цирка.
Мы пожали руки и расстались весьма довольные друг другом. Проводив взглядом фигурку с рюкзаком, осмотрелась. Мимо проходили люди, но ни одного знакомого лица я не заметила.
Ох, лучше бы не заикалась! Ко мне бодрым спортивным шагом приближался вчерашний мистер Мускул.
- Какие люди и без охраны! – потер ковшеобразные ладони детина. - Ботаны на выпасе! А кавалер твой где?
- И тебе привет, дядя Степа! Не поможешь?
- Почему нет, помогу, - неожиданно согласился он. - Куда вам, дистрофикам, тяжести таскать?
- Спасибо, - облегченно выдохнула я.
- С тебя шоколадка. Как зовут хоть, языкастая?
- Вера. Сергеевна.
- Толян. Анатолий Геннадьевич.
Подхватив одним махом сумки и чемодан, Анатолий Геннадьевич направился к выходу. Навьюченная пакетами, я едва поспевала следом. Вот это силища у парня! Сидеть без денег не придется: в грузчики возьмут без документов, за красивые глаза и обаяние.
На стоянке приметила знакомый красный фордик с погнутыми номерами, из него выбиралась моя подруга со школьной скамьи Элька Кумачева.
- В багажник всё грузите, – приказала Элла, не сводя серых очей с амбала. - Что не влезет, кидайте на заднее. Куда тебе столько шмотья, Верка? Теть Света сказала, что ты вообще с одним чемоданом, Людмил Борисна ей позвонила и уже отчиталась...
- Элка, тебя не узнать! – воскликнула я, переводя стрелки.
- Ты про платье? – она покрутилась, как балерина. Модное платьице пятидесятого размера трещало на туго обтянутых Кумачевских бедрах, но подруга была в восторге. – Взяла по дешевке, нарадоваться не могу! Порхаю, как бабочка.
Толян звучно хрюкнул. По счастливой случайности его хрюк совпал с хлопаньем багажника, что помогло дяде Степе избежать долгой и мучительной смерти.
- Ну, рассказывай, подруга, - потребовала Элька, когда мы поблагодарили отзывчивого Анатолия и вырулили со стоянки.
- Что рассказывать? – блаженно откинулась на спинку сиденья. Целых десять минут не думать ни о чем…
- Перво-наперво, где такого… гхм… брутального индивида откопала? Только не говори, что сам подошел – не поверю!
- В поезде, - не удержавшись, поведала в лицах вчерашнюю историю.
- Балда, ой, балда-а! - застонала подруга. - Он стопудово клинья подбивал, а ты – «достоинство личности», «банальная эрудиция»! В мужиках главное что? Ум и сообразительность? Ага, щас! В мужиках главное цельность, и чтоб пакеты за тобой таскал. Мы, современные женщины, должны таких ценить, холить и лелеять, а ты...
- Тебя послушай, так Толян – идеал мужчины, - рассмеялась я, прикрывая глаза.
- А что, типичный такой идеальчик! Как по мне, мужик должен быть слегка красивей обезьяны и чуть умнее табуретки. От шибко умных надо держаться подальше. Как представлю, что мой муж будет умнее меня…брр! Аж вздрогну!
***
Домой приехали около восьми. Меня пошатывало после бессонной ночи и от бесконтрольной радости. Войти в родную квартиру, обнять родителей, которых не видела больше года, слышать ворчание разбуженной сестренки – вот оно, счастье.
- Возвращение блудной дочери, - прокомментировала Анька и отправилась к себе в комнату, досыпать.
Меня же потащили на кухню, накормили, напоили, а после допросили с пристрастием. Как доехала? Всё ли в порядке? Ничего не пропало? Как там Людочка? А Сашенька? А когда в гости? Автоматная очередь вопросов о моей московской жизни, госах, дипломе, практике... В роли следователя выступала мама, задавая вопросы и сама же отвечая на них. Отец больше молчал, покуривая трубочку, и лишь однажды уточнил:
- Значит, дочка, ты у нас теперь врач? Хвалю. Жаль только, не по моим стопам пошла.
Когда пришла пора задуматься о профессии, без колебаний выбрала медицину. Жаркие споры разгорелись по поводу направления: папа настойчиво посылал в нейрохирурги, а я упорно сопротивлялась.
- Сама подумай! - втолковывал он неразумной дочери. - Направление редкое – раз, зарплата на порядок выше – два, конкурс меньше – три, место в клинике – четыре. Нервы у тебя мои, зрение прекрасное, руки растут откуда надо и голова светлая. Хирург! А в терапию все ломятся, куда не плюнь – в терапевта попадешь!
Спор я выиграла, не мытьем так катаньем, читай: ослиным упрямством. Папа повздыхал-повздыхал и махнул рукой. Теперь он обрабатывает Аньку, но без особых успехов. Вот у кого действительно отцовские нервы, а упрямства и вовсе на пятерых.
- Да она уже спит, Света, - заметил отец.
Я и вправду клевала носом, мечтая поскорей забраться в теплую постель.
- Ох, да что же это я? – суетилась мама. - Ребенок с дороги, а мы ее мучаем. Конечно, иди, отдыхай, Верочка! Тебе постелить?
- Нет, мам, не надо. Сама, - мяукнула я и, с трудом передвигая ноги, поплелась в спальню. Ночь в поезде совершенно выбила из колеи.
Со стоном блаженства рухнула на кровать, такую мягкую и родную. Привычно сунула руку под матрас, извлекая еще школьных времен дневник и старый альбом с рисунками, пролистала пожелтевшие от времени страницы. В Москве я практически не рисовала – банально не хватало времени, - но скучала без любимого занятия. Ничего, еще наверстаю.
Лежать, обняв подушку и вдыхая знакомый аромат лаванды, могла бы сколько угодно, но вскоре в мою обитель ворвалась Анютка.
- Они сказали, что ты спишь, - расстроенно протянула сестрица.
Сделай гадость ближнему – проживи день не зря, ага.
- Ложусь. Приходи минут через пять.
Не спрашивая разрешения, она с разбегу прыгнула на кровать и приземлилась в паре сантиметров от меня. Анька не изменилась: всё та же угловатая девочка-подросток, теперь пятнадцати лет, она выглядела младше своих ровесников. Встрёпанные каштановые волосы торчат в разные стороны (у отца были такие, пока не поседел), худые, как у жеребенка, ноги и розовая пижама с бегемотами и сердечками - подарок бабушки Тани на Восьмое марта.
- И чего ты вернулась? – спросила Анька, почесывая коленку. - Сидела б в Москве со своим Сашкой…
- Я тоже люблю тебя, сестренка, - прицельный поцелуй в макушку.
Она подпрыгнула зайчиком и лягнула меня голой пяткой.
- Фу-у, обслюнявила! Требую свои московские подарки! Кстати, где они?
- В чемодане. Или в сумке, не помню. Хотя-а не исключено, что и в пакете.
- Ты неисправима, - беззлобно отметила сестрица, - как в столице не потерялась – ума не приложу. Тебя же без навигатора из дома не выпустишь.
- А ты, значит, не потерялась бы? – спросила я, прищурившись. Что там Евгений говорил про максимализм?
- Неа. О, забыла совсем, - она хлопнула себя по лбу, - я тут тебе придумала применение: будешь мне справки выписывать и освобождения от физ-ры давать! Каково?
- Размечталась, - показав язык, пинком толкнула ее с кровати, - у меня печати нет, обзаведусь – сообщу. Возвращайтесь через годик-другой, гражданка Соболева!
- Вернусь, - пригрозила Анька. – Ох как вернусь.
Выпроводив нарушительницу спокойствия, я уткнулась лицом в подушку и провалилась в сон. Обыкновенный, совершенно не роковой сон, где я ловила пухлявых бегемотов с Анькиной пижамы и играла на кларнете. На поросшем мхом валуне сидели Толян и Евгений Бенедиктович в одинаковых голубых панамках и резались в «дурака» с теми бегемотами, которых я успела осалить.
