Алхимик 5: эхо истории

— Почтительнейше прошу прощения, многоуважаемый, но в настоящее время дядюшка Реммиц ян-Стаглорен не может вас принять. Состояние здоровья не позволяет, вы понимаете…

— Да, здоровье надо беречь. Надеюсь, ты, как регент, сможешь… просветить нас по части изменений обстановки.

Анноле ань-Стаглорен незаметно поёжилась. Хотя в том, что этот жест прошёл именно не замеченным, уверенности не питала. А вот очень вежливое, едва ли не на грани издевательства, обращение двусмысленных толкований не допускало точно.

Мийол с отцом желали услышать от неё отчёт. Точный, полный и, разумеется, честный.

Учитывая, что он сумел натворить в Даштрохе уже при втором визите, будучи всего лишь экспертом… нет уж. Никакого сопротивления, даже пассивного.

Хотя с учётом того, какие новости придётся изложить…

«Остаётся надеяться, что прискорбную слабость клана не поставят нам в вину. Мы ведь и правда делали, что могли… только этого оказалось мало».

— Регент? — всё ещё мягко, но с лёгким нажимом напомнил Мийол.

— Да-да, прошу прощения… вы… уже в курсе насчёт смерти высокочтимой Райвезы?

Короткий кивок.

— Иривой написал мне. Поистине, — вздох, — прискорбное событие. Никаких подробностей в письме, однако, не излагалось. Возможно, имели место некие… необычные обстоятельства?

— Нет-нет, что вы! Высокочтимая Райвеза упокоилась вполне естественно — от старости… и от последствий старых увечий.

— Понятно.

Анноле, однако, вновь поёжилась. Ведь Мийол явно помнил, каким образом и при каких обстоятельствах обсуждаемая персона получила свои травмы.

…прозвище Выдумщица высокочтимая заработала очень давно. Собственно, не будучи ещё высокочтимой. И в те времена оно звучало отнюдь не комплиментом, не внушало ни страха, ни почтения, скорее уж ровно наоборот: шельмовало совершенно бестолковую особу, зарывающую наследственные таланты в землю без всякой пользы.

Нормальные маги, понимаете ли, занимаются серьёзными вещами. Они развиваются, учатся, отдают дань политике — как внешней, так и внутренней. А Райвеза (будучи тогда ещё экспертом, только опытным, пиковым) тратила время и силы на… кукольные представления. Ну и на собственно кукол. Любила возиться с этой немагической ерундой. Саморазвитие интересовало её куда меньше, чем радость во взглядах собственных детей-внуков и прочей клановой молоди.

Если бы она не имела проявленного наследия крови, ей бы настойчиво намекнули не тратить время и ману на всякую хрень, а так… всё равно намекали. Но не очень громко. Да и потом, детьми же всё равно надо кому-то заниматься!

Так что чудачества Выдумщице прощались.

…Свои увечья она получила в первой же атаке войны, как итог поражения Червями Крови. Никому не ведомо, чего ей это стоило, потому что жаловаться Райвеза не любила и не умела. Но ноги с рукой она фактически отняла себе сама. А потом, борясь с болью и кровопотерей, ещё долго и упорно пережимала сосуды… ровно тем же расширенным телекинезом, с помощью которого устроила самоампутацию и которым вообще-то обычно куклы передвигала.

Вместе с левой ногой, кстати, она потеряла один из основных узлов, что стало настоящим увечьем, на фоне которого просто потеря конечностей — так, мелочишка.

Конечно, клановые целители с Райвезой поработали, когда добрались до пострадавших, но так. Для очистки совести. В тот момент у них хватало более важных и ценных пациентов, а вот маны — не хватало критически. Как и медикаментов, и зелий, и вообще всего.

Многие думали, что Выдумщица не выживет.

А она не просто выжила — она спустя всего пару лет после той атаки умудрилась в подмастерья прорваться. Мотивация творит чудеса… не всегда добрые.

