Мария, королева Нисландии

Глава 2

— А ты не думала квартиру продать и взять что-то поменьше? Глядишь, не пришлось бы столько за компом чахнуть, — недавно переехавшая в соседнюю двушку Надя была провинциалкой и матерью-одиночкой, получившей квартиру в наследство от двоюродной тетки, которую при жизни видела всего пару раз, еще в далеком детстве.

Надежда производила впечатление активной и несколько бесцеремонной женщины, и только позднее Мария поняла, какие запасы тепла, доброты и любви к жизни скрываются в душе новой соседки. Характер у Нади был достаточно боевой для того, чтобы продать крошечную однушку в умирающем северном городке и рвануть вместе с дочерью в светлое будущее.

— А что? Я и здесь не пропаду! Главное — крыша над головой есть, а уж на кусок хлеба я нам с Манюней заработаю!

Дочь Надежды, полная тезка Марии, Машенька, носила такое же отчество — Дмитриевна. Правда, отличалась и внешностью, и характером. Девочка была милая, несколько упрямая, но добрая и ласковая. В первую же неделю притащила в дом уличного, потрепанного в боях кота с драным ухом и объявила маме, что теперь Пушок будет жить с ними. Надежда только всплеснула руками, но решила не спорить и отправилась с животинкой к ветеринарам. Из-за Пушка и состоялось знакомство Марии и Манюни: кот забежал в чужую квартиру, и девочка смело последовала за ним.

За первый месяц шустрая швея успела перезнакомиться со всеми соседями. И Мария с удивлением наблюдала, как интеллигентные питерские дамы и строгие бабульки с удовольствием болтают с Надеждой, столкнувшись в парадной.

— А чему ты удивляешься? — Надежда слегка хмыкнула и пояснила: — Я ведь швея, да и вообще на все руки мастер. Ты вот приходи ко мне, я и тебе платье хорошее сошью.

— Да зачем оно мне нужно? — искренне удивилась Мария.

— Красивой женщине всегда нужно! — несколько безапелляционно заявила Надежда.

Мария сжалась, как от удара, заподозрив насмешку, но Надя, не заметив этого, пояснила:

— Настоящая красота — она ж внутри. А Манюня моя вон как к тебе тянется! А уж она-то в людях разбирается, не мне чета! — и несколько грустно пояснила: — Отец у нее уж какой красавец и ласковый, а она его с младенчества терпеть не могла, на руках всегда орала, да и подросла — как к чужому относилась. А к тебе, видишь, как тянется? И вообще… что это мы опять на лестнице торчим? Пойдем-ка ко мне, чайку попьем, да и посидим спокойно.

Сама не понимая почему, Мария согласно кивнула и, поднявшись на один лестничный пролет, перешагнула порог квартиры покойной Анастасии Федоровны, в которой бывала несколько раз в далеком детстве, а последний раз — буквально полгода назад, на поминках.

Перемены, произошедшие в этом захламленном жилище, оказались совершенно потрясающими. Анастасия Федоровна, бывший заводской бухгалтер, была женщиной экономной и рачительной. Квартира утопала в стопках старых журналов “Финансист” и “Бухгалтерское дело”, а также непонятных потертых коробок, сложенных стопками во всех углах; грузная полированная стенка, набитая давно вышедшим из моды хрусталем, съедала пространство в зале. А всегда полузакрытые цветастые шторы и густой тюль практически не пропускали света.

Навстречу женщинам вальяжно вышел раздобревший Пушок с ярко-синим атласным бантом на шее. Надо сказать, бант не слишком подходил к его обгрызенным ушам, но это украшение кот носил с достоинством, как орден на шее. Несколько надменно сказав: «Мяу!», Пушок отправился на кухню и демонстративно загремел там миской.

— Сейчас, сейчас, мой красавчик! Ишь ты, командир какой! — засмеялась Надя и, торопливо предложив: — Не стой столбом, давай раздевайся и проходи! — убежала на кухню.

Двери во все комнаты стояли нараспашку, и прежде чем пройти за хозяйкой на кухню, Мария успела бросить беглый взгляд и на оклеенную яркими обоями детскую комнату, и на странно опустевший зал, где кроме уютного дивана и странно огромного стола, теснились в углу аккуратно сложенные чистенькие коробки и яркие пакеты с не разобранными еще вещами. А сквозь воздушный белый занавес пробивались в комнату солнечные лучики.

Кухня преобразилась больше всего. Исчез изнуренный годами польский пластиковый гарнитур. Его место заняла легкая белая мебель. На подоконнике теснились цветочные горшки, и почти в каждом из них что-то сочно цвело, из-за чего сам подоконник напоминал теперь веселую объемную мозаику.

