Марица. Исток

Глава 22 В логове змеи

Мы двинулись вниз, по извилистой тропе, больше напоминавшей высохшее русло реки, чем дорогу. С каждым шагом я все сильнее ощущала магическое давление. Воздух гудел, лошади фыркали и мотали головами, упираясь, и нам пришлось спешиться и вести их в поводу. Даже Фергус, обычно такой послушный, нервно бил копытом о странную, похожую на застывшую пену землю.

Ворота Иллюзиона, если их можно было так назвать, представляли собой не арку и не башни, а два гигантских, сплетенных друг с другом кристаллических шипа, уходящих в свинцовое небо. Между ними висела мерцающая, прозрачная как слеза пелена энергии. Она дрожала, искажая видение того, что было за ней.

Таши, не оборачиваясь, шагнула внутрь. Её фигура на мгновение расплылась и исчезла. Мы обменялись взглядами с Демитром. Он кивнул, его рука лежала на эфесе меча. Я сделала глубокий вдох и переступила черту.

Мир содрогнулся. На секунду всё поплыло перед глазами, в ушах зазвенело, а кожа заныла, словно от тысячи крошечных уколов. Затем ощущения нормализовались, и я увидела Иллюзион изнутри.

То, что издали казалось сюрреалистичным, вблизи оказалось настоящим кошмаром. «Улицы» были не улицами, а узкими, извилистыми промежутками между нависающими структурами. Одни стены были гладкими, как отполированная кость, и холодными на ощупь. Другие — шершавыми, будто из застывшей лавы, и от них исходил едва уловимый жар. Третьи состояли из миллионов крошечных, мерцающих кристаллов, которые тихо пели на грани слуха, сводя с ума.

И повсюду была кровь. Пятна крови — бурые, почти черные на причудливом покрытии «улиц». Они были везде: на стенах, у оснований кристаллических образований, брызги на перламутровых скорлупах домов. Кровь явно пролили недавно — несколько дней, не больше. От некоторых пятен тянулись темные полосы, словно тела утаскивали куда-то.

Но ни мертвых, ни живых, ни «спящих» не было.

Это осознание ударило меня, как обухом по голове. Во всех других поселениях, во всех уголках умирающего мира Исток хоть кого-то, да сохранял. Здесь же — никого. Ни одного застывшего в восковой неподвижности человека. Лишь пустота, кровь и гулкое, давящее эхо наших шагов.

— Никого… — тихо прошептал Паргус, и его голос прозвучал оглушительно громко в звенящей тишине. — Они что, всех…?

— Исток не стал их сохранять, — так же тихо сказала я. — Потому что здесь не на кого было тратить силы. Их не жалко.

Из тени между двумя спиралевидными башнями вышла фигура. Высокая, худая, в темных, струящихся одеждах. Это был маг с лицом, испещрённым сетью тонких шрамов. Он скользнул по нашей группе оценивающим взглядом, и без всякого интереса остановился на Таши.

— Ты, — его голос был низким и хриплым, без капли приветствия. — Опять здесь. И привела с собой… кого? Зачем приползла, полукровка?

В его тоне сквозила такая неприкрытая неприязнь, что стало предельно ясно — нашу проводницу здесь не людят. Таши не дрогнула, её собственное лицо осталось каменной маской.

— Веду их к Равелле, — ответила она коротко, без объяснений.

Маг фыркнул, и его взгляд с явным сомнением переметнулся на меня, будто пытаясь понять, что в этой замурзанной путнице со шрамом на руке и простой саблей в руке могло заинтересовать их лидера.

— Жди, — бросил он и жестом, не терпящим возражений, отозвал Таши в сторону.

Они отошли на несколько шагов, скрывшись за выступом стены, похожей на гигантскую окаменевшую плесень. Доносился лишь невнятный гулкий шёпот. Я видела, как маг, склонив голову, что-то негодуя, шепчет Таши, а та стоит, глядя куда-то мимо него, и изредка отвечает короткими фразами. В очередной раз маг бросил на меня колючий, исполненный скепсиса взгляд, прежде чем снова уткнуться в лицо проводницы.