И опять же: по тем временам хоть и подмастерье, но калека — особо ценным ресурсом не казалась. Клановые средства ей выделялись далеко не с той щедростью, как «настоящим» магам пятого уровня — так, по остаточному принципу. А Райвеза брала, что дают, благодарила.

И уплывала обратно в свою мастерскую на летающем кресле. Тогда ещё — обычном.

Тридцать с лишним лет она ждала, копила артефакты, мастерила и улучшала. Думартрен воевали, теряли «настоящих» подмастерьев, хирели, нищали. Выдумщица работала. Тщательно, без спешки. И когда Стаглорен явились для вроде как последнего и решительного натиска…

Во время того визита незваных гостей Райвеза устроила первый вылет своего боевого инвалидного трона. Разыграв фишку тактической неожиданности по самому выгодному курсу из возможных, она фактически в одно лицо уработала аж двоих подмастерьев Стаглорен (растратившихся на преодоление оборонительных систем) и добрых полдюжины экспертов.

Устроила им своё собственное Стайирское побоище. С выдумкой и огоньком.

Несколько позже она подстерегла, а там и прикопала тогдашнего главу клана Стаглорен. То бишь того самого типуса, который угостил Червями Крови и Выдумщицу, и зал с детишками, для которых она показывала театр. Просто взяла и прилетела в гости, в одиночку. И улетела — тоже в одиночку. А от главы Стаглорен и большей части его свиты остался один Реммиц, улепетнувший под Ускорением Крови. Райвеза в тот раз его не догнала сугубо потому, что всю ману потратила и почти все накопители осушила. Нечем ей было добить беглеца.

…да. История отношений Выдумщицы и клана Стаглорен — как сплошной ожог третьей степени: куда ни нажми — будет больно. Вопрос, не ускорили ли соклановцы Анноле тем или иным способом кончину боевой старухи, тоже… щекотлив.

И регента разрывали по сему случаю диаметрально противоположные эмоции. С одной стороны, она ужасно жалела, что Райвеза, по всему судя, всё-таки сдохла естественным образом, без вмешательства своих многочисленных кровников. Семнадцать юбилеев… это много по любым меркам. С другой стороны, Анноле не менее горячо радовалась, что Стаглорен к этой смерти не причастны, потому что иначе предъявленный за убийство счёт оказалось бы очень сложно оплатить полностью.

— Итак, — разбил молчание Мийол, — чтимая инь-Думартрен умерла. А потом?

Регент замялась, смутилась и испугалась — одновременно. Отчего настроение призывателя упало. Шансы услышать что-то обнадёживающее, и так невеликие, устремились к нулю.

…изначально «Большой экран», невзирая на громкое название, относился к камерным проектам. По итогам самой первой трёхсторонней договорённости он делился на всего лишь семь паёв. Два — за Мийолом и его семьёй, ещё два — за Стаглорен. И за Думартрен — три, потому что у них была Выдумщица с её мрачной славой и достаточно активный Зарг, а у Стаглорен — только старик-затворник-параноик Реммиц.

Спустя примерно месяц, когда проект сформировался окончательно, он состоял уже из двадцати семи паёв. Причём распределение примерно соответствовало изначальным планам:


доля кланов Мутного залива(три пая Думартрен, два пая Стаглорен, два пая Фалушмор, по одному паю у Сконрен и Гедрасйид) — девять;

доля «внешних инвесторов», а если по планетографической принадлежности, то кланов полуострова Чошт и порта Томберз(четыре пая Хотайид, семь паёв от шестой младшей ветви Кордрен и некоторых её союзников из местных торговых гильдий) — одиннадцать;

наконец, доля «местных инвесторов и инициативных нейтралов»(два пая лично Иривоя Акулы, ещё три пая, голосование по которым делегировали ему, и два пая семьи Мийола) — семь.


