Место встречи - Левантия

Накануне

— Ну все, Яков Захарович все подписал, так что еще неделя — и вы меня до марта не увидите, — Арина с удовольствием вытянула ноги в проход катафалка.

— Мы? — удивился Моня. — Ну ладно, если ты нам с товарищем Ли откажешь от дома, мы не гордые, мы потерпим, но вот Давыду будет сложно…

— На работе не увидите, — уточнила Арина. — Поди, скучать будете…

— Нет уж, это ты все самое интересное пропустишь. Например, не увидишь, как в ночь на третье января я с блеском возьму «Маскарад»! — Моня горделиво задрал голову, любуясь собой. — Там такой план — не сработать не может.

— А почему на третье? — поинтересовался Шорин.

— Так прямо на горячем отловим. Смотри. С тридцать первого на первое страна пьет. С первого на второе — вроде, сторожу совсем обидно: все догуливают, один он работает, как дурак. Будет злой. А на третье — мягонький, смирившийся, бери родного… Ну, наверное, они так рассудили, я не знаю, не присутствовал. Но источник мой драгоценный говорит — в ночь на третье.

— А меня с собой возьмете? — умоляюще посмотрел на Моню Ангел.

— Всех возьму, кто возьмется. Людей у нас мало, так что каждые руки на счету. И тебя позову, и этого… папашу, — Моня кивнул на Шорина.

Шорин вопросительно глянул на Арину, та кивнула, мол, самое время.

— Кстати, о папашах. Скажи мне, друг, как у тебя дела с Господом нашим? Конфликтов нет?

— Ну ты и вопросы задаешь… Я коммунист, до того был комсомольцем и пионером.

Воспитан в духе атеизма и борьбы с мракобесием… В общем, как все: посты блюду неаккуратно, исповедуюсь редко…

— А придется! — насупил брови Шорин. — Мы с Ариной просим тебя быть крестным нашему сыну… Ну, когда он появится.

— Почту за честь, — улыбнулся Моня, — кстати, вы с именем-то определились?

— Павел!

— Ян!

Они произнесли это одновременно. И гневно посмотрели друг на друга.

— Понятно. Значит, будет, как у Таборовских, — вздохнул Моня.

— А что у Таборовских? —живо заинтересовалась Арина.

— Ну, они всю дорогу спорили, хотят они дочку Жанну или дочку Розу. По мальчикам тоже согласия не было, но уже не важно — в сентябре у них дочка родилась. А где-то через неделю смотрю — Таборовский у нас в приемной на диванчике ночует. Я к нему, мол, что стряслось-то? Да, говорит, дочку записал. Что, жена хотела Жанной, а ты — Розой? Да нет, говорит, напился с приятелем на радостях — и это… «Все Юльками — и я Юлькой». Конец цитаты. Неделю так на диванчике промаялся, пока теща не пришла, не сказала, мол, простили дурака, возвращайся в семью.

Все засмеялись.

— Ты учти, Давыд, у тебя тещи нет, защитить тебя некому, — резюмировал Моня, хлопнув друга по плечу. — Так что лучше уступи. Ну или придумайте что-нибудь третье, чтоб ни нашим, ни вашим. Вот, например, Мануэль — красивое имя. И много достойных представителей.

— Не знаю ни одного, — поджал губы Давыд, подмигивая окружающим. Моня демонстративно отвернулся.

— А можно, — Ангел просительно посмотрел на Давыда, — я вашему сыну, ну, когда он появится, буду… Ну типа старшим братом…

Арина удивленно уставилась на Ангела:

— А как иначе? Ну ты это… он и есть… Или тебе официально надо, с подписью и печатью?

Ангел просиял.

— Я буду самым клёвым старшим братом! Честно! Всему его научу!

— А вот этого не надо, — нахмурился Цыбин. — Я уж наслышан, чему ты там можешь научить.

