Место встречи - Левантия

Последний дракон

— М-да. Судя по времени — нарезался. Еще минут пятнадцать — и пойду его искать, — озабоченно констатировал Моня, глядя на часы.

Арина только вздохнула и подлила ему чаю. И именно в этот момент щелкнул замок на двери. Шорин почти вбежал в комнату с цветами в одной руке и позвякивающей сумкой — в другой, бросил сумку на диван — и обнял Арину, закружил ее по комнате, а потом поцеловал, смачно и долго.

— Двенадцать тестов! И все на ура! Полностью восстановлен, готов к возвращению! — прокричал он.

Арина и Белка переглянулись. Арина пыталась почувствовать ту радость, что охватила Шорина, но ощущала только сосущую тоскливую тревогу.

— Не ори, ребенка разбудишь, — вот Моня, кажется, был искренне рад за друга. — И где теперь нужны драконы? Война-то кончилась…

— О! Там отдельная песня. Берлин помнишь? Будем примерно теми же методами мировой коммунизм насаждать.

— Сильно. Прямо с завтрашнего дня?

— Не, две недели на уладить дела — и вперед, — Давыд наконец-то с размаху сел на стул и запустил пальцы в вазочку с печеньем.

— А откуда начинаем? Тебе-то все равно, а я, как ты знаешь, мерзляв. Если на север куда — хоть белье теплое раздобуду, а то выдадут, как в Финляндии, барахло.

— Никуда ты не поедешь. Сам сказал — война кончилась. Так что выдадут мне правильного Второго, огненного. Обещали даже смотрины устроить. А ты дома посиди. У тебя тут работа любимая. Будешь за женой моей приглядывать, а мне Оськины фотографии присылать, чтоб я видел, как сын растет.

Моня встал. Руки его дрожали.

— Правильного, значит. Фотографии, значит, — он сжал кулаки. — Простите, дамы, выйду покурить.

Он выскочил за дверь.

— Что это с ним? — искренне удивился Шорин.

— Ты совсем дурак? — зашипела на него Арина — и хлопнула дверью.

Моню она нашла быстро — он сидел в соседнем дворе на спрятавшейся в кустах скамейке. Она дотронулась до его плеча — он отбросил руку.

Села рядом, обняла. Моня поднял на нее заплаканное лицо. Арина поразилась, как изменились его черты — исчезла вечная саркастическая улыбочка, круглые, чуть удивленные глаза превратились в злые щелочки.

— Он прав, конечно, тут я нужнее, — выговорил Моня.

— Он не имел права. Просто не имел. После всего, что ты для него сделал…

— Приказы не обсуждаются. Сказали — бери нормального Второго, — он и пошел выполнять. Голос у Цыбина был какой-то далекий, хриплый и глухой.

— Ну мог бы как-то помягче…

— Дипломатия — не его конек. У тебя папироски не будет, а то выскочил налегке… Молча покурили. Цыбин вздыхал прерывисто, как наплакавшийся ребенок.

— Какой же я болван, на самом деле, — вдруг вскрикнул Моня, — Как только узнал, что это у него обратимо, начал мечтать, как он приходит — и говорит, мол, все здорово, мы снова в деле. А я так встаю гордо, лицо каменное делаю — и заявляю, мол, я так, временная мера, найди себе хорошего Второго — и воюй с ним долго и счастливо. Он, конечно, отнекивается, мол, никого мне, кроме тебя, не надо, а я твердо стою на своем. А оно вот так вот — все наоборот.

— И жить ему осталось всего-ничего, а все хочет побыстрее…

— Да вряд ли там что опасное будет. Не те времена. И драконы при государе — они сытенькие, ленивые… Видал наших, кремлевских. Мельком, понятное дело, нас даже не представили, но Давыду такие на один укус.

— Все равно, остался бы. Мы бы с Белкой хоть насмотрелись на него. Оська бы лицо запомнил…

— А что он мог поделать? Это мы с тобой погоны сняли — и свободны, а он — как родился, так считай, уже подписался воевать до конца. Думаешь, мне без него хорошо будет? У меня, кроме него… — Моня тяжело вздохнул, махнул рукой и отвернулся.

— Значит, и Оська когда-нибудь — вот так?

Моня пожал плечами. Арина достала еще папиросу, и снова молча курили.

— Я вас уже час ищу, — кусты зашевелились и появилась голова Давыда. — А вы, я смотрю, спелись.

