Машенька ищет Медведя (СИ)

29. Машенька

Сознание уплывает, как песок сквозь пальцы, в голове все меньше мыслей, больше вакуума, перед глазами начинает темнеть.

Сейчас Вадим втолкнет меня в квартиру и изнасилует.

Неужели это все так и случится? Грубо, грязно и как мне потом собирать самоуважение по кусочкам. Скулы сводит от напряжения, сил не хватает на то, чтобы бороться с подступающими слезами.

Внезапно моего бывшего мужа отрывает от меня и я, больше не поддерживаемая жадными руками, падаю коленями на бетонный пол лестничной клетки.

Услышав неестественный шорох и глухие удары, с трудом разлепляю глаза и пытаюсь сфокусировать взгляд на двух мужчинах, один из которых колотит другого.

— Мужик, ты чо… — это стонет Вадим, прижатый к побеленной стене подъезда. — Я со своей женой… — ловит мощный удар в живот и замолкает. Из горла его раздается бульканье.

— У вас брачные игры такие с бессознанкой и попыткой изнасилования? — Я узнаю запыхавшийся голос второго мужчины и от удивления вскрикиваю, тут же закрыв ладонью рот.

— Это моя жена… — хрипит, оправдываясь, Вадим.

— Бывшая, — из последних сил кричу.

— Помогите! Пожар! — вторит Вадим, и его жалкий стон эхом отбивается от стен подъезда.

На крик бывшего мужа открывается соседняя дверь, и в проеме показывается голова соседки бабы Клавы.

— Вы что творите! Демоны! — громко причитает она, просовывая кулак сквозь щель двери. — Я сейчас полицию вызову, ирод отстань от него!

Другой мужчина, избивающий моего бывшего мужа, придерживает одной рукой безвольное тело Вадима, другой достает из нагрудного кармана кожаной куртки удостоверение, и, открыв его демонстрирует бабе Клаве.

Та, пискнув, скрывается за дверью и закрывает замок.

— Мужик, ты кто такой? — снова хрипит Вадим, жадно глотая ртом спертый воздух подъезда.

— Майор полиции Михаил Медведев, — представляется папа Лизы, пряча удостоверение обратно в карман куртки, а у меня из груди рвется крик ликования. Он пришел! Мой спаситель. Сомневаюсь, что он знал, что мне нужна помощь, но все-таки помог.

— Я на тебя заяву накатаю, мудак, — тут же охает от удара в солнечное сплетение Вадим.

— Ну это врядли, — с улыбкой протестует Михаил, ставя на ноги, как тряпичную куклу, моего бывшего мужа. — А вот отсидеть за попытку изнасилования… — тут же достает наручники, и я бросаюсь к нему, хватаю за руку и тяну на себя.

Михаил переводит недоумевающий взгляд на меня.

— Не надо, пожалуйста! — ловлю презрительную ухмылку Вадима, которая сменяется гримасой боли.

— Ты уверена? — впивается в меня взглядом майор.

— Да, — шепчу Михаилу, и, отпустив его руку, отхожу в сторону.

— Это твой е**рь? — кивает в сторону майора Вадим, обращаясь ко мне, и тут же ловит очередной удар в живот.

— Что за выражения при даме. Постыдился бы, — продолжает глумиться Михаил.

Ощущение диссонанса распространяется на меня. Мой бывший муж, скорчившийся от боли и Михаил с улыбкой на губах метелящий Вадима.

— Все, хватит! — решаю я. — Вадим, уходи.

— Мы не договорили, — выражает протест бывший муж.

— Договорили, — не соглашаюсь я.

Эта драка встряхнула меня, выгнав отчаяние и обиду на второй план, придавая злости. Мне хочется крушить все вокруг, и направить бы свою злость на бывшего мужа, но ему и так досталось.

Беру Вадима за рукав и подталкиваю к дверям лифта, нажимаю на кнопку. Бывший муж, согнувшись, вытирает другим рукавом кровь с разбитой губы.

