Мертвая зона

Глава 11 Enemy Mine

14 января 2052 года, утро, Абуджа, Нигерия

На плоской вершине горы Асо было зелено и уютно. Здесь густо росли кусты и невысокие плодовые деревца, под ногами – сочная живая трава, по которой Леха успел соскучиться в пыльном городе.

Если не искать глазами линию горизонта и вообще забыть, что ты, задыхаясь и потея, только что забрался на четыреста метров вверх, а внизу Абуджа – словно попал в другое измерение. Без войны, безумных роботов и ненормальных людей. Леху накрыло восхитительное ощущение полной оторванности от мира и его проблем. Он просто наслаждался жизнью и любовался зеленью. За ветхим белым глинобитным забором скрывался ветхий белый глинобитный дом, тот самый «Асо Отель-и-сад». Леха пригляделся, думая, что для полноты картины сейчас должен появиться откуда ни возьмись «старый негритос» из рекламы и сказать: «Добро пожаловать!» – и заметил далеко впереди, ближе к краю горы, сидящую фигуру. Кто-то там вольготно развалился на стуле. Почему бы и нет. Здесь хорошо. Здесь так и надо. Как на курорте. Лучшее место в городе. Тут не чувствуешь самого города. А значит, не чувствуешь опасности. И не сходишь с ума от идиотизма, что творится вокруг.

В затылок дышал Гейб, но его можно было не замечать.

К обрыву, с которого видна Абуджа, можно было не приближаться.

Ну хотя бы еще несколько минут…

Леха утром встал в растрепанных чувствах. Сначала ему приснилось, что не успел поговорить с Вик об особенностях ходовой части Йобы. Дальше он во сне вспомнил, что атомные заряды для пресловутых тяжелых артсистем прорыва разрабатывал институт имени академика Забабахина; и во сне же расстроился, ведь кругом нерусские и ни одна зараза не поймет юмора. Потом его растолкал Гейб, и Леха понял: все это горькая правда.

– Где Майк? – спросил он.

– В пехоте, – сказал Гейб. – Вставайте, босс, пора на гору.

«На гору? Какую еще гору? А чем тут на горе занимаются? Ох…»

На секунду-другую Лехе так поплохело, что он подумал, будто еще не проснулся и досматривает кошмар.

– Вставайте, Фердинанд, вам пора в Сараево! – пробормотал он. – Что за херня, боец?!

– Приказ режиссера.

– Какого, блин, режиссера?!

Леха рывком сел и протер глаза.

Только режиссеров не хватало для полного счастья. И сценаристов.

Конечно, ритуальное жертвоприношение на горе Асо его не касается и волновать не должно; но стоит разок представить эту веселую церемонию с собой, любимым, в главной роли, начинают трястись поджилки. А вдруг – касается? И волнует очень даже!

Ой, да кому он нужен. Да не будет ничего. В конце концов, Вик ему симпатизирует.

А если это как раз и плохо?!

– Устное распоряжение босса Пасечника оператору группы, – отчеканил Гейб. – Босс Пасечник хочет, чтобы вы отсняли с горы панораму города, пока опять не подул ветер. Сегодня ясная погода, отличная видимость, приказано действовать быстро. Машина ждет.

– Который час?

– Семь двадцать.

Леха огляделся, приходя в себя. Отдыхал он на каталке в коридоре. Его здесь уложил Вальтер, дежурный врач, чтобы легче было эвакуировать больного в случае тревоги. Когда Леха возразил, он, мол, здоровый, Вальтер помотал головой: согласно инструкции на угрожаемый период, все, кто находятся в стенах госпиталя, либо больные, либо персонал. Красный уровень опасности, шутка ли. Хочешь считаться персоналом – дам швабру и учти, тебе по тревоге придется эвакуировать больного. Вон того – и кивнул на клерка АТР. А чего это он больной, надулся Леха, гляди, рожу какую отъел! Ну если ты – персонал, невозмутимо объяснил Вальтер. Тут одно из двух и без вариантов. Я не виноват, у меня инструкция, завизированная доктором Лузье-Корсвареном, а с ним, знаешь ли, не спорят, он добрый, но э-э… справедливый. Черт с тобой, согласился Леха, тогда я больной, совсем больной. Только не утруждайтесь меня лечить, я просто мирно прикорну до рассвета. Умница, сказал Вальтер, побольше бы нам таких сознательных.

Сообразно красному уровню опасности, в госпитале было тихо и безлюдно. Даже подозрительно тихо. Если бы Леху спросили, что ему шепчут инстинкты, он бы ответил: мальтийцы – готовятся. Ко всему хорошему и всему плохому сразу. Замышляют добрые дела с применением наличных огневых средств… Он быстро прожевал невкусный больничный завтрак, посетил санузел, там посмотрел на себя в зеркало и решил, что на удивление хорошо сохранился после вчерашнего – спасибо Корсварену, уколы помогли.

Само вчерашнее казалось по большей части дурным сном.

А если у него были галлюцинации? Нигерийский джин вряд ли настолько суров, но в выпивку могли сыпануть порошка джу-джу. Каналья Лоренцо вполне способен на такую пакость, чисто из соображений долга, чтобы разрабатываемый объект стал помягче. А ведь Лоренцо вчера недурно разработал Леху.

А потом его расколол буквально сверху донизу смиреннейший и учтивейший рыцарь Лузье-Корсварен.

От мысли, что фиксер и доктор могли играть в паре, Леху зазнобило.

Он понимал: это уже паранойя, но ничего поделать с собой не мог. Таращился на отражение в зеркале и думал, какой же научный сотрудник Филимонов восхитительный кретин. Вывалил мальтийцу столько эксклюзива, что не дай бог хоть огрызок информации всплывет в неположенном месте – следы приведут к болтуну Филимонову. Больше просто не к кому. Зачем трепался? Контакт налаживал? Почему без санкции? Ах, связи не было? Зато начальник группы есть! Почему не доложил ему?! И так далее, и тому подобное.

Из Института выгонят – к гадалке не ходи. И куда податься бедному потомку механизаторов? Хороший парень – не профессия…

Только выйдя на улицу и увидев шагоходы, разбросанные в шахматном порядке по изувеченной взлетной полосе, Леха окончательно взял себя в руки.

Шагоходам предстояло свидание с Йобой, а это, знаете ли, покруче, чем самый крутой поворот непростой судьбы научного сотрудника. Хватит бояться, довольно нервничать, тебе еще относительно повезло. С тобой еще ничего не ясно кроме того, что жизнь профукана впустую, – а им идти в разведку боем, и кого-то там наверняка убьют.

– А где сейчас босс Пасечник?

Гейб молча показал в сторону ангаров, где вяло шевелилась у дверей сонная нигерийская военщина.

– Просил не беспокоить.

Леха посмотрел на Гейба пристально. Какие гарантии, что приказ лезть на гору исходит от Пасечника, а не от Бабы например?.. А почему сразу Баба, ты слишком высоко себя ценишь. Кто-нибудь из «капитанов» распорядился. Или это вообще самодеятельность «архангелов», обиженных на опалу Майка. Заведут на гору, дадут пинка, и полетишь оттуда вниз. Ничего личного, просто мелкая пакость в адрес Великой Матери, которой ты приглянулся для ритуального секса под луной.

Значит, свидание с Йобой тебя ожидает точно, в отличие от шагоходов. Им-то может еще повезти! А ты покойник при любом раскладе.

– Момент, – сказал Леха.

Он остановился, спрятал лицо в ладонях и принялся дышать, равномерно и глубоко.

– Извини, босс, пакета нет, – буркнул Гейб.

– Да ты продвинутый… – Леха еле-еле заставил себя опустить эпитет «гнида черножопая». – Какой пакет, откуда тебе знать, вы же, братья-разбойники, с другого факультета…

– Ты шутишь, босс, и это хорошо, – сказал Гейб негромко. – Расслабься. Дыши ровнее. Майк просил тебе передать… Если будешь о нем спрашивать… Что у него все нормально, и ты ни в чем не виноват. Майку оставили берет, а это главное.

Леха выглянул из-под ладоней. Гейб смотрел на него спокойно и привычно-ласково, совсем как вчера Майк на Пасечника. Как на капризного ребенка, что напрасно лезет во взрослые дела.

– Пехота… Это то же самое, что зовут «черной милицией», да? Парни в беретах, которые патрулируют город?

– Она самая, босс, но… Не совсем. На улицах в основном молодые бойцы. Хардкорной старой милиции, ветеранов пятидесятого года, осталось мало. Сегодня каждый опытный защитник Абуджи на особом счету. Поэтому Майку сразу дали взвод. Так что все у него в порядке. Тренируются, готовятся.

– К чему готовятся, прости мое любопытство?

– К битве за Абуджу, – ответил Гейб, пожав плечами с легким недоумением: типа, сам бы мог догадаться.

Леха красноречиво оглянулся на шагоходы.

Гейб не менее красноречиво пожал плечами снова.

