Магия крови. Розмарин и рута

Глава шестая

Мою машину никто не тронул. Я вытащила запасной ключ из-под бампера и безуспешно возилась с замком, пока не смогла совладать с дрожью в руках и открыть дверцу. Я забралась на водительское сиденье, чуть не прищемив длинный шлейф, захлопывая дверь и заводя машину. Повелительница Розы мне не поможет. Это не проблема смертных. Инструменты смертных ее не решат, и моя камера на этот раз не спасет мою задницу. Полиция может изучать «тело» Розы вечно, если хочет, но многие фэйри вообще не оставляют отпечатков пальцев. Они ничего не обнаружат, и это значит, что я ничего не смогу у них похитить.

Восстанавливая свой человеческий облик, чтобы выглядеть просто потрепанной брюнеткой в вечернем платье, я сползла с водительского сиденья и нахмурилась. Надо посмотреть на дело под другим углом. Может, я не смогу ничего сделать как детектив, но как рыцарь… У фэйри есть ресурсы, которые не существуют в человеческом мире, и это преступление фэйри. Я могу разобраться с ним, если найду правильные чары и потребую нужную поддержку. Но тем не менее… я просто подменыш. Роза была в десять раз могущественнее, чем я когда-либо буду. Что бы ни победило ее, дело было не только в везении, это что-то было сильным, иначе оно не напугало бы ее до такой степени. Значит, мне нужна сила, или у меня не будет ни единого шанса.

Просить у Королевы помощи, после того как она практически вышвырнула меня из холма, может стоить мне жизни. Смерть не входит в мой план по решению это-то дела — достаточно того, что Госпожа Туманов может принести неудачу, — и это значит, что она на самом деле помеха, потому что, если я окажусь на ее пути, у меня не будет времени убежать. Есть и другие дворы и аристократы, к которым я могу обратиться, но лишь у нескольких имеются нужные мне ресурсы, и из всех вариантов, которые у меня есть, только два не приведут к моей смерти. Я хочу выбраться живой из этого дела, и это исключает Слепого Майкла и Таранов из холмов Беркли. Я подумала о Лушак, но сразу же отбросила эту мысль. Некоторые вещи хуже смерти.

Я не могу пойти к Лили. Просто не могу. Дело не во мне, Лили — ундина, и она привязана к своему холму. Если только убийцы Розы не сидели в чайном саду, обсуждая планы, она не сможет мне помочь.

Сильвестр поможет мне, если я обращусь к нему. Сильвестр будет настаивать на том, чтобы помочь мне, и я это не вынесу. Рано или поздно мне придется к нему прийти — он должен знать, что Роза погибла, и он мой лорд, и мой долг сообщить ему. Но я не могу идти туда, пока у меня не будет возможности сказать ему: «Все в порядке, у меня есть помощь, ты мне не нужен». Я многое могу стерпеть, но я не готова к мысли о том, что он сможет заставить меня вернуться.

Если я не могу доверять Королеве и не могу обратиться к Сильвестру, остается только одно место, куда я могу обратиться. Дэвин. Дэвин и Дом.

Решительно сжав губы, я вырулила из переулка, направляясь прочь от воды в ту часть города, куда разумные люди после заката стараются не соваться. Я пытаюсь быть разумной, когда могу, и осторожной, когда не могу, но сейчас ни то ни другое мне не подойдет, поскольку я собираюсь сделать то, от чего зарекалась. Оберон, помоги мне, я еду в Дом.

Многие подменыши бежали из Летних Земель за минувшие века, построив целое общество на границе между миром фэйри и смертным миром. Чистокровки в курсе — естественно, в курсе, — но они не знают, что делать со своими драгоценными детьми-полукровками, когда те вырастают в сердитых взрослых, так что они никогда не пытались это предотвратить. Это дурное, беспощадное место, где сильные пожирают слабых, откуда подменыши всегда стараются сбежать.

Мне было двадцать пять, когда я сбежала из материнского дома. Я выглядела шестнадцатилетней. Я голодала в переулках, убегала от келпи и человеческой полиции и была на грани того, чтобы сдаться и вернуться назад, когда я нашла то, что показалось мне выходом. Дэвина.