— Сам мне велел жену опекать. Вот и опекаю по мере возможности, — Моня снова натянул на себя шутовскую маску.

— И жена не возражает? — ответил Давыд в тон.

— А с чего бы мне возражать? Моня обаятельный, опять же, не убегает мир спасать при первой возможности, — Арине дурацкие интонации давались с трудом, голос предательски дрожал.

Шорин подошел, сел на корточки у их ног.

— Монь! Ну объясни ты ей, что это не страшно, ненадолго…

— Вот пусть твой новый Второй объяснит, у меня дела поважнее есть.

— Ариш! Ну скажи ты ему, что зря он ревнует. Сам всю дорогу ныл, на какой части тела он вертел всю эту военную жизнь.

— Обратись к тому, на кого тебе не насрать, — холодно ответила Арина.

— Ничего вы оба не понимаете. Я без вас обоих не могу. И без мамы. И без Оськи.. Но вы поймите: я настоящий только там. Я там нужен. Я там… — он замычал, подбирая слово, — я там я.

— Рад за тебя, — пожал плечами Моня.

— Ну вот почему вы оба имеете право быть на своем месте, а я должен за это извиняться?

— Да потому что… — Арина вскочила.

— Бесполезно, не поймет, — Моня положил ей руку на плечо, встал и ушел не оглядываясь.

— Вот и нет у тебя больше друга, — констатировала Арина.

— Да остынет — вернется.

— Не вернется. Ты долго пытался его прогнать. На этот раз — получилось.

— Ну вот как мне ему сказать, что Второй — это работа. Дурацкая, кропотливая, неблагодарная. А друг — это навсегда. Что я за него все готов. Не потому, что он мой Второй, а потому что он Моня.

— На что же ты ради него готов, интересно послушать.

— Умереть готов. Ну не знаю, что еще вам надо?

— Да ты за много что умереть готов! За родину — готов, за Цыбина — готов, за меня, если спросят, готов, за зарплату офицерскую — а вполне готов, за звездочку новую на погонах.

Помирать — несложная штука. Один раз — и свободен. А вот жить, жить ты за что готов? Просто — жить. Нормально. Как люди живут. За что? За кого? За Осю, за меня, за себя самого — слабо, да? Два чертовых года, — Арина кричала, плакала, слова вырывались из нее неостановимо, она чувствовала, что готова молотить Давыда кулаками, кусать его, царапать — что угодно, лишь бы услышал, понял.

Шорин то ли обнял, то ли захватил ее — так, что она не могла пошевелить ни рукой ни ногой в бессильной ярости.

— Дура ты! — прорычал он ей в лицо. — Как есть дура дурацкая.

— А ты, а ты… Мерзкая, холодная рептилия, никого не любящая, даже себя! — почти завизжала в ответ Арина. — И я дура, что с тобой связалась!

— Замолчи и слушай, — Шорин поднял голову, крикнул куда-то вдаль: — Монь! И ты подойди. Мне кое-что вам важное сказать надо.

— Но это в последний раз, — раздался ворчливый голос Мони, и сам Моня вышел из-за угла. — Ну тут я, рассказывай давай.

— Ребят, мне честно — с вами хорошо.

Арина с Моней синхронно закатили глаза.

— Но на войне ты — ты, рожденный драконом должен воевать, а не карточки отоваривать, пеленки и примусы тебя нервируют… — скороговоркой продолжил Цыбин.

— Иди ты… Да посмотри ты на меня, глаза свои разуй! Вон, видишь, шляпа, костюмчик… Носки с полосочками, — Шорин приподнял брюки, демонстрируя носки, — ботиночки вот по моде. Я же совсем другой с вами стал. Не хочу я воевать, хочу мороженое лопать, в кино ходить, в театры. Может, пошел бы, как Аринка советовала, — на инженера учиться. И жили бы мы долго и счастливо.

Арина с Моней переглянулись. Арина подумала, что ведь действительно — Давыд стал каким-то другим. Любимым, дорогим — но другим. И осанка не такая болезненно-прямая, и походка изменилась, и даже целовать он ее стал по-другому, как-то более бережно…

— И все равно — тебя позвали, ты побежал, — констатировал Моня.

— Да. Потому что я в очередной раз трусливо сбегаю.

— От чего же на этот раз? — саркастично спросила Арина.

— Видишь ли, не так давно твой сумасшедший муж убил человека.

— Только одного? Мельчаешь, дракон.

— Я не шучу.

Арина с Моней во все глаза уставились на Давыда. Тот смотрел прямо, переводя взгляд с одного на другую.

— Кодан? — уточнил Цыбин.

— Он.

— Прекрасно. А ты мог сказать, пока это дело вели мы? Вот просто сказать, прости мол, меня, дурака, попытайся, Монечка, задницу мне прикрыть, пока делом госбезопасность не заинтересовалась.

— Да ты же видел, они сразу же под контроль все взяли, — махнула рукой Арина.

— В общем, черт с ними со всеми, надо думать, что сейчас делать.

— Говорю же, сбегу.

— Ну год ты повоюешь, ну два… У таких вещей срока давности нет, — серьезно сказал Цыбин.

— Твои слова да богу в уши, — вздохнул Давыд, — там такая история планируется… В общем, если пару месяцев живой продержусь — хорошо будет. Но хоть Оська будет сыном героя, а не сыном преступника.

— Поэтому решил Моню не брать? — Арина смотрела прямо и твердо.

— Угадала. Еще вопросы будут или пойдем домой? Мама, небось, волнуется.

— Ну да, мама волнуется, зато мы вот — абсолютно спокойны. У нас все хорошо, — Цыбин стал сух и деловит. — В общем, помнишь Гришу, у меня на вечеринках про школу танцев поет, как напьется? Не самый плохой адвокат. Завтра я с ним свяжусь — обсудим, что можно сделать. Может, и уезжать никуда не придется.

— Ты сейчас кого обмануть пытаешься? Нас или себя? — зло спросила Арина. — Ты слышал, что сказал этот Татаринцев? Измена Родине. К стенке поставят без вопросов.

Моня шепотом ругнулся, признавая Аринину правоту.

— А может, тебе от них сбежать? И от тех, и от других? Не знаю куда. За границу, не знаю… — продолжила Арина.

— Прекрасно. Стоит мне уехать из города больше, чем на неделю, тут же придут за тобой, за Белкой и за Моней. Оську — в детдом, вас — куда подальше… А я при этом буду весело шататься по заграницам. Великолепный план! Как я сам до такого не додумался? — прорычал Шорин.

Арина с Моней еще что-то предлагали, спорили, уговаривали. И все лучше понимали, что Давыд прав — его вариант был единственно возможным. Так дошли до дома.

Поднимаясь по лестнице, Моня выглянул в окно.

— И все-таки, похоже, я буду твоим последним Вторым, — пропыхтел он, пытаясь угнаться за Шориным.

— С чего бы?

Моня кивнул на окно.

— Не дадут они тебе двух недель. Вон, уже подъехали. Людей расставляют. Минут через двадцать в дверь позвонят.

Давыд звенел ключами перед дверью.

— Значит, времени немного, но есть. Ребят! Маме скажете потом, ладно?

Арина и Моня кивнули — и они зашли в квартиру.

Оказавшись в комнате, Давыд сразу бросился к сыну. Ося не спал, смотрел на отца внимательно и серьезно. Давыд что-то шептал — и малыш, кажется, отвечал.

Наконец, Давыд обернулся:

— Мам! Ося спать не собирается — погуляешь с ним часок? Ну пожалуйста!

Он застенчиво обнял Белку, поцеловал ее неловко в макушку. Ося заплакал — и Белка быстро понесла его на прогулку.

— Попрощаемся? — тихо спросил Давыд, когда за Белкой закрылась входная дверь. Арина посмотрела ему в глаза — и поняла.

—Что ты задумал? Ты с ума сошел? Не смей. Даже думать об этом не смей! — Арина шипела как змея.

— Ну что ты. Ну не глупи. Ты же знаешь — годом раньше, годом позже…

— Давыд! Это не выход, — твердо сказал Цыбин. — Пока есть шанс, ты обязан...

— Ты сам говорил: обязан я только самому себе. Прощай, — Давыд обнял Моню и крепко прижал его к груди. — Черт его знает, может, еще свидимся, Второй!

Потом так же крепко обнял Арину. Молча, ни говоря ни слова.Отпустив ее, скрылся в маленькой комнате.

— Я люблю тебя, — почти прокричала Арина ему вслед.

Моня взял ее за руки — и чуть ли не силой усадил на стул. Резкий требовательный звонок в прихожей и выстрел в маленькой комнате прозвучали одновременно.

Пыль-пыль-пыль-пыль.