Ничего себе, у них по плану локальный Рагнарёк с холокостом, и это называется «все в порядке». А у меня банальное похмелье, но я напуган до смерти, – подумал Леха. Обычное похмелье. В «басике» осталась бутылка… Не дай бог! Нельзя! Что за идиотизм, почему, как становится опасно, я всегда пьяный? От трусости, ясное дело. Спрятаться пытаюсь в водку, авось не так страшно будет, когда начнут убивать… Долбаная Африка, воистину место проклятое. Но еще раз этот фокус – нажраться от безнадеги и ждать, куда вывезет кривая, – не пройдет. И в Лимпопо я был с «Избушкой». А здесь я, по меткому выражению Смита, будто голый, потому что без машины. Два года назад все за меня сделала машина. И Рамона…

А ведь она была в Абудже. Почти наверняка – она. А вдруг это знак, что не все еще потеряно, остался смысл жить и надеяться?

А почему бы мне, собственно, не притвориться, не убедить себя, будто это действительно знак? И расправить плечи, и достойно провести еще один поганый денек в Нигерии.

Леха выпрямился. И расправил плечи.

– Пойдем, – сказал он.

В машине хмурый Ури не удостоил его даже кивком. Леха мог бы расстроиться, но вместо этого высокомерно задрал нос, напомнил себе, что проблемы индейцев шерифа не волнуют, и совершил подвиг: даже не потянулся к бутылке джина, торчавшей из кармана на спинке переднего сиденья, где он ее вчера оставил.

Почти час «басик», жужжа и бренча, катился в обход города, огибая центр по широкой дуге. Леха смотрел в окно. Погода была и правда отменная, никаких признаков харматана, чистое небо, всего-то тридцать два градуса. Только пейзаж не радовал: с одного борта виднелись далекие призрачные высотки, такие недоступные, что в их реальность трудно поверить, а с другого – пыльные халупы и сараюшки, уже привычные по западному предместью. И никаких признаков организованного хозяйства. Ничего даже отдаленно похожего на окрестности столицы Лимпопо, где куда ни глянь, круглые поля с автоматическим поливом, и на них вовсю растет еда. Там люди жили, а здесь – доживали, высасывая последние соки из смертельно раненого города.

«Наверное прав Дебанги. Как говорится, тут уже ничего не сделаешь, Господь, жги. Доломать город, вернуть в состояние большой деревни, что раньше была на этом месте, заодно выбить почву из-под ног у „Топоров“… А вот и они, легки на помине».

Под горой Асо, на узкой дороге, что вела мимо нее к востоку, стоял блокпост – несколько джипов с пулеметами. «Басик» затормозил, Гейб вышел, помахал людям в черных беретах. Леха подхватил сумку с аппаратурой и приготовился страдать.

Гора лежала на равнине огромным серым булыжником, совсем не похожая на то, что обычно зовут горой. Ни дать ни взять камень упал с неба. Возможно, камень уронил бог Ифа. И ушел спать. Леха тоже не отказался бы сейчас прилечь, его по пути слегка укачало. В этом был плюс: он совсем успокоился. Но и минус: он совсем не хотел наверх.

– Ненавижу Пасечника!

Гейб деликатно хихикнул.

Четыреста метров по узкой тропинке Леха преодолел в два приема, выпив по дороге бутылку воды, обливаясь потом и утешая себя тем, что идет налегке, а ведь строители горного отеля в прошлом веке тащили на своем горбу все до последнего гвоздя. Да и сейчас туда носят воду, еду и вообще расходники.

«А могли бы ничего не таскать. Ни в том веке, ни в нынешнем. Просто не надо было строить дом на горе. И вообще незачем туда лазать. Идеальное решение проблемы: не создавать проблему. Сиди и ничего не делай. Махатма Ганди одобрил бы!»

Леха поделился этой мыслью с Гейбом. Тот сказал, что ему как филологу эта нелепая гостиница на вершине была глубоко неинтересна с раннего детства. Но, помнится, до конфликта основная часть снабжения поднималась наверх тяжелыми квадрокоптерами, а поскольку отель вовсе не ломился от туристов – сами посудите, босс, что за счастье тащиться туда пешком, – то и проблемы не было. А Ганди крут необычайно. Говорят, Муделе Баба очень его уважает. И Майк уважает. Хотя настоящие кумиры Майка это Троцкий и Че Гевара.

– Плохо без брата?

– Ури говорит, я привыкну, – Гейб отвел взгляд.

Только взобравшись на гору, переведя дух, стряхнув со лба пот и оглядевшись, Леха подумал: мучительная дорога, особенно в жару, но дело стоящее. Махатма тоже сюда залез бы.

Он бы просто обратно не слез.

Потому что был мудрый политический деятель.

…Леха шел к смотровой площадке, невольно замедляя шаг. Вместо того, чтобы разглядывать панораму города, которая была отсюда воистину роскошна, он глупо таращился на незнакомца, сидевшего у обрыва.

Немолодой черный дядька, откровенно толстый, чем-то напоминающий всех африканских диктаторов сразу – ах, ну конечно, сытой и довольной лоснящейся физиономией, вот чем, – вальяжно развалился на складном стульчике. В руках у него был глянцевый журнал, и как раз сейчас дядька с неподдельным интересом изучал центральную вкладку. Леха не поверил своим глазам. Бумажный «Плейбой»?! Абуджа, ну ты даешь. Возможно, конечно, это африканский нелегальный принт-он-деманд для олдскульных фанатов (дорого), однако чутье нашептывает про ограниченный тираж в девятьсот девяносто девять нумерованных экземпляров с автографом редактора. Коллекционеры берут их себе, но по большей части такие журналы – изысканный презент истинному ценителю прекрасного.

Этому «Плейбою» исполнилсь уже года три; на вкладке красовалась в полный рост Элис Морган.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, – неожиданно высоким голосом произнес дядька, поднимаясь Лехе навстречу. – Приветствую у врат Абуджи!

– Здравствуйте… – пробормотал Леха, совершенно не понимая, как себя вести.

Рукопожатие у дядьки оказалось крепкое, и живот куда-то делся, когда он встал в полный рост. Не толстячок, а вполне себе здоровячок.

– С кем имею честь?

– Привратник, зовите меня Привратник. Здесь все к вашим услугам, располагайтесь, чувствуйте себя как дома…

Леха не успел понять, как это вышло так быстро, но Гейб уже стоял в почтительном отдалении, у ворот отеля, а откуда-то из-за спины бесшумно нарисовалась парочка типичных африканских «мамми», теток без возраста в кухонных фартуках. Буквально несколько секунд, ослепительные улыбки, ни одного слова, и на площадке возникли еще пара стульев, небольшой столик, на нем ваза с фруктами, кувшин с чем-то жидким и стаканы.

– Абуджа! – провозгласил Привратник, обводя рукой панораму.

Баснословно дорогой журнал он небрежно скатал в трубочку.

– Абуджа… – машинально повторил Леха.

Сделал еще несколько шагов вперед, присмотрелся и понял, что бомбить это чудо – кощунство.

С такого ракурса Абуджа была хороша даже расстрелянная и горелая. Она была красива. Наконец-то стало ясно, насколько план столицы органичен, и что сам город, как над ним ни измывались, все еще жив; ты просто не добивай его, наоборот – помоги! Верни на улицы людей, и центр начнет дышать полной грудью снова. Вспомнились слова Лоренцо про смыслы, которыми наполнила себя Абуджа, а еще о том, как фиксер мог часами бродить по дендропарку у подножия горы… Леха поморщился. Жалкие кустики, покрывшие былое пожарище, никак не тянули на гордое «Национальный Дендрарий». Но зато Национальный Христианский Центр и Национальная Мечеть смотрелись недурно. Какая смешная, почти детская наивность: раз мы строим с нуля столицу, в ней будут Главные Храмы, и все остальное тоже Главное, самое-самое, даже парк… А с другой стороны, много есть столиц, где куда ни плюнь, национальные символы, назначенные символами, и ничего.

«Господи, и вот это великолепие АТР хочет пустить под снос?»

Леха потянул из сумки комплект оператора и принялся, не отводя глаз от города, навьючивать на себя камеры.

– У меня есть разрешение на съемку. Могу предъявить, если хотите…

– Нас предупредили, – сказал Привратник. – Мы очень рады. Мы будем счастливы, если вы покажете миру наш прекрасный город. К сожалению, мир совсем забыл про него. Но времена меняются…

– Ваши местные богачи могли бы давно позаботиться об этом, – сварливо бросил Леха, поправляя объектив на бейсболке. – Не очень-то они суетились, чтобы про Абуджу вообще знали. Скорее наоборот.

– Времена меняются, – повторил Привратник.

И с достоинством удалился.

«Колоритный тип. Пожалуй, слишком колоритный для смотрителя отеля, куда никто не приезжает. Наверное Баба расстарался и послал ради контроля за съемкой одного из своих подручных. И журнальчик ему одолжил, чтобы тот знал, как выглядит Элис… Зачем?»

– Привет! – раздалось сзади.

Леха повернулся и чуть не упал, запутавшись в ногах от неожиданности.