Я напряглась. Да и не я одна, признаться. Серан мрачно потирал ладонь о рукоять своего палаша. Чефарт издал тихое, похожее на рычание ворчание. Демитр стоял, скрестив руки на груди, его взгляд был прикован к спине Таши, а я читала в его позе готовность в любой миг ринуться в бой. Руки сами собой тянулись к оружию, но пока никто не обнажал клинков. Слишком уж призрачной была надежда на мирный исход.

Наконец, их тихий спор закончился. Маг, что-то буркнув себе под нос, развернулся и, прихрамывая, скрылся в том же проходе, откуда появился. Таши не вернулась к нам. Она осталась стоять на том же месте, спиной к группе, её худая фигура в потрёпанном плаще казалась одиноким островком в этом море враждебного великолепия.

Прошло несколько долгих минут. Наконец, хромающий маг снова возник в проходе. Он остановился, окинул нас тем же безразличным, испытующим взглядом.

— Равелла ждёт, — произнёс он, не скрывая нежелания произносить эти слова. — Идём. И не сворачивайте. Здесь не любят любопытных.

Он развернулся и, не проверяя, идём ли мы за ним, заковылял вглубь лабиринта. Таши, не оборачиваясь, молча последовала за ним.

Нам ничего не оставалось, как двинуться следом, сбившись в тесную, напряженную группу. Спины смыкались, руки не отходили от оружия. Изредка в проемах, похожих на окна, или на изогнутых балконах мелькали тени. Чьи-то глаза, холодные и оценивающие, провожали нас. Ни страха, ни ненависти — лишь холодный, научный интерес. Мы были экспонатами, которых привели на демонстрацию.

Повсюду виднелись следы недавних разрушений — трещины на кристаллических стенах, оплавленные края перламутровых скорлуп, обугленные участки пола. Иллюзион был ранен, но, казалось, не замечал этого. Его обитатели, те немногие, что попадались на пути, выглядели спокойными и отстраненными. Они шли по своим делам, не обращая на нас внимания, словно кровавые пятна под их ногами были всего лишь частью пейзажа.

Таши шла позади проводника, её плечи были напряжены, а взгляд, устремленный в спину мужчины, пылал немой ненавистью. Она вернулась домой. Где ей были совсем не рады.

Наконец, мы остановились возле небольшой перламутровой пещеры, и маг обернулся.

— Входит только Светоч. Остальные пойдут за мной. Есть приказ вас обустроить.

Маг стоял, выжидающе постукивая длинным пальцем по костяному выступу стены. Его лицо выражало лишь скуку и легкое раздражение. Слова «только Светоч» повисли в воздухе, и тут же взорвался протестом.

— Никуда я её одну не пущу! — первым выпалил Серан, делая шаг вперед. Его добродушное лицо стало суровым. — Вы вообще понимаете, куда её ведете? Одну!

— Это неприемлемо, — холодно вторил ему Дао Тебарис, его пальцы бессознательно сжимали складки плаща. — Мы — делегация. Мы действуем сообща или не действуем вовсе.

— Ага, и оставить нас тут болтаться, пока вы с вашей Равеллой будете вершить судьбы мира? — язвительно вставил Чефарт, скрестив руки на груди. — Превосходный план. Прямо в духе местных гостеприимных традиций. Сомневаюсь, что за бутербродами нас сюда звали.

Даже Паргус, обычно столь нерешительный в спорах, заволновался.

— Марица, не надо, это же явно ловушка!

Маг-проводник смотрел на эту бурю с откровенным презрением, словно наблюдал за возней щенков. Его взгляд скользнул по лицам, не находя в них ничего, что заслуживало бы внимания.

И только Демитр молчал.

