Монтао. Легенда о монахе

Глава 17

Смотритель причала, как обычно, пересчитывал корабли, делая какие-то пометки на бумаге, когда очередное рыболовное судно зашло в порт.

Наука строения этого транспорта отличалась от творений рук национальных мастеров Йоки более высокой кормой и заострённым носом. Но когда человек прошёл по пристани и поднялся на борт корабля по заранее прокинутому трапу, чтобы встретить гостей и проверить груз, парусник оказался безлюдным, а две фигуры, незаметно проскользнувшие за его спиной на берег, быстрым шагом удалялись в город.

Погода была куда холоднее, чем в тех местах, откуда прибыли монах и его товарищ. Возможно, даже стоило ожидать снег в ближайшее время.

Молчание тоже ощущал прохладу морозного воздуха на щеках, потому как ему пришлось срочно попрощаться со своей неухоженной бородой, иначе местные жители могли распознать в нём чужестранца. У вормоловца всё ещё оставались каштановые волосы и зелёные глаза, вызывающие лишнее внимание, но тут на помощь пришёл капюшон длинного рыбацкого плаща, прихваченного из трюма шхуны, частично спрятав проблему.

Город был забит людьми, праздно бродящими по широким вечерним улицам. А также немалым количеством воинов с оружием, будь то дворцовая гвардия или простые солдаты одного из кланов.

Мимо периодически проносились рикши и, в противоположность им, медленно проплывали паланкины — закрытые носилки для знати или же просто состоятельных граждан, которые могли их себе позволить.

С разных сторон улицы стояли продавцы. Те, что побогаче, прикупили целую лавочку, другие же довольствовались тем, что разложили свой товар прямо под ногами на тротуарной плитке. Все здания, как старые, так и новые, были ухоженными, с одинаковыми крышами, приподнятыми за углы. Город казался необъятным.

Тадао хорошо знал Йоку и точно помнил, что столица находилась в часе пути от порта, но сейчас она так разрослась, что её окраины почти вплотную подходили к морскому побережью.

— Найдём спокойное место, а там и решим, что дальше делать.

Молчание кивнул, и путники свернули в боковую, более узкую и менее людную улочку, увешанную красными фонарями.

Обстановка сразу поменялась. У дверей в большинство домов их встречали красивые девушки с выбеленными лицами, в кимоно, украшенными яркими и насыщенными узорами. Они улыбались проходящим и провожали внутрь пришедших гостей. Вормоловец окинул улицу широким жестом и вопросительно уставился на Тадао.

— Ну, или здесь, где никому нет дела до цвета твоих волос, или до первого встреченного «честного» горожанина, который, не раздумывая, побежит докладывать стражникам о замеченном им подозрительном чужестранце в надежде получить денежное вознаграждение. Кстати, что там у нас с деньгами?

Немой с неохотой, но всё же вытащил откуда-то из глубин своего кармана и показал монаху золотую заколку для плаща, которую ему каким-то чудом удалось сохранить, несмотря на плен и морские передряги.

— Ох, не густо. Что ж, спасибо и на этом, понадеемся на наше с тобой обаяние, — Тадао рассмеялся и, оглядевшись, двинулся в сторону наименее привлекательного дома, где никто не встречал гостей улыбкой и добрыми словами у входа.

Внутрь места увеселения вошла пара долгожданных гостей. Людей тут было совсем мало, а те, что были, уже изрядно выпили и приставали к девушкам, которые их обслуживали.

Навстречу монаху вышел мужчина и поклонился, обратив внимание на босые ноги вошедшего:

— Здравствуйте. У нас оплата вперёд. Вам что-то нужно? — он бегло перевёл взгляд на человека позади, подозрительно скрывающего лицо.

— Да. Мы бы хотели остановиться у вас на ночь, — Тадао сдвинулся чуть левее, перекрывая взор хозяина дома, направленный на вормоловца.

