Глава 17. ВРАЧЕВАНИЕ ОСТРОВСКИХ
Как же сложно подчас понять Кати, сама на ногах стоять не в силах, а продолжает заигрывать. Положил девушку в кровать и на ее поползновения ответил отказом. Обиделась, но ничего когда-нибудь расскажу, чего мне это стоило. Пришлось всю волю в кулак взять и напомнить себе, что являюсь врачевателем и нанести вред пациентам не вправе, да еще такой хорошенькой, соблазнительной и… Стоп! Этак обо всем забуду, а Островская медленно развязала тесемки халата и его распахнула, призывно смотря мне в глаза, после чего прошептала:
— Саша, иди ко мне.
— Грязно играешь, — хрипло ответил я. — Кати, сейчас тебе нельзя тратить силы. Мы обязательно все наверстаем.
— Уверен?
— Разумеется, — кивнул и поспешно отступил, а потом и на кухню вернулся.
Приготовил кашу, сделал чая, отыскал банку земляничного варенья, нарезал булку большими ломтями, загрузил все это на поднос и отправился к соблазнительной пациентке. Та не спала, о чем-то размышляла, и ее аура выражала тоску и печаль.
— Чем себя накрутила? — задал ей вопрос, сервируя журнальный столик.
— Да так, не бери в голову, — отмахнулась Кати.
Внимательно на нее посмотрел и мысленно вздохнул. Девушку какие-то сомнения и страхи преследуют. В этом ничего удивительного, за последние дни она пережила сильные потрясения. Сейчас же ей необходимо обрести душевный покой, но пока с отцом не все понятно. Если окажется, что он действовал заодно с Веденеевым, то это будет еще одним ударом. Мог ли Островский на такой шаг пойти? Не хочется в такое верить, но не удивлюсь. Каждый родитель для своего чада хочет лучшего, но не всегда такой подход приносит ребенку счастье. Отговорка, мол ты ничего не понимаешь, а мой жизненный опыт подсказывает, что поступать именно так, а не иначе далеко не всегда оправдывается. У каждого свой вкус и взгляды и с ними необходимо считаться. Матвей Андреевич за дочь всегда переживал, баловал и шел на поводу, однако, он не скрывал, что подыскивает ей партию и не сомневался в ее послушании.
— Так, сейчас я тебя покормлю, а потом спать уложу, — примирительно объявил и взял в руки тарелку с кашей и ложку.
— Саш, не хочу, — надула щеки Кати.
— Даже за меня ложечку не съешь? — улыбнулся ей. — Открой ротик, а потом сказку расскажу, как недавно на дуэли дрался за одну красивую и своенравную особу.
— Это кто такая? — спросила Островская и замычала, так как я проворно ей первую порцию каши в рот отправил.
— Жуй и глотай, — сказал и поправил ее выбившийся локон из-за уха.
— Ты плохой, — деланно нахмурилась Кати, — не хочу кашу, требую мороженого, — произнесла голосом капризного ребенка.
— Если будешь хорошей девочкой, то, так и быть, позволю тебе меня поцеловать, а мороженое завтра куплю. Договорились?
— И что с тобой делать⁈ — рассмеялась моя подруга, которой эта игра понравилась.
Хотя, думаю дело еще в том, что она проголодалась, тарелка быстро опустела. Чай девушка выпила, закусывая булкой с вареньем, а потом ее глаза стали закрываться.
— Саш, я пару минуток полежу. Хорошо? — сказала девушка и положила голову на подушку.
Мне даже на нее сон не потребовалось насылать, уснула мгновенно и стала улыбаться.
— Вот и хорошо, вот и молодец, — шепотом произнес я и поправил одеяло, укрывая строптивую пациентку.
Сам же вернулся на кухню и наскоро перекусил. Кашу есть не стал, сделал несколько бутербродов с сыром и колбасой, запив все это крепким кофе. Есть над чем поразмыслить, в том числе и поведение Софьи и Минако мне не очень понравилось. Как-то быстро великая княжна и принцесса нашли общий язык. С учетом того, что японочка себе на уме, то необходимо проверить, а не применила ли она какое-нибудь магическое воздействие. Или у нее такая харизма? Ведь сама вся чуть ли не светится от любопытства и доброжелательности. Беглое сканирование ее ауры и щитов не выявило ничего подозрительного. Но так ли это? Нельзя забывать про имеющиеся у Минако артефакты. Один веер чего стоит! Да и не испугалась она происходившего на Дворцовой площади. Удивлена была, с этим не поспоришь, но за себя могла постоять. От размышлений отвлек звонок.