Элис рассмеялась. Она была чистенькая и свежая, будто не проделала только что утомительный путь наверх. Леху сначала удивил ее наряд – пилотский комбинезон, разукрашенный шевронами и штрихкодами, – а потом сообразил, что эта одежда в самый раз для жары. В тесной кабине с убитым климатиком Элис сидела голой потому что там костюму просто некуда было отводить избыток тепла, а на открытом воздухе он должен работать отлично. Да по ней и видно.

Девушка сбросила с плеча рюкзак, прошла мимо остолбеневшего Лехи, хозяйским взглядом окинула город, вернулась и начала распаковывать вещи. Из рюкзака появился легкий складной штатив; следом – навороченная армейская оптика: громадный бинокль, который Леха определил на глаз как мобильный комплекс разведки и целеуказания.

– Похоже, у нас одна задача, а?

– Добрый день, – промямлил Леха. – Ага.

Элис рассмеялась снова, еще звонче.

«Да, живьем она лучше, чем на картинках. Совсем не красавица, зато очень земной и простой человек. И этот бюст… Черт побери, у нее же грудь натуральная!»

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь… командир, – сказал он. – Город Абуджа полон сюрпризов. Включая минометы.

– Не бойся, меня не засекут. А ты, значит… оператор… – Элис произнесла слово так, чтобы подчеркнуть все его значения сразу.

Она быстро и ловко настраивала «бинокль». Наблюдать за тем, как девушка умело работает руками, было одно удовольствие.

– Вовсе нет, – твердо сказал Леха.

– Именно это я и имела в виду, ха-ха!.. А что у тебя с глазом? Спасал мир от злодеев, потом выпил и упал?

Леха осторожно потрогал синяк.

– Неудачное интервью. Или слишком удачное, это как посмотреть. Кстати, подумай, был бы я оперативником – позволил бы злодею так непочтительно обойтись с моей физиономией?

– Ну, значит, у тебя и враги крутые. По себе подбираешь.

– Ага, враги мои…

«Алкоголизм и идиотизм!» – едва не ляпнул он.

– Слушай, хватит меня смущать, честное слово. Я рядовой клерк Института, из отдела углубленных исследований. Научный сотрудник, которого выгнали в поле, чтобы у него не атрофировался опорно-двигательный аппарат. Обычная практика, нас так всех гоняют. У кого еще не атрофировался.

– Правда? – она лукаво улыбнулась.

– В гостинице наверняка есть Библия, могу руку на нее положить.

– Да ты еще и хитрец! Вы же, русские, не клянетесь на Библии…

Леха смотрел на нее и радовался. Никакая не звезда, совершенно нормальная молодая женщина. И зачем вы, девочки, выбираете войну?

– Хорошо, могу поклясться на значке Института. Меня послали в Африку потому что таких, как я, много, и нас не жалко. Кто-то должен ходить по убитым городам, почему бы и не клерки. Попутно мы разминаем ноги и отрабатываем навыки выживания. Это ответ?

– Не сердись, – она припала глазами к окулярам, чуть нагнувшись, и Леха не отказал себе в удовольствии пристально рассмотреть ее сзади. Эталонная фигура, хоть в музее выставляй. Произведение искусства. И человек, похоже, славный, с ней будет легко подружиться. Не для работы, для себя.

– Вовсе не сержусь. Только хочу чтобы ты верила, когда говорю правду.

– А когда неправду?..

– А зачем я буду врать? Мне это даже по инструкции не положено, ни в Институте, ни как оператору «Свободного Радио Никосии». Тем более, я по умолчанию младший в группе, без права выпендриваться. За меня шеф, – Леха не удержался от ехидной многозначительной паузы, – …разговаривает с людьми.

Элис оторвалась от своей техники и посмотрела искоса, как ему показалось, оценивающе.

– Твой начальник… – протянула она. – Немножко того, а?

– В смысле?.. По-моему, вполне нормален. Мы ходили в пешую разведку по городу, и он вел себя… – Леха на миг задумался. – Да в общем отлично. А что?

– Ну, значит, у него только с этим проблемы.

– Э-э… Пардон, я верно тебя понял?

– Ага.

– Надеюсь, мне не придется бить ему морду, защищая честь прекрасной дамы?

На соседнем континенте, в более цивилизованной обстановке, такая реплика мигом повлекла бы обвинение в гендерной дискриминации. Но на войне, слава богу, другие правила игры. Может еще поэтому девочки выбирают войну? – пронеслось в голове. Не ехать же им всем в Россию, где тоже… В смысле гендера – как на нормальной современной войне. Русские мальчики любят девочек и не стесняются вести себя по-рыцарски, пусть не всегда умело, зато от души.

Элис шутливо ткнула его кулаком в плечо. Оценила, значит, комплимент.

– Расслабься, храбрая офисная крыса. Просто будь повнимательнее к шефу. Сдвиг по фазе начинается с малого, первые признаки могут выглядеть даже забавно, но… Здесь обстановка нервная, вдруг ему станет плохо, и он совсем рехнется? Ты следи, ладно? И сразу зови врачей.

– Да что случилось-то?!

– Ну… Он такой джентльмен. И вообще очаровательный. А утром попытался украсть мои трусы.

Леха подобрал челюсть. Утер пот со лба рукавом, свернув набок бейсболку. Поправил ее, вернул камеру на место.

– Красные? – спросил он деловито.

– Так, – сказала Элис. – И этот туда же.

– Нет! Вовсе нет! Послушай…

– Пойми меня правильно, ничего не имею против фетишизма, очень милая и трогательная сексуальная практика, но воровать-то зачем?!

– Да нет же!

– А-а… Тоже не любишь квиров? Мне стыдно, но ничего не могу с собой поделать, тошнит от них. Видимо, я слишком натуральная, иногда это так мешает в работе, прямо хоть гормоны вкалывай.

– Да нет же! – рявкнул Леха в полный голос. – Ты – валькирия!

Элис озадаченно притихла.

– Не фетишизм, а бизнес-план! Местные предлагали что угодно за твои красные трусы. Женское белье нужно колдунам для джу-джу. Ну, для волшебства. А ты – валькирия. Твое белье вообще крутое. Понятно?

– Понятно. У меня трусы волшебные. Долбаные извращенцы.

Она явно хотела что-то добавить, и, судя по выражению лица, крепкими словами из военного лексикона, но вдруг «бинокль» тонко пискнул.

– Ничего себе… Ты тоже это видишь?

– Где?

– Девять точка ноль семь один. Семь точка четыре девять девять… Ой, ладно, возьми в рюкзаке планшет. О-бал-деть…

Леха навелся по координатам и понял, что его условно гражданская оптика на такой дистанции «возьмет» картинку только под последующую обработку, а прямо сейчас он не разглядит и половины интригующих мелочей, в которых вся суть. Запустив руку в рюкзак, он нащупал пистолет, гидратор, воки-токи, упаковку сухого пайка – а в Миллениум Парке, неподалеку от «Хилтона», шло тем временем такое шоу, что Элис охала да ойкала, – и только когда Леха недовольно заворчал, ему попался свернутый в рулон планшет.

Он впился глазами в изображение.

Гламурный «парк культуры и отдыха» сгорел в ходе конфликта и оказался вдобавок здорово перепахан – понятно теперь, почему. Сюда Великая Мать водила свое железное воинство на прогулки; и не исключено, что именно здесь у Йобы излюбленная огневая позиция. Этот пятачок не виден из жилых районов, его не достать стандартными калибрами частников. Зато Йоба, гуляя по парку, контролирует добрую половину города. А если надо больше, ей рукой подать до площади у Национальной Ассамблеи; быстро отстреляться и так же быстро уйти под защиту высоких стен парламента. Ей тут все близко, все удобно и везде безопасно.

Но сама она, конечно… М-да.

«Я огляделась по сторонам, прикинула, какое железо есть в наличии, и начертила лафет», – говорила Вик.

Реакция главмеха Шварцмана на ее чертеж стала более чем понятна.

– Йо-о-ба-а… – протянул Леха.

У пушки было четыре ноги спереди и две гусеницы сзади.

Тянитолкай. Странный зверь из детской сказки. Дикий, но симпатичный. И чертовски эффективный. Ни одному охотнику не удалось застать Тянитолкая врасплох.

Самоходная база Йобы представляла собой узкую длинную платформу. Корма опиралась на бульдозер, развернутый задом наперед; под носом была пара двуногих тележек от «Кентавров». Массивная боевая рубка полностью скрывала казенную часть орудия, только ствол торчал наружу, проходил над всей платформой и выдавался еще метра на три-четыре вперед. И это чудо техники ездило. Одновременно бегало. Или наоборот. Или что пожелаете.

«Вы просто не умеете их ворочать!» – вспомнил Леха.

Ему хватило одного взгляда, чтобы представить, как это может работать, и он уважительно цокнул языком. Виктория Ройс, скромный инженерный талант, слепила из того, что у нее было, почти шедевр. Если там ничего до сих пор не отвалилось, тогда у Йобы феноменальный маневр огнем. Тележки от шагоходов крутятся во все стороны и бегают, занося длиннющий тяжелый ствол вправо-влево с дивной скоростью. Еще они могут резко присесть. Или резво вскарабкаться на возвышение. Все ясно, да? А бульдозер на корме упирается в землю своим ножом, чтобы компенсировать откат. Если нож после выстрела залипнет в грунте так, что не выдернешь, можно ногами раскачать нос машины и освободить эрзац-сошник. Голь на выдумку хитра. Просто, как все гениальное.

