Магию - народу!

Глава 8. Где я нахожу то, что не терял и теряю то, что имел

В кои-то веки я наконец-то проспал всю ночь на чистой кровати в одной из комнат настоящей гостиницы реквизированной Зименко под нужды революции. Прежде тут селились помощники капитанов, офицеры и торговцы с прибывших в порт кораблей. Сейчас поток иностранных торговцев, по понятным причинам, сильно уменьшился, большая часть помещений пустовала. Николай распорядился разместить здесь своих людей, ну и нас заодно с ними.

Хорошо выспавшись и проснувшись, когда организм сам того захотел, а не по отданному с вечера самому себе приказу, я с самого утра пребывал в приподнятом настроении духа. Всё-так не каждый день ты успешно выполняешь смертельно-опасное, почти самоубийственное задание и отправляешь на дно сразу два полноценных крейсера. Определённо, этот повод заслуживал некоторых временных послаблений в привычном режиме дня, к которому я уже давно себя приучил.

Итак, проснувшись от того, что солнце пробилось сквозь отогнутый край синей, полупрозрачной занавески попадая мне точно в правый глаз, я встал. Только сейчас, при солнечном свете, выпала возможность более подробнее разглядеть временное пристанище.

Я так давно не жил обычной жизнью и не ночевал в обычных комнатах, что как раз её обычность и показалась мне необычной. Кровать, шкаф, стол, сундук для ценных вещей, узкое окно с синенькой занавеской и свежие полевые цветы в простой глиняной вазочке на столе. Самые простые цветы: огоньки, васильки и ещё какие-то, каких я не знаю. Почему-то эта вазочка с цветами меня особенно умилила.

Спустившись вниз, я с удовольствием плотно позавтракал.

Готовили здесь же и кормили бесплатно, но по спискам. Найдя мою фамилию в списке, грузная женщина-распорядитель вежливо улыбнулась и предложила подождать за столиком пока с кухни всё принесут. Так как проснулся я поздно, то свободных столиков больше половины. Выбрав тот, с которого можно одновременно наблюдать и за входом, и за лестницей на второй этаж отдаю должное омлету с картошкой и какой-то рыбе, порубанной на части и обжаренной в муке. Чувствую, что такого завтрака хватит мне до самого обеда, а может быть даже и до вечера. В конце попросил ещё чаю. Вместе с чаем дали здоровенный ломоть хлеба обильно намазанный свежем маслом, но в меня уже никакая дополнительная еда не лезла.

Впрочем, не пропадать ведь добру. Заворачиваю хлеб с маслом в бумагу и беру с собой.

Первым делом иду на вокзал, где долго пытаюсь найти кого-то ответственного, чтобы договориться о выделении угля для паровоза, чтобы наконец-то доставить в город-порт наше канатное богатство, временно оставленное на совести жителей той деревеньки, где мы впервые встретились с Николаем. Кроме того, оказывается, чтобы выехать из города надо получить пропуск, а чтобы его получить – для начала найти того, кто его выдаёт. Нет, в принципе всё понятно. Буквально вчера мы вернули народную власть в город и поиски разных недобитков попрятавшихся по углам продолжаются до сих пор. В свете этого границы города действительно лучше временно закрыть. Но почему так сложно найти кто за что отвечает или хотя бы попасть на приём к ответственным лицам!

Раз десять наткнувшись на запертые двери, суммарно провёл в различных очередях не меньше двух часов и совершенно умаялся как от ожидания, так и от лихорадочной беготни по лестницам и всяким закуткам. Я уже морально был готов начать рвать и метать, когда наконец почти пробился в кабинет помощника начальника вокзала. Будучи самым первым в очереди, сижу под дверьми на неудобном и вдобавок поломанном стуле весь в предвкушении долгожданной встречи призванной закончить мои сегодняшние мытарства как вдруг…

Обед!

Точнее перерыв на обед, -такую табличку повесила на двери высунувшаяся изнутри рука и собиралась уже исчезнуть обратно, как я, психанув, дёргаю дверь на себя и не глядя ни на кого влетаю внутрь. Там на меня брезгливо смотрит крохотными поросячьими глазами обладатель той самой руки, пытавшейся повесить табличку с обедом.

-Пошёл прочь, -говорит мне поросячьи глазки.

И знаете, с такой знакомой интонацией говорит. Сколько десятков или даже сотен раз мне раньше доводилось её слышать от разных приказчиков или других слуг, но облачённых хотя бы капелькой, хотя бы тенью хозяйской власти.

-Прочь, говорю, пошёл пока я Василия не кликнул.

Достаю пистоль и упираю его в живот по ощущениям похожий на холодный студень.

-А давай кликнем! -предлагаю поросячьим глазкам. -И Василия кликнем и всех остальных тоже. Хочу посмотреть на всех вас, работничков.

Глаза у него округляются и рот тоже. Эдакие три большие буквы «О» занимают доминирующее положение на лице. Вот, теперь его даже поросячьими глазками не назовёшь.

Пинком отправляю тело дальше по коридору и вхожу следом. За обильно заставленным едой столом сидят несколько мужчин. Часть из них вооружена и на меня тут же наставляют три или четыре пистоля и ещё бывшие поросячьи глазки начинает голосить, жалуясь хозяину на моё плохое поведение.

-Кто таков? -спрашивает сидящий во главе стола мужик. В отличии от подчинённых он даже не дёрнулся при моём появлении, хотя на боку висит кобура с торчащей из неё потёртой рукоятью.

Осторожно, чтобы не спровоцировать бойцов, убираю свой пистоль обратно, затем отвечаю: -Обычный проситель!

-Ты не слишком наглый для «обычного просителя»? -усмехается, как я понимаю, поставленный Зименко начальник вокзала или его главный помощник. А кто ещё может сидеть вот здесь, да ещё и во главе стола? Смотри-ка, а одной наливочки у них на столе шесть разных сортов. Кучеряво устроились ребята! Или это просто шесть разных бутылок, а содержимое в них одно и тоже? Всё равно вот так, в середине дня, да ещё и на рабочем месте, совершенно недопустимо.

-Если требовать от ответственных товарищей чтобы они вовремя и хорошо исполняли порученную им работу это наглость, тогда признаю: я - тот ещё наглец!

Он предлагает мне: -Налить?

Со значением отказываю: -В рабочее время не пью.

Сидящий рядом с начальником вокзала тип вскидывается: -А кто пьёт? Никто не пьёт! Разве это можно пить? Так, губы промочить, да запах понюхать. Война за революцию дело нервное. Если нервы не лечить, то они враз сгорят. Знаешь как натянутые канаты рвутся? Достаточно слабины в одной-единственный нити и бах! Толстенного каната как ни бывало.

-Наши канаты не порвутся, -заявляю я.

-Не стой, проходи. Хоть за стол с нами сядь, если не побрезгуешь… комиссар, -предлагает начальник.

Похоже он сложил два и два и получил результат поняв кто я такой. А может быть видел меня вчера, но мельком и только сейчас узнал.

Сажусь на подставленный стул. Говорю: -Товарищу с товарищами посидеть никогда не зазорно.

-Это правильно! -радуются мужики. -Вот это по-нашему!