Он принял меня, накормил и сказал, что я могу никогда туда не возвращаться, если не хочу. Я поверила. Помоги мне Маб, я поверила ему. Даже когда я поняла, что он делает, к чему ведут «маленькие одолжения» и возрастающие задания, даже когда он пришел ко мне в комнату ночью и сказал, что я прекрасна, что мои глаза в точности как у матери, — я все еще верила ему. Кроме него, у меня ничего не было. Я знала, что не могу ему доверять, что он использует меня и что он сломает меня, если я позволю. Я также знала, что он не отвернется от меня, потому что его жилье — это Дом, а Дом — это место, где может остановиться каждый. Дом — это место, где не имеет значения, какого цвета твои глаза, или что ты плачешь, когда восходит солнце, или что ты шатенка, как твой отец, когда у донья ши волосы яркие и светлые. Дом хотел заполучить меня, и я знала, что могу заслужить жизнь там, если буду шустрой, сообразительной и бессердечной. Я могу построить жизнь по своему вкусу.

Если бы Дэвин хотел только моего тела, он использовал бы меня и вышвырнул и никто бы его не остановил. Я видела, как подменыши лучше, чем я, погибают в пограничном мире. Наркотики смертных не сравнить с их аналогами фэйри, и фэйри предлагают множество способов умереть для несведущих. Мне повезло: Дэвин хотел, чтобы я была его собственностью. Моя мать не принадлежала к аристократии, но она была своего рода знаменитостью, лучше всех в Королевстве умела работать с кровью и дружила с герцогами. Никто никогда не думал, что она может родить подменыша. И Дэвин забрал меня у нее.

Я была его любовницей, его любимицей и игрушкой, и он спускал мне с рук вспышки дурного настроения, потому что это стоило того: благодаря мне его приглашали на вечеринки чистокровок. Он дал мне то, в чем я нуждалась, чтобы выжить на задворках мира смертных, — свидетельство о рождении, уроки поведения, место, где жить. Я платила за содержание позором, который навлекла на тех, кто любил меня, и пыталась убелить себя, что оно того стоит.

Может, я была зависима от него, от того, как он смотрел на меня, как касался, как заставлял меня чувствовать, что я не просто какой-то гибрид. Он причинял мне боль, но мне казалось, что я это заслужила. Я никогда не говорила ему «нет». И никогда не хотела сказать. Все, что я позволяла ему делать, все, что делала сама, было добровольно.

Когда Сильвестр посвятил меня в рыцари, уход из Дома стал частью платы. Я согласилась без колебаний и после этого видела Дэвина лишь дважды. Один раз в тот день, когда сказала ему, что ухожу, и еще один раз…

Я переключила внимание снова на дорогу. Улицы становились все хуже. По мере того как я ехала, запустение уступало место упадку. Моя цель находилась в самом сердце гниения, в месте, где собираются только те люди, которым некуда больше идти. Это не место для детей — никогда не было местом для детей, — и, может быть, поэтому мы сбивались здесь, в умирающем Неверленде, где правил мужчина, который скорее был Капитаном Крюком, нежели Питером Пэном. «Ты вернешься», — сказал мне Дэвин, когда я уходила с исцарапанными запястьями и горевшими от боли губами, и он оказался прав, потому что вот она я. Возвращаюсь в Дом.

Здание, перед которым я припарковалась, выглядело заброшенным, но после заката оно служило домом для двадцати человек. Теперь, когда я отъехала от моря, воздух здесь казался еще холоднее. Я подобрала влажную юбку и, дрожа, заперла дверцу машины. Ничто не изменилось. Разве что на обертках в канаве были другие логотипы и у музыки, грохочущей на заднем плане, была другая мелодия. Но глаза, созданий, наблюдавших за мной из дверных проемов и окон, остались такими же: голодными, сердитыми и надеющимися. Им всем что-то было надо, и каждый надеялся, что я им это дам.

