Миры Пола Андерсона. Том 20

Глава 37

Прыжок.

Вихрем ворвался луч света. Рядом оказалась Т-машина и изумительная пара лун возле нее. На заднем плане ковром рассыпались звезды. Но солнца не было видно.

Медленно — на это ушли доли секунды — Джоэль отвлекла свое внимание от трансцендентного перехода пространства-времени, ощущавшегося ею в голотезисе. Ей не нужно было фокусировать зрение на экране. Она могла непосредственно воспринимать через любой сканер на борту. До нее донесся изумленный возглас Бродерсена.

— Иисусе Христе, ой, Иисусе Христе, что это такое? — неслось из интеркома.

В компьютерном зале царило безмолвие. Невесомая в своей упряжи, она казалась себе бестелесной. Никто из остальных не знал, в каком контакте находилась она со вселенной. Данные переполняли Джоэль: фотоны гамма-излучения и магнитное поле она воспринимала словно реальный объект, который можно пощупать или увидеть. Подобно человеку, внезапно оказавшемуся в неизвестном месте, она обратила свои ощущения и усиленный интеллект к окружающему, чтобы постичь его.

— Джоэль, — умолял Бродерсен, — можешь ли ты хотя бы намекнуть на то, где мы находимся?

— Да, — отвечала какая-то крохотная доля ее. — Возле пульсара. Мне, конечно, нужна дополнительная информация. Не начинай линейного ускорения. Возможно, оставлять окрестности Т-машины небезопасно. Выведи корабль на орбиту вокруг нее и ожидай дальнейших распоряжений.

— Хорошо. Все слышали? По местам. Будьте готовы к маневру, — отозвался потрясенный голос капитана.

Выполняя столь простое задание, они не нуждались в ее помощи. Достаточно было навигационных приборов и компьютера в рубке управления, действующего по командам Сюзанны. Сама же Джоэль вновь обратилась к космосу.

В этой внеземной среде понимание приходило медленно, часами. Она то и дело допускала ошибки, аналогичные тем, которые делают обычные люди в комнате, рассчитанной на оптический обман. Сила, энергия, свободные атомы, ионы, суб-ядерные частицы здесь сочетались и вели себя самым удивительным образом, — такого она еще не знала. Завораживал сам луч света, узкий, в мгновение ока проносящийся сквозь звездную ночь. Вызов делал ее усилия трижды удивительными.

В программах и банках данных и в ее собственных воспоминаниях хранилось наследство, оставленное Фиделио. Только бы лучше он был сейчас рядом. Теперь она начинала понимать, как использовать оставленную для нее информацию, начинала ощущать, как сумеет сделаться равным партнером. В известной мере Фиделио все еще был с ней — призраком в машине и внутри ее самой. Это придавало ей силы и покой — как ничто другое.

Концепцию за концепцией Джоэль начала познавать то, что лежало вокруг корабля.

«Чинук» углубился в галактику, теперь он находился в том же самом спиральном рукаве, но на тысячи световых лет ближе к занавешанному пылевыми облаками ядру. Еще корабль перенесся на несколько миллионов лет в будущее, и на месте S Южной Рыбы в большом Магеллановом облаке светилась туманность. Здешняя звезда тоже взорвалась сверхновой, но это случилось задолго до того, как Джоэль оставила дом — когда по Земле еще бродили динозавры, если подобное утверждение имело какой-то физический смысл. Словом, своим взрывом гигантское светило разбросало большую часть массы в пространстве, чтобы напитать звездные миры, которые родятся позднее. На ее месте осталась нейтронная звезда с массой в два-три от солнечной. Гравитация стискивала ее до тех пор, пока диаметр не достиг двенадцати километров. Внутри этого тела оставалось немного атомов. Скорее оно представляло собой целый океан элементарных частиц, сблизившихся друг с другом, насколько допускали законы квантовой механики, и, подобно капелькам ртути, обменивающимся между собой при плотностях, которые люди могут только измерить, но не понять. Захваченная вращающимся чудовищным магнитным полем, часть звездного материала выбрасывалась наружу по паре спиралей, пока скорость не приближалась к скорости света. Тогда материя испускала синхротронное излучение; яркость тонких, почти не расходящихся лучей достигала яркости Солнца. Большая часть излучалась на радиочастотах, видимый свет составлял лишь крошечную долю всего потока. Обладающие настроенными чувствительными приборами астрономы далеких планет, повстречавшихся на дороге луча, отметят моргание пульсара.

Иные построили свою машину на орбите, расположенной в плоскости, нормальной к этому потоку энергии, в семидесяти пяти миллионах километров от звезды. Ближе условия были летальными: газ, падавший из пространства в яркое пекло звезды, порождал Мальстром жесткого излучения. Джоэль удивлялась тому, что радиус-вектор почти не оказался много длиннее. При нынешнем стопятидесятисемидневном «году» сооружение постоянно попадало в яростные потоки, которые могли повредить его и уж наверняка испарить корабль, вышедший здесь наружу.

Но нет, вокруг Т-машины обращался огромный круглый объект. Джоэль определила, что период его обращения таков, что во время перехода он всегда располагается между Т-машиной и звездой. Нестабильная ситуация с точки зрения небесной механики, а значит, это небесное тело снабжено рободвигателями, регулирующими его траекторию в случае необходимости. Это был щит.

Другой, куда более объемистый спутник, также обращавшийся вокруг машины, при некоторой компенсации всегда загораживал транспортное устройство от ярости солнца.

— И в какой же это ад мы затетели? — вопросил Бродерсен небеса.

Он, Дозса, Вейзенберг и Гранвиль повели «Вилливо» в разведку. Джоэль следила за ними по телеметрическим данным и аудио-видеопередаче. Числа стекались к ней с безумной медлительностью и неполнотой, но как голотевт она была выше всякого нетерпения. (Между очередными поступлениями данных ей было над чем поразмыслить.) Тем не менее она разделяла компанию разведчика в несравненно большей степени, чем Руэда, Лейно, фон Мольтке или Малрайен, напрягавшие глаза и уши перед экранами на «Чинуке». Понимая открытия исследователей глубже, чем они сами, Джоэль указывала им, где и что искать и как понимать обнаруженное.

Щит оказался изогнутой оболочкой. Это означало, что соседняя плотность его достигает тех же значений, что и у цилиндра, и его целостность обеспечивается подобной же силой. Поперечник щита составлял около пяти километров, он был способен перехватить в пять раз более узкий огненный луч, и адамантовая поверхность позволяла отразить немыслимую энергию без повреждений.

Профиль увеличивал диффузию изображения, чтобы обратное воздействие на звезду оказалось минимальным. Располагавшиеся по окружности устройства, колоссальные или подобные скелетам, вероятно генерировали поля, отражавшие заряженные частицы, которые иначе могли бы проскочить и обогнуть шит. Установки, занимавшие середину вогнутой поверхности, вне сомнения, представляли собой двигатели, корректирующие орбиту. Джоэль воспринимала все эти силуэты как никто более — их вообще было невозможно описать на языке людей — и была способна оценить их великолепие.

Бродерсену и компании открывался весьма впечатляющий вид: белая оболочка, светящаяся на фоне черного бархата, расшитого многими блестками, а за ней мечущаяся огненная полоска. Невзирая на невесомость, в которой покоился корабль, люди ощущали чудовищную силу этого потока и примолкали, когда он проносился мимо, шипением и треском в радиоприемниках давая знать о себе.

Джоэль располагала лишь смутными догадками о том, как было создано это сооружение и как оно действовало. Иным были известны законы природы, о существовании которых бетане и люди даже не догадывались. Чему удивляться. Если ей суждено встретить их… Джоэль ощущала уверенность, что как голотевт она скоро узнает об этом… сумеет поговорить… и даже подружиться!

Бродерсен развернул «Вилливо» в сторону другого спутника.

— Прошу тебя, — сказала Кейтлин, едва ли не застенчиво. — Съешь сандвич и выпей молока. Ты умираешь от голода.

Джоэль моргнула под шлемом. Она не ощущала голода. Но когда же она ела в последний раз? Следует включить в контуры физиологические мониторы; нужное дополнение, хотя и небольшое. Она решила последовать совету девушки, потянулась за едой и бутылочкой молока.

— Тебе надо поспать, — предложила Кейтлин. — На тебе нет лица. Вспомни, как медленно и осторожно движется бот. До цели им лететь еще не один час. — И торопливо добавила:

— Откровенно говоря, напрасно здесь есть сосок для воды и подсоединение к сточным трубам. Тебе следовало бы выбираться из этой упряжи по крайней мере несколько раз в день.

«В свободном падении сердце мое сжимается, кровь застаивается, атрофируются кости. Ни одна часть этого откровения не казалась ей реальной. Все это неважно, если только эти пустяки не символизируют какой-то апофеоз. Иные не знают подобных страданий. Им не приходится проталкивать пищу в противящийся желудок и опорожняться».

— Когда закончишь с едой, — попросила Кейтлин, — позволь мне, прошу, проводить тебя в каюту и уложить спать после легкой физической терапии. Если ты надорвешься, то сделаешься бесполезной. Мозг перестанет функционировать должным образом, если откажет кровообращение.

«Она права, черт побери». — Хорошо.

Свободно паря в каюте, Джоэль ощущала сомкнутые на себе ее ноги, руки массировали конечности, торс, все тело. Оно было теплым и упругим. Месячные обострили запах ее кожи. Случайная прядь волос коснулась щеки Джоэль и, щекотнув, принесла с собой другой запах, чистый и свежий.

— Должна признать, что ты неплохо справляешься с делом, — сказала она. — Я даже и не заметила, насколько замерзла.

— Для своего возраста ты находишься в гораздо лучшей форме, чем предполагает подобный образ жизни, — ответила Кейтлин осмелев. — Но это, увы, ненадолго, если ты не будешь регулярно упражняться.

— Прежде я не забывала про упражнения. Но пока мы здесь, я не могу выделить на физкультуру достаточное количество времени. Я не могу отрезать себя от окружающего нас великолепия. «Сколь ничтожна моя жизнь в настоящий момент».

— Тебе нельзя оставлять зарядку. Мы не настолько спешим. Рекомендую не забывать про мужчин.

Джоэль напряглась.

— Прости, — проговорила Кейтлин. — Я не хотела задеть. Но ты и Дэн… пойми, наконец, что меня это не волнует.

«О какой ревности можно говорить при твоем поведении?» — хотелось бросить Джоэль, но она сдержалась. Вопрос в высшей степени тривиален. Нервы и желания говорили ей, что теперь, отключенная от машины, она приняла бы его любовь — да что там, позволила бы трахнуть себя, — оставаясь в полной пассивности. Ладони и пальцы, разминая спину, согревали ее. «Или воспользоваться услугами этого создания? Но у нее нет соответствующего оборудования и, вне сомнения, интереса, но… нет! Кристина, Кристина! Нет».

Кейтлин умолкла.

— В чем дело? — спросила она в тревоге.

— Ни в чем, — кашлянула Джоэль.

— Черта лысого, ничего; ты вздрогнула и напряглась, словно пропустив через себя тысячу вольт. — Кейтлин приблизила к ней лицо, чуть прижимаясь к телу старшей женщины. На лице ее читалось расстройство. — Если ты волнуешься, я умею хранить секреты. Я знала тайны разных людей. Сегодня мы обе волнуемся за Дэна. Не хочешь ли ты разделить со мной что-нибудь большее?

Джоэль затрясла головой, пока она не закружилась.

— Нет. Ничего, я же тебе сказала. Только не надо больше массировать. Дай мне теперь пилюлю, которая отключит меня на четыре часа. Когда бот пойдет на рандеву, я должна быть в полном порядке. — Кейтлин медлила, и она воскликнула:

— Это приказ, бродяжка!

«Никаких Кристин, никаких Эриков, я не могу себе это позволить. Это слишком большая боль. Зачем она мне? Это же просто простейший эпифеномен, подобный такому же фантому, сестре ее — желанию, которое является и матерью боли. Мир в Ноумене, Умопостигаемом. Оно никогда не предаст. И пусть оно станет моим любовником, моей жизнью, пока я остаюсь отделенной от Иных».

Второй спутник оказался серебряным эллипсоидом размером приблизительно десять километров на пять; главная ось его располагалась в плоскости собственной орбиты Т-машины. Эллипсоид обращался уже за внешним маяком, в достаточном удалении от щита. Сходство объектов, располагавшихся на заднем его конце, и тех, что находились внутри щита, подтвердило вывод Джоэль о том, что перед ней двигатели, предназначенные, чтобы парировать возмущения. Выступы в других местах в меньшей степени поддавались идентификации, однако, вне сомнения, представляли собой части приборов и, наверное, систем связи. По большей части они представляли собой металлические кружева, на которых тут или там что-то светилось или переливалась радуга на фоне звезд.

Фланец на боку одного из сегментов спутника обнаруживал интригующие раковины и загадочное оборудование.

— А знаешь, — сказал Бродерсен, — по-моему, это причал, способный принимать космические корабли разных размеров и форм.

Потом он одел космический костюм и оставил корабль, чтобы с помощью ранцевого двигателя обследовать спутник. Сплав оказался не содержащим железа, магнитные подошвы были бесполезны, но Бродерсен прихватил с собой пару липучих галош, которые используют горняки на астероидах. Камера, зажатая в его кулаке, показывала Джоэль огромный гнутый борт, уходящий налево, а справа — за пределами причала — неизвестные созвездия.

Волнение выдавалось дрожью в его голосе.

— Нам просто не повезло, что сейчас здесь никого не оказалось, но они здесь были и будут. Это место явно используется.

Ни один из причалов не подходил для «Вилливо». Тем не менее Бродерсен обнаружил нишу, к которой мог причалить бот. Какой-нибудь из располагавшихся рядом механизмов наверняка мог бы зафиксировать шлюпку, но кто знает, как ими пользоваться?

Он решил оставить возражавшего Дозсу на карауле, остальные же воспользовались индивидуальными двигателями.

Каверна в корме являлась входом в туннель, углублявшийся на три четвертых длины в корпус станции, которой, вне сомнения, и являлось сооружение. От основного коридора разбегались более мелкие, разветвлявшиеся и снова ветвившиеся. Все стены светились; спидометры обнаружили в их неярких лучах все длины электромагнитных волн, начиная от ближнего ультрафиолета и кончая дальним инфракрасным диапазоном… тем самым свидетельствуя о приспособлении к самым разнообразным глазам? Поручни давали опору. С промежутком располагались рамы, пригодные для отдыха, наблюдений, или?..

Двери, чертившие причудливые контуры на поверхности стен, были едва заметны, не наблюдалось и средств, пригодных для их открытия.

— У каждого обитателя свой ключ, — рискнул на догадку Бродерсен.

Он сказал так, потому что не каждая дверь была серебристой. По неизвестным причинам некоторые были даже прозрачны. Кое-какие производили впечатление нематериальных, хотя на ощупь силовые поля казались тверже, чем сталь. Рассматривая, фотографируя, спектрируя, люди получали представление о десятке разнообразных сочетаний. Красный сумрак, иссиня-белый свет и промежуточные варианты освещения царили в строгой камере, в клубах тумана, над пышной оранжевой растительностью, в которой перепархивали подобные изумрудам создания, над каменистой почвой, где желтая пыль дымила под оранжевым небом, над движущимися механизмами, которым вовсе нельзя было дать названия. Атмосферы — густые, средние, вязкие — содержали свободный кислород или водород, или обходились без того и другого, пребывая между температурой кипения водорода и точкой плавления свинца. Но во всех, безусловно, случаях люди видели только прихожие, за которыми скрывались комплексы жилых помещений, лабораторий, и Господь ведает чего еще. Здешние тайны знали хозяева помещений, знали Иные. Бродерсен полагал, что внутри станции непременно должен был использоваться центробежный эффект, если только Иные не нашли более эффектный способ создать привычное для гостей тяготение.

«Гостей! — вспыхнуло в голове Джоэль. — Членов Галактического братства интеллектов, культур и рас, которых Иные нашли достойными приготовленных обиталищ. Мы не принадлежим к ним». Мысль эта причинила Джоэль большую боль, чем сознание того, что она является самкой человека. Отбросив эту боль, она погрузилась в сознание, очищаясь в открытиях.

На деле эти апартаменты почти ничего не дали исследователям, самое важное ожидало их в середине станции.

Там главный коридор заканчивался километровой сферической полостью. Трехмерная паутина канатов позволяла легко добраться до ее внутренней поверхности, на которой располагались во всей сложности очертаний устройства, светившиеся и переливавшиеся радугой. Еще на ней открывались виды на внешний космос, не имеющие каких-нибудь рамок, а еще там были дисплеи.

Дисплеи… сотканные из света, — не картины, не диарамы, — движущиеся вещественные изображения, вне ограничений, налагаемых человеческим зрением. Ничего не изображая, они ограничивались абстракциями, контурами, оттенками, движением. Скажем, вспыхивала линия, изображавшая число, рассыпавшееся потоком искр. Ближайшим приближением к реальности оказалась схема пульсара.

Или так показалось Джоэль. Большая часть увиденного оставалась непонятной: полосы, завесы, вихри, ленты и водопады. Быть может, изображения предназначались для рас, чьи видеосредства, — а быть может, и весь взгляд на мир, — полностью отличались от человеческого. Она сконцентрировалась на одном изображении, хотя бы в какой-то мере наделенном смыслом. Не то чтобы оно было предназначено именно для людей. В нашем пространстве и времени помимо бетан должно обитать достаточное количество разумных созданий — чьи мысли и восприятие мира не в столь уж невероятной степени отличаются от человеческих.

Неужели Иные приготовили все это ради случайного путешественника, залетного гостя? Да, выходит, что так.

Изображение атомов, периодической таблицы, квантовых состояний и их изменений… ядро водорода-1 явилось единицей массы; линия его нейтральной эмиссии в космосе явилась единицей длины; величина, обратная частоте, — единицей времени. Температурная шкала между абсолютным нулем, определенным по остановке молекул, и первыми атомами дейтерия, появляющимися в термоядерном синтезе, делилась на градусы: их было двенадцать в двенадцатой степени. Вариации и реитерации делали первые изображения понятными для голотевта.

Картина развивалась. Появилось изображение, объясняющее, как следует управлять одним из устройств. Следовало вынуть из скобы стержень, в определенной последовательности прикоснуться к некоторым световым точкам…

— Действуй, — сказала Джоэль Бродерсену, тот повиновался. Информация захлестнула ее.

Все началось с последовательности двоичных чисел. Они быстро складывались в картины. (Некоторое количество положительных и отрицательных точек может полностью описать изображение или математическую функцию на координатной плоскости…) Через минуту она поняла, что должна отреагировать, и обратилась к услугам корабельной антенны. Через несколько минут автомат скорректировал скорость передачи и весь подход с учетом ограниченных возможностей ее оборудования и нервной системы.

Не принимая помощи от машины, мозг в своем черепе потратил бы годы, чтобы понять хотя бы что-нибудь. Голотевт способен произвести сотни гипотетических интерпретаций в секунду, сравнить их с уже известными, а потом, получив результат, отсечь стерильные ветви, чтобы уже проклюнувшиеся обнаружили свою силу или слабость, образуя логическое древо, чьим стволом является истина. На корабле один только Фиделио мог бы оценить ее действия. И призрак его помогал Джоэль продвигаться вперед.

Тем не менее ей понадобились часы, чтобы выяснить основной факт, а потом дни, чтобы смириться с ним хотя бы в относительной полноте, сколь невероятным он бы ни казался: на пульсаре возникла жизнь, разумная жизнь.

Третьей луной «Чинук» огибал Т-машину. «Вилливо» уже возвратился на корабль. Отряд Бродерсена в меру скромных возможностей обследовал станцию и сумел начать общение с ней, но более сделать не мог, но иного и нельзя было сделать. На миг Джоэль подумала, что, пока она исследовала и взывала к высшему разуму, ее товарищи по кораблю занимались своей повседневной жизнью — обязанностями и делами, интригами, видели сны, впадали в отчаяние — инфузории кишащие в капле грязной воды.

Робот со станции направил ее к Оракулу, который был сотворен Иными, но не являлся автоматом.

Квазитвердая, подверженная разрывам и трясениям, поверхность электронной звезды была покрыта атмосферой толщиной в шесть миллиметров. Там, под тяжестью триллионов земных тяготений, при плотностях, в еще большей степени превышающих земные, обнаженные атомные ядра реагировали друг с другом немыслимыми в иных местах способами. Протоны, нейтроны, электроны, нейтрино, их античастицы, короткоживущие тяжелые элементы, мезоны всяких разновидностей, барионы, лептоны, бозоны, фармионы — характеризующиеся очарованием, спином, цветом и странностью, сливались, разделялись, преображались друг в друга, возвращали себе прежний облик, вращаясь друг вокруг друга, сливались в ансамбли, способные существовать целые микросекунды, — ведь материя звезды столь же многообразна и изменчива, как газ, пыль и вода, которые породили нас.

Жизнь не предмет, это способ, серия событий, эволюция несущих информацию схем, рост, распад, а потом новый рост — там, где возможно все это, существует и жизнь.

Услыхав об этом, Кейтлин сказала:

— Это не химия, это алхимия.

В самом деле, представление о самовоспроизводящихся структурах на субатомном, а не молекулярном уровне выходили за пределы физики, известной людям и бетанцам. Впрочем, встретившись с Оракулом, Джоэль быстро достигла большей глубины познания. В мистическом экстазе погружения в глубины Предельного она забыла про скорбь, забыла даже себя.

Джоэль не могла непосредственно общаться с обитателями пульсара, для этого она жила слишком медленно. Несколько секунд, несколько оборотов небес, и менее чем микроскопическое создание заканчивало свою жизнь; однако происходившие вокруг процессы настолько переполняли его яростной энергией, что считанные секунды вмещали в себя больше событий и опыта, больше жизни, чем прожитый человеком век. Для них Джоэль была что камень в ее собственных глазах.

Оракул предоставил Джоэль описание некоторых жизней в замедленном виде. Она могла проследить лишь отрывки, случайные части историй, настолько чужды ей были их герои. Но она сумела понять, что эти существа воистину были героями.

Трудами миллиарда поколений землепроходцев они открыли Огненные Фонтаны, во всем ослепительном великолепии уносящиеся в небо, — выше и выше, за пределы познания. Излучение, заполнявшее весь мир, не позволяло им получить представление о небе. Но… на звезде были горы, многие из которых существовали целые годы по земному счету, самые высокие из них вздымались на целых двенадцать или тринадцать миллиметров. Искатели приключений поставили целью проследить движение огненных струй.

Возникли династии отважных: родители, дети, внуки, правнуки трудились, страдали, рисковали и наконец умирали в великом предприятии. Цивилизации возникали, расцветали и гасли, а исследователи, поколение за поколением, поднимались все выше и выше. Многие из них погибли, другие впали в отчаяние, достигнув пределов атмосферы. Но воля бесстрашных оказалась более весомой и началась работа над туннелем к вершине одной из гор.

Милллионы жизней спустя из-под прозрачного купола колония на пике увидела, куда уходят Огненные Фонтаны, увидела звезды.

Было ли это чистое упорство, гадала Джоэль. Или это Оракул наделил их… мужеством, позволившим продолжать борьбу целую геологическую эпоху по земному счету?

У нее не хватало слов, чтобы задать этот вопрос, хотя она сомневалась в том, что Оракул признает свою роль — он находился за пределами гордости.

Его создали Иные, чтобы жить на пульсаре. Гигант возле туземцев, практически бессмертный, он оставался на месте и обиталище его сделалось святилищем для местных жителей. Обладая интеллектом на пару с находящейся в голотезисе Джоэль, он не испытыват ни одиночества, ни скуки, поскольку разделял все деяния, сами души живших на пульсаре существ (Джоэль попыталась представить себе квазителепатию, осуществляемую с помощью модуляции сильных ядерных взаимодействий, но словарь, который она знала — нечто вроде языка жестов, — был слишком примитивен, чтобы задавать подобные вопросы). Оракул давал советы желающим, и она подумала, что предсказания его были преднамеренно столь же двусмысленны, как те, которые произносили в Дельфах, чтобы не вызвать в здешних обитателях псевдоморфоз, способный повлиять на созревание внутренних сил. Оракул записывал и при желании возвращал туземцам историю исчезнувших с лица пульсаров народов, их забытые достижения.

Но главным образом он являлся посредником между ними и пришельцами. Оракул отправлял сообщения на станцию, послание возвращалось обратно с помощью среды, которая могла переносить их. (Кварковые лучи?) В космосе их передавали различными способами, в том числе и с помощью радио. Оракул замедлил и ускорил передачу, в соответствии с природой нового собеседника.

Так, общаясь через него, обитатели звезды и гости, прибывшие к пульсару, чтобы исследовать его, могли кое-что узнать друг о друге. Должно быть, так эти существа ближе всего соприкасались с братством, которое пестовали Иные. А может, и нет.

Держась за стол в кают-компании, Бродерсен обращался к своему экипажу. За спиной его, на видеоэкране, вращались лучи, — лезвия мечей, стрелки часов — ближе и ярче. Скоро щит примет на себя их ярость.

— Мы не можем оставаться здесь дольше, — сказал он экипажу. — Много раньше чем невесомость вызовет в наших организмах необратимые перемены, мы получим изрядную дозу. Черт побери, фон слишком велик, и наша защита здесь недостаточна.

Мы можем удалиться на безопасное расстояние и ждать, надеясь на то, что кто-нибудь подберет нас, прежде чем мы умрем от голода. Тогда, конечно, корабль придется переоборудовать для вращения, и он не сможет лететь дальше. Впрочем, риск может и оправдаться, не исключено, что мы сумеем попасть домой.

Джоэль, черт побери, ты сказала нам слишком мало за эти несколько недель. Мы терпели, понимая насколько трудна твоя работа. Не сомневаюсь, что обучиться бетанскому языку с нуля было сущей ерундой по сравнению с нынешним делом. Но сегодня мы намереваемся выслушать твой отчет. Я прошу, чтобы ты выступила перед всеми, поскольку сведения интересуют каждого. Так что, прошу тебя, начинай.

Плавая возле него, перед всеми остальными, она без эмоций отметила признаки потрясения на окружавших ее лицах. «Наверное, я выгляжу жутко». В зеркале она увидела, что волосы ее перепутались и поседели, окруженные темными кругами глаза ввалились, налились кровью, кожа обтянула лицо, тело иссохло и пожелтело, руки с нестриженными ногтями непрерывно тряслись. «Проклятие этой мерзкой плоти, которая не позволяет мне оставаться в общении с Оракулом!» Она сухо отвечала:

— Я бы хотела подчеркнуть, что мои разговоры были весьма коротки. Несмотря на помощь компьютера и безусловное содействие со стороны моих собеседников, мне просто не отведено достаточно лет, чтобы усвоить сколько-нибудь полный язык. Задержка сигнала на целые минуты также не помогала во время работы. Так что я могу очень сильно ошибаться в некоторых вопросах, быть может, именно в тех, что существенны для нас.

— Но без тебя мы не смогли бы ничего сделать, — сказала Сюзанна Гранвиль, не выпуская руку Карлоса Руэды.

Джоэль вздохнула:

— Ну что ж, учитывая все это… Иные построили станцию потому, что овладевшие космоплаванием виды разумных существ непременно заинтересуются столь уникальным миром. На мой взгляд, Иные полагали, что подобное общение позволит подрасти и обитателям звезды и пришельцам, так, чтобы каждый из них глубже понял свою сущность. Я не смогла установить, открывались ли они перед посещавшими пульсар расами. Как мне кажется, такого не было. Скорее всего они наведываются сюда самостоятельно, чтобы выслушать цифры и биографии, которые готовит для них Оракул.

— Значит, они помогают, — выдохнула Кейтлин. — И хотят узнать, как живет каждый мир. Чтобы лучше любить?

— Конечно. Они прекрасно изучили нас, прежде чем запрограммировали робота в Т-машине, расположенной в Солнечной системе, — сказала Фрида. — Но какой Оракул следит за нами на Земле?

— Безусловно, не похожий на этот, — отвечал Бродерсен. — Продолжай, Джоэль.

— Некоторое количество развитых видов добрались сюда, предположительно, методом проб и ошибок, — продолжила голотевт. — Они и потом время от времени присылали научные экспедиции. Но установленного расписания нет, никто не бывает здесь достаточно часто. Это вполне понятно: сколько сил и средств может истратить на одну звезду раса, знающая пути через несколько ворот? Можно рассчитывать на один или два визита в течение следующего десятилетия. Но никто из них не подскажет нам пути до Солнца, Феба или Центрума. Откуда им знать? Сам Оракул не знает его.

Наступило молчание, и она торопливо добавила.

— Я добилась некоего прогресса, и если мы останемся возле пульсара, так, чтобы общаться с ним, то продвинусь и дальше. Оракул как будто готов рассказать мне все что угодно. Но мне очень многое непонятно. Поэтому я сконцентрировала внимание на расспросах о Звездных воротах и получила намек.

Я не могу рассчитать, куда и когда приведет нас конкретная траектория. Однако, применив все полученные здесь знаки, могу сделать вероятностную оценку расстояния и направления нашего перемещения. Но что еще более важно, я умею теперь достаточно точно оценить вероятность существования Т-машины в месте, куда нас приведет переход. Иные продолжают строить их, понимаете, — смешок вырвался из ее уст. — Слово «продолжают» можно считать классическим примером бессмысленного шума, не так ли? Простите. Я не отвыкла от ограничений моего природного мозга. Дело в том, что Иные действуют не по случайной схеме. Они слишком много знают для этого. Они постоянно расширяют свои границы, ради познаний, а не завоеваний, — я в этом не сомневаюсь.

(Кейтлин шепнула: «Ради любви», — и Джоэль заметила это.) — Их интересуют места, где можно увидеть кое-что более интересное, чем вакуум. Поймите, им приходится пересылать все необходимое для сооружения новой Т-машины — материалы, а быть может, и инструменты, — экспедиция может возвратиться, только построив собственную машину. Работа немалая даже для них. Я думаю, что если мы начнем перемещаться от машины к машине по предлагаемой мной схеме и соберем больше данных… словом, если будем перемещаться дальше и в нужную сторону… то наконец окажемся на той границе, где сейчас находятся сами Иные.

Джоэль чувствовала, что теряет сознание, голова ее была словно набита песком. Ныла каждая клеточка ее тела. Она согнулась, жалея только об одном, — что не может немедленно уснуть.

Смутно она услышала Бродерсена.

— Все понимают, на что мы дерзаем? Эта леди не гарантирует нам дальнейшего перемещения при каждом прыжке. Шансы могут сложиться и в нашу пользу, но с каждым повторением они уменьшаются.

— Мы можем остаться здесь во вращении на датской орбите, — предложил Вейзенберг. — Вполне очевидно, у нас есть шансы на то, что чей-нибудь корабль явится сюда прежде, чем мы умрем от голода. Не сомневаюсь, что такая цивилизация сумеет синтезировать земную пищу и позаботиться о нас. Конечно, экипаж не сумеет проводить нас домой, но мы, вне сомнения, сумеем прожить интересную жизнь на его родной планете.

— Ты это серьезно, Фил? — спросила Кейтлин.

— Нет, у меня семья. Но я просто думал, что один из нас должен подытожить все для остальных.

— А человечество останется в руках типов, подобных Айре Квику? — огрызнулся Дозса.

— Эй там! — сказал Бродерсен. — У нас еще будет время обдумать это. Джоэль, я берусь за лечение: начнем с двадцатичетырехчасового сна.

Джоэль едва чувствовала руки, относившие ее в каюту, не заметила она, и как Кейтлин губкой омыла ее, как вдвоем они с Бродерсеном уложили ее в постель и дождались, пока она уснет. Проваливаясь в сон, она думала лишь об Оракуле и о тех, кто создал его.