Мордэкай

Глава 30

На следующее утро я попросил Пенни прийти в мастерскую, чтобы снять точные мерки с оставшейся у неё руки. Затем остаток утра я потратил, придавая форму металлической структуре, которая будет ей новой рукой.

Это был один из аспектов ремесла, в котором у меня было огромное преимущество. Будучи волшебником, я мог менять форму металла с помощью жара и силы, без необходимости использования кузницы, если я хотел всё делать магией — но это было утомительно и требовало много времени. Однако для архимага это было ещё проще. Мне не нужно было заставлять металл принять какую-то форму — я мог уговорить его менять очертания по моему желанию.

Всё, что мне требовалось — это временно пожертвовать частичкой своей человечности. Работать с чем-то настолько маленьким было несложно, и по сравнению с другими вещами, которые я постоянно проделывал, это было почти так же безопасно, как ездить верхом.

Серебристый металл, лежавший передо мной на верстаке, не был железом. У Гэри, наверное, было для него имя. Возможно, позже я у него спрошу. Я чётко дал земле понять, чего я хотел — и она меня обеспечила. Основа для новой руки Пенни была прочной как лучшая сталь, но весила в два раза меньше. А после зачарования она должна была стать ещё прочнее.

Зная Пенни, это было необходимым. Я сделал себе мысленную пометку напомнить ей, чтобы она стала ещё осторожнее, колотя людей новой рукой, когда та будет закончена. Она уже привыкла к тому факту, что увеличенная благодаря дракону сила иногда делала лёгкие удары опасными, когда она наносила их по нормальным людям, но наличие руки, состоящей почти полностью из металла, сделало бы какой-нибудь импульсивный удар ещё опаснее.

Я верхней части металла форму скругленного конуса, который насаживался бы на то, что осталось от её руки, и часть плеча. Я хотел, чтобы ей было удобно, и после прилаживания ремней крепление должно было передавать значительное давление её её плечу и скелету, иначе рука была бы не очень эффективна в бою. Я хотел, чтобы она могла использовать с этой рукой столько же силы, сколько с другой.

От крепления рука сужалась, будучи слегка меньше её другой руки, чтобы оставить место для кожаного покрытия, пока не достигала локтя. Локтевое сочленение было особо хитрым — по крайней мере, по моему скромному мнению. Нижняя часть была цельной, а не в виде двух отдельных костей, как в нормальной руке, поэтому для облегчения как вращения, так и сгибания, я использовал шаровой шарнир.

То же самое я сделал на запястье, но для самой кисти я скопировал структуру нормальной руки более близким образом. Только у пальцев были петельные соединения. Полагаться на сухожилия и связки для их скрепления я не мог.

Удовлетворившись основой, я принялся за гравировку движущих чар, оставляя место для конечных элементов, которые позже будут включать в себя особые дополнения от Мойры и Мэттью. У меня не было времени для создания чего-то настолько вычурного, как призываемая Шипом броня, но Мэттью легко сможет добавить функцию для призыва щита.

Когда всё было закончено, я осознал, что управился гораздо быстрее, чем ожидалось. Я пока не был готов для работы над кожаным покрытием. Мне всё ещё нужно было сперва сходить в Уошбрук, и приобрести материалы. Поэтому вместо этого я начал работать над бронёй для Пенни.

Если бы я смог работать ещё неделю без существенных помех, то наверное смог бы закончить и броню, и руку. Лучше поздно, чем никогда. Моя жена будет экипирована не хуже, чем когда-либо были Рыцари Камня — возможно даже лучше.

Мне хотелось встроить атакующие чары в её руку или оружие, что-то похожее на огонь, который могли создавать солнечные мечи — но я этого не сделал. Хотя необходимая для этого мощь могла черпаться из уз дракона, это всё равно требовало от неё усилия воли, которое могло создать нагрузку на её эйстрайлин. Этого я позволить не мог. Я надеялся, что она позже не станет просить о чём-то подобном. Я мысленно пробежался по возможным отговоркам на этот случай. Мне не хотелось говорить ей о своём тайном страхе — что её дни сочтены.