— А что я? Я хорошему… Рыбу ловить, змеев запускать, кораблики из коры делать… А еще я его буду защищать ото всех. Какой-нибудь хулиган малолетний решит там копейки отнять — а тут я.

— Не брат, а мечта, — вздохнул Моня.

Катафалк доехал до места. Засидевшийся Давыд спрыгнул с подножки, бодро чуть ли не добежал до трупа, разминая ноги, но быстро вернулся.

— Арин, там ничего нового. Ты это… посиди тут, мы быстро. Нечего тебе на это смотреть, там неприятное… — он загородил Арине дорогу широкой грудью.

— Давыд, ты в порядке? Если ты не заметил, это моя работа — смотреть на всякое… неприятное.

— Ну пожалуйста, не надо…

Арина подняла глаза на лицо Шорина. Давыд был здорово бледен, кажется, даже губы дрожали. Но все-таки служебный долг требовал подойти к покойному. Да и любопытство глодало — что же так напугало Давыда, успевшего за жизнь много чего повидать.

Она взглянула на труп — и ахнула.

Труп выглядел… Как обычно в этой череде непонятных убийств. Пожелтевший, казавшийся несвежим. Но тут и сомневаться не пришлось — был он куда свежее, чем казался. Ночью шел снег, но на трупе не было ни снежинки. К нему шла отчетливая цепочка следов — сам пришел. Один.

И вот…

Только был это не взрослый человек, а подросток с тонкой длинной шеей, торчащей из слишком просторного ворота перешитой шинели, с россыпью первых прыщиков на лице, с губами, измазанными шоколадом.

— К Борису Ефимовичу шел… — вздохнул Ангел, поднимая отлетевшую папку с нотными листами. — Скрипка, второй класс…

Он задумчиво напел мелодию.

— Фальшивишь в третьем такте, — пробурчал Моня. — Сбегай до своего Бориса Ефимовича, спроси…

— А если он помер, он старенький же был…

— Ага, помер и учеников принимает, — Моня почти рыкнул на Ангела, и тот бросился выполнять приказ начальства.

Когда Ангел ушел достаточно далеко, Моня приобнял Давыда за плечи.

— Дава, котик, возьми себя в руки.

— Ну ребенок же. Сколько ему? Лет десять?

— Да нет, кажется, старше, лет двенадцать, — вздохнула Арина.

— Да какая разница! Десять, двенадцать… Ты понимаешь, он ребенка убил. Вот так вот взял — и убил. Потому что мог. Как бутылку высосал, скотина.

Арина еще раз посмотрела на труп. Мальчик был худенький, с острым носиком. Рядом валялись толстые очки. Хороший такой мальчишка, из книгочеев, мечтателей …

— Борис Ефимович говорит, что это Фелек Коваленко. Вроде, из школы для Особых. Сегодня утром был на уроке, соседи подтверждают…

— А родные, близкие?

— Мама у него в Ямской слободе живет, но где — Борис Ефимович не знает…

— А что-нибудь еще твой Борис Ефимович говорил?

— Что я олух и что зря в музыку не пошел… И что Коваленко в отличие от меня был приличным мальчиком, уроки не прогуливал, нож с собой не таскал…

— Вот, может, если бы таскал… — вздохнул Моня. — Ладно, пойдем.

Больше Арину на выезды не брали — Давыд подсуетился. Мол, зрелище, противопоказанное женщинам в столь деликатном положении. Арина злилась на него — несмотря на зиму, в кабинете у нее было жарко и душно, хотелось на улицу. Но и без выездов времени больше не стало — обычная привычная работа давалась с трудом, все плясало перед глазами.

Но Арина все равно уходила в отпуск без удовольствия. Что будет, когда она останется дома одна? Не зазвенит ли вокруг нее прежняя пустота?

Впрочем, зря беспокоилась. Домашние дела затянули ее полностью, с головой. Это было так странно, так непривычно — убирать, готовить, покупать продукты… А еще — шить крохотные чепчики и распашонки, подрубать пеленки, вязать носочки, шапочки и кофточки. Забытые, но такие приятные дела.