Единственное, что делает Йобу не абсолютно смертоносной, это медленная перезарядка. И как бы лихо самоходка ни крутилась на месте, по прямой она вряд ли поедет быстрее, чем способен разогнаться бульдозер.

Но должны быть хоть такие слабости у богини войны, любви и возмездия мужчинам; иначе никакой управы вовсе не найдешь на железную деву.

В том, что Йоба женского пола, не оставалось сомнений. При всей своей анекдотической нелепости, эта пушка Франкенштейна смотрелась вполне завершенной конструкцией; а самоходки, они девочки, если даже их зовут фердинандами и конденсаторами. Не спрашивайте, почему. У мальчиков нет ответа. Просто внимательно присмотритесь. И с танками сравните, которые все до единого мужики.

Леха поймал себя на том, что не понимает, нравится ему Йоба или скорее пугает, восхищает инженерными решениями или поражает тем, как она не развалилась от первого же выстрела, – или все сразу. Говоря по-простому, Леха обалдел. И не только от Йобы. Окончательно сбивало с толку зрелище в целом.

Мало кому выпадает сомнительная удача наблюдать такую галлюцинацию наяву.

Длинная-предлинная самоходка, нелепая до абсурда и зловеще прекрасная в своей несуразности; и ее свита, десятка два колесных дронов поддержки, ракетные и пушечные, милые симпатичные машинки, готовые развернуться в ордер боевого охранения.

И микроскопическая фигурка человека.

– Орудие Франкенштейна, – пробормотала Элис.

Леха чуть не выронил планшет от неожиданности.

– А это кто там дрыгается? И что она делает? Есть идеи?

– Великая Мать. Да какие идеи, понятно все…

Йоба стояла, едва заметно поджав ноги, чуть опустив ствол, будто принюхиваясь или присматриваясь к человеку перед собой. Это выглядело забавно и трогательно.

А крошечная фигурка отплясывала странный танец. Бредовые коленца, вполне достойные монстроузного создания, которому они адресованы. С такого расстояния трудно разобрать, какие именно па выделывает Вик, зато четко видно, как она замирает на долю секунды, будто ставя точку в конце движения.

– Флажковый семафор. Или пиктографический алфавит. Короче, пляшущие человечки. Остроумно. Расшифровать эту кодировку без ключа будет непросто. Она же, видишь, не дает сейчас каких-то прямых команд. Она программирует Йобу. Поди догадайся, на что именно.

Элис оторвалась от «бинокля».

– Что значит Йоба? И кто такая Великая Мать? И почему… – Она посмотрела назад, мимо Лехи. – Та-ак. Теперь еще и этот. Здесь, что, все сумасшедшие?

Леха оглянулся. И быстро развернулся на сто восемьдесят градусов. Опоздал, раньше надо было ловить картинку и звук. Он ведь уже с полминуты слышал некое странное завывание сзади. Ну хотя бы так.

Гейб куда-то исчез от ворот. Зато там стоял Привратник. Воздев руки над головой и слегка помавая ими, подогнув колени, он смешно топтался на месте, бубня на высокой ноте одну и ту же фразу. Голова запрокинута; вероятно, идет обращение к небу. Привратник священнодействовал.

Леха сунул Элис ее планшет и быстро выдернул из-за пояса свой. Посмотрел, есть ли субтитры. Микрофоны работают, пошла расшифровка. И что это значит?

– YOBA OBINRIN NI NA OYU EWA ATI ARA AYA NI SHANGO KUE FUMI ABEKUN AYABA MI![4] – завывал Привратник.

Слово «Йоба» понятно без словаря, но для остального понадобится Смит с его лингвоанализатором. Если это еще йоруба, а не какой-то другой из двух тысяч африканских языков.

– Либо молитва Йобе-Хранительнице, либо приветствие, – сказал Леха. – Я бы не отвлекался на ритуал. Он нас не касается… Пока что.

– Надеюсь, – процедила Элис сквозь зубы.

Подарила ему еще один внимательно-оценивающий взгляд и вернулась к «биноклю».

– Давно она тут?..

– От сотворения мира.

– Понятно, еще один свихнулся… Алло, мужчина, продаются волшебные красные трусы! Дорого!

– Извини, я, кажется, неудачно пошутил. Докладываю. Эта пушка здесь с самого начала осады Абуджи. Ее собрали как средство ПТО, которое могло бы поразить технику, даже если та прикрыта домами. Не скажу про офисы и магазины, но прятаться за таунхаусами – дохлый номер, Йоба их пробивает. Настоящих танков она не дождалась, но застрелила три тяжелых машины на танковой базе и минимум две дюжины шагоходов. Понимаю, что ее работа по шагоходам интересует тебя в особенности, и непременно все объясню.

– Живучая, – бросила Элис довольно-таки равнодушно. – Или везучая. Уже сто раз могли подстрелить ее из ПТРК.

– Ага, подстрелил один такой… – пробормотал Леха.

Он был несколько озадачен. Ему раньше не приходило в голову, что Йобу можно просто взять и достать противотанковой ракетой.

А теперь надо быстро придумать, как в двух словах объяснить неподготовленному человеку, который Абуджи толком не видел, почему так. В смысле – отчего тебе не пришло в голову элементарное решение задачи по отстрелу стальных чудовищ методом «поймал в оптику, нажал кнопку». Да ладно бы тебе, рядовому необученному. Еще Смиту, Пасечнику, и целой куче профессионалов, включая покойного Винера в первую очередь.

Нет, возможно, им и приходило, но быстро уходило.

Наверное, потому, что нереально достать Йобу противотанковой ракетой?

– В чем проблема-то? Чего я не знаю?

– Для этого надо подобраться к ней хотя бы на пять километров и удержать в поле зрения, – размышляя вслух, медленно произнес Леха. – Технически решаемо, практически – не очень. У нее хорошее прикрытие, и она умело использует складки местности, если можно так сказать о высоких первых этажах и закрытых паркингах. Ну и… Главное – что никому еще не удалось зайти в центр так глубоко. Кто пробовал, все умерли.

– М-да, не подумала…

– Не волнуйся, я все объясню, – повторил Леха.

– Я в тебе и не сомневаюсь, – бросила Элис через плечо. – Йоба… Это по-африкански?

– По-русски, – машинально ответил он и чуть не схватился за голову, проклиная свой длинный язык. – Только ради бога, не спрашивай, как так вышло!

– Да понятно, если пушка русская. Вы столько оружия натащили в Африку, когда хотели устроить тут коммунизм…

– Пушка – китайская! – непритворно возмутился Леха.

– Подумаешь! Зато коммунизм из России, это вы заразили им китайцев. Он как вирус. И сами вы тот еще вирус. Куда ни плюнь, там обязательно русские, и ничего у них не получается. Но разгребать потом за ними – замучаешься…

– Ты не подначивай. Я не поддамся. Кстати… А зачем ты, собственно, пытаешься меня разозлить?

– А ты смешной. Очень забавно наблюдать, как ты реагируешь.

– Тебе сейчас не забавы, а союзники нужны! – сказал Леха строго. – Много у тебя в Абудже друзей? А? Понятно намекаю? Достаточно толсто?

На слове «толсто» он рефлекторно оглянулся. Привратник исчез. Ушел в отель. И Гейб не вернулся на пост. Ну конечно, чтобы даже за несколько километров не увидеть Йобу.

Правда, столик с напитками теперь прятался от солнца под большим разноцветным пляжным зонтом с надписью «Я люблю Абуджу». Но его могли принести «мамми», дабы не подвергать Гейба лишней опасности. На редкость продуманное и ненавязчивое обслуживание в здешней гостинице, везде бы так.

– Посмотри, – Элис, не оборачиваясь, протянула ему планшет.

Йоба в окружении своего воинства довольно бодро двигалась прямо на них, к горе. Четыре ноги уморительно семенили. Зрелище было такое, что Леха прыснул, за ним расхохоталась Элис.

– Куда она?..

– Увидим. Если Йоба готовится воевать с тобой и не очень уверена, с какой стороны будет атака… Я бы голосовал за площадь в центре правительственного квартала. Удобное место. Оттуда она достанет тебя почти где угодно, а ты ее – никак. Там есть и где развернуться, и где укрыться.

Элис показала на столик под зонтом.

– Давай-ка и мы укроемся. И поговорим.

Усевшись, она критически оглядела кувшин с непонятной жидкостью и прислонила к нему планшет так, чтобы обоим было хорошо видно. Достала из рюкзака гидратор, отпила немного.

– Ну, рассказывай.

Леха хмыкнул. Ничего себе интонация – будто до него снизошли.

– Союзничек, – добавила Элис.

– Э-э… Что я не так сделал?

– Ты начал торговаться, но давай посмотрим на товар.