— Натали, чего так долго? — открыл я дверь и увидел стоящего на пороге жандармского полковника собственной персоной. — Гм, Аристарх Викторович, какими судьбами? Или вновь меня арестовывать пришли?
— Александр Иванович, я бы с удовольствием, да улик никаких, — развел тот руками и усмехнулся в усы. — Нет, другая причина. Позвольте войти.
— Проходите, — посторонился я, а сам запустил диагностику.
Удивительно, но Сбруев пришел один, следовательно, он действительно захотел пообщаться. Однако, в гостиную полковник не пожелал идти, остановил меня жестом и сказал:
— На пару минут зашел, мои люди отыскали господина Островского и, по предварительным данным, он в плохом состоянии. Не желаете составить мне компанию и его увидеть?
— Что с ним случилось? — уточнил я.
— Пока мало что известно, — поморщился полковник. — Доложили, что целители его осмотрели, но заключение не вынесли.
— Только записку напишу, чтобы Екатерина Матвеевна не переживала, когда проснется, — медленно произнес, мысленно сетуя на то, что Натали где-то задерживается.
Наверняка разговорил ее Штерн или у Вертлугиных чаи гоняет, а может ее Максимилиан где-нибудь перехватил и сейчас развлекает. Баронесса успокоилась и посчитала, что все закончилось благополучно.
— Я готов, — через пару минут вернулся к Сбруеву, дожидавшемуся меня в прихожей. — Далеко ехать?
— На окраину города, карета ждет, — задумчиво произнес Аристарх Викторович, а потом уточнил: — Правильно понимаю, что Екатерине Матвеевне ничего не угрожает? Она, если не ошибаюсь, сейчас спит.
— Верно, госпожа Островская преодолела воздействие принуждающей магии, — ответил я, отметив про себя, что у жандарма сильно развита диагностическое сканирование.
В дороге большей частью молчали, каждый размышлял о своем, да и тряска на большой скорости не располагает к беседам. Правда, время от времени ловил на себе изучающий взгляд Сбруева и ощущал попытки его магии прощупать выставленные мной щиты.
— Ваше высокопревосходительство, прибыли, — доложил заглянувший в карету возница.
— Скажите, а почему не пользуетесь автомобилем? — поинтересовался я у своего попутчика, увидев в отдалении стоящую машину.
— Не доверяю, — коротко ответил тот и кивнул подошедшему поручику: — Докладывайте!
— Ваше высокопревосходительство, трактир оцеплен, произведен опрос работников и посетителей. Никто ничего внятного не сказал. Господин Островский номер не снимал, его никто не видел, — отрапортовал офицер.
— Вот как? Никаких следов? — нахмурился Сбруев.
— По описанию подходит господин Веденеев, как раз после посещения ресторана, — осторожно заметил поручик, покосившись в мою сторону.
— Господин Воронов, вы оказались правы в своих подозрениях насчет вашего соперника на дуэли, кое-какие еще факты вскрылись, но это уже государственная тайна, — прокомментировал Аристарх Викторович.
— Не удивлен, — пожал я плечами. — Надеюсь, вы установите всех причастных.
— Постараемся, — вздохнул полковник и в его ауре на миг мелькнули всполохи сомнения.
При этом они пробили щиты жандарма, следовательно, он в свои слова не верит. Заострять на этом внимание я не стал. Мне все равно карты никто не раскроет и с подробностями не ознакомит. Удивительно еще, что Сбруев пригласил взглянуть на Островского. Объяснение этому простое, что-то с отцом Кати случилось, а целители помочь не в силах. Мы прошли в трактир, в зале которого за столиками расположились работники. Среди них нет ни одного, кто бы не переживал и не испытывал страха. Короткое сканирование присутствующих не выявило раскаявшихся в содеянном или причастных. Гарантировать этого не могу, следует лично с каждым пообщаться, но и не доверять жандармам не вижу причин. Уж на допросах они собаку съели.
На втором этаже, у одной из дверей стоит караул, при виде нас служивые вытянулись, но Сбруев на них внимания не обратил, сразу внутрь прошел. Я последовал за ним и огляделся. В гостиной расположились у стола двое — целитель и сыщик. Они о чем-то увлеченно спорили и на наше появление не отреагировали. Штабс-капитан задумчиво курил у открытого окна и поспешно смял в пепельнице папиросу.
— Ваше высокопревосходительство, разрешите доложить! — повысил голос капитан, заставив прерваться сидящих за столом.
— Господин Андреев, есть какие-то новости? — задал ему вопрос полковник.