Не глядя беру со стола бутерброд, кажется, с рыбой и какой-то зеленью. Поросячьи глазки суёт мне в руки стакан с обычной водой. Кусаю бутерброд, делаю глоток воды. Блин, ну и сколько перца в эту рыбину сыпанули? Еле-еле успел глаз сжать, чтобы не разразился слезой.

Внимательно наблюдавший за мной начальник вокзала укоризненно замечает: -Вот ты пришёл, наговорил гадостей, а зачем? Зачем было гадости говорить? Да, мы обедаем. Но человек так устроен, что есть постоянно хочет, а на голодный желудок все мысли только об одном: как бы сей желудок поскорее наполнить. Поверь, и я и мои люди крутятся сегодня с самого утра и оставаться нам здесь до позднего вечера. И так ещё много дней, пока не разберёмся с тем, что нам тут белоголовые оставили и что мятежники натворили. Так столь ли велика наша вина, если мы лишь собрались хорошо поесть в середине очень долгого рабочего дня?

Вспомнив как сам дрых чуть ли не до десяти часов, я смущаюсь, отвожу глаза, но потом вспоминаю наглый тон поросячьих глазок и отвечаю: -Распустил ты своих людей, совсем распустил!

-Этого что ли? Так он не мой. Он при вокзале вечный поверенный. Какая бы власть ни была, а хитрец тут как тут и всем полезен, всем удобен, поэтому не сменяем, да хряк?

-Я всей душой и всегда был сторонником революции и настоящей власти народа, -дрожащим голосом подтвердил поросячьи глазки.

Мне сделалось противно и я, отвернувшись, сказал: -Там ещё стулья, в приёмной, совсем поломаны. Не столько сидишь на них, сколько держишь, чтобы не развалились прямо под тобой.

-Не вопрос, -заверили меня. -Стулья поменяем. Благодарю за сигнал. Так что тебе, говоришь, от меня надо? Угля? И разрешения на выезд/возвращение? Сейчас выдам. Что-то ещё?

-Нет, ничего больше не надо, -сказал я.

-Если будет нужно, то в следующий раз проходи без очереди. Одно ведь дело делаем.

-Одно, -согласился я прежде, чем распрощаться с честной компании давая им возможность продолжить «мочить губы и нюхать запах» уже без моего сдерживающего присутствия.

Интересно, а не имей я мандата и не будь комиссаром, всё прошло бы также легко или эти бы ребята намяли бы бока наглецу, да и за дверь бы выбросили? Нет, вряд ли, хотя… И где только Николай нашёл таких людей? По рожам видно, каждый второй разбойник и спасибо если не душегуб. Неужели никого другого не нашлось чтобы поставить на столь ответственное место? Ну да то его дела, а мне надо привезти всё выгруженное, в преддверье лихого штурма, каменское добро.

Выбросив лишние мысли из головы, иду к поезду, где беру машиниста и вместе с ним следую на склад.Там, по выданной начальником вокзала бумажке получаю уголь и оставив машиниста и кочегара загружать его уже к нам на борт ухожу бродить по улицам города намереваясь просто осмотреться. А то вчера было как-то совсем не до того, чтобы окружающими красотами любоваться.

Родная гавань несколько больше Каменска, хотя до столицы, понятное дело, не дотягивает. Однако то, что это город-порт и, одновременно, мощная крепость, воздвигнутая как раз против белоголовых островитян накладывает свой отпечаток. Вычурные дома, построенные богатыми торговцами, перемежаются длинными складами под товар, мелкими, на их фоне, торговыми лавками, сейчас закрытыми и заколоченными. Некоторые, напротив, разбомблены, вскрыты, вывернуты наизнанку и стоят открытые всем ветрам сверкая осколками выбитых стёкол и выломанных дверей. Учитывая, что их не починили и не привели в порядок, то подозрения о судьбе их хозяев отнюдь не самые радостные.

Я прошёл мимо следов вчерашней перестрелки. На каменной мостовой пятна плохо замытой крови, но тела уже унесли. Угол ближайшего дома носит на себе следы попавших в него заклинаний. На каменной стене выделяются характерные подпалины от классических огненных шаров, но по выщербленным и частично распавшимся в пыль кирпичам я узнаю проклятие старости и даже редкое «смерть-времени» скастованное каким-то местным умельцем. Наверное, уже мёртвым потому, что столь мощных боевых магов взять в плен практически невозможно. Если они, конечно, не захотят сдаться сами. А местные аристократы вряд ли рассматривали сдачу в плен как альтернативу. То, что я успел узнать о комиссаре Зименко говорило, что у него явно какой-то пунктик насчёт благородных. Он ненавидел всех их истово и расправлялся без всякой жалости. Может быть поэтому у конклава благородных домов и получилось выгнать комиссара в первый раз. Слишком уж многих он против себя настроил излишне резкими действиями. Однако теперь, когда Николай вернулся, разбив войска интервентов и помножив на ноль благородные дома, замаранные участием в конклаве и мятеже– он остался единственной доминирующей силой в городе и именно слово Зименко являлось последним и решающим абсолютно по всем вопросам.

Товарищ Вождь заседает в далекой столице и думает о всей стране в целом. А проводник его воли, комиссар Зименко вот он, рядышком. И его слова всё равно что слова самого Вождя, хотя тот, быть может, ничего подобного не говорил и даже не собирался. А как проверишь? Совсем никак…

Продолжая размышлять о том, что в отдельных вопросах, комиссар Зименко проявляет лишнюю, на мой взгляд, несгибаемость, я прошёл место недавнего сражения и хотел было уже перейти на соседнюю улицу, как заметил некоторую возню за несколько домов от себя.

А ведь так хотелось просто прогуляться, ни во что не ввязываясь!

Конечно, можно было пройти мимо. Другие люди ведь проходили. Вон, как раз, какая-то женщина с ведром покосилась на шум из переулка и только ускорила шаг. Поступить также как и она, конечно, можно, тем более что это не мой город, все мои дела в Каменске, но дело такое, что страна всё-таки моя. А значит выбор вмешаться или нет даже не стоит. Иду в переулок быстрым шагом держа одну руку на пистоле, но не вынимая его из кобуры, внутренне готовясь, в случае чего, создать своё коронное заклинание – ослепляюще яркую световую вспышку.

-Эй, что вы тут делаете? -спрашиваю я с облегчением понимая, что стал свидетелем обычной детской драки. Может быть слишком жестокой, но стоило только подать голос как куча-мала передо мной распалась и маленькие фигурки прыснули по ближайшим дворам словно мыши если стукнуть по стене поварёшкой. Одно только тело осталось лежать.

Уже без особой опаски наклоняюсь, смотрю – это девочка примерно лет пяти. А может быть и всех восьми. Никогда не умел на глаз определять возраст детей. Она вся избита. Лицо и руки в крови. Впрочем, вижу, что в руках ребёнок сжимает острый осколок стекла поэтому есть вероятность, что часть крови на ней принадлежит обидчикам. Некогда светло-синенькое платье всё порвано и в грязи.

-Ты как? -спрашиваю я.

