Меч Юга

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Стратегии и засады

Роспер из Гильдии убийц мысленно выругался, когда ночь снова опустилась на мокрый лес. Он проклинал дождь, грязь, туман, темноту, деревья и - последнее и самое образное из всех - Базела Кровавую Руку. Роспер был опытным следопытом, но это едва ли имело значение, поскольку Базел не прилагал никаких усилий, чтобы скрыть свой проход. Казалось, он был готов постепенно полагаться на скорость, и его темп посрамил все усилия убийц. Было невероятно, что их добыча могла быть так далеко впереди! И все же это было так, и Роспер не собирался признаваться Черниону, что он не смог даже следовать за Базелом по пятам.

Семеро его людей молча сидели на своих исходящих потом лошадях, пока он изливал свою хандру. Было ясно, что темнота требовала остановки, но никто из них не хотел настаивать на своем. Вместо этого они ухитрились найти другие места, куда можно было бы бросить свой взгляд.

- Ложитесь! - наконец прорычал он, рубя руками. - Не сидите там, как стая проклятых Шарной дураков! Мы разобьем лагерь здесь.

- Они не могут быть далеко впереди, Роспер, - отважился один из них. - У них всего четыре лошади, а у нас по три на каждого. Мы скоро их проверим.

- Идиот! - голос Роспера стал свирепым из-за его собственных мыслей на эту самую тему. - Кровавая Рука - градани, градани-Конокрад, и любой градани может прогнать солнце прямо с неба. Хуже того, волшебник едет верхом на скакуне сотойи, и Шарна только знает, на чем едет этот проклятый рыжий! Это не лошади - это дьяволы, способные перевернуть брюхом любого нашего коня! Что они как раз и делают!

- Но...

- Молчи! Мы отдохнем до рассвета, а затем последуем за этими тремя отсюда до Контовара, если понадобится! - Он мрачно оглядел своих людей. - Завтра выберем своих лучших лошадей; с этого момента мы будем скакать на них, пока они не упадут.

Он повернулся, чтобы сердито посмотреть вниз на темную и грязную тропу, его сердце колотилось от ярости из-за погони, которую вели за ним его цели. Несколько его людей переглянулись, но он предпочел не слышать. Ему не нужно было, чтобы они говорили ему, что такая быстрая езда скоро оставит их без коней, но разве они не могли видеть, что если им не удастся поймать цели в ближайшее время, они полностью потеряют их? Эта тропа вела на юг быстрее, чем Роспер полагал возможным. Если Базел останется так далеко впереди них, он может достичь Синдора даже раньше Черниона!

Один или два обмена репликами было трудно проигнорировать, но он упрямо держался к ним спиной. Утром они ехали бы лучше, если бы он позволил им поворчать сейчас.

Роспер знал, что его нетерпение было недостатком наемного убийцы, но даже Чернион признал, что именно это заставляло его бросаться в погоню. Если ему придется скакать на каждой лошади до смерти, значит, так тому и быть. И их всадников тоже, если понадобится! Он догонит Базела, и медленная улыбка искривила его губы, когда он коснулся рукояти и повернулся к своим людям, его гнев притупился от предвкушения.

- Хорошо. Разбейте лагерь и выставьте дозор. И наточите свои мечи.

Он мрачно улыбнулся и зашагал немного вниз по тропе, как будто это небольшое расстояние до своей добычи немного сняло его напряжение. К рассвету он будет спокоен и хладнокровен, сказал он себе, готовый начать все сначала. И когда он поймает Кровавую Руку, кто-нибудь заплатит за это мучительное путешествие.

Несмотря на то, что Роспер был мастером своего дела, он забыл о своем обещании своему Гильдмастеру. Он больше не выслеживал; он скакал за добычей.

Сон Черниона был беспокойным. Ни чувство вины, ни сострадание не тревожили разум убийцы, ибо честолюбие и прагматизм были постоянными спутниками Черниона... это и страх, что кто-то может раскрыть секрет.

Гильдмастер однажды проснулся с неприятным ощущением, что за ним наблюдают, но комната была пуста, и убийца снова погрузился в сон. И все же даже во сне этот беспокойный разум обращался к Росперу. Чернион был наполовину убежден, что Роспера следовало отправить в Синдор, пока Гильдмастер выполнял свою задачу. Справедливости ради, Роспер был немного лучшим следопытом, но его поспешность часто вызывала беспокойство Гильдии, и мысль о том, к чему эта поспешность может привести в этой миссии, заставила Черниона чувствовать себя гораздо более неловко, чем обычно.

Дело было не в том, что братья-псы будут скучать по Росперу (хотя они бы скучали), и даже не в том, что Роспер доказал свою полную надежность в отношении неприятной тайны Черниона. Нет, проблема заключалась в том, что они с Чернионом возглавляли половину сил ордена Коруна, и что бы ни случилось с Роспером, вероятно, случится и с теми, кем он командовал. Если бы им овладело нетерпение, он и градани между ними оставили бы зияющую дыру в силе Гильдии, что было плохо. Но было и хуже, потому что никто не должен спастись от убийц.

Чернион знал, что это не было правдой буквально - действительно, это был не первый раз, когда Гильдия преследовала Венсита и Базела, поодиночке или вместе, и оба они, довольно очевидно, все еще были живы. Но неудач было достаточно мало, чтобы это казалось правдой, и это был один из секретов успеха Гильдии. К сожалению, Чернион вряд ли смог бы скрыть потерю половины ордена Коруна, если бы до этого дошло, а потеря стольких людей потребовала бы мести Гильдии... даже против Венсита из Рума и Базела Кровавой Руки. Нет, если бы Роспер умер, Гильдия - или, во всяком случае, нынешний Совет Гильдии - почувствовала бы себя вынужденной отомстить за него, а не просто тихо вернуть Вулфре из Торфо первоначальный взнос.

Вот почему Чернион возражал против того, чтобы вообще принимать это поручение. В отличие от Роспера, глава Гильдии изучил собственную историю братьев-псов, включая отчет о неудачах - и стоимости попыток - в отношении двух целей, для устранения которых Вулфра наняла их. Дело было не в том, что Чернион боялся градани или Венсита, защитника Томанака и волшебника, какими бы они ни были. Это было просто потому, что Гильдмастер признал, что были цели... и опять же, были цели, и компетентный и прагматичный торговец смертью хорошо поступил, осознавая разницу между ними.

Было очень мало торговцев смертью, более прагматичных, чем Чернион из Гильдии убийц. Смерть была товаром, который Чернион предоставлял без ненависти, жара или страсти тем, кто ее искал. Некоторых братьев-псов - при случае больше, чем предпочел бы Чернион, - привлекла в Гильдию жажда крови, возможность утолить свою жажду убийств и жестокости. Гильдмастер признал это и научился использовать таких собратьев-псов для выполнения задач, которые им больше всего подходили, но это никогда не было свойственно Черниону. Даже те, кто не входил в Гильдию, кто знал Черниона только как имя ужаса, также знали, что глава Гильдии никогда не угрожал, никогда не опускался до мелкой жестокости и не применял пыток. Убийце по имени Чернион не было никакой необходимости делать что-либо из этого. Безжалостная смерть, назначенная за предательство и неудачу, да; именно это было причиной судьбы Фрэйденхелма в Коруне. И все же за эти годы немало людей, как внутри Гильдии, так и за ее пределами, пережили неудачу Черниона, потому что простой террор был рискованным инструментом. Это могло бы внушить послушание, но люди, слишком поглощенные страхом, были людьми, которые слепо - глупо - продвигались вперед, вместо того чтобы остановиться и подумать, а мысль была тем, что позволяло убийце жить достаточно долго, чтобы стать мастером Гильдии.

Чернион понимал, что именно это делало тех, кто потерпел неудачу - и выжил - такими полезными, по крайней мере, до тех пор, пока не было никакой вины, никакой вины за непослушание или умышленную, предотвратимую неуклюжесть. Роспер был готов спорить даже с мастером своей Гильдии именно потому, что Чернион разрешил это. Поощрял это, по крайней мере, в разумных пределах, специально для того, чтобы другие братья-псы могли проявить свой собственный интеллект и изменить свои инструкции, когда этого требует миссия, вместо того, чтобы рабски подчиняться букве их приказов, чтобы их не наказали за невыполнение этого. Но тогда Чернион был нетипичен во многих отношениях. Глава Гильдии был безжалостно практичен и неумолим, как зима на Ист-Уолл, но никогда не был жесток ради жестокости, и даже самые заклятые враги Гильдии признавали, что Чернион был так же готов сразиться с целью лицом к лицу, как и нанести удар жертвам из тени. Это было одной из вещей, которые делали Гильдмастера таким эффективным, одной из причин, по которой правящий совет Гильдии обычно обращался за советом к Черниону и принимал его.