— О!.. Нет-нет-нет! — человек замахал руками, подкрепляя жестами свой отказ. — У нас здесь не ночлежка какая. Отдохнуть — это пожалуйста, это мы с радостью. А вам бы дальше по большой улице пройти, там много хороших гостиниц.

Монах протянул золотую вещицу, которую ему дал товарищ, и продолжил:

— Мы, конечно, можем уйти, но неужели вы готовы отказаться от клиентов? Мне и моему другу только-то и нужно — два матраса, да покой. Я вижу, что людей здесь куда меньше, чем в других… заведениях. Мы — обычные путники, которые просто хотят отоспаться после долгой… очень долгой дороги. Пожалуйста, будьте благосклоннее, — закончил свою речь Тадао, одаряя хозяина дома доброй улыбкой.

Тот хмыкнул, покрутил заколку в руках, рассматривая со всех сторон, не забыв попробовать на зуб, и неохотно согласился:

— Но мне нужны настоящие деньги. Это возьму в залог, но, чтобы завтра были монеты, а не побрякушки, — он повысил голос, подзывая кого-то. — Рин! Иди сюда! Покажи гостям комнату, в которой они могут отдохнуть.

Из-за ширмы, скрывающей часть зала, показалась скромного вида женщина. Она поклонилась с молчаливой фальшивой улыбкой и пригласила путников следовать за собой на второй этаж.

Женщина завела их в дальнюю пустую комнату с одним только столом посередине и ненадолго оставила одних.

Молчание уставился на монаха, показывая, как трёт друг о друга подушечки среднего, указательного и большого пальцев, а потом раскрыл ладонь.

— Деньги будут, не переживай. Сдаётся мне, скоро мой путь завершится, — Тадао потрогал укушенную змеем руку. — Нужно придумать, что ты будешь делать дальше. Уже есть мысли?

Молчание закинул невидимую удочку и достал воображаемую тяжеленую рыбину. Монах только рассмеялся.

Вскоре вошла Рин, держа в одной руке постельное бельё, а в другой поднос с угощеньем в виде чая и тарелки с фруктами. Она села у столика и стала наливать в маленькие чашки напиток.

Молчание подцепил ближайшую сливу и отправил её себе в рот. Тадао внимательно изучал черты лица женщины, сам не понимая, что именно он пытается увидеть или вспомнить. Закончив с чайником, Рин не спешила уходить, пока затянувшаяся пауза не стала очевидна.

— Я… могу побыть с вами, если вам так будет угодно.

— Благодарю, не стоит.

Но как показалось монаху, женщина не очень-то стремилась покинуть их:

— Могу разливать чай… или рассказать интересные истории… пожалуйста…

Тадао понял, что что-то здесь не так, и с улыбкой спросил:

— Рин, вас что-то беспокоит? Поделитесь.

Та, чуть наклонив голову, фальшиво произнесла:

— Я здесь, чтобы порадовать вас.

Молчание, догадавшись, что хочет товарищ, снял капюшон, открывая женщине своё лицо. Монах попытался снова:

— Рин, взгляните на моего друга. Его родина — теперь наша общая тайна. Вы можете смело поделиться с нами своей. Обещаю, мы не из тех, кто будет осуждать, или распространять чужие секреты.

Внезапно на щеках женщины показались дорожки слёз. Её голос задрожал:

— Если… Если я выйду, они заставят меня идти к другим… клиентам, — это слово она произнесла с особым отвращением. — Я не хочу. Мне нужны деньги, чтобы прокормить маму и сына, но здесь так много приезжих, получить хоть какую-то работу — уже чудо. Я хотела жить в безопасности, думала, так будет лучше для нас, но всё оказалось не так.

Тадао осенило. Его смутные догадки начинали сбываться:

— Как зовут вашего сына, Рин?

— Яо. Его зовут Яо. Но почему вы спросили?

— Вот как… И вы уехали из поселения Мокрых Полей?

Женщина бросила на монаха тревожный взгляд:

— Откуда вы узнали?