Давыд о работе рассказывал мало — впрочем, рассказывать было нечего. Обычная рутина, до которой эксперт Особого отдела в силу должности касался лишь краешком.

Коллеги иногда наведывались в гости — кто чаще, кто реже. Моня, понятное дело, заходил регулярно. Где-то раздобыл плетеную коляску с белым кружевным верхом и цинковую ванночку — и гордо вручил Арине. Про дела же рассказывал чуть ли не меньше Давыда. Сводил все к светской болтовне, забавным завиральным сплетням и анекдотам. Как-то признался, что Давыд запретил ему рассказывать Арине о работе, чтобы та не разволновалась.

Чаще всех забегал Ангел. Чуть ли не каждый день — то на обед (Давыд смотрел неодобрительно, но сам подкладывал Ангелу супа или каши), то вечером, освободившись. Вот этот рассказывал все, что видел, — в красках и деталях. Правда, в его историях он всегда был героем, а остальные — восхищенным хором, но что поделаешь — мальчишка.

Новый Год справляли по-семейному, за чайным столом. Выпили чаю с пирогом, дождались полуночи и легли спать. Арина с Белкой пытались вытолкать Давыда к Моне, чтоб хоть повеселился, — но тот сказал, что будет скучать и волноваться.

Моня пришел сам, утром первого числа. Раздал подарки, устроил суетливую праздничную обстановку на пустом месте, одним фактом своего присутствия, от пирога отказался, клятвенно обещал Арине устроить в ее честь большой бал, как только будет возможность, — и убежал.

Ангел же пришел в обед второго января.

Когда Давыд вернулся, перед Ангелом стояла миска щей с куском мяса, а сам гений сыска разглагольствовал о ночной операции.

— А Мануил Соломонович сказал Николаю Олеговичу, чтоб не шел. Мол, не надо ему этого, потом жалеть будет. И Леокадия Викентьевна туда же, не ходи, мол. А он ни в какую. И вообще, говорит, по-хорошему, эти склады — его дело. Потому что Особый след — Особым следом, а имущество со складов вполне обычным путем тырят.

Давыд прошел к столу, рассеянно поцеловал жену и взял кусок хлеба.

— Руки вымой, — вздохнула Арина и обеспокоенно оглядела мужа: — Ты что такой серый?

— Да устал как черт, — он грузно уселся на стул, — прямо с утра в барскую усадьбу вызвали. Как делишки — как детишки… все как обычно. Смешно, но он больше про тебя спрашивал, чем про меня. Похоже, вы с маленьким теперь главные герои этой оперетки. Как он, кстати?

— Лягается, как жеребец.

— Это он молодец! Мужчина должен уметь драться! — Давыд притянул к себе Арину, положил руку ей на живот.

— Но не с родной же матерью!

— Да, тебе этот конфеток передал. Говорит, от них мозг развивается. И это… вместо папирос. Не знаю, что за конфеты — никогда таких не пробовал. Этот расхвастался, мол, новинка, нигде пока таких нет, чуть ли не во Львов за ними ездил.

— Да врет, как всегда.

— Ну ты не бойся, я одну съел — до сих пор жив. Нормальные конфеты. Только вкус непонятный.

— А на обертке что пишут?

— «Конфета-загадка». Загадочные они.

— Да что там за загадка? Лимонные, кисленькие, — подал голос обиженный невниманием Ангел. — Карамельки и карамельки.

— Я же говорю, врет. Будет он за карамельками во Львов мотаться, — улыбнулась Арина, разворачивая конфету. — Но ничего так, вкусные. И картинка забавная — с медведиком.

— А у меня с самолетом была, — опять встрял Ангел. — Там еще загадка про него.