– Какая, нафиг, торговля, когда речь идет о твоей жизни?! – выпалил Леха.

– У-у… – Элис покачала головой. – Так мы точно не договоримся. Очень жаль, ты симпатичный парень, но…

– Стоп, – перебил Леха. – Кажется, понял. Думаешь, я набиваю цену и жду встречного предложения. Но я ничего не продаю!

– Зачем тогда эта болтовня про друзей и союзников?

– Я же обещал, что все объясню?

Элис посмотрела на планшет. Йоба со свитой исчезла за зданиями правительственного квартала. Только один замешкавшийся дрон, совсем маленький, с пулеметом и смешными радарными «ушами», стоял на краю парка и буксовал в глубокой рытвине.

– Ну… Объясняй.

Этот доклад был ничуть не похож на тот, что Леха адресовал Корсварену. Сейчас он рассказал не больше, чем, по его мнению, полезно знать человеку, который поведет в город боевую группу. Минимум домыслов, максимум конкретики. И ничего из того, за что может взъесться институтское начальство.

Пока он говорил, в поле зрения «бинокля» появился второй дрон, побольше, и вытолкал застрявшего малыша. Объехал коварную рытвину и укатил; маленький последовал за ним.

– Умные… – протянула Элис. – Что-то слишком умные… О’кей, я тебя услышала, спасибо. Но к чему был пафосный спич про союзников? Ты же просто так лишнего слова не скажешь, это я уже поняла. Давай, колись.

– А кто тебя достанет, – Леха ткнул пальцем, – оттуда? Когда подобьют? Уж, наверное, не Дебанги! Я тут без единого контакта, всегда под наблюдением, и с голыми руками. Мне нужна техподдержка, связь, надежные люди… Ничего нет! – Он чувствовал, что говорит лишнее, и его снова неправильно поймут, но не мог остановиться. – Тебе надо будет выбраться из зоны, и чтобы патруль «Топоров» не застрелил, и какое-то укрытие в пригороде хоть ненадолго, и опять-таки связь. Кто поможет со всем этим?.. Самое интересное, что если ты одна и пешком, то спокойно можешь подойти к Йобе и сесть на нее верхом! К сожалению, она не поедет из зоны с тобой на горбу. И не захочет, и энергии у нее осталось не больше одной полной зарядки… Хочешь – смейся, кроме Йобы и меня, у тебя здесь нет друзей сегодня. Большая проблема.

– Та-ак… – Элис выпрямилась, и Леха впервые увидел на ее лице не скучающую гримаску, а вполне деловой интерес.

– Про Йобу – поподробнее? – подсказал он.

– Да вот прямо не знаю. Я бы конечно хотела залезть на эту уродскую железяку, вскрыть ее и достать мозги… Думаю, там не просто блок управления, а интегратор, который тащит на себе всю систему укрепрайона. Интересно было бы взглянуть на прошивку. Но, понимаешь, это чисто ради любопытства, и только. А больше незачем… Чего моргаешь? Что я такого сказала? Про мозги? Когда формируется мобильная оборона, интегратор не прячут в бункер. Его встраивают в самый защищенный из подвижных элементов. А пушка, даже если за ней охотилась вся «Кибернетика», была самой недоступной для них частью системы. Ладно, можешь не верить мне, вырастешь – поймешь. Или спроси у Смита, как это делается… Послушай, ты молодец, я тебе благодарна. Но все, что ты говоришь, несущественно для моих задач. Очень мило с твоей стороны, но вообще ни к чему.

– Кажется, мы снова не слышим друг друга, – пробормотал Леха. – Культурные коды не совпадают – или я совсем дурак?

– Ты умница. И я прекрасно слышала, как ты просился на работу.

– Что, блин?!

– Спокойно, не ты первый, не ты последний. Ко мне подлизываются все, кто успел пронюхать, что я снова в игре. Прямо счастье, что мы тут без связи, хоть отдохну чуть-чуть. А ты не виляешь хвостом, достойно предлагаешь себя, я это оценила…

Она поймала его непонимающий взгляд.

– Запись выключи.

– Исполнено.

– Уфф… Сразу легче разговаривать, а?

– Не знаю, я привык, что запись для служебного пользования, она сразу шифруется, а потом уже Институт решает, что открыть. Почти ничего, как правило. Самый минимум, который никому не повредит. У нас с этим строго.

– А я привыкла, что все сливается. Рано или поздно. Сейчас тоже была утечка, вот и дергаюсь. Кто-то слил инфу, что если операция в Абудже пройдет гладко, меня назначат консультантом в Совбез ООН. Ну… Есть основания верить, да. Наверное, с моей стороны не очень этично согласиться на эту должность… Все-таки ООН на весеннем саммите прихлопнет целую индустрию, где и я сама работала, и мои боевые товарищи, и много хороших людей. Но куда теперь идти? Больше просто некуда. Только к этим нехристям, захватившим власть над миром… Думаешь, мне легко?!

Она скривилась, и Леха чуть не отшатнулся, таким хищным вдруг стало ее лицо, искаженное злостью.

– Смотреть противно, с каким наслаждением они забивают гвозди в гроб американской экономики. Бац! Бац! Отказ от частных армий – очень большой гвоздь. А китайцы и ваши – поддакивают и руки потирают! Лишь бы нагадить! Как будто не понимают, что если накроется Америка, им тоже конец, индусы всех сожрут! Ничего, Америка справится… А у меня будет свой офис, свой персонал, я смогу пристроить кого-то. К сожалению, немногих. Все пойдут искать работу. Вон, ты уже ищешь работу.

– Господи! – простонал Леха. – Откуда ты взялась такая?! О чем ты думаешь! Операция у нее гладко пройдет! Тебя грохнут в зоне – и все! Ты услышала вообще, сколько эта железяка, – он мотнул головой в сторону города, – подбила шагоходов?!

– Да ты прямо без ума от нее. Прости, твоя любимая пушка меня не особенно волнует. Шагоходы выполняли не свои задачи, вот она и подбила их.

– С каких пор городской бой не…

– Не спорь с профессионалом, ладно? – попросила, именно попросила, а не приказала Элис. – У шагоходов особое место в городском бою. Не знаю, чего ради «Кибернетика» применяла их как подвижные огневые точки на периметре. Это задача для танков, не для БШМ. С шагоходами так делают только если противник заведомо слабее по технике. Выдавливают из застройки партизан со стрелковкой, например… «Кибернетика» в целом вела себя странно – долго обстукивала укрепрайон со всех сторон, вместо того, чтобы прорываться и рассекать оборону на части. Видимо, некого было вводить в прорыв…

Леха чуть не заскрипел зубами, так хотелось проболтаться. Многие, очень многие странности осады Абуджи объяснялись тем, что это была не война, а охота за «батарейкой», сильно осложненная страхом испортить драгоценный товар, спрятанный неизвестно где. И еще попытка удержать на месте всех свидетелей, не дав ни единой душе просочиться из города. Неспроста Винер заказывал «Ландскнехтов» живыми: он хотел взять «языков» и сначала допросить, а потом уже убить. Помножьте эти мучения на фактор Муделе Бабы с его черной милицией, которая сегодня за красных, завтра за большевиков, а послезавтра за мировую революцию, и всегда за деньги. Битва негодяев, воистину. За что ни возьмись, все никуда не годится.

Какой тут прорыв. Один раз, в самом начале осады, Винер рискнул атаковать по правилам, как хотела бы Элис, – пройти сквозь центр методом шагоходного блицкрига. Нарушить связность обороны и дальше бить врага по частям. Он не знал, что его поджидают обдолбанные негры с ломами и внезапно Йоба. «Кибернетика» тогда огребла так, что навсегда забросила современное военное искусство и принялась возрождать классику – конструировать Разрушителя.

Не помогло.

– Только сейчас подумала… Это же тактика «мусорщиков», – сказала Элис. – Тех, кто пришел не за войной, а за добычей. Ага?

И испытующе поглядела на Леху.

Леха едва не прикусил язык.

Он уже почти уверился, что Элис не очень умна, и тут на тебе, какие намеки. Или не намеки? Просто случайность?

«Играет она со мной, что ли?»

– Мне сказали, у них прорыв не удался. Они зашли с трех сторон, колесная техника оттуда и вон оттуда, по шоссе, – Леха махнул на север и на юг, – отвлекающим маневром, а шагоходы с запада через жилую застройку. Все было по-умному, но «Ландскнехты» отбились – и тогда началась позиционная война.

– Я бы даже не пробовала те направления. Пошумела бы там машинами, но не пустила их под обстрел. «Ландскнехты» ждали атаки с дорог – и пускай себе ждут. При хорошей организации главного удара они все равно не успели бы перенести огонь.

– Ты и сейчас не рассматриваешь север и юг?

– Мы… – Элис хлопнула себя по губам. – Извини, но ты еще не работаешь на меня.

– Я разрыдаюсь, ей-богу! Я без задней мысли спросил. Просто хочу помочь, а ты не даешь это сделать.

– Так рассказывай дальше. Говорю еще раз, я оценила твою инициативу, но с конкретной помощью у тебя как-то не очень.