***
Черный «Ниссан» летел по городу на предельно допустимой скорости... Нет, пожалуй, громкое слово «летел» по отношению конкретно к этому автомобилю было употреблено неверно, и дело тут вовсе не в соблюдении скоростного режима.
Однажды «Ниссан» действительно взлетел путем кропотливых физических расчетов и перекроенного должным образом заклинания левитации, но первый и последний его полет закончился... плачевно. Никто не пострадал, самый жестокий удар пришелся на днище машины и самолюбие ее владельца. Заставить любой автомобиль взлететь, на самом деле, не так уж и сложно, достаточно обладать природными данными, наглостью и творческой жилкой. Куда сложнее заставить его приземлиться.
Миновав светофор, «Ниссан» свернул на улицу Ленина, проехал еще сотню метров и вполз во двор недавно отстроенной девятиэтажки. Дома этого района растут, как грибы после дождя, а заселяются и того быстрее. Еще в июне новорожденная постройка стояла пустой и беззубой, а теперь принарядилась новыми стеклопакетами, веревками с мокрым бельем и чахлой геранью на подоконниках. Центр не знает недостатка в жильцах, на то он и Центр.
В промежутке меж двенадцатью и часом дня большинство дворов пустовали, их основные обитатели: детвора, молодые мамаши с колясками и вездесущие пенсионерки - отсиживались дома, пережидая зной. Солнце висело на небе с утра до позднего вечера, с энтузиазмом бывалого палача раскаляя всё, к чему имели доступ его лучи. Тяжелый знойный воздух впору было резать ножом да раскладывать по тарелкам, как творожную запеканку. Лето заканчивалось – оставался лишь жалкий недельный его огрызок – и потому играло по-крупному.
Выбравшийся из автомобиля субъект не обратил на пекло равным счетом никакого внимания. Покинув прохладный салон, он отыскал нужный подъезд (третий, если считать от магазина «Продукты») и прошествовал к двери. Наперерез ему кинулась лохматая, ошалевшая от духоты собачонка, вторая за утро. Вчера он насчитал восемь штук, но сегодня наверняка будет больше. Не утешает собачья статистика.
- А ну цыть! – цыкнул мужчина. – Тебе слово давали? Вот и молчи.
Собачонка поперхнулась собственным лаем. Ей только предстояло убедиться, что молчание – золото, а дедушка Крылов оборвал басню на самом интересном, коварно приступив к морали.
Квартира тринадцать находилась практически под звездами – этажом выше жила престарелая оперная певица с супругом. На правах старого друга он не стал утруждать себя звонком, просто нажал на дверную ручку и вошел. Прихожая два на два в духе ленивой эклектики застенчиво шепнула, что квартирка из разряда «конспиративных». И месяца не пройдет, как обитающий здесь товарищ вновь ее поменяет. Спрашивается, зачем? Любовь Печорина к конспирации не объяснялась словами, как количество смененных за три года квартир не исчислялось цифрами. Проще не умничать и показать на пальцах: один, два, много. Очень много.
Ориентируюсь на голоса, мужчина прошел в маленькую гостиную. Из мебели там были только обмотанные скотчем короба, пошловатый диван красной кожи и возлежавшая на диване в позе Данаи молоденькая вампирша по имени Инесса. Сам хозяин жилища стоял у незанавешенного окна, пил разбавленное вино и любовался видом на Новую площадь. Семейная идиллия.
Инесса приняла более благопристойную позу, оправила юбку и наморщила курносый нос. За те две недели, что маг был вынужден навещать ее, они успели надоесть друг другу до полусмерти. Встречи имели один и тот же сценарий: он приходил в обед и вечером, благо, работал в двух шагах отсюда; уворачивался от прыжка; говорил: «От ... слышу» (слово посерединке менялось в зависимости от оскорбления); проверял шкафы на наличие трупов; спрашивал, не нужно ли ей чего-нибудь; отвечал, что таких услуг не оказывает; играл с Несс партию в шахматы, неизменно выигрывал и уходил.
Печорин обернулся и радостно оскалился.
- Ну, здравствуй, друг Пиши-Читай!
- И тебе не сдохнуть, - отозвался «друг Пиши-Читай». Он был не в духе. - Дай угадаю: опять не с кем оставить дитятко?
- Несси, луна моя, - правильно понял вампир, - сходи-ка на балкон, посчитай красные «Жигули» с зелеными покрышками. Я тебя позову.
Девушка надула губы, становясь похожей на сердитую фарфоровую куколку.
- И снова здравствуйте? Стоит ему появиться, как меня сразу выставляют на балкон считать какие-то идиотские «Жигули»! Где тут логика?
Вампир пожал плечами. Не объяснять же Инессе, что оставлять ее рядом с друзьями – рисковое дело. Причина тут вовсе не в ревности, а в многократных покушениях на дружеские жизни. Впрочем, эти двое стоят друг друга, впору раздать им пластмассовые сабельки, а самому устроиться с попкорном. То, что квартира уцелела, уже событие.
- Хорошо, я уйду, - с поистине королевским достоинством уронила вампирша, - но, имейте в виду, в один прекрасный день я его все-таки прикончу.
- Чудесная, добрая, чуткая девушка, - развел руками хозяин жилища, когда за Несси закрылась дверь, - но стоит ей увидеть тебя, как она звереет. Загадка века.
- Угу, загадка, от слова «гадить». Давно кормил питомицу? А то слишком уж громко скрипит зубами. Вы бы проверились, вдруг глисты?
Эта, в сущности, невинная фраза переполнила тару вампирского терпения.
- Меня не было шестнадцать дней, и за какие-то несчастные шестнадцать дней она умудрилась выжрать весь холодильник! Весь! О, ненасытная! Да я б на эти запасы три месяца жил, а теперь...
- А теперь ты по новой садишься на диету, - спокойно посоветовали ему, - недельку-другую помучаешься и можешь вернуться в социум, всё остальное – детали. Только не ной.
- Много ты понимаешь, - пробурчал обиженный вампир. - Баллонами глушить томатный сок, уверяя себя, что это первая положительная – я ж свихнусь! Тоже мне, радость шизофреника.
- Ладно, недопонятый ты наш, время – деньги, а я вечно одалживаю. Расскажи лучше, как съездил. Был у него?
- Был.
- Говорил?
- Говорил, - эхом отозвался вампир, продолжая думать о томатном соке.
- Узнал, что он хотел?
- Узнал.
- Да не кивай ты, китайский болванчик! Говори толком.
- Все живы, все здоровы, передают привет и массу пожеланий.
- Печорин, я тебя убью! – не выдержал друг.
- Хе-хе, убей бобра – спаси дерево, - вампир ловко увернулся от брошенной подушки. - Уговорил, противный! Мне предложили сыграть в очередной пьеске, я отказался. Почитали мораль – я проникся и обещал исправиться. Конец истории.
- И это всё?
- А чего ты ждал, друже? Борис во время Великой Отечественной в Америке сидел, балы устраивал да на танках наживался. О чем с ним можно говорить?
Маг скептически выгнул бровь. То, что Печорин врет, пока дышит и дышит, пока врет, ему было известно вот уже двадцать лет как.
- Печорин, бензопила ты «Зайка», когда наши воевали с немцами, тебя на свете не было, - с улыбкой напомнил он. – Балы устраивал... Ничего не путаешь? Может, это была Гражданская война? Правда, меня немного смущают танки.
- Может, и Гражданская, - не стал спорить Йевен. – А ты что думаешь, родись я лет так девяносто назад, сбежал бы в Штаты, как Бориска? Я всё-таки князь. Пускай с одного боку, но... князь! – он повернулся в профиль, как императоры на монетах, надул щеки.
- К чему сейчас эти патриотические потуги? Борис тоже князь. Точнее, это Борис князь, а ты у нас... пока не князь.
- Скажи проще: байстрюк, - улыбнулся вампир от уха до уха, - да и родился уже в Союзе. Отцовы предки внучка так и признали, всё кичились. Вроде как законный, но вроде как и нет... Хотя кому я рассказываю?