Когда за ним захлопываются двери лифта, я с облегчением выдыхаю и поворачиваюсь к майору. На его руках кровь. Костяшки сбиты.

— Идем, — жестом приглашаю Михаила войти, и не глядя на него, захожу в свою квартиру. Решаю больше не церемониться с этим "выканьем". Надоело быть правильной и покладистой.

***

— Не понимаю, почему ты злишься, — говорит Михаил, сидя на синем диване гостинной, и морщась от боли, когда я прикладываю ватный диск, смоченный спиртом к ранам на руках. Движения выходят резкими, рваными.

— Сама не знаю, — тихонько ворчу под нос. — Свалился ты на мою голову, товарищ майор.

— О! Мы теперь на “ты”, - веселится Михаил, а я резче провожу ватным диском по костяшкам пальцев, отчего он охает и шипит. Тут же веселым шепотом добавляет: — Зараза.

Ловлю восхищенный взгляд и, опустив голову и вжав ее в плечи, продолжаю “лечить” майора, не поднимая взгляда.

Голова все еще немного кружится от пережитых эмоций, руки подрагивают.

— Машуль, нам нужно вернуться в отделение, — вкрадчивым спокойным тоном нарушает повисшую тишину Михаил.

— За что? — вскидываю голову я.

— Не за что, а зачем, — поправляет меня Михаил. — Заявление написать.

— Не буду, — твердым жестом бросаю окровавленный ватный диск на журнальный столик, и встаю с дивана, на котором сидела вплотную с Михаилом.

— Почему? — в голосе майора сквозит искреннее удивление. Будто я призналась в том, что видела зеленых человечков.

— У него ребенок скоро родится. Его девушке нельзя волноваться, — склоняюсь над столом, собирая ватные диски и маленькую бутылочку со спиртом. Выпрямляю спину и направляюсь в кухню.

— Ну и дура, — летит мне тихое вслед.

Согласна. Но никогда в этом не признаюсь.

Вернувшись в гостиную через минуту застаю Михаила в той же небрежной позе на диване. Прислонившись спиной к спинке дивана и широко расставив колени, одной рукой чешет животик развалившегося рядом котенка.

— Это он? Жертва мальчишек? — Михаил нежно так чешет кота, а я залипаю.

Образ брутального бородатого майора полиции, который двадцать минут назад превратил лицо моего бывшего в фарш, никак не вяжется с мужчиной, ласково играющим с маленьким котенком. Этот диссонанс вызывает тянущее ощущение внизу живота. Встряхиваю головой, чтоб убрать ненужные мысли.

— Да, мне его покормить нужно.

— Кормить Пельменя пельменями. Ты из приличного кота делаешь каннибалиста.

— Никого я из него не делаю. Он животное, представитель рода кошачьих. Я кормлю его едой. — Поражаюсь строгости своего голоса. Во мне не во время просыпается учитель. "Женщиной нужно быть в первую очередь, — звенят в голове слова подруги. — Нежной и ласковой. А ты всех поучаешь. Мужчины этого не любят."

Пельмеш радостно подставляет майору то другой бочок, то пузико. Эта картина настолько умилительна, что я не сразу понимаю смысл сказанных Михаилом слов:

— Ты его еще любишь?

— Кого? — холодок бежит между лопатками. Играю в дурочку, но понимаю кого Михаил имеет в виду.

— Твоего бывшего, — майор отвлекается от созерцания довольного котенка и режет меня холодной сталью своего взгляда.

Что я там про холодок между лопатками говорила?

Это теперь такие мелочи. Потому что от впивающегося в меня его холодного взгляда карих глаз, словно бросают с Титаника в Атлантический океан глубокой ночью.

— Нет, — восклицаю я и замолкаю на миг, осознавая, что говорю чистую правду. То, что я как мантру повторяла каждый день, пытаясь убедить свое глупое сердце, теперь оказалось правдой. В груди больше не щемит тупая боль, на душе штиль.