Но на этот раз Совет поступил вопреки ему, не оставив Черниону иного выбора, кроме как принять поручение, которое было бы гораздо лучше оставить в стороне. Недоверие главы Гильдии к волшебникам было хорошо известно, но эмоциям, как постановил Совет, нельзя позволять затуманивать ясное суждение. Что касается предыдущих поражений Гильдии против Венсита и Кровавой Руки, прошлые неудачи не исключали будущих успехов, и если Гильдия преуспеет против двух таких целей, как они, или даже только против одной из них, репутация братьев-псов взлетит до новых высот.

Кроме того, один или два члена Совета пробормотали друг другу, что если слухи, доносящиеся из Церкви Шарны, были правдой, то давно откладываемый момент принятия решения между Тьмой и Светом может настать раньше, чем кто-либо ожидал, и Гильдия не могла позволить себе победу Света. Большинству братьев-псов, возможно, и не по вкусу бессмысленная жестокость Богов Тьмы, но и среди Богов Света у них не было друзей. В мире, где правит Тьма, всегда найдется работа для убийц; в том, где правит Свет, Гильдия будет подвергнута преследованию и, вероятно, обречена. Это означало, что у братьев-псов был свой интерес в убийстве Венсита из Рума и главного защитника Томанака, и маловероятно, что у Гильдии когда-либо будет другая подобная возможность - когда-либо будет другой союзник, подобный ее нынешнему работодателю, - если она упустит этот шанс. И вот Совет вынес решение против своего собственного Гильдмастера и принял заказ.

Но Чернион знал, что успех далеко не гарантирован, и эта мысль - и мысль о потенциальных последствиях неудачи - беспокоила благоразумного посредника в вопросах смертности.

Оставалось надеяться, что Роспер оценил инвестиционный потенциал, который он представлял.

Далеко-далеко на юге волшебник с глазами рыси обдумывал свои собственные планы и откинулся назад, потягивая охлажденное вино, чтобы пересмотреть свой анализ. Неудача была неприемлема; каждое суждение должно быть проверено и перепроверено.

Рыжеволосый мужчина, например. Кем он был? Некоторые моменты можно было исключить, потому что он определенно не был волшебником! Обучение этому искусству оставляло следы, которые в буквальном смысле невозможно было уничтожить, как бы глубоко кто-то ни пытался их скрыть. Даже работа, которая скрывала их от самого объекта заклинания, не могла скрыть эти следы от любого, кто знал, что искать, и Совет Карнэйдосы, безусловно, сделал это. Поверхностные мысли незнакомца были прощупаны - мимолетно, чтобы быть уверенным; было мудро не проявлять свой интерес к чему-либо или кому-либо рядом с Венситом более чем в случае крайней необходимости - и не было обнаружено ни малейшего намека на колдовство.

И все же что-то глубоко внутри него было, что-то, что шептало об опасности, и амнезия была зловещей; она запрещала глубокие исследования, ибо кто мог читать пустые страницы? Но где-то под этой пустотой было железо. Этот человек обладал зловещими способностями, которые просто невозможно было оценить, и это было... неприятно.

Волшебник с кошачьими глазами барабанил по ручке кресла, гадая, какой дурак стер разум незнакомца. Вероятно, какой-то низший лорд наткнулся на связь с Венситом, действовал в панике и теперь не осмеливался признаться в содеянном, опасаясь реакции Совета на его оплошность. Это почти наверняка был последователь Карнэйдосы, если предположить, что это было результатом искусства. Не было никакого способа быть уверенным, что это так, и, безусловно, было возможно, что рыжеволосый мужчина столкнулся с одним из горстки серых волшебников или чернокнижников Норфрессы, а не с карнэйдосцем. Но эта утешительная возможность показалась волшебнику с кошачьими глазами маловероятной, и он очень недоверчиво относился к случайным совпадениям, когда дело касалось Венсита. Однако Совет знал одно: единственным волшебником во всем мире, который не смог бы этого сделать, был Венсит из Рума.

За диким волшебником следили более полутысячи лет, с тех пор как Совет Карнэйдосы восстановил из руин обстрелянный и опустошенный Контовар. В течение последних ста лет, с тех пор как волшебник с кошачьими глазами возглавил Совет, за старым диким волшебником следили буквально час за часом. О, были редкие случаи, когда он ускользал, как тот неудачный роман с Тримэйлой в империи Копья. Никто просто не мог использовать заклинание прорицания через чары Венсита в тех случаях, когда у него была причина использовать их в полную силу, но таких случаев было немного, и за все время, пока за ним наблюдали, Венсит не был рядом ни с кем, кто хотя бы отдаленно напоминал молодого незнакомца. Это действительно оставляло только одного из Лордов Тьмы, и малейшая угроза могла заставить некоторых из менее выносливых среди них разрушить разум человека. Немногие понимали, что разумнее оставить их в покое, чтобы посмотреть, как Венсит будет их использовать, поскольку Венсит в прошлом был мастером всех трюков, непревзойденным практиком глубоких стратегий и тщательного введения в заблуждение. Он, безусловно, достаточно ясно демонстрировал это на протяжении веков. На самом деле...

Барабанная дробь прекратилась, и кошачьи глаза сузились. Что, если у незнакомца не было никакого скрытого значения? Предположим, Венсит просто распознал очевидный потенциал, скрывающийся за его амнезией - амнезией, которая, какой бы невероятной она ни казалась на первый взгляд, может быть совершенно естественной - и завербовал его как полезного человека, который мог бы также действовать как дымовая завеса?

Волшебник с кошачьими глазами тщательно обдумал эту мысль, потому что Венсит не был дураком. Он не мог знать о существовании волшебника с кошачьими глазами - слишком много мер предосторожности было предпринято против этого! - но он знал, что Совет Карнэйдосы выжил, и он также должен был знать, что он наблюдал за ним, как ястреб. Вот почему он так часто прибегал к трюкам театрального фокусника, используя ложное направление, чтобы скрыть свои истинные намерения. Вполне возможно, что именно это он делал и на этот раз - использовал этого Кенходэна, чтобы отвлечь внимание от своей истинной цели.

Идея была привлекательной, но было бы неразумно приписывать Венситу слишком много двуличия. Лучше сделать вывод, что рыжий в настоящее время не представлял активной угрозы, за исключением того, что он был в компании Венсита. Отметьте его как неизвестного и наблюдайте за ним. Устраните его, если представится такая возможность, просто на всякий случай, но ничто в нем в настоящее время не оправдывает действий, которые могли бы подсказать Венситу о самом существовании волшебника с кошачьими глазами. Или, если уж на то пошло, в какой степени через обычные чары дикого волшебника проникали самые последние разработки Совета.

Но если это касалось Кенходэна, то что еще мог замышлять Венсит? Градани можно было устранить; когда придет время, Базел умрет, даже если Лордам Тьмы сначала придется скормить тысячу воинов его клинку. Защитники Томанака становились смертельными врагами, но был предел тому, сколько силы своего божества они могли направить, насколько тесные объятия с божественным мог выдержать любой смертный. В конце концов, против врага, готового потратить столько жизней, сколько это может потребовать, даже один из мечей Томанака в конце концов должен потерпеть неудачу. И точно так же, как Базел умрет, когда придет время, то же самое произойдет и с Лианой. Она была красивой девушкой, которая довольно долго могла нравиться мужчине, но девы войны были... упрямы, и любая женщина, вышедшая замуж за градани, была ниже презрения. Нет, когда придет время Базелу умереть, его любящая жена умрет вместе с ним.

На самом деле, их дочь была гораздо интереснее, чем они сами. Лорды Тьмы никогда не понимали магическую силу, поскольку она была неизвестна в Контоваре, и Совет смог изучить ее только из вторых рук. И все же они узнали, что она несовместима с колдовством. Как масло и вода, их нельзя было смешать - и все же Венсит сделал именно это или что-то в этом роде. Как? И почему?

"Почему" может быть проще. Очевидно, старик действительно был привязан к маленькой сучке. Что ж, им обоим хуже! Волшебнику с кошачьими глазами не нужны были ублюдочные породы. В лучшем случае они были инструментами, и если Венсит думал иначе, он был дураком.

Но если привязанность объясняла "почему", то "как" было более тревожным. Конечно, Венсит был последним выжившим волшебником, обученным Советом Оттовара, что означало - по определению - что он также был самым подготовленным волшебником из ныне живущих. Но это был не ответ. Волшебник с кошачьими глазами почувствовал силу, которую потратил старик, и ощущение от этого было... другим. С другой стороны, в Контоваре не было нынешних диких волшебников, и это могло быть просто еще одним необъяснимым проявлением дикого волшебства. Возможно, дикое волшебство могло бы смешать масло и воду, пусть и ненадолго. Не то чтобы это казалось очень полезным. Это усилие чуть не убило его - убило бы, если бы он расставил свои обереги чуть менее тщательно. Даже он не мог защитить себя от грани комы.