Она дёргается не столько от вопроса, сколько от звука чужого голоса. Пытается одновременно сесть и отползти, продолжает сжимать стеклянный осколок.

-Выбрось эту гадость.

Не слушает.

А может быть не слышит.

Растерянно оглядываюсь по сторонам. Вижу над заборами несколько голов с недобрым любопытством, наблюдающих за моими действиями.

-Эй!

Все головы, как одна, разом исчезают.

-Эх, люди, -шепчу я, понимая, что это были взрослые люди, спокойно наблюдавшие из-за своих заборов избиение девочки толпой других детей и не думающие вмешаться.

Беру девочку за руку, заставляя разжать пальцы и выбросить замаранный в крови осколок. Сосредотачиваясь, пытаюсь, как могу, ускорить клеточную регенерацию используя своё единственное эффективное лечебное заклинание. Эх, судя бы Давида Аристарховича оставшегося руководить больницей в Каменске. Но кого нет, того нет, поэтому справляюсь как могу. Вспоминая частично забытые лекции ещё в королевском инженером училище, пытаюсь форсировать иммунитет лежащего передо мной тела. Девочка вся в порезах и пока нет возможности прочистить и перевязать раны надо хотя бы заставить организм самостоятельно бороться с сумевшей проникнуть внутрь заразой.

Удивительное дело, девочка у меня на руках расслабилась и больше не пыталась вырваться. Неужели поняла, что я хочу ей помочь? Или почувствовала? На всякий случай проверяю её уровень развития внутренних каналов и источника и снова удивляюсь. На вид девочке не больше восьми лет, а уровень развития внутренней силы такой, что прямо сейчас можно брать абитуриентом в бывшее королевское инженерное училище недомагов. Такое возможно только в одном случае – у меня на руках маленькая аристократка с доброй полусотней благородных предков за спиной каждый из которых упорно занимался развитием внутренней силы, передавая часть её своему потомству. Вот и накопилось столько, сколько обычному человеку или даже недомагу вроде меня остаётся только завистливо присвистнуть. Также не стоит исключать разные тайные техники хранящиеся внутри дома направленные на форсирование и раннее раскрытие дара.

А значит сейчас у меня на руках лежит, пригревшись, большая такая проблема.

Нет, девочка маленькая, а вот проблема большая.

Юная благородная госпожа из Дома, в городе где все хоть что-то значащие благородные дома были намеренно уничтожены и вырезаны во время вчерашнего сражения за город. В том числе и с моей помощью тоже. Маленькая аристократка в стране победившей революции. В городе под властью комиссара Зименко имеющего какой-то свой пунктик против всех благородных и не факт что он делает скидку на возраст или на пол. Да я и сам так-то тоже комиссар и моя прямая обязанность – бороться за установление народной власти и защищать завоевания революции.

Разумеется, я не думаю, что маленькая девочка угрожает завоеваниям революции, но это сейчас, а что будет когда она вырастет? Когда «добрые», в кавычках, люди нашепчут ей кто виноват в гибели её семьи и даже не сильно соврут при этом, превращая магически одарённую юную леди в заряженное на разрушение орудие мести, что тогда?

-Пошло оно всё к архимагу в одно место! -сделав выбор я решительно поднимаюсь с девочкой на руках.

Она не спит, но лежит спокойно и смотрит большими глазами с измазанного кровью лица. Губы у неё разбиты, но я по опыту знаю как после моего лечения страшно хочется есть.

-Держи, -сую ей прихваченный из гостиницы бутерброд с маслом. -Если зубы шатаются или больно кусать, то клади в рот маленькие кусочки и рассасывай.

Не слушая мои слова, девочка впивается в кусок хлеба с маслом зубами точно утопающий вцепившийся в сброшенный с борта корабля спасательный круг. Один миг и от здоровенного ломтя хлеба остаются только крошки.

-Пальцы не облизывай, -говорю ей. -Тем более они у тебя грязные и в крови. Ты когда последний раз ела? Как тебя зовут?

-Позавчера, -голос у неё тихий. -Зовут Катей. Последний раз ела позавчера.

Продолжаю разговор, торопливо шагая в сторону гостиницы: -Скажи мне, Катя, что от тебя хотели другие дети?

Ощущаю, как она вздрагивает, но отвечает по-прежнему спокойно и тихо: -Они хотели меня убить.

Теперь уже я сбиваюсь с шага и внимательно смотрю на замаранное личико: -Что ты такое говоришь? Зачем убить?

Ответа я не дожидаюсь.

По приходу в гостиницу требую два таза горячей воды, чистых тряпок, мыла и чего-нибудь поесть. Увидев окровавленную девочку у меня на руках, гостиничный персонал забегал как заведённый моментально предоставив мне всё запрошенное, плюс отдельную комнату, отделённую от общего зала.

С помощью двух женщин, работниц гостиницы, осторожно раздеваю Катю и сажу в таз с тёплой водой. Пока женщины её бережно отмывают, стараясь не потревожить многочисленные раны и порезы я дополнительно обследую организм маленькой пациентки и удовлетворённо убеждаюсь, что тот и без моих усилий активно занят самоизлечением. Чего-то подобного и следовало предполагать. Тело одарённого покрепче, чем у обычного человека и в случае значимых повреждений самостоятельно переводит ресурсы организма на скорейшее излечение. Теперь Кате нужно только хорошо питаться, больше отдыхать и уже через пару дней часть синяков рассосётся, часть порезов затянется, останутся только самые крупные, но и они будут выглядеть значительно лучше, а после вовсе исчезнут.

-Товарищ… господин…, -женщина явно мнётся, не зная как именно ко мне следует обратиться.

Подбадриваю её кивком, и работница гостиницы решается заговорить: -Вы знаете, что это внучка Огнёва?

По моему лицу понятно, что никакого Огнёва не знаю и женщина уточняет: -Дом Огнёвых – один из самых влиятельных благородных домов. Точнее был им до вчерашнего дня. Говорят, что их родовую усадьбу ушли захватывать две сотни солдат и обратно вернулось меньше половины! Патриарх дома, Константин Огнёв, её дед, сопротивлялся до последнего и лично сжёг не меньше трёх десятков человек! Его пытались закидать гранатами, но он взрывал их все в воздухе. Посмотрит на человека, полыхнёт глазами и от человека остаётся только пепел. Рассказывают, что против него выходил лично комиссар Зименко. Он застрелил патриарха Огнёвых из какого-то особенного пистоля. Обычные пули его не брали, а подойти на расстояние удара ни у кого не получалось, всех обращал в пепел. Вот господин комиссар вызвал его на бой и только в спину сумел попасть.

-Как в спину если вызвал на бой? Ты что такое вообще несёшь? -не поверила словам сплетницы её товарка.

-Что мне рассказали, то я и говорю. Как люди говорили, так и я, -оправдалась та. -В спину там или не в спину. Вызвал на бой или не вызвал. А только всех членов дома Огнёвых вырезали, нет больше этого дома и все об этом знают!

-Всех, кроме неё, -уточняю я показывая на девочку.

-Получается так.

-Господин товарищ, -говорит вторая женщина показавшейся мне более разумной и менее говорливой. -Если комиссар Зименко узнает, что кто-то из дома Огнёвых выжил и что он тут, в гостинице – быть беде.