Он не смотрел на мага. Его взгляд был прикован ко мне. Глубокий, тёмный, читающий каждую мою мысль, каждую крупицу страха и решимости. В его глазах не было ни паники, ни гнева. Была лишь бездна понимания и та тихая, стальная уверенность, что всегда была моей опорой.

И вот, когда голоса спорящих накалились до предела, он поднял руку. Один лишь жест, резкий и властный, заставил всех разом умолкнуть.

— Всё будет в порядке, — произнёс Демитр, и его низкий, уверенный голос отсек все возражения, как острый клинок. Он не спорил, не убеждал. Он констатировал. И все, даже язвительный Чефарт, подчинились этой уверенности.

Он подошёл ко мне, и весь мир сузился до пространства между нами. До его глаз, в которых горели отблески чужого, безумного города. До его дыхания, которое было чуть учащеннее обычного.

Он не сказал больше ничего. Вместо слов он взял мое лицо в свои сильные, тёплые ладони и притянул к себе.

Это был не мимолётный, прощальный поцелуй. Он был нежным и в то же время страстным, полным немой клятвы и обещания. В нём была вся боль разлук, вся надежда на будущее и вся ярость дракона, готового растерзать мир, чтобы защитить своё. Его губы говорили то, что нельзя было выразить словами перед врагами. Я отвечала ему с той же силой, вцепляясь пальцами в складки его дорожного мундира, забыв о магах, о друзьях, о надвигающемся конце света.

Он медленно оторвался, и на мгновение я увидела в его глазах ту самую, неукротимую бурую, которую он с таким трудом сдерживал. Затем он наклонился к самому моему уху, его губы коснулись кожи, вызывая дрожь.

«Если что, — прошептал он так тихо, что лишь я одна могла расслышать, и в этом шёпоте был лязг стали, — бей на поражение и зови нас. Мы придём!»

Он отступил на шаг, его лицо снова стало непроницаемой маской генерала. Но в его глазах, всё ещё прикованных ко мне, горели последние слова, сказанные уже беззвучно, лишь движением губ, понятным только мне:

«Я люблю тебя!»

Я сделала глубокий вдох, выпрямилась и повернулась к магу. Моё сердце колотилось, но голос не дрогнул.

— Ну! Что встали? Ведите!

Маг-проводник фыркнул, развернулся и скрылся в перламутровом проёме. Я шагнула за ним, чувствуя на спине горячий взгляд Демитра и тревожные взгляды друзей.

Внутри пещера оказалась не пещерой, а чем-то вроде гигантской раковины, вывернутой наизнанку. Стены переливались ядовито-зелёным и лиловым перламутром. Под ногами мягко пружинило странное покрытие, похожее на упругую слизь.

Маг шёл впереди, не оглядываясь, его тёмные одежды сливались с полумраком. Проход извивался, то сужаясь до узкого коридора, где приходилось идти боком, то неожиданно расширяясь в залы причудливой формы. В стенах мерцали вкрапления кристаллов, от которых исходил тот самый тихий, сводящий с ума гул.

Внезапно проводник остановился перед стеной, казавшейся совершенно гладкой. Он приложил ладонь к поверхности, и та бесшумно поползла в сторону, открывая новый проход.

— Жди здесь, — бросил он через плечо. — Равелла придёт, когда сочтёт нужным.

Стена так же бесшумно закрылась за его спиной, оставив меня в полной тишине и почти полной темноте. Лишь тусклое свечение стен позволяло различать очертания помещения — круглого, без единой мебели, с идеально гладкими стенами и потолком.

Я осталась одна. Словно насекомое, запертое в драгоценной, но безжалостной шкатулке.

— Так, так! А мы-то думали, что ты мертва. И такой сюрприз. Итак, принцесса Элана, чем обязаны? — раздался голос позади меня.

Я медленно обернулась. В проеме, которого секунду назад не существовало, стояла женщина. Высокая, худая, в струящихся одеждах цвета ночной грозы. Её лицо было бы прекрасным, если бы не ледяное, бездушное выражение и пронзительный взгляд бледных, почти бесцветных глаз. Равелла.