Но сама глубина опасности, которой он подвергся, указывала на то, насколько он был готов рискнуть ради этого отродья. Действительно, это совпадало с угрозой, которую он выдвинул против Совета семьдесят лет назад, когда вернул ему Малака Сардора, лишенного своего Дара, с обещанием снова нанести удар по Контовару, даже ценой собственной жизни, если Лорды Тьмы когда-либо предпримут еще одну тайную попытку против Лианы Хэйнатафрессы. Это потрясло Совет - даже волшебника с кошачьими глазами, как бы мало он ни хотел это признавать, - до глубины души. Возможно, обещания, которые он давал, опасности, которым он подвергался, чтобы сохранить жизнь Лиане и ее дочери, были просто прихотями старого-престарого человека, который наверняка должен понимать, что даже дикие волшебники не живут вечно. Возможно, его мозг действительно размягчался, становясь рабом своей потребности в любви в его старческом возрасте. Но, возможно, были и другие причины. Неизвестный потенциал магической силы означал, что к Гвинне нужно подходить осторожно, но за ней также нужно внимательно наблюдать, хотя бы из-за ее потенциала в качестве приманки. Действительно, было много причин помнить молодую Гвинну. Молодой маг мог бы лучше всего подойти для учебы, особенно если она также может оказаться долгожданной щелью в броне Венсита. Волшебник с кошачьими глазами улыбнулся. Это могло бы даже оказаться приятной игрой само по себе, если бы она выросла такой же красивой, как ее мать...

Он стряхнул с себя грезы наяву. Он тщательно изучал свой список врагов, и всегда это возвращалось к Венситу. Он был настоящим врагом. Он всегда был таким, и следует предположить, что он знал больше, чем показывал.

Но что он мог знать? Он не посещал Контовар с Падения, и даже самое лучшее предсказание мало что говорило на таких расстояниях. Он, несомненно, многое знал о Совете, но он не мог узнать о рождении волшебника с кошачьими глазами, не задействовав сигнальные заклинания Совета. Кроме того, он не предпринял никаких попыток измерить силу волшебника с кошачьими глазами, что доказывало его невежество. Даже Венсит не мог быть настолько уверен в себе, чтобы не чувствовать необходимости даже проверять своего решающего будущего соперника!

В конце концов, это и было текущей целью Совета: протестировать Венсита. Дикий волшебник был стар. Он мог быть самым обученным волшебником на свете, но был предел дикого волшебства, которое он все еще мог направлять. Было бы глупо недооценивать его, но в равной степени и переоценивать. Когда его власть иссякнет, это произойдет быстро, и Совет не должен пугать себя до робости, если главная угроза превратилась в бессилие.

Потребовались годы, чтобы убедить других протестировать Венсита, пока он не указал, что им не нужно обращаться к старику напрямую. Жребий был брошен, как только он обнаружил, что меч продолжает существовать и где он спрятан, и Вулфра была завербована и подготовлена для своей роли.

Если она убьет Венсита при незаметной поддержке его и Совета, хорошо. Конечно, было гораздо более вероятно, что она умрет, но это также было приемлемо, потому что, когда она столкнется с Венситом, волшебник с кошачьими глазами будет наблюдать. Даже если бы она погибла, ее борьба раскрыла бы нынешние способности Венсита - и хотя ее смерть была бы незначительным неудобством, были и другие норфрессанцы с ее способностями к искусству. Ее положение дворянки делало ее полезной, но без этого можно было прожить. Даже потеря меча, хотя и прискорбная, была бы приемлемой ценой за информацию, которую он мог получить.

Он удовлетворенно кивнул. Его план был разумным, и десятилетия труда скоро окупятся. Каким бы ни был исход, он будет лучше информирован - и, следовательно, сильнее, - когда, наконец, начнется настоящая игра.

Он усмехнулся и отставил свой бокал с вином, чтобы неторопливо отправиться в постель. Все они были марионетками - даже Венсит - танцующими по его приказу. Было особенно забавно наблюдать за диким волшебником, особенно с учетом того, что пророчество доказывало, что род волшебника с кошачьими глазами не мог не исполнить свою окончательную судьбу. Его дом в конце концов восторжествует, что бы еще ни случилось. Правда, было достаточно двусмысленности, чтобы никогда нельзя было быть до конца уверенным, когда они восторжествуют, поэтому было возможно - хотя и маловероятно, - что он сам погибнет, не увидев, как это произойдет. Но он уже обеспечил своих собственных наследников, на всякий случай, и возможность неудачи была тем, что делало жизнь достаточно сложной, чтобы ее стоило прожить.

Волшебник с кошачьими глазами крепко спал в ту ночь.

Кенходэн наблюдал, как красный свет просачивается сквозь верхние ветви леса Хев, и размышлял.

Он не знал источника музыки, которую играл, и не понимал собственных слов Венсита. Загадка того, кем он был, оставалась, но беспокойная ночь принесла ему неожиданный покой.

Он зевнул и потянулся. Боги! Он немного отдохнул, но чувствовал себя так, словно кто-то пытался избавиться от сырости, вытряхивая его насухо. Он развел огонь и подумал, не дать ли остальным поспать, но инструкции Базела были твердыми.

Он наблюдал, как поднимается дым, и его взгляд упал на футляр для арфы. Он хотел прикоснуться к ней снова, но не осмеливался. Он отвел от этого свои мысли, погрузившись в глубины собственного разума, стремясь к возвышенному ужасу, который принесла арфа, но его там не было. Его брови удивленно приподнялись из-за его отсутствия, и он еще глубже погрузился в свои мысли... только для того, чтобы застыть, когда они остановились от почти физического шока.

Он поднялся во весь рост, широко раскрыв глаза от изумления. В его сознании был барьер! Прошлой ночью его там не было... или все-таки был? Он моргнул, проверяя свою память, мысленно перебирая каждое событие со времен Белхэйдана, и все они были там, открытые для его прикосновения. Он ничего не потерял из нового, но эта невыразительная стена, казалось, закрывала какой-то внутренний стержень, и это было тем более тревожно, потому что, насколько он знал, внутри этого барьера ничего не было.

Он снова присел на корточки, поправляя чайник. Музыка. Должно быть, это была музыка. Откуда бы это ни взялось, это сделало... что-то глубоко внутри него. Не поэтому ли Венсит сказал Базелу позволить ему играть? Знал ли волшебник, что это произойдет?

Это была тревожная мысль, но чем больше Кенходэн размышлял над ней, тем больше убеждался, что Венсит, должно быть, знал. Итак, из этого следовало, что волшебник хотел, чтобы это произошло... чем бы "это" ни было.

Он внимательно рассмотрел себя на рассвете и обнаружил, к своему немалому удивлению, что большая часть его гложущей неуверенности исчезла. Эта странная внутренняя стена была первым изменением с тех пор, как он понял, что у него нет памяти, и это придало ему своего рода силу, как осязаемое доказательство того, что в самом сердце его действительно было что-то, потому что, если внутри него было что-то большее, чем пустота, когда-нибудь он мог бы действительно вернуть свое прошлое. Он долго лелеял эту мысль, а затем весело фыркнул, осознав, что почувствовал облегчение - почти жизнерадостность - обнаружив, что часть его разума заблокирована от его собственного проникновения. Это должно было напугать его, но даже загадка, казалось, была лучше, чем простая пустота.

Он встряхнулся, почему-то уверенный, что это было то, что он не должен был обсуждать даже с Венситом. Отчасти потому, что он был уверен, что Венсит не объяснил бы ему этого, даже если бы он спросил. Что бы ни заставляло скрывать от него его собственное прошлое, вряд ли это могло просто исчезнуть в одночасье. Нет, у него не было выбора, кроме как продолжать, как он начал, пока волшебник не подаст ему положительный знак. Это могло бы расстраивать, но он приобрел определенное знакомство с разочарованием. Еще немного этого не убило бы его.

Он снова фыркнул, затем кивнул сам себе и легонько потряс Базела за плечо.

Храп градани мгновенно прекратился, и один глаз открылся.

- Сегодня дождя нет, - сказал ему Кенходэн.

- Да, я ожидал этого. - Базел потянулся. - Прошлой ночью я почувствовал запах сухого рассвета, и я думаю, что это в такой же степени заслуга Томанака, как и Чемалки, парень.