-Это же просто девочка.

-Вы не понимаете. Это Екатерина Огнёва! Внучка того самого Константина!

-Да, да, вы уже рассказывали, -отмахнулся я. -Который людей в пепел взглядом обращал и гранаты в воздухе подрывал. Но вы серьёзно думаете, что Зименко опустится до того, чтобы воевать с ребёнком?

Женщины опустили глаза, и я понял, что, по их мнению, Николай очень даже опустится до войны с маленькой избитой девочкой. То, что она последняя Огнёва, на его взгляд, вполне достаточная причина чтобы её убить. Я знал этот простой, жестокий, но необходимый принцип – паровозы надо давить пока они ещё маленькие чайнички потому, что когда они вырастут в дышавших паром чудовищ будет уже поздно что-либо с ними делать. Принцип я знал, но применить его в данном конкретном случае был не готов.

Однако женщины ждали от меня ответа и пришлось что-то сказать.

-Вершитель Дралась в своих трудах писал: равные права для всех! Для бедняков и богатеев. Для женщин и мужчин. Для людей и нелюдей и так далее. Но это не только значит, что жизнь простого рабочего не менее важна чем жизнь какого-нибудь благородного. Бывший в старое время благородным членом важного дома, в новое время он или она такой же человек как рабочий или крестьянин. Все жизни важны и этой девочки тоже.

Получилось немного неуклюже, но работницы гостиницы прониклись.

-Спрячьте её где-нибудь и получше кормите, - велел я и, чтобы отмести последние возражения, сказал: -Можете уменьшить положенную мне порцию вдвое и остальное отдавать ей. Я всё равно столько не могу съесть, сколько вы здесь готовите. Никому про девочку не говорите, просто пристройте где-нибудь на кухне или ещё где.

-Но комиссар Зименко…

Обещаю, что решу вопрос с Николаем и женщины мне верят. Умытая, отмытая и подлеченная Катя Огнёва давно спит прямо в тазики с тёплой водой и только посапывает распухшим носом.

Эх, мне бы веру этих простых женщин в меня, что я смогу убедить Зименко отменить охоту за Катиной головой. Седалищным нервом чувствую – это будет не просто.

Ладно, завтра нужно будет доставить привезённое из Каменска добро и либо распродать, либо обменять на что-нибудь очень нужное в Каменске. Заниматься торговлей в дважды перешедшим из рук в руки городе не самая прибыльная затея, но другого выхода нет и других крупных точек сбыта продукции канатного завода тоже нет. Значит завтра придётся торговаться как последний лавочник. Противно, а что делать? Вернуться в Каменск с пустыми руками? Совсем не выход.

…

Как я и ожидал: съездить за своим добром и привезти его в «Родную гавань» оказалось самым простым. Основные сложности начались как раз после. Но давайте по порядку.

Не самым ранним утром моя команда собралась в полном составе. Добродушный Глык – орк явно вчера хорошо посидел, но без перегибов и вместо головной боли сейчас чувствовал только общее довольство и ленивую приязнь ко всему вокруг. Коробейникова, напротив, чем-то или рассержена, или расстроена. На мой вопрос только отмахнулась, а когда о том же самом спросил Глык, то сорвалась и ответила в том духе, что это не его, зелёной морды, дело. Пребывавший в расслабленном настроении орк только поднял руки в примирительном жесте да отсел подальше, чтобы не дразнить тигрицу пока та не в духе.

Ефим проконтролировал появление Бори и Дюхи. Рабочие похоже тоже загуляли, но не были в полной мере наделены чувством меры и потому нуждались в плотном контроле со стороны инженера.

Последним, уже перед самым отправлением, буквально запрыгнув на подножку начинающего движение поезда, объявился Глинка. Где пропадал и чем занимался этот ушлый тип и самый неоднозначный член моей команды (да и моей ли? Есть некоторые сомнения) я не имел не малейшего понятия.

-Утречка, командир! -поприветствовал меня Глинка. Не делая паузы, объявил: -Утречка всем!

-Что такой весёлый? -хмуро поинтересовался Борис.

-Соблюдал бы ты меру вчера, тоже был бы весёлый сегодня как я. Марго, красавица наша, ты, как всегда, сегодня сердита?

Коробейникова буркнула в ответ что-то не очень приятное.

-Прекрасные женщины, в минуты гнева, прекрасны вдвойне, -объявил он, но дальше идти по тонкому льду не стал и вместо этого упал на сиденье рядом со мной. -Есть планы, командир?

-Кажется, что у тебя есть свои собственные планы, -заметил я.

-Есть, как не быть.

-Расскажешь?

-Для этого и пришёл, -Глинка враз превратился из легкомысленного хулигана в серьёзного человека чьи слова имеют вес. -Я тут завёл дружбу с некоторыми людьми, и они мне нашептали что люди Зименко хотят нас кинуть.

-В смысле «кинуть»? -не понял я.

-Значит обмануть, подставить. Товар забрать, а взамен дать одни только обещания, -пояснил он. -Командир, как будто ты сам не знаешь, как это всё делается. По сегодняшним временам крайне просто. Приходишь и говоришь, что реквизируешь всё нужное на благо революции и забираешь. Оплачиваешь по заниженной в разы цене и если кто возмутится, значит тот враг трудового народе.

Я ему посоветовал: -Мил человек, ты говори, да не заговаривайся.

-Виноват, командир! -тут же исправился Глинка. -А только полной цены нам одно никто не отдаст. Мы ещё уехать не успели, а там уже ждут нашего возвращения готов поставить свою шляпу и съесть её без соли и перца если это не так.

-Допустим и что ты предлагаешь?

-Есть идейка, -Глинка наклонился, и я ощутил на ухе его горячее дыхание, пахнувшее чесночной колбасой. -Часть всё равно придётся отдать Зименко по «фиксированной цене», но только часть. Остальное можно будет передать нужным людям за хорошую цену.

-Каким ещё людям?

-Хорошим людям, не сомневайся командир. Были бы они плохие, тогда и цены у них плохие. А если дают хорошую цену, то и люди тоже хорошие.

-Бандиты?

-Ну почему сразу бандиты! -возмутился Глинка. -В эти тяжёлые времена люди крутятся как могут. Пока новая чудесная жизнь ещё не настала, а старая, проклятая, уже кончилась – каждый вынужден выживать сам и в меру сил помогать близким. Вот люди и хотят помочь себе, окружающим и нам в том числе предлагая за товар хорошую цену. По крайней мере точно выше, чем предложит Зименко. И что очень важно: эти хорошие люди ни в коем случае не станут давить на тебя, командир. В отличии от нашего любимого комиссара «смерть всем благородным».

Пока думаю над предложением, решаю временно сменить тему: -«Смерть всем благородным» - прозвище Николая?

-Народное прозвище, -подчеркнул Глинка. -Народ ерунды не скажет.

-А случайно не знаешь, что там за конфликт вышел у Зименко с благородными домами города? С домом Огнёвых в том числе?

-То, что благородные его в прошлый раз выгнали, отвесив изрядного такого пинка на прощание сгодится или мало?

