Чтобы не спугнуть преступника, нужен предлог для визита к киношникам. Если просто заявлюсь и начну доставать народ расспросами — умный злодей (а нам явно противостоит далеко не дурак) заляжет на дно. И тогда хрен его найдёшь, особенно если смотает удочки из города.
Очень даже быть, что география его «подвигов» не замыкается только лишь на Одессе. Такие широким натурам всегда тесно в одной локации, но пока сложно понять, где и когда он приложил свою руку. Полагаюсь исключительно на интуицию и подозрения, только к запросу в другие губернии это не приложишь, а копаться в сотнях уголовных дел… Нет уж, увольте!
Видимо, я чересчур погрузился в размышление на эту тему, что отразилось на ходе нашего «романтического» свидания с чаровницей Оленькой. Мои шутки заметно потускнели, былой задор погас. Мне стало скучно, труба звала к совсем иным свершениям.
Будучи дамочкой далеко не глупой, она моментально сообразила, что я потерял к ней всяческий интерес, и приняла верное решение — вот что значит большой опыт в таких вопросах!
Когда кофе был допит, а пирожное съедено, она распрощалась со мной достаточно холодно и сухо, даже не позволила помочь отнести покупки домой.
Да я и не настаивал, даже не изобразил глубокую скорбь. Ничего нового для нужд следствия уже не узнаю, продолжать отношения не имеет смысл. Да и собственно не было никаких отношений — так что совесть моя чиста: «матросить», перед тем как бросить, я с самого начала не планировал. Не в моих это правилах.
Поцеловав красавице ручку и галантно раскланявшись, помчался назад в угрозыск, а в голове тем временем вертелась очередная умная мысль, из тех, что всё-таки могут прийти в нужное время.
Ахметджанов, он же между своими — Ахметка, только что вернулся с очередного допроса шайки, обчистившей портовой склад. Вид у него был уставший, лоб прорезали задумчивые складки — знакомое выражение лица. Это только кажется, что поимкой злодеев заканчивается работа опера, в действительности — впереди ещё куча нервотрёпки, включая тонны писанины.
Бюрократия всегда была, есть и будет важной составляющей любого сыска.
Эх, придумать бы какой-нибудь искусственный интеллект, который бы вёл всю эту тягомитину за нас!
Я подошёл к коллеге, когда он медленно опустился на стул и полез в выдвижной ящик стола.
— Есть вопрос…
— Гриша, давай потом. Честное слово — некогда! — жалобным голосом попросил он.
— Да я ж тебе помочь хочу.
— Интересно — как? — без особого энтузиазма отозвался Ахметджанов.
— Помнишь, ты рассказывал, про Кольку Золотого Зуба… Ну, что у него были какие-то трения с конкурирующей организацией и что на разборки с ним противоположная сторона прислала броневик с пулемётом?
— Ну помню, а что? — по-прежнему безжизненно спросил он.
— Ты собирался ещё к военным съездить, разобраться, кто это такой добрый подогнал броневик бандитам… — продолжал напоминать об этой истории я. — Съездил?
— Ну…
— Что — ну? — флегматизм Ахметджанова начала и меня утомлять.
— Ну, значит — не фонтан…
— Что⁈ — мои глаза округлились.
За время нахождения в этом времени я привык «фильтровать базар», и, если какие-то жаргонные словечки и вырывались порой в порыве чувств, то, насколько я помню, именно этого выражения я ещё не использовал.
Рома Савиных, дотоле не вмешивавшийся в наш разговор, пояснил:
— Ты не здешний, поэтому не знаешь: «не фонтан» — это вроде как так себе, не очень. У нас давно говорят, когда что-то не лучшего качества…
— Вот как, — удивился я.
Мне прежде казалось, что это выражение родом из моего будущего. И, признаюсь, я был порядком удивлён, услышав его в устах одесского опера начала двадцатых прошлого века.
Савиных продолжил ликбез:
— В Одессе долго не было водопровода, и биндюжники возили воду из подземных источников. Самая лучшая была в «Фонтанах». Ну и потом, когда водопровод построили, люди сравнивали его с прежней, привозной, и говорили — «это не фонтан»…
— Буду знать.
Я вернулся к Ахметджанову:
— Так что военные-то сказали?
— Сказали, что все броневики на месте, в частях…
— Точно все?
— Да точно!
— И никому в аренду не отдавали?
Он замер.
— Погоди! Я об этом, пожалуй, и не подумал… Позвоню в штаб, узнаю!
Он взялся за телефонный аппарат.
— Алло, барышня… Соедините меня…
Я сел напротив и принялся ждать.
Минут через десять, Ахметджанов закончил переговоры.
— Такое дело — оказывается, один броневик они сдали в аренду киношникам на студию. Какая-то новая революционная фильма снимается.
— Броневик им вернули?
— Пока нет. Он в аренде до конца месяца.
Вот и повод наведаться на киностудию.
— Собирайся, Ахметджанов…
— Куда?
— Ну как — куда? На встречу с работниками важнейшего из искусств — кино.
Ещё во времена моего детства многие кинотеатры украшала табличка с цитатой из Ильича «Важнейшим из искусств для нас является кино». Только спустя много лет я узнал, что в действительности это выражение появилось с лёгкой руки товарища Луначарского, который в одной из своих статей упомянул, дескать в одном из разговоров с Лениным, тот отметил важность кинематографа. А потом пошло и поехало…
Ну, а мы поехали на Одесскую киностудию.