- И почему это может быть? - подозрительно спросил Кенходэн.

- Почему-то в те дни, когда я сражаюсь, никогда не бывает дождя. - Венсит зашевелился позади них, и Базел взглянул на него. - За исключением, конечно, - поспешно добавил он, - тех случаев, когда я был связан с армиями или волшебниками.

Венсит снова замер, а Базел сердито посмотрел на него. Действительно ли волшебник проснулся или нет?

- Так ты ожидаешь боя сегодня? Ты думаешь, они все еще рядом с нами?

- Некоторые из них, во всяком случае. Я думаю, они достаточно хорошо заметили наш след и догадались, куда мы направляемся, но они понятия не имеют, каким этот след будет после того, как доберутся туда. Они не захотят оставлять меня надолго незамеченным, потому что они будут знать, как они могут не найти нас снова, если когда-нибудь потеряют нас. Прошло два дня, парень, но, по крайней мере, еще несколько человек там, в грязи, пытаются пометить наш след.

- Тогда буди Венсита, и поехали!

- До завтрака?! Парень, парень! Давай не будем паниковать из-за нескольких убийц! Мы далеко впереди, если только они вдруг не отрастили крылья. Я думаю, мы медленно и спокойно доберемся до ручья; тогда они смогут догнать нас и поприветствовать. Они этого не сделают, только если у них есть здравый смысл Пурпурных лордов,. Тем не менее, мы всегда можем надеяться, а пока, спасибо, я приготовлю и съем хороший завтрак, пока ты будешь кормить лошадей.

Роспер встретил тот же рассвет. На самом деле, он ждал этого с нетерпением, завидуя каждой секунде. Его раздраженные расхаживания заполнили ночь, и когда наконец взошло солнце, он приветствовал его убийственной ухмылкой.

Он щедро использовал свой носок обуви, когда будил своих людей. Они выкатывались медленно, но хлесткие приказы вскоре заставили их двигаться бодро, если не сказать с радостью. Они исподтишка наблюдали за ним во время своей торопливой трапезы, но он едва ли замечал это. Вместо этого он ничего не ел, нетерпеливо расхаживая взад-вперед, и один или два человека обменялись недовольными взглядами. Убийцы убивали хладнокровно; огонь в глазах Роспера показался им сомнительным предзнаменованием успеха.

И все же никто не хотел спорить с ним в таком настроении. Он повел их садиться в седло, и каждый брат-пес выбрал себе самую выносливую лошадь - из лошадей, освеженных ночным отдыхом и не подозревающих о жестоком обращении, ожидающем их.

Роспер, в свою очередь, вскочил в седло и привстал в стременах. Он еще раз оглядел своих людей, затем взмахнул рукой, направляя их на добычу, и восемь человек устремились вниз по тропе, разбрызгивая грязь.

Они должны были встретиться сегодня. Роспер почувствовал это - почти попробовал на вкус. Будь то скрытность или лобовая атака, он догонит их сегодня. Солнечный свет пробивался сквозь деревья, яркие лучи света превращали туман в скопление золота под темным пологом ветвей, но он почти не обращал внимания на их красоту, разве что наклонялся с седла, чтобы поискать признаки прохождения своей добычи.

Чернион завтракал в залитой солнцем гостиной, пока остальные седлали свежих лошадей. Затем глава Гильдии заплатил за их ночлег и лошадей, и все пятеро исчезли на большой дороге.

Ночью Чернион смирился с тем, что отправка Роспера была ошибкой, но слезы ничего не меняли, и преуспел ли Роспер или умер, было в его собственных руках. Все, что мог сделать Чернион, - это быстро добраться до Синдора. Если Роспер прискакал бы по пятам за Базелом, тем лучше; если бы он был мертв, Черниону потребовалось бы как можно больше времени, чтобы подготовиться.

Конь убийцы почувствовал нетерпение своего всадника. Хотя Чернион не пользовался ни шпорами, ни кнутом, мерин все быстрее мчался по прямой, как стрела, дороге. Люди Гильдмастера переглянулись, затем пришпорили своих коней, и квинтет помчался на юг.

Баронесса Вулфра встретила новый день с новой уверенностью, ее ночные страхи успокоились благодаря энтузиазму и новым планам. Беспокойство все еще витало под поверхностью ее мыслей, но теперь оно побуждало к действию, а не страх.

Ее обороноспособность должна быть усилена. Удвоение физического патрулирования не было проблемой, но тайные меры требовали больше размышлений. Тем не менее, она знала, что может усилить заклинания ловушки и сигнализации в своей крепости. Это стоило бы жизни еще нескольким особым заключенным, но, в конце концов, именно для этого они и существовали.

Но сначала позавтракаем. Пустой желудок был плохим началом дня колдовства. Не то чтобы Вулфра когда-либо нуждалась в энергии или аппетите - или в аппетитах, если уж на то пошло. Позвав свою служанку, она позволила себе легкую улыбку, поскольку существовали определенные привилегии для той, кто была одновременно дворянкой и волшебницей. Как тот новый стражник. Она была уверена, что ему понравятся его новые обязанности, поскольку он помог ей правильно начать день.

Ее маленькая улыбка стала шире. Она жила колдуньей и баронессой; она умрет такой, если ей придется умереть, но сегодня жизнь была хороша.

В Белхэйдане храбро сияло солнце. Несмотря на это, весенние тени оставались прохладными, но рыжеволосая маленькая девочка, казалось, не замечала холода. Она неподвижно сидела в тени стены Академии магов Белхэйдана, изучая клумбу с цветами, как будто их хрупкие соцветия были самыми драгоценными вещами во вселенной, а Трейн Элдарфро прислонился к раме окна Лентоса и наблюдал за ней. Он наблюдал за ней почти так же долго, как она наблюдала за цветами, потому что она задавала вопросы, на которые он не мог ответить. Вопросы, на которые никто в Академии не мог ответить, и это было одновременно неприемлемо и опасно.

Он вздохнул.

- Проблемы, Трейн?

Лентос вошел в кабинет следом за ним, и Трейн обернулся.

- Только одна, Лентос. Только одна.

- Гвинна? - Лентос сидел спокойно, задавая этот вопрос. Выражение его лица было безмятежным, но Трейну не нужен был его Талант, чтобы почувствовать беспокойство другого мага.

- Конечно! Лентос, что бы ни происходило, это еще более странно, чем мы думали.

Трейн с любопытством ждал ответа ректора, поскольку его открытия ошеломили его, и он испытывал какое-то извращенное предвкушение, готовясь разрушить знаменитое монументальное спокойствие Лентоса.

- Нет никаких странных талантов, только необычные, - сказал Лентос.

- Тебе не нужно цитировать мне коду, Лентос. Возможно, мне следует сказать, что ситуация более странная, чем мы думали. Хотя я также думаю, что "необычный" - слишком слабое прилагательное, чтобы описать то, что происходит в голове Гвинны.

- Я вижу, тебя распирает от новых наблюдений. - Лентос откинулся назад и поднял ноги, упершись пятками в стол. - Полагаю, тебе лучше сказать мне, но если ты снова потревожишь мои сны сегодня ночью, ты пожалеешь об этом, мой друг.

- Ха! - Трейн оглянулся на Гвинну. - Хорошо, давай разберем это по порядку.

- Во-первых, она должна была умереть во время кризиса. Что-то сломало ее барьеры в последний момент, но она зашла так далеко, что просто сломать их было недостаточно. Кто бы ни вошел, он должен был дать ей повод жить, а это работа для тренированного эмпата. Но единственный обученный эмпат - я - не смог этого сделать.

- Пока что единственный ответ, который я вижу, - это Венсит. Я не знаю как, но я точно знаю, что никто из нас не смог бы этого сделать. Я не самый лучший маг, который когда-либо жил, но и не самый худший. Я знаю свою работу, и спасти Гвинну было невозможно, используя талант мага. Следовательно, тот, кто это сделал, не использовал талант мага, что оставляет только волшебство, а мы знаем, что волшебство палочки и талант не могут объединиться. Мы думали, что знаем, что дикое волшебство тоже не может, но поскольку у нас есть доказательства того, что волшебство палочки не может, это должно было быть сделано с помощью дикого волшебства. И единственный живой дикий волшебник просто случайно оказался ее вторым отцом. Как ни кинь, это должен был быть Венсит.

Трейн выжидающе откинулся назад, но Лентос просто кивнул и махнул своему младшему коллеге, чтобы тот продолжал.

- Что ж, - Трейн был немного уязвлен хладнокровием Лентоса, - давай примем как данность, что тогда Венсит спас ее. Забудь, что он солгал нам, сказав, что дикое волшебство не может сотворить такого, и посмотри на саму Гвинну.