Свист и оскорбления преследовали меня по пути к крошечной непривлекательной витрине на первом этаже, зажатой между обваливающимся мотелем и круглосуточным массажным салоном. Я остановилась, чувствуя, будто вернулась назад во времени. Все было точно таким же, Вплоть до застоявшихся миазмов удовольствия, боли и обещаний, таких же лживо возбуждающих, как духи проститутки. Попасть внутрь было легко, потому что Дэвин этого хотел. Выбраться оттуда — вот в чем заключалась сложность.

Большая витрина была закрыта фанерой, изрисованной граффити, над дверью висела простая медная табличка: «Дом, где ты останавливаешься». Табличка никогда не тускнела и не пачкалась, на ней были настолько мощные чары для отвода глаз, что я никогда не видела, чтобы хоть один человек взглянул в сторону этого дома, не говоря уже о двери. Дэвин сказал, что купил ее у чистокровной коблинау, обменяв табличку вместе с чарами на один час в его объятиях. Я назвала его лжецом, когда он первый раз рассказал мне об этом. Коблинау — уродливые одинокие создания, которые любят металл больше, чем воздух, и плата, которую приходится давать им в обмен на клинок или браслет их работы, настолько высока, что я не могла представить, чтобы он выиграл хотя бы кольцо, не говоря уже о большем.

Мне понадобилось немного времени, чтобы понять, что он не лгал. С легкостью использовать чьи-то нужды для собственного преимущества — это именно тот прием, В котором Дэвин был особенно силен. Он воровал то, что Котел, делясь добытым нечестным путем со своими детьми — девочками с пустыми глазами и мальчиками с влажными ладонями, приходившими к нему с мольбами о помощи. Теперь я снова здесь и молю о том же.

Я открыла дверь и вошла внутрь.

Главная комната Дома — просторная и квадратная, вставленная старой мебелью и освещенная найденным на помойке электрическим генератором, который питал два холодильника, старый музыкальный автомат и люстры. Из музыкального автомата извергался тяжелый металл на такой громкости, что пол чуть ли не вибрировал. Воздух пах дымом, рвотой, несвежим пивом и вчерашними желаниями — всем тем, что я оставила позади, когда ушла жить в другой, более чистый мир.

Кучка подростков рассыпалась по комнате, словно безделушки, которыми они и были. Я никого из них не знала, но я сразу же поняла, кто они, потому что они были детьми Дэвина, как и я. Наше родство читалось не только по лицам. Оно было в наших костях.

Скольких из вас он трахает? — подумала я и тут же устыдилась. Дежурство в передней комнате всегда было самым трудным. Надо оставаться настороже, не проявляя внимания, и, сколько бы ты ни сидел тут, нельзя спать. Я это ненавидела. Ты представлял собой проблему для тех, кто хотел бросить Дэвину вызов за какой-то реальный или вымышленный грех, но ты не мог отказаться или просто уйти, если тебе велели остаться.

Эти новые дети вполне могли оказаться теми, которых я помнила, только изменившимися по новой подростковой моде. Они были подменышами, и ни один из них не навел даже элементарную иллюзию человеческой внешности. Для этого имелась обдуманная причина: то, что ты видел их, едва войдя, говорило тебе, что ты в Доме, ты пришел какой ты есть. От этого мои чары начали давить, как одежда не по размеру. Но я не собираюсь их снимать, пока не увижу Дэвина.

На виду было четверо детей, значит, еще как минимум троих я не засекла. Мальчик и девочка, настолько похожие, что могли быть только родственниками, сидели рядом с музыкальным автоматом, остроконечные уши и блестящие золотые волосы выдавали в них отпрысков тилвитов тегов. Девочка-полукандела со светло-зелеными глазами прислонилась к стене около двери, жонглируя шариками из мутного света, и мальчик с прической а-ля дикобраз сидел на корточках в углу, с сигаретой в зубах.

Все четверо повернулись ко мне, когда я вошла, — любознательная банда Потерянных Детей, изучающая взрослого, забредшего на их территорию. Может, я была одной из них, но они меня не знали. На сей раз воспоминание о моем побеге не улучшило моего самочувствия.