Заскрипев зубами, я тихо зарычал. Я не смог спасти Марка, но будь я проклят, если не найду способ спасти Пенни.

Мои мысли прервал стук в дверь — снаружи стояла Линаралла. Когда я открыл ей, она осталась стоять на месте, но я видел в её обычно невозмутимой манере держаться что-то нехарактерное.

— Заходи, — сказал я ей.

Она вошла — когда она проходила мимо меня, её тёмно-сине платье тихо зашуршало. Моя недавно удочерённая приёмная дочь была прекрасным примером контраста, с серебряными волосами, ниспадавшими ниже плеч, обрамляя поразительные сапфировые глаза. Как все Ши'Хар, она была почти неземной, будто воплотившийся в плоть дух.

У меня тоже были голубые глаза, и люди часто это отмечали — возможно потому, что их оттеняли мои тёмные, почти чёрные волосы — однако глаза Линараллы были настолько насыщенного цвета, что выделялись даже на фоне её бледной кожи и сияющих локонов.

— Что тебя тревожит? — спросил я её.

Не меняя выражения лица, она зашевелила губами, произнеся:

— Я хотела поблагодарить тебя. Я также хотела поблагодарить Пенелопу, и, если ты позволишь, то я считаю, что могла бы помочь.

Я нахмурился в ответ на её слова. Не то, чтобы она никогда никого не благодарила, но это было редкостью. Девушка Ши'Хар никогда не грубила намеренно, но всегда была честной, иногда брутально честной. Из-за этого её часто неправильно понимали. Хотя у неё были эмоции, они были настолько приглушёнными, что казались отсутствующими. Во многих отношениях андроид Гэри был человечнее её.

— За что конкретно ты меня благодаришь? — спросил я.

Её взгляд впился в меня с интенсивностью, от которой мне было не по себе. Это было как смотреть на картину.

— Я благодарю тебя за то, что ты не научил меня тому, чему мой оте… нет, мой предок… хотел меня научить.

— Он всё ещё твой отец, — поспешно поправил я её, — даже если он говорит…

— Нет, — перебила она. — Не отец. С тех пор, как явилась сюда, я всё силилась тебя понять. Мне было сложно понять вас всех. Твои эмоции, все ваши эмоции, настолько интенсивные, и часто иррациональные, что поначалу я пренебрегла их ценностью. Тирион ответственен за моё зачатие, но он никогда не был мне отцом. И за это я благодарна. Когда он отказался от прав на меня, когда он назвал моим отцом тебя… я почувствовала облегчение.

Её слова были настолько откровенными, что я смутился, одновременно борясь с инстинктивным порывом обнять девушку. По прошлому опыту я знал, что такие жесты ей часто были неудобны.

— Тебе не нужно меня благодарить, — сказал я. — Для меня было честью принять тебя в семью.

Эйсар Линараллы изменился таким образом, какой у кого-то другого заставил бы меня думать, что человек расстроен, или, возможно, взволнован — но я знал, что для неё такое состояние было маловероятным. И тут я заметил дрожь в её руках. Её плечи двигались едва уловимыми рывками, слегка расходясь, затем останавливаясь, будто они не были уверены, что им полагается делать.

— Пожалуйста, не подражай мне, — сказала молодая женщина. — Я бы предпочла стать более похожей на тебя и Пенелопу, а не заставить вас стать такими, как я.

— Подражать тебе? — О чём она говорила? Тут она сделала шажок в мою сторону. Я внимательно наблюдал за ней, пытаясь проанализировать язык её тела — и терпя неудачу. Мой мозг не мог справиться с этой задачей, но тут сердце подсказало мне ответ. «Дурак, она хочет, чтобы ты её обнял».

Молча ругая себя за медлительность, я шагнул вперёд, и обнял её, крепко прижав к свой груди. Я понятия не имел, что сказать. Никакие из фраз, которые я мог бы произнести детям, не казались подходящими, поэтому я молчал.