- Она должна была проспать по крайней мере три дня после столь тяжелого кризиса; она проспала менее тридцати часов. Она должна была проснуться дезориентированной; она была тихой, но точно знала, где находится и почему. Новые маги не могут ни защищать, ни избегать трансляции, пока они не обучены; она не передала ни единого писка, и я все еще не могу пробиться сквозь ее внешние щиты. Она либо не может - или не хочет - впустить меня. Она просто сидит и смотрит на эти цветы, не проявляя к своим талантам больше любопытства, чем к камню! - голос Трейна повысился, и он почти впился взглядом в Лентоса, когда закончил. - И если это не квалифицируется как странное, тогда что, черт возьми, происходит?! - потребовал он.

Лентос несколько секунд молчал, а когда заговорил снова, его слова застали Трейна врасплох.

- Ты знал, что старейшины подняли барьеры этим утром?

- Что? - моргнул Трейн. - Нет. Но что насчет этого? Разве нам пора на учения?

- Почти. - Лентос кивнул. - Ты знаешь, что вокруг академий и имперских крепостей поддерживаются барьеры против возможности Контовара развивать собственные магические таланты. Конечно, мы проводили наши учения в течение девяти столетий без каких-либо указаний на то, что в Контоваре есть какие-либо маги. Ты, конечно, тоже это знаешь.

- И что? - Трейн был сбит с толку таким поворотом разговора.

- Чего ты, возможно, не знаешь, поскольку мы очень тщательно никогда это не обсуждаем, так это того, что барьеры также непроницаемы для всех известных заклинаний прорицания.

- Что? - Трейн выпрямился. - Лентос, я так же расстроен... двуличием Венсита, я полагаю, как и ты, но это не повод отгораживаться от него! Если, - задумчиво добавил он, - ты действительно сможешь, то есть при условии, что он вообще сможет вмешиваться в талант мага.

- Ты упускаешь мою мысль. Мы не блокируем его; мы блокируем всех других волшебников. В частности, Совет Карнэйдосы.

- Почему? Мне тоже не нравится, когда за мной шпионят, но нельзя поддерживать барьеры вечно, не истощая академию.

- Верно. Но сядь, Трейн. Есть вещи, которые я должен тебе сказать, и мне нужно твое слово, что ты их скрепишь печатью.

Трейн автоматически опустился на один из офисных стульев с прямой спинкой, в шоке уставившись на ректора академии Белхэйдан. "Печать" имела только одно значение для мага: блокировку разума. Лентос хотел, чтобы он заблокировал часть своего разума, связанную с тем, что он собирался услышать, что помешало бы ему поделиться этим с кем-либо, кроме старейшин академий. Он никогда не мог проговориться добровольно, и если бы это было вырвано у него под давлением, первый слог убил бы его мгновенно и безболезненно. Запечатывались только самые могущественные секреты, и Трейн не хотел, чтобы в его мозгу было больше триггеров самоубийства, чем он мог помочь. Но Лентос не по прихоти был назначен ректором Белхэйданской академии. Если он просил об этом, значит, у него была причина, и после недолгого колебания мастер-эмпат медленно кивнул.

- Спасибо. - Лентос тепло улыбнулся доказательству его доверия, затем продолжил. - Во-первых, за последние два дня старейшины и я тщательно просмотрели записи. Похоже, Венсит на самом деле никогда не говорил, что не может сделать то, что, как доказывает твоя восхитительная логика, он сделал для Гвинны.

- Но это есть в каждом учебном тексте! Каждый маг знает, что это невозможно!

- Верно, но он никогда этого не говорил. Он просто никогда не поправлял нас, когда мы неправильно его понимали. Вот почему я продвинул упражнение с барьером, чтобы мы могли обсудить это наедине.

- Мы видим только две возможности. Либо он не знал, что может это сделать, либо знал и хотел скрыть такую возможность. Мы не верим, что он мог быть невежественным, поэтому мы приходим к выводу, что он решил скрыть свою способность напрямую касаться таланта мага.

- Очевидно, следующий вопрос был "почему". Незнание нам ничего не стоило, но это помешало ему получить от нас всю возможную помощь. Мы не видим причин, по которым ему нужно было бы скрывать это от нас, поэтому мы думаем, что он скрывал это от кого-то другого - кого-то с таким острым слухом, что он мог скрыть это, только никому не рассказывая, включая нас.

- Волшебники, - сказал Трейн и кивнул. - Я следую твоей логике, но действительно ли это имело бы значение, если бы карнэйдосцы знали?

- Возможно, так и было, - сказал Лентос. - Из-за Гвинны.

- Гвинна? - Трейн покачал головой. - Почему Гвинна?

- В самом деле, Трейн! Как ты его только что назвал? Ее "второй отец"? У нее талант мага; маги переживают кризисы, когда их силы пробуждаются; и Венсит любит ее. Если бы у нее был тяжелый кризис - а все знали, что так оно и будет, - неужели ты ожидал бы, что он просто позволит ей умереть? Конечно, нет! И карнэйдосцы не менее проницательны, чем мы. Они бы наблюдали за ней, как ястреб, и когда у нее начались конвульсии, они бы ждали. Я полагаю, он хорошо защищался, но было бы этого достаточно, если бы они знали заранее?

- Значит, он спрятал это, чтобы они не узнали? В этом и есть тайна?

- Вот почему он спрятал это, но это определенно не вся тайна.

- Думаю, что нет, - медленно сказал Трейн. - Теперь они должны знать, что он может это сделать, так что нет смысла притворяться, что он не может. Но вы воздвигли барьеры, поэтому вы думаете, что что-то в этом все еще стоит скрывать. Я могу зайти так далеко; я просто не вижу, что бы это могло быть.

- Конечно, ты не знаешь. Ты техник, учитель. Это все, кем ты действительно хотел быть с того дня, как госпожа Заранта впервые начала твое обучение. Ты не имеешь дела с Советом или политикой, так что ты не хитрый. Но ты должен стать хитрым, Трейн, потому что, если я не ошибаюсь в своих предположениях, ты скоро окажешься втянутым в дела Гвинны и Венсита по самую шею.

- А? Боюсь, тебе придется объяснить это по буквам, - неожиданно сказал Трейн.

- Конечно. Если мы правы, он проявил превосходную предусмотрительность, скрыв свои способности, чтобы избежать нападения карнэйдосцев, не так ли?

- Ну, конечно, он сделал...

- Предвидение настолько хорошее, - перебил Лентос, - что он начал применять его девятьсот лет назад, когда сказал первой академии, что ни один "колдун" не может прикоснуться к таланту мага.

- Но это означало бы... - Трейн сделал паузу, когда замешательство переросло в ужас. - Это нелепо! Волшебники не могут предугадать, Лентос, и даже маг не может предугадать так далеко вперед! Или ты хочешь сказать, что он обманул нас и в этом тоже?

- То, что я говорю, еще более тревожно. Он никогда прямо не лгал о своей способности прикоснуться к таланту мага, но он сказал - и я цитирую из записей - "даже дикий волшебник не обладает силой предвидения". - Предвидение и пророчество, конечно, не одно и то же, и несколько волшебников создали последнее, но способность видеть будущие события сильно отличается от двусмысленности пророчества.

- Тем не менее, Венсит явно потратил столетия на подготовку именно того, что произошло три дня назад, что требует чего-то очень похожего на предварительную подготовку. У него была конкретная информация, и на что это указывает, Трейн?

Трейн боролся с новыми данными и замешательством, и когда он заговорил, его голос звучал неуверенно.

- Он знал о Гвинне, но волшебники не могут предугадать. Он предпринял шаги, чтобы защитить их обоих задолго до ее рождения, что подразумевает, что он начал предпринимать эти шаги задолго до того, как понял, что только любовь может заставить его пойти на такой риск, так что у него, должно быть, был и другой мотив. Но это значит...

- Я возлагаю на тебя надежды, Трейн, - мягко сказал Лентос, когда голос молодого мага затих. - Это означает, что он двигался даже более осторожно, чем мы думали. У него есть план, основанный на знаниях, в которые мы не посвящены - и, вероятно, не можем быть посвящены. Это означает, что он провел по меньшей мере тысячу лет в ожидании чего-то, что происходит прямо сейчас, и что твоя ученица каким-то образом имеет решающее значение для успеха того, что он планирует.

Гвинна подняла глаза, но мастера Трейна больше не было в окне, и она отвела взгляд, задаваясь вопросом, смогут ли они с ним работать вместе, как должны. Она знала, что им обоим будет тяжело, так же как знала, что не осмелится раскрыть то, чему научилась у Венсита в тот обжигающий момент слияния.