Я решаю: -Должно быть что-то ещё, кроме этого.

-Тогда не знаю командир, но могу поспрашивать.

-Поспрашивай, -разрешаю ему.

-А что насчёт хороших людей? Могут они рассчитывать на часть товара в обход вездесущего комиссара?

Какую-то минуту я ещё колебался, но в то, что Николай обязательно постарается взять с меня побольше, а дать, напротив, поменьше я нисколько не сомневался. Он поставлен заботиться о «Родной гавани», а моя забота далёкий «Каменск». И каждый из нас выполняет свою задачу со всем тщанием. Пусть лично мне, как человек и товарищ, комиссар Зименко не очень нравился, но, как и меня, его сделал комиссаром сам товарищ Вождь, а значит здесь, в Родной гавани, революции нужен на должности комиссара именно такой человек как Николай.

Кто я такой чтобы оспаривать выбор таких великих людей как товарищ Вождь или товарищ Кнут?

-Делим пятьдесят на пятьдесят, -решил я. -Половина пойдёт Зименко, а половина твоим «хорошим людям».

-Шикарно, командир! Ты не пожалеешь!

-Уже жалею. У тебя есть план, как и где спрятать часть товара предназначенного для «людей»?

Глинка, кажется, даже немного оскорбился: -Есть план, как не быть! И прятать ничего не надо. На обратном пути остановимся в нужном месте, выгрузим сколько нужно товара. Расчёт получим сразу на месте и дальше уже вернёмся на вокзал под комиссарские очи чистые и невинные словно агнцы небесные.

Меня обуревают смутные подозрения, и я спрашивают: -Глинка, а ты сам, случайно, не из бандитов будешь?

-Ты что, командир! Это ведь я тебе с Ершовым ставленником разобраться помог!

Тоже, верно. Задумчиво киваю и дальше мы едем молча. Впрочем, молчание длится не долго так как весь путь занимал, средним ходом, примерно час в одну сторону.

С помощью деревенских грузим всё добро обратно в вагоны. Я рассчитываюсь со старостой за хранение и пригляд за каменскими товарами и за помощь в погрузке. Староста довольно щурится, получая от меня деньги. Всем своим видом он напоминает старого толстого кота на пустом месте, получившего в своё распоряжение целую крынку сметаны.

Говорю машинисту: -Давай обратно.

И он даёт. Поезд плавно ускоряется. Хорошо, когда в топке горит высококачественный уголь вместо сырых самодельных дров.

Я волнуюсь. Встреча с «хорошими людьми» вышедшим на Глинку тревожит меня. Тревожит не с моральной точки зрения, а с чисто практической. Как бы эти «люди» не решили, что проще забрать весь товар силой, чем часть его и вдобавок за «хорошую» плату. В том, что все свои возможные расходы они отобьют на сто и больше процентов я даже не сомневаюсь. Но вдруг желание заработать не просто много, а очень много застит им глаза, и они попытаются забрать товар бесплатно, с помощью одной только силы?

Подозвав Глыка, мы с ним проверяем готовность магопистоля к работе. Погрузившись в расчёты, мастеровой орк гарантировал мне аж целых пятнадцать секунд непрерывной работы ультимативного экспериментального вооружения. Пятнадцать секунд довольно много. Невидимые за светлой небесной синевой луны и звёзды сегодня положительно на нашей стороне если подарили целых пятнадцать секунд.

Машинист останавливает состав по указанию Глинки между двух небольших, поросших кривоватым лесом сопок. Вокруг лесная глушь, даже, кажется, перекликаются какие-то лесные пичуги.

Удивлённо смотрю на своего помощника, но тот с невозмутимым лицом, издаёт похожи на птичий крик и из леса тут же выходят несколько человек.

В сопровождении Глинки иду им на встречу. Маше сказал внимательно наблюдать, оставив у неё под рукой сразу три заряженных длинноствольных пищали. Она мой спасительный билет если случится что-то плохое.

На удивление всё проходит гладко и как-то… уважительно что ли. При моём приближении люди из леса вежливо кивают. Я также наклоняю голову.

-Все договорённости в силе? -интересуется Глинка.

-Как договорились.

-Что по цене? -спрашиваю я и это странный вопрос так как мы ещё даже не показали «покупателям» товара, но они похоже в курсе что у нас есть и спокойно предлагают на выбор: -Можем деньгами: старыми или новыми, на выбор. Можно золотом и драгоценностями. Можно оружием.

Заинтересовано спрашиваю: -Каким оружием?

Передо мной ставят ящик, открывают. Внутри лежат десять новеньких длинноствольных пистолей со всем необходимым. Оружие новенькое, не использование, со следами смазки и заводскими маркировками. Беру одну пищаль, проверяю. Взглядом спрашиваю разрешение, снаряжаю и успокаивающе махнув рукой, наблюдающей за мной Коробейниковой чтобы она не дёргалась, стреляю в воздух.

-Сколько таких ящиков?

-Двадцать штук. Две сотни отличных новеньких пистолей, -отвечает «хороший» человек. -Ещё можем предложить короткоствол, там много, но полная разносортица.

-Алхимические гранаты? -спрашиваю я. – Мелкокалиберная артиллерия?

-Чего нет, того нет. Сами бы от них не отказались.

-Беру все двадцать ящиков, остаток пополам драгоценностями и деньгами. Деньги тоже пополам – новые и старые.

-Хорошо, -кивает главный «покупатель». -Давай только сочтёмся.

Расчёт не занимает много времени. Боря, Дюха и Ефим выгружают ровно половину нашего добра в предусмотрительно подведённые телеги запряжённые тихими, спокойными лошадками и неразговорчивыми возницами.

Я с Глыком и Глинкой в это время таскаю ящики с длинноствольными пистолями. Закончив подсчёты, лесной человек передаёт мне довольно увесистый мешочек и несколько пачек бумажных ассигнаций нового и старого образцов. Быстро пересчитываю. Получилось даже больше, чем ожидал. Согласно кивают. В ответ получаю такие же короткие поклоны, и наши покупатели исчезают в лесу как будто их не было.

-Всё нормально, командир? -интересуется Глинка. -Я ведь говорил: хорошие люди. И цены у них хорошие. Но, главное, отношение!

-Просто отлично, -улыбаюсь я, возвращаясь в вагон. Две сотни длинноствольных армейских пистолей грели мне душу. Отличный получится аргумент по возвращению как против бандитов Ершова, так и против генерала Комеля.

Не успели машинисты полностью остановить поезд на запасном пути перед вокзалом, как к нам тут же пожаловала приёмная комиссия в лице заведующего складом, правой руки Зименнко, главы временной гражданской администрации города и ещё пары типов не совсем понятной принадлежности и должности.

-Товар из Каменска имеет стратегическое значение, -с пафосом объявил глава гражданской администрации. -Мы не можем разрешить его свободную реализацию, поэтому заберём его весь и сразу. Вам так будет самим гораздо удобнее, не придётся бегать в поисках покупателей и рисковать, заключая сделки с непроверенными людьми.

Я только усмехаюсь: -Спасибо, конечно, за заботу о нас сирых, только вы, наверное, хотели сказать «выкупим», а сказали «заберём». Понимаю, вы человек занятой, вот и заговорились, верно? Ведь так?