Линаралла не отпускала меня, даже когда я ослабил объятия, чтобы дать ей возможность отступить. Она продолжала держаться за меня, крепко прижимаясь щекой к моей груди.

— Пока вы с Пенелопой не пришли меня забрать, я не осознавала, что научилась любить.

Мой взор затуманился, и я поцеловал её в макушку:

— Я горжусь тем, что могу называть тебя дочерью, — прошептал я.

Наконец она отпустила меня, и сделала шаг назад, разгладив перед своего платья, прежде чем сесть на единственный табурет в моей мастерской.

— Именно благодаря тебе и твоей семье я всему этому научилась. Это также помогло мне распознать любовь, которую я получала от матери.

— Под матерью ты подразумеваешь…

— Лираллианту, — закончила она за меня. — Она — всё ещё моя мать, хотя я считаю, что мне повезло теперь иметь и вторую. Пример Пенелопы, и твой, помог мне понять то тепло, которое я ощущала исходившим от неё. Учитывая природу старейшин Ши'Хар, я могла общаться с ней напрямую недолго и нечасто, но в этих разговорах всегда было что-то — какое-то чувство, которому я не могла подобрать название. Теперь я понимаю, что это было.

— Я никогда не ощущала того же самого от Тириона, — добавила она секунду спустя. — С тех пор, как я вернулась, я много думала об этом. Я снова и снова просматривала у себя в голове то, что я знаю о его прошлом. Несмотря на то, что я знаю его историю, и даже зная твой её пересказ с его точки зрения, я сбита с толку. Я всё ещё не очень хорошо это всё понимаю, но его тогдашние действия, не говоря уже о нынешних, кажутся мне бессмысленными. Они противоречат всему, что я видела здесь, с тобой. Если вы оба — люди, если вы оба чувствуете одно и то же, то как он может так сильно от тебя отличаться? Неужели ты бы сделал то же самое, будь ты на его месте?

Голос Линараллы был спокоен, но я заметил в нём лёгкую нотку боли, резанувшую мне по сердцу. Я в последнее время не слишком обращал на неё внимание — она всегда была такой тихой. Было легко отмахнуться от неё как от наблюдательницы, как от лишённой эмоций или, возможно, никак не воспринимавшей окружавших её людей. Но истина была совсем иной — молча, не беспокоя никого вокруг, она одна-одинёшенька силилась понять парадоксы сердца, используя единственный имевшийся у неё инструмент — её интеллект.

Ей нужен был ответ, которого у меня не было, но во мне горела решимость ей помочь. В её взгляде была скрытая мольба — тайное, отчаянное желание понять. «Тирион, ублюдок ты этакий!» — внутренне выругался я. «Ты хотел, чтобы я научил её жестокой реальности предательства, но ей нужно другое. Ей нужен отец». До этого я на самом деле не рассматривал её как свою дочь. Она была слишком непохожей, слишком чужой. Но я готов был сделать всё, что в моих силах.

— Ты знаешь, что такое мудрость? — сказал я, отвечая на её вопрос своим собственным.

Линаралла слегка наклонила голову вбок, чуть-чуть напомнив мне Хампфри:

— Мудрость — это использование рассуждения для определения наиболее эффективного образа действий по достижению желаемого результата. В целом, о ней говорят, когда изучают долговременные последствия, в отличие от кратковременной выгоды.

Я покачал головой:

— Нет. — Вообще-то, я посчитал её ответ достаточно близким, но в нём не хватало ключевой детали. — То, что ты только что описала — это функция интеллекта, и она похожа, однако мудрость — это атрибут, позволяющий нам выяснить, что является правильным. Мудрость — это применение одновременно интеллекта и эмоций для принятия моральных решений. Правильное и неправильное не существуют в сфере чистого интеллектуального мышления — их можно выявить лишь применив не только разум, но и сердце.