- Да правда что, - фыркнул друг. С абсолютным безразличием фыркнул.
- У тебя ж вроде бабка по материнской линии в обкоме партии сидела, чуть ли не секретарь, - развивал тему Печорин.
Ответом ему стал веселый хохот.
- Тоже мне аристократия!
Не удержав язык за зубами, вампир выболтал истинную причину своего визита к Рейганам, умолчав лишь о дочери Ирен. Полуправда – «в нашем городе живет» - была честнее откровенной лжи и предпочтительнее правды целой. Тухлятину, как известно, в судочке не спрячешь, но оттуда она позже завоняет.
- Короче говоря, ждем визита донорской службы, - мрачно пошутил он. - Ребята из Сообщества этого так не оставят. Если уж Рейган задергался, дело действительно дрянь. Не звякнешь вечерком нашей общей биологичке, как ее там? Может, она в курсе насчет жертвоприношения, подбросит мыслишку.
- Насколько я знаю, Михайловна училась по естественному циклу, некромантия и «кровавы требы» туда не входят, - задумчиво протянул маг. – Разве что в теории.
- Попытка не пытка, идет без убытка. В конце концов, баба окончила Академию, а биология сама по себе связана с жертвами.
- Скажешь ей при встрече, - он взглянул на наручные часы. - Мне пора, увидимся завтра… Черт, забыл совсем! Считай, что я труп.
- Опять?
- Опять. Снова, то бишь. Эх, жизнь моя жестянка...
- Что хоть случилось? – крикнул вампир в коридор. Ему не ответили. - Вот у кого точно «милые семейные подробности»! Ты веришь в совпадения, Несс?
- Чего-о?.. О, «Жигули»! Красные!!! – Инесса даже взвизгнула от восторга. – Тьфу ты, тьма, покрышки не видно!!!
- Не веришь. Вот и я нет.
Глава четвертая
Д’Артаньян и три волонтера
- Мы будем иметь честь атаковать вас.
А. Дюма
К своему первому рабочему дню я готовилась с особой тщательностью. Необходимо было учесть множество мелочей, чтобы не ударить в грязь лицом и не оставить прорех в броне. Шел не просто подбор одежды и макияжа – решалась сложная аналитическая задача: как поэффектнее изуродовать себя и остаться при этом в рамках приличий.
- Веруш, тебе не кажется, что это уже… ммм… перебор? – спросила мама, неодобрительно поджав губы. Похоже, на этот раз я превзошла себя.
- А по-моему, идеально, - я подарила улыбку своему отражению, и то робко улыбнулось в ответ. – Ловкость рук и никакого мошенничества.
Из зеркальной глади смотрел унылый гибрид девочки-заучки и библиотекарши строгих нравов, существо условно женского пола. Мышисто-русые волосы зализаны в хвостик, но открытый лоб ничуть не красит свою обладательницу. Макияж в стиле «никакого макияжа», благодаря ему правильные черты лица кажутся блеклыми и совершенно безликим. Одежда под стать: блузка-балахон, зрительно уплощающая округлости, простая юбка ниже колена, безвкусные туфли на сантиметровом каблуке. Довершали образ бледной немочи круглые очки в черной оправе. Надеть шляпку, сменить туфли на домашние тапочки, и будет вылитая Тетя Мотя.
- Да, перебор, - нехотя согласилась я и вместо круглых очков надела привычные, любимые, прошедшие со мной огонь, воду и медные трубы.
Измываясь над собственной внешностью, я не испытывала ни грусти, ни сожаления. Кому нужны мои фигура или лицо? С лица не воду пить, а неказистый облик – это камуфляж, защитная окраска, какая-никакая, но гарантия безопасности. Пока ты бесцветен, тебя не тронут.
- Пожелай мне удачи, - попросила я, обнимая мать на прощание.
Ласковое сентябрьское солнце обнимало за плечи, обещая, что сегодня будет тепло. По небу группой диверсантов ползли рыхлые тучи, но дожди держали при себе: еще успеется. Городские деревья, эти искусственные природозаменители, шелестели зеленой листвой с золотыми заплатками. Толстые голуби расхаживали по тротуарам, точно важные министерские чиновники, и разыскивали провиант. Знакомая с детства картина, ничего интересного, но теперь, когда до места назначения оставались считанные минуты, я пыталась сосредоточиться на чем-нибудь привычном.
Из-за поворота выглянуло здание городской клинической больницы. Полностью отремонтированное, с тремя почти заново отстроенными корпусами, окруженное маленьким парком, оно не выглядело страшным. Больница и больница, обычная больница. Какое-то время я простояла, ухватившись за кованую ограду и восстанавливая дыхание. Пути назад нет, только брать крепость штурмом!
Больницу я знала неплохо, и многочисленные перестройки с перестановками не помешали отыскать терапевтическое отделение. Проблема в другом: к кому обращаться-то? Проводя своевременную разведку боем, я добросовестно заполнила все бланки-заявления, представила необходимые справки, провела здесь добрые полдня, а получила лишь постную улыбку секретаря и приказ явиться числа такого-то. К кому попадаю на практику, сколько нас там будет – покрытая мраком тайна.
За неимением лучших вариантов направила стопы в регистратуру. Там по определению должны знать всё.
Женщина лет шестидесяти, неторопливо листающая глянцевые страницы, приоткрыла окошко.
- Здравствуйте! Вы не подскажете…
- Здравствуй-здравствуй. Ты, наверное, в интернатуру?
- Как вы догадались? – улыбка получилась слегка вымученной.
«Регистратура» убрала журнал в сторону.
- Так не первая. И такая же несчастная. Во-о-он ребятки сидят, видишь? – она махнула рукой в сторону кресел и стульев, где скучали трое парней. - Тоже спрашивали, им велели обождать. Поэтому иди, деточка, иди.
Стоило мне приблизиться к «ребяткам», как в меня вперились три пары разномастных глаз. Платя той же монетой, уставилась на них. Моргнула. Глюки одолели, или напротив меня и впрямь сидит старый знакомец Толян?! Его наголо обритую ушастую головушку не узнал бы только слепой.
- Всем привет, - отдала я дань вежливости. – Здравствуйте, Анатолий Геннадьевич.
- Мы чо, знакомы? – удивился мистер Мускул. В свежей рубашке и без солдатских ботинок он производил впечатление цивилизованного человека. Кто не знал этого молодчика, мог по неопытности обмануться.
- Здрасьте-приехали! Кто мне сумки с платформы тащил?
- Верка, ты что ли? – знакомо загоготал Толян. – А… а чо это у тебя на моське намазано?
Интерес двух оставшихся «ребяток» перерос в чисто биологический. Меня осмотрели, взвесили и признали условно годной к употреблению. Вроде бы есть можно, но не нужно. Симпатичный кареглазый парень отвернулся, достал из кармана пачку сигарет с ментолом и закурил.
- Молодой человек! – крикнула «регистратура», обладавшая феноменальным зрением и сверхчеловеческим нюхом. - Здесь курить не положено!
- Где не положено, там покладено, - лениво отозвался парень, вынимая изо рта сигарету. Голос у него был приятный и ничуть не прокуренный. – Соблюдайте грамматику, мамаша. Вот напишут когда-нибудь, что здесь курить не покладено, и я не буду.
Другой интерн, тощий веснушчатый парнишка с рыжими вихрами, сидел как на иголках. Он успел облачиться в новенький белый халат и теперь то и дело сдувал с униформы несуществующие пылинки. Из нагрудного кармана выглядывали предназначенные для чтения очки и шариковая ручка.
- Ярослав Витальевич, - важно представился интерн и сделал ручкой «здрасьте-здрасьте». – Рукопожатие без стерильных перчаток может пагубно отразиться на нашем здоровье.
- А целовать не пробовали? – поддела его я. – Говорят, девушкам это нравится.