Она снова посмотрела на цветы. Она не могла понять всего, что видела, но знала, что видела слишком много. Она просто была слишком молода, чтобы понять, что все это значит.

Многое в происходящем беспокоило ее. Она не могла понять, как ей удавалось не думать о мастере Трейне, но она знала, почему она это сделала. Прежде чем он смог помочь ей учиться, она должна была убедить его, что определенными знаниями нельзя делиться. Но как она остановила его? Все, что она сделала, это подтолкнула его своими мыслями, и она не должна была таким образом удерживать мастера-мага. Единственное, что она точно знала, так это то, что Венсит не показал ей, как это делается. Он не был магом, и он также не учил ее быть им.

И все же эта способность откуда-то взялась. И как сюда вписался грифон? Если уж на то пошло, откуда она узнала, что великолепное существо из ее видения было грифоном? И откуда взялась музыка арфы? Это была самая прекрасная вещь, которую она когда-либо слышала, но ее пугало осознание того, что она вообще никогда ее не слышала. И чьи это были желтые, кошачьи глаза? Они не были похожи на глаза Бланшраха, потому что были холодными и мертвыми. И что это была за огромная корона? Чей это был большой серебряный конь? Что это был за повторяющийся образ меча со сломанной рукоятью? Почему она чувствовала такой страх всякий раз, когда думала о своем отце?

Она не думала, что Венсит знал все, что она видела, что только усугубило ее проблему. И что бы он ей ни показал, этого было недостаточно. Сейчас в ее голове было слишком много всего. Слишком много новых способностей, слишком много знаний, которые она еще не нашла, не приложила мысленных усилий. Ей нужно было овладеть этими способностями, раскрыть секреты, скрытые в этих знаниях, и понять, что это значит, почему все это влилось в нее и что она должна была со всем этим делать. И каким-то образом, чтобы все это произошло, она должна была заставить мастера Трейна помочь ей, не показывая ему того, что она знала.

Маленькая девочка с бездонными голубыми глазами и сердцем, исполненным музыки арфы, смотрела на цветы и страстно желала рассказать кому-нибудь все, что она знала или подозревала. Но она не могла. Они, вероятно, не поверили бы ей, даже если бы она это сделала - она не была уверена, что сама во все это верит, - но она знала, что не может никому рассказать.

Она никогда раньше не осознавала, насколько она на самом деле молода. Слишком многого ей никогда не говорили, слишком многое она принимала как должное. Кризиса мага было достаточно, чтобы разрушить любое детство, но ее детство было еще более разрушено кратким, великолепно ужасным слиянием с личностью тысячелетней давности. Теперь она видела себя двумя парами глаз, двумя разумами. Одна была юной, растерянной и напуганной; другая была древней, признававшей свою молодость с каким-то нежным, неумолимым состраданием.

Ее неопытность может оказаться смертельной, и не только для нее. Она знала, что разгадала самые сокровенные планы Венсита... и что он никогда не хотел, чтобы это произошло. Если она допустит хоть одну ошибку, то может разрушить все, что он когда-либо пытался сделать, а ей не хватало подготовки, чтобы знать, чего не следует делать.

Она только знала, что это пугало ее. Это очень, очень сильно напугало ее.

Базел бежал трусцой все позднее утро, установив легкий темп по сравнению с последними тремя днями. Кенходэн был благодарен, и хотя он беспокоился, как бы их не настигли, не дотянув до цели Базела, он чувствовал себя на удивление непринужденно.

До прошлой ночи он принимал план устроить засаду на убийц в основном как "безопасный" выход для ярости внутри него, и это как-то изменилось. Он все еще чувствовал ту ярость, но что-то внутри новых стен его разума изменило его точку зрения. Его ярость больше не была угрозой; он контролировал ее, как будто она была на короткой, тяжелой цепи, которую он мог снять по своему желанию. Он обнаружил, что смотрит на это почти отстраненно, как на часть самого себя... полезную часть, которая должна была пугать его, но больше не пугала.

И все же мысль о засаде беспокоила его сейчас даже меньше, чем тогда, когда его ярость жаждала приемлемого выхода. Это было правильное решение, потому что человек убивал убийц любым возможным способом. Теперь это утверждение было самоочевидным, принятым почти бесстрастно - без высокомерия или самодовольства, но с чем-то гораздо более похожим на... самоузнавание.

И вместе с этим пришла усталость, как будто часть древности Венсита проникла в его кости. Чувствовали ли старые деревья то же самое? Полные энергии и жизненных сил, когда они встречали бурю, но одновременно старше холмов? Как будто они всегда были здесь и будут здесь вечно?

Или он был речной скалой? Камнем, отполированным и истертым до тех пор, пока у него не осталось твердых краев, только округлости и неизменная сердцевина? Он не знал ответов на эти вопросы, но чувство равновесия, приспособления дало ему покой, которого он не знал со времен Белхэйдана, еще более странный из-за ощущения бесконечной борьбы под ним, как вулкан, покрытый льдом и снегом.

Полуденный привал поразил его, потому что он ехал, погруженный в свои мысли. Теперь он мысленно встряхнулся и спешился, чтобы размяться.

- Сколько еще, Базел? - спросил он.

- Еще час. Я думаю, мы доберемся до ручья не более чем за полчаса; все остальное время уйдет на то, чтобы взобраться на дальнюю сторону.

- А убийцы? - спросил Венсит.

- Об этом труднее сказать. - Базел пожал плечами. - Сегодня я задал им легкий темп, и буду удивлен, если они все это время не приближались к нам. Возможно, они отстают на пять часов, а может, и на два. Хотя, я думаю, не меньше этого.

- Я бы предпочел поскорее покончить с этим, - вздохнул Кенходэн, вгрызаясь в кусок вяленого мяса.

- Ну, тут я с тобой соглашусь, парень. В мире слишком много отбросов Шарны. Лучше всего нам показать некоторым из них выход из этого положения.

- Может, они и подонки, - раздраженно сказал Венсит, - но они также опытные бойцы. Я бы посоветовал никому из вас не забывать об этом!

- Может, они и искусны, - строго сказал Базел, - но не называй их при мне "бойцами". Любой сын Шарны опозорил свой клинок - хотя я буду счастлив познакомить их со своим!

- Просто чтобы они сначала не всадили в тебя сталь, Гора.

- Что они не сделают.

- Я предлагаю тебе убедиться в этом, потому что это будет не чистая сталь.

- Яд? - при этой мысли у Кенходэна по коже побежали мурашки.

- Да, - сказал Базел. - По мнению брата-пса, мертвый есть мертвый, а убийство - это не что иное, как вопрос кормаков. И старый седобородый тоже был прав, напоминая об осторожности. Но, с другой стороны, я всегда такой. - Градани снова встал, поправляя свой рюкзак на плечах. - И я все еще говорю, что они не бойцы!

Кенходэн вскочил в седло и последовал за Базелом по меняющейся тропе. Лесные гиганты отодвинулись далеко назад, и промежутки между ними заполнили более невысокие, низкорослые деревья. Ива и ольха стали встречаться чаще, и Кенходэн нахмурился, когда они напомнили ему о реках. Наконец-то он просох и предпочел бы оставаться в таком состоянии день или около того.

К сожалению, мир, похоже, не слишком заботился о том, что бы он предпочел.

Он услышал угрожающий рокот воды задолго до того, как тропа привела их к глубокой впадине ручья. Этот рокот начинался тихо, но по мере их приближения становился все громче, и ему стало интересно, как он звучит позже весной, когда поток, породивший его, бьет ключом.

Когда он наконец увидел это, то смог только покачать головой. Это было хуже, чем он боялся.

Бурлящий ручей протекал в широком, неприятном ущелье. Вода не выглядела глубокой, но она с ужасающей скоростью текла по валунам, а белая пена и брызги создавали радуги над крутыми уступами каскадных порогов. Ожерелье из плавника у вершины ущелья показывало, что иногда оно было немного глубже - примерно на тридцать или сорок футов, с усмешкой подумал он.

Опора в овраге была плохой. Земля была наклонной, но недостаточно для хорошего дренажа, и мягкая земля засасывала копыта лошадей, когда они пробирались по ней. Были твердые места, но не было тропы, и даже несмотря на то, что Базел осторожно пробирался впереди в поисках пути, одна вьючная лошадь в какой-то момент упала на колени, и ее пришлось спасать.

Перейдя болото, они оказались лицом к самому ручью. Вода никогда не поднималась выше стремян Кенходэна, но течение было сильным, а опора еще хуже. Базел остался на берегу выше по течению, осторожно направляя вьючных лошадей, но им буквально приходилось нащупывать дорогу. Скакун воспринял это спокойно; вьючные лошади определенно не восприняли, и даже Глэмхэндро явно почувствовал облегчение, когда он наконец появился на дальней стороне.