Тадао выдохнул, не зная, как правильно сообщить эту новость:

— Камори, ваш муж и мой друг, погиб, гордо сражаясь за свои родные земли. Он спас мне жизнь. Я до…

Но следующие слова монаха перебили рыдания Рин, услышавшей весть о кончине родного человека. Наверняка она предполагала когда-нибудь узнать об этом, ведь их деревня находилась слишком близко к вражеской границе. Но всё же к такому невозможно быть полностью подготовленным. Белая краска на лице потекла под струйками нахлынувших слёз, уступая место истинному цвету кожи.

— К-как он погиб?

Воспоминания сразу вернули Тадао на то рисовое поле. Последний остекленевший взгляд, после того как Камори перерезали горло. Те жадные глотки воздуха, что он пытался сделать, захлёбываясь собственной кровью. И торжествующий вормоловец над ним.

Монах невольно взглянул на сидящего рядом немого. Всего один глаз сумел передать всю накопившуюся в душе ненависть к захватчикам, принесшим столько боли и страданий жителям Йокотэри.

Ни на секунду нельзя было этого забыть. Те деревни, выжженные дотла, уведённые в рабство жители, разлученные семьи, бесконечные поля сражений, окрашенные кровью обычных крестьян и ремесленников, и отрава, которой часто пользовались враги. Ведь Молчание не мог не знать об этом, но продолжал служить своей стране.

Внутри Тадао взыграла неконтролируемая злость, распространявшаяся по всему его нутру от чёрной метки на предплечье. Сквозь зубы он обратился к товарищу:

— Не хочешь об этом рассказать сам, друг? Ты-то должен знать, как ваши убивают, — неожиданные слова монаха, полные желчи и ненависти, настолько поразили Молчание, что он выронил из руки чашку, пролив на себя чай.

Отряхнувшись, вормоловец постучал по своему лбу и нахмурил брови. А затем жестами напомнил об отрезанном языке и о том, почему он его лишился. Тадао почувствовал, как злоба вдруг исчезла, а её место заняло чувство стыда за сказанные слова.

— Прости. Не знаю, что на меня вдруг нашло.

Получив от товарища дружеский хлопок прощения по плечу, он перевёл взгляд на женщину:

— Камори умер героем. С оружием в руках. А до этого отразил нападение разбойников, которые грабили деревню, и спас меня. Мне… нужно прогуляться. Как раз найду нам денег. Вернусь позже.

Молчание и Рин проводили монаха взглядом и остались вдвоём. Вормоловец пододвинул женщине кружку и показательно поднял свою.

Несмотря на позднее время, город совсем не собирался спать. Фонари, развешанные от дома к дому, хорошо освещали улицы и прохаживающихся по ним граждан. Одних торговцев меняли другие, продолжая зазывать потенциальных покупателей. Тадао прошёл мимо кукольного театра на колёсах, вокруг которого собрались дети и взрослые. Столица не просто жила, она процветала, будто никакой войны и не было.

Студёная мостовая и морозный ветерок подсказывали босому монаху, что так и простыть можно. Но он постарался не обращать внимания на холод и направился в сторону выхода из города. Кто-то любезно зажёг редкие фонари на дороге, окружённой деревьями и проходящей через густую рощу, расположенную уже за стенами цивилизации.

Дома строились и разрушались, приходили новые и уходили старые их жители. Но лес практически не изменился.

Тадао помнил эти деревья, хотя они были совершенно обычными. И теперь он вспоминал все события, связанные с этим местом. Дорога вела вперёд по извилистому маршруту, всё дальше и дальше от света и городского шума.

В какой-то момент освещённая фонарями тропа кончилась. Тогда монах одолжил один светильник, сняв его со столба. На перепутье он, не раздумывая, свернул налево, в глубь леса.

Миновал час его прогулки, когда босые ноги ступили на территорию разрушенного поселения. Где-то в темноте послышались возня и шорох убегающих маленьких ножек. Старые покинутые дома — всё, что осталось от его былого владения.