Леха сел прямее: сзади, там, где он прислонился к спинке стула, терморубашка была хоть выжимай. Подумал, не выжать ли ее на самом деле. Офисный этикет такого не допускает, а у них тут вроде бы переговоры… Жизнь замерла: планшет ничего не показывает, «бинокль» не пищит. И Элис молчит.

С Лоренцо было проще, честное слово.

«Кстати, о Лоренцо. Интересно, что в кувшине? Вдруг оно поправляет физические кондиции и повышает уверенность в себе… Отставить! Даже и не думай!»

– Н-ну? – подтолкнула Элис.

– Уже помог, – процедил он, глядя под ноги. – Не услышала – значит, не надо.

– Хм… Ну, допустим… Допустим, я скажу, что по итогам операции в Абудже будет разбор… Мой внутренний разбор. И кто сумел вписаться, кто принял участие, кто хорошо себя проявил, тот получит свой бонус. Какой – ты знаешь. Я здесь в некотором смысле… – Элис на миг запнулась. – Ну, мы с тобой в похожих условиях. Я тоже себя чувствую несколько… Оторванной от техподдержки. Без крепкого тыла. С голыми руками. Ну, почти. И очень не хватает надежных людей. Вот, я это сказала!

И уставилась на него такими глазами, будто сообщила, что прошлой ночью не только трахнула Пасечника, но еще убила и съела, и ей понравилось. Неловко, конечно, в приличном обществе так себя не ведут; но ты отнесись толерантно, а главное, оцени, как я с тобой откровенна.

«А некоторые, между прочим, жизнью рисковали, пока другие развлекались», – Леха потрогал синяк под глазом.

– Хорошо. Попробую объяснить. Ты – воин, я – обслуживающий персонал, но еще мы оба гуманитарные технологи. Для нас нет просто войны, она всегда продолжение экономики и политики, и мы приучены так смотреть на любую операцию, даже самую ерундовую. Твой уровень подготовки заметен невооруженным глазом: ты говоришь на одном языке с Дебанги, на другом со Смитом, на третьем со мной… Ты – наш человек. Но тогда ты должна видеть, обязана видеть, что вместо операции здесь готовится провокация! Как всегда в Абудже, кстати! Поистине место проклятое…

– Может, я знаю об операции больше, чем ты?

– Да чего тут знать? Что тебе заказали? Разведку боем? Нафиг она сдалась кому-то с участием живых людей? Только чтобы этих людей подставить! Дебанги мог послать дронов. Если нужен глубокий прорыв – легкие шагоходы на автопилоте. С хорошего разбега заскочить в центр, и пусть их раздолбают, они успеют все заснять и передать.

Элис горестно вздохнула.

– Я тебя просила не спорить с профессионалами? Опять ты даешь советы по теме, в которой плаваешь. Честное слово, я уже верю, что ты простой клерк… Ничего дроны не успеют передать из зоны, там глушилка. В отчетах «мусорщиков» полно жалоб на нее.

– Блин, забыл!. – Леха хлопнул себя по лбу, чуть не сломав козырек бейсболки. – Ой, блин…

За слетевшей кепкой пришлось наклоняться, потом вешать на место камеру. Леха надеялся, что эта клоунада хотя бы подарила Элис несколько секунд веселья, но девушка наблюдала за ним скорее настороженно.

– Они зайдут – и сгинут, а кто их убил, вдруг живые люди? Неважно, какие – гражданская оборона или клуб любителей кошек… Да хоть секта людоедов. Город с людьми запрещено пускать под реновацию. Ну и самое важное ты конечно не заметил, – она кивнула на планшет. – Понимаю и не осуждаю, у тебя другая специальность, ты по информаторам работаешь…

– Картинка мелкая, – честно сказал Леха.

– Ну-ну… Все эти машины, кроме самой пушки, легко определились по каталогу. Да, такие были у «Ландшафт Дизайн Анлимитед». Но – такие, а не эти конкретно. Эти – ничьи. Вольные защитники Абуджи, самозародившиеся из металлолома. Чего вылупился? Они крашеные. У них замазаны все тактические знаки.

– Ах ты ж блин…

Он едва удержал руку, а то опять пришлось бы нагибаться за бейсболкой. Снять ее, что ли?

«Крашеные», значит… У Элис шагоходы тоже без маркировки, но они «чистые», это другое, их просто не успели разрисовать. На «чистых» можно и в бой сбегать разок-другой по спешке или острой необходимости, если докажешь, что очень надо было. А «крашеная» машина совсем иное дело, она осознанно укрывает свою принадлежность.

За намеренное удаление тактических знаков с техники у наемников должны отнимать лицензию. Но частники просчитывают риски: если воюешь с террористами и радикалами, им незачем знать, кто ты такой; своя шкура дороже любой бумажки. А если одна из задач – пугать и разгонять условно мирных жителей, – тем более нельзя светиться. Леха готов был поспорить: «Ландскнехты» закрасили маркировку, едва зашли в Нигерию. «Кибернетика» наверняка тоже. А когда началась «Битва Негодяев», всем точно стало не до того.

Но теперь определить принадлежность роботов можно только одним способом: подойти вплотную и зафиксировать серийные номера агрегатов. Или снять их с разбитых машин. Если там номера не спилены, бывает и такое.

– Хитрая стерва твоя Великая Мать. Осложнила атрибуцию техники до упора. Ну… – Элис изобразила ослепительный голливудский оскал. – Она не знала, что сюда приду я. Дроны не подпишут экспертное заключение для АТР. А я подпишу, мой статус позволяет. Я отвечаю репутацией и всеми активами за то, что видела в Абудже своими глазами. Тебе это знакомо, Институт тоже строит экспертизу по модели «иди-смотри-отвечай». Есть, конечно, разница: если ты наврешь в отчете, тебя выгонят с работы, а меня – из бизнеса…

Леха чувствовал, как сутулится под ее взглядом.

– И последнее, но не наименее важное. Напрасно я разоткровенничалась, но хочу, чтобы ты успокоился наконец. Никаких провокаций не будет потому что меня возвращают в игру. Ты это слышал, но, кажется, не понял. Могу повторить раздельно, для самых глупеньких. Меня. Возвращают. В игру.

– Тебя принесут в жертву, – сказал Леха обреченно.

Элис усмехнулась и покачала головой.

– Этот фокус с гибелью медиаперсоны в «горячей точке» устарел лет на двадцать. Совсем вы в Институте отстали от жизни. Признаться, я была о вас лучшего мнения… Ну-ну, не дуйся! Тебе не идет. Очень трогательно, что ты так обо мне беспокоишься, но расслабься уже! Комиссару нет смысла меня убивать, я нужна ему живая. Отработаю задачу, подпишу бумажку, и у Дебанги будут козыри на руках, чтобы начать реновацию немедленно. Ровно те козыри, что он заказал мне.

– Да при чем тут комиссар?! У Дебанги и АТР своя игра, но сами они внутри другой игры. Наверняка есть еще третий уровень, четвертый, и так далее…

– Да хоть десять. Я решаю проблему конкретного заказчика. И попутно возвращаюсь на арену в новом качестве, из бизнеса – в политику. В большую политику, обрати внимание. Уверен, что не хочешь со мной?.. Слушай, черт побери, кажется, я тебя уговариваю! Да это же с ума сойти! Ну ты даешь! А с виду такой тихоня…

– Тебя принесут в жертву, – повторил Леха. – Если не ради большой политики, тогда потому что место проклятое.

– Ой-ей-ей…

– Погоди, дай закончу мысль, потом смейся. В Абудже ритуальное заклание… Очень в тренде. Тут под горой лежат останки двадцати одного сотрудника Института. Всех принесли в жертву. Не в переносном смысле, а буквально, раскроили черепа и бросили в пропасть. Поэтому Институт не отстал от жизни, он держит руку на пульсе современности. Прости мне черный юмор, но если я не буду шутить, то буду пить, чтобы не бояться… Сейчас любой, кто собрался в Абуджу, должен первым делом задуматься, почему его заманивают сюда.

Элис нахмурилась.

– А что до старых фокусов – знаешь, я своими глазами видел такую гнусную сценарную заявку… Тебя бы стошнило. Ее написали два года назад, когда в Абудже шло самое рубилово. Тогда фокусника придержали за руку. Наверное потому что ООН еще колебалась. Сейчас она не колеблется, но ей нужна мощная поддержка в масс-медиа. Ты сама говоришь, Организация убивает одним росчерком пера целую индустрию и попутно делает больно Америке. Значит, реклама этого решения должна быть такой убедительной, чтобы ни одно национальное правительство даже не вякнуло против отказа от частных армий. И я тебе говорю, реквизит для фокуса ждет, когда его пустят в дело. Ждет новостного повода. Самый лучший повод – гибель в «варзоне Абуджа» кого-то вроде тебя. И сразу все заготовки пойдут в раскрутку. Так я вижу ситуацию в целом. А комиссар Дебанги… Если бы я режиссировал этот спектакль, Дебанги ничего бы не знал о твоей роли. Да ему и наплевать. Даже если он что-то подозревает. У него свои проблемы, он торопится, ему надо осваивать бюджет. Поднимать Африку с колен, мать ее.