— Милое платье, — произнесла кандела.

Комната взорвалась хихиканьем. Я оставалась на месте, ожидая, чтобы они утихли.

Зная детей Дэвина, я была уверена, что они вооружены и готовы наброситься на меня при первом признаке опасности. Хорошо. Я пришла в Дом не для того, чтобы сражаться, но маленькая драка поможет мне попасть к Дэвину поскорее. Протокол гласит, что я должна быть вежливой: представиться, быть душкой, мириться с дерьмом, которое они на меня выльют, и спросить, могу ли я увидеть Дэвина до конца ночи. Может, они даже пропустят меня, если я буду достаточно мила. Но я устала, Роза погибла, и у меня не было ни времени, ни терпения играть в любезности.

Брат в парочке подменышей выглядел старшим в комнате, правда не больше чем на год или два. Ему и быть стрелочником. Я подошла к парочке, они смотрели на меня с видом, будто им до лампочки, кто я и что тут делаю. Никогда не демонстрируй интерес первым — эта слабость может убить тебя.

— Мне надо увидеть Дэвина, — сказала я.

Подойдя ближе, я заметила, что их глаза сверкают неоновым яблочно-зеленым блеском. Глаза фэйри могут быть любого цвета.

Брат моргнул, явно ожидая более тонкого подхода. Хорошо. Если он выведен из равновесия, я скорее добьюсь от него того, что мне надо. К несчастью, заговорила его сестра, отбрасывая челку с глаз и заявляя:

— Не выйдет.

В ее акценте так сильно смешались испанский, встречающийся во внутренней части города, и панковский из даунтауна, что он был похож на пародию и отлично сочетался с ее слишком ярким макияжем, вороньим гнездом на голове и не сходившей с губ презрительной усмешкой. Она могла бы быть хорошенькой, если бы набрала двадцать фунтов и перестала так выпендриваться, но сейчас она выглядела чем-то средним между младшей сестрой Твигги и уличной шлюхой. Ей явно не больше четырнадцати.

Конечно, это если смотреть на нее с человеческой точки зрения. Я выглядела на шестнадцать, когда пришла к Дэвину, и всегда старалась выглядеть еще моложе, когда мне приходилось нести вахту в этой комнате. Лучше, чтобы тебя недооценивали. Так что она может быть старше, чем выглядит… но мне она казалась четырнадцатилетней, и то, как она себя держала, сказало мне, что я очень близка к истине.

— Простите, леди, но вам лучше уйти домой, — продолжила она. — Он занят.

Я мысленно вздохнула. Я не недооценивала ее: она так же молода, как выглядит, и она понятия не имеет, во что влезает. Я сузила глаза, сердито глядя на нее, и она облизнула губы с выражением, которое должно было означать ленивое пренебрежение. Я едва сдержала смех. Вместо этого я покачала головой и повторила:

Розмарин и рута

— Мне надо увидеть Дэвина. Сейчас, пожалуйста.

— Так зачем же вам надо увидеть босса? — растягивая слова, поинтересовалась она. Ее манера говорить начинала действовать мне на нервы. — Не думаю, что он вас ожидает. Полагаю, вы хотите тайком пролезть, пока он не смотрит.

Что ж, она достаточно умна, чтобы понимать мои мотивы. Не то чтобы ей от этого был какой-то прок, поскольку я не собиралась позволить ей остановить меня.

— Это имеет значение? — ответила я. — Я хочу, чтобы один из вас — все равно кто — сообщил Дэвину, что здесь Тоби и что ей надо поговорить с ним прямо сейчас.

Девочка ухмыльнулась, явно думая, что я дам задний ход.

— Полагаю, вам надо посидеть тут немного.

Была ли я когда-нибудь такой же юной или такой же глупой? Такой же юной. Может быть.

— Думаю, тебе надо пойти сообщить Дэвину, что я здесь.

— Правда? А я считаю… нет. Я считаю, что вам надо сесть, и он примет вас через час. Или через два. Для него это без разницы, леди. — Она начала отворачиваться. Я схватила ее руку, заворачивая ее за спину. Она взвизгнула, пытаясь выкрутиться. — Эй! Чокнутая сучка!