- Заглатывание патогенных организмов?! – ужаснулся Ярослав. – О, женщины, ваша логика извилиста, как тонкий кишечник!
- Какое счастье, что ваша пряма, как завершение толстого! - любезность за любезность.
Рыжий милостиво кивнул, показывая, что не намерен вступать в дискуссии. Я кивнула в ответ. На том и расстались. Скромные гении, как любые мало-мальски редкие зверьки, не терпят конкуренции.
Поклонник русской грамматики («Очень приятно, Дэн») всё же потушил сигарету и теперь водил пальцем по сенсорному экрану. Пожалуй, из всей троицы, не считая меня, он был наиболее экзотичным: кроссовки с ярко-желтыми шнурками, классические черные брюки и лиловая футболка с двусмысленной английской надписью. Взлохмаченные волосы не прикрывали серьгу-клык в мочке правого уха. Если бы мне предложили охарактеризовать Дэна двумя словами, это были бы слова «мятежный дух».
- «Интерны», мать моя женщина! – гоготнул Толян. – И де-то там нас дожидается Великий и Ужасный Быков! Га-га-га!
Из ближайшего лифта послышался странный звук, словно кто-то выбивал двери изнутри, глухо ругаясь при этом. Несколько томительных мгновений, и из железного плена выбралось взъерошенное нечто в белом халате.
- У-у-у, чтоб тебя! – пленник погрозил лифту кулаком, а потом усиленно замахал. - Эй, интерны!
- Если этот шкет и есть наш злобный повелитель, я лучше сразу удавлюсь, - буркнул Ярослав Витальевич. Почти неразличимо буркнул, но шкет услышал.
- Не надо давиться, давайте лучше знакомиться! Романов, Всеволод Иваныч Романов! Можно просто Сева, все меня так зовут.
Мою руку он пожимал трижды, Ярослава – четырежды, Дэна – семь раз, а лапищу Толяна тряс целую минуту.
- Рад, безумно рад знакомству! Вас уже ждут. Айда за мной!
И этот сгусток энергии помчался в сторону лестниц.
Взлетев по ступенькам на третий этаж, Сева пробежал прямо по коридору, свернул направо, затем опять прямо, налево, прямо, снова направо... О том, чтобы запомнить дорогу, речи не шло – мы старались не отставать.
Искомая дверь гордо гласила: «Ординаторская». Проводник постучал в ритме голодного дятла, не дожидаясь ответа, толкнул дверь и впихнул нас в комнату, после чего вошел сам.
- Вот, Артемий Петрович, привел!
- Премного благодарен, Романов. Напомните Талановой про Рымкевич, и можете быть свободны. Если увидите Стриженову, скажите, пусть зайдет ко мне после обхода.
Довольный Сева упрыгал к новым горизонтам, оставив нас на съедение заведующему терапевтическим отделением. Бочком, бочком мы добрались до свободных кресел, не сводя глаз с «Великого и Ужасного». В его величии нам еще предстояло убедиться, а вот ужасным он определенно не был. Высокий, без склонности к полноте или к излишней худощавости мужчина, лет тридцати двух на вид – для заведующего практически юность. Царивший здесь на моей памяти Василий Степанович был старше, по меньшей мере, вдвое.
Молодое, гладко выбритое лицо этого человека носило заметный отпечаток властности. Он смотрел открыто, даже приветливо, но из-за широкой спины приветливости нет-нет да выглядывала неприязнь. Чем вызванная? Попробуй, пойми. Знакомый типаж. Не надевай я эту маску любезности чаще, чем белый халат, купилась бы на приветливость, а так лишь оценила уровень владения – профессиональный лицемер. Легче разобрать на звенья пару цепочек ДНК, чем понять, что у него на уме. Зря Ярослав умничал: стань их непосредственным начальником дружелюбный Сева Романов, количество проблем сократилось бы в разы.
Непосредственный начальник вдруг улыбнулся краем рта, и мои очки сами собой сползли на кончик носа. Когда я вернула их на место, улыбка пропала.
- Так вот вы какие, северные олени, - нарушил молчание Артемий Петрович. Зеленые глаза под темными бровями лукаво блеснули. – Меня рассматривали по-разному, но чтобы с суеверным ужасом – впервые, того и гляди окропите святой водой. Не тратьте время. Ваши предшественники пробовали, им не помогло. Не улыбайтесь, Денис Матвеевич, лучше достаньте из уха и спрячьте в карман этот дикарский атрибут. По моему отделению вы так ходить не будете.
Дэн демонстративно тряхнул волосами, выставляя напоказ серьгу.
- Это подарок, - заявил он. – Не сниму!
- Снимете, - уверенно сказал руководитель.
- На что спорим?
- Делать мне больше нечего. Поверьте на слово: вы ее снимете, и всё.
Он сказал это нейтрально, без тени улыбки и тут же перевел разговор. Теперь если клык и покинет Дэна, то только вместе с ухом, сам Дэн его ни за что не снимет. Толян подмигнул мне круглым глазом. Наверное, думал примерно о том же.
- Сделаем так, - заведующий повертел в руках папки с личными делами. – На табличку с моим именем вы еще насмотритесь и насмотритесь на двадцать лет вперед, но, делая скидку на ваше образование, всё же представлюсь: меня зовут Артемий Петрович Воропаев, и с сегодняшнего дня я вам папа, мама, тетя из Киева и любимый дедушка. Само собой, до тех пор, пока вы будете смущать меня своим присутствием.
Пользуясь тем, что Воропаев был занят документами, я украдкой взглянула на руководителя. А существует ли на свете что-нибудь, способное его смутить?
- О своем непосредственном участии в становлении ваших личностей узнал три дня назад, так что время пролистнуть эти талмуды, - он постучал указательным пальцем по верхней папке, - а заодно и поплакать крокодильими слезами у меня было. Такого понаписано про вас – душа поет, кардиограмма скачет! Поэтому нам с вами не остается ничего другого кроме как устроить очную ставку. Кто первый?
Воропаев перетасовал папки и наугад выбрал одну.
- Сологуб Ярослав Витальевич, двадцать три полных года, выпускник …ской Государственной Медицинской академии. Славный малый, но педант. Не улыбайтесь, Денис Матвеевич, это не ругательство... Особые приметы – горит (почему-то без кавычек) на работе, мечтает о Нобелевской премии. Красный диплом, сплошь и рядом положительные характеристики! Семь сертификатов участника Конференции молодых врачей Гдетотаминска, ксерокопии прилагаются. Приглашение в аспирантуру МГУ, подписанное ректором, – брови Воропаева картинно поползли вверх. – На этом месте я, помнится, прослезился. Напрашивается тупой вопрос: а что вы здесь забыли, милейший Ярослав Витальевич?
Ярослав залился краской и пробормотал что-то неразборчивое, мой слух уловил только «практику в спокойных условиях».
- Практику я вам обеспечу, интерн Сологуб, над спокойными условиями подумаю. Поехали дальше. Малышев Анатолий Геннадьевич, двадцать шесть лет, …ский Государственный Медицинский университет… бла-бла-бла... Вот! Характеристики с места учебы неутешительные: посещаемость низкая, конфликты с преподавателями – регулярные, на третьем курсе – отчисление с последующим восстановлением. Вспыльчив до крайности, забывчив до склероза. Поручать длительную монотонную работу не рекомендуется. Это еще похоже на правду. За что отчислили-то?
- За прогулы, - Анатолий почесал в затылке, припоминая, - еще за пожар в туалете, кнопку на стуле декана, оскорбления преподов, уборщицу… да много за что.
- Не спрашиваю, что вы там сотворили с уборщицей, - Воропаев с сомнением взглянул на интерна. – Кхм… Гайдарев Денис Матвеевич, двадцать четыре полных года, выпускник… Вы только послушайте, какая прелесть! Да тут целых три вуза, причем, все с интервалом в пару месяца. Возникают оч-чень нехорошие подозрения, Денис Матвеевич. Вас, часом, пауки-мутанты не кусали?