У меня уже давно не было трепетного отношения к фильмоделам, я в курсе, что это коллективный и очень непростой процесс, что шедевры зачастую рождаются не благодаря, а вопреки, ну, а актёры, несмотря на звёздный статус некоторых из них, отнюдь не являются мерилом тонкого ума и нравственной чистоты.
Вдобавок, ещё в Ростове я обезвредил целую банду, орудовавшую под видом киношников…
И, несмотря на всё это, включая откровенный цинизм некоторых деятелей культуры, я испытывал эмоциональный прилив, когда мы подъехали к воротам киностудии.
Вернее, самих лавных ворот с колонами и львами ещё не было: нас встречала кирпичная кладка в строительных лесах, сама же работа шла ни шатко ни валко. Несколько рабочих неспешно возводили кладку и лениво размешивали раствор.
Такое ощущение, что платили им не за результат, а за потраченное время.
Зато был виден высокий стеклянный павильон, в декорациях которого и творилось чарующее таинство кино. Размах строения впечатлял. При желании там можно было снимать хоть «Титаник».
Ну, а директор студии, к которому мы направлялись с вполне официальным визитом, занимал солидный кабинет в двухэтажном особняке с лепниной и облупившейся штукатуркой.
Пока шли по коридору, то и дело натыкались на заинтересованные взгляды встречных, преимущественно бойких молодых людей в щегольских костюмах, или очаровательных и при этом ярко-накрашенных женщин.
На стенах в рамках висели фотопортреты «звёзд». Один из них сходу привлёк моё внимание, но я решил рассмотреть его получше чуть погодя.
На нём был изображён актёр в незабвенном образе батьки Махно, и я сразу понял, что двигаюсь в правильно направлении.
Директор, то есть — заведующий Одесской кинофабрикой Яков Абрамович Корн, оказался невысоким худощавым мужчиной лет сорока с острым выразительным лицом, густыми чёрными бровями и большими залысинами, обрамлёнными рано поседевшими волосами цвета вороньего крыла.
Несмотря на откровенно замороченный вид, чувствовалось, что в нём буквально кипит энергия, перехлёстывая через край.
— Вы с уголовного розыска! — обрадованно протянул он. — А ведь я давно вас ждал.
— Неужели? — удивлённо произнёс Ахметджанов.
— Да-да! Уже третью неделю! Я имел честь разговаривать с вашим непосредственным начальником товарищем Барышевым, и он обещал со своей стороны всяческое содействие…
— Содействие в чём? — по-прежнему не понимали ни мой коллега, ни я.
— Как в чём! У нас в планах на этот и будущий год стоит фильма «Беня Крик» по мотивам произведений Бабеля! Не просто рядовая фильма, наподобие американских боевичков, нет, это будет киноповесть в шести частях! Вы читали Бабеля?
— Нет, — признался слегка ошалевший от напора киношника Ахметджанов.
— Я читал, — сказал я.
Правда, случилось это довольно давно, и не могу сказать, что остался под большим впечатлением. Похоже, Исаак Бабель — просто не мой автор.
Корн ободряюще кивнул в мою сторону.
— Приятно иметь дело с интеллигентными сотрудниками угро.
Ахметжанов нахмурился.
— Некогда нам читать… Работы много.
Кинодеятель сделал вид, что не слышит его реплику.
— Так вот, как я и сказал — у нас запланирована фильма по его произведениям. Знаете, такой трагически-лирический рассказ о страшном прошлом. О том, как калечила судьбы людей прежняя власть, как царизм заставлял обычного человека встать на путь преступления… Это такая, если хотите, суровая правда жизни! И, если мы хотим показать эту самую правду, нужно сделать так, чтобы всё было снято максимально реалистично… — Выдав этот спич, он взял небольшую паузу, чтобы продолжить:
— Поскольку в фильме речь пойдёт о бандите, и отнюдь не рядовом налётчике, а вожаке целой шайки, мы бы хотели, чтобы нас консультировали специалисты из уголовного розыска.
— Раз ваше кино про бандитов, вам нужны консультанты немного иного толка, — хмыкнул я. — У нас как раз таких спецов полным полно по камерам сидит.
— Ценю ваш юмор… э…
Я показал удостоверение.
— … Григорий Олегович… Ну как — потрудитесь на благо советского кинематографа?
— Нет, — сказал Ахметджанов.
— Да, — перебил его я. — Давно хотел прикоснуться к прекрасному.
Корн обрадовался.
— Прекрасно, Григорий! Я могу вас звать так — без отчества?
— Да пожалуйста! Мы ж вроде как с вами теперь в одной лодке плывём!
Напарник дёрнул меня за руку.
— Гриша, ты чего?
— Всё нормально. Сам же слышал — Барышев обещал помочь товарищам, — шёпотом произнёс я.
— Мы же здесь по другому поводу! — зашипел он.
— Одно другому не мешает.
Я улыбнулся.
— Яков Абрамович, мой напарник прав: мы оказались тут по совсем иному, довольно деликатному вопросу, но, коли начальство дало вам твёрдую гарантию оказать всяческое содействие съёмкам картины… мы, то есть я, готовы пойти вам навстречу. Обязательно согласуем это с нашим руководством, — последнюю фразу я добавил больше для Ахметджанова.
Директор расцвёл.
— Прекрасно! Вы буквально спасли мне жизнь! Я уже было испугался, что мы сорвём план! Когда приступите к работе, Григорий?
— Да хоть сейчас!
— Но сначала вы должны ответить на мои вопросы! — сказал, как отрезал, напарник.