На момент прорыва в подмастерья и отбытия призывателя в Лагор «Большой экран», само собой, разросся. И хорошо так. Новое распределение паёв выглядело следующим образом:


доля «местных и нейтралов» — двенадцать;

доля кланов Мутного залива — двадцать;

…доля «внешних» — двадцать четыре.


Да-да, именно так!

Довольно предсказуемый результат, хотя отнюдь не катастрофический. Например, семья Мийола не сидела на месте и славно потрудилась, удвоив своё участие. За один дополнительный пай им посчитали магическую башню (сдаваемая в аренду недвижимость высокой ценности), за второй — долю в строительстве среднего эй-шлюпа, спроектированного «артелью артефакторов Васаре-и-Ригар». Выделка, зачарование и балансировка магической оснастки судна, названного «Баалирский прибой», легли тоже ясно на кого — и не надо думать дважды, кто именно добывал для этой магической оснастки сырьё (Мийол, Шак, Рикс, Эонари и Севелад, который сын Акулы).

Так что да, семья призывателя потрудилась отлично.

Но в абсолютных числах их вклад уступал даже совокупному вкладу местных. Которые уступали истощённым, но всё равно внушительным ресурсам кланов Мутного залива…

Которые, в свою очередь, не могли тягаться с кланами полуострова Чошт.

И вот теперь, по словам Анноле — правдивым, как чувствовал Мийол, да и какой ей смысл в попытках лукавить? Дело-то общеизвестное! — паи распределялись так:


совокупная доля кланов Мутного залива, местных и нейтралов — тридцать;

доля Хотайид — два;

доля шестой младшей ветви Кордрен — сорок шесть.


Почему вроде как прямые конкуренты частицы великого клана, Хотайид, передали им четыре своих доли из шести? Ничего личного, просто политика. Обмен преференций в Рифовых Гнёздах (ещё и не особо нужных клану Воинов) на преференции в родном Томберзе.

Почему из рук Иривоя в руки Кордрен утекло три пая? Опять же ничего личного: те паи не Акуле принадлежали, а местные собственники имеют полное право передоверить свои вклады и голоса другому управляющему, более надёжному. И щедрому.

И, конечно, сильному.

Однако следует признать: перераспределение долей участия в «Большом экране» случилось в основном из-за прироста инвестиций, а не из-за подкупа, угроз и прочих нечестных методов. К добру или худу, но фракции Алазе юсти-Кордрен (которую на деле возглавлял её троюродный дедушка, именуемый преимущественно по прозвищу — Суфлёр) не требовалось действовать грязно или даже сомнительно. Им хватало совершенно честных, прямых методов.

Лидерство они перехватывали довольно быстро, легко и совершенно неудержимо.

По слухам, шестая младшая ветвь Кордрен располагала не менее чем полутора десятками магов пятого уровня. Поговаривали также, что, скорее, двумя десятками… или даже больше того. С точными подсчётами возникали сложности, потому что достаточно молодые подмастерья этой ветви обычно улетали в Рубежные Города — и немного реже возвращались в провинциальный Томберз. Кто ненадолго, а кто и насовсем.

Но точно знать силу этой ветви не требовалось, потому что непосредственно в Рифовых Гнёздах нынче жило и работало ровно пять подмастерьев Кордрен. Не считая десятков клановых магов не столь высокого уровня.

Что могли противопоставить этому кланы Мутного залива?

(Потому что жители Рифовых Гнёзд тут не котировались вообще. Статисты, не более).

Ну да, Зарг ян-Думартрен — уже вполне опытный и авторитетный целитель, а с недавних пор вообще не ян-, а юс-. Ну да, Ливире инь-Фалушмор — заносчивая, но вполне компетентная как иллюзионист и рунолог. Наконец, полгода назад баланс немного выправил засиявший на локальном политическом плато огонь Ори инь-Сконрен, прозванной Златоглазой Искрой: ещё не набравшей опыта, но явно перспективной красавицы двадцати четырёх лет от роду.