Артемий Петрович листал характеристику дальше, выделяя голосом «исключительную работоспособность», «удивительный профессионализм» и «особые заслуги перед университетом». «Дымит как паровоз» и «брешет, как сивый Мюнхгаузен» он произнес чуть ли не слезами на глазах.
- Поздравляю, товарищи, плечом к плечу с нами будет трудиться генерал-майор медицинского фронта, спортсмен и комсомолец. А ваш портрет с подписью «отец-благодетель» там, случайно, не висит?
- А чего вы довольный такой? – окрысился Гайдарев. – Нашли друга по интересам?
- Нет, господин супермен. Нечасто встретишь такую трепетную любовь вуза к своему студенту, а любая истинная, лишенная всякой корысти любовь заслуживает восхищения. Ну и наша последняя самоубийца, - сказал он уже обычным сухим тоном, - Соболева Вера Сергеевна, двадцать четыре полных года, красный диплом в синюю крапинку. На красный силенок не хватило, а, Вера Сергеевна?
Я ограничилась вежливым молчанием. На риторические вопросы отвечают только нобелевские лауреаты вроде Ярослава Витальевича и генерал-майоры медицинского фронта, не будем показывать пальцем.
- Умна, обязательна, работоспособна... Обожаю это слово – толерантна. Альтруистка и правдорубка. Любит кошечек, хомячков и прочую живность. На первом курсе отказалась препарировать лягушку и с криком: «Зачем вы ее убили?!» покинула аудиторию. Хм, забавно…
Пришел уже мой черед краснеть. Неужели кто-то не счел за труд отыскать этот старый, по сути, детский эпизод с лягушкой и внести в мое личное дело? А Воропаев этот тоже хорош! Не мог промолчать? Слово «толерантность» ему, видите ли, нравится.
Ярослав Сологуб надел очки и уставился на терапевта.
- Там что, и вправду написано про лягушку и кошечек? – недоверчиво спросил он.
- Смотрите сами, - Артемий Петрович с готовностью протянул ему личные дела.
Я не утерпела и заглянула через плечо. Никаких характеристик там не было и в помине, лишь фамилия-имя-отчество, год рождения, даты поступления-окончания да несколько коротких пометок. Уж не прогнал ли нас Артемий свет Петрович по базе ФСБ?
- Так вы всё выдумали?!
- Почему же всё, Анатолий Геннадьевич? Кто-то не узнал себя в моих заметках?
«Молчание было ему ответом». Против фактов, как говорится...
- Что и требовалось доказать. Теперь все слушают меня, повторяться не буду. Вам, суслики, требуется запомнить одно: бегать за вами, кроме альтруистки и правдорубки Веры Сергеевны, никто не станет, поэтому назначаю Веру Сергеевну ответственной за сохранение вашего морального и профессионального облика. Не пугайтесь, Соболева, следить за тем, чего нет, легко, вы быстро научитесь, - я была удостоена ироничного кивка, зато новоиспеченные коллеги скривились, точно отведали уксуса. – Даю сутки на адаптацию, с завтрашнего утра – полноценный рабочий день со всеми прелестями. Опоздание – внеплановое дежурство, пять опозданий – занесение в личное дело. Я имею полное право казнить, миловать, нагружать работой и заставлять выполнить любые прихоти. Скажу драить боксы в пожарной каске, крича лозунги Великой французской революции – пойдете грабить пожарную часть и учить французский. Без моего ведома из больницы не отлучаться. В конце рабочего дня каждый из вас сдает отчет на три листа, где подробно и со вкусом расписывает, какие глупости натворил и сколько больных одарил нервным тиком. График дежурств будет составлен в ближайшее время. Ферштейн?
- Яволь, - скромно отозвался Сологуб.
- Вот и славно, - Артемий Петрович поднялся с дивана, спрятал папки в шкаф. - Мое время стоит дорого, поэтому больницу вам покажет Романов. Севу не обижать, осматриваться, привыкать, готовиться к худшему. Увидимся вечером!
Не удержавшись от прощальной усмешки, Воропаев ушел. Утверждать за остальных не берусь, но мне сразу стало легче дышать.
- И как он вам? – поинтересовался Дэн. – Быков тут, по-моему, рядом не валялся.
- Да ничо особенного! Лет на пять старше нас, а уже мнит себя богом, - заявил Толян. – Культурная сволочь. Не знаю, как вы, ребя, а я унижаться не намерен! «Суслики», - передразнил он. – Будут ему суслики.
Я оглядела ординаторскую. Ничего общего с тем, что любят демонстрировать в фильмах, но всё же лучше, чем в некоторых госучреждениях: диванчик, три кресла и колченогий стул, письменный стол, непонятного назначения тумбочка. Шкафы под завязку забиты документацией, в углу ютится маленькая раковина. Стены желтоватые, безо всяких обоев, неподалеку от двери висит дырявый дартс, три дротика прочно засели в дереве. Ни картин, ни фотографий – все безлико и функционально, настраивает скорее на труд, нежели на отдых. Похоже, евроремонт сюда не добежал.
- Тюрьма, самая что ни на есть тюряга! – протянул Гайдарев и потрогал дартс.
- А вы мечтали работать в гостинице широкого профиля? – спросил Ярослав, чьи беспокойные ручки успели добраться до шкафов с бумагами. Когда он хотел казаться умнее, чем он есть, и растягивал слова, его голос чем-то напоминал кваканье. – Начинать надо с малого и приближаться к совершенству. Per aspera ad astra, друзья.
- Неказистый народ пошел, звездульки им подавай, - Толян гулко хохотнул над собственной шуткой. – Кому сейчас нужны звездульки, Славыч? Нам бы чо-нить попроще, общагу там... женскую.
- Общагу? Зачем, когда такая красота под носом? – вкрадчиво спросил Денис.
Не сговариваясь, все трое обернулись ко мне. Ни саркастичное «красота», ни откровенные взгляды, ничуть не тронули и не задели. Общага ждет, ребята, а у меня другая специальность.
- Чот не тянет меня приобщаться к прекрасному, – подвел итог осмотра интерн Малышев.
- Золушки имеют свойство превращаться в принцесс, забыл? Предлагаю дождаться полуночи.
Я хмыкнула. Ну, просто мастера пикапа!
- Да тут и дюжина добрых фей не поможет, - включился в игру Сологуб, - разве что колдовской спецназ.
- А еще, - не выдержала я, - Золушки отлично стучат по наглым тыквам! Гуляйте мимо, мальчики, в полночь я сплю.
Сразу вспомнилась Элла и ее многочисленные теории касательно сильной половины человечества. И почему все мужики такие предсказуемые?
Глава пятая
Коньяк элитных сортов
Любитель розыгрышей — это человек, у которого чувство юмора вытеснило все остальные чувства.
NN .
«Впечатлительный парень» явился полчаса спустя в сопровождении незнакомой медсестры. Миниатюрная шатенка с косой до пояса, она походила на беспокойную тропическую птичку.
- Так вы и есть новые интерны? – дикцию «птички» слегка портила жевательная резинка. - Добро пожаловать, будьте как дома и тэ дэ. Севыч у нас человек занятой, так что показывать хоромы буду я.
- Только говорить никому не надо, – подмигнул Сева. - У меня больной с жуткой аллергией, не до вас как-то. Без обид?
- Беги уже, спасатель, - поморщилась девушка, - дорогу сами как-нибудь найдем. А вы чего застыли? С левой ноги шагом марш! С поворотом налево в одну колонну!
- Как зовут тебя, прелестно создание? – мартовским котиком промурлыкал Денис, когда мы спускались вниз по лестнице. - Что ты делаешь сегодня вечером?
- Ужин мужу готовлю, - фыркнула медсестра. - Хочешь клеиться – приходи в гости, с ремонтом поможешь. Обоев пять рулонов, как раз хватит.
- Подтип «Ёжики Противотанковые», мужу повезло, - Гайдарев не полез за словом в карман. - Тогда скажи хоть, как тебя называть?