Тадао направился дальше, к большому обветшалому строению, бывшему когда-то замком, мимо разрушенных временем построек. Неудивительно, что жители решили уйти, когда их господин покинул свои территории в поисках достойного соперника.

По округе пронёсся непонятный шёпот. Монах коснулся рукояти меча, поднимая фонарь повыше. Но никого, кроме испуганных лисьих глаз, с любопытством выглядывающих из-за кустов, не обнаружил. Дойдя по заросшей тропинке до большого, когда-то красивого дома, он поднялся по ступенькам и открыл дверь.

Увиденное его удивило. Внутри находилась целая стая лис, которые стали выбегать прочь из помещения, завидев человека. Их количество поражало. Это было не просто семейство, а целый лисий клан. Под полсотни, не меньше. Одна попыталась укусить монаха, но тот вовремя успел отдёрнуть ногу.

Дождавшись, когда волна пройдёт, Тадао обратил внимание на зажжённый фонарь внутри комнаты, подсвечивающий достаточно аккуратный «лисий бал». Вся мебель оказалась нетронутой, и даже не покрылась пылью. Ковёр не заляпан грязью, а раздвижные бумажные двери совершенно целёхоньки.

Монах осмотрел дом. Он заметил, что из главного зала кто-то выкрал клановые доспехи. Да и никаких других вещей, представляющих ценность, не осталось, но в целом всё находилось на своих местах, как и прежде, много лет назад.

Вошедший подал голос, чтобы его услышали, но никто не ответил. Ему нужны были монеты. Миновало много лет с того момента, когда Тадао спрятал полный мешочек под одной из досок пола, перед тем, как покинуть это место. По его воспоминаниям доска находилась под столом в гостиной, где сейчас также горел фонарь. Это было очень подозрительно, но никого, кроме прячущихся в тёмных углах животных, он не обнаружил, поэтому стал передвигать мебель в поисках нужной дощечки.

Тяжёлый дубовый стол сдвинулся от приложенных усилий, но правая рука монаха откликнулась болью. Он слегка потряс ею и засучил рукав в поисках причины. Две чёрные точки постепенно пускали корни выше, к плечу.

Сзади кто-то засопел. Тадао резко обернулся и отскочил, рефлекторно обнажив меч.

Из тени в углу комнаты вышел человекоподобный лис. Монах готов был поклясться, что во время осмотра помещения угол был пуст. Лис стоял на двух задних лапах. Его рост не уступал росту человека, а тело защищали семейные доспехи бывшего хозяина дома.

— От тебя исходит запах плохой смерти, — подняв перед собой лапы, произнёс человеко-зверь совершенно спокойным и безобидным голосом.

Тадао кивнул и, вложив оружие обратно в ножны, осторожно завёл разговор:

— А разве бывает хорошая?

В левой лапе лиса, прямо из воздуха, материализовалась уже зажжённая курительная трубка, и он, вдохнув в себя порцию дыма, подошёл ближе, протягивая правую лапу в сторону больной руки человека.

Заинтригованный монах не стал сопротивляться, позволив странному существу взять себя за ладонь и приподнять кисть. Лис внимательно осмотрел запястье, после чего перевёл взгляд на седые волосы.

— Твои дни уже вышли, человек. Нельзя взять больше, чем дают, не отдавая что-то взамен. Зачем ты злишь судьбу?

— Отработаю позже, — улыбнувшись, попытался отшутиться Тадао, но тут же был укушен божественным созданием прямо в то место, откуда чёрная клякса пускала свои корни.

Монах дёрнулся от неожиданности, намереваясь высвободить свою конечность, но лис, продолжая крепко её удерживать, стал высасывать чёрную гадость.

Пятно уменьшалось прямо на глазах, возвращаясь к первоначальному состоянию, а пущенные им корни и вовсе исчезли. Когда «лекарь» закончил свою процедуру, он выплюнул за окно то, что попало ему в рот, и снова закурил. На руке остались только две чёрные точки.