Мало. Критично мало. Ведь до того соотношение сил было два к пяти… причём за спиной у той пятёрки воздвигались молчаливой тенью совершенно необоримые силы великого клана.

И вот — плюс четыре подмастерья к этому уравнению.

Правда, временно. Но всё же, всё же, всё же… подобная перемена никоим образом не могла порадовать Кордрен.

— Что ты думаешь о характере Суфлёра? — спросил Мийол. — И, кстати, каково его имя?

— Зовут его Ферин, — ответила Анноле.

Призыватель поморщился. Совпадение имён показалось ему очередным дурным знаком (одного из компашки Килиша — и, кстати, ускользнувшего от возмездия — звали точно так же).

— Что же до его характера, — продолжила регент Стаглорен, — то я бы выделила три черты: скрытность, осторожность и ум. Говорят, он большой любитель синари — и чтобы найти игрока равного класса, ему приходится смотреть в сторону Стедды. Он играет по переписке с самим юс-Галифрен и ещё кое-кем из тамошних синаринов.

— Понятно, — выдохнул Мийол.

Сам он про синари только слышал — ну и сравнительно недавно ознакомился с правилами. Но не более. Древняя и благородная стратегическая игра, близкий аналог земных шахмат и сёги, только сложнее (хотя бы в силу увеличенной доски — четырнадцать на четырнадцать — и большего разнообразия фигур)… испытать свои силы в ней было бы заманчиво; однако, чтобы научиться играть в неё хорошо, надо потратить не один месяц, а скорее — не один год. Это занятие не любит суеты, на везении и сравнительно простых расчётах шансов, как в Королевской Цели, в нём не преуспеть. Играть же в синари плохо… — нет, призыватель не мог себе позволить такого пятна на репутации. Проще уж честно признаваться, что не садился за доску для синари вовсе.

Древняя и благородная игра на грани искусства — она славится как инструмент для зрелых умов. Помимо прочего, как средство бескровного разрешения споров, более кулуарное, чем дуэль. Так что исполнится ему лет двадцать — и придётся начинать учиться синари на практике. А лет с тридцати — уже, пожалуй, состязаться с синаринами… равного класса.

Пытаться обыграть Ферина Суфлёра на его поле — ох, не стоит!

С другой стороны, не за доской же они встретятся? И встретятся ли вообще? Мийол отнюдь не рвался свести близкое знакомство со столь одиозной персоной, но… бояться тоже не спешил. В конце концов, после мэтра Кемвата, Лерату Склочной и — особенно — чтимой Клеаро какой-то там провинциальный подмастерье…

«Противника надо уважать, — напомнил себе призыватель. — Особенно достойного. Не на одних лишь нагхаас это правило распространяется».

— У многоуважаемого мэтра есть ещё вопросы?

— Нет.

— Однако, — неожиданно вклинился Ригар, — было бы неплохо, если бы многоуважаемая осталась на ужин. Вам явно не помешает отдых в хорошей компании.

— Многоуважаемый? — Анноле быстро перевела взгляд на Мийола — на Ригара — опять на Мийола. На мгновение призывателю странным образом захотелось шагнуть к ней и обнять.

Нет-нет. Просто обнять и только. По-дружески.

— Буду рад развлечь вкусной едой и лёгкой беседой, — сказал он, улыбнувшись. Окутал аурой, но не с целью принудить или напугать, а просто мягко поддерживая, проецируя симпатию и внутреннее тепло. — Оставайся.

И Анноле осталась.

…камерно, мило и вкусно — вот как поначалу всё выглядело. Регент даже сызнова и ещё сильнее, чем раньше, зауважала Мийола с его отцом. В основном за то, что на ужине она смогла — да так, что даже не сразу это осознала! — забыть, что она регент, что намного старше всех, кроме лишь Ригара, что чужая для этих парней и девчонок, четверо из которых вдобавок фатально сильнее как маги, чем она сама.