— Меня зовут Марица, — поправила я её, и мой голос прозвучал чётко, эхом отражаясь от гладких стен.

— Как угодно, — она сделала несколько неслышных шагов, её взгляд скользнул по мне с холодным любопытством. — Зачем ты пришла, «Марица»?

— Мне нужно к Истоку, — заявила я прямо, без предисловий.

Равелла медленно покачала головой, тонкие губы тронула снисходительная улыбка.

— К Истоку? И с чего бы мне тебя туда пускать? Он принадлежит Иллюзиону. Мы — его хранители. А ты… — она оценивающе осмотрела меня, — вряд ли разгадала теорему Корсина. Без этого ключа какой смысл показывать тебе Исток?

Я усмехнулась. Коротко, беззвучно, но в звуке слышалось столько презрения, что брови Равеллы чуть дрогнули.

— Вы слишком много себе позволяете, Равелла. И слишком много о себе думаете. Что вы — хранители? — я сделала шаг навстречу, чувствуя, как моя родовая магия отвечает на вызов, бунтуя и мечтая впечатать Равеллу в стены ее пещеры. — Исток уже показал вам, что он думает о своих «хранителях». И сделал это весьма… недвусмысленно. Разве не так?

Лицо Равеллы на мгновение стало каменным. В её глазах мелькнуло что-то — ярость? Страх? — но тут же погасло.

— Тебе не нужно моё разрешение, чтобы погибнуть, — холодно парировала она.

— Мне не нужно ваше разрешение, чтобы пройти, — возразила я, и в голосе зазвенела сталь. — Вопрос лишь в том, как это произойдёт. По-хорошему? Или по-плохому? Решать вам.

Мы стояли друг напротив друга в мерцающей полутени зала. Две женщины, две воли, сталкивающиеся на краю гибели мира. Равелла изучала меня, и в её взгляде появился новый оттенок — не уважения, но признания угрозы.

Наконец, её губы снова растянулись в усмешке, на этот раз более искренней, почти живой.

— Интересно… Очень интересно… — она плавно развернулась. — Что ж, «Марица». Посмотрим, на что ты способна. Следуй за мной.

Равелла скользила впереди, её тёмные одежды почти не шелестели. Проходы становились всё уже, стены смыкались, словно живая плоть. Воздух густел, наполняясь всё тем же сладковато-гнилостным запахом, но теперь к нему примешивался новый, резкий и металлический — словно от раскалённого железа и озона после грозы.

Наконец, мы вышли на край огромной пещеры. Она была так велика, что противоположная стена тонула во мраке. В центре зияла гигантская трещина, чёрная и бездонная, будто шрам на самом лике мира. Никакого сияния, никаких видимых всплесков энергии — лишь зияющая пустота.

Но магия внутри меня взревела.

Это было подобно тому, как если бы тебя бросили в кипящий океан из чистого, нефильтрованного страдания. Сознание мира — древнее, непостижимое, то самое, что я ощущала как тихий гул жизни, — теперь билось в агонии. Оно не видело, не слышало, оно лишь чувствовало — всепоглощающую боль, ярость, отчаяние. Это была ампутация без наркоза, сожжение заживо, распятие, длящееся вечность.

Волна этой слепой, безумной муки ударила мне в грудь, сдавила горло, попыталась подкосить ноги. Колени дрогнули, предательски подгибаясь. В глазах помутнело. Я едва удержалась от стона.

Но я устояла.

Сжав зубы до хруста, впившись ногтями в ладони, я выпрямилась. Дышать было почти невозможно — каждый вдох обжигал лёгкие этой чужой агонией. Но лицо моё осталось каменной маской. Я не моргнула, не отступила, не подала ни единого знака, что ощущаю нечто большее, чем просто неприятный вид пропасти.