Но они вышли только для того, чтобы посмотреть на тропу, а она поднималась от самого берега ручья, не позволяя лошадям нигде остановиться и собраться с силами для подъема. Он извивался по западному утесу, как нечто, чем могла бы пренебречь змея, и западная сторона была более чем на сто футов выше, чем восточная. Кенходэн и Венсит спешились - даже скакуну этот подъем показался бы утомительным с кем-то в седле - и последовали за Базелом вверх по склону пешком. Большая часть его была почти вертикальной, и даже с поворотами тропа была настолько крутой, что вьючные лошади сильно дышали, прежде чем они преодолели глубокую узкую выемку в густой заросли ив.

Кенходэн с благодарностью остановился, чтобы осмотреть место засады. Базел был прав; это было идеально. Никто не мог быстро пересечь ручей, и они не могли быстро отступить под огнем, однажды перейдя его. Единственный выход был бы наверх и через нападавших, а извилистая тропа вряд ли способствовала этому. По его мнению, это превосходно подходило для их целей, и он так и сказал.

- Да, - согласился Базел. - Но если Чернион хочет быть таким хорошим, как о нем говорят, - а я нисколько не сомневаюсь, что это так, - нам лучше не рисковать.

- И тебе лучше подготовиться, - сказал Венсит, склонив голову набок, как будто прислушиваясь.

- А? Так, значит, они на своем пути?

- По крайней мере, некоторые из них. Я могу ясно чувствовать только одного - он, кажется, сильно ненавидит нас. Странно. Братья-псы обычно довольно бесстрастны.

- Это предположение, и я рискну предположить причину его гнева. - Базел улыбнулся. - Мы задали им нелегкий темп, и я не сомневаюсь, что они это почувствуют. - Он задумчиво посмотрел на овраг. - Может ли случиться так, что нам нужны пленные, Венсит?

- Нет. - Волшебник посмотрел в направлении взгляда Базела. - Даже если они поклянутся Томанаку, маловероятно, что братья-псы будут соблюдать ее, и ты знаешь, что никогда нельзя быть уверенным, что нашел все их оружие. Если уж на то пошло, они бы ничего нам не сказали без большей "убедительности", чем хотелось бы Томанаку, Базел.

- Да, без сомнения, ты прав в этом, - пророкотал Базел в знак согласия. - Но если мы не будем оставлять ни одного из них, тогда вот как я думаю с этим справиться, если вы согласны.

Остальные наклонились ближе, прислушиваясь, и их улыбки не были приятными.

Роспер не мог не согласиться с объяснением Базела о его ярости, но не только узкая, извилистая тропа и грязь привели его в ярость. Нет, следы, оставленные его добычей, были еще более раздражающими.

Они замедлились. Они больше не спасались бегством, но он не осознавал этого, пока не истощил своих лошадей. Три из них захромали, и остальные пять были близки к этому. Если они не догонят в ближайшее время, их оставшийся запас будет близок к сортиру, и решение Базела замедлиться покажет всей Гильдии, что Роспер был неправ, расходуя своих лошадей.

Роспер не знал, сбавил ли Базел скорость, потому что думал, что оторвался от преследования, или потому, что теперь хотел, чтобы его обогнали. В своем нынешнем настроении он отдавал предпочтение первому тезису, но это больше не имело значения. Его решения уже были приняты.

Его люди почувствовали это, и они были недовольны. Это преследование было в высшей степени непритязательным. Хуже того, все они знали репутацию Базела и Венсита, и никто не стремился встретиться с кем-либо из них, когда те ожидали этого. Было общеизвестно, что белхэйданский орден пытался убить Базела тридцать лет назад, когда он только поселился в Белхэйдане; сегодня Белхэйданского ордена не существует. Возможная связь была пугающей, и хотя мысль об убийстве Венсита могла быть привлекательной с профессиональной точки зрения, ходили слухи - по большей части опровергаемые старшими членами Гильдии - что это тоже пытались сделать раньше.

Но скорпионы Шарны подгоняли Роспера, и было рискованно пересекаться с ним в таком настроении. Он проложил себе путь к своему нынешнему посту, и те, кто вызывал его гнев, как правило, получали опасные задания... или еще быстрее заканчивали свои дни.

Они добрались до оврага и остановились. Следы целей вели туда, но даже Роспер не был готов мчаться вслепую по такой местности. Вместо этого он изучал ущелье, с усилием удерживая себя на месте. Либо Базел был на вершине дальнего утеса, либо его там не было - но как это выяснить, не причинив вреда и не потратив время впустую? День подходил к концу, их лошади хромали, и мысль о том, что он позволит своей добыче еще больше опередить его, терзала его душу.

Роспер размышлял еще долгое мгновение, затем хмыкнул.

- Меняйте лошадей, - отрывисто приказал он.

- Прошу прощения, Роспер, - нервно сказал один из мужчин, - но это наши последние приличные лошади. Если мы потеряем их там, - он кивнул на овраг, - мы не сможем преследовать их на другой стороне.

- Верно, Лейрднос, - проскрежетал Роспер, - но если возникнут проблемы с переправой, нам понадобятся свежие лошади, чтобы пройти через нее. Есть только один способ узнать, ждут ли они там, наверху, и я не собираюсь вечно сидеть здесь на всякий случай!

Лейрднос с несчастным видом спешился, и он и его товарищи обменялись взглядами, когда перекидывали седла на своих самых свежих лошадей. Никто не горел желанием узнать, что их ждет, и Роспер почувствовал, что они с беспокойством поддерживают осторожность Лейрдноса. Его гнев зацепился за их несчастье, как разжигающий костер.

- Лейрднос!

У поджарого убийцы пересохло во рту. Он знал, что собирался сказать Роспер, и горько пожалел, что открыл рот. К сожалению, он слишком долго и слишком тесно сотрудничал с Чернионом, который никогда бы не стал мстить кому-то за то, что тот просто усомнился в мудрости одного из его планов. Конечно, в подобном случае ему не пришлось бы сомневаться в мудрости Черниона.

- Они могут ждать там. - Роспер указал на ивы на вершине дальнего утеса. - Так что на всякий случай мы пошлем разведчика. Тебя.

- Да, Роспер. - Лейрднос отдал честь и повиновался, ибо его единственной альтернативой была смерть. Братья-псы в последнее время не бунтовали, каким бы сомнительным ни был приказ.

Он осторожно пробирался в ущелье, и его ладони были влажными, когда его глаза с ужасным восхищением скользили по краю обрыва. Его не заботило, насколько густыми были эти ивы...

Он перешел вброд ручей под шум воды и весеннее пение птиц. Его уздечка звякнула, и его лошадь фыркнула, пробираясь через грохочущие пороги. Это заразило его страхом, и Лейрднос почувствовал свою дрожь. Он пытался успокоить ее, но его сердце было не с ним, потому что Лейрднос - торговец смертью - не хотел умирать здесь.

Подъем по тропе оказался таким же плохим, как он и опасался, и его лошадь шла с трудом, хотя на извилистом склоне, по крайней мере, не было рыхлых камней или другой ненадежной опоры. Лейрднос пытался чувствовать благодарность за небольшие одолжения и не сводил глаз с тропы. Последнее, что ему было нужно, это чтобы его лошадь споткнулась, и они вдвоем полетели обратно в глубину оврага. Он бы беспокоился о вершине, если бы достиг ее.

А потом он все-таки добрался до нее, резко, и нервно натянул поводья под краем оврага. Он хотел, чтобы его лошадь как можно скорее пришла в себя, прежде чем он ткнется носом в эту узкую выемку. Если что-нибудь случится, он намеревался щелкнуть каблуками и проскочить мимо того, что его ожидало. Он выполнил свою часть; пусть другие разбираются, почему он не вернулся, чтобы отчитаться!

Он подождал столько, сколько осмелился, затем вынул меч из ножен и, прищелкнув языком, пустил коня вперед. В ноздри ему ударил сильный запах лошадиного пота, и его собственный пот струйками стекал по спине. Он двинулся в тень ив, держа одну руку на рукояти меча, и его нервы были в огне.

Его острые, хорошо натренированные глаза смотрели по сторонам. Заходящее солнце кровавыми лучами проникало под ветви, но внутренние тени были плотными, и он с особой осторожностью присматривался к более темным участкам, потому что Кровавая Рука спрятался бы хорошо.

Ничего.

Он взглянул вверх, осматривая навес из тонких ветвей над тропой, хотя ивы вряд ли представляли собой насест для нападающих сверху.

Ничего.