На площади посреди Даштроха никто не мерился своими кланами, своим статусом… своим всем. Словно здесь, между корпусами двух яхт, просто случайно собрались покушать, поговорить и поиграть (либо послушать) музыку случайные хорошие люди. И алурина.

Все — дружелюбные, ненавязчивые, спокойные, беззаботные…

Свободные.

Никакого этикета. Вообще. Садись, где хочешь, ешь-пей, что приглянется, благо что выбор выставленного на кошмах — вроде как в степном стиле — довольно богат и притом совершенно не претенциозен; говори с кем угодно на любую тему (или, если говорить нет настроения — молчи; послушать тоже интересно, подчас интересней, чем высказываться).

На этом ужине оказались в равном положении даже музыканты и не умеющие творить гармонию звуков обычными методами — ибо Мийол вытащил на обозрение для общего пользования Проектор Звуковых Иллюзий. Так и сказал:

— Это моя сестрица сделала, — привычная, едва сознаваемая гордость в голосе, — если кто-то не умеет играть ни на арбессе, ни на каэли, ни хотя бы по барабану стучать, пользуйтесь. Не магов среди нас нет, а вспомнить какую-нибудь мелодию и воспроизвести — музыкантом быть не надо.

И сам подал пример, «сыграв» какую-то незнакомую, воздушную, пронзительно лиричную композицию для струнного квартета. Следом за ним Шак «сыграла», зажмурившись, вариацию на тему колыбельной, подпевая своим низким, бархатным и сильным голосом нежному высокому голосу другой алурины… матери своей, не иначе. Получалось что-то такое:


Тихо капает вода,

Шири-шири-сас.

Не коснётся нас беда,

Шири-шири-сас.


Я поймала нам еды,

Замела свои следы,

Шири-шири-сас.

Шири-шири-сас.


Шири-шири-ши-ши-ши,

Спите тихо, малыши,

Рядом с нами ни души.

Шири-шири-сас.

Шири-шири-сас.

Шири-шири-сас…


Несложной мелодии аккуратно подыграли худощавый парень с шевелюрой, крашеной неестественно-ярким оранжевым — арбессин, притом неплохой — и невероятно рослая девица с каэли, казавшейся в её руках совсем игрушечной.

Доиграв, алурина отсела к более чем просто смуглой девушке-подмастерью, с которой они, приобнявшись, принялись о чём-то перешёптываться.

А на Проектор Звуковых Иллюзий положил руки Ригар. Тоже закрыв глаза — но тут уж явно для лучшей сосредоточенности, а не для сокрытия чувств — он воспроизвёл весьма сложное по аранжировке и безупречно техничное выступление какого-то дуэта, певшего на незнакомом языке в сопровождении большого оркестра (Анноле ещё при вступлении насчитала не менее дюжины партий отдельных инструментов — ударных, духовых, струнных — потом сбилась и далее просто наслаждалась музыкой, на голову превзошедшей всё, что она слышала ранее).

Тут уж подыгрывать никто не решился — но вскоре Ригар «доиграл» и вернулся к кошмам с блюдами, чтобы заесть нешуточное внутреннее напряжение.

Парень-арбессин, девица-каэлин и примкнувшая к ним пара девиц, доставших откуда-то флейты (обычную и многоствольную), окончательно вернула общий тон импровизированного концерта к дразнящей, искристой, радостной лирике. Притом флейтины — обе сразу — играли так, заодно бросая на арбессина озорные взгляды и позволяя заметить как бы невинные жесты, словно обещали ему длинную и нескучную ночь.

А тот и не противился, щедро раздавая ответные подмигивания и дразнящие рулады.