- Жанна, для любителей ёжиков – Жанна Вадимовна. Тэк-с, куда сначала, в хирургию или гинекологию?
- Думаешь, надо? – расхохотался Толян.
Жанна одарила его понимающим взглядом. Так психиатр со стажем глядит на больного, возомнившего себя бабочкой. «Бабочка – это прекрасно, друг мой! Бабочка – это, если хотите знать, состояние души! А теперь слезайте со шкафа, иначе помнете Ваши чудные крылышки!»
- У меня установка: показать вам больницу, - терпеливо пояснила она. - Особых распоряжений не поступало, не хочешь в гинекологию – твои проблемы.
Медсестра быстро шагала по коридорам, то и дело с кем-то здоровалась, перебрасывалась парой слов, иногда заглядывала в палаты.
- Роддом и ЖК в первом корпусе, детское отделение во втором, - тараторила она. – Таблички на каждом углу, не заблудитесь. Нет, ёжидзе, к гинекологам не пойдем, им и без тебя тошно.
- А стоматология где? – вспомнила я о недавнем знакомом.
- Третий этаж, левое крыло. Хочешь зайти?
- Если можно.
- Нельзя, - отрезала Жанна, - там такая толпа, ни пройти, ни проехать. Дурдом «Козюлька». Как Бенедиктович из отпуска вернулся, так у всех пломбы повыпадали.
В терапию возвращались ближе к двенадцати, еле живые от усталости. Лифтов Жанна Вадимовна не признавала (из солидарности с Севой, наверное) и взбегала по лестницам со скоростью молодого гепарда.
- Какие вы дохлые, тихий ужас! – поразилась медсестра, свежая как огурчик. Даже коса не растрепалась. - Я каждый день столько ношусь, из одного корпуса в другой.
- Рады за тебя, - хрипнул Гайдарев, который успел растерять весь свой охотничий запал. - Может, передохнем?
- Терпи, казак, атаманом будешь! Вы еще не видели святую святых.
- Морг?
- Хуже: кабинет главврача. Вот куда действительно ходят по крайней нужде. Заглянем? Ну, дело ваше, не хотите как хотите. Чем позже встретишься с Кровавой Мэри, тем дольше проживешь и меньше валерьянки выпьешь. Лишний раз с ней лучше не связываться.
- Кровавая Мэри? – переспросила я. Любит местный персонал свою начальницу.
- Ага. Мария Васильевна – женщина редких душевных качеств. В смысле, проявляются они редко. Прикиньте, - пожаловалась медсестра, - поймала Натку с Кириллом, тутошних лаборантов, и потащила их к Воропаеву. Типа что за разврат в вашем отделении? Влияйте! Исправляйте! Можно подумать, он за ними следит! Воропаев сделал строгие глаза, поругал для видимости и дальше работать отправил. Ну, целовались люди, не умирать же теперь? Так нет, Мэри им по выговору влепила и удержала с зарплаты. Довольная ходила, гадюка!
Воображение послушно нарисовало сухопарую даму преклонного возраста, сидящую в засаде с армейским биноклем. Вместо камуфляжа деловой костюм и очки в черной роговой оправе, а рядом приготовлена рыбацкая сеть – отлавливать нерадивых влюбленных.
- Это было небольшое лирическое отступление, а теперь пошла суровая проза жизни. Запомнили, что где?
Закивали очень дружно. Вдруг заставят повторить экскурсию, а мы жить хотим.
- Супер, миссия выполнена. Топайте в ординаторскую и до обеда сидите там.
Жанна махнула рукой на прощание и впорхнула в сестринскую. Оттуда послышались вопли: кто-то кричал на нее, она отвечала на повышенных тонах. Суть конфликта сводилась к одному: «Ты куда, вобла крашеная, дела шприцы на пять кубов?!» - «Глаза разуй, носорожина! Вон они, на шкафу! Коробку открыть не додумалась?» - «А кто, интересно, их туда засунул?!». Слышимость в сестринской была замечательная.
- Кто-нибудь знает, во сколько обед? – спросила я, едва мы дошли до конца коридора.
- Еще целый час, - промычал в ответ Толян. - Быылин, а жрать прям щас охота!
- В чем проблема? Сходи в буфет.
- «Буфе-э-эт»! – передразнили меня. - Чем можно наесться в буфете, чем? Мой организм требует привычной пищи.
- Что ты предлагаешь, Толясик? Устроить митинг, объявить голодовку? Готовить персонально тебе никто не станет, - справедливо рассудил Денис.
- Мож кто-нить в магазинчик сгоняет, по бырику? – забросил удочку Малышев.
Взгляды парней третий раз за сегодня остановились на мне, задумчивые такие взгляды.
- Э-э-э, нетушки! Вам надо – вы и идите, я спокойно в буфете поем. Нашли дурочку!
- Тянем жребий, - решил молчавший до этого Ярослав. – Так будет справедливо.
Он достал из кармана клочок бумаги, разорвал на четыре части и поставил на одном из обрывков жирный плюс. Скомкав бумажки, Сологуб сунул их в кепку Дениса, перемешал.
- Кто вытягивает плюс, тот идет, - объяснил генератор безумных идей.
- Детский сад какой-то, – проворчала я, разворачивая доставшуюся бумажку.
Можете называть это волей провидения, капризом судьбы, хронической невезучестью – как угодно, но на желтоватом обрывке гордо сиял плюс.
- Это нечестно! Я здесь единственная девушка, мне льготы положены...
- Да хоть испанский летчик, – Толян щелкнул меня по носу. - Всё по чесноку, поэтому шуруй!
Так и подмывало спросить: «А то что?», но в целях экономии времени и нервов пошла на попятную. Ничего-ничего, я вам еще припомню. И Золушку, и испанского летчика, и… к тому времени найдется, что припомнить!
- Чего желают милостивые повелители?
«Милостивые повелители», не страдая избытком скромности, сообразили целый список в десяток пунктов. Спонсировать гастрономические оргии вызвался Гайдарев, а на халяву, как известно, и уксус сладкий.
- Если поймают, сдам с потрохами, - предупредила я и, не дожидаясь ответа, прошмыгнула к лестнице. Операция «Голодные игры» началась.
Непрерывно оглядываясь, спустилась на первый этаж. Люди, с которыми я сталкивалась, проходили мимо и остановить не пытались. Теперь требовалось уверенно, с чувством собственного достоинства подобраться к двери и вдохнуть воздух свободы. Продуктовый в минуте ходьбы, никто и не заметит моего отсутствия. О том, как буду красться назад с полными пакетами, старалась не думать.
Дверь была обидно близко, я даже успела коснуться металлической ручки, когда из-за спины донеслось насмешливое «кхе-кхе». Я застыла, как таракан под карающим тапком, и медленно обернулась. У белой стены, скрестив на груди руки, стоял неизвестно откуда взявшийся Воропаев.
- Куда-то собрались, Вера Сергеевна?
- Никуда, Артемий Петрович, - предельно вежливо ответила я, - осматриваюсь, привыкаю и готовлюсь к худшему.
Зав терапией ответ оценил, но уходить не торопился.
- Похвальное стремление! А эти четыре купюры достоинством в тысячу рублей, которые так призывно выглядывают из вашего кармана, и список покупок, начинающийся с «какого-нибудь бухла», наверное, очень помогают в борьбе? – заботливо уточнил он.
Моя рука метнулась к карману. Так и есть, выглядывают!
Я улыбнулась самой наивной из своих улыбок. Извиняйте, мальчики, Минздрав в моем лице предупреждал: каждый сам за себя, родная шкура дороже.
- Меня послали в магазин за едой, - выпалила я на одном дыхании, нацепив умильную гримаску сироты казанской. Девочек ведь не бьют?
Воропаев понимающе хмыкнул.
- Соболева, Соболева, склероз в вашем возрасте – это очень печально.
- Склероз?
- А как иначе обозвать способность забывать информацию трехчасовой давности?
Я притихла, вцепившись в спасительную дверную ручку.