– Допустим, я на секундочку поверю… – мягко начала Элис.

– Тогда поверь, что у варзоны осталась максимум одна полная зарядка! Не спрашивай, откуда знаю. Если сейчас начать, как ты это назвала, обстукивать укрепрайон по периметру, зона сдохнет через пару недель.

– Нереально. Время, – отрезала Элис.

И будто вторя ей, в рюкзаке запищал тональным сигналом воки-токи.

– Надо же, как совпало, – она взяла со стола планшет. – Если бы ты режиссировал этот спектакль… А? Драматургия!

– Погоди, ты куда, я же главного не сказал… – беспомощно залопотал Леха.

– Куда… Фильтры ставим – и вперед, к победе. А у тебя, извини, что ни слово, то главное. Толстоевский!

– Фильтры… Почему так скоро?

– Комиссар торопится, – напомнила Элис. – И я тоже. Мне в Африке еще вчера надоело. Слишком пыльно тут у вас. И мужики с прибабахом.

– Ох, черт, ну дождись хотя бы полнолуния! В полнолуние Йоба выползет сюда, в дендрарий, под самую гору!

– Да не боюсь я твоей Йобы, – отмахнулась Элис, вставая. – Пока она перезарядится, «Всадник» на крейсерской скорости пройдет метров триста. А на рывке все пятьсот. Чего смотришь? Угадала?

– А первый выстрел тебя не волнует?

– Не попадет. Я пролечу мимо нее как ветер, – Элис набрала какой-то код на панели воки-токи, повесила рацию на пояс и ушла к «биноклю».

Леха обреченно смотрел на кувшин.

– Ничего у меня не получается в этом городе, – пробормотал он. – И вообще в Африке. И вообще. Ладно… Эй, валькирия! Тут один человек, который знает о варзоне практически все, просил тебе передать. Если подобьют, не пробуй залечь или отступать. Сразу беги в глубь зоны. Роботы тебя не тронут. Они не стреляют в молодых белых женщин. Ясно? Когда пересидишь стрельбу – выходи на восток, сюда, к горе. Дальше по обстановке. Есть слабая надежда, что твоей эвакуацией озаботится мой источник. Сам я не знаю, смогу ли помочь. Может, к тому моменту уже меня принесут в жертву…

– Ну вот видишь, – сказала Элис, звякая штативом. – Я же говорила, что в тебе не сомневаюсь. Какой ты молодчина-то.

– Э-э…

Она уже стояла рядом, с рюкзаком на плече.

– Рада была познакомиться. И, знаешь, до глубины души жаль, что не смогу взять тебя в ООН. Было бы здорово работать вместе. Но мне просто не позволят держать в офисе русского шпиона. Извини за весь этот спектакль с пафосными откровениями и прочувствованными речами, ладно? Сам сказал, я – ваш человек. Тебе известны правила игры, мы обязаны нравиться людям. А ты крутой! Ты прямо очень крутой. Такой милый недотепа и столько всего раскопал… Ну-ка, погоди…

Она пошарила в рюкзаке, достала бесформенный красный комочек и бросила на стол.

– Заслужил.

Леха даже не поднялся на ноги, чтобы попрощаться. Он только натянул козырек бейсболки ниже бровей.

Элис потрепала его по плечу.

– Хватит дуться, – сказала она. – Ты славный парень. Останемся друзьями. Погоди, или у тебя приступ ревности? Не-ет, не верю, это было бы слишком непрофессионально и мелодраматично…

– Мне вот просто интересно, – пробормотал Леха. – Если последнее слово всегда должно остаться за тобой, если ты железно уверена, что умнее и хитрее всех на свете, тогда кто твои книжки писал – литературный негр или какой-нибудь журнабот? Ставлю на искусственный интеллект. Живой человек просто не смог бы тебя вынести.

– У меня все свое, дурачок. И книги, и звездочки на фюзеляже, и вот это тоже, – Элис наклонилась над ним так, что круглая грудь едва не стукнула по козырьку. – Что выросло, то выросло – таково мое жизненное кредо. Ты не сможешь меня обидеть даже если очень захочешь. Потому что я – самая настоящая. И между прочим, я иду на войну, а ты остаешься. Такие дела!

Она чмокнула его в щеку. И уже издали крикнула:

– Пожелай мне удачи!

– Ага, – буркнул Леха. И добавил по-русски: – Не остаться в этой траве с группой крови на рукаве. Тьфу!

И длинно горько выругался.

Несколько минут он смотрел на кувшин, размышляя, как у русских шпионов с силой воли, железная или нет. Потом решал логическую задачу: если некий индивидуум нажрался до состояния овоща, сочтут ли его годным для принесения в жертву Йобе?

И что круче – пасть в бою исключительно по своей дурости, или живот положить на алтарь по прихоти язычников двадцать первого века?

А потом ему просто все осточертело.

– В жопу, – сказал он. – Да пошло оно все в жопу.

Кряхтя, как старик, встал, подобрал свой трофей со стола и медленным шагом направился к воротам гостиницы. Там снова дежурил Гейб.

– Позови мне Привратника.

– Прошу вас, босс, – Гейб указал внутрь двора.

– Не хочу туда. Позови.

– Но… – Гейб выглядел даже не озадаченным, а скорее испуганным. – Босс, вы не понимаете. Его не зовут.

– Что за… – начал было Леха, но тут Привратник выглянул из двери.

– Время ланча! – воскликнул он. – Добро пожаловать!

Леха молча поманил его к себе. Привратник ухмыльнулся и отреагировал на жест адекватно, зато Гейба как ветром сдуло.

«И что это за хрен с горы? Похоже, высокий чин в мафии, покруче капитана. Может, консильори? Почему бы и нет. Готовит тут, образно говоря, почву для ритуала… Поет Йобе песенки с безопасного расстояния…»

– У меня к вам просьба, сударь, – сказал Леха жестко, тоном, которым не просят.

Привратник развел руками, показывая: все, что в моих силах.

– У нашей группы был проводник Майк, старший брат Гейба, вы знаете его?.. Ага, прекрасно. За упущение по службе он был списан в пехоту. Я предлагаю компенсацию. Смотрите.

Леха ткнул в Привратника указательным пальцем. На пальце висели узкие красные трусики. Мятые, зато аутентичнее не придумаешь.

– Это трусы валькирии Элис Морган. Забирайте. А Майк вернется к своим прежним обязанностям. По рукам?

Привратник задумчиво посмотрел на трусы, поднял взгляд на Леху.

И захохотал.

Он смеялся так, что Леху тоже проняло. Смеялся радостно, как может только очень счастливый и очень свободный человек. Сгреб Леху, прижал к груди и расцеловал в обе щеки. Потом отодвинул на вытянутые руки, как давеча журнал, и уставился, словно на чудо.

– Вы в порядке? – осторожно спросил Леха.

– Я в порядке, ты в порядке… Все в порядке!

– Ну тогда…

– Оставайся, – сказал Привратник. – У нас вкусная еда, и отсюда будет лучший в городе вид на битву. Если не поднимется ветер.

– Не могу, – Леха помотал головой. – Не хочу.

– Почему?

– Мне будет больно, – честно сказал он. – Если им сделают больно у меня на глазах. Кажется, я им сочувствую. Ну, вашим защитникам. Это нелогично, они ведь роботы, но…

– Они не роботы! – горячо возразил Привратник. – Там все сложно! Вам, белым, трудно понять, но ты сумеешь. Оставайся, расскажу.

– Простите, нет. Категорически нет. И мне нужно в аэропорт.

– Не нужно в аэропорт.

– Моя группа сейчас в аэропорту.

– Это ее проблемы. Слушай, не в моих правилах уговаривать кого-то, если он принял решение. Люди сами приходят и сами уходят, сами выбирают судьбу, а я только привратник. Ты сказал, я услышал. Но в аэропорт – нельзя. Там все будут чего-нибудь хотеть и требовать, а на тебе и так лица нет. Они тебя совершенно заездили. Поэтому ты отправишься в гестхауз, хорошенько поешь, ляжешь в кровать и как следует отдохнешь. А дальше посмотрим.

– Спасибо, папочка! – брякнул Леха.

Напрасно он так, потому что Привратник над этой репликой буквально ухохотался, до слез на глазах, и Лехе пришлось снова вынести его медвежьи объятья, а старичок здоров был неимоверно.

– Ты меня доведешь до инфаркта, – сказал Привратник, промокая глаза рукавом. Только сейчас Леха заметил, что рубашка у него такой же эксклюзив, как бумажный глянцевый журнал; потянет на хорошую европейскую зарплату. – Нельзя так смеяться, когда жарко и высокое давление, вредно для сердца. Поезжай отдыхать. Береги себя, увидимся.

– Трусы-то возьмите.

– В жопу, – очень по-простому, даже по-домашнему бросил Привратник.

– Пардон?..

– Времена меняются, белый парень. Не заставляй повторять это в который раз, а то я разочаруюсь.