Следующие пару часов все просто отдыхали, понемногу заряжая друг друга беззаботным теплом. Полноценные, совместно создаваемые мелодии звучали не всегда. В какой момент кто-то заиграет громче, побуждая беседующих приглушить голоса, или кто-то отложит инструмент, чтобы подать собственную реплику (или не отложит, а продолжит наигрывать что-нибудь, просто без акцента на мелодии, мягко). Кочевали по рукам небольшой барабан и парные шептуньи-зиттахи, наполненные мелким гравием, которыми разок воспользовалась Анноле — решилась, поддалась соблазну, не сдержалась… и не пожалела о том.

Но потом общий разговор свернул к более ранним событиям на этой же площади. А потом ещё дальше. Кажется, с подачи оранжевоголового подмастерья с арбессом, примерно так:

«А правда, что именно тут на вас напали Лерейид? — Да. — И вы отбились? Втроём? — Да. К чему-то такому мы готовились, но всё равно вышло… опасно. — Наверно, настоящая война много опаснее… я бы предпочёл её избежать…»

— Не всегда получается, — сказала Шак. А помрачневший Мийол, встретившийся взглядом с Ригаром и поймавший какой-то невысказанный сигнал, выдохнул, ненадолго зажмурясь, и занял место за Проектором Звуковых Иллюзий.

Почему-то все притихли. Впрочем… подозрительно обширная и мощная, как для всего лишь подмастерья, аура молодого мага над площадью дала понять, что грядёт что-то необычное.

И ожидания оправдались. С лихвой.

Начальные такты задали струнные. Партии мелодии мягко переплетались, журчали, словно голоса живых разумных. А потом притихли, потому что вступили далёкие барабаны. Рок, рок, рок. Пауза. Рок, рок, рок. Пауза. Рок, рок, рок!

Струнные партии взвились тревожно, на время заглушая барабанный ритм. Тщетно: тот стремительно усиливался, накатывал, давил…

Среди противостояния возвысился первый голос. И полилось.

…правда, Анноле сразу и накрепко запомнила только концовку:


Мы завалены телами. Жгучим комом в горле яд,

А вверху смертельным роем вражьи гушрусы летят.


«Подкрепления не будет», —

Буркнул глухо хэнкратар.

'Для укрывшихся в Лагоре мы — просроченный товар.


Не дождаться нам пощады. Только не от нагхаас!

Утешает лишь надежда: может, отомстят за нас…'


Недолгий, дёрганый проигрыш. И… призыватель впервые использовал своё собственный голос, неожиданно сиплый и тихий:


— Отомстить не получилось — просто выжил. Не впервой.

Что осталось? Мёртвый Лагерь.

Память.

Безнадёжный бой.


После пары финальных аккордов, уже не дёрганых, а откровенно рваных, Мийол встал, выдохнул с коротким поклоном, извинился и ушёл на борт одной из яхт. Ригар последовал за ним; смуглая с алуриной тоже привстали было, но после отмашки старшего годами мужчины уселись обратно, разом встревоженные, недовольные и… успокоенные?

— М-да, — подмастерье взъерошил свою слишком яркую шевелюру. — Как-то я… не подумал про… мне казалось, что всё было не настолько плохо.

Шак сказала — без выраженной агрессии, но неодобрительно:

— Тебе казалось, Луцес.

— А ты…

— Да, я была там. И если бы не учитель, там бы и осталась. И… хватит уже ковыряться в… этом. Чтоб ты понимал: я в Лагере-под-Холмом выросла. Пусть я не очень-то… но погибшие там были мне знакомы. Не все, но многие. С детства. И я бы тоже не отказалась посидеть в тишине, чтобы… и… ладно. Забыли. Сыграйте-ка лучше что-нибудь не сильно грустное, ну!

Долговязая каэлин без лишних слов заиграла первые такты «Холмов и долин», вскоре к ней присоединились другие музыканты. И старая, очень старая мелодия восстановила надломленный дух посиделок, заглушая своими мудрыми, спокойными переливами неловкость и тревогу.

Но даже она не могла ничего поделать с воспоминаниями.

Загрузка...