— Никак нет, — отрицательно качнул тот головой.
— Островский там? — Сбруев указал рукой на закрытую межкомнатную дверь.
— Да, — подтвердил целитель, поправляя пенсне. — У Матвея Андреевича налицо душевное расстройство, подавление воли, магическое истощение и признаки отравления. Все симптомы говорят о том, что он принял некое зелье или порошок, изготовить противоядие не имею возможности, так как никаких следов никто не обнаружил.
— Или вы ошибаетесь, — буркнул сыщик.
— Господин Воронов, пройдем, посмотрим, что там с градоначальником Балашихи, — обратился ко мне Сбруев.
— Хм, вы тот самый господин Воронов? — встал со своего места целитель и прищурившись стал меня рассматривать. — Имею честь представиться! Профессор Никитин Никифор Сергеевич, преподаю в целительском университете и имею обширную практику.
Ему лет шестьдесят, среднего роста, на висках седина, бородка клиновидная, источник сильный. У ног Никифора Сергеевича приличных размеров саквояж, в котором имеются различные зелья и порошки. Последние не совсем законны, если их рассматривать из расчета запретов в империи.
— Рад знакомству, — кивнул я.
— Разрешите при осмотре пострадавшего присутствовать, очень интересно мнение Александра Ивановича, — посмотрел на полковника целитель и добавил: — Кое о каких успехах господина врачевателя наслышан. Но, честно говоря, слухам не всегда возможно верить.
Хм, удивлен, что обо мне уже какие-то сплетни ходят. В кабинет врачевателя больших очередей не наблюдаю, реклама плохо себя оправдывает. Да и громких выздоровлений с моей помощью не происходило. Правда, пока идет период становления и набор клиентуры. Та же госпожа Краузе и ее внучка, случись у них со здоровьем проблемы, первым делом меня найдут, а уже потом отправятся к целителям.
— Надеюсь, клиентов у вас не увел, — ответил я Никитину.
— Голубчик, Господь с вами! — отмахнулся тот. — На мой век больных хватит! А если учесть, что основной деятельностью является преподавание, то конкурировать с вами не собираюсь. А познакомиться и поговорить уже давно хотел. Очень любопытные вы плетения применили, помогая Яне Карловне. Не поделитесь?
— Не будем отвлекаться, — буркнул полковник. — При желание успеете обсудить свои профессиональные секреты.
Зато теперь понятно, откуда обо мне профессор услышал. Госпожа Краузе делилась, что ее здоровье вызвало живой интерес у целителей, которые ей не сумели помочь. Правда, я просил княгиню среди них не распространяться, а лучше бы ко мне направлять тех, кто нуждается в помощи. Ну, Яна Карловна обещала делать это при случае, но старается не очень, не простила, что отказался в ее клан вступить.
Мы втроем прошли в комнату, где на кровати неподвижно лежит господин Островский и несет всякую чушь. Предложения бессвязные, глаза пустые и уставились в потолок, на губах слюна, аура с зеленоватым оттенком. Истощение действительно присутствует, в источнике крохи магии. Организм подвергся сильнейшему отравлению. Зрачки не реагируют на свет. Ощущается след принуждения и подчинения чужой воле.
— Ваше заключение? — поинтересовался профессор, когда мы пару минут молчали.
Господин Никитин не мог не заметить, что мое диагностическое плетение накрыло Матвея Андреевича.
— Ему есть возможность помочь? — задал вопрос полковник. — Уверен, господину Островскому найдется, что рассказать. У него с Веденеевым имелись кое-какие дела и знали они друг друга давно.
— Жизненную силу вы вливали, зелье бодрости тоже, пытались воздействовать на источник, давали стандартное противоядие, — медленно перечислил я, посмотрев на целителя.
— Верно, это обычная практика в схожих случаях и, как правило, наступает улучшение или видна определенная реакция. Но в конкретном случае не произошло ровным счетом ничего, — Никифор Сергеевич покачал головой и дернул себя за бородку. — Что-то от моего внимания ускользает, какая-то важная составляющая.
— Причина, — коротко сказал я. — Вы пытаетесь бороться с симптомами.
— Соглашусь, — не стал спорить профессор. — Поэтому и просил сыщиков и жандармов отыскать хоть что-то подозрительное. Пустую склянку, фонящую магией бумагу или остаточный след артефакта. Но они ничего не обнаружили! Мало того, аурный след таков, что пик воздействия на организм Островского пришелся именно в этой комнате, когда он оказался на кровати. Как такое возможно?