-Так, -недовольно признал глава. -Заговорился и ошибся. Прошу простить.

-Никаких проблем, но давайте поговорим о ценах, -настоял я.

Что дальше? Глинка оказался полностью прав и меня пытались продавить самыми разными способам. И не могу сказать, чтобы у них совсем ничего не получилось. Договорились, что в обмен на канаты на нагрузят запасами продовольствия с длительным сроком хранения. Получилось выбить и немного живых денег, но только «старого» образца. Ничего, они пока ещё имеют хождение и являются законным платёжным средством, поэтому пойдёт.

-Приятно было иметь с вами дело, товарищ, -попрощалась со мной приёмная комиссия. -Остатки можете распродать на городском рынке, они нас не интересуют

-Так и сделаю, -заверил я. -И вам тоже всего наилучшего.

Когда чужие ушли, я поручил Глинке организовать распродажу последних товарных остатков.

Тот попытался возмутиться: дескать почему сразу он?

Предлагаю: -Пять процентов от вырученного положишь в свой карман.

-Не подведу, командир!

Говорю ему: -Даже и не сомневаюсь.

Ладно, хватит на сегодня волнений. Тем более вечереет. Возвращаюсь в гостиницу мечтая о большом стакане сладкого чая. Но у судьбы, на мой счёт, видимо другие планы.

Входя в гостиницу, застаю там переполох. Четверо бойцов, вооружённых длинноствольными пищалями и кавалерийскими палашами, контролируют вход и выход. Пара чистокровных орков, один полуорк и, кажется, оборотень в своей человеческой ипостаси, но по характерному запаху зверя и красным огонькам в глазах видно, что намеренно держит себя на грани, при необходимости готовый перекинуться за пару секунд.

Недовольно интересуюсь: -В чём дело, бойцы?

-Ищем прячущихся благородных недобитков.

-Тихо ты, -оборвал один орк другого. -Язык без костей!

-А что я такого сказал? -возмутился первый орк. -Ничего не сказал.

-Ошибка уже в том, что ты открыл свой глупый рот, -продолжил наставлять молодого бойца его более опытный и сознательный товарищ.

Ко мне же подошёл человек со знаками отличия ревкома, то есть революционного командира, явно командовавший поиском.

-Кто вы?

Я представился.

-Товарищ комиссар…, -узнав меня ревком похоже смутился. -Мы должны осмотреть вашу комнату. Извольте открыть замок.

-Это ещё зачем? Неужели вы думаете, что беглые аристократы дружно спрятались у меня под кроватью? А кто тогда сидит в шкафу? Может быть само его трусливое высочество? Или сразу белоголовые шпионы островитян?

Продолжаю упражняться в остроумии заставляя ревкома краснеть от злости, а стоящих у него за спиной бойцов беззвучно улыбаться и покатываться со смеху.

-Может быть ещё заглянете мне в карманы? -осведомляюсь я. -Вдруг там найдётся, даже не знаю, например что-нибудь из утерянных регалий бывшей королевской династии?

-Товарищ комиссар, прошу понять и пойти навстречу. Я должен осмотреть здесь всё помещения без исключения, -рычит ревком.

Уточняю: -Туалетные комнаты уже осмотрели? Нет? Вот как осмотрите, тогда ко мне и приходите.

Не знаю зачем я намеренно бесил выполняющего свою работу человека. Видимо сложились вместе сложный день, моё недовольство проводимой Зименнко политикой и так далее.

-Ребята, у меня был очень сложный день и сейчас я собираюсь как следует выспаться у себя в комнате. А если какая-то сволочь суется сейчас туда с обыском, то я сделаю в этой сволочи парочку дополнительных отверстий, не предусмотренных природой, и скажу, что так и было. Надеюсь, что я объясняюсь предельно понятно?

-Предельно, -сжал губы ревком.

-Вот и хорошо, -поднимаюсь по лестнице, заваливаюсь в выделенный мне номер, снимаю пропылённую накидку и сапоги, ослабляю ремень, снимаю кобуру с обычным короткоствольным пистолем. Хочу сесть на кровать, но замечаю, как колышется покрывало, резко его сдёргиваю и обнаруживаю у меня в постели лежащую там девочку Катю. Бедняга сжалась чтобы занимать как можно места и молча смотрит на меня большими детскими глазами.

Честно признаться – я совсем забыл о проблеме в лице последней представительницы династии Огнёвых. Как-то вылетела из головы, абсолютно.

Оглядываюсь на запертую дверь в комнату. Неужели это её ищут? Да не может быть. Или всё-таки может?

Так ничего и не решив, спрашиваю наследницу: -Ты голодная?

Она мотает головой.

Говорю: -И хорошо, потому что у меня с собой ничего нет, а выходить сегодня в общий зал явно будет не самой лучшей идеей.

Она молчит.

-Двигайся к стенке.

Хорошо, что кровать большая. По крайней мере на мужчину и ребёнка вполне хватает.

Уже засыпая, задаюсь несколько несвоевременным вопросом: а не перережет ли это милое невинное создание мне горло каким-нибудь стеклянным осколком пока я сплю?

Например, если захочет вдруг отомстить за папу, маму или огненного деда – патриарха дома. Комиссар Зименко далеко, а я вот он – под руками. Бери и режь. От перерезанного горла никакая регенерация одарённого не спасёт. Несвоевременная мысль, лишняя потому как я провалился в глубины сна и уже при всём желании не мог проснуться и что-нибудь сделать.

…

Проснулся я вполне себе живым и даже в относительно неплохом настроении. Под боком тёплым комочком сопела одарённая сиротка. Но стоило мне встать с кровати как она тут же проснулась и уставилась на меня большими чёрными глазами. Интересно, а у детей глаза всегда как такие крупные, относительно общего объёма лица, глаза? Прежде я как-то не очень много общался с маленькими человеками и не очень понимал, что мне следует делать с ней прямо сейчас. Понятно, что прошлый план пристроить её куда-нибудь в гостиницу и забыть об этой проблеме не сработал. Значит требуется что-то иное. Но что конкретно? Без малейшего понятия.

-Слушай, ты моё полотенце не видела? -спрашиваю у своей гости. -Не видела? Нет? Ладно, так чем-нибудь вытрусь. Вот этой рубашкой, например, её всё равно надо уже стирать.

Умываюсь и выполняю утренние процедуры над тазиком с водой. Стук в дверь. Бросаю взгляд на испуганно сжавшуюся Катю и накрываю её покрывалом. Если не будет шевелиться, то, со стороны, почти и не заметно.

-Кто там?

-Командир!

Впускаю зачем-то пришедшую с утра пораньше Коробейникову. Она чем-то сильно взволнована. Никак не может найти себе место. Наконец падает на противоположенную сторону застеленной кровати так, что даже подушка немного подскакивает. Кошусь взглядом на угол покрывала, но там всё в порядке. Екатерина Огнёва лежит тихонько, как мышка. Если не приглядываться, то и не заметишь небольшой холмик на ровном, казалось бы, покрывале.

-Что такое, Маша, что случилось?

-Командир, похоже я порезала комиссара Зименко!