Краем глаза я видела Равеллу. Она стояла в нескольких шагах, её бледные глаза были пристально устремлены на меня. Она ждала. Ждала, когда я сломаюсь, закричу, упаду на колени. Ждала проявления слабости, которое дало бы ей моральное — в её извращённом понимании — право уничтожить меня здесь и сейчас, как недостойную.

Я медленно перевела дух, заставляя лёгкие работать через боль.

— Ну что? — произнесла я, и голос мой, к моему собственному удивлению, прозвучал почти ровно, лишь с лёгкой хрипотцой. — Отлично! Теперь мне, вашими стараниями, придется снова стать сонаркой для самого необычного пациента!

Равелла медленно хлопала в ладоши — сухие, безжизненные хлопки, которые эхом отдавались в звенящей тишине пещеры.

— Браво, — произнесла она, и в её голосе звучала не насмешка, а нечто похожее на холодное восхищение. — Действительно, Светоч. Сильная воля. Жаль, что растраченная на защиту тех, кто не достоин даже поднять глаза на величие Истока.

Она сделал шаг вперед, её бледные глаза сверкали в полумраке.

— Ты видишь лишь боль. Агрессию. Но ты не понимаешь причин. Мы не нападали на Исток, дитя. Мы пытались его… очистить. Вернуть к изначальной чистоте. Веками другие расы тянули его силу в свою сторону. Люди — для власти и расширения владений. Драконы — чтобы приумножить свои груды сокровищ. Демоны — чтобы плести интриги и манипулировать сознанием. Они загрязнили его, опошлили, превратили в инструмент для своих низменных целей!

Её голос зазвенел, в нём впервые прорвалась настоящая, неуёмная страсть.

— Только маги стремятся к знанию! К постижению сути вещей! Мы — единственные, кто достоин быть хранителями такой силы! И для этого… для этого мы должны были отсечь всё лишнее. Вернуть ему первозданность. Да, методы могли показаться… жёсткими. Но разве садовник, выпалывающий сорняки, виноват в том, что они мешают розе цвести? Мы действовали во имя высшей цели! Во имя чистоты крови и духа!

Я смотрела на неё, на эту женщину, сжигаемую изнутри фанатичной верой, и чувствовала не гнев, а ледяную, всепоглощающую жалость.

— Стремление к знаниям — это прекрасно, Равелла, — сказала я тихо, но так, чтобы каждое слово прозвучало чётко. — Но когда оно превращается в манию, в убеждённость, что только ты и твоя раса имеешь на него право, это ничуть не лучше, чем когда люди убивают друг друга за трон, а драконы сжигают целые деревни ради золотой безделушки. Вы уподобились тем, кого презираете.

— Мы не уподобились! Мы возвысились! — парировала она, и её тонкие ноздри дрогнули. — Мы взяли на себя бремя ответственности, которое другие не смогли понести!

— Ответственности? — я не удержалась от горькой усмешки. — Вы чуть не уничтожили мир! И даже сейчас, видя последствия, вы продолжаете оправдываться «высшей целью» и «чистотой крови». А что дала вам эта чистота, Равелла? Кроме изоляции, высокомерия и неспособности увидеть, что сила — в многообразии?

Я сделала шаг навстречу, чувствуя, как агония Истока бьётся в моей крови, но используя её теперь как топливо для своей воли.

— Вы смотрите свысока на демонов, но именно они, с их даром эмпатии, научили другие расы понимать боль друг друга. Люди… люди, лишенные вашей врожденной силы, научили всех нас изобретать, творить, находить выход там, где магии недостаточно. Драконов — за их умение говорить «стоп» своей собственной жадности, когда на кону стоит нечто большее. А маги… маги научили другие расы стойкости. Терпению. Умению ждать и копить силу. Но вы забыли этот урок, заточив себя в хрустальную башню собственного превосходства.

Я посмотрела прямо в её бесцветные глаза.

— Смешение кровей не сделало расы слабее. Оно дало им шанс стать лучше. Взять лучшее друг от друга. Мы стали сильнее. Сильнее вас. Потому что мы — целые. И именно поэтому мы все ещё боремся, пока вы, «чистые», умираете в своём мёртвом городе, упиваясь собственным величием. Вы лишь осколок. Красивый, могущественный, но всего лишь осколок. И ваш осколок вот-вот перережет всем горло.