- Молчание – знак согласия. С вашего позволения напомню: до тех пор, пока вы и ваши товарищи находитесь под моим присмотром, не имеете права покидать стены этого заведения, предварительно не поставив меня в известность. Подобная инициатива грозит вам увольнением.
- Кто это придумал, вы? – вырвалось у меня.
Зав терапией картинно выгнул бровь.
- Да куда уж мне, убогому? – он откровенно издевался. - Про самовольный уход в рабочее время слыхали? Вы даже представить себе не можете, сколько всего интересного, а порой и непоправимого может произойти за пять минут вашего отсутствия. Обеденный перерыв начнется, - он посмотрел на часы, - через сорок девять минут. На голодающую Поволжья вы не похожи, значит, крайней необходимости сбегать не было. Аргументы?
Я опустила глаза, признавая его правоту. Распоряжение начальства есть распоряжение начальства, каким бы абсурдным оно не показалось на первый взгляд.
- Чтобы впредь этого не повторялось, останетесь на дежурство.
- Но…
- Обойдемся без «но». Позвольте узнать, Соболева, инициатива турпохода – ваша?
- Мы тянули жребий… и…
Воропаев перестал напускать на себя праведное негодование и расхохотался.
- Всё с вами ясно. Спорю на зарплату, инициатива принадлежит рыжему… как бишь его? А, Сологубу!
- Вы угадали.
Он перестал смеяться и посерьезнел.
- Вот что, Вера Сергеевна, отменять наказание я не буду, но могу помочь слегка разнообразить жизнь ваших коллег. Согласны?
Я заинтересованно прищурилась. Именно в эту минуту велась разработка плана по отмщению, но ничего путного в голову не шло.
- Восстановим, так сказать, баланс мировой справедливости, - продолжил Воропаев. – Небывалая щедрость господ интернов нам только на руку. Не струсите? По головке вас не погладят.
- Переживу, - беспечно ответила я, желая поскорее узнать замысел «Великого и Ужасного». Взгляд Воропаева предрекал господам долгие муки.
- Тогда пойдемте, объясню по дороге, - он в предвкушении потер руки. - У меня как раз один мент гостит…
План оказался из раздела «не рой яму другому – сам в нее попадешь», простенько и со вкусом. Приболевший майор полиции Милославский и заглянувший навестить его боевой товарищ Вилкин, выслушав необычную просьбу, с радостью согласились помочь.
- С вашей стороны, Соболева, требуется только возмущенно пищать – это у вас замечательно выходит, – и не булькнуть на самом интересном месте, - напутствовал Артемий Петрович по дороге в ординаторскую.
За нами при полном параде шествовали менты.
***
Минут через двадцать после моего ухода голодные интерны начали нервничать, еще через столько же – всерьез злиться.
- За смертью послали, - плюнул Толян, - в следующий раз сам пой…
Дверь ординаторской предательски скрипнула, а мгновение спустя с грохотом ударилась о стену. В помещение влетели вооруженные Милославский и Вилкин.
- Руки за голову, лицом к стене! – заорал ближайший к интернам страж порядка. - Быстро! Парни подчинились.
- За что-о? – сдавленно пискнул Сологуб.
- За все хорошее, - мрачным голосом ответил вошедший следом Артемий Петрович. - Дожили, первый день – и уже такое!
- В чем дело-то? – в таком со всех сторон невыгодном положении Гайдарев пытался сохранить лицо. Он слегка повернул голову, но мент неласково ткнул его дулом пистолета в спину. Денис спешно отвернулся.
- А где Вера?
Правильно, скорость стука выше скорости звука. Я на цыпочках прокралась в ординаторскую.
- Какая еще Вера? Ах, та самая Вера! Да ради этой девицы пришлось наряд ОМОНа вызывать! Заводи ее, ребята!
Порция истошных воплей а-ля «Пустите, я ни в чем не виновата! Меня подставили! Я буду жаловаться! К маме хочу!». Смех булькал где-то в горле. Не переигрываем ли?
- Да что случилось?! – грозно рыкнул Малышев.
- Вашу Веру сцапали, когда она пыталась пронести… - пауза, шебуршание заранее подготовленной бумажки, - коньяк «Пять звезд» элитных сортов – одна бутылка, ром «Ямайский» - одна бутылка, водка «Пшеничная» - пять бутылок. К изъятому прилагается триста пятьдесят три рубля пятьдесят копеек и пластиковый пакет с неустановленным содержимым. Взгляни-ка, Вилкин, это именно то, о чем я думаю?
Не удержавшись, хрюкнула. Воропаев молча погрозил мне кулаком. Зашелестел пакет, и в игру включился Вилкин.
- Так точно, товарищ майор! Вчера у местных нариков точь такой изъяли. Оформлять на месте будем?
- Зови понятых. Знатный наркопритон накрыли! А вы, гражданин, какое отношение ко всему этому имеете?
- Никакого, - отозвался Воропаев, - я этих личностей меньше четырех часов знаю.
- Значит, пойдете как свидетель. Эх, гаврики, - обратился Милославский к интернам, - девка вас с потрохами сдала, поэтому сядете, дорогие мои, по полной программе!
Повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь тиканьем настенных часов и испуганным пыхтением Ярослава. Я принялась кусать костяшки пальцев, сдерживая рвущийся наружу хохот. Попутно издаваемые всхлипы казались донельзя натуральными.
- А ну-ка цыц! – рявкнул Вилкин. - Без тебя тяжело.
У самого зубы сжаты, но держится.
- А до-до-доказательства где? Пы-пы-предъявите, п-пожалуйста, – пробормотал Сологуб, заикаясь от ужаса. В душе он все еще уповал на ошибку.
- Да вот они, родимые!
Что-то семь раз звякнуло и один раз глухо шлепнулось на стол.
- Спасибо товарищу Воропаеву за бдительность и оперативность. А вы, голубчики, посидите, подумаете и не будете больше непроверенных девиц в магазины посылать.
То, что обвиняемые были в полном шоке, доказывало красноречивое молчание Дениса. Гремучая смесь сотрудников правоохранительных органов, пистолетов, бутылок и эффекта неожиданности дала именно тот результат, на который рассчитывал коварный товарищ Воропаев.
Гробовую тишину прорезал необычайно заискивающий голос Толяна:
- Гражданин начальник, раз нам все равно сидеть, давайте по сто грамм, а? А то я коньяка элитного ни разу в жизни не пробовал!
Не в силах больше терпеть, я громко всхлипнула, а потом и вовсе рассмеялась в голос. Нет, ну кем нужно быть, чтобы!.. Как по команде начали ржать менты, и только Артемий Петрович остался невозмутимым. На лицах практикантов, которым позволили повернуться, проступало понимание.
- Вы нас разыграли?! Зачем?
- По доброте душевной, Сологуб. Видели бы вы свои рожи - картина Репина «Приплыли!»
Воропаев пожал руки доблестным стражам порядка.
- Спасибо за понимание, господа начальники! Они осознали и больше так не будут.
- Не вопрос, Артемий Петрович, - сверкнул белыми зубами Милославский, - будем считать, вип-палату в вашем отделении я заслужил!
На столе гордо высились семь стеклянных бутылок с минеральной водой «Ессентуки» и непрозрачный пакет «Благодарим за покупку!»
Гайдарев внезапно схватился за ухо, потеребил мочку и полез под стол. Пошарив по полу, он выполз обратно, крайне растерянный.
- Народ, вы, случайно, серьгу мою не видели?
***
Когда баланс мировой справедливости восстановлен, даже не вполне заслуженное наказание уже не кажется таким страшным.
- Ну и что мне с вами делать, Соболева? – вздохнул Воропаев.
Пожала плечами. Мой удел – слушать и повиноваться, выполнять любые прихоти.
Артемий Петрович прошелся по пустующей ординаторской, открыл второй от двери шкаф и с умным видом зарылся в документы. Я устроилась на диване в ожидании приговора.