Михаил сканирует холодным взглядом карих глаз, и я понимаю, что он удивлен не меньше меня. Глубоко вздыхает и отворачивается к котенку.

— Почему ты не хочешь себя обезопасить? Ему ведь срок дадут.

— Повторяю, — делаю глубокий вдох, чтобы успокоить колотящееся сердце, — у него девушка беременная. Ей нельзя волноваться.

— И что?

— Как что? Ты понимаешь, как это больно — потерять ребенка? — возмущение захлестывает меня, хватаю ртом воздух, стараясь успокоиться, но у меня плохо выходит. — Никому такого не пожелаю, — добавляю тихим шепотом.

Михаил отрывается от своего занятия — чесания пузика моему котенку, и в меня целятся взгляды двух мужчин — недоуменный Пельмяша и глубокий вдумчивый Михаила.

— Маш, почему ты убежала? — меняет тему майор.

— Миш, — присаживаясь рядом на диван, беру его руку в свои. Вожу большим пальцем по тыльной стороне ладони и пытаюсь собраться с мыслями, чтобы объяснить ему. Настал тот серьезный момент, когда придется объясниться. — Нам не стоит больше встречаться.

— Почему? — голос Михаила спокоен, но жилка, бьющаяся на шее выдает его волнение.

— Потому что неправильно это все! — восклицаю я, убирая руки от него и вскакивая с дивана.

— Что неправильно, Маш, — тихий шепот раздается над ухом, когда Михаил оказывается позади и сильными руками опоясывает меня. И от этого тихого "Маш" по позвоночнику мурашки бегут вниз. Так интимно он произносит мое имя.

— Ты папа моей ученицы. Что люди подумают?

— Какие люди, Маш? Твой бывший?

— Да плевать на Вадима!

— Тогда в чем дело?

— Я пока не готова к новым отношениям. Слишком мало времени после развода прошло. Я пока не готова.

— Ясно. Хорошо, — тихий спокойный тон означает капитуляцию в этом споре. Я должна радоваться, тогда почему мне так плохо?

— Миш, спасибо тебе за то, что спас меня, — с сожалением вырываюсь из его объятий.

— Спасибо в карман не положишь, — весело ухмыляется Михаил, однако за маской веселости я вижу, что он огорчен. — За это ты мне должна… — стучит указательным пальцем по своей щеке.

— Ты же не из тех мелочных мужчин… — напоминаю ему переписку.

— Я всё-таки герой, спас тебя, — напоминает майор.

— Ох, ладно. — Кладу руки ему на плечи для устойчивости, ведь для того, чтобы дотянуться до его щеки мне нужно встать на цыпочки. Но когда мои губы приближаются к коже его щеки, Михаил поворачивает голову, хватает меня за затылок и прикасается своими губами к моим. От удивления и шока замираю, и чувствую, что губы у него мягкие. С привкусом мятной жвачки. Дернуться в сторону не позволяет его рука на затылке, которая фиксирует крепко и надежно. Поцелуй, точнее сладкий чмок, длится не более двух секунд, после чего Михаил с довольным видом меня отпускает. Чувствую, как мои щеки загораются ярким румянцем. Стыдоба-то какая! Можно подумать, я ни разу не целовалась.

Это даже не поцелуй был. Так легкий чмок. Но почему сердце пытается выпорхнуть из груди испуганной птичкой?

— Я подожду, Маш, — отрываясь от моих губ шепчет Михаил.

— Не нужно, Миш.

— Тебе было хорошо со мной. Когда прекратишь бегать от меня, я буду твоим. Я сделаю тебя счастливой, Маш.

Резко отпускает меня и прижимает свои руки к моим плечам, помогая прийти в устойчивость. Затем отворачивается и размашистым шагом выходит из квартиры, крикнув напоследок:

— Дверь смени. Хлипкая совсем.

И я остаюсь одна. Расстроенная домогательством Вадима, ошеломленная настойчивостью Михаила и обескураженная своим поведением.