Тирион — умный человек, но в том, что касается мудрости, он провалился. Я не знаю, что бы я сделал на его месте, но я не могу поверить, что я пришёл бы к такому же состоянию, к какому пришёл он. Большинство людей имеют схожую эмоциональную реакцию на насилие, предательство, пытки, и все те страдания, через которые он прошёл — но через призму мудрости некоторые из нас реагируют не как все, — объяснил я.

— А что бы сделал на его месте мудрый человек? — спросила она меня.

— Все люди страдают — и мужчины, и женщины, — начал я. — Это — часть жизни, подобно дыханию. Некоторые впитывают страдание, делают его причиной своего существования… они творят из своих страданий тёмную причину жить дальше — отмщение. Мудрые люди принимают свои страдания, и ищут совсем иного. Они ищут решения, способы уменьшить страдания других, даже если для этого им самим требуется страдать больше.

Я настрадался больше других — может, и не так много, как Тирион, однако я решил не позволить страданиям определять меня. Вместо этого они помогают мне сопереживать остальным. Они заставляют меня пытаться помочь остальным пережить их собственные невзгоды и испытания. Вот, что лежит в сердце истинной семьи — желание помочь друг другу перед лицом невзгод, а не просто слепо пытаться причинить боль тем, кто сделал нам плохо. — Я замолчал, позволяя моим словам улечься в её голове.

Через некоторое время Линаралла заговорила:

— Я всё равно его не понимаю. В чём был смысл его брутальных тренировок? Если я ему безразлична, то почему он причинил мне так много боли, уча меня сражаться?

— Ты ему безразлична потому, что он сам себе безразличен. Ты была продолжением его гордости — инструментом для увеличения его могущества. Он скорее всего и сам себя не понимает, — печально сказал я.

Линаралла снова поймала мой взгляд, уставившись мне прямо в глаза:

— Я хочу помочь Пенелопе. Пока я была на острове, я по-моему узнала кое-что, способное ей помочь.

Я не мог не заинтересоваться:

— Что именно?

— Мои предки создали очень продвинутые методы использования заклинательных плетений для исцеления ран. Один из таких методов позволял трансплантацию живых тканей от одного человека другому. Если я смогу научиться этой технике, то смогу отдать Пенни мою руку, взамен той, что она потеряла, — сказала Линаралла.

Меня ошарашило само только это предложение. Я ответил, со своей неизменной выразительностью:

— Чего?

— Я хочу отдать ей мою руку, — повторила молодая женщина.

— А тебе она разве не нужна? — тупо спросил я. Мои высшие мыслительные функции всё ещё были заблокированы.

Линаралла покачала головой:

— Не настолько, насколько она нужна Пенелопе. У меня есть магия. У неё — нет. Благодаря заклинательному плетению я могу создать сколько угодно конечностей для любых необходимых мне целей. — Подчёркивая этот довод, она тут же вырастила у себя из-под левого плеча похожую на руку конечность, целиком состоявшую из заклинательно сплетённого эйсара. Конечность потянулась вверх, и похлопала Линараллу по щеке трёхпалой ладонью. — К тому же, в конце концов я брошу это тело, и стану Старейшиной. Сколько у меня в тот момент будет рук и ног, совершенно не важно.

— Нет, — твёрдо сказал я, выставив ладони, чтобы подчеркнуть свой ответ.

В её взгляде появилось любопытство:

— Разве это не мудро? Эта рука не является для меня необходимой или важной, но Пенелопе может сильно помочь.

— Мысль хорошая, но нерациональная, — возразил я. — Ты потеряешь руку, и ничего взамен не приобретёшь.

— Ты только что сказал мне, что мудрость — это не только разум. Я люблю Пенелопу. Она дала мне гораздо больше, чем я могу отплатить. Я почти не пострадаю, потеряв то, что мне почти не важно, восстанавливая её — маленькое страдание ради прекращения страдания большого. Согласись, это мудро! — Голос Линараллы повышался по мере того, как она говорила, и последние слова она сказала с таким чувством, какое я никогда прежде от неё не слышал.