- Терпеть не могу, когда сидят без толку, - не оборачиваясь, буркнул Воропаев. - Принесите пользу родине: чайник поставьте.
- Чайник?
- У вас проблемы со слухом? Чайник, электроприбор для нагревания воды и прочих гидро-бытовых нужд. Чуковский, Ахматова…
- Я поняла, - пробормотала, запинаясь, - просто не знаю, где его можно найти.
Артемий Петрович почему-то не удивился.
- Так я и думал. Тумбочку откройте.
В тумбочке помимо серебристого электрочайника нашлись пачка черного чая, банка кофе, сахар-рафинад и тарелка с шоколадными конфетами «Мишка косолапый». Попутно пришлось уточнять у Воропаева, есть ли поблизости свободная розетка: все, что находились в пределах досягаемости, уже занимали различные «вилки».
- Проявите врачебную смекалку, - ворчливо посоветовали мне и сунули в руки две увесистые папки. - Это на стол.
Отправив папки по назначению, я заглянула за шкаф, за второй, за кресло. Розеток не было. Артемий Петрович насмешливо фыркнул и вынул «вилку» из первой попавшейся розетки. Его желание покрутить пальцем у виска читалось слишком явно.
- Надеюсь, ваших профессиональных умений хватит хотя бы на включение чайника.
Спокойно, Вера, немцы близко. Он ведь специально тебя доводит, проверяет на новенького. Коллеги проверке уже подвергались, одна ты осталась не подвергнутая.
- Вам чай или кофе? – смиренно спросила я.
- Кофе, без сахара.
К папкам добавили тонкую стопку бумаги, несколько потрепанных историй, цветные бланки-наклейки и дырокол. Пока чайник клокотал и плевался паром, Воропаев успел ввести меня в курс дела.
- При всем богатстве воображения, я и представить не мог, что кто-нибудь из вашей банды так «отличится» в свой первый день. Пихать вас в список дежурных смысла нет, так что займетесь делами скучными, но насущными. Здесь ответы на сегодняшние запросы по отделению. Перепишете начисто, желательно грамотно, исправите то, что зачеркнуто, и утром занесете секретарю главврача, - он черкнул пару строк на бланке. – Дальше - истории. У Тимошенко исправите анамнез, вот образец; к Шибанову прикрепите результаты анализов, вот они; у Лизуновой всё в порядке, надо только стереть пометки. Остальные: подчеркните везде, где не подчеркнуто. Без отклонений, не увеличено, кожные покровы чистые и так далее. Эти документы подошьете в папку за прошлый год, вот эти – за нынешний, посмотрите по номерам…
Вскоре я перестала считать бланки с указаниями. Это сколько надо успеть за одну ночь! Чайник давно вскипел, а я всё пыталась переварить сказанное и понять, где «эти» документы, а где «те».
- …на подпись Крамоловой, передать завтра до пятиминутки. Письма вручить секретарше, она отправит в Москву. Скажете, что ответ мне нужен не позднее девятого… Спасибо, - Воропаев принял из моих рук чашку кофе и выпил практически залпом, не обжигаясь. – Запомнили?
Согласно кивнула. Разберусь, не маленькая, а бумажной волокитой врача любого профиля не удивишь. Разве что масштабы писательской деятельности слегка пугают.
- Вот и славно. Что, много? Знаю, что много, а как по-другому? – он прищурился. – Умели отличиться – принимайте поздравления. Тяжело в учении – легко в бою. Приступайте. Со стола убрать не забудьте.
- Хорошо, Артемий Петрович.
От тщетных попыток «сохранить лицо» начало сводить скулы. Выражение спокойное, по возможности доброжелательное так и норовило сбежать потихоньку, оставив взамен затравленное и донельзя несчастное. Еще чуть-чуть, и у меня начнется нервный тик. Воропаев же смотрел бесстрастно, как смотрит бывалый дежурный морга на стройные ряды трупов. Не верится, что только сегодня мы разрабатывали план по поимке «нариков». Стоит над душой, не уходит. Чего он ждет?
- После восьми должна заглянуть дежурная медсестра. Сегодня вторник, получается, это будет либо Стриженова, либо Тайчук. Возникнут проблемы – смело обращайтесь, наш девиз: «Один за всех». Ах да, чуть не забыл. Добро пожаловать в ад!
Нелепость последней фразы заставила рассмеяться. Не всё так плохо. Начальник с чувством юмора гораздо предпочтительнее начальника без оного – в этом мне предстояло убедиться на собственном горьком опыте.
В дверь постучали. Один раз, второй, третий…
- Не заперто, - крикнул Воропаев.
В проеме замаячила лопоухая девчоночья голова с горящими глазами.
- Здрасьте! А заведующего терапией мне где найти?.. – выпалила она. – Ой, блин!
Раздался звучный «плюх», затем шелест. Часть внушительной кипы документов, удерживаемых девчонкой, теперь украшала порог ординаторской, остальные порхнули в коридор.
- Блин-блин-блин… - она спешно собирала бумаги, складывала их стопкой, снова роняла, сопела и снова складывала.
Я хотела было помочь, но Артемий Петрович удержал на месте движением руки. Ни жалости к незадачливой визитерше, ни раздражения – всё та же сдержанно-безразличная холодность. «Один за всех», значит? Проигнорировав запрет, я встала и пришла на выручку. Пусть думает что хочет.
Девчонка, даже не поблагодарив, сграбастала свою ношу и начала по новой:
- Вы не подскажете?..
- Подскажу. Я заведующий. Что вы хотели?
- Ааа…эээ… тут вам велели передать, - она шлепнула перед ним кипу, за малым не смахнув со стола чашки и сахар. – Усе, я пошла. Всего доб…
- Задержитесь-ка. Это вы замещаете Соне… Софью Геннадьевну?
- Ну да, - Чебурашка почесала в затылке, сверля жадным взглядом «Мишку косолапого».
Воропаев глянул на первый сверху документ, и безразличное выражение сменилось скептическим. Наивная девчонка смотрела совсем в другую сторону. Зря, ох зря.
- Как вас зовут?
- Меня?
- Свое имя я, представьте себе, помню.
- Ааа… Инга меня зовут. А вас?
Толковая девочка, далеко пойдет. В ней чувствуется деловая хватка.
- Инга, прекрасное слово «счет-фактура» вам о чем-нибудь говорит? – доброжелательно поинтересовался мой начальник.
Судя по округлившимся глазенкам, ровным счетом ничего. И «счет», и «фактура» говорят, а «счет-фактура» молчит.
- Жаль, очень жаль, - он проворно просмотрел оставшуюся стопку, отобрав, в лучшем случае, пять листов. – Вот это я оставляю, остальное несите обратно.
- П-почему? Главврач сказала, что вам…
- Инга, во избежание дальнейших недоразумений: документы полезно просматривать, хоть изредка. С вами инструктаж проводили?
- Агась, - Чебурашка просияла, - учили, как включать факс, на ксероксе печать и куда печати шлепать. И что туалет на первом, рядом с аптекой, а обед с двенадцати до часу.
Издевается? Не похоже: взгляд пустой и абсолютно честный. Не такие уж мы и суслики, оказывается, среди своих встречаются и похуже. Я знала, что злорадство человека не красит, но сдержать это чувство было выше моих оставшихся сил.
Думаете, Воропаев отчитал бестолковую секретаршу, наорал на нее и обозвал инфузорией? Или, быть может, позвонил главврачу или отсутствующей на данный момент Софье Геннадьевне? Вынуждена разочаровать: ни первое, ни второе, ни третье. Документы были рассортированы по стопкам и снабжены поясняющими бланками, что и куда отдать. Бухгалтерия, поликлиника, отдел кадров, педиатрия, юрист, экономист, начмед, СМП (скорая медицинская помощь – прим. автора) и прочее, и прочее, и прочее. Наглые девчачьи глаза аж на лоб полезли. Вроде моего «это же сколько придется?!..», только не сделать, а бегать. Вместо одного заведующего ей предстоит посетить десяток.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