Надежда двигалась со скоростью метеорита: буквально через несколько минут на столе возникли пузатые расписные чашки с золочеными ручками. Раньше они стояли в «стенке» и никогда не вынимались оттуда. Гостей прежняя хозяйка поила чаем из древних неуклюжих бокалов, покрытых сеточкой мелких трещин, как старинные фрески кракелюрами.

Под белоснежной салфеткой с кружевной каймой заваривался свежий чай, как будто сами собой возникли хрустальная вазочка с печеньем и вторая — с давно забытым Марией лакомством — орешками со сгущенкой. Пушок, дочиста вылизав миску, растекся в ярком пятне солнечного света на чистом янтарном паркете.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

После института Мария несколько раз пробовала устроиться на работу, но везде получала отказ. На собеседованиях ее слушали подчеркнуто вежливо, но никто ни разу так и не перезвонил. Если бы не мама, которая не позволяла ей отчаиваться…

Именно мама и настояла, чтобы Мария начала искать себе работу в интернете. Там всем было наплевать на ее внешность, зато очень ценились аккуратность и исполнительность. Так что уже через полгода Мария работала по двум договорам, получая пусть скромную, но достаточно стабильную зарплату.

Именно мама подталкивала ее учиться, проходить онлайн курсы и расти. Именно мама, которая была не просто самым близким человеком, а тем единственным, кто общался с Марией на равных и с любовью. А когда мама ушла вслед за отцом и бабушками, все эти курсы и школы стали совершенно не нужны. Мария все больше отдалялась от людей, пряча собственное уродство, не желая видеть в чужих лицах недоверчивую брезгливость. В столице было вдосталь шустрых курьеров: даже выходить из квартиры особой нужды не было.

Для собственного развлечения Мария приноровилась смотреть ролики в интернете. Там шили и вышивали, плели бисером и ловко лепили крошечные украшения из полимерной глины, вязали кружева, шали и носки, делали ремонты квартиры и реставрировали старинную мебель.

Самой ей такие развлечения были недоступны: не все пальцы после аварии хорошо гнулись, да и дрожали руки изрядно. Печатать на клавиатуре это не слишком мешало, да и готовить Мария умела сама, но вот тонкая работа стала полностью недостижима.

Может быть, поэтому Мария сейчас смотрела на Надежду как на что-то почти недоступное ее пониманию. Активность соседки и ее золотые руки казались каким-то чудом. Надежда показывала собеседнице отделанные кружевами тонкой ручной работы восхитительные детские платьица и собственную стильную куртку, которую сшила из трех старых кожанок. Необычную и шикарную сумку с замшевыми вставками и изящный ободок для волос с крошечными розами.

До той поры, пока не пришло время идти забирать Манюню из детского сада, женщины болтали на кухне. Почему-то при общении с Надеждой замкнутость и одиночество Марии начали осыпаться, как старая штукатурка со стен аварийного дома.

Надежда искренне не считала Марию уродиной или инвалидом и легко могла позвонить соседке:

— Маша, в магазин сегодня идешь? Прихвати для меня, пожалуйста, десяток яиц. И забегай вечером на пирожки.

Разумеется, ни в какой магазин Мария не собиралась, но отказать соседке было как-то неловко и потому, надев спортивки поприличнее и толстовку поновее, тщательно надвинув капюшон на лицо и склонив голову, она брала трость и медленно шла до ближайшего маркета, где, потея от страха и неловкости, покупала десяток яиц. Как ни странно, домой Мария возвращалась чувствуя себя как минимум — укротителем драконов!

Сама Надежда у Марии дома бывать не любила:

— Слишком уж у тебя… торжественно как-то… и книг эвон сколько! Мне вроде как неловко тут. Я такое только в библиотеке видела! Неужели ты все прочитала?!

Зато Манюня охотно посещала свою тезку, частенько прихватывая с собой Пушка. Кот выбирал для отдыха всегда одно и то же место — старое, но крепкое кресло в комнате, где раньше жила Александра Дмитриевна. Ее самое любимое кресло. А вот Манюня предпочитала зал, где тыкала пальчиком в книги и строго спрашивала:

— А эта про что? Расскажи мне! — требовательно добавляла малышка.

И Мария рассказывала: сказки и детские повести, серьезные романы и небольшие пьесы: детские, подростковые и взрослые. В общем, все подряд.

Но все же по вечерам значительно чаще собирались у Надежды. Она охотно брала дополнительную работу у соседок, кроме той, которой ее нагружали в ателье. И, понимая, что Мария из-за тремора рук не сможет делать то же самое, неторопливо рассказывала ей:

— Нет, кожу совсем не так шьют. Даже для меха. Смотри, вот я специальную иголку использую. А на коже, чтобы шовчики ровные были, сперва пробойником дырочки наносят. Это, Мария, такая штучка с четырьмя зубчиками. Я как-нибудь потом тебе покажу, как шмотки разберу окончательно.

Все эти рукодельные вещи, которые медленно возникали на глазах у Марии, казались ей настоящим чудом.