Ее брат напрягся, но не шелохнулся, чтобы помочь ей. Умный мальчик.

— Верно, я чокнутая сучка, — согласилась я, усиливая хватку. — Может, нам стоит попробовать еще раз? Меня зовут Октобер Дэй. Это вам о чем-нибудь говорит?

Ее глаза расширились.

— У-у-у… — произнесла она голосом, который внезапно стал намного мягче и утратил всякий акцент. — Дэй? Как та леди-рыба?

— Именно, точно как та леди-рыба. Точнее, леди-рыба собственной персоной. Ты знаешь, что происходит, когда валяют дурака с кем-то, кто знает твоего босса так же долго, как я? Я работала на него, когда тебя еще на свете не было. Ты думаешь, ему понравится, когда он узнает, что мне тут палки в колеса вставляют? — Девчонка побледнела, пытаясь отдернуться. Мне почти стало ее жалко — почти, — но, когда тебя только что втянули в дела фэйри против воли, прокляли и ты потеряла подругу, и все это за одну ночь, жалость невысоко стоит в списке приоритетов. — Не думаю, что тебе придется по вкусу его реакция. Как тебя зовут?

— Дэйр, мэм, меня зовут Дэйр, — сказала она, заикаясь. У нее был такой вид, будто она только что наткнулась на годзиллу на лужайке. Не уверена, что меня больше обеспокоило: что я произвела на нее такое впечатление или что мне это понравилось.

— Что ж, Дэйр, у меня есть идея, — продолжила я, отпуская ее руку. Она отодвинулась подальше. — Ты пойдешь к Дэвину и скажешь, что я здесь, а я забуду о нашем разговоре. Тебе нравится эта идея? — Она торопливо кивнула. Я улыбнулась. — Хорошо. Тогда беги. Кыш!

Она повернулась и бросилась в заднюю часть комнаты, оставляя за собой блестящий шлейф в воздухе. Он растворился, опускаясь на пол. Я приподняла брови. Пот пикси. Кое-кто из подхалимов Дэвина имеет пикси в роду, любопытно. Маленький народец обычно не скрещивается с людьми, и их кровь ослабевает, когда это случается. На присутствие крови тилвитов теги указывают их волосы и глаза, и все же в их семейном древе явно был кто-то еще.

Я быстро втянула воздух, пробуя на вкус ее след и используя врожденное знание о расах фэйри, которое я унаследовала от матери. Она была на вкус как пикси. В этом больше смысла, они могут менять размер и к тому же прирожденные воры, что, естественно, привлекло их потомков в место вроде Дэвинова.

Брат наблюдал за мной с выражением, средним между благоговением и ужасом. Я ехидно выгнула бровь:

— Да?

Он вздрогнул. Я испытала при этом странное удовлетворение. Полагаю, чужая смерть пробуждает во мне не лучшие инстинкты.

— Вы Октобер Дэй, — произнес он.

Его голос обладал более слабым акцентом, чем у его сестры, что подтверждало мысль о том, что она преувеличивает его для пущего эффекта.

— Да, — ответила я, сопротивляясь желанию добавить что-то еще.

Учитывая взгляд, который он на меня бросил, он мог развернуться и убежать. Это расстроит Дэвина, а я не хочу, чтобы Дэвин злился, достаточно того, что пришла в его владения без приглашения, в поисках поддержки.

— Вы знали Зимний Вечер, — сказал мальчик почти трагическим тоном.

Я помолчала, рассматривая его. Он выше, чем я, с этой подростковой худощавой долговязостью, которая незаметно сменяется округлостью, пока ты не обращаешь внимания. В целом он выглядел киношным уличным головорезом — слишком чистый, с неестественно золотыми волосами, собранными в небрежный хвост, и слишком зелеными глазами, смягченными почти щенячьим взглядом.

Только заостренные уши портили картину, намекая, что он сбежал скорее из игры «DungeonsDragons»[4], чем из новенькой подростковой мелодрамы. Я бы дала ему не больше шестнадцати, максимум семнадцать на вид.