Мне хотелось согласиться. Это казалось логичным — но я не мог:

— Нет. В твоей идее есть мудрость, но ты игнорируешь сердце и волю Пенни. Мудрость должна принимать во внимание нечто большее, чем просто объективное добро — есть ещё добро субъективное. Она будет не рада тому, что ты потеряешь руку. Она не примет это решение, а если её заставить, то она потом будет чувствовать вину и сожаление.

Линаралла склонила голову, позволив упавшим вперёд волосам скрыть её лицо:

— Это нечестно. Я хочу помочь. Разве она не поймёт этого?

— Она будет вне себя от радости, когда узнает, насколько она тебе небезразлична, — мягко сказал я. — И этого достаточно. Однако у меня есть другой вопрос. Твоя мать так и не получила лошти, и насколько я знаю, её не учили продвинутым лечебным магиям Ши'Хар. Даже если тебе дали лошти твоего отца, в нём содержится то же знание, какое унаследовал я — а я о такой возможности не знал. Откуда ты получила это знание?

— Прочитала.

Я снова был удивлён:

— Прочитала? Где?

Линаралла подняла взгляд, и улыбнулась с лёгким выражением озорства на лице:

— Мать пустила корни в месте, где когда-то рос один из древних Старейшин Иллэниэлов. В каверне под землёй сохранились записи. Она позволила мне войти и почитать, хотя их было слишком много, так что я смога лишь пробежаться по верхам.

Тирион об этом не знает, — закончила она, сжав губы.

Мои мысли пустились вскачь, пытаясь осознать все последствия того, что мне только было открыто. Язык Ши'Хар, эроллис, в письменном виде представлял из себя трёхмерные структуры, походившие на маленькое дерево или куст. Эта система письменности была настолько сложной, что очень немногим людям хватало терпения ей научиться, да никто и не мог ей научить. Дети Ши'Хар, вроде Линараллы, рождались с этим знанием, а я обладал им лишь потому, что унаследовал знания лошти.

Старейшины Ши'Хар «растили» свои скульптурные записи, создавая их из эйлен'тирала — деревянного материала, бывшего крепче стали, и практически неуязвимого для гнили или старения. Законченная скульптура на эроллис имела три оси, переходившие из «корней» прошлого в «ветви» будущего. Три оси носили названия личной, объективной и субъективной, и могли ветвиться по мере роста записи, создавая письменную скульптуру, выглядевшую очень похожей на живое растение.

Я никогда не думал о том, где Ши'Хар могли хранить свои записи, но было разумным, что если их растили Старейшины, то располагаться они могли под землёй — и если это было так, то до сих пор вполне могли существовать и другие скрытые библиотеки. Даже если бы их нашли, люди не поняли бы, что это такое.

Тот факт, что Лираллианту пустила корни над одной из таких библиотек, также являлся необычным совпадением — а совпадения всегда были подозрительным делом, когда речь заходила о Ши'Хар Иллэниэл. Неужели они знали, что она найдёт? Содержалась ли в этой библиотеке информация, изъятая из полученного Тирионом лошти?

И почему Лираллианта скрывала это от своего партнёра? Очевидно, спланированный на тысячи лет замысел Иллэниэлов по выживанию ещё не подошёл к концу. Скрытое знание наверняка было важным, иначе его бы не сохранили. Оно также наверняка было опасно для их плана, иначе его не скрыли бы от Тириона, не делавшего никакой тайны из своего желания разрушить всё, ради чего они трудились.

Тирион думал, что проиграл. Несмотря на то, как он себя ненавидел, и несмотря на его жажду отмщения любой ценой, он чувствовал, что его обыграли, использовав для воскрешения Ши'Хар. Если он узнает о том, что скрыто под корнями Лираллианты, то вполне может решить использовать это знание, чтобы уничтожить их вместе с их планами навсегда.

И, к сожалению, согласно известной мне части их пророческих планов, это также вполне может положить конец всему человечеству.

Надо было что-то делать. «Но будь я проклят, если знаю, что именно».