– Ага, – пробормотал Леха. – Времена меняются. В смысле – да пошло оно все в жопу!

– Ну вот видишь, ты понял! – обрадовался Привратник.

Леха уже спускался по тропинке, когда вспомнил, что забыл спросить нечто важное. Ну конечно: «Это ваши продали реактор – или его забрали хозяева?» Все-таки еще шевелится инстинкт самосохранения, вытесняет из сознания опасные реплики. За такой вопрос можно схлопотать по черепу и загреметь вниз с горы безо всяких ритуалов. Или остаться в Абудже навсегда, чинить конвейер на мыловаренном заводе и жевать порошок джу-джу ради отрешения от всего земного. А пока не отрешился – ублажать Вик с ее приступами ревности и мании величия. И гадать, сколько бедняжке осталось жить. Лучше уж сразу в пропасть…

И только когда Леха уселся в «басик», до него дошло, какой он идиот.

В смысле – дошло, кто такой Привратник.

Чувствуя странную апатию и твердя себе, что это похмелье, Леха действительно поел, упал на кровать и уставился в потолок. Он ждал, когда в городе начнут стрелять. Если бы его спросили, зачем ждет, раз уверен, что это плохо кончится, он бы ответил: сам не знаю.

Потом в спальню едва ли не строевым шагом вошел Гейб, вручил Лехе воки-токи и удалился.

– Живой? – спросила рация голосом Вик.

– Так точно.

– С этой дурой – пообщался?

– Она вовсе не дура. Она еще нас с тобой продаст и купит.

– Понятно. Что и следовало ожидать – ты в нее втрескался, – сказала Вик. – Какой же ты… Слабак!

И дала отбой.

Леха едва не швырнул воки-токи в стену.

Минут через пять рация включилась снова.

– Эй, ты, герой-любовник, – сказала Вик как ни в чем не бывало. – Твои многочисленные друзья уже сообщили тебе, что у нас случилось ночью?

– У меня здесь нет друзей кроме тебя.

– Хм… Как трогательно, прямо разрыдаюсь сейчас. Ну так ты в курсе?

Леха помедлил и решил: Вик точно не заслужила, чтобы он врал ей. И будь что будет.

– Если я правильно тебя понял – да, в курсе.

– От кого знаешь? – тут же спросила Вик.

– Этот человек совершенно ни при чем, он только наблюдатель.

– Убью, – сказала Вик.

Леха счел за лучшее промолчать.

– Всех убью! Думали, если я тихая-мирная и никого не трогаю, можно тут шпионить как… Как у себя дома?! Совсем обнаглели, лазают по моему городу… Чего молчишь?!

– Я очень сожалею, – пробормотал Леха.

– Сожалеет он! Погоди, вот я до тебя доберусь, ты не только сожалеть, ты еще… Многому научишься!

– Очень жду, – честно сказал Леха.

– Как мило с твоей стороны! Думаешь, что-то изменилось? Если кто-то думает, будто что-то изменилось, его ждет глубокое разочарование. Все под контролем.

– Ну так это хорошо… Наверное.

– Да это прекрасно, я сэкономлю пехоту для настоящей последней битвы. А сегодня у нас рутинный тест системы. С выносом гробов под фейерверк. Так и передай своей дуре.

– Ничего я не могу передать никому… – начал было Леха, прикидывая, для кого на самом деле говорится столько лишнего по открытому каналу.

И осекся: а если это не спектакль?

А если Вик действительно в бешенстве?

Мало ли что она способна отмочить. Как припрется с гаечным ключом…

Но по-настоящему дурно ему стало от мысли, что он будет рад ее видеть.

Тут Леха окончательно растерялся.

– Вперед, недоумки! – провозгласила Вик. – Будет шоу первый сорт! Эти двадцать китайских игрушек… Пусть заходят смело, в зоне все по-честному. Лично я пальцем не пошевелю, не трону резервы, вообще ни во что не собираюсь вмешиваться. Чистая красивая игра – роботы против людей. Никакого подвоха. Ты ей так и передай.

– Ничего я не передам, у меня нет с ней связи!

– Роботы против людей, – повторила Вик. – Знаешь, чем лучше я узнавала людей, тем больше любила роботов. И здесь я надеялась, что все сделала для них правильно. Так, чтобы они могли достойно отыграть свою роль без моей помощи. А теперь… Ну это же нечестно!

– Военная хитрость, обычная тактика людей против людей же.

– С роботами это подлость, а не хитрость! Пакостное и мелочное предательство. Еще одно предательство в Абудже, эка невидаль. И вроде я не виновата… Но я виновата!!!

– Ты не виновата! – воскликнул Леха.

– Ты не понимаешь, – сказала Вик горько. – Здесь много было всякого, ну, я тебе говорила… Думала, меня удивить уже нечем. Но это предательство – самое гадкое, и я его не прощу ни себе, ни остальным. Молись, чтобы я не подумала, будто ты в нем замешан хоть мизинцем.

– Ты не виновата, – повторил Леха.

– Перестань. Мне нельзя было расслабляться, нельзя было успокаиваться! Роботы не умеют врать и поэтому сами беззащитны перед обманом. А я их бросила. Все равно что детей оставить наедине с хищником.

– Чем я могу помочь?

– Да пошел ты к черту, добренький, – сказала Вик. – Меня от тебя уже тошнит. Все такие хорошие, одна я дерьма кусок! Ненавижу!

И отключилась.

Он позвал Гейба и вернул ему рацию.

Настроение было – хоть вешайся. Провалявшись еще полчаса, тупо глядя в потолок, Леха вспомнил про аптечку в рюкзаке. Нашел там снотворное, проглотил пару таблеток, завернулся в одеяло и мягко отчалил в забытье.

Когда начали стрелять, он решил, что ему это снится. Можно было выбежать на крыльцо и прислушаться, а можно укрыться одеялом с головой. Тут вдалеке жахнула Йоба, и Леха накрыл голову подушкой.

Очнулся он от пристального взгляда и сначала испугался, что приперлась Великая Мать по его душу, со свитой из юных жриц и гаечным ключом. Но на кровати сидел Смит. Грустный, серый, будто присыпанный мелкой пылью.

Доброй ночи, сказал Смит. Хотя ничего в ней доброго, все пошло по худшему варианту. Ты не представляешь, что творится в интернете. Кто-то слил туда документальный фильм «Битва Головорезов», с идеологической накачкой, соответствующей названию, и полным раскладом по конфликту в Абудже. Расклад, естественно, подан как запредельно гнилой, никогда еще наемники не выглядели такими сволочами. Уж на что у меня нет иллюзий – кажется, сам бы себя вздернул на первом фонаре. У фильма уже четверть миллиарда просмотров, а завтра будет миллиард. Новостные сайты буквально визжат и ломятся от комментариев, в которые страшно заглядывать. Между делом, Абуджа теперь самый популярный город Земли и заодно самый закрытый. АТР объявило в проектной зоне режим чрезвычайной ситуации, нигерийское правительство стягивает войска, чтобы перекрыть дороги… Мы в общем легко отделались. Пасечник закатил истерику и разбил морду Дебанги, но слава богу, это случилось в госпитале – прибежали санитары и зафиксировали обоих. Шефу вкатили успокоительного, и Корсварен выпер нас с территории, пока Дебанги не очухался. Шеф спит, я сейчас тоже лягу, и ты спи дальше, если можешь, утро вечера мудренее. По-хорошему надо бежать прямо сейчас, но нет транспорта, да и «архангелы» бдят, у них теперь взвод черных беретов на подхвате, гестхауз натурально оцеплен, не уйти.

Леха выслушал эту тираду и подумал, что просыпаться из-за такого слабенького кошмара глупо. Остались вопросы, но можно задать их во сне.

– Институт не выходил на связь?

– Глухо. А что?

– Нет, ничего. А зачем Пасечник бил комиссара? Драка в госпитале… Это же злостное неуважение к Мальтийскому ордену и лично доктору Лузье-Корсварену. Каким местом он думал вообще?

– Пасечник и уважение – антонимы, – буркнул Смит. – Он себя не уважает, отсюда и все остальное. Сам факт мордобоя считаю правильным, но за форму и место я принес Корсварену извинения от имени Института, сообразно этикету, с предъявлением значка. Также выразил готовность оплатить успокоительное, однако был послан.

– Так что случилось-то?

– Ах, ну да. Конечно. Мне казалось, я с этого начал. Вся волна негатива – и фильм, и визг негодующей прогрессивной общественности, – пошла сразу после того, как доложили, что погибла Элис Морган. Ее подбили, она катапультировалась и была расстреляна в воздухе, есть видеозапись. Я же говорил, это все подстава. Ну, а Пасечник нашел себе виноватого и…

Смит еще что-то нудил, но Леха уже не слушал.

Лежал, глядя в потолок, и думал: гнать меня надо из профессии.

И неважно, это я такой бездарный, что никого не могу спасти, имея на руках всю необходимую информацию; или профессия такая смертоносная, что ее болтовней не перешибешь, даже убедительной и страстной; или место проклятое, неважно.

Жив останусь – сам уйду.

Хватит, наигрался.