— Это — укус демона, человек, — произнёс лис, указывая мундштуком трубки в сторону раны. — Путь к Цукамарэ для тебя закрыт, — он небрежно схватил монаха за волосы, высматривая оставшиеся тёмные, после чего пустил струю дыма в лицо Тадао. — Тебе стоит найти подходящее место и помолиться. Времени уже не осталось. Если хочешь, я переправлю твою душу в Дзиёми.

Из темноты того же угла, откуда до этого вышло странное существо с пушистым рыжим хвостом, появилась белая женская фигура:

— Отпусти его, старый лис. Я за ним присматриваю уже давно. В распоряжении монаха есть ещё несколько дней. За это время он может дойти до Яматари, который его ждёт.

В ответ зверь хрипло рассмеялся лающим смехом и пустил струю дыма в жницу:

— Ну, здравствуй!.. Яматари, говоришь? И как он поживает? А впрочем, неважно. Человек, ты за этим пришёл? — он протянул старый мешочек, появившийся неизвестно откуда, как и всё остальное, что оказывалось в рыжих лапах.

Тадао с благодарностью взял монеты, но ещё не готов был уйти:

— Если позволите, ваша истина отличается друг от друга. Жница, вы говорили о том, что предначертанная мне дорога давно оборвалась, вы же, достопочтенный лис, говорите о судьбе так, будто её можно разозлить, словно ранимого бога. Но где правда?

Казалось бы, простой человеческий вопрос, но как же он разом рассмешил и получеловека, и женщину в белом. После очередного выдоха, пушистая мордочка произнесла:

— Ты вступил на неизвестную тебе дорогу, обманув смерть, но твоё восприятие осталось прежним. В мире нет ни истины, ни лжи, лишь восприятие. Человек рождён чтобы порхать, как птица, а потом умереть, так бы сказала она, — он ткнул трубкой в сторону жницы. — Я бы сказал, что каждая душа ищет умиротворения, чтобы остановить бесконечный цикл. И каждый из нас по-своему был бы прав. Впрочем, навряд ли тебя интересует смысл бытия, ты ведь, — он указал на меч за поясом, — уже всё для себя решил.

Тадао не нашёлся, что ответить, перескочив на другую тему:

— Раньше здесь жили люди. Что с ними стало?

— Ох, опять утомительные разговоры… — произнесла жница и тут же оставила человека наедине с хранителем леса, исчезнув во тьме.

— Вы, люди, то уходите, оставляя после себя пустошь, то приходите, создавая её. Мне неизвестно, что стало с жителями этого поселения. Но теперь оно во владениях леса, и здесь поселились безобидные лисы. Надеюсь, ты с пониманием отнесёшься к моей просьбе никому о нём не рассказывать?

— Конечно, можете не переживать. Но пройдут годы, и город, разрастаясь, узнает об этом месте.

— Нам не привыкать покидать дома. Животные не ровня человеку, пока он сам так считает. Мы ничего не можем изменить, но нам и не надо. Когда человек перестанет гнаться за выдумкой, природа сама пойдёт ему навстречу. Я много раз видел такой взгляд. Он скрывается за маской беззаботности и радости, но ты ищешь. Пытаешься найти корень всех бед, хотя его никогда и не существовало.

— Как вы и сказали, у всех своё восприятие, со своей правдой. Что незримо для вас, ясно для меня.

Лис, слегка усмехнувшись, приподнял мохнатую бровь:

— Вот значит как? — но продолжать диалог не стал.

На этом они распрощались. Тадао направился в сторону Йоки по дороге, освещаемой луной и звёздами. Ещё какое-то время его преследовали любопытные лисята, но чем ближе становился людской шум, тем меньше их оставалось. Вскоре монах ступил на порог городских ворот.