Он проехал сотню ярдов, наклоняясь, чтобы тщательно разглядеть тени. Все еще ничего! Воодушевленный тем, что выжил, он повернулся обратно к вершине утеса, чтобы доложить.

Роспер наблюдал, как его разведчик снова появился в заросшей ивами расщелине, размахивая руками, передавая сообщение, и приглушенно выругался. Его первое суждение было правильным; цели не планировали контратаковать, иначе они никогда бы не прошли мимо этого места. Теперь его чрезмерная осторожность стоила еще одного часа угасающего света без уважительной причины, и новое разочарование скрутило его желудок, как кислота. Он помахал ответным сообщением, затем жестом велел остальным садиться, кисло усмехнувшись их облегченным выражениям.

Лейрднос внимательно наблюдал за руками Роспера, читая приказ двигаться дальше еще на триста ярдов, чтобы быть вдвойне уверенным, и послушно развернул своего коня, довольный тем, что все еще дышит.

К несчастью для Лейрдноса, любой, кто мог спрятаться на Равнине Ветров, находил достаточно места для укрытия в лесу. Когда убийца проходил мимо сугроба зимних ивовых листьев, небрежно наваленных поверх убитой морозом ветки, сзади появилась длинная рука. Прежде чем он рухнул на землю, нож-крюк открыл второй рот поперек его горла.

Кенходэн выскользнул из очередных зарослей бесшумно, как кошка, и двинулся к краю утеса, стараясь спрятаться, когда натягивал лук. Он услышал шаркающий звук, когда Базел оттащил тело в сторону, а затем сталь прошептала, когда градани вытащил свой двуручный меч и тихо заговорил.

- Когда я возьму лидера - тогда начнешь с последнего.

Кенходэн кивнул и наложил стрелу на тетиву, наклонившись вперед, чтобы заглянуть сквозь завесу из ивовых ветвей.

Оставшиеся убийцы двинулись вверх по тропе, и он ясно слышал их голоса, тихие и далекие сквозь шелест ивы, когда они обсуждали трудности охоты. Он вдохнул влажный запах листьев, земли и свежего ветерка, благодарный за те перемены, которые произошли внутри него. Берсеркер в его душе был укрощен. Он был подобен мечу - заостренному, лишенному всего, кроме цели.

Копыта глухо стучали, пока убийцы неуклонно продвигались вверх, а Кенходэн изучал лидера. Губы мужчины были плотно сжаты, его раскрасневшееся лицо сердито. То, как он сжимал рукоять, свидетельствовало о его рвении, точно так же, как его поникшие люди и пошатывающиеся лошади показывали, как безжалостно он их гнал.

Кенходэн поднял свой лук. Он слышал ржание их лошадей, позвякивание уздечек, скрип сбруи. Он увидел пятна пота на их черной коже с прожилками соли и взглянул на Базела.

Лошадь Роспера перевалилась через край и остановилась.

Убийца нетерпеливо подгонял его, но конь колебался. Слишком поздно профессиональная настороженность взяла верх над гневом Роспера, и он вгляделся вперед, полуслепой, когда заходящее солнце резануло его по глазам. Там стояла другая лошадь, свесив голову, а рядом с ней что-то лежало.

Профессия Роспера научила его распознавать тело. Он начал выкрикивать предупреждение - и Базел вырисовался из тени, как образ смерти.

Свет пробивался сквозь ивы, отражаясь на огромном мече, который горел красным в лучах заката, сверкая на золотой вышивке зеленого сюртука. Уши градани встали на место, губы обнажили крепкие зубы, и ледяной ужас обжег позвоночник Роспера, даже когда его собственный меч вылетел из ножен.

- Приветствую тебя, брат-пес, - проскрежетал Базел. - Передай мои наилучшие пожелания Шарне!

Обычно у всадника есть преимущество перед пешим врагом. Он выше в воздухе, у него есть преимущества в рычагах давления и позиции. Он может использовать силу своей лошади против своего противника, пока тот осыпает его ударами.

Обычно.

Но теоретические преимущества Роспера были бессмысленны. Рост Базела сводил на нет большинство из них; его сила сводила на нет все остальное. А выемка на тропе была слишком узкой, чтобы Роспер мог от него ускользнуть.

Убийца успел выкрикнуть одно предупреждение, а затем поющая сталь обрушилась на него. Он отчаянно блокировал первый свистящий удар, и его клинок зазвенел, как наковальня. Прозвучала тетива, и он понял, что Чернион был прав, предостерегая его от вспыльчивости.

Он хотел встретиться с Кровавой Рукой; ему не была выгодна эта встреча.

Стрела Кенходэна пронзила солнечный свет, как шершень, пораженный смертоносной красотой. Оперение заскулило, когда она вошла в горло убийцы, а брат-пес издал один булькающий звук ужаса и рухнул на дно ущелья.

Руки Кенходэна ни разу не дрогнули. Он наложил на тетиву еще одну стрелу.

Роспер проигрывал. Хуже того, он знал это. Одного прикосновения его отравленной стали было бы достаточно, чтобы убить любого человека, но Базел был градани. Этого было недостаточно, чтобы сделать его невосприимчивым к смертельному токсину, но он, казалось, не беспокоился о такой возможности. Он взмахнул клинком, как мастер фехтования, и отчаянно выставленный меч Роспера зазвенел, когда ему удалось удержать его от своего тела дюжину раз, всегда на толщину ресницы. Пот струился по его лицу, а челюсти сжались, когда он понял, что градани играет с ним. Базел не пытался убить его - не совсем. Вместо этого он держал его в игре, чтобы преградить путь, пока этот смертоносный лучник убивал его людей одного за другим.

Затем клинок градани описал плоскую восьмерку, обломив меч Роспера в трех дюймах от рукояти. Раздробленная сталь со свистом отлетела в сторону, пролетев над мокрой губой с последней вспышкой отраженного заката, и Базел Бахнаксон по-волчьи улыбнулся своему врагу.

- Прощай, Чернион, - сказал он, и его меч описал дугу наотмашь. Голова убийцы слетела с плеч, и Базел, наблюдая, как труп сваливается с седла, нахмурился. Он ожидал большего мастерства владения мечом от лучшего убийцы Норфрессы.

Рядом с ним снова пропел лук Кенходэна, и в ответ раздался крик. Затем наступила тишина, и Базел поднял глаза, когда лучник вышел из тени.

- Шесть, - сказал он категорично. - Все мертвы.

- Хорошо. - Базел подошел к краю и посмотрел вниз. На дне оврага у подножия склона лежали шесть тел, каждое из которых было смертельно ранено одной стрелой. - Отличная работа, - сказал он профессионально.

- Что дальше? - Кенходэн натянул лук, и его голос был очень спокоен.

- Я думаю, нам лучше забрать твои стрелы - и их лошадей. Не то чтобы они нам были нужны, но оставлять их - чистое убийство, и они не виноваты в том, что оказались здесь.

- Верно, ни у одной лошади нет такого плохого вкуса, чтобы добровольно нести убийцу, - сказал Кенходэн, его голос вернулся к норме.

- Кроме как на виселицу, - мрачно согласился Базел. - Разве что на виселицу.

- Крэйхана улети вместе с их душами! Шарна хлещи их скорпионами! - Вулфра выплевывала проклятия, злобно закрывая свой грамерхейн. - Черт бы побрал этих некомпетентных, неуклюжих!..

Она прогнала эту мысль, и ее ноздри раздулись, когда она глубоко вдохнула. Она потеряла только стоимость их найма, напомнила она себе, - высокую, но не безосновательную. Она даже не предупредила Венсита, потому что ее предыдущие атаки уже сделали это, подумала она и кисло улыбнулась с горьким юмором.

Из этого вышло одно хорошее: убийцы потеряли слишком много людей, чтобы Чернион мог сдаться, независимо от того, платили Гильдии или нет. Не то чтобы у Вулфры даже возникало искушение отказаться; клиенты не обманывали братьев-псов.

Нет, она заплатит... и скажет Черниону, что считает контракт закрытым. Если Чернион - или Совет Гильдии - хотели продолжать, это было их делом.

Вулфра улыбнулась еще шире при этой мысли. Это действительно было забавно, в каком-то мрачном смысле. Даже если Венсит преуспеет в своей миссии, с высокой вероятностью ее собственной неприятной кончины, убийцы будут ждать. Это было бы почти так, как если бы они мстили за нее, и баронесса позволила себе невесело усмехнуться при этой мысли.

Теперь, как лучше сформулировать сообщение? В нем должна быть передана необходимая информация с надлежащим выражением соболезнования, но выраженная таким образом, чтобы гарантированно вызвать ярость Черниона.

К счастью, Вулфра из Торфо в прошлом была мастерицей ядовитого пера.