— Как тебя зовут, мальчик?

Он покраснел под моим внимательным взглядом, но сумел не поморщиться и ответил:

— Мануэль.

— Дэйр твоя сестра?

— Да, — ответил он с растерянным видом. Я почувствовала, что против воли мое отношение к нему теплеет. — Простите ее за то, как она с вами разговаривала. Временами она не слишком добра к людям, которые… которые не отсюда.

«К людям, которые не входят в семью» — вот что он имел в виду, но я была уверена, что он не скажет это мне в лицо. Мое мнение о его уме улучшилось еще на несколько делений, и я сказала:

— Не стоит. Я когда-то жила здесь, и мне доводилось демонстрировать свое превосходство куче народу. — Мануэль снова покраснел, пытаясь не сердиться. Мальчику причитались за это баллы: даже если твоя сестра — дрянь, надо защищать ее. — Расслабься, ладно? Я обещала, что ничего не скажу Дэвину, так и будет. Она не заслуживает проблем только за свою болтовню.

Мануэль улыбнулся, и я автоматически улыбнулась в ответ. Он станет сердцеедом, когда вырастет.

— С…слишком мило с вашей стороны, мисс Дэй.

О, как он молод: я почти расслышала торопливо подавленное «спасибо» в его запинке. Надо время, чтобы кое-какие правила стали инстинктивными, особенно для подменышей. Мы не рождаемся с ними, и наши смертные родители склонны вколачивать в нас элементарные манеры задолго до того, как наступает выбор.

Я пожала плечами:

— Без проблем. Я тоже заблуждалась, когда была в ее возрасте, и, если бы ребята не давали мне передышку время от времени, меня бы давно уже не было на свете.— Я помолчала, осторожно подбирая слова, перед тем как продолжить: — Ты сказал, что ты знал Зимний Вечер… Кого ты имел в виду? — И молча добавила: И откуда ты знаешь, что она мертва, дитя?

— Графиню Зимний Вечер. — Он откинул волосы с глаз тыльной стороной ладони. — Вы слышали, верно?

Он снова начат нервничать: он не хотел быть тем, кто скажет мне, что я только что потеряла друга. Или, может, он просто не хочет, чтобы я продолжала задавать ему вопросы.

— Да, слышала.

Откуда этот ребенок знает Розу? Четырнадцать лет назад ее бы никогда не занесло в эти трущобы подменышей. Что ж, даже чистокровки меняются. Просто на это нужно время. Может, полтора десятилетия — это достаточно долго.

— Мне жаль.

— Добро пожаловать в клуб. Как ты узнал, что она мертва?

Слова были произнесены и повисли между нами, холодные и плоские.

Надо отдать ему должное: отвечая, он посмотрел мне в глаза:

— Новости распространяются быстро. Нам рассказал гластиг, который живет в ее доме, Бюсер О'Малли. Он видел, как в ее квартиру входит полиция. Он подслушивал достаточно долго, чтобы понять, что происходит, и пришел сюда рассказать нам.

— Бюсер жил в ее доме? Как, черт возьми, он мог себе позволить… не обращай внимания. Не важно. — Я припомнила Бюсера. Он никогда не был одним из детей Дэвина, но временами работал на него. Если он думал, что может заработать на этом, он принес бы новость о смерти Розы в Дом как можно быстрее. — Ты знаешь, куда он пошел отсюда?

— Ко двору Королевы, как он сказал. Сообщить ей.

Я скривилась:

— Мило.

Одна ниточка оборвалась: после того как Бюсер поговорит с Королевой, никаких шансов, что он что-то скажет мне.

Мануэль нахмурился:

— Если вы не видели Бюсера, откуда вы…

— Просто я знаю. Ладно?

Я знала все: каждую мелкую подробность, от того, как кровь начала наполнять ее легкие, до жалящего железа на коже. Я знала все, кроме одного — кто это сделал, и вот это я хотела знать сильнее, чем что-либо еще.

— Простите, — сказал Мануэль. — Мне следовало знать, что вы знаете. Там, наверху, всегда знают.

Наверху. Так они до сих пор используют этот милый эвфемизм для городских владений чистокровок? Мне он не нравился, когда я жила в трущобах подменышей, и теперь, когда я делаю все возможное, чтобы дистанцироваться от общества фэйри, он все так же мне не нравится. Несложно обособлять людей, когда они уже это сделали.

Я вынырнула из размышлений над этим напоминанием о моих корнях как раз вовремя, чтобы услышать:

— …но она была добра к нам, и нам будет ее не хватать. Нам всегда будет не хватать ее.

Неприязнь к его речи проскользнула в моих интонациях, из-за чего мои слова прозвучали грубее, чем я намеревалась их произнести:

— Мы говорим об одной и той же Розе, верно? Донья ши, темные волосы, ей наплевать на все, что ей не принадлежит?

По нему словно пробежал электрический разряд. Он выпрямился, глаза сузились в щелки. Оскорбить Розу было явно хуже, чем оскорбить его сестру, и я снова поймала себя на том, что быстро меняю мнение о ком-то, кого, думала, я знаю. Что могла сделать Роза такого, чтобы вызвать подобную реакцию у уличного подменыша, который, вероятно, не видел школу изнутри с тех пор, как ему исполнилось восемь?

— Зимний Вечер дружила с боссом. Она многое делала для нас… мэм. — Он произнес «мэм» словно ругательство. Лишь тонкая грань помешала ему стать оскорблением, и эта грань сокращалась.

— Остынь, Мануэль, — сказала я, поднимая руки. — Я не хотела обидеть тебя. Роза и я были друзьями много лет, пусть даже мы не всегда вели себя соответственно. Я найду тех, кто убил ее, и они поплатятся.

Гнев в его глазах улегся, усмиренный обещанием мести.

— Я просто жалею, что мы не узнали раньше. Если бы нам сказали… мы могли бы спасти ее.

Он говорил так самоуверенно, самонадеянно в своей неуместной вере. Часть меня хотела встряхнуть его, но другая часть хотела запеленать его в мягкую ткань и спрятать в месте, где реальность никогда не отнимет у него эту веру. Реальность не самое приятное место, спросите кого хотите.

Спросите Розу.

— Бесполезно, — сказала я. Я ненавидела себя за эти слова, но не хотела лгать ему, даже промолчав. Не об этом. — Ее нельзя было спасти.

— Мы могли бы поддерживать в ней жизнь, отвезти ее к кому-то…

— Ее убили железом.

Он застыл:

— Железом?

— Да, железом. Я не смогла бы спасти ее.

Звук открывающейся двери спас меня от его ответа, и я обернулась, болезненно обрадовавшись вмешательству. Может, когда-то он вырастет, но это не значит, что я хочу за этим наблюдать.

Дэйр стояла в дверном проеме, пытаясь выглядеть самоуверенной и беспечной. У нее не получалось. Может, дело было в красном следе на щеке, портившем эффект, — по краям он уже темнел, превращаясь в синяк.

— Босс говорит, что примет вас немедленно, но вам лучше поспешить, если вы хотите, чтобы он дождался.

В ее глазах читалась паника: это были слова Дэвина, не ее, но она ждала, что накажут за них ее. Старый ублюдок не меняется.

Может, поэтому я и любила его так долго.

— Отлично, — сказала я, вставая, и прошла мимо нее в коридор.

Дверь за мной захлопнулась, но недостаточно быстро, чтобы помешать мне услышать, как Мануэль заплакал. Черт!

Со временем он поймет: если бы он был не пешкой В руках Розы, кто-то другой непременно завладел бы им и стал использовать в великой шахматной игре фэйри. Любой винтик, даже самый незначительный, слишком ценен, чтобы его так просто отпустили. Надежда не всегда легкое чувство у фэйри, но я желала ему, чтобы он встал на ноги до того, как мир возьмется за него, и чтобы новый хозяин был так же добр, как прежний. О Розе много чего можно было сказать, но она никогда не была жестока, даже со своими куклами. Ее руки всегда нежно держали меня за веревочки.