Пробудившись утром, Молчание нашёл своего друга мирно спящим на соседнем ложе, а на столике для чаепития лежал небольшой мешочек из потёртой кожи. Любопытство заставило заглянуть внутрь, и брови вормоловца вздёрнулись от удивления, когда внутри он обнаружил горсть золотых монет. Пусть Молчание и не знал йокотэрской экономики, но на его родине это была солидная сумма для покупки, например, большого дома.

Выспавшись, Тадао ответил на вопросительный взгляд товарища единственной короткой фразой: «Потом, у нас много дел».

Он достал из мешочка пару монет и отнёс их хозяину в обмен на заколку. После прихватил ещё несколько, спрятав себе за пазуху, а всё, что осталось, кинул Молчанию в руки.

Тот, поймав мешочек, взял его одной рукой за плетёную шёлковую верёвку, стягивающую горловину, и приподнял вверх на уровень глаз. Немой с непониманием переводил взгляд то на мешочек, то на монаха.

— В первую очередь нужно позаботиться о Рин. Это моя просьба. Тут должно спокойно хватить на хороший такой рыбацкий дом, подальше от тех мест, где идёт война. Ну, или на два не очень хороших. Деньги ещё останутся. Возьмёшь остальное себе, ты заслужил. Пройдёмся?

Одна из служанок без проблем разболтала, где живёт жена Камори. Кажется, в этом месте Рин не пользовалась авторитетом и уважением со стороны тех, с кем работала, раз они готовы были всё о ней выложить первым попавшимся незнакомцам.

На улицах, как обычно, было полно стражи и просто — вооружённых солдат. Молчанию пришлось натянуть капюшон как можно ниже, спрятав в его тени свой массивный щетинистый подбородок.

Выйдя на центральную площадь, вечно бурлящую жизнью, друзья увидели величественный дворец, возвышающийся над крышами остальных домов, словно страж города. Его высокий фундамент, сложенный из каменных блоков, имел форму конусообразной пирамиды и, по всей видимости, уходил вглубь земли, скрывая под собой ещё несколько подвальных уровней, вероятно, выполняющих роль подсобных помещений, а также предназначенных для проживания прислуги. Черепичная нефритовая крыша и жемчужно-белые стены — главный признак изящества и богатства Йоки.

Высокое основание словно отделяло и без того сокрытую императорскую жизнь от суеты и повседневности. А розовые кроны деревьев, цветущие даже в прохладный день, обрамляли это архитектурное чудо.

Вокруг огороженной каменным забором территории дворца стояли дома знати. Не такие большие и роскошные, как императорские чертоги, но всё же слишком дорогие для простых жителей. Почти у каждого дома была выставлена стража в дорогих доспехах и с глефами в руках, сверкающими в солнечных лучах остро отточенными лезвиями.

Тадао свернул к лавочке, откуда исходил манящий аромат. Взяв две порции морепродуктов с рисом и приправу, а также небольшую бутылку вина, он присел за свободный столик, стоявший под навесом прямо на улице рядом с продуктовой лавкой. Довольный Молчание поднял стакан, наполненный вином, и, кивнув с благодарностью в сторону монаха, осушил его залпом.

— Угощайся, — произнёс Тадао. — Это должно быть вкусно. Хватит с нас голодать. На сегодня у меня есть дела, а после мы расстанемся. Знаешь, за то недолгое время, пока мы были вместе, ты стал мне верным другом.

Но вормоловец, не желая слушать о планах товарища, в которых ему не находилось места, постучал пальцем по столу и указал на еду. Монах улыбнулся, и они приступили к трапезе.

Запах открытой кухни не обманул, это и вправду было так же вкусно, как и ароматно.

Мимо сновали люди и проезжали рикши. Город полнился жизнью. Да, люди. Их лица были разными, уникальными, но в городской толпе сливались воедино. Тадао не запомнит эти лица по отдельности, но оставит в памяти глубокую печаль одиночества, отпечатанную на многих из них. Стакан за стаканом, которые в большинстве своём поглощал Молчание, и вскоре бутылка опустела, а трапеза подошла к концу.