— Это вы о чем? — уточнил я, усиливая свою диагностику и заставляя ее сканировать каждую клеточку отца Кати.
— Как, не знаете, что имеется разработка на поиск очага и всплеска болезни? — поразился профессор.
— Никогда о таком не слышал, — признался я.
— О! Эта методика позволят с точностью до пары метров отыскать место, где началось магическое воздействие или понять, что такового не происходило, — пояснил Никитин.
— И что это даст? — я скептически посмотрел на него. — Если бы тут оказался причастен вирус, то еще куда ни шло. Тогда бы попытались сделать лекарство, но тут точно замешана магия. Другой вопрос, что она не является ни темной, ни светлой. Иначе бы кончина наступила давно. А насчет вируса — не знаком с таким, который одновременно подавляет волю, подчиняет, отравляет организм и опустошает источник. Пожалуй, соглашусь с тем, что тут использовался артефакт.
— Но из комнаты его не выносили! Иначе бы от активированной магической вещицы такой мощи остался аурный след, — произнес профессор, а полковник согласно кивнул и сразу же схватился за шею, от ударившей по нервам боли.
Сбруеву осколки о себе напомнили. А вот у меня словно пелена с глаз слетела. Стало вдруг все понятно, почему диагностика ничего не находит, как и сыщики не смогли отыскать необходимое. А аурный след артефакта комнату не покидал, потому что воздействие продолжается. Уверен, Веденеев хотел перестраховаться и держать Островского заложником, пока не добьется от Кати согласия и узаконит брак.
— Где-то в теле Матвея Андреевича, скорее всего под кожей, находится инородный предмет, пропитанный магическим ядом, — произнес я.
— Но он бы фонил, — возразил Никитин.
— А разве вы не замечаете всполохи яда? — усмехнулся я и указал на Островского: — С чего бы заражение распространялось? Идет постоянная подпитка, как из окружающей среды, так и из собственного источника.
— Это как? На него что-то продолжает воздействовать? — уловил мою мысль полковник, до этого момента внимательно прислушивающийся к разговору.
— Верно, — кивнул я и чуть не прикусил язык, с которого почти сорвались слова: «как и в вашем случае».
— Хм, в ваших словах есть разумное зерно, — поправил пенсне профессор. — Но что это? И каким образом происходит такое влияние на источник и организм.
— Сейчас узнаем, — пожал плечами и приблизился к кровати.
На пару секунд загородил спиной обзор Сбруеву и Никитину, а сам начертал в воздухе поисковую руну, напитал ее и направил в Островского.
— Господин Воронов, а что вы такое сейчас сделали? — задал вопрос профессор, но я его проигнорировал.
Не так-то просто поддерживать связь с замельтешившими символами по ауре и телу Матвея Андреевича, требуется полная концентрация. Эх, следовало больного от одежды избавить и провести сканирование на предмет артефакта в два приема. Но такой бы метод вызвал еще большие вопросы. Не слышал, чтобы кто-то из целителей с рунами работал. Боюсь, свалить на древние фолианты не получится. Тот же господин Штерн еще мне мозг выпьет, как мне удастся ему зрение вернуть. Хотя, в его случае все проще, за исключением изготовления хрусталиков. Но про профессиональные секреты изготовления магических вещей не принято выпытывать. Пусть сам Филипп Генрихович попытается создать что-то подобное, а образец, так и быть, подарю.
— Есть! — воскликнул, когда сумел-таки отследить место, где в организм Островского проникает яд.
Кто-то ему вогнал под кожу на затылке иглу, похожую на булавку, где набалдашник полый и насыщен ядовитой смесью. На самом артефакте прослеживается плетение дозировки, подчинения и покорности. Что-то отдаленно похожее применяется при лечении психического расстройства. Артефакт, как ни парадоксально, не является опасным, боевым или запрещенным. В том числе и не имеет никакого отношения к темной магии. Поэтому-то его так сложно оказалось отыскать. Все это и рассказал удивленному профессору и задумчивому полковнику. Не нравится мне хмурый и цепкий взгляд Сбруева, опять от него подозрительностью в мою сторону веет. Или он пытается как-то меня в произошедшем обвинить? Не получится, про этот трактир впервые от него услышал, да и с Островским давно общался. А если Матвей Андреевич оправится, то сомнения жандармского полковника рассеет.
— Коллега, как поступим? — уважительно обратился ко мне Никитин.
— Извлекаем артефакт и проводим стандартные процедуры, которые вы уже делали, — пожал я плечами. — Если все правильно диагностировали, то результат не заставит себя ждать.