Вот так заявление ранним утром. Какое-то время пытаюсь собраться с мыслями, потом уточняю: -Сильно порезала?

-Да! То есть нет! Трудно сказать.

Начинаю сердиться: -Коробейникова, ты не можешь понять, насколько сильно порезала человека?

-Я была очень взволнована и сразу убежала, -оправдывалась она.

-То есть ты порезала Зименко и, вдобавок, сбежала? -уточняю я.

Неожиданно из-под покрывала высовывается заинтересованная мордашка и они с Машей смотрят друг на дружку. Коробейникова снова поворачивается ко мне. На её лице выражение крайнего удивления.

-Командир, это… твоя дочь?

-Что? Как такое вообще могло прийти в голову?! -недоумеваю я.

-Тогда кто эта девочка?

-Я Катя, - отвечает Екатерина.

Маша дополняет первоначальный вопрос: -Кто эта Катя?

-Она из бывшего дома Огнёвых.

-Подожди, тех самых Огнёвых?

-А что, есть какие-то другие? -тут я понимаю, что мы разговариваем совсем не о том и требую ответа на более важный вопрос: -Зачем ты порезала Зименко?

-Он хотел переспать со мной.

Вот так поворот!

Критически оглядываю Машу, замечая не свойственную ей обычно растрёпанность. Сажусь рядом. Успокаивающе кладу руку ей на плечо и мягко, но твёрдо требую: -Рассказывай…

…

Коробейникова заметила некоторый интерес к себе со стороны комиссара Зименко сразу после знакомства, ещё там, в деревне. Заметила и не придала особого значения. По понятным причинам многие мужчины проявляли к ней интерес, оборачивались, встретив случайно на улице и так далее.

-Марго, вы словно дикий цветок. Загадочно прекрасный и ваши шипы лишь придают вам большее очарование, -расплывался в комплиментах Николай. -Насколько я понимаю: в Каменске вас ничего не держит? Тогда зачем туда возвращаться? Лучше оставайтесь здесь… со мной.

-На положении вашего любимого цветка? Или, может быть, комнатной собачки? -усмехнулась Коробейникова.

Разговор происходил в бывшем дворце городского градоправителя. Прежде здесь проживал поставленный королём управлять городом князь с семьёй. От того и апартаменты были соответствующие. Красивое трёх башенное здание, стоящее посередине небольшого, но прекрасно распланированного парка в центре города. Когда сюда пришла новая власть то часть яблоневой рощи в парке вырубили солдаты, чтобы разжечь костры. В самом большом бальном зале, где некогда принимали до сотни самых выдающихся и блистательных горожан солдаты устроили конюшню. А найденные на стенах портреты членов княжеских и королевской династий использовали как мишени на стрельбище или в качестве растопки больших гудящих каминов. Старая краска и высохшее дерево рам горело просто прекрасно, занимаясь с первого раза.

Однако верхнюю часть дворца, где располагались покои самого градоправителя, Зименко сохранил для себя. Здесь мало что изменилось. Та же кричащая роскошь. Нежность бархата и холодная тяжесть мрамора. Позолота и лепнина. Цветные витражи на окнах, каменные мозаики на стенах и драгоценные картины – настоящие произведения искусства, собранные поколениями правящих городом князей и запертые в их дворце словно птицы в клетках.

Картин и разных драгоценных мелочей, вроде ваз, богато украшенного парадного оружия, ковров тонкой работы и так далее. Всего этого стало только больше. Осматривая другие дворцы или захваченные резиденции благородных домов, решая, как лучше использовать их для дела революции, Николай никогда не стеснялся забрать понравившуюся ему вещь в свою берлогу. Зименко называл это спасением культурных ценностей. А покои бывшего градоправителя, где проживал сам – хранилищем или будущем музеем.

Правда на данный момент, все честно экспроприированные экспонаты, радовали глаз только самого комиссара и тех его немногих гостей, которых он приглашал в свои личные покои. Как, например, Коробейникову Машу.

-Что вы, Марго! -возмутился Николай. -Поверьте, я более чем уважаю ваш дух воина и найду вам занятие, соответствующее всем вашим вкусам и желаниям.

Откуда-то взялась бутылка старого вычурного вина и комиссар ловким движением вскрыл её и разлил густую ароматную жидкость по красивым бокалам.

-Прошу, попробуйте, -не слушая возражений он вручил ей один из бокалов. -Настоящая редкость. Только вы и я можем оценить все оттенки букета вкуса. Мои люди вскрывали винные погреба в бывших резиденциях благородных домов и наши это сокровище. Всего двенадцать бутылок. Может быть это последние двенадцать бутылок урожая этого давнего года сохранившиеся к нашему времени. Восемь из них солдаты вылакали словно своё обычное пойло. Мне едва-едва удалось спасти четыре последних оставшихся и одну из них я хочу разделить сегодня с вами.

-Чудесный букет, -послушно оценила Маша.

-Но возвращаясь к моему предложению… вы ведь не останетесь?

-Извините, комиссар.

-Николай. Пожалуйста называйте меня по имени.

-Конечно, Николай и простите меня за мой отказ.

Каким-то образом он оказался близко-близко, практически обнимая её за талию. Бархатный голос шептал, словно бы, в самое ухо: -Не надо извиняться. Времена принуждения прошли и наступает время свободы. Безграничной свободы для всех. Например, для вас и меня. Человек должен быть свободен в своих решениях и не обязан оправдываться за них ни перед кем кроме своей собственной совести.

-Благодарю вас за понимание, -улыбнулась Маша.

-Это самое меньшее что могу для вас сделать – понять вас, -продолжал звучать его шёпот. -И поверьте: никто не сможет вас понять так, как я.

-Действительно?

-Именно так! Ведь мы очень похожи.

-Чем похожи?

-Прежде всего судьбой. И вы и я были лишены положенного нам места в этом мире, но вырвали его, выгрызли, взяли силой. Мы отомстили тем, кто прежде считал будто управляет нашей судьбой.

-Не понимаю о чём вы говорите, -призналась Коробейникова.

-Всё очень просто, Марго. Я такой же бастард, как и вы! Моя судьба была вечно оставаться на вторых и третьих ролях. До самой старости быть верным слугой настоящего наследника. Незавидная участь! А между тем наша кровь не менее благородна чем у них, но они никогда бы не признали нас равными. Никогда! Бастардов воспитывали как слуг дома, телохранителей, расходный материал или даже просто растили в качестве крайне драгоценного сырья для тайных алхимических опытов, завязанных на магию крови.

Переведя дух, Николай забросил в рот ломоть острого сыра и заметив почти полный бокал в руках у Маши поторопил её: -Пейте, пожалуйста пейте.

-Вы бастард? -удивилась Маша.

-Также как и вы! Да-да, я знаю это. У меня остались связи в столице и новости оттуда доходят даже до нашего медвежьего угла, хотя и со значительным опозданием. Также как и вы – я восстал против своей, так называемой, «семьи». Отвергнутый родным по крови Благородным Дом – я уничтожил его! Революция подарила мне возможность отомстить и дала сил. Взамен я навсегда отдал ей свою верность. Скажи, Марго, тебе ведь прекрасно ведомо это чувство?