Равелла замерла. Ее лицо исказила гримаса, в которой смешались ярость, отрицание и… крошечная, едва уловимая трещина сомнения. Та самая трещина, в которую я и надеялась пробиться.

— И что же ты предлагаешь? — её голос прозвучал тише, но всё ещё ядовито. — Снова залатать дыры, которые сами же и проделали? Чтобы всё продолжилось, как прежде?

— Нет, — твёрдо ответила я. — Чтобы исправить то, что сломалось. И для этого мне не нужна ваша теорема Корсина. Я разгадала её суть, а не зубрила формулы. Она не в том, чтобы подчинить Исток силой. Она — в том, чтобы услышать его. А вы все эти века лишь оглушали его своими заклинаниями.

— Ложь! — выкрикнула она, но в её глазах мелькнула неуверенность. — Без ключа…

— Ключ — не в сложности ритуалов! — перебила я, шагнув так близко, что почувствовала исходящий от неё холод. — Он в принятии. В понимании, что Исток — не инструмент и не раб. Он — живой. И он в агонии. И он выбрал меня, чтобы его услышали. Не вас, с вашим «очищением». Меня. Потому что я не боюсь быть целой. Не боюсь быть разной.

В этот момент сама пещера содрогнулась. Не глухой, отдалённый гул, а резкий, рвущийся из самой глубины трещины вопль. Словно Исток, до сих пор слепо метавшийся в агонии, наконец услышал нас и отозвался.

Волна чистой, нефильтрованной боли обрушилась на нас, в разы сильнее прежней. Но на этот раз она была направленной. Я почувствовала, как моя собственная магия, моя воля, моя готовность услышать стали якорем, щитом. Я впитала удар, пропустила его через себя, не сломавшись, и словно протянула обратный луч — не силы, а понимания. Принятия.

Для Равеллы же удар оказался сокрушительным.

Она вскрикнула — коротко, пронзительно, не голосом властительной лидерши, а криком испуганного, загнанного в угол существа. Её стройная фигура согнулась, руки инстинктивно обхватили голову. Она закачалась, её ноги подкосились, и она рухнула на колени, а затем съёжилась на холодном, упругом полу, приняв позу эмбриона. Её тщеславие, её высокомерие, её вера в собственное превосходство — всё было сметено одним махом слепой, животной мукой, которую её «очищенный» Исток обрушил на неё саму.

— Хватит… — её голос был едва слышным, прерывистым стоном. — Прошу… останови…

Я стояла над ней, всё ещё чувствуя эхо её боли, но теперь оно было отстранённым, словно доносилось из-за толстого стекла. Исток, получив от меня подтверждение, что его слышат, перестал метаться и сосредоточил свой гнев на источнике своих мучений — на ней и её воле.

— Я не могу его остановить, — сказала я, и в моём голосе не было злорадства, лишь холодная констатация факта. — Я могу лишь попытаться его успокоить. Но для этого мне нужно дойти до Первого Источника. Ты будешь мешать?

Она забилась в новом приступе, её пальцы впились в волосы.

— Нет… — выдавила она, и это было уже не слово, а хрип. — Не буду… мешать… Делай… что хочешь…

Этого было достаточно. Клятва, данная в таком состоянии, под давлением самого Истока, была нерушимой. Я мысленно ослабила хватку, позволив буре утихнуть, направляя её энергию обратно в трещину, укачивая её, как плачущего ребёнка.

Давящая волна отступила. В пещере снова воцарилась звенящая тишина, нарушаемая лишь прерывистыми, тяжёлыми всхлипами Равеллы, лежащей в позоре и бессилии у моих ног.

Я не стала смотреть на неё. Повернувшись, я шагнула к краю бездны, готовая наконец сделать то, ради чего пришла.