— И то верно, — поправил пенсне Никифор Сергеевич. — Сами приступите?
— Увольте, — поднял я руки. — Аристарх Викторович не даст соврать, у меня резерва почти не осталось, а потрясений за последние дни с лихвой хлебнул. В том числе и завтра предстоит помочь одному хорошему человеку. К тому же это ваш пациент, вы его начали лечить, вам и продолжать.
— Хитрите, — хмыкнул профессор. — Ладно, сейчас за инструментами схожу, — он быстрым шагом вышел из комнаты.
— Даже и не знаю, как это все трактовать, — чуть слышно произнес полковник. — Александр Иванович, вы своими знаниями опровергаете мои доводы и сразу же даете пищу для размышлений.
— Сомневаться никто запретить не в силах, — пожал я плечами. — Только дела подтверждают плохой или хороший перед вами человек.
— Отчасти, но не всегда, — вновь не согласился с моими словами Сбруев.
В этот момент вернулся профессор со своим саквояжем. Н-да, есть чему позавидовать, когда увидел содержимое целительского набора на экстренный случай. Так выразился Никитин, доставая пинцет, щипцы, скальпель, пяток склянок с зельями и перевязочные материалы.
— Подержите пациенту голову, а то еще дернется и я ему ее отрежу, — попросил меня профессор.
Ну, это он преувеличивает! Скальпель хоть и острый, но не шашка, голову от шеи не отделит. Тем не менее, отказываться не стал. Небольшой разрез уверенной рукой, профессор щипцами развел кожу в стороны и не обращая внимание на появившуюся кровь, захватил пинцетом артефакт и плавным, медленным движением извлек его из тела отца Кати.
— Осталась треть яда, — констатировал Никитин, подняв артефакт на уровень глаз и посмотрев на свет. — Вовремя успели! — он споро обработал ранку, а потом влил в Матвея Андреевича сразу содержимое нескольких склянок.
В стакане с водой размешал какой-то порошок, а потом удовлетворенно сказал:
— Это средство дам ему, когда очнется, — взглянул на часы, — минут через тридцать, если не ошибаюсь. Правильно? — он посмотрел на меня.
— Гм, вам виднее, — пожал я плечами. — Простите, но диагностическое плетение рассеял. А то, что Матвею Андреевичу стало лучше и невооруженным взглядом видно.
— Когда с ним смогу переговорить? — прищурился Сбруев.
— Завтра к вечеру, не раньше, — безапелляционно заявил профессор. — У него сознание до этого времени окажется спутанным, сил даже языком ворочать не будет.
— Хорошо, — вздохнул полковник. — Что насчет транспортировки в целительскую больницу?
— Сопровожу, когда минует угроза, — кивнул Никитин, а потом добавил: — Вы только оставьте своих людей мне в помощь. А этим артефактом, — кивнул на лежащую иглу на столике, — пусть займется кто-нибудь из сыска. Но, подозреваю, что она сделана за пределами империи.
— Хорошо, — вздохнул полковник, а потом добавил: — Что ж, не смею вам мешать, а нам с господином Вороновым, следует поспешить. Как бы нас не заждались и не высказали претензии.
Черт! Совсем про ужин с Их Светлостями и принцессой из головы вылетело. Еще и Натали наверняка себе места не находит. Это сколько мы в трактире-то пробыли? Оказалось, всего-то час! А я думал, что прошло намного больше и, тем не менее, нам действительно следует поспешить. Поэтому мы быстро покинули заведение, но я спокоен, господин Островский уже не бредил, и он в надежных руках. Вряд ли бы я сумел справиться с его восстановлением лучше, чем Никифор Сергеевич. Все же у него больше опыта и практики в таких делах. Натали действительно меня ждала и нервничала, Кати продолжала спать и проснется не раньше утра. Тогда уже и о состоянии ее отца настанет ясность. Все же, остается некий процент, что он потеряет разум или часть воспоминаний.
— Саш, я успокоила господина Штерна, побывала у Вертлугиных и, предварительно, договорилась о проведении операцию, как ты просил, на одиннадцать часов, — сказала Натали, когда мы в компании жандармского полковника отправились в ресторан.
— Гм, Александр Иванович, а вы как-нибудь не найдете времени меня осмотреть? А то, кое-что доставляет неудобства, — произнес Сбруев, проведя ладонью по своей левой щеке.
И что ему ответить? Помню, не хотел его лечить, но он ошибку признал и извинился. Пусть и оставил некие подозрения при себе. Такого человека всяко лучше иметь среди друзей, а еще правильнее держаться подальше.