-Какое?

-Чувство невероятного наслаждения возникающее, когда уничтожаешь очередного благородного аристократа. Давишь его словно гадкое насекомое. Поступаешь с ними так, как они поступали с тобой. Скажи мне что знаешь это прекрасное чувство?

-Я не уверена.

-Конечно ты знаешь это чувство! Ведь мы с тобой так похожи. Пей, не позволяй вину согреться. Давай я налью тебе ещё. Вот так. Первый тост: за товарища Вождя и за революцию. Второй: за смерть всех «благородных». Никто из них не должен выжить, никто!

У Маши начинало шуметь в голове. Странно, вроде бы она не так много выпила. Пожалуй, пора немного притормозить.

-Вот что я предлагаю, -продолжал шептать Николай. -Марго, оставайся со мной. Стань моим кинжалом, моей стрелой. Вместе мы будем уничтожать спрятавшихся аристократов. Вместе восторжествуем над ними!

-Мне нужно подумать.

-Не думай! Говори прямо сейчас. Действуй как подсказывает тебе твоё сердце. Прислушайся к его тихому голосу, -потребовал комиссар.

-Тогда «нет».

-Что «нет»? – опешил Николай.

-Ты просил ответить так как подсказывает моё сердце, и оно говорит «мне следует вернуться в Каменск. Именно туда меня влечёт мой долг».

После долгой паузы Зименко кивнул, принимая отказ. -Нет, значит нет. Это твоё свободное решение как свободного человека и остаётся только смириться с ним. Однако, прошу, выпей ещё вина. Позволь мне поухаживать за столь прекрасной, сколь и непреклонной, дамой. Молю не отказать хотя бы в такой мелочи. Когда ещё мне встретится кто-нибудь вроде тебя, новая амазонка, женщина-воин, кровавый кинжал без жалости, разящий врагов революции и успевший испить немало «голубой» крови благородных.

Почему бы и нет, -подумала тогда Коробейникова.

И терпкий вкус вина опять на языке.

А это что такое? Чей это язык хозяйничает у неё во рту? Чьи жадные руки шарят по телу, но не могут сразу расстегнуть все ремни, не зная всех секретов и хитростей?

Маша попыталась вырваться, но только ощутила навалившуюся на неё тяжесть чужого тела.

Перевязь с метальными ножами снята с неё и лежит на спинке стула, в полной недосягаемости на расстоянии в несколько метров. Она протягивает руку в её сторону выворачивая ладонь. В подобной ситуации сосредоточиться невероятно трудно, но всё-таки получается. Один из ножей выскакивает из ножен и влетает рукоятью ей в руку. Взмах, не глядя. Крик боли. Навалившаяся тяжесть исчезает. Она поджимает ноги, садится и видит напротив себя бледного Николая. В боку у него торчит её нож и кровавое пятно расплывается прямо на глазах, становится всё больше.

-Почему, Марго? -спрашивает он. Удивительное дело, в его голосе не слышно злости, только безграничное удивление.

-Ты напал на меня, -отвечает она.

-Это ведь просто секс, -говорит Зименко. -Просто, как выпить стакан воды если вдруг испытал жажду в жаркий и солнечный день. Дружба двух тел без условностей и жеманства. Разве не это проповедует учение новых амазонок?

-Если хотел пить, то пил бы из другой кружки, не из моей, -повысила голос Маша. -И вообще: можно было сначала хотя бы спросить?!

-Я спрашивал. Ты только смеялась и что-то говорила про своего командира, этого Клавдия, -голос у Зименко слабел. И кровавое пятно становилось всё больше и больше.

Маша спрыгнула с постели на пол. Обнажённые ступни ног утонули в мягком ковре до щиколоток. -Сейчас позову кого-нибудь на помощь.

-Стой! Со мной всё хорошо, -Зименко выдернул из бока нож, бросил на пол, не обращая внимание что уже и не только кровать, но и дорогой ковёр испачкан кровью. Из-под прижатой к боку ладони струилось мягкое светло-зелёное сияние. Видимо самолечение у комиссара получалось неплохо так как умирать прямо сейчас он явно не собирался.

-До утра дотянет, -подтвердил Николай, оставив одну ладонь лежать на ране, другую протянул в сторону Маши: -Я всё ещё хочу пить. Иди ко мне!

Её словно ударяет что-то невидимое, но массивное и упругое, словно сам воздух вдруг сгустился, сделавшись осязаемым. Неожиданный удар отбрасывает Коробейникову обратно на кровать, прямо в руки Зименко. Однако Николай не учёл того, что Маша уже вполне проснулась и была готова давать отпор. И если вы думаете, что во время гражданской войны ей не приходилось ни разу драться накоротке с сильными одарёнными, то вы глубоко ошибаетесь. Бывало, всякое и опыт у Коробейниковой остался достаточно богатый.

В стрессовой ситуации рефлексы быстрее разума. Развернувшись прямо во время полёта, Маша попыталась нанести удар рукой в лицо, но комиссар отводит его в сторону свободной рукой. Она пытается ударить его коленкой, но тоже тщетно. Впрочем, этот нелепый удар всего лишь прикрытие. Подхваченная её даром телекинетика пара ножей устремляется в спину Николаю, и он не успевает на них среагировать. А может быть успевает, но это её метательные ножи, они пропитаны её аурой и признают как единственную хозяйку одну только Машу. Другому одарённому сложнее воздействовать на вещи, пропитанные аурой владельца. Два ножа – две раны и упавшее лицом вперёд тело теперь уж точно потерявшего сознание комиссара.

-Попей из другой водоколонки! – кричит она, но это от нервов.

Зименко не отвечает. Машу начинает трясти. Собрав оружие и те части одежды, которые он успел с неё снять, она торопливо выбежала из покоев прочь.

Думала – сейчас ночь, а уже почти что утро. Пылает предвестником рассвета горизонт. С каждой минутой становится светлее и светлее. Из-за леса поднимается, будто с любопытством выглядывает, край солнца.

-И вот я здесь, -закончила Коробейникова. -А это что за девочка? Катя, да? Она точно не твоя тайная дочь?

-Не говори глупостей, -отвечает Клавдий. -По-твоему я начал делать детей с пятнадцати лет? Это Огнёва. Екатерина Огнёва. Внучка того знаменитого огненного деда, который гранаты в воздухе рвёт, то есть рвал – патриарха дома.

-Что она здесь делает? -продолжила настаивать Маша. Почему-то эта тема её неожиданно сильно заинтересовала.

-Лежит на кровати.

-А почему она тут лежит?

-Потому, что больше ей лежать негде, -отрезал Клавдий. -Так Зименко остался жив или нет?

-Не знаю, -потупилась Маша.

-Чем дальше, тем хуже. Немедленно собираемся и уходим! Все собираемся, и ты, Катя, тоже. Поедешь с нами в Каменск.

-Куда идём?

Он посмотрел на неё как на волшебный говорящий стол, который вдруг взял, заговорил и первым делом сказал какую-нибудь явную глупость.

-На вокзал идём. Грузимся в поезд и быстро-быстро уезжаем отсюда. Нафиг такие приключения!