— О! Точно! Тут про медведя:

Косолапий лохматий

Мед люблю собi шукати,

Цiлу зиму люблю спати

Вiдгадай, як мене звати.

Давыд аккуратно расправил фантик.

— На стенку повесим, пусть маленький читать учится. И картинку смотрит — забавная.

— А хотите, я еще разных выпрошу? И с самолетиком, и там еще про грибок, кажется, была… — Ангел разве что на стол не залез, пытаясь обратить на себя внимание кумира.

— Да где же ты эти конфеты берешь-то? — удивилась Арина.

— Так там же, у Станислава Ростиславовича. Честно, везде смотрел — нет нигде больше.

Шорин удивленно поднял бровь.

— А скажи-ка мне, Осип, что тебя связывает с этим, гм, достойным человеком?

Ангел покраснел и отвел взгляд.

— Ну… мы иногда… разговариваем о всяком. Что у нас происходит, что кто говорил…

— То есть постукиваешь? — уточнил Давыд недобро. Арина опустила ему руку на плечо.

— Прекрати. Мы все там бываем. Может, мальчику тоже… не оставили вариантов.

— Ну и что ты им уже успел порассказать, мальчик? — у Давыда играли желваки на скулах.

— Да ничего особенного. Они про вас не спрашивают, их больше другие интересуют. Следаки наши, начальство всякое… Про Леокадию Викентьевну спрашивают, про Якова Захаровича. Как дела идут, над чем работаем… Я этого Станислава Ростиславовича-то только в прошлом году впервые увидел. До того со мной другой разговаривал… Тот только грозился, а этот хороший…

— Конфетками кормит, улыбается, — поддакнул Давыд, ощерившись.

— Это ерунда. Он мне знаете, что обещал? Он мне обещал, что, когда в Левантии второй дракон появится — он меня к нему Вторым приставит! Вот!

Арина нервно рассмеялась. Ей было очень неуютно из-за того, что Давыд принял слова Ангела так близко к сердцу. Ну, подумаешь, бегает мальчишка в барский дом. Ну что он знает? Что он рассказать-то может? Обманули дурачка — тот и рад стараться…

— Вторым — это вряд ли. Вон Мануэль Соломонович твой — семерка, не баран чихал, а иногда говорил, мол, силенок не хватает. А новый дракон, — Шорин опять погладил Арину по животу, — посильнее меня будет. Ему Второй нужен будет не простой… И не скоро — лет через пятнадцать, не раньше.

— А Станислав Ростиславович говорит — Второму помогут, чтобы смог, чтобы сдюжил. И дракон будет уже в следующем году. И не этот, мелкий, а настоящий, взрослый! И не искалеченный на войне, а сильный, настоящий!

Арина с ужасом смотрела, как Давыд побледнел.

— Дверь там, — как-то слишком спокойно сказал Шорин.

— Но я еще не доел, — Ангел, кажется, еще не понял, что происходит.

— Доел, — так же спокойно ответил Давыд, взял тарелку Ангела и перевернул ее в окно.

— Ну, извините, Арин Пална, побегу. Ваш муж, смотрю, не в духе, — пролепетал Ангел и смылся.

Когда дверь захлопнулась, Давыда прорвало:

— Что ты нянчишься с этим негодяем?

— Давыд! Прекрати! Он еще ребенок. Наивный ребенок. Ему рассказали сказочку — он и поверил.

— Вот посадят Лику, или там Васько, или даже Якова Захаровича — будет сказка…

— За что?

— Найдут. Этот ребенок притащил материальчику — на всех хватит. Кто при нем лишнего не сболтнул? Свой же… Ребенок же…

— Давыд! Ося не подлый человек. Ты это знаешь.

— Значит, глуп как пень твой Ося. Все, больше слышать о нем не хочу. Завтра ужин не готовь — вернусь поздно. Пойду с Моней «Маскарадов» брать.

Давыд молча закрыл за собой дверь спальни, а Арина осталась собирать посуду.