Мир падающих звезд III. Лесной хозяин

Глава 3

Я открывал закрытые двери и заглядывал в комнаты, чтобы увидеть одну и ту же разруху везде и всюду. Пылища. Старые кровати, застеленные древними полуистлевшими покрывалами. И запах, который, наверное, небезвреден для здоровья.

Н-да. Если это крыло реанимировать, то для начала надо загнать сюда роту мужиков из деревни с приказом вытащить наружу вообще всё и сжечь к чертям собачьим. Следом — загнать роту женщин с приказом всё отмыть. А уже потом смотреть и думать.

Следуя едва заметной цепочке следов, я дошёл до двери в подвал. Она оказалась запертой, но на этот раз без фанатизма. Просто на ключ, которого, очевидно, у Натальи не было.

Кажется, у меня в голове начинала вырисовываться картина логики. Дядя обладал чем-то, что не предназначалось для чужих глаз и рук. Доверить свою тайну он не мог никому. Поэтому спрятал её в подвале и запер. А чтобы минимизировать шансы, что в подвал кто-то пролезет, закрыл целое крыло под предлогом ненадобности. Дверь в это крыло запечатал какой-то охотник или один из тех умельцев, что исполняют амулеты.

Почему было не дать ему запечатать непосредственно дверь в подвал? Ну, как вариант, потому что дядя не хотел показывать пальцем на подвал и говорить: «Тама секретное!» А ещё потому, что сам он хотел сохранить доступ к этому секретному. Как он объяснял магическую печать на двери домашним и самому мастеру, её ставящему — не знаю.

Обладай дядя магической силой сам — он бы, конечно, воткнул магические запоры и там, и там. Ну а так, в условиях, когда вообще никому нельзя доверять, исполнил, что мог.

Я церемониться особо не стал — скастовал Удар и вынес кусок двери вместе с замком. После чего открыл дверь и увидел уводящие вниз каменные ступени.

В подвале было ожидаемо сыро и прохладно. Здесь также имелся коридор и ряд комнат без дверей, которые никак не использовались, только в одной на полу лежала древняя расколотая глиняная чашка. Лежала, видимо, давно — плесень успела выстроить на ней целую цивилизацию.

Коридор привёл меня к очередной двери — деревянной, обитой проржавевшим железом. На этот раз вовсе без всяких замков. Я потянул её на себя и оказался в святая святых. В зале размером с нашу гостиную.

Здесь стоял стол. На столе — зеркало на подставке. Но главным экспонатом выставки были не эти банальные предметы, а каменная арка, возвыщающаяся посреди зала. Покрытая хорошо знакомыми мне символами — аналогичными была написана рукопись, над переводом которой трудился дядя.

Я поставил фонарь на стол и хрустнул пальцами.

— И что всё это великолепие обозначает?

Мне даже эхо не ответило. Глухо было — как в танке.

Чтобы с чего-то уже начать, я заглянул в зеркало, и у меня отвисла челюсть. Потому что себя я там не увидел. И вообще никто не увидел бы там меня.

Потому что зеркало показывало отнюдь не банальное отражение. А то самое место за печкой в крестьянской избе, где я провёл безоблачные двадцать лет своей жизни. Так, будто камера была подвешена к потолку.

— Ах ты ж, вуайерист старый! — воскликнул я.

Выходит, дядюшка за мной присматривал время от времени. И что, только за этим он сюда ходил? Только потому и запер целое крыло — чтобы в зеркало глядеть? Не, чего-то тут не складывается. Зеркало можно было и в ящике стола запереть. А вот эта арка тут явно не просто так стоит. И вообще выглядит так, как будто не её спрятали в подвале дома, а дом построили вокруг неё.

Я подошёл к арке, остановился рядом. Коснулся меча, который предусмотрительно взял с собой. План был — сунуть клинок меж двух столбов и посмотреть, что будет. Но меня остановил голос:

— Не нужно этого делать.

Меч оказался у меня в руке, готовый к бою. Я резко развернулся, сканируя пространство на предмет врагов. Но никого не увидел.

— Если ты шиза, то я с тобой не разговариваю, — честно предупредил я.

— У меня мало времени, — отозвался голос. — Подойди.

Голос шёл от стола. Я подошёл и, подчиняясь наитию, заглянул в зеркало. Оно не подкачало. Вместо крестьянского интерьера теперь показывало худощавого старика с пронзительным взглядом и плотно сжатыми губами. Где он находился — понять было нельзя, на заднем фоне только чернота, с которой сливался чёрный похоронный костюм.

— Рискну угадать. Граф Давыдов? — спросил я.

— А ты — Владимир, — отозвался призрак. — Хорошо. Значит, мы с моим другом не ошиблись.

— В чём?

— У меня нет времени, как я уже сказал. Я могу лишь предостеречь тебя. Не вздумай проходить через Врата!

— Врата? — Я окинул взглядом арку. — Эти, что ли?

— Это — один из немногочисленных известных проходов в потусторонний мир. Туда, где людям нет места. По крайней мере, при жизни.

— Принято, — кивнул я. — Что ещё?

— Храни Врата! Они не должны попасть не в те руки.

— Да уж сообразил, на Авито выставлять не стану.

Лицо дядюшки начало бледнеть, и я поторопился задать главный, животрепещущий вопрос:

— Кто я такой и где вы меня взяли?

— Это очень правильный вопрос, Владимир. Знай: ты родился…

Под конец мне приходилось прислушиваться, прижимаясь ухом к самому зеркалу. Не помогло — через секунду звук просто истаял. Как и изображение старика.

— Да что ж за сучество-то такое! — воскликнул я, глядя на своё отражение.

Зеркало, судя по всему, исчерпало магические ресурсы и превратилось в обычное. Очень вовремя, ничего не скажешь.

На дверь чёрного хода Данила присобачил новый замок. Ключ я забрал себе и велел домашним обходить крыльцо дальней дорогой. Потом надо будет ещё и магической защитой озаботиться. Потусторонний мир в подвале — это тебе не мышь чихнула. Теперь хоть понятно, почему сюда так настойчиво стремятся всякие мутные личности. Не факт, конечно, что знают доподлинно, что здесь находится — иначе усадьбу давно бы взяли штурмом. Но почему-то пытаются решить вопрос относительно аккуратно, путём переговоров или устранения меня. А значит, либо не знают, либо очень не хотят палить свой интерес.

В общем, вопрос с потусторонним миром я перевёл в разряд важных, но не срочных. Надо было решать насущные вопросы — наводить порядок на подведомственных территориях. Сколько уж собираюсь.

Рейд по принадлежащим мне деревням мы с Тихонычем начали, как я и хотел, с самой задницы, из которой не поступало никаких доходов.

— Вы, Владимир Всеволодович, поймите, — распинался, покачиваясь в карете, Тихоныч. — Я ведь сам — что могу? Был я в этом Обрадове, видел, что там творится. И дядюшке вашему обстоятельные доклады предоставлял. А он — ничего. А там…

— Тихоныч, тебя никто ни в чём не обвиняет, — в который уже раз сказал я. — То, что дядя хозяйство запустил, я и сам прекрасно вижу. Как у него ещё хоть что-то работать продолжало — загадка.

— Нехорошо о покойных плохо говорить, — перекрестился Тихоныч, — но вы совершенно правы. Очень надеюсь, что у вас получится всё поправить.

— Поправим! — вставил словечко Захар, который, естественно, увязался за мной. — Не извольте сомневаться!

Угу. Поправлятель всея Руси, блин, нашёлся. Впрочем, ладно, хватит уже на пацана свысока поглядывать. С колдуном-то он выступил выше всяких похвал. Глядишь, и тут не оплошает.

Ехать было не очень далеко. Часа через три после начала пути кучер вдруг разразился бранью и остановил лошадей.

— Чего там? — высунул я голову в окно.

— Да вот, извольте видеть.

Видеть было не очень сподручно, поэтому я выпрыгнул наружу и подошёл к фыркающим разгорячённым лошадям. Хмыкнул.

Посреди дороги стояла девчонка лет пяти и сосала палец, задумчиво глядя на экипаж.

Я покрутил головой. Деревня виднелась в километре впереди. Никаких признаков родителей видно не было. Сама девочка выглядела так, будто долго ползала в грязи. Грязное платье держалось на одних молитвах.

— Привет, — сказал я. — Тебя как зовут?

Девчонка, не вынимая пальца изо рта, перевела взгляд на меня. Молча осмотрела с головы до ног. А потом, выплюнув палец, сказала:

— Коза.

— Чего? — вскинул я брови.

— Коза дланая.

— Эм… Это ты меня оскорбить попыталась? — рискнул я предположить.

— Зовут так.

— Тоже юмор. Вот прямо мама так называет?

Девочка яростно закивала.

— По-моему, дальше можно уже не ехать, — сказал Захар, встав рядом со мной.

— Н-да, — только и сказал я.

Взял девчонку на руки, отнёс в карету и посадил пред печальные очи Тихоныча.

— Трогай, — велел кучеру, когда все уселись.

Тот потрогал, и вскоре мы въехали в Обрадово.

— Ну, показывай, где твой дом, — сказал я, вытащив девчонку из кареты.

Та уверенно зашагала к одной из покосившихся хибар. Дома здесь выглядели так, будто в них никто не живёт уже лет сто. Во всяком случае, приложить руки и сделать красиво никому в голову не приходило.

Хотя признаки жизни наблюдались. Например, лёжа в тени покосившегося забора, красной рожей кверху, храпел какой-то бугай.

— Запился народ, — бормотал Тихоныч. — Им бы руку жёсткую в своё время. А так… Оно ж ведь как зараза.

— Разберёмся, — пообещал я.

Дверь в дом девочки валялась рядом с домом. Мы зашли внутрь и обнаружили там дрыхнущую на вонючей лежанке простоволосую бабу в нижней рубашке. Судя по аромату, сон был нифига не здоровым.

— Так-с, ну, начнём. — Я перекрестил бабу Знаком Противоядия и рявкнул: — Война!

— А-а-а! — заметалась и вскочила баба. — Где? А кто ж?

— Вечер в хату, — привлёк я к себе внимание. — Меня зовут Владимир Всеволодович, и я ваш хозяин. Приехал с внезапной проверкой.

Испуг быстро прошёл. Баба фыркнула, окинув меня скептическим взглядом.

— Хозяин, ишь! И чего ты с нами сделаешь, хозяин? Чего с нас возьмёшь? Вона! Бери, чего хочешь, ничё не жалко!

И заржала, порадовав нас видом гнилых зубов.

— Чего отмечаешь-то? — спросил Захар. — Последняя пятница на неделе?

— Пятница. А может, суббота. Нам разницы-то.

Баба потянулась за штофом на столе. На дне его что-то ещё оставалось. Тихоныч оказался проворнее и штоф прихватизировал.

— Значит, так, — вздохнул я и почесал лоб большим пальцем. — Тебе первой говорю, до остальных донесу позже. Отныне спиртного в Обрадово нет. И это не вежливая рекомендация, а научно доказанный факт: нет бухла вообще. Ребёнка как звать?

— Кого? — скривилась баба.

— Дочь твою как зовут!

— А, эту… Любкой.

— Ага. Любаша, значит. Запомнила, малая? Это твоё имя. И мама тебя теперь только так называть и будет.

Баба фыркнула. Я посмотрел на неё своим фирменным взглядом, и она начала бледнеть. Ну вот, правильная реакция.

— Будет, — сквозь зубы произнёс я. — Дядя Володя обещает.

— Угу… — выдавила из себя баба.

— Очень хорошо. А теперь переходим к самому главному. Староста в деревне кто?

При помощи Знаков Противоядия, кулаков и такой-то матери мы с Захаром в течение получаса буквально построили всю деревню. Осоловевшие мужики и бабы пучили на нас глаза. Многие тут, похоже, вовсе забыли, что у них когда-то был какой-то хозяин. Другие вспоминали графа и выражали сомнения в том, что я имею отношение к нему и к деревне. Третьи узнавали Тихоныча и шикали на вторых.

— Староста кто? — спросил я у построения.

Вопрос всех нешуточно озадачил. Поднялось обсуждение, в результате которого вытолкнули одного крепкого и на вид не запойного мужика. Он, один из немногих, пришёл сам, вытаскивать из объятий зелёного змия не потребовалось.

— Ну, я буду, — буркнул мужик, исподлобья глядя на меня.

— В смысле, «буду»? — сдвинул брови я. — Мы тут не в дочки-матери играем. Если ты староста — с тебя спрос. А ты — отвечай.

— Ну, спрашивай, — отважно сказал мужик.

— Звать-то тебя как?

— Кузьмою.

— Лады, Кузьма, веди в свою избу, там побеседуем. Остальные — вот вам Тихоныч. К нему по одному подходите и отвечаете всё, что спросит. Для начала проведём инвентаризацию.

Подумав, я сказал Захару:

— Ты с Тихонычем останься. Мало ли, чего учудят. Кто с синькой дружит, тот с головой не в ладах бывает.

— Понял, — кивнул Захар и положил руку на эфес меча.

— Только не жести без необходимости.

— Да всё хорошо будет, Владимир. Я ж понимаючи.

Кивнув, я отправился с Кузьмой в его избу.

Изба, к слову, оказалась приличной. Видно было, и что мужик в доме не для галочки нарисован, и что хозяйка имеется. Чистенько, приятно, занавески на окнах. Красный угол с иконами украшен вышивками, всё как полагается.

Жена Кузьмы обнаружилась тут же. Женщина лет сорока, в сравнении с остальными жительницами деревни — прям эталон ухоженности. Из-под цветастого платка ни одна волосинка не выбивалась. Поздоровалась вежливо, чайку сообразила моментально. И даже, кажется, обрадовалась, когда Кузьма ворчливо представил меня, как хозяина.

— Ну, рассказывай, Кузьма, — сказал я, полив кренделёк мёдом. — Почему на подведомственной территории такой бардак творится?

— Да не староста я, — поморщился Кузьма и зло отодвинул от себя чашку. — Староста два года назад помер от синьки. Нового так и не выбрали — кому он тут упал, когда никто дальше стакана не видит.

— Ну, тебя народ всё же выбрал. Значит, доверяют.

— Доверяют! — хохотнул Кузьма. — Я ж один на всю деревню работаю. Как занимать — ко мне. Как сделать чего — ко мне. Как яичек из курятника наворовать — обратно ко мне. А как спрашивать приехали — кого вперёд вытолкнуть? Ну, знамо дело!

Видно было, что накипело у мужика — дальше некуда. Это прям радовало. Как это умные люди говорят — не стоит село без праведника. Вот, есть праведник — значит, и село стоять будет. Вытянем.

— В честь чего запились-то?

— А в честь того, что руки твёрдой не было! — рявкнул вдруг Кузьма, глядя на меня с лютой злобой. — Кто б спрашивал с народа, да в узде держал! А на нас как рукой махнули — так и покатилось всё.

— Ну, ты-то не покатился. — Я отхлебнул чаю. — А остальные почему так дружно оскотинились?

— А человек — такая свинья, что всегда грязи найдёт.

— Ясно, — вздохнул я. — Ну, что сказать. Господь услышал твои молитвы. Твёрдую руку я вам обеспечу. Хозяйство поднимать будем. Догоним и перегоним Америку.

— Это где ж такая — Америка?

— Отсюда не видать, — сказал я и немного загрустил, вспомнив о том, что догнать и перегнать Америку труда особого не составит. Если верить слухам, то вся та Америка где-то на индейцах Майя и закончилась, когда звёзды упали.

Ну, про индейцев это уже я сам додумал, конечно. Однако Смоленск был не последним городом в России, Петербург и Москва довольно близко. И если бы были какие-то контакты с заокеанским материком — об этом кто-то бы знал. А слухи ходили только о том, что везде, кроме России, твари взяли верх.

Ну, разве что Китай вроде бы держался. Этих там столько было, что среди них, должно быть, и охотников вышло немало — чисто арифметически. Вот и встали насмерть, отстояли себя.

Однако Китай был далеко, а Обрадово — вот оно. И в дерьмо оно скатилось само по себе, без помощи тварей. Ну, то есть, я думал так поначалу. Пока жена Кузьмы не подала вдруг голос.

— Так это Лукерья всё. Лушка полоумная!

— Ну ты-то помолчи! — прикрикнул на жену Кузьма.

— Пусть говорит, — возразил я. — Что там за Лушка?

Почувствовав неказённое внимание, женщина приободрилась и заговорила связно и по делу:

— Лушка — это старуха, у лесу живёт, крайняя хата её. Лет десять назад пропала — всем миром искали, весь лес обошли. Ни следочка. А потом, через год, вернулась. Поначалу говорить не могла — только выла, навроде волка. Попа звали, побрызгал он её водичкой, молитву прочёл — и вроде отпустило. Но так и не рассказала, где была.

— Очень интересно, — кивнул я. — А при чём тут наши бараны?

— А при том, что как раз о ту пору народ запиваться-то и начал! Лушка всё дома сиднем сидит, только по ночам иногда в лес шастает. Слух и пошёл, что ведунья она. Народ к ней потянулся — ну, знамо дело: хворь отшептать, присушить, на урожай. И вроде бы помогала всем. Да только каждый, кто к ней ходил — за водку потом хватался. Вот.

— Глупость всё и бабкины сказки, — пробурчал Кузьма. — Загуляла Лушка, только и делов.

— Старуха — загуляла? — удивился я.

Тут Кузьма смутился и отвернулся, а его жена, напротив, повысила голос:

— Так то она сейчас — старуха! А тогда, как пропала — пусть не девка была, вдова. Но мужики на неё ещё ого-го как заглядывались! И вернулась тоже красавицей. А потом уже с каждым днём как будто высыхать начала. Ахнуть не успели — старуха. Ну и привыкли…

Дело было категорически нечистым. У меня аж ладонь под перчаткой зачесалась, чувствуя работу. И, как следствие, прибыль.

— На сбор Лушка выходила? — спросил я Кузьму.

— Не, — мотнул тот головой. — Она днём почитай что вообще не выходит.

— Ясно. — Я допил чай, поставил чашку на стол и поблагодарил хозяйку. — Ну, показывайте